Текст книги "Тайная жизнь непутевой мамочки"

Автор книги: Фиона Нилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

Знаменитый Папа наклоняется к своим дорогущим кроссовкам. Я бросаюсь вперед и начинаю вытирать его ногу газетой «Тайме» – ох, я не из тех добропорядочных мам, которые на всякий случай носят с собой салфетки.

– Фред, как это гадко! – приговариваю я. – Извинись!

– Извините, – гордо улыбается Фред.

– Не стоит беспокоиться. – Знаменитый Папа старается казаться спокойным, однако вид у него очень встревоженный. – Вообще-то я думаю, что от газетного шрифта та останутся пятна.

Слишком поздно. Газетная краска сделала свое дело. Эксклюзивное изделие испорчено. Я знаю, что кроссовки эксклюзивные, потому что привлекательная мамочка, которая за всем этим наблюдает, сообщает мне позже с благоговением в голосе, что «эти кроссовки равнозначны Хлоэ Паддингтон. На них цена не ставится».

Подходит Роберт Басс и протягивает пострадавшему платок. У него всегда при себе носовой платок! Он мнется некоторое время, но, не найдя никаких предлогов остаться, уходит.

– Мне действительно очень жаль, – говорю я Знаменитому Папе.

– Действительно… ничего страшного, – настаивает он. – На самом деле это достаточно мило, что кто-то заговорил со мной. Никто не замечает меня, за исключением вон той женщины. Предполагаю, что таков английский обычай? – Он указывает на Буквоедку. – Она предложила мне войти в родительский комитет, чтобы организовать вечеринку для родителей.

– Но мы не устраиваем вечеринку, – изумляюсь я.

– А ведь я согласился, – отвечает он.

На его лице недоумение.

– Ну, возможно, тогда только вы и она, – шучу я.

– Что случилось с вашими бровями? – спрашивает он.

– Неудачная домашняя окраска, – сообщаю я.

Крупный план, даже будучи близорукой, я могу оценить сполна. Великолепный эффект. Знаменитый Папа забирает своего ребенка и уходит. Матери бросаются ко мне.

– О чем вы разговаривали? – любопытствует Само Совершенство.

– О его супружеских проблемах, о том, не следует ли ему сменить агентов, и почему бы ему не нанять няню, ну и разные внутренние дела, – небрежно делюсь я достоянием.

– Он снимался в одном из фильмов, о котором я пишу, – говорит Роберт Басс.

Но никто его не слушает. На его положение доминирующего самца незаконно посигнули. Он смотрит на меня с непривычным выражением в глазах, с которым я не сталкивалась уже много лег. Ревность!

Я решаю, что беседа с Томом может пару недель подождать. Потеря самоконтроля Робертом Басом даже больше, чем моя собственная, и это в данный момент ставит меня в выигрышную позицию. Новый семестр начался многообещающе. Возможно, я была не в состоянии избежать этой границы, но, по крайней мере, я была из тех, кто вряд ли стал бы пересекать ее. И мне кажется заманчивым зависнуть в таком положении.

На той же неделе, немного позже, я объявила Тому, что собираюсь уединиться в кабинете, чтобы отправить несколько писем по электронной почте. Тема: «Вечеринка для родителей и учителей», о чем Буквоедка, как председатель родительского комитета, попросила меня, исполняющую роль ее секретаря, чтобы помочь ей с организацией этого мероприятия.

– Не понимаю, почему ты связалась с этим, – говорит приглушенным голосом Том. – Это определенно кончится неприятностями.

Даже не глядя на него, я знаю, что он в разгаре происходящей раз в две недели инспекции холодильника.

– Посмотри, – произносит он, торжествующе держа в руках две полупустые банки соуса песто. – Как это случилось? – Он сверяется с напечатанным на листе перечнем содержимого холодильника, прикрепленным к его дверце, – наследство, оставленное нам Петром во время ее последнего уик-энда в Англии.

«Думаю, ты согласишься, что намного легче делать покупки, если ты отметишь галочкой то, что кончилось», – сказала она. Я вежливо кивнула, потому что знала, что какое-то время она не будет к нам приезжать.

Я стараюсь быть терпеливой с Томом: вследствие отъезда матери он чувствует себя брошенным на произвол судьбы.

– Нет никакой записи о второй банке песто, оставшейся в холодильнике, – говорит он.

– Может быть, это имеет смутное отношение к спагетти?

Он бормочет про систему, а я плотно прикрываю кухонную дверь и поднимаюсь наверх, чтобы начать сочинять электронные письма для родителей.

Но едва я начала, как мне это быстро надоело. И я решила сначала отправить письмо Кэти, которая, как мне известно, все еще должна была находиться в своем офисе, и описать в нем подробности одного важного события, которое имело место под крышей этого дома чуть раньше на этой неделе.

«Время поста закончилось, – сообщила я ей. – Наступила разрядка сексуальной напряженности. Ура!»

И далее я в деталях описала ей, что прошлой ночью я натолкнулась на Тома в спальне Фреда, около трех часов ночи.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я.

– Ищу тигра, – устало ответил он.

– Вот так совпадение! Вот она я. А где Фред?

– Он спит в нашей кровати.

И тогда я спросила, почему мы оба не спим в эти предрассветные часы, а ищем тигра?

– Странно, но эти ужасные времена, – рассказываю я Кэти, – месяцы голодовки – закончились, остаток ночи мы провели в кроватке Фреда, под одеялом с машинками. Том развивал одну из своих любимых посткоитальных тем.

– Если бы к твоей голове приставили ружье и принудили бы заняться сексом с кем-то из родителей из класса Джо – с мужчиной или женщиной, – кого бы ты выбрала?

– Почему из класса Джо? – спросила я.

– Эти родители как-то получше выглядят, – сказал он, внимательно глядя на меня.

Я отказалась отвечать, заявив, что устала, и тогда он сказал: «Мне весьма нравится та мама с восхитительной задницей». Он имел в виду нашу привлекательную мамочку, как сообщила я Кэти.

– Но она легкомысленная и поверхностная! В ней нет глубины! – запротестовала я.

– Она не более поверхностная, чем некий… э… Мелководьем, – вяло откликнулся он. – Вся эта его тщательная небрежность слишком вычурна. Могу поспорить, при всем при этом он стрижет свои лобковые волосы ножницами для ногтей. И тот способ, каким он примеривает на себя роль писателя-мученика, вызывает смех.

– Ради Бога, о ком ты? – спрашиваю я, уже зная ответ.

Я нажимаю кнопку «Отправить» и бесцельно сижу некоторое время, оттягивая написание школьной почты. Несколько минут спустя мое сердце подпрыгивает – письмо от Роберта Басса. Впервые за все время. Поскольку это не нарушает ни одно из правил, я чувствую себя бесшумно ликующей.

«Очень рад слышать хорошие новости,

– читаю я, —

озадачивает лишь то, что вы желаете разделить это со всем классом, если только вы не готовите вечеринку с темой семидесятых, включая ключи от машины. Могу лишь предположить, что мученик – это я. И это не очень хорошо для моего чувства собственного достоинства».

Потрясенная, я таращусь на экран, но времени на размышления нет, потому что вслед за этим, почти сразу же, следует письмо от привлекательной мамочки:

«Дорогая Люси, слишком много информации, на мой взгляд. Могу лишь предположить, что „женщина с восхитительной задницей“ – это я. Чао, чао».

Потом пишет Буквоедка:

«Я не стану больше терпеть ваши дешевые попытки саботировать мои указания как председателя родительского комитета и выражаю желание, чтобы вы обдумали свою позицию».

Какие глубины? Какие отмели? Я погружаюсь в бездну. Письмо я отправила всем родителям класса строго по списку. На нетвердых ногах я покидаю гостиную. Том уже лег спать. Я смотрю «Вечерние новости» – до тех пор, пока программа не кончается. Ничего из того, что случалось со мной на работе, не было таким ужасным, как случившееся только что.

Моя предутренняя бессонница начинается с ночи. Я ворочалась с боку на бок. Темнота имеет ужасающую способность преувеличивать страхи. Мой живот скручивают нервные спазмы. В два тридцать мне кажется, что я слышу шум, и я медленно крадусь вниз по лестнице, держа в руке светящийся меч из «Звездных войн». «Пусть силы не оставят меня!» – слышу я свой собственный голос.

В гостиной я решаю совершить налет на секретную заначку сладостей Сэма, обещая возместить все, что я съем. Я приношу шоколадно-кремовое яйцо «Кэддбери» наверх в спальню и заставляю себя есть его как можно медленнее. Сначала я его облизываю, как леденец, пока оно не начинает таять. Когда становится виден белый крем, я разрешаю себе откусить сбоку, сосчитав до двадцати, прежде чем набить рот. Тогда я отбрасываю осторожность и запихиваю остаток яйца в рот, а затем громко чавкаю. Так получаешь гораздо больше удовольствия, однако мои нервы ненасытны. Стремление излить душу перед Томом непреодолимо. И я пихаю кулаком ему в ребра. Он охает.

– Там нет никаких грабителей, и я не собираюсь вставать, чтобы идти смотреть, – ворчит он. – Собака их схватит.

– Но у нас нет собаки, – шамкаю я с набитым шоколадом ртом.

– А ты вообрази ее мысленно, и тогда ты станешь меньше бояться, – говорит он.

– Все гораздо хуже, Том, – говорю я.

– Опять лопнул бойлер? – сонно спрашивает он и проваливается в забытье.

Я бужу его, проводя ногтем большого пальца левой ноги по его голени.

– Люси, пощади, – мычит он.

– Том, я разослала электронные письма всем родителям в классе Джо, сообщив им все, что произошло прошлой ночью, – говорю я. Теперь, когда я все это сказала, мне, кажется, стало еще хуже.

– А что случилось прошлой ночью? – бормочет он.

– Мы занимались сексом и обсуждали, кто из родителей наиболее сексапилен, и ты сказал, что предпочел мне привлекательную мамочку, потому что у нее восхитительная задница.

– Ты пытаешься соблазнить меня? – Он сонно поворачивается на бок с надеждой в глазах. – Господи, что у тебя во рту?

– Шоколадное яйцо. Я пытаюсь объяснить тебе, что сотворила убийственную вещь, – говорю я, облизывая губы.

– Такие, как ты, не делают убийственных вещей, Люси. Ложись спать.

– Однако мы сделали, – продолжаю я, умоляя его послушать. – Не преднамеренно. Случайно. Нет, я не пытаюсь снять с себя ответственность за свой поступок, потому что знаю, что это одна из моих худших привычек.

– Что именно? – Он вздыхает и снова закрывает глаза.

– Я была невнимательна. Я думала, что посылаю электронное сообщение Кэти о нашей возродившейся сексуальной жизни, а вместо этого отправила его всем родителям класса согласно списку.

Он резко садится. До него дошло.

– Ты – трахнутая идиотка, – медленно произносит он, обхватив голову руками и раскачиваясь вперед-назад. – Я изо всех сил годами пытался поддерживать дружеские отношения с этими родителями, балансируя с помощью тщательно выверенной стратегии, нацеленной на то, чтобы не быть с ними ни чересчур запанибрата, ни слишком чопорным, а теперь ты выставила напоказ внутренние проблемы нашей сексуальной жизни. Я, возможно, с этой минуты вообще стану импотентом, потому, что теперь всегда буду ассоциировать секс со страхом.

– Мне действительно очень жаль, – говорю я. – Думаю, что привлекательная мамочка была достаточно польщена. Она не так часто видит своего мужа, и это, вероятно, повысило ее самооценку. – Он ахает. – А вот папа-домохозяин был немного оскорблен.

– Ты сказала, что я назвал его Мелководьем? – упавшим голосом спрашивает он.

– Да, – признаюсь я.

– На самом деле я думаю, что он достаточно приятный парень. Просто я пытался тебя завести. Мне кажется, что вы нравитесь друг другу. Кстати, почему ты решила сообщить об этом Кэти?

– Потому что она знает, что у нас уже целую вечность не было секса, – говорю я вяло, не обращая внимания на его первое замечание.

– Тебе действительно необходимо делиться со своими подругами такими подробностями? – спрашивает он. – Мне скоро придется сидеть рядом с ней за обедом.

– Знаю. Но во всем этом есть и хорошая сторона, именно об этом тебе не надо беспокоиться, потому что как раз она этого сообщения и не получила.

– Все-таки ты Поллианна! В школу я больше ни ногой. А ты, кстати, упомянула, что это было у нас два раза за ночь?

– Нет, – потерянно мямлю я.

– Растяпа! – стонет он и проваливается в глубокий сон.

Раньше я находила способность Тома не терять сон даже в кризисные моменты умиротворяющей. Это сокращало амплитуду моих тревог, ужимая их почти до точки. С годами, однако, это начало уязвлять меня, словно я единственная, кто совершает ошибки, и в раскаянном недоумении должна сражаться с темнотой, готовой вот-вот сожрать меня. Ночной страж ноющих младенцев, сестра милосердия, вскакивающая с постели при первой необходимости. Я хорошо знаю, как ночь заставляет расцветать пышным цветом едва наметившиеся побеги неурядиц, превращая их в экзотические заросли проблем. С другой стороны, Том сладко проспал все это время рядом со мной, невосприимчивый к сплавному лесу нашей жизни, выбрасываемому на берег нашей спальни, лишь сетуя иной раз, что я его побеспокоила, когда, вконец измученная, я возвращалась в постель в слабой надежде заснуть.

На следующее утро, пошатываясь от усталости, я бреду из школы одна. Пожалуй, неплохо бы выпить кофе и собраться с мыслями, думаю я.

– Привет, Люси, не хотите ли присоединиться ко мне? – говорит Роберт Басс, неожиданно пристраиваясь в очередь сзади. – У меня сегодня утром нет никаких встреч по поводу фигурной стрижки кустов, и я обещаю, что не буду вести разговор о своей книге.

Я вздрагиваю.

Даже с учетом электронного конфуза, кажется, будет невежливо отказать ему сейчас, хотя, как я понимаю, тем самым я нарушу сразу несколько зароков. Я старательно не поднимаю глаз от земли. Избежать визуального контакта таким утром, как это, не трудно.

– Мне, пожалуйста, двойной латтефраппуччино, – произношу я у кассы, затаив дыхание.

– Такого не бывает, – возражает официантка.

– Разрешите, я закажу для вас? – спрашивает Прирученный Неотразимец. – Почему бы вам не пойти вон туда и не подождать меня там? – Он указывает на маленький столик на двоих в самом укромном уголке кафе.

И через пару минут приходит, неся в руках две чашки кофе.

– Как ваши брови? – спрашивает он, как будто осведомляется о домашнем питомце. – Они не откликнулись на зов природы?

– С ними все прекрасно. – Я стискиваю зубы и рассеянно тру лоб. – Просто я немного устала.

– Неудивительно, после всей вашей… э… деятельности, – отзывается он.

Так мы сидим в течение нескольких минут – в приятном молчании, потягивая кофе и глядя в окно.

– Я очень сожалею по поводу сообщения. Ну, того… на Рождество… Техника, видимо, живет своей жизнью, – говорит он. – Я был бы благодарен, если бы вы о нем никому не упоминали. Нет, я не хочу сказать, что вы неделикатны, но просто после этого последнего электронного письма вчера вечером я забеспокоился – а вдруг вы вот так же случайно обнародуете и мое посягательство на приличия?

– Никому ни слова, – обещаю я, пытаясь вспомнить, кому уже я успела рассказать. – Я получила хороший урок.

– Хотя для моей жены это было утешительным рождественским подарком, – улыбается он. —А то она стала слишком подозрительна по отношению к вам. Она сказала, что в отношениях есть определенные рубежи, которые не следует переходить. Когда я показал ей вчерашнее сообщение, она поняла, что беспокоиться ей не о чем, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Понимаю, – отвечаю я и при этом так энергично киваю, что кофе выплескивается из моей чашки.

– Если знаешь, что есть рубеж, пересечь его гораздо сложнее, – медленно произносит он, как бы подыскивая правильные слова.

Я не до конца понимаю, о чем он говорит, и поднимаю глаза. Он сжимает мне руку повыше локтя. Я предвкушаю приятные ощущения, но вместо этого он так стискивает мою руку, что я чувствую, как в моих пальцах начинает пульсировать кровь. Он смотрит в противоположный конец кафе, и я слежу за его взглядом.

Буквоедка в окружении своих последовательниц из числа мам нашего класса – весьма многочисленных. Они сидят и глазеют на нас. В кафе воцаряется мертвая тишина.

Совершенно отчетливо я вдруг вспоминаю, что именно на сегодняшнее утро здесь назначено собрание мам. То-то пришли почти все! Роберт Басс бледнеет.

– Мы вас опередили! – Я вскидываю руку, чтобы непринужденно помахать им, и опрокидываю на него кофе. – Мы не ожидали такой хорошей явки. Не хотите ли подойти и присоединиться к нам? Или лучше мы к вам? – кричу я, промокая дымящуюся сырость на его коленях своим шарфом. Он морщится.

– Без труда не вынешь и рыбку из пруда, – заговорщически шепчет он, вновь обретая самообладание.

Я встаю, весело устремляюсь к их столу и сажусь рядом с привлекательной мамочкой. Роберт Басс садится рядом со мной с другой стороны. Я восхищаюсь его позицией.

– Никогда никаких извинений, никаких объяснений – это мой девиз, Люси, – шепчет Само Совершенство. При этом непонятно, к какой части моей жизни это относится. – Мне нужно спросить у тебя кое-что. Могу я рассчитывать на твое благоразумие? Мне бы не хотелось никаких широковещательных электронных сообщений об этом!

Я заинтригована. Однако и немного настороже, зная, что в ее доверительности неизбежно таится какое-то унижение для меня.

– У моего мужа гниды, – шепчет она с брезгливостью. – Не только яйца. И настоящие гниды.

– Подцепил от детей? – спрашиваю я.

– Нет! Я заставила няню проверить их. Ни одного яйца и в помине. Он говорит, что его секретарша подцепила их от своих детей и передала ему. Как бы то ни было, я задалась вопросом, учитывая, что твои дети притащили их в школу, не могла бы ты порекомендовать мне самый хороший способ от них избавиться?

Буквоедка осуждающе покашливает. На ней ее всегдашняя «броня» – деловой костюм времен ее работы в компании «Маккинси», и она принесла с собой лэптоп, который и включает.

– Чем меньше будет сказано по поводу вчерашнего электронного письма Люси, тем, я думаю, лучше. Она перешла все границы и пересматривает свою позицию, – серьезно говорит она.

– Звучит так, будто Люси рассматривала целый ряд позиций, – громко вступает припоздавший Знаменитый Папа. Он просит Роберта Басса подвинуться, чтобы сесть рядом со мной – несмотря на то, что рядом с Буквоедкой пустует стул. Кофейное утро неожиданно становится гораздо более волнующим. – А где же тигр? – шепчет он мне в ухо.

Я сижу с приклеенной улыбкой.

– Если кто-то заинтересован в том, чтоб заменить Люси на ее посту, дайте мне знать. Эта ее деятельность в родительском комитете становится полноценной работой! – довольная своей шуткой, хохочет Буквоедка. Мы слабо улыбаемся.

– Я никогда раньше не бывал на кофейных утренниках мам, – говорит мне Знаменитый Папа, выговаривая слово «мамы» на английский манер. – Классное письмецо, между прочим. Школы в Штатах были совсем не такими веселыми. Непременно учтите меня на будущее. За что я очень благодарен. Поэтому я определенно приду на вечеринку. Надеюсь, ожидания оправдаются.

– Есть ли какие-то проблемы, которые кто-нибудь хотел бы обсудить? – осведомляется Буквоедка, стараясь привлечь внимание группы позади нее и явно надеясь, что таковых не окажется.

Само Совершенство поднимает руку:

– Меня очень волнует содержание нейлона в школьных джемперах. Это не позволяет телу ребенка дышать.

Буквоедка заносит это в раздел «проблемы» своей крупноформатной таблицы.

– У меня есть несколько новых идей, которые я хочу вам подкинуть, – объявляет она. Я внутренне содрогаюсь и чувствую, что Роберт Басс тоже. – Мы должны придумать что-то неординарное! – И она предлагает всем подумать о проведении летнего праздника. – Будет неплохо, если вы сообщите мне, чем занимались до того, как у вас появились дети, с тем чтобы я могла оценить ваши сильные и слабые стороны как единой группы, – говорит она и при словах «слабые стороны» останавливает взгляд на мне. – Что, например, делали вы, Люси? Или вы всегда были домохозяйкой?

– Вообще-то я была режиссером «Вечерних новостей», – отвечаю я.

Ошеломляющее молчание.

– Ну, хорошо. Идем дальше. Директор школы убедительно просит родителей не парковаться на двойной желтой линии, когда вы утром опаздываете. От себя добавлю: не забывайте, что в классе есть ребенок с «ореховой» аллергией. Мама, чье имя называть не будем, отправила своего ребенка в школу с завтраком, содержащим грецкие орехи. – Она снова пристально смотрит на меня.

– Это вы? – громко спрашивает Роберт Басс.

– Я говорил, что она опасна! – ухмыляется Знаменитый Папа.

– Послушайте, вы получили от меня совершенно неправильное… – начинаю я объяснять ему.

Буквоедка энергично нажимает другую кнопку своего компьютера.

– Список родителей для вечеринки, – удовлетворенно завершает она собрание. Но вместо списка на экране появляется роскошная обнаженная брюнетка, сидящая верхом на блондинке в весьма компрометирующей позе.

– Гейм, сет и матч – за Люси Суини! – провозглашает привлекательная мамочка Само Совершенство.

Глава 14

Многое может случиться, пока поднесешь чашку к губам.

Поднимаясь на лифте в апартаменты Эммы пару недель спустя, мы с Томом храним полное молчание. Напряженно стоим по разным углам огромного лифта, напротив нас зеркало во всю стену, так что когда Том, в конце концов, начинает говорить, я могу видеть его и спереди, и сзади. Одной рукой он почесывает ухо, а другую руку без конца засовывает в задний карман брюк, туда и обратно—манера, свидетельствующая о том, что он нервничает. Его губы поджаты и от этого кажутся меньше и бледнее. Я вдруг остро ощущаю, как к нему привязана. Вероятно, я единственный человек на свете, которому понятен каждый знак этого тайного языка. Нужны годы, чтобы постепенно сложить знаковую систему поведения другого человека. Я могу точно определить степень его нервозности, раздражения, усталости и любопытства. Я знаю, что тут его неотъемлемое, а что – вызвано сегодняшним обедом. Я делаю несколько шагов вперед, протягиваю руку и провожу ладонью по его щеке. Он наклоняется ко мне и закрывает глаза.

– Ты был тем, кто заставил меня жить и подарил мне вкус жизни, – говорю я тихо.

Это не взаимное обвинение.

– Быть лояльным к неприличной любовной связи – это не то же самое, что столкнуться с ней в действительности, – отвечает он. – Я рад за Эмму, что она все время твердит о своем дружке, хотя моя радость вовсе не по тем поводам, которые радуют вас, но я не хочу с ним знакомиться. И мои моральные устои тут ни при чем. Просто в данной ситуации я чувствую себя неуютно, а это омрачает удовольствие от того, чтобы провести где-нибудь приятный вечер с собственной женой.

– Но ты понимаешь, почему нам все же следует там быть? – спрашиваю я.

Он не отвечает на этот вопрос.

– Хотя у этого похода есть и хорошая сторона: я чувствую себя в высшей степени благодарным за то, что мы ведем такое простое существование, – говорит он, отклоняясь в сторону. – Я не могу представить себе сценарий, где бы я давал званый ужин с женщиной, которая не является моей женой, знакомясь со всеми ее друзьями и зная, что моя семья в это время дома в постели. Для этого надо быть сдвинутым на всю голову.

– Я тоже не могу себе представить такое, – соглашаюсь я.

И это правда.

Интересно, не отражает ли тот факт, что я не могу представить себе подобную фантазию, недостаточную глубину моих чувств по отношению к Роберту Басу – в конце концов, это разовые отношения, – или не является ли эта домашняя сцена просто антитезой того, куда я хочу сбежать?

– Я понимаю, это будет тест на выносливость. Намекни, если захочешь смыться, – говорю я.

– Кодовое слово «мелководье», – поддразнивая, говорит он. – Ты снова видела его?

– Да, пару раз, – правдиво отвечаю я.

– Он старательно тебя избегает?

– Нет, ничуть. Он был достаточно внимателен. – Одна бровь у него поднимается. – Его жена оказалась гораздо более умудренной в житейских вопросах. Да и Знаменитый Папа куда более притягателен и добавляет немного гламура во всю нашу жизнь.

– Как у Джо успехи в школе? – ведем мы неспешный диалог. Очень удобный поворот.

– За исключением того, что он ложится спать в школьной форме, на случай если мы проспим, все остальное, думаю, хорошо. А ты знаешь, что он посмотрел «Звуки музыки» один раз целиком, не возвращаясь к сценам с нацистами? Еще у него появилась подружка. Но он говорит, что они пока не обсуждали слово на букву «с».

– Он что, забыл, что у нас два будильника? Мы никогда не спим дольше обычного! А что за слово на букву «с»?

– Свадьба. Он относится к таким вещам совершенно серьезно.

– Ты звонила строителям по поводу протечки в ванной комнате?

– Да.

– Боже, Люси, ты не забыла об этом, что совершенно нетипично для тебя! Если бы я не знал тебя лучше, то сказал бы, что у тебя угрызения совести, – замечает он.

– Значит, ты слишком хорошо меня знаешь, – отзываюсь я, но в этот момент лифт останавливается, и он меня не слышит.

Двери открываются, и мы изо всех сил толкаем железные решетки. Наше появление доставляет удовольствие уже собравшимся. Выход из лифта сразу в гостиную спроектирован так, чтобы сбивать с толку вновь прибывающих, которые вынуждены ступать из темноты на свет, щуря глаза, чтобы приспособиться к яркому освещению. Решетки издают такой грохот, что появиться незаметно просто невозможно. Когда мы входим, все взгляды устремляются на нас, но мы не можем ни определить того, кто где, ни найти себе место. Мы сосредотачиваемся на том, чтобы выбраться из клетки.

Банкир Эммы, видя наши затруднения, выступает вперед и протягивает руку, чтобы поздороваться с нами, увлекая за собой Эмму. Другая его рука крепко обнимает подругу. Я пялюсь на эту руку, разглядывая ее всю, до того места, где она уверенно утвердилась чуть выше левой ягодицы Эммы, а кончики пальцев просунулись в ее низко сидящие на бедрах джинсы.

Задница Эммы – одна из лучших ее сторон. Так было решено много лет назад. И он явно с этим согласен. Они так переплелись, что с трудом можно представить себе, как отделить их друг от друга и усадить по разные стороны стола во время обеда.

– Привет! – Она быстро чмокает нас и кладет голову на плечо Гая, бессмысленно глядя на нас в ожидании, что мы что-нибудь скажем. У нее мечтательный, отсутствующий взгляд – такой бывает у женщин, когда они либо беременны, либо только что занимались сексом. А у него слегка самодовольный вид мужчины средних лет, который недавно обнаружил, что его прикосновение все еще может превращать женщину в глину.

– Я – Гай, – властно произносит банкир.

Я чувствую, что Том прячется за мою спину. Меня вдохновляет, что ради Эммы Гай решил сыграть роль радушного хозяина, несмотря на всю неловкость ситуации. По крайней мере, ей не приходится вести прием в одиночку. Насколько мне известно, это первый званый ужин, который дает Эмма. Они хотят, чтобы мы разделили их радость, однако я, очевидно, с еще большим трудом, чем они сами, могу забыть, что у него есть жена. Не знаю, чего я ожидала, однако я думала, что они должны быть немного более сдержанными или слегка застенчивыми, или, по крайней мере, достаточно восприимчивыми, чтобы понять, что других людей это может приводить в замешательство. Потому что здесь попахивает обманом.

Поскольку я немедленно начинаю заполнять неловкую паузу, возникшую между нами, у меня не много возможностей оценить человека, стоящего перед нами. Однако я замечаю, что его одежда – образчик стиля «шикарной небрежности», который, как мне кажется, для него составила Эмма. Джинсы «Тру релиджн», рубашка и полоску от Пола Смита и пара кроссовок, таких чистых и новых, что я сомневаюсь, покидали ли они когда-либо это здание. Интересно, что он носит дома? Вероятно, зависит от того, что носит его жена – одежду «Боден» или от Марка Джейкобса. Мужья всегда заканчивают тем, что начинают походить на своих жен. Он ниже, чем ожидалось, хотя и не коротышка, просто невысокий, поэтому Эмма надела золотистые – «балетные» – туфельки без каблуков, на плоской подошве. Симпатичный, хотя не настолько, как я себе представляла. Выглядит явно моложе своих сорока трех лет – глядя на его плоский живот под достаточно сильно облегающей тело полосатой рубашкой, можно определенно сказать, что он завсегдатай тренажерного зала. Я удивляюсь, откуда у него для этого время. Иметь по два экземпляра – уже само по себе утомительно. Две женщины; две постели суперкоролевского размера; два гардероба – один, наполненный вещами, которые выбрала для него жена, другой – подобранный Эммой, и он должен точно помнить, кто именно и что ему покупал. Хорошо еще, что у него нет двух комплектов детей. Пока.

– Рада наконец-то познакомиться с вами, – произношу я.

– Надеюсь, что так, – отвечает он. – Это необычно, я знаю.

Когда он улыбается, я понимаю, что именно ее в нем покорило: несмотря на явную самоуверенность, есть в его облике какая-то искренность, свидетельствующая о том, что он гораздо меньше полагается на жребий, вытянутый в этой жизни, чем мог бы. И в моем случае есть что-то от этого. Он внимательно смотрит на меня несколько дольше обычного, и я не завидую ему, если он оценивает меня так же, как это только что делала я. Принимая во внимание тот факт, что мы совершенно незнакомы друг с другом, мы, тем не менее, оба знаем друг о друге гораздо больше, чем следовало бы. Мне интересно, что именно Эмма рассказывала ему обо мне и настолько ли уж сильно мы отличаемся. Он, вероятно, перешел рубеж, но я тоже не слишком от него отстала. Я достаточно близка к тому, чтобы увидеть его с другой стороны.

Я вижу Кэти, сидящую на диване между двумя мужчинами, ни одного из них я не знаю. Она, извиняясь, смотрит на меня и пожимает плечами, как бы оправдываясь, что привела с собой и соседа. Но с того места, где я стою, нельзя сразу же различить, который из них ее бойфренд. Она сидит на диване босиком, поджав под себя ноги так, что ее колени касаются мужчины, сидящего слева. Однако он выглядит, как мне кажется, немного смущенным. Его колючие волосы; по меньшей мере, уже с месяц требующие посещения парикмахера, в результате значительных усилий приглажены. Он громко смеется. Мужчина с другой стороны играет волосами Кэти, убирая с ее лица непослушные пряди. Это похоже на старую картинку, где нужно как следует подумать, чтобы разобраться в отношениях между изображенными на ней людьми, выискивая подсказки в символике объектов, помещенных на заднем плане, однако в этой квартире почти все абсолютно новое, благодаря чему все еще больше запутывается.

Том тащит меня за руку, как будто ведет за собой норовистого пони.

– Отличное место, вообще-то говоря, – замечает он. – Только насчет передвижения стен я не уверен. Выглядит несколько дешево, на мой взгляд. Давай выпьем. – Он тянется к бутылке, стоящей на краю стола-острова в кухонной зоне. Я с тревогой замечаю, что он уже успел прикончить бокал шампанского.

– Который из них бойфренд Кэти? – шепотом спрашиваю я, пока он наполняет мой бокал.

– Тот, который справа, – говорит он, видимо, любуясь коллегой. – Я подумал, они могли бы быть неплохой парой. Пит хороший парень, к тому же он никогда не был женат, и детей, насколько я знаю, у него нет. Одним словом, записной похититель сердец.