Текст книги "Тайная жизнь непутевой мамочки"
Автор книги: Фиона Нилл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)
Потом, когда родился Сэм, новым приоритетом стала медицинская экспертиза. Главным стало точно знать, как использовать стеклянную пластинку, чтобы различать вирусную и менингококковую сыпь; полезно было знать, что цифровые термометры выдают показания, которые всегда чуть-чуть завышены; и было унизительно обнаружить, что противовоспалительные способности савойской капусты и мороженого горошка гораздо выше, чем у других овощей. Теперь список специальных предметов расширился еще более. Его возглавляют школы. Глубина знаний, требуемых для того, чтобы доминировать в этой специфической области, достойна степени доктора философии.
Я поднимаю глаза и вижу Тома, бегущего мне навстречу и размахивающего руками.
– Ее там нет! – кричит он.
– Господи, неужели опять украли? – обмираю я. По крайней мере, на этот раз я твердо знаю, что запасных ключей я не теряла.
– Ты уверена, что оставила ее у школы? Пойду домой и спрошу Сэма, если он вспомнит, – говорит он, немедленно принимая на себя ответственность за решение этой проблемы и бегом устремляясь к дому.
Через несколько минут он появляется. Есть что-то комичное во всей этой его беготне, словно он живет в темпе ускоренной перемотки, в то время как я блуждаю в диапазоне замедленного воспроизведения. Я начинаю улыбаться.
– Не понимаю, почему это тебя забавляет, мы уже на три четверти часа выбились из графика! – кричит он уже сердито, хотя его лицо так близко от моего, что ему нет никакой необходимости повышать голос. – Сэм говорит, что ты оставила ее у входа в кофейню «Старбакс». – Однако чем больше он злится, тем сильнее я веселюсь. – Я действительно видел синий «пежо» на углу, но мне и в голову не пришло, что ты припарковалась где-то в совершенно невообразимом месте.
Теперь мы бежим вместе. Минуем те же самые дома и деревья, мимо которых я прохожу каждый день по дороге в школу, приветливо машем рукой симпатичному мужчине, гуляющему с черным лабрадором, замечаем, что один из уличных фонарей сломан, пробегаем мимо нового супермаркета, перескакивая через ноги бездомного бродяги, который всегда сидит тут на улице. Хотя мы бежим в ногу и в одном темпе – и людям на тротуаре, мимо которых мы пробегаем, должно быть, приятно видеть физическую синхронность наших движений, – на самом деле мы не могли бы быть более отдалены друг от друга, чем сейчас. Тем не менее, машину мы все-таки находим.
– Хорошо, что это случилось сегодня вечером, а не завтра утром перед школой, – говорю я.
– Тут нет ничего хорошего, Люси, это все из-за дурного планирования, – возражает Том.
Мне бы хотелось продолжить прежний разговор, но я знаю: вся моя энергия должна быть сейчас направлена на то, чтобы поднять настроение, уготованное этому вечеру.
Том молча ведет машину, в тихом бешенстве вцепившись в рулевое колесо; его молчание является для меня самым большим из всех наказанием. Я рада тому, что вечер сегодня безлунный, и тому, что мы едем по плохо освещенным дорогам через отдаленные закоулки северного Лондона. Но больше всего я рада тому, что Том не на пассажирском сиденье. Наша машина все еще в состоянии «неубранной постели», и я знаю, что сиденье и я составляем единое целое, ибо шоколадные крошки под моей задницей медленно тают и прилипают к моему пальто, а если я пошевелюсь, подо мной начнут хрустеть старые пакеты от картофельных чипсов и обертки от школьных завтраков. Когда Том поворачивает направо на Мэрилебон-роуд, я вытаскиваю парочку яблочных огрызков из-под рычага ручного тормоза и прячу их в сумочке.
Поток машин почти останавливается. Мы движемся так медленно, что никто даже не утруждает себя подачей звуковых сигналов. Так медленно, что некоторые водители заглушили двигатели и теперь стоят по всему трехполосному шоссе, обсуждая, что могло случиться. Вперед пути нет, назад тоже. И ни один из нас не хочет первым нарушить молчание.
Я вспоминаю поездку домой предыдущим летом после празднования сорокалетия моего брата. Я вела машину по этой же дороге, а Том заснул на пассажирском сиденье через несколько минут после того, как мы покинули дом Марка в западном Лондоне. Тогда мы попали в необъяснимую ночную пробку, как только свернули с Западного шоссе, и я осталась наедине со своими мыслями, перебирая в уме разговоры, возникшие кое с кем из гостей.
Как-то вечером Эмма сказала, что хочет мне кое-что сообщить, и, взяв меня за руку, отвела в укромный уголок в коридоре у входной двери. Я была недовольна этим, время она выбрала неудачно, я как раз беседовала со своим братом о том, почему смерть моего свекра пару лет назад пробудила у матери Тома навязчивую идею произвести дома генеральную уборку, вплоть до выкидывания вещей.
– Вероятно, это способ освобождения от тягостных мыслей, – сказал Марк. – Каждый раз, когда она расстается с какой-то вещью, она вспоминает все, что с ней было связано, и идет дальше. Или же она готовится к собственной смерти.
– Ну, тут еще надо подумать, – возразила я.
В это время и подошла Эмма. Было какое-то незаконченное дело между ней и моим братом несколько лет назад, но я не хотела знать подробности, и был краткий, но неловкий обмен репликами, прежде чем она увела меня.
– Я встретила одного человека, – сказала она приглушенным голосом, почти шепотом. – Но ты не должна никому говорить об этом, потому что он женат.
Когда мы с Томом стали жить вместе (спустя приблизительно год после нашего знакомства), одним из его первых наблюдений в отношении меня и моей жизни было то доверие, которое мне оказывали. Некоторых мужчин это, возможно, раздражает, поскольку обычно влечет за собой нескончаемые телефонные разговоры и бутылки вина по всему кухонному столу до поздней ночи. Однако Том сказал, что мои разговоры ему гораздо интереснее, чем те, которые он иногда ведет с друзьями, и осведомился, каким образом внешние стороны человеческой жизни дают представление о том, что за ними скрывается. Он происходил из семьи, в которой эмоциональная честность не имела никакой ценности и воспринималась скорее с подозрением, мой мир был для него новым.
Эмма рассказала, как она познакомилась с этим мужчиной, – на обеде, там присутствовали представители ее агентства новостей и тщательно подобранная группа главных должностных лиц банков. Она рассказывала медленно и подробно, словно каждая деталь имела чрезвычайное значение. Это было совсем не похоже на то, как она всегда говорила об отношениях с мужчинами, стараясь приуменьшить их значимость, шутливо избегая серьезных вопросов и с недоверием относясь к любым попыткам эмоционального контакта.
– Обычно меня такие типы не интересуют. В действительности с ними почти не о чем разговаривать, кроме бизнеса. Они так много работают, что в их жизни больше ни для чего не остается места, даже для семьи. Он сидел рядом со мной, и во время обеда мы почти не разговаривали. Как будто оба понимали, что это неудачная затея. По крайней мере, так он сказал мне позже. Между нами точно возник какой-то контакт, я говорю не о желании, поскольку в тот момент я действительно не успела еще его хорошо разглядеть. Скорее, это было чувство взаимного влечения.
Когда подали кофе, зазвонил мой мобильник, и я наклонилась, чтобы вынуть его из сумочки. В тот же самый миг он левой рукой сбросил со стола ложку на пол, и когда пытался поднять ее, его пальцы коснулись моих. И это было не просто прикосновение, это больше походило на ощущение чего-то пронесшегося мимо, и я почувствовала, как внутри меня все перевернулось, и ос тоже это почувствовал. Мы оба поняли это, как только взглянули друг на друга. Как разряд электрического тока.
– Звучит увлекательно. Он раньше тоже так делал?
Она посмотрела на меня с неодобрением, люди всегда считают свою ситуацию исключительной, поэтому я смело продолжила:
– У Тома есть теория, что любовные истории случаются не потому, что люди находят друг друга привлекательными, а потому, что позволяют себе попадать в ситуацию, где они могут показать себя в лучшем свете. А после того как ты сделаешь это один раз, так может стать привычкой, от которой трудно избавиться.
– Ладно, он, само собой разумеется, создал такую ситуацию, поскольку в понедельник утром позвонил мне и предложил сходить с ним пообедать. Он даже не делал вид, что мы будем говорить о чем-то вроде работы. Первое блюдо мы не доели, так сильно было напряжение; мы отправились в отель в Блумсбери. В лифте мы стояли на отдалении. Кажется, даже не разговаривали. Он запер дверь спальни, и после этого впервые со времени нашего знакомства на званом ужине мы прикоснулись друг к другу.
– Как ты узнала про отель? – спросила я.
– Люси, ты всегда таким оригинальным образом задаешь вопросы, – сказала Эмма. – Но чтобы удовлетворить твое любопытство, скажу, что я бывала там прежде. Он – нет, и, судя по его опасению, не узнает ли обо всем этом жена, я действительно думаю, что это было впервые, когда он ей изменил. Всегда можно отличить мужчин, у которых это вошло в привычку. Так или иначе, это было удивительно, всепоглощающе. С тех пор мы встречались каждый день. И разговаривали намного больше.
Пока мы стоим в пробке, я размышляю над перспективой провести вечер в пабе с Прирученным Неотразимцем, неясно вырисовывающейся в понедельник вечером, и понимаю, что, в общем, не хочу туда идти. Мои недавние мысли о нем превратились в своего рода фантазии, которые я не хотела бы раскрывать подругам. В них фигурировали даже драки в узких переулках Сохо, где секс на улице явление более обыденное, чем на окраинах. Я решила, что дело тут в маленькой озорной девочке, живущей внутри меня. Она злится из-за того, что не может получить желаемое, зато потом, когда мне приносят все готовым на тарелочке, я это немедленно отвергаю. Мне впервые становится абсолютно ясно: наличие фантазии не обязательно означает, что ты хочешь воплощения ее в реальность. Я понимаю, что, вероятно, опровергаю сама себя в этом пункте, ибо нет ни малейшей причины, почему я не могла бы пойти пропустить стаканчик с одним из школьных родителей, без того чтобы это не стало чем-то большим, чем просто светская встреча. Пара бокалов спиртного и, возможно, шутливая беседа о его книге и о том, как именно он собирается помогать мне в моей предстоящей роли в качестве председателя родительского комитета класса.
Отчасти я злюсь из-за того, что сама сделала первый шаг, отправив загадочное «А дальше что?». Странно, как расположение рядом трех таких безобидных слов в сумме может дать нечто, похожее на гнусное предложение! Дело обстоит так: он, вероятно, ждет, что я возьму ситуацию в свои руки, раз именно я ее создала.
И нет никакой возможности изменить что-то. Но не отказываться же от приглашения из-за невнятности контекста? Я была уверена, что его приглашение было не более чем дружеским жестом. Но это-то мне и мешает! С неожиданной ясностью я вдруг понимаю, что вовсе не хочу никаких дружеских отношений с ним; ведь тогда прощай, мои фантазии!
Кроме как со старыми друзьями, уже много лет я не имела никаких дел с относительно незнакомым мужчиной. За все время, с тех пор как перестала работать, в одиночестве я провела не больше четырех часов, не считая, конечно, сна. И мне вообще нельзя было разрешать выходить куда-либо одной. Когда Фред начал ходить в детский сад, а двое старших большую часть дня стали проводить в школе, выяснилось, что я должна заново войти в этот взрослый мир и заново освоить основные социальные правила.
– Кстати, моя мама сказала, что посидит с детьми d понедельник вечером, так что ты можешь пойти на собрание в школу. Она собирается приехать и провести с тобой день, а потом остаться на ночь, – говорит Том, нарушив тишину. Мертвая точка пройдена.
– Прекрасно, – отзываюсь я. – Спасибо, что уладил это.
– Ты ведь не планируешь отсутствовать допоздна? А то она всегда волнуется, что может уснуть и не услышать детей, если они проснутся.
– Нет, но я все же собиралась пойти выпить после собрания, нас несколько мам, просто по-дружески… А сейчас, я думаю, мне следует позвонить Кэти и предупредить ее, что мы сильно опоздаем.
– Хорошая мысль!
За эти годы я стала экспертом в семейной стенографии. Это предполагает быстрый и точный анализ ситуаций, когда необходимо экономно подавать правду, для того чтобы сохранить гармонию и избежать дискуссий. Поэтому я рассматриваю свой ответ не как неправду, а скорее как частичную правду. Серая область.
– Я по-прежнему действительно не могу понять, почему ты хочешь быть председателем родительского комитета, Люси. Я никогда не мог представить тебя в качестве члена каких-либо комиссий и, если уж быть до конца откровенным, думаю, способность к организации не твоя сильная сторона, – говорит он, постукивая по рулевому колесу кончиками пальцев.
– Что же тогда является моими сильными сторонами, по-твоему?
– Я считаю, что ты замечательная мать, может быть, немного вспыльчивая иногда, но всегда доступная для своих детей. И в те редкие моменты, когда мы оба просыпаемся в одно и то же время и в нашей кровати нет детей, я по-прежнему действительно люблю заниматься с тобой сексом, – говорит он, глядя прямо на меня. – И еще ты хорошо рисуешь. – Вот об этом я забыла!
Потом он решает поставить компакт-диск. Я чувствую, как кровь начинает пульсировать у меня в висках: все компакт-диски перепутаны. Он берет альбом «Строукс», а внутри – диск «Мистер Мен. Избранное».
– Лучше я промолчу, – произносит Том.
– Когда я вынимаю диск, чтобы поставить другой, я обычно кладу тот, который вынула, в коробку от того, который ставлю, – торопливо пускаюсь я в объяснения, пытаясь разрешить назревающий конфликт.
– Почему же ты не кладешь его обратно в соответствующий футляр?
– Ну, потому что тот занят другим, который я вынимала, чтобы поставить этот!
Том озадачен.
– Рыба на дереве, возможно ли такое? – бормочет он, цитируя любимую строчку Фреда из доктора Сойсса.
– Диск « Колдплэй» должен быть в футляре от «Кубка огня», поскольку его я ставила после, – с упавшим сердцем роняю я. И оказываюсь права!
– Тогда где же «Кубок огня»? – заинтересованно спрашивает Том.
– В футляре «Боб Дилан. Лучшее», – уверенно отвечаю я.
– А где же сам «Боб Дилан»? – почти весело осведомляется мой муж. – Где бы он ни был, это похоже на игру «Я положил в сумку».
– Точно! – улыбаюсь я. – Тут действует логическая схема. Это просто. Надо только знать обратную парадоксальную психологию.
– Дэвид Грей, «Белая лестница»! – Том вошел в азарт.
Я думаю всего мгновение.
– В коробке саундтрека «Лев, ведьма и гардероб»! – Так оно и есть.
Все могло бы быть гораздо хуже. Он раскладывает футляры на приборной доске и сваливает диски себе на колени. Сейчас он все приведет в порядок. Хорошее занятие для торчания и пробке, только если ты не собираешься в это время где-то поужинать в хорошей компании в пятницу вечером. Я смотрю на часы. Почти без двадцати десять. Мы стоим здесь вот уже три четверти часа. И, в сущности, ведем себя безупречно.
Наконец, водитель впереди стоящей машины трогается. Так же загадочно, как и образовалась, безбрежная пробка из стоящих бампер к бамперу, насколько хватает глаз, автомобилей постепенно рассасывается. Вышедшие потоптаться и поболтать водители медленно возвращаются назад, к драме собственного существования.
– А может, домой? – устало вздыхает Том. – Пока мы доберемся, уже закроют кухню.
Я снова звоню Кэти, чтобы сообщить ей очередные новости. Мне очень не хочется ее расстраивать. Свидание с незнакомым человеком – всегда непростое предприятие, но, будь мы там, мы бы хоть могли заполнить паузы.
– Мне очень жаль, Кэти, знаю, мы поставили тебя в затруднительное положение, но пробка – ужасная. Мы простояли тут целый час, и теперь нам только и остается, что вернуться домой, – говорю я. – Надеюсь, это не выглядит слишком некрасиво по отношению к вам?
– Все просто замечательно! – взволнованно откликается Кэти. – Все так здорово, что это даже, наверное, хорошо, что вас тут нет! У нас тут пошел крутой флирт, и свидетели нам, в общем, ни к чему. Сейчас он пошел в туалет, и мы собираемся отбыть в «Сохо-Хауо.
– Здорово! Значит, мы могли бы и вовсе не приезжать. А как он выглядит? – любопытствую я.
– Он из подвинутых на кока-коле!
– Для здоровья это хорошо, если вычесть кофеин, – хмыкаю я.
– Люси, ты безнадежно отстала, тебе пора почаще высовывать нос из дому! Так или иначе, он великолепен, огромное спасибо Тому! Ой, он возвращается! Не звони мне завтра утром слишком рано, я сама тебе все потом расскажу! – Гудки в трубке. Я прячу мобильник и сумочку.
– Как идут дела? – Том немного обеспокоен.
– Отлично. Даже лучше, чем отлично. Дело, как мне показалось, идет к постели…
– Что ж, неплохо, – отзывается он. – Однако побыть в одиночестве тоже приятно.
– Это не то, что я могла бы назвать завидным времяпрепровождением, – говорю я. – Я имею в виду проторчать ночь на улице. Это не то, чего бы мне хотелось.
– Разумеется. Но мы как будто сблизились. Иногда у меня такое чувство, будто ты отдаляешься от меня, Люси, в какой-то свой собственный, недоступный мне, мир. Кстати, не пошлешь ли ты Кэти сообщение с советом не ложиться с ним в постель в первое же свидание?
– А это не будет лицемерием? – отвечаю я вопросом на вопрос.
Глава 7
Бутерброд всегда падает маслом вниз.
Больше всего я начинаю ценить Тома, когда его нет рядом. Без него температура в домашнем котле мгновенно взмывает к точке кипения. Мне недостает его способности делать все разом: насыпать кукурузные хлопья в чашки и вливать туда молоко за завтраком, по порядку развешивать три пальто у входной двери и класть упакованные завтраки сверху над каждым; особенно же остро мне недостает сверхъестественной способности Тома обнаруживать точное местоположение ключей. Сегодня мне больше всего не хватает именно этого.
Рано утром Том отбыл в Милан. Я – очень, кстати, неохотно – заперла за ним дверь на два оборота.
– Это совершенно недоступно моему пониманию, как человек может оставлять не один, а, по меньшей мере, два раза в неделю ключи торчать во входной двери снаружи! – прошептал он мне в ухо, склонившись над кроватью, чтобы поцеловать на прощание. – Удачи тебе на выборах! Если ты победишь, то, по крайней мере, тебе будет позволено приходить в школу с Фредом и отпускать его там одного. – Но затем он переменил свое мнение. – Но если ты проиграешь, неудача может быть к лучшему. Это хороший побудительный мотив.
В восемь часов десять минут, на десять минут 10 раньше обычного, я выстраиваю детей у передней двери – меня распирает от чувства хорошо выполненного долга. Неплохо. Очень неплохо! Библиотечные книги – на месте. Обувь – на месте. Пальто – на месте. Ключи от дома… Так… Где ключи? Ключей нигде не видно. Стараясь не впадать в панику, я обыскиваю прихожую. Ключей нет. Я молю провидение, чтобы оно вмешалось. Я обыскала карманы пальто, сумку, ящики на кухне. Нигде ничего.
– А в холодильнике? – кричит сверху Джо. – В последний раз они были там, мама, помнишь?
В холодильнике пусто.
– Может быть, тебе следует порыться в своем гип-покампе? – руководит моими действиями Сэм. – В секторе, ответственном за память.
– А это как? – спрашиваю я, потрясенная.
– Нам нужно вскрыть твой мозг, – отвечает он.
– С этим уже поздно, – бормочу я.
Я заставляю детей вывернуть карманы и с особым пристрастием расспрашиваю Фреда – от него можно ждать всего. Он смотрит на свои ботинки и виновато переминается. Затем мы все – я впереди, они за мной несемся на кухню, и я вываливаю содержимое мусорного ведра на пол – на тот случай, если Фред выбросил их туда. Такое уже бывало.
Запах невыносимый. Вонь от протухшего мяса конкурирует за превосходство с тошнотворно приторным запахом подгнивших фруктов. Дети зажимают рты руками и в гнетущей тишине наблюдают за своей матерью, роющейся в отбросах нескольких дней давности. Двумя пальцами я извлекаю из недр ведра зловонный остов цыпленка – вдруг ключи застряли внутри? Но нет, из него выпадают лишь заплесневелые куски хлеба и сыра, твердые, как морская галька. Я задерживаю дыхание и пытаюсь не дышать так долго, как только могу, затем бегу к вытяжке, делаю вдох и вновь приникаю к клоаке. Мои руки покрыты налипшими чайными листьями из разорвавшегося заварочного пакетика.
– А вы знаете, что в нищих странах дети роются в мусоре на ужасных свалках, выискивая что-то, что можно было бы продать или съесть? – говорю я под взглядом трех пар наблюдающих за мной глаз. – Нам очень повезло. – Не похоже, чтобы я их в этом убедила.
– Мама? – Я вопросительно смотрю на Сэма. – А когда мы умрем, можно ли нас всех похоронить в мавзолее, как египтян, тогда мы всегда могли бы быть вместе…
– Мысль очень интересная. Не возражаешь, если мы поговорим об этом позднее? – отвечаю я.
– Тогда, может быть, нам надо сделать специальное место для ключей? – предлагает Джо.
Я прекращаю поиски, и какое-то время сижу на полу – среди всего этого мусорного натюрморта. Итак, ключи от дома пропали, и поскольку дверь заперта на два оборота, мы находимся в заключении. Я произношу это несколько раз громко вслух, как заклинание, сжав руками виски, надеясь на божественное провидение.
В отчаянии я звоню Кэти.
– Вылези из окна гостиной! – советует она. – Позвони в школу и предупреди, что опоздаешь, потому что кое-что забыла. Это прозвучит более правдоподобно, чем правда. Только обойдись без подробностей, а то что-нибудь ляпнешь не то, и все всё узнают.
– Как дела с архитектором? – любопытствую я – возможно, не вовремя, но с момента нашего последнего разговора прошло уже два дня. – Хотя бы вкратце.
– Мы пошли к нему, и все кончилось тем, что я провела с ним весь уик-энд, но сегодня я чувствую себя отвратительно. Думаю, что за последние три ночи мне вряд ли удалось поспать более восьми часов, и то с помощью химии. А также меня волнует то, что… э-э… в общем, у нас был экзотический секс на первом же свидании.
Тому я об этой детали, пожалуй, не упомяну. Он и так всю субботу и воскресенье разглагольствовал о преимуществах воздержания в первый месяц завязывающихся отношений.
– Кровопролитные подробности я изложу позже, – добавляет Кэти.
– Кажется, мне уже и этого достаточно, – говорю я, доставая из кухонного ящика запасные ключи от машины.
Дети в восторге – они получили приказ лезть через окно. Почему бы родителям не практиковать подобные вылазки чаще? Надеюсь, никто нас не видит, в особенности потенциальные грабители, ибо мне придется оставить окно открытым до тех пор, пока я не вернусь. То же самое касается и соседей, чьи дети ходят в ту же самую школу: подобные действия вряд ли приличествуют высокоорганизованной матери-домохозяйке, которая к тому же собирается победить на выборах, чтобы играть важную роль в жизни школы и тем самым – некую роль в развитии образования в этой стране.
– Это даже лучше, чем «Миссия невыполнима», мама! – говорит Сэм, проскальзывая сквозь узкую створку в нижней части окна и приземляясь на траву. Они стоят в саду перед домом, все держась за руки, ибо абсолютно безошибочно чувствуют: сейчас один из тех моментов, когда семье надо сплотиться. Вот так, сплоченно, они и наблюдают, как я пытаюсь вылезти из окна. Я закатала рубашку и футболку под самую грудь, чтобы уменьшить объем талии, и, извиваясь, пролезаю медленными толчками, останавливаясь, чтобы втянуть живот.
– Нам надо было натереть твой живот маслом, мама, – говорит Сэм, протягивая мне руку. – Я видел, как это делали в «Блу Питер».
– Чтобы мамы пролезали в окна? – спрашивает Джо.
– Нет, чтобы помочь выброшенным на берег тюленям на побережье Шотландии, – глубокомысленно поясняет Сэм, в то время как я продираюсь сквозь заросли на цветочной клумбе.
В приподнятом настроении оттого, что мне удалось сохранить хладнокровие в кризисной ситуации, в машине я соглашаюсь включить на полную громкость диск с лучшими музыкальными темами из фильмов о Джеймсе Фонде. Мы опаздываем. Приблизительно за пятьдесят метров до игровой площадки удача оставляет меня: двигатель глохнет, и автомобиль останавливается посредине темы из фильма «Человек с золотым пистолетом». Мы сели на мель. Указатель уровня топлива в баке – на нуле. Поток машин начинает объезжать нас и спереди, и сзади. У меня появляется чувство отстраненного сознания, словно я наблюдаю за чьей-то чужой жизнью.
– Мама, тут мы сами не справимся! – резонно восклицает Сэм, понимая, что ждет нас дальше.
Я звоню по мобильному телефону Тому и спокойно объясняю ему ситуацию.
– Что ты хочешь, чтобы я сделал? Я на пути в Милан! – кричит он в трубку.
– Что бы ты сделал в такой ситуации? – умоляюще спрашиваю я.
– Я никогда бы в ней не оказался! – отвечает он.
Нетерпеливые водители, включая Само Совершенство через две машины позади нас, начинают беспорядочно сигналить. Я выхожу из машины, открываю капот «пежо» и делаю вид, что ковыряюсь в двигателе.
– Кажется, разрядилась батарея! – кричу я, не обращаясь ни к кому конкретно. – Есть у кого-нибудь провода большого сечения?
Я была бы незаменима во время военного конфликта, в оказании медицинской помощи на линии фронта, в преодолении последствий стихийных бедствий. Только вот в житейских мелочах я не очень-то удачлива, думаю я про себя, выкручивая свечи и протирая их тряпкой. Но к несчастью, именно эти мелочи и определяют всю мою жизнь. Я старательно ищу в карманах что-нибудь острое: при таком стечении обстоятельств мои манипуляции с двигателем – единственное, что может меня оправдать в глазах невольных свидетелей. Все, что угодно, лишь бы мне не пришлось признаться, что у меня кончился бензин.
На дороге, ведущей от школы, появляется Прирученный Неотразимец. Он идет своим мягким неторопливым прогулочным шагом. Гипса на его руке нет.
– Проблемы? – интересуется он, подходя ближе и заглядывая под капот. Он напоминает мне ковбоя. Вернее, не только он, на ковбоев бывают похожи все городские мужчины, когда им представляется редкий шанс проявить свои мужские качества. Он даже одет в клетчатую рубаху. С его языка слетают такие слова, как «прокладка», «свеча зажигания» и «карбюратор». Однако его руки остаются глубоко в карманах джинсов, которые настолько свободны, что я могу видеть краешек выглядывающих сверху серых трусов. Я отвожу взгляд, мы оба таращимся под капот.
Само Совершенство присоединяется к нам с другой стороны.
– Это бессмысленно, – говорю я, сама еще не поняв, по какому поводу.
– Что? – поднимает голову Неотразимей.
– «Ригби и Пеллер», – сообщает мне поверх капота Само Совершенство, выразительно глядя мне в глаза.
– Это юридическая фирма? – озадаченно уточняет Прирученный Неотразимец. Его, кажется, не тронул этот осмотр. Он начинает снимать грязный чехол с распределительной цепи двигателя. Я по-прежнему не убеждена, что он знает, что делает. Но, по крайней мере, я могу за ним спрятаться. Он протягивает что-то вымазанное маслом нашей помощнице. Ее наманикюренные пальцы все в смазке.
– Немного похоже на одно из парафиново-масляных средств «Мишлен», – умозаключает Само Совершенство, подозрительно глядя в мотор.
В зоне видимости появляется Буквоедка. Она пытается придать чертам своего лица выражение лицемерного сочувствия – между бровями морщина, рот слегка приоткрыт, но ей так и не удается сделать незаметным откровенное самодовольство.
– О, бедняжка! – восклицает она, оглядывая образовавшуюся из-за нас пробку. – Вы живете так близко, что могли бы ходить пешком.
– А каблуки? – живо реагирует наша привлекательная мамочка, в раздражении постукивая каблучками туфель от Кристиана Лабутена.
– Как же вы тогда водите машину? – озадачивается Буквоедка.
– Очень просто. В тапочках. А туфли надеваю здесь, – отвечает Само Совершенство.
Появляется директриса, чтобы разобраться, из-за чего шум и всеобщее столпотворение.
– Здравствуйте, миссис Суини, – приветствует она меня. – Я уже издали узнаю вашу машину.
– Что ты делаешь, мама? – кричит Сэм, опуская стекло.
Ох, я и забыла, что у меня в машине дети.
– Я нашел ключи! Они были за спинкой сиденья! Здорово, правда? – кричит Джо из другого окна.
– Замечательно, дорогой! – кричу я в ответ.
Дорога наполняется звуками песни «Никто не делает это лучше тебя».
– Скажи «Бэби, ты самый лучший»! – кричит в ответ Джо.
– Какие услужливые дети, – холодно произносит Буквоедка.
Могу поклясться, мысленно она составляет опись всех этих происшествий.
– Приглуши музыку, мы не слышим друг друга и не можем обменяться мыслями! – кричу я нарочито весело.
– Но тебе не нужно обмениваться мыслями, тебе нужно просто пойти и принести из гаража бензин, – возражает Сэм. Он всегда отличается здравомыслием.
Все застывают на своих местах.
– Ты хочешь сказать, что у вас кончился бензин? – спрашивает Прирученный Неотразимец, хватаясь за голову выпачканными в масле руками.
– Это именно то, о чем я говорила, – с сарказмом произносит Буквоедка. – Будет катастрофа, если ее изберут в родительский комитет. Никакой надежности!
– Послушайте, я отведу детей в школу, – говорит Прирученный Неотразимец.
– Спасибо, – бормочу я, пока Сэм и Джо наперегонки вылезают из машины.
– А я довезу вас до гаража, – предлагает Само Совершенство.
– А я организую людей, чтобы откатили машину к обочине, – завершает благотворительный список директриса.
– А я пойду готовить мою победную речь для сегодняшнего вечера, – задирает нос Буквоедка и оставляет нас стоять на тротуаре.
– Мой голос вы все равно получите, – улыбается мне Само Совершенство, пока я закрепляю детское кресло с Фредом на заднем сиденье ее автомобиля. – Школьная жизнь была бы намного менее скучной, если бы за нее отвечали вы.
Двусмысленный комплимент! Но я слишком поглощена изучением задней части кабины, чтобы возразить. Прежде всего тут есть телевизионные экраны, вмонтированные в спинки кресел, и целая коллекция дисков, каждый лежит в соответствующем футляре в небольшом отсеке позади ручного тормоза. За каждым сиденьем – прозрачный кофр с карманами различной формы и разного размера. В одном лежат ручки. В другом – бумага. Есть тут и книги. Все размещено в строгом порядке и симметрично. Очень приятно для глаз.
– Думаю, это, скорее, Пит Мондриан, чем Трэси Эмин, – говорит она, продолжая мне улыбаться, когда я забираюсь на пассажирское кресло рядом с водительским. – Но только это работа моей няни.
Я захлопываю дверь, и наступает молчание. Мне кажется, что я в другой галактике, здесь даже пахнет по-другому! Я глубоко вдыхаю и закрываю глаза. Еще даже нет девяти.
– Смесь розмарина и лаванды, – слышу я. – В зависимости от настроения я использую разные ароматы. Этот, например, называется «Чашка ароматного чая по дороге в Марракеш».
