Текст книги "Тайная жизнь непутевой мамочки"
Автор книги: Фиона Нилл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)
Однако прежде чем я успеваю осуществить свое намерение, я чувствую, как левая нога Роберта Басса решительно пристраивается между моими коленями, изнутри упираясь в мое бедро. Или он, вероятно, производил подобные маневры прежде, потому, что для этого нужна определенная ловкость и смелость, или он просто полон решимости заняться со мной сексом. К счастью, стол высокий, и это скрывает нас от подозрительных взглядов.
Кэти продолжает разговор. Она ни на что не обращает внимания. Марк сидит на противоположном конце стола напротив Роберта Басса и, я уверена, ничего не видит. Я понимаю, следует просто отодвинуться. Но как раз это-то и может привлечь даже еще большее внимание к тому, что происходит между нами, и мне ничего не остается, как наслаждаться моментом.
– Итак, Люси, что ты будешь делать в сентябре, когда Фред будет оставаться в детском саду на весь день? – спрашивает Кэти.
– Наверное, опять начну рисовать, – мечтательно говорю я, наклоняясь вперед как можно сильнее, чтобы область, где совершаются маневры, была скрыта от обзора. Уже темнеет, но свет еще не зажигали. – У меня есть идея для одной детской книжки. Начну с иллюстраций и посмотрю, куда это меня заведет. Я не собираюсь пока искать работу. Денег у нас все равно не будет хватать на то, чтобы полностью возместить мое отсутствие в домашнем хаосе.
– Звучит великолепно, – говорит она – Моя же главная цель – превратить мой треугольник в прямую линию, прежде чем он превратится в квадрат. – Она загадочно смотрит на меня. Я понятия не имею, о чем она! – Я хочу выпутаться из этих отношений и перейти к чему-нибудь более прямолинейному.
Эмма встает, чтобы выйти в туалет, и уходит.
Кэти беседуете Марком, и Роберт Басс поворачивается ко мне лицом. Его лицо ничего не выражает. Он наклоняется к моему левому уху, его дыхание щекочет мне шею.
– Представь себе, что моя рука там, где сейчас моя нога, – слышу я его голос. – А потом представь, что моя голова там, где моя рука.
– Ты безнравственный!
– Нет, я не такой. Просто я знаю, чего хочу. Это прекрасное стечение обстоятельств, что мы оба сегодня здесь, давай воспользуемся им. Мы можем провести пару часов вместе, а потом забыть, что когда-либо что-либо случалось. Приостановить действительность на короткое время, а затем вернуться к нашим довольно унылым, банальным жизням. Пойдем, Люси, поживем немного.
Как нас всегда тянет прочитать в простом совпадении нечто большее! Однако правда в том, что одним событиям мы приписываем значение, другим – нет. Например, очень соблазнительно – учитывая тот факт, что Роберт Басс оказался сегодня здесь, когда я сама тут всего лишь второй раз за прошедший год, – увидеть скрытый смысл в этой интуитивной прозорливости. Сказать, будто здесь имела место рука судьбы и это освобождает меня от ответственности за свои поступки. Однако шансы натолкнуться здесь на моего брата статистически еще менее вероятны, чем только что рассмотренное совпадение. А как насчет того, что нас обслуживает тот же самый официант? Мы любим находить симметрию в окружающем нас мире, чтобы увидеть смысл в его хаосе.
Рука Роберта Басса движется к верхней части моего бедра. Его пальцы легко кружат от области выше колена куда-то дальше. Конечно, я могла бы встать и уйти, но ощущения так приятны…
Я замечаю, что мы оба уставились в свои бокалы. Говорить невозможно, все свелось для нас к простому движению его руки на моей ноге.
– Так откуда вы знаете друг друга? – неожиданно спрашивает мой брат с другого конца стола. Вопрос заставляет меня дернуться. Я почти забыла, что здесь есть кто-то еще! – Вы не очень-то общительны для тех, кто не виделся целую вечность!
Я стреляю в него, как я надеюсь, достаточно злобным взглядом, чтобы удержать от подобных вопросов. Рука Роберта Басса замирает.
– Основное мы обсудили, – говорит он. – И мне уже пора. – Он вынимает листок бумаги, пишет что-то на нем и передает его мне. – Мой адрес! В случае если ты захочешь со мной связаться.
Он убирает свою руку, и я остаюсь с чувством потери. И встаю, чтобы попрощаться с ним. Он снова целует меня, только на сей раз это поспешный и казенный тычок губами в щеку.
– Как-нибудь увидимся! – кивает он Кэти и моему брату.
– Надеюсь, я не спугнул его?
Я не обращаю на Марка внимания и разворачиваю листок. «Я жду тебя в отеле „Абердин“ в Блумсберри». Я быстро комкаю записку и сую комочек бумаги в карман. Возвращается Эмма.
– Он уже ушел? – Она удивлена. – А я-то думала, вечеринка только начинается…
Я ссылаюсь на усталость и пятнадцать минут спустя уже ловлю такси, чтобы доехать до гостиницы.
Глава 20
Любое путешествие когда-нибудь заканчивается.
Приехав в отель, я шествую, расправив плечи и высоко держа голову, прямо к человеку за стойкой регистрации гостей и говорю ему, что у меня заказан номер. Сначала меня обижает, что он не встает со стула, чтобы поговорить со мной. Потом я осознаю, что этот маленький человечек в большом костюме настолько низкого роста, что даже если он выпрямится во весь рост, его локти вряд ли достанут до стойки. Это обстоятельство отнюдь не придает данному событию ту значимость, какой оно заслуживает. Портье полностью занят тем, что оттачивает карандаши.
– Вы посетитель конференции по неврозам? – медленно спрашивает он с сильным испанским акцентом, понимающе поглаживая рукой подбородок.
– Я выгляжу нервной? – спрашиваю я, заинтригованная тем, что совершенно незнакомый мне человек так точно определил мое состояние. Он указывает на стенд объявлений рядом с лифтом. На нем я вижу приветствие для гостей Третьей ежегодной конференции, посвященной различным фобиям. Приглашенные ораторы выступят по многим темам, среди которых:
1) Роль глубокого дыхания в контролировании возбужденного состояния;
2) Превращение тревоги в своего друга;
3) Прерывание цикла напряженности. Потом нервных делегатов ожидает перерыв на кофе или чай.
– Только иногда разговоры об этом не помогают, – сообщаю я портье. – А кофеин лишь усугубляет проблему.
Он подозрительно смотрит на меня и откладывает точилку в сторону.
– Я могу найти эксперта по тревогам, чтобы вы могли поговорить с ним, если у вас есть сомнения. Это случается каждый раз. На конференции по фобиям состояние нервных людей часто усугубляется.
Какое-то мгновение я размышляю над тем, а не стала ли эта гостиница, печально известная своей ролью в совершении тут незаконных делишек, подобием тех телевизионных каналов, которые показывают душераздирающие драмы, а затем сообщают номера телефонов, чтобы люди звонили, если программа вызывает у них нарушение душевного равновесия. Возможно, это было бы неплохо – поговорить с экспертом по поводу причины, приведшей меня сюда.
– У меня договоренность о встрече с мистером Робертом Басом, – решительно говорю я. – В час ночи.
– Он один из руководителей конференции?
– Нет. Он… э-э… мой друг. Басе – как название рыбы.
– Дружественная рыба? – продолжает расспрашивать он, потом медленно произносит: – Ночная дружественная рыба.
Он начинает проверять список забронированных номеров, медленно передвигая руку сверху вниз по строчкам большой книги в кожаном переплете, задерживаясь на мгновение у каждого имени, указывая на него только что отточенным карандашом и еле слышно бормоча фамилии себе под нос.
– Смит… Клейн… Робинсон… Макманнус… Смит… Виллерой… Рафаэль… Смит… – читает портье, выговаривая по слогам, как будто он на уроке английского языка, выразительно и раскатисто произнося звуки «р», так что они гремят, как автоматные очереди. – Родерик Рили, – с удовлетворением произносит он, улыбаясь мне. Две страницы имен. Это может занять четыре или пять минут, пока он просмотрит их все от начала и до конца. Даже читая вверх тормашками, я вижу, что на первой странице нет никого по фамилии Басе. Я нервно оглядываю фойе, спрашивая себя, что я буду объяснять, если увижу вдруг кого-то из знакомых. Потом успокаиваю себя тем, что их присутствие здесь также вряд ли будет иметь невинное объяснение, если только они не явились на съезд по фобиям.
Я смотрю на бейдж, прикрепленный на лацкане пиджака портье, для чего слегка наклоняю голову набок. Его зовут Диего.
Оторвав взгляд от надписи, я вижу его лицо – голова портье сейчас вровень с моей и наклонена под тем же углом. Он успокаивающе улыбается:
– Думаете, он использует свое настоящее имя? У нас каждый день по несколько Смитов.
– Я уверена, что он забронировал номер на имя Басс, – отвечаю я. – Думаю, по-испански это будет trucha.
– Trucha – это форель. Может быть, вы имели в виду merluza?
– Разве это не красный луциан? Или группер, или еще как-нибудь? Он скорее рыба холодных вод. Английская рыба!
– У нас так много замечательной рыбы в Коста-Рике, – мечтательно произносит Диего. – Вы когда-нибудь там бывали? – Я отрицательно качаю головой, желая, чтобы он взялся за следующую страницу, ибо вижу, что прибыл кто-то еще и ждет позади меня на почтительном расстоянии, переминаясь с ноги на ногу и пытаясь не прислушиваться к нашему разговору.
– Он здесь для адюльтера или тревоги? – нервно шучу я с Диего.
Он благодушно улыбается, никак не реагируя.
– И ламантины, – добавляет он. Он чувствует мое нетерпение. – Траут, траут, траут, – бормочет он еле слышно.
– Нет, Басс. Б-А-С-С, – повторяю я. – Может быть, я сама посмотрю?
Он торжественно передает мне книгу и обращается ко второй странице. Я просматриваю записи и, быстро найдя имя Роберта Басса, чувствую тошнотворное волнение.
– Ах! – произносит Диего, подмигивая мне. – Он как раз звонил около двадцати минут назад. Я покажу вам вашу комнату. Она заказана на три часа, но если вы задержитесь, я не буду вас тревожить.
Он направляется к лифту. Мне не верится, что Роберт Басс заказал комнату на столь длительное время. Не возникнут ли у его жены подозрения, если он не вернется до четырех утра? Странно, но мне не приходит в голову задать тот же самый вопрос относительно Тома.
Я пытаюсь подсчитать, сколько раз мы можем иметь секс в течение трех часов, и чувствую дрожь. Мужчина, который стоял в очереди позади меня у стойки портье, выглядит озадаченным, когда я послушно следую в лифт за Диего.
– Вижу, у вас нет багажа, – говорит тот, закрывая двери лифта и нажимая на кнопку пятого этажа.
– Я не пробуду здесь долго, – сообщаю я.
Он смотрит на мое обручальное кольцо. Я убираю руку за спину и смотрю в потолок.
Лифт вздрагивает и останавливается на пятом этаже. Мы идем по длинному коридору, и он с гордостью открывает дверь с номером 507.
– Это один из наших лучших, – сообщает он. Подходит к кровати, снимает одеяла и отворачивает верхнюю часть простыней так, чтобы они лежали на покрывале в форме треугольного сандвича. Я представляю себя и Роберта Басса лежащими на этой кровати… и протягиваю руку, чтобы сохранить равновесие.
Диего хочет показать мне ванную.
– Ванна огромная. Достаточно большая для двоих. Или троих. Хотя для морской коровы недостаточно большая. – Не важно, что он говорит, голос у него по-прежнему грустный.
Он возвращается в спальню и спрашивает, не желаю ли я заказать что-нибудь в номер.
– У нас есть «Успокоительный чай» для беспокойных делегатов, – дружелюбно сообщает он.
– Это было бы великолепно, – отвечаю я.
Ожидание не обязательно усиливает желание. Для профессионально неверных, тех, кто обычно поджидает своих возлюбленных в соответствующих номерах отелей в Блумсберри, обслуживание номеров дает время, чтобы прийти в настроение, переключиться с работы на игру, принять душ и поразмышлять над предстоящими удовольствиями. Возможно, они ложатся на тщательно заправленные постели с покрывалами, гармонирующими со шторами, и смотрят телеканал «Плейбой» или читают книгу и заказывают бутылку дешевого вина.
Я же, напротив, возбужденно сижу на краю кровати и удивляюсь чистоте матраса, учитывая его рабочую нагрузку. Мое состояние томного вожделения улетучилось, и я начинаю лучше осознавать обстановку. Глядя на дверной ключ, лежащий на кровати подле меня, я начинаю придавать цифрам нелепые значения, связанные с моими переживаниями. Пятьсот семь. Если вычесть семь из пятидесяти, получится сорок три – возраст Тома. Мы поженились 5 июля. Взрывы в лондонском метро прогремели 7-го. Интересно, в котором часу планируется начало конференции по фобиям завтра утром? Я прихожу к выводу, что она должна начаться рано, поскольку не очень хорошо позволять группе нервных людей слишком долго ждать избавления.
Тут есть телевизор, но я предпочитаю тишину. Если молчание станет невыносимым, я всегда могу включить радио и послушать «Всемирную службу» Би-би-си. Интересно, слушает ли Роберт Басс «Всемирную службу», и могу ли я предложить ему в качестве первого шага, чтобы мы просто полежали рядом в приятной тишине и послушали минут пятнадцать радио, а потом пошли по домам? Потом я задумываюсь о том, что ему интересно смотреть по телевизору, какие книги он читает, оставляет ли приличные чаевые официантам, считает ли чашку наполовину полной или наполовину пустой, какой последний фильм он смотрел… До меня вдруг доходит, что я очень мало знаю о нем, за исключением банальной информации, известной всем родителям класса, где учатся наши дети. Я знаю, что у его детей прививка только от кори, что телевизор в течение недели им смотреть не разрешается, и что каждый из них играет на двух музыкальных инструментах.
Но умеет ли он разжигать костер во время сырой лагерной стоянки? Инспектирует ли он холодильник на предмет необъяснимых изменений в организации питания? Заметит ли он, к примеру, если йогурты окажутся на той же полке, что и курица, если салат-латук завяжет тесные отношения с наполовину съеденным желе или если молоко хранится дольше даты, указанной на упаковке? Разговаривает ли он во сне? Не страдает ли он от мадзакона? Живы ли его родители? Есть ли у него родные братья и сестры?
Конечно, может статься, наши мнения во всем совпадают. Что еще вероятнее – его недостатки отличаются от недостатков Тома. Но вовсе не обязательно они не будут менее раздражающими в долгосрочной перспективе. Если кто-то спит по диагонали поперек кровати, вытянув ноги, то это лишь поначалу кажется милым – этакое желание общения даже ночью. Однако через неделю это становится, мягко говоря, не вполне уместным. А в перспективе оборачивается разделением постелей.
Потом я размышляю над тем, что слишком часто меня злило сказанное Робертом Басом. Все эти месяцы я пыталась подавить в себе эти чувства, но теперь все его самые раздражающие комментарии и привычки сгрудились в кучу, и толкают друг друга, чтобы предстать на мой суд.
Судорожность, с которой он снимает свой велосипедный шлем и расчесывает волосы, прежде чем войти в школу, кажется принижающей; то, что он считает методами воспитания – никакого телевизора в течение недели; важно играть с детьми, не руководя ими; никаких бакалейных товаров, ни одной банки запеченных бобов – все это очень раздражает. Даже его походка ковбоя! Все в нем кажется смешным и манерным. И шрамы на физиономии отнюдь не придают ему мужественности – обычные следы подростковых угрей.
В связи со всей этой злобной ревизией мне вспоминается один случай с Саймоном Миллером. Как-то во время летних каникул он позвонил в дом моих родителей и спросил, может ли он зайти повидаться со мной. Это было, по меньшей мере, спустя два года после нашей последней встречи, я училась тогда в Манчестере. Мои родители были в отпуске, и я была совершенно готова к тому, что он может остаться у меня на ночь. Мы воскресили бы страсть наших юношеских лет. И он пришел. Мой взгляд почему-то сразу упал на его белые махровые носки. По какому-то необъяснимому наитию носки эти стали причиной моего внезапного глубокого отторжения от того, кто прежде дарил мне столько телесных радостей. Ночь он провел в спальне для гостей вместе со мной, считающей часы до его ухода. Когда я познакомилась с Томом, тот скомпрометировал себя куда более страшным тряпичным харакири, но я с облегчением обнаружила, что это не оказывает на меня никакого отрицательного воздействия. Даже его лохматый махровый халат вызывал во мне чувство симпатии. Мысли о Томе отзываются уколом ностальгии.
Тут раздается негромкий стук в дверь. Я толком не знаю, что делать. Наверное, если я лягу на кровать, это будет выглядеть несколько преждевременно. Ведь еще совсем неясно, куда мы присядем. Хотя здесь только один маленький столик и один стул у окна. А все дороги ведут к кровати. Могу поклясться, что от двери до кровати здесь протоптанная дорожка, наподобие тропинки, проложенной с помощью газонокосилки через поле с травой по пояс теми, кому дорого время.
– Войдите! – кричу я.
Входит Диего с чайником и жизнерадостного вида оранжевой кружкой. Когда я с облегчением осознаю, что вижу Диего, а не Роберта Басса, я понимаю: момент упущен. Я имею в виду желание – все слишком размазано. Если бы мы пришли сюда вместе, то, без сомнения, к этому моменту я была бы вовлечена в адюльтерные отношения с этим Неотразимцем. Момент не прошел бы.
– Вам налить? – заботливо спрашивает Диего.
– Спасибо, я сама!
– Все еще никаких признаков мистера Баса, – сообщает портье. – Пожалуйста, звоните, если понадобится что-то еще.
Час тридцать ночи. Как я тут оказалась? Я смотрю на свой мобильный телефон, на случай если он прислал сообщение. Ничего. Никаких пропущенных звонков. Никаких сообщений. Первый урок для любителя адюльтеров – надо опаздывать! Второй – задергивать шторы и приглушать освещение. Я уже сделала две ошибки: с редкостной пунктуальностью прибыла слишком рано и теперь пялюсь из окна с пластиковыми рамами, задаваясь вопросом, какой маршрут выберет объект моей увядающей страсти. Третий урок – избегать бесед со служащими отеля, но я уже угодила в западню. Теперь я думаю о флоре и фауне Коста-Рики и размышляю над ее преимуществами в качестве места семейного отдыха, когда времена будут менее суровыми в финансовом отношении.
Я подхожу к кровати и снова ложусь. Все, чего я сейчас хочу, – это вернуться домой. Несмотря на включенный кондиционер, в номере так жарко, что мои икры прилипают к покрывалу из полиэстра. Рисунок на покрывале – соединение множества зелено-фиолетовых фигур – вызывает головокружение, если смотреть долго. Ковер – другого зеленого оттенка, более темного; прикроватные лампы – лиловые. Я слышала, как Эмма не раз с большим восторгом рассказывала об этом отеле, однако не чувствую ничего из того, что она с таким упоением живописала.
– Он пользуется дурной репутацией, как французский фильм! У каждого есть секрет, который надо скрыть, и эта тяжелая греховная атмосфера все поглощает. Идеальный фон для раскрепощенного секса!
Однако в окружающей меня обстановке я не нахожу ничего радостного. Вместо этого я вспоминаю разговор, который состоялся у меня с Томом после той вечеринки.
– Знаешь, я думаю, Мелководье влюблен в тебя, – объявил Том, едва я проснулась – как обычно, в пять утра. Он лежал на боку, облокотившись, одна его рука покоилась на моих ягодицах. – Ты неважно выглядишь, – добавил он, когда я тяжело вздохнула.
Моя привычка выпить бокал-другой вышла из-под контроля, и после того как Том лег спать, я посидела в саду и выкурила две последние сигареты. Я спустила одну ногу с кровати и крепко уперлась в пол ступней, чтобы остановить головокружение.
– Что же на это указывает? – спросила я, пытаясь справиться с дурнотой.
– То, как он сторонился тебя на вечеринке. Как смотрел на тебя. Как обнимал свою жену всегда, когда видел, что я на него смотрю, будто хотел подчеркнуть тот факт, что занят ею.
– Глупости! – довольно резко ответила я, защищаясь. – Он счастлив в браке!
– Быть счастливым в браке не мешает находить других женщин привлекательными, – весьма разумно заметил Том. – Он тебе нравится?
– Он весьма привлекателен, – ухватилась я за подсказку.
– Вопрос не в этом. Ты в него влюблена?
– Ты находишь привлекательными других женщин? – не выпускала я из рук палочку-выручалочку.
– Иногда. По большей части когда «Арсенал» выигрывает. И перестань увиливать от вопроса!
– Следовательно, тебя соблазняли? – Мне очень не хотелось продолжать этот разговор.
– Такая мысль приходила мне на ум, – сказал Том. – Я всего лишь человек. Однако есть разница между тем, чтобы думать о чем-то, или действительно делать это.
– Что именно?
– Разница между тем, чтобы трахаться с кем-то или не трахаться, Люси. Не прикидывайся дурочкой.
– А вот скажи уж тогда, есть ли такое понятие, как эмоциональное прелюбодеяние? – Я сажусь на край кровати.
– Что ты имеешь в виду?
– Не кажется ли тебе, что если ты проводишь слишком много времени, думая о сексе с кем-то, кто не является твоим мужем или женой, то ты тоже совершаешь своего рода измену? То есть прелюбодействуешь.
– Какой абсурд! Если ты проводишь много времени с кем-то, думая, что хотела бы заняться с ним сексом, тогда это более опасная территория. Потому что это значит, что вы оба стремитесь к тому, чтобы создать подходящие обстоятельства и осуществить задуманное.
– А было у тебя нечто похожее? – перешла я в наступление.
– Разговор шел о тебе, а не обо мне!
– Ты не ответил на вопрос.
– Так же, как и ты.
– Каждому из нас разрешается по одному вопросу, – предложила я. – Я первая. Тебя когда-нибудь соблазняли?
– Да, было. В Италии. Однажды вечером мы пошли с Кейт выпить, и когда возвращались в гостиницу, она спросила, не хочу ли я подняться в ее номер.
– И ты пошел?
– Ты уже задала свой вопрос. Теперь моя очередь. Тебе нравится Мелководье?
– Иногда, особенно в жаркую погоду. Так что ты ответил Кейт?
– Я сказал ей, что это не очень хорошая идея. Хотя это не так. И пошел к себе. Один. Если быть честным, то я рад, что та стадия библиотеки завершена и искушения остались далеко позади.
– Но как ты устоял? – Не уверена, удалось ли мне скрыть удивление.
– Я подумал обо всем хорошем, что есть во мне, и забыл про остальное: я хороший отец, я не играю в гольф каждый уик-энд, я не заигрываю с твоими подругами, я относительно платежеспособен. Подумал о том, как мне не хочется становиться еще одним образчиком потерпевшего от кризиса среднего возраста. Иначе можно скатиться до Мелководья…
– Что ты подразумеваешь?
– Типичный неверный муж. У него это на лбу написано!
Снова раздается стук в дверь. Короткий, резкий, заставляющий меня вздрогнуть.
– Войдите! – привычно кричу я, пожалуй, несколько громче, чем нужно. Роберт Басс заглядывает в дверь и быстро входит в комнату. Захлопнув дверь, он прислоняется к ней спиной, тяжело дыша; в одной руке у него знакомый мне зеленый велосипедный шлем, волосы его, как всегда, взъерошены. Полагаю, секунд тридцать он провел в коридоре, пытаясь их пригладить. Его челюсти энергично двигаются. Он что-то жует. Кажется, это батончик мюсли.
– Медленно расщепляемый углевод, – сообщает он, вытирая рукавом лицо и улыбаясь.
– За тобой кто-то гонится?
Он слабо улыбается:
– Нет, я запыхался, но думал, ты опоздаешь. – С него градом течет пот. – Извини, я задержался. Боже, какая жарища на улице! Градусов тридцать…
Он подходит к кровати и присаживается на край, поверх треугольника из одеяла и простыней. Его футболка влажная от пота. Он наклоняется, чтобы поцеловать меня.
– Ты уже делал это раньше? – спрашиваю я, уклоняясь от него.
Он выглядит немного обескураженным.
– Нет, – отвечает он, выпрямляясь. – Почему ты так решила?
– Ты производишь впечатление профессионала.
– Что ты имеешь в виду? – не понимает он.
– Тебе известен этот отель, – продолжаю я.
– Все знают про этот отель, – возражает он. – Ты тоже о нем слышала. Я пришел сюда не для того, чтобы подвергаться допросу, не с твоей стороны, во всяком случае, мне этого хватает от моей жены! – Он вытирает струйки пота над бровью.
– По поводу чего?
Он осторожно смотрит на меня.
– Обычная чепуха. И затем еще кое-что. Большей частью из-за того, что я зарабатываю недостаточно денег, чтобы она могла меньше работать. Послушай, я действительно не хочу говорить об этом!
– Почему бы тебе не принять ванну? – Я указываю на небольшую дверь, вклинившуюся между двумя гардеробами. Я не могу понять, зачем в гостиничных номерах такие большие шкафы для одежды, если у большинства пользующихся их гостеприимством так мало багажа.
– Я просто обязан сделать это! – И он скрывается в ванной. Но тут же его голова выглядывает из-за двери.– Ты не хочешь ко мне присоединиться?
– Думаю, я лучше дослушаю программу о жизненном цикле папоротников бассейна Амазонки. Очень интересно. – Он недоверчиво смотрит на меня и исчезает из дверного проема.
Удостоверившись, что снова одна, я глубоко вздыхаю и прислоняюсь к гардеробу. Он скрипит и подозрительно шатается. Не могу поверить, что я в номере отеля в Блумсберри, с Робертом Басом, который предвкушает, что сейчас мы ляжем в постель. Несмотря на то, что я много раз в течение этого года представляла себе эту сцену, теперь, когда она может вот-вот воплотиться в реальность, я уже окончательно выпала из этого процесса.
Это не то, чего я хочу. Впервые за последний год я чувствую, что абсолютно в чем-то уверена. Мне не верится, что я могла зайти так далеко. Я отношу это на счет комбинации его способности убеждать, алкоголя и еще чего-то неопределенного: смутного желания совершить какой-то безрассудный поступок. Иногда нужно дойти до точки, откуда нет возврата, чтобы точно понять, куда идешь. Я понимаю, что то, чего я желала, было иллюзией освобождения, а не реальностью.
Он оставил дверь открытой, и, удостоверившись, что он в ванне, я встаю, чтобы уйти. Я решаю не оповещать его, чтобы он не сумел переубедить меня. И в любом случае я не хочу видеть его голым, в ванне.
Шум льющейся воды прекращается, и я слышу, как он напевает. Песня группы «Колдплей». Но громче, чем его пение, из коридора доносится чей-то разговор на повышенных тонах. Я подхожу к двери и прислушиваюсь. Слышится шум, словно кто-то бежит. Потом начинает кричать женщина, к ее крику присоединяется мужской голос, дверь с шумом захлопывается и открывается снова. Я высовываю голову в коридор, на случай если нужна моя помощь.
Дверь номера напротив открыта, и шум определенно доносится оттуда. На цыпочках я пробегаю по уродливому протертому ковру и вхожу в 508-й номер.
Там трое. Сначала они меня не замечают. И это дает мне время осмыслить тот факт, что я их всех знаю. Всех троих. Они говорят все одновременно, повышенными голосами, резко размахивая руками, как бы в подтверждение своих слов. Увидев меня, они замолкают, застыв в нелепых позах. Может быть, даже ощущая боль в мышцах. Триптих «Недоумение». Пепельно-серые лица с застывшим на них выражением предельного изумления.
– Люси Суини, что, черт возьми, ты наделала?! – зло произносит Гай, не двигаясь со своего места на правом краю двуспальной кровати. Пуговицы его рубашки расстегнуты, измятые и расстегнутые брюки приспущены. Надеюсь, что он был в процессе раздевания, а не наоборот. Его руки опущены, кулаки крепко сжаты. В своем выкрике при виде меня он словно вымещает на мне злость.
– Она тут ни при чем! – одновременно кричат Эмма и Изобэль.
Однако это единственный гармоничный момент в течение последующего часа, который мы проводим в этом номере.
– Люси, слава Богу, ты здесь! – восклицает Эмма, будто мы заранее планировали эту встречу. Кажется, мое появление стало для них облегчением. – Все идет не по плану! – Очевидно, Эмма думает, что я тут из-за нее. Ей и в голову не приходит, что мое присутствие здесь имеет отношение к моей собственной жизни.
– Я дошла до конца следа! – объясняет Изобэль, не сводя пристального взгляда с Эммы. И хотя голос у нее измученный, в нем слышатся нотки гордости. Я знаю, что она беспощадно оценивает женщину, стоящую перед ней, задаваясь вопросом: что такого смогла предложить Гаю Эмма, чего не могла предоставить она? Я хочу объяснить ей, что ошибочно пытаться сравнивать жену, с которой живешь уже десять лет, с любовницей, отношения с которой длятся не более года, но понимаю, что это приведет к бессмысленному спору, полностью перевесив чашу весов в пользу новой подруги. Тот факт, что тело у Изобэль, возможно, лучше, чем у Эммы, которая, как я думаю, никогда в своей жизни даже близко не подходила к гимнастическому залу, не имеет значения. На стороне Эммы новизна. Время настраивает людей более критично по отношению друг к другу, они теряют свою загадочность, жены становятся сварливыми, мужья – угрюмыми.
– Это все равно, что сравнивать собор Святого Павла с Огурцом, – говорю я. – Один – старый и хорошо знакомый, другой – новый и неизведанный. Вопрос в том, который из двух выдержит испытание временем?
– Извини, я не расслышала тебя, Люси, – произносит Эмма.
– Ты знала все это время? – спрашивает Изобэль, поворачиваясь ко мне. Ее подбитый глаз поблек, замечаю я, и она одета соответственно событию. Ее сандалии от Роже Вивье дают ей преимущество в росте, и она возвышается над всеми нами, а платье на ней более уместно на ежегодном торжестве в галерее «Серпентайн». Однако все это, конечно, не имеет значения. Хотя я понимаю, что поддержание стандартов на высоком уровне имеет для нее огромное психологическое значение. Она определенно стала бы правомочным представителем школы разведенных жен Джерри Холл, думаю я про себя.
– Мне действительно очень жаль, Изобэль, – бормочу я. – Я хотела рассказать тебе, но думала, что Эмма закончит эти отношения прежде, чем ты все выяснишь. Я была поставлена в ужасно неудобную ситуацию.
– Я понимаю твою дилемму, Люси. Но все же тебе следовало решиться, ведь я имела право знать об этом. – Она поднимает кожаный кейс и держит его обеими руками перед собой.
Я пытаюсь представить, что может быть там, внутри. На какое-то мгновение я спрашиваю себя, не вздумала ли она застрелить Гая. Однако с ее месячным денежным пособием она могла бы нанять кого-нибудь, пытаюсь я рассуждать логически.
– Однако ты оказала мне услугу, потому что четыре недели назад я не раскрыла бы степень его обмана и, вероятно, даже рассматривала бы возможность примирения, – говорит она. – Я, возможно, не поняла бы, что он неисправимый лжец.
Она открывает кейс, достает какие-то бумаги и фотографии и начинает листать их. Некоторые мне знакомы, другие оказываются сюрпризом. Она знает, что Эмма живет в их квартире в Клеркенвелле. Она знает, что он заразился вшами непосредственно от моих детей. Она знает, что его секретарша замешана в обмане. Она даже знает, что Эмма и я вламывались в их дом. Она смотрит на меня, когда говорит это, а я смотрю на свои ноги, как напроказивший ребенок.
