Текст книги "Тайная жизнь непутевой мамочки"

Автор книги: Фиона Нилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

– Я действительно не понимаю, какое отношение это имеет ко мне, – нерешительно говорю я. Я шокирована этой вспышкой Марка не из-за ее содержания, а скорее из-за того, что он обычно пытается опередить то, что можно определить как систему доверия, основанную на страхе, как, например, у моей мамы. – Послушай, я постараюсь избегать его.

– Я лишь пытаюсь объяснить, что тебе надо быть шпором своей собственной судьбы, Люси. Одна из твоих худших черт – та, что ты позволяешь событиям случиться вокруг тебя, как будто ты не зависишь от их результатов.

– Вот почему я так много ем, – говорю я. – Чем больше я ем, тем толще становлюсь, и потом будет невозможно закрутить роман с кем бы то ни было.

– Это не совсем то, что я имел в виду. Однако это можно рассматривать как маленький шаг в правильном направлении.

Мой телефон звонит снова. Марк смотрит на меня с возобновившимся подозрением, но на этот раз приходит сообщение от Эммы. Она и Гай приглашают меня и Тома на обед. Гай наконец-то согласился на это, поскольку чувствует свою вину за то, что не смог уделить ей время на Рождество.

– Эмма хочет познакомить нас со своим бойфрендом, – говорю я Марку.

Его подозрительность сменяется заинтересованностью.

– Серьезные отношения? – с сомнением спрашивает он. – Я считал, специализация Эммы – держать все эмоции на расстоянии вытянутой руки.

– Они вместе снимают квартиру.

– Тогда почему ты не встречалась с ним раньше? – Он понимающе усмехается. – Он женат! Да? Такова ее участь – всегда находить кого-то, кем она, вероятно, не может обладать.

– Кажется, у него к ней очень сильные чувства, – говорю я и тут же даю обратный ход: Эмма глазами моего брата – картинка нелицеприятная. – Мама считает, что я должна вернуться на работу.

– Это не панацея от проблемы с мужчиной. Что хорошего будет для твоей семьи, если ты уедешь в Ирак в погоне за материалом?

– Или если я буду торчать в Лондоне, завистливо глядя на коллег, свободно перемещающихся по миру. Впрочем, возможно, масштаб моей деятельности несколько увеличится.

– Человеческое существование – это сумма наших отношений. Мы хотим общаться с себе подобными. И мы никогда не перестанем любить людей. Только посмотри на Петру! Она ищет секса, а ведь ей уже шестьдесят, как мы это называем – «возраст виагры».

– Не надо об этом, – умоляю я.

Дверь открывается. Том нерешительно выглядывает из-за двери.

– И как это называется? Закрылись и сидят! Мне нужны цыплята. Парочка. Мы решили отложить индейку на завтра.

Я забираю с подоконника свой мобильный и засовываю его глубоко в задний карман, делая мысленную зарубку – удалить сообщения, как только представится возможность.

Поздно ночью, лежа в постели рядом с Томом, я чувствую себя преисполненной желания рассказать ему то, что говорила чуть ранее Марку. Мы оба читаем подаренные друг другу на Рождество книги. Ален де Боттон, об архитектуре. Это читает Том. Я читаю биографию миссис Битон, написанную Катрин Хьюз. И угадайте, что я обнаруживаю?.. Миссис Битон была такой же обманщицей в хозяйственном отношении, как и я! Мне хочется дать книгу почитать Петре.

Так холодно, что я застегнула даже верхнюю пуговицу своей клетчатой пижамы. Мы оба одеты в толстые овечьи жакеты, а на Томе в придачу шерстяные носки, связанные его матерью. Он изобретательно приподнял задние ножки кровати, подложив под них несколько штук книг, взятых с моей книжной полки. И теперь мы впервые смотрим на наши ступни сверху вниз, а не наоборот.

Дети в своей спальне, спят в гнезде из одеял посреди комнаты, среди разбросанных вокруг подарков. Джо обнимает набор для снятия отпечатков пальцев. Я со вздохом поворачиваюсь к Тому. Но он поднимает руку, чтобы показать, что хочет что-то сказать мне первым. Закладкой он отмечает место в книге и кладет ее на середину прикроватного столика, подвинув немного, пока она не ложится строго по центру. Я прижимаю лицо к коленям. Он ужасается:

– Ты сломаешь спину! – Он мягко забирает у меня миссис Битон и аккуратно вкладывает книжную ленточку между страниц, чтобы отметить конец второй главы. – Я знаю, что ты собираешься мне сказать, – говорит он. – И я виню самого себя. Все мои мысли были заняты библиотекой. Я был как одержимый. И забыл, что возиться с детьми – еще более тяжелая работа, потому что тебе не дозволена роскошь сосредоточиться на одном объекте. Я знаю также, что моя тяга к аккуратности и порядку вызывает раздражение, но когда я вблизи моей матери, у меня нет надежды на изменение. Такова генетика. Твой брат говорит, что нет различия между характером того, что я строю, и изнанкой моего ума. Но было бы гораздо хуже, если бы ты вышла за Джона Поусона.

– Но ты всегда был таким. Даже в период перестройки чердаков ты всегда был захвачен тем, что делал. Ты все тот же мужчина, за которого я выходила замуж; проблема, вероятно, во мне, – отвечаю я.

– Просто нам нужно больше времени проводить вместе. Это очень трудно – не быть одержимым своим делом. Но я постараюсь. Хотя это самый престижный проект из всех, которыми я занимался, и он завладел моей жизнью. Все, что меня отвлекало, любая мелочь, вызывало у меня гнев.

Тут я понимаю, что он все видит по-своему. И думает, что все дело в нем, – благородное чувство, в том смысле, что он не пытается уклониться от ответственности за ситуацию. И не собирается в чем-либо обвинять меня. Однако он не ищет ответов за пределами собственного «я». Это кажется мне обидным. Он просто скользит по поверхности, считая проблему пустяковой, в то время как мне нужен кто-то, кто мог бы утихомирить мои эмоции, очистить каждый слой, один за другим, пока не обнажится сердцевина.

Прежде чем у меня появляется шанс объяснить ему, что он ошибается, что я потеряла равновесие, что я знаю, откуда пришла, но не понимаю, куда иду, и что мне нужно, чтобы он помог мне вновь обрести душевный покой, он сует руку под подушку, вытаскивает оттуда подарок и, улыбаясь, вручает его мне. Я изображаю нечто, надеюсь, похожее на радостное удивление, и открываю сверток, ожидая увидеть ожерелье. Вместо него нахожу пару колготок «Спэнкс». По цвету и фактуре они очень напоминают оболочку сосисок и, вероятно, выполняют схожую функцию. На промежности у них большая дыра для того, чтобы мочиться, не снимая их.

– Я купил их в Милане, – гордо произносит Том. – Женщина в магазине сказала, что даже Гвинет Пэлтроу носит такие. Они подтягивающие.

Я восторженно ахаю и ныряю под одеяло.

– У меня есть для тебя еще кое-что! – Он устремляется за мной под груду тряпья. – Я ждал подходящего момента, – бубнит он в темноте.

Я на ощупь открываю уже знакомую мне коробочку и побыстрее обнимаю его – не так-то просто притворяться, будто это сюрприз для меня. На нас столько надето, что, когда мы обнимаем друг друга, пальцы ощущают лишь овечью шерсть. Сила этого момента заставляет кропать сдвинуться с места. Ножки съезжают с книжек, и мы с грохотом сваливаемся на пол. Было бы хорошо заняться сексом. Но слишком холодно. Завтра мы будем есть индейку. Завтра я надену мое новое колье. Завтра я расскажу Тому про Роберта Басса.

Глава 13

Дорога в ад вымощена благими намерениями.

Назад, в Лондон. Новый год пришел и прошел. Скрылся вдали. И так мало осталось того, за что можно уцепиться, чтобы обрести почву под ногами в той неопределенности, которая простирается передо мной. Я никогда не понимала, почему людям нравится отмечать начало каждого очередного года. Как они могут быть уверены в том, что грядущее будет лучше прошедшего? Когда тебе за тридцать, нужна известная самонадеянность, чтобы предполагать, что будущее сулит надежд больше, чем прошлое. Наверняка есть много того, что пойдет не так, как задумывается. К концу года глобальное потепление усилится. Больше вероятность пандемии птичьего гриппа. Больше смертей в Ираке. Больше шансов, что у меня случится роман с Робертом Басом, что окончательно разрушит мой брак, а моим детям обеспечит жизнь, наполненную стыдом и счетами от врачей, что опять же свалится на меня.

Чтобы противостоять всему этому, я решила, что новый год должен стать годом, в котором я, наконец, обрету собственный вес. Это поможет мне преодолеть обуревающие меня чувства и приведет в порядок мою жизнь. К концу года долги по кредитным картам, плесень в машине и кое-что еще, что свидетельствует о домашней неряшливости, канут в Лету.

Однако вопреки всем своим благим намерениям, проснувшись в пять часов утра спустя три недели после отъезда на рождественские праздники, я почувствовала горячее желание снова увидеть Роберта Басса. Я мысленно прокрутила в голове, что я могла бы надеть для нашей встречи. Школьный подиум предусматривает джинсы с топами различных оттенков; гардеробные метания – непозволительная роскошь утром, перед школой. Так что надену то же, что и всегда.

Зато я с удовольствием предалась парочке своих любимых фантазий, содержащих большей частью неловкие объятия на темных улочках где-то поблизости от Грик-стрит, обещая себе, что это будет последний раз, когда я позволила своему разуму зайти так далеко, и оправдывая свою невоздержанность мыслью, что скоро по вечерам станет уже совсем светло, для того чтобы нечто подобное могло действительно случиться. Стремясь к обретению собственного достоинства, я заставляю себя продумать и нейтральные темы для беседы, если возникнет такая потребность, начиная с исчезновения Гренландии и заканчивая сравнительными преимуществами польского помощника по хозяйству в сравнении с помощниками других национальностей. Хотя у нас все равно нет для него комнаты, но это хорошая тема для всестороннего обсуждения.

Потом проснулся Том и предложил отвести детей в школу. Мне с трудом удалось скрыть свое разочарование.

– Я думал, ты будешь довольна, – сказал он.

– Это великолепно, настоящая помощь, – ответила я неубедительно.

– Честно говоря, иногда женщины непостижимы, – произнес он, вылезая из кровати и подозрительно глядя на груды одежды на полу. – Одеваешься для выхода? – задал он риторический вопрос. – Ты собираешься превратиться в «привлекательную мамочку»? Или есть кто-то, на кого ты пытаешься произвести впечатление?

– Я становлюсь «мамочкой с чувством собственного достоинства», – ответила я.

– Пожалуйста, не действуй мне на нервы, – умоляюще произнес он.

Я все еще не призналась Тому в своей тайной страсти, хотя Марку соврала, будто все уже рассказала, что позволило мне чувствовать себя так, словно я почти это сделала. Мне не хотелось признаваться себе, что я обманываю и своего брата. Я предпочитаю думать, что правда просто еще не догнала его, как будто он живет в ином часовом поясе, на несколько часов раньше меня. В конце концов, он никогда не приходит ко мне с проблемой, пока не пожал все плоды удовольствия от нее. Я принимаю решение поговорить с Томом позднее, в конце этой недели.

Я задаюсь вопросом, позволила ли бы себе Буквоедка такую рискованную несдержанность? Без сомнения, у нее хватило бы самодисциплины, чтобы обуздать фантазии, накрепко заперев их в маленькой шкатулке водном из опрятных кухонных ящиков, рядом с тем, на котором помечено «Карты для всех случаев». Легко можно представить себе, что некоторые женщины имеют по нескольку интимных связей. Взять хотя бы нашу привлекательную мамочку Само Совершенство, например. И хотя я никогда не встречала ее мужа, легко могу представить ее в объятиях ее персонального тренера, с подлинным энтузиазмом бросающую вызов тем сексуальным позициям, которые требуют незаурядной атлетической подготовки. Я могу представить ее даже в постели с ее няней или, между прочим, с Томом. Буквоедка – более сложный случай. Все эти навязчивые идеи борьбы с микробами, одержимость чистотой и порядком… Все это так далеко от жизни!

Я одергиваю себя и вспоминаю свои собственные новогодние обещания:

1) пополнить отряд мам, которые спрашивают советов по проблемам воспитания (у специалистов по школьным предметам в северной части Лондона);

2) никогда не забывать такие обязанности, как забирать своих детей из школы, и

3) регулярно делать депиляцию, особенно выщипывать брови, а также окрашивать волосы.

Том одобрил первые два пункта, когда я приоткрыла ему свою стратегию прошлым вечером, но насчет последнего он был не столь уверен.

– Не понимаю, что это изменит!

Тогда я подсунула ему фотографию Фионы Брюс, вырванную из журнала специально, чтобы показать ему.

– Все дело в бровях, – сказала я. – Если бы я выглядела вот так, то все воспринимали бы меня всерьез. И я сама относилась бы к себе серьезнее.

Его лицо отражало сомнения. Об обещании номер 4 – прекратить забивать голову неуместными мыслями о Роберте Басе (уже нарушено!) и избегать оставаться с ним наедине – я умолчала.

Я решаю, что начать надо с третьего обещания, и с этой целью покупаю элементарный набор для окрашивания бровей, в аптеке, после того как оставляю Фреда в детском саду.

– Есть ли риск, что что-то не получится? – расспрашиваю я девушку за прилавком.

– Нет, если будете следовать инструкции, – отвечает она нехотя, захлопывая журнал и поднимая на меня глаза. «Моя мать спала с моим женихом», «Я узнала, что мой брат является моим отцом», «Мой отец сбежал с моей сестрой» – прочла я заголовки на обложке. Шокирующие внебрачные связи – примета прошлого столетия.

– Вам нравится читать об этом? – спрашиваю я ее из любопытства.

– Я просто пролистываю, – говорит она, теребя пальцем кольцо в пупке. Ее живот совсем не заметен – почему она решила подчеркнуть его распускающуюся как цветок силу таким образом? – Если только не попадается что-то по-настоящему необычное.

Я сдерживаю себя, чтобы не спросить ее, что она подразумевает под «чем-то по-настоящему необычным».

– И о том, что кто-то навредил себе неумелым использованием дома набора для окрашивания бровей? – спрашиваю я.

– Никогда, – категорично отвечает она.

И вот, когда Фред засыпает после обеда в прогулочной коляске по дороге из детского сада домой, я решаюсь воспользоваться имеющимся в моем распоряжении часом, прежде чем ехать забирать из школы Сэма и Джо. Я несусь вверх по лестнице в ванную комнату за зеркалом. У Тома есть увеличивающее. Я внимательно рассматриваю свое лицо, как человек, которому только что удалили катаракту, и он впервые за многие годы ясно видит себя.

Каждый недостаток бьет в глаза. «Гусиные лапки» вокруг глаз углубились и стали похожи на борозды, по которым, как мне представляется, слезы однажды потекут из глаз сразу во все стороны. Появились новые «рытвины», некоторые в замысловатом стиле: крест-накрест. Я экспериментирую с несколькими гримасами, чтобы точно определить, какое они придают лицу выражение. Останавливает меня в этих штудиях одна невероятная комбинация – рот широко открыт, глаза сощурены в узкие щелочки. Вряд ли я могу нечаянно создавать такое выражение регулярно, разве лишь во сне.

Мой нос выглядит более резким и более заостренным. Беспрестанно растет, думаю я, пытаясь представить, на что это будет похоже лет через двадцать. Кожа на моей шее выглядит слегка собранной в мелкие складочки типа рюша. На подбородке маленький прыщик. Что за черт, почему вдруг у тридцатилетних женщин появляются подростковые прыщи, интересно? Какая доза гормонов повинна в этом предательстве? Однако прекрасная пара бровей могла бы все это компенсировать и отвлечь внимание от недостатков, как красивый камин в комнате с поблекшей покраской. Тут я обнаруживаю, что потеряла инструкцию.

Чтобы не сорвать задуманное, я решаю энергично продолжить начатое. Все кажется очень несложным. Женщины во всем мире делают подобные вещи каждый день. Я смешиваю краску и перекись водорода. Это простое действие заставляет меня чувствовать себя так, будто я уже установила контроль над своей жизнью. Я накладываю щеточкой краску на одну бровь и жду, когда подействует косметическая алхимия. Когда через пять минут ничего страшного не происходит, я решаюсь провести процедуру с обеими бровями.

Начинаю я с того, что обыскиваю дом в поисках пинцета. Я ложусь пластом на пол в спальне, чтобы заглянуть под кровать, отшвыривая ногой отвергнутые утром брюки и вполне уверенная, что пинцет там. Итак, вот игральный кубик от игры «Змеи и лестницы». И какая-то кредитная карточка. Это своего рода индикаторы, которые указывают на положительную перемену в моей судьбе, думаю я. Тут мой взгляд падает на кроличий будильник Тома. Уже три часа! Если я хочу успеть в школу вовремя, мне придется бежать бегом большую часть пути.

Я отправляюсь в путь трусцой, толкая перед собой коляску с Фредом и удивляясь, как новогодние обещания могут так быстро устроить заговор друг против друга. Мы почти успели дойти до школы, как Фред просыпается. Он смотрит на меня, вжимается в спинку коляски и начинает громко реветь. На секунду я останавливаюсь, чтобы достать пакетик с семечками подсолнуха из кармана пальто: здоровая легкая пища для детей является частью моего великого скачка вперед. Руки у меня вспотели, и мне трудно открыть пакет. Я надрываю его зубами, и его содержимое высыпается на мостовую. Мне ничего не остается, как дать ребенку полупустой пакетик семечек, что я и делаю.

Фред сердито швыряет все на землю. Он и я, склонившаяся над ним в попытке предотвратить каприз, являем собой прекрасное развлечение для глазеющих на нас мамаш с детьми, идущих из школы без приключений. На их лицах множество эмоций – в соответствии со степенью выдержки, которую они имеют по отношению к собственным детям; сопереживающими улыбками одаривают матери с наибольшим количеством прислуги. У остальных – диапазон эмоций шире.

– Лохматые монстры! – кричит Фред.

Может быть, ему приснился кошмар, навеянный какой-нибудь из песен Дэвида Боуи? Одна из них здорово напугала Джо на Рождество.

– Здесь нет никаких жутких монстров, – как можно более убедительно произношу я несколько раз подряд, но он продолжает кричать и указывает рукой на мое лицо. Я чувствую, как меня кто-то похлопывает по плечу, и, еще не успев обернуться, понимаю, что это Роберт Басс, ибо даже при том, что Фред бьется в истерике, я чувствую, как дрожь пронизывает сверху донизу мое тело, чтобы обосноваться где-то в паху.

Я судорожно вспоминаю, что там Марк рассказывал о полевках. Полевки в прерии моногамны и соединяются в пары на всю жизнь. В отличие от них луговые полевки ведут беспорядочный образ жизни. Партнеры сходятся и разбегаются. Однако единственное настоящее отличие между ними – гормональное.

– Ты – полевка прерии, Люси, – сказал Марк. – А и – луговая.

– Но я глубоко сочувствую положению луговой полевки, – ответила я.

– Это не означает, что тебе нужно вживаться в эти чувства, – сказал он. – Ты могла бы убедить себя, что просто так болтаешь с этим своим Прирученным Неотразимцем и ничего более, но на самом деле в твоем теле происходит комплекс химических процессов, и если ты чувствуешь, что есть связь, то, вероятнее всего, так и есть. Наука доказала, что нас привлекает друг к другу особенный набор генов, главным образом через обоняние. Супруги с несходными генами производят на свет более здоровое потомство. Такова сексуальная химия. Ты принимаешь противозачаточные таблетки?

– Э… нет, – сказала я, не понимая, куда он клонит.

– Это хорошо. Женщины, принимающие противозачаточные средства, имеют противоположные инстинкты и выбирают партнеров, которые не подходят им генетически. Но это лирическое отступление. Что я действительно хочу сказать, так это то, что если вы находите друг друга привлекательными, то, вероятно, потому, что существует притяжение. Во время задушевной беседы ты выделяешь гормоны, которые создают чувство единения с кем-то. В действительности существует эмпирическое доказательство того, что чем больше ты смотришь в чьи-то глаза, тем больше находишь его привлекательным. Итак, прежде всего ты должна прекратить разговаривать с этим мужчиной, иначе биохимия тебя победит. А если ты не можешь сделать этого, тебе нужно вспомнить о силе воли, чтобы остановить себя и не дать перейти границу.

– Какую границу? – спрашиваю я.

– Ты поймешь, когда придет время решать – стоит ли пересекать ее. Но я советую отступить прямо сейчас, прежде чем ты даже приблизишься к ней.

– С Новым годом, Люси! Хорошо провели Рождество? – весело приветствует меня Роберт Басс. И я чуть не подпрыгиваю.

– Я – полевка прерии! Я – полевка прерии! – шепчу я про себя между воплями Фреда. Передо мной сложная дилемма. Если я выну его из коляски, он, вероятно, шлепнется на тротуар и там замрет без движения – секретное оружие, используемое малышами, когда они чувствуют, что проигрывают битву. Я решаю использовать собственное секретное оружие и вынимаю из кармана пакетик шоколадных «мишек». Крики стихают.

– Что вы сказали? Вы полевка прерии, Люси? – спрашивает Роберт Басс, с неодобрением глядя на шоколадный подкуп. Определенно он приверженец семечек. Что, возможно, делает его луговой полевкой. Подсолнухи не являются коренными уроженцами прерий.

– Фреда это успокаивает, – поясняю я.

И оборачиваюсь, старательно отводя взгляд. Я не нарушаю обещание номер 4, поскольку сейчас со мной Фред, но мне вдруг становится неловко: мой младший сын – компаньонка.

– Что и говорить, разобраться в вопросе выбора школы для Сэма важнее всего. Обычное дело, – уверенно говорю я. – Это не так сложно.

– О, Боже мой! – восклицает он, не слушая, что я бормочу. – Откуда они взялись?

Его лицо оказывается так близко от моего, что я чувствую его дыхание и тепло на своей щеке, и довольно приятную смесь запаха кофе и мяты. «Это и есть граница?» – быстро спрашиваю я себя. Несмотря на присутствие множества родителей и Фреда, не наступил ли для меня тот самый момент? Кажется, я провалилась в самые темные области моего подсознания. Вот что случается, если проводишь слишком много времени, общаясь с психологами.

Из глухих тайников моей памяти на передний край протискивается хранившийся там в течение многих лет во всех ошеломляющих подробностях один случай безрассудной страсти. Но дело тут не в частностях, а в чувстве вины, которое он вызвал и которое схватило мой живот. Поэтому я чувствую себя даже еще более раздавленной, поскольку последний момент этой безрассудной страсти был действительно опасным, ибо затрагивал женатого мужчину, но я считала, что приговорила его к ссылке в ту часть моего мозга, куда никогда не будет хода.

Незадолго до того, как мы с Томом поженились, где-то зимой 1995-го, как раз перед окончанием войны на Балканах, случилось так, что тот же самый коллега, который так славно утешил меня во время неверности Тома, ждал, как и я, такси, чтобы добраться домой поздно ночью после очередного заседания «Вечерних новостей». Мы никогда не упоминали о нашем прошлогоднем порыве, и хотя продолжали кружить друг вокруг друга в энергичном флирте, это значило меньше, чем раньше, поскольку мы понимали, что повторения не будет, во избежание риска превратить это в привычку. Кроме того, теперь, когда он не так давно женился, и я тоже должна была вот-вот выйти замуж, наши коллеги стали бы смотреть на такие прегрешения менее снисходительно.

Я вернулась после двух недель съемок в Сараево. Я знала, что он скучал по мне, потому что когда я звонила, то именно с ним обсуждала все рабочие моменты: в какое время мне следует настроить спутниковую подачу материала; у кого я должна взять интервью; не забыла ли я надеть свой бронежилет и шлем с надписью «Би-би-си», которых у меня не было, потому что эти предметы разрабатывались для защиты мужской анатомии и передвигаться в них мне было так же удобно, как пингвину.

В тот вечер после окончания программы мы все напились больше обычного. Были затруднения в подаче материала из США, и ведущему программы в течение тридцати секунд пришлось импровизировать, пока мы налаживали связь. В студии находился Иан Дункан Смит, отвечая на вопросы о Сребренице, а он всегда любил подолгу оставаться после шоу, принимая участие в попойке в Зеленой комнате. Я же испытывала облегчение оттого, что я снова нахожусь в Лондоне, что собираюсь через четыре месяца выйти замуж, и мне нужно было найти что-то подходящее из одежды.

– Можно мне поехать вместе с тобой? – спросил этот мой коллега. Вероятно, я колебалась, потому что он добавил: – Я сяду на переднее сиденье, на случай, вдруг ты не сможешь устоять.

Я улыбнулась. Почему-то эта скрытая легализация факта успокоила меня. Он сделал перспективу абсурдной. И сел на заднее сиденье.

Мы ехали по темным улицам Шеперд-Буша, по направлению к моей квартире. Еще до того, как мы добрались до Аксбридж-роуд, его рука подкралась к моей руке, и он стал нежно гладить ее своим средним пальцем. Я знала, что мне следовало бы отодвинуться от него, но каждое нервное окончание тыльной стороны моей руки страстно требовало дальнейшего внимания, а моя сила воли совершенно ослабела, пока я не почувствовала, что время остановилось.

– Поехали ко мне, Люси, – прошептал он в самое ухо.

– А как же твоя жена? – услышала я свой голос.

– Ее сейчас нет, – ответил он. И мы начали целоваться, тиская друг друга на заднем сиденье, как подростки; его колено оказалось между моих ног, а его рука у меня в брюках, даже еще глубже. Я попыталась оттолкнуть его, заметив, что водитель такси с удовольствием наблюдает в зеркало за происходящим. Но устоять было невозможно, и я позволила себе насладиться этим моментом.

– Меняем направление? – спросил шофер с сильным акцентом: босниец или серб.

– Да, – ответила я, называя по памяти его адрес. И мы провели эту ночь вместе. Вскоре после этого он написал свой первый сценарий фильма и ушел из «Вечерних новостей». Я успокоилась. Он обещал поддерживать связь, но я знала, что этого не будет, и много лет мы не виделись. Опасность памяти о хорошем сексе в том, что, как и в любимом ресторане, здесь всегда есть искушение вернуться и попробовать снова то же самое блюдо, чтобы посмотреть, естьли возможность его усовершенствовать. Если бы Марк узнал об этом, он, возможно, больше бы сомневался относительно моего статуса как полевки прерии.

Поэтому, когда Роберт Басс протягивает руку и дотрагивается до моих бровей, мне становится интересно, что произойдет дальше. По счастью, брови не являются достаточно эрогенной зоной, а кроме того, он слишком уж внимательно вглядывается в мое лицо. Здесь теория Марка о визуальном контакте не срабатывает, думаю я с облегчением.

– Забудьте о Люси Суини, это Денис Хили, – удивленно произносит он.

Я нагибаюсь, чтобы посмотреть на себя в боковое зеркальце стоящего поблизости автомобиля. Мои брови больше не имеют бледного оттенка. Они возродились вновь в виде лохматых черных гусениц. По моему лицу сбегают вниз соленые полоски краски вперемешку с потом. Как это будет реагировать с перекисью водорода? Останутся ли на лице полосы? Я представляю себе девушку в аптеке, с жадностью читающую заметку обо мне под названием «Эксперимент с окрашиванием в домашних условиях сделал меня похожей на тигра». Я в отчаянии тру брови, но от этого они выглядят еще более дикими и независимыми. Моя рука в черной краске.

– Определенно более южное направление. Думаю, джунгли Борнео, – чудесно произносит Роберт Басс.

Наша привлекательная мамочка переходит дорогу, чтобы поприветствовать нас. Подойдя поближе, она останавливается как вкопанная, замерев на месте с поднятыми руками.

– Мне нужно отбелить их, – говорю я в отчаянии.

– Я бы не стал этого делать, – говорит Роберт Басс. – Иначе вы будете выглядеть как леопард. Или лев-альбинос, или…

– Я представляю картинку, – прерываю я его.

– Больше никаких доморощенных решений, Люси, – говорит Само Совершенство, беря ситуацию под свой контроль. – Вспомни 1930-е. Вспомни юбку-карандаш. Подумай о Ролане Мюре и Скарлетт Йоханссон. Подумай, что элегантность – это новое качество богемы. – Роберт Басс слушает, сгорая от любопытства. – Подумай о Марлен Дитрих и тоненьких дугообразных бровях. Мы сделаем их при помощи моей скромной домашней машинки. Она сделает из тебя Фиону Брюс. Я тебя жду на следующей неделе.

Роберт Басс и Само Совершенство защищают меня с флангов, пока мы идем в школу, а их почтенные отпрыски идут на пару шагов сзади, как преторианская гвардия. Они встречают ошеломленные взгляды и покровительственные улыбки. Я должна буду пересмотреть свое отношение к привлекательной мамочке. Несмотря на естественную тягу к особям своего биологического вида, в кризисной ситуации она проявляет правильные инстинкты.

Подойдя к толпе родителей, ожидающих своих первоклашек, мы чувствуем в воздухе волнение. К счастью, оно не имеет отношения к моим бровям. Обычно к этому времени родители уже покидают школу.

– Что происходит? – шепотом спрашиваю я привлекательную мамочку. – Все опоздали?

– А разве вы не слышали? – говорит она, заговорщицки понизив голос. – Среди нас появилась знаменитость. Все ищут предлог, чтобы тут задержаться.

Как только январь стал холодным и серым, Знаменитый Папа присоединился к классу Джо. Точнее, его сын. Я не могу раскрыть настоящее имя Знаменитого Папы из страха воодушевить папарацци начать скрываться в засаде у школьных ворот. Достаточно сказать, что он американский актер, печальный и задумчивый, типа «секс в лифте», мужчина и, если верить желтой прессе, скандально известный волокита, несмотря на наличие третьей жены.

– Я предвижу детские праздники, включая домашнее кино, бассейны внутри дома и снаружи, шанс пообщаться с богатыми и знаменитыми, в как бы случайно надетом платье «Исса», – говорит Само Совершенство. Я мгновенно проникаюсь сочувствием к Сыну Знаменитости: он всегда будет жить под сенью своих родителей и, даже если сумеет преодолеть эту неприятность, никогда не почувствует, что сделал это по собственной инициативе.

Феромоны парят над детской площадкой. Я замечаю, что привлекательная мамочка избавилась от всех ограничителей. В руке она держит белую сумку «Хлоэ Паддингтон», на ней пальто из искусственного меха в стиле рок-чик-фэшн.

Должна признаться, что я не узнаю с первого взгляда Знаменитого Папу, потому что он выглядит совсем не так, как на фотографиях, которые я видела в журналах. К тому же на мне только одна контактная линза. Смазанная сцена разворачивается приблизительно следующим образом.

– Мама, мама, Фред собирается писать на ноги вон того дяденьки, – теребит меня Сэм.

Мы ждем Джо. Фред перенял от его старшего брата этот уникальный способ – использовать момент, когда внимание родителей чем-то отвлечено. Прежде чем я успеваю вмешаться, его штаны уже спущены до щиколоток и он писает. Туда, куда и указал Сэм.