Текст книги "Тайная жизнь непутевой мамочки"
Автор книги: Фиона Нилл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)
– Отлично, Люси! – заглядывает через плечо Кэти. – С каких это пор ты научилась отправлять сообщения?
Телефон пищит.
«Настолько короткой, что можно потискать твою попку», – читаю я.
Это выше моего понимания!
– Почему он не пользуется сокращениями? – деловито сетует Кэти. – Неудивительно, что они всю ночь бодрствовали. Пройдет сто лет, пока они кончат!
Когда-то мужчины средних лет «пижонили» одеждой, называя брюки «слаксами», а женщин до шестидесяти – «девочками»; теперь все, что требуется, – это написать текстовое сообщение без сокращений.
– Ты тоже занимаешься этим эс-эм-эс-сексом? – спрашиваю я Кэти таким тоном, словно интересуюсь, действительно ли пакетики с лавандой гарантируют приятный запах в гардеробе, в то время как сама составляю ответное сообщение.
– Разумеется, – отвечает она. – Хотя вообще-то я предпочитаю реальные отношения.
«А не хочешь, чтобы вошла твоя сексуальная жена, а не секретарша?» – гласит сообщение, которое я отсылаю на сей раз.
– Люси, это гадко! – говорит Кэти как раз в тот момент, когда Эмма входит в комнату. Ее телефон снова пищит, и Эмма подходит ко мне, чтобы забрать его.
«Не вмешивай сюда мою жену»!
– Люси, что здесь происходит? – Эмма просматривает все этапы нашего виртуального диалога. Она лихорадочно набирает новое сообщение, но ответа не получает.
– Не могу поверить, что это сделала ты, – бросает она на меня укоризненный взгляд. – У него и так жена не выходит из головы.
– Замечательно! – говорю я. – Так и должно быть. Почему он не должен чувствовать вины за отношения с тобой?
– Ну, может же он просто расслабиться? Со мной. Дом не назовешь безмятежным убежищем – там все требуют внимания: дети, жена… Она, например, терзает его необходимостью проведения отпуска на Карибах и предоставляет счета от «Джозефа». Ее месячный бюджет больше, чем моя месячная зарплата!
– Но это естественно, что в доме напряженно! Ведь у него четверо детей! Конечно, они хотят его внимания! Они же так мало его видят! Если он не на работе, то с тобой. Дом никогда не является убежищем, если у тебя есть дети. И естественно, жена хочет иметь некоторую компенсацию, это касается и банкиров, она подняла четверых детей и теперь – время платить. В любом случае тебе следовало бы избавиться от убеждения, будто ты средство ароматерапии для снятия стресса у мужчины после напряженной работы. Ты могла бы завести себе любого, кого захочешь; у тебя на работе доступных мужчин должно быть в избытке. Думаю, тебя влечет ореол таинственности.
– Люси, я очень серьезно отношусь к этому человеку. И хочу завести с ним семью.
– Как ты себе это представляешь? – скептически спрашиваю я.
– Ну… мыть посуду в желтых резиновых перчатках, в то время как он ее вытирает, готовить блюда по рецептам Найджелы Лоусон, гладить по утрам его рубашки…
– Ты занимаешься самообманом. Он женат, и у них четверо детей. Ты для него всего лишь развлечение.
– Тогда зачем же он снял для нас квартиру в Клеркенвелле сроком на шесть месяцев?
Кэти и я замолкаем, поскольку беседа зашла совсем не туда, куда мы хотели, и Эмма снова удовлетворенно ложится на софу с видом фокусника, не разучившегося «вытаскивать из шляпы кроликов».
Потом я говорю:
– Это, вероятно, рядом с его офисом? Я не представляю себе, зачем ему понадобилось снимать квартиру в Клеркенвелле, если у тебя уже есть собственное жилье!
– Может быть, у него старомодные представления о том, как заводить любовницу? – высказывает предположение Кэти.
– Мы вместе уже почти год, – отвечает Эмма. – Он опасается приезжать в Ноттинг-Хилл, чтобы не наткнуться на кого-нибудь из своих знакомых, вот я и решила переехать, а свою квартиру сдать в аренду. Он собирается оплачивать новую квартиру, и мы уже вместе купили кровать.
По некоторым причинам последняя деталь производит на меня самое сильное впечатление. Совместная покупка кровати – это больше чем простая деловая операция. Это один из тех провокационных моментов, которые неизбежно настигают тебя, даже если ты их ожидаешь. Ширина кровати – всегда яблоко раздора – обычно изобличает некоторую степень вероятности, планирует ли данная пара заводить детей, собак, любящих спать на кроватях, или, еще более радикальное предположение, секс с третьими лицами. Цена определяет степень обязательств. Чем более дорогая покупается кровать, тем дольше гарантия отношений.
– Сколько она стоит? – спрашиваю я.
– Аренда? – уточняет Эмма.
– Кровать!
– Девять тысяч пружин, двадцать пять лет гарантии, суперкоролевская, с четырьмя резными фигурками, три из них на фронтальной стороне.
И тут я понимаю: он не на шутку влюблен.
– Однако существовал риск, что кто-нибудь мог узнать вас в магазине кроватей! А я-то считала, что банкиры всегда очень неохотно идут на риск! – Я представляю себе их, подпрыгивающих на матрасах в кроватном отделе магазина «Джон Денис».
– Он заказал ее по телефону…
О, теперь я знаю: он купил точно такую же кровать, какая стоит у них с женой дома. Держу пари, что они жили и Клеркенвелле, до того как переехали в западную часть Лондона.
– Послушайте, я очень хочу вас всех с ним познакомить, тогда вы поймете, какой он прекрасный человек. Сейчас он как в ловушке: его брак закончился задолго до того, как он встретил меня. Это только формальность. Они занимаются сексом всего два раза в месяц.
– Два раза в месяц? – переспрашиваю я с набитым чипсами ртом. – Не так уж плохо, если учесть четверых детей и хорошую работу.
– Но это все казенное и ничего не значит. Она вдруг может вспомнить, что забыла что-то там сказать домработнице, прямо посреди акта, или остановиться, чтобы записать «Забронировать билеты на клоуна Коко», или что-то в этом роде.
Готова признать, я тоже делала нечто похожее, однако кое о чем лучше умолчать, даже с ближайшими подругами.
– Так или иначе, Люси, я думаю, что ты немного лицемеришь, принимая во внимание твое признание, которое ты сделала в прошлый раз, когда мы встречались.
– Это совершенно другое! – протестую я, излишне резко опуская свой стакан на стол возле нее. – Я устроила представление для галерки, пытаясь наскоро сляпать что-то провоцирующее, чтобы не отставать от вас! Понимаете?
Они ошеломленно смотрят на меня.
– Мы стали друзьями, – настойчиво повторяю я.
– Тогда, в интересах дружбы, расскажи-ка нам, как выглядит этот Сексапильный Домашний Папа! – просит Кэти.
Эмма вяло перемещается в сидячее положение и откидывается на подушки – в ожидании, и я решаю, что, учитывая ее усилия, она заслуживает кое-чего несколько более значительного, чем те крохи сведений, на которые я пока отважилась.
– Ну, хорошо; он не из тех надутых, самодовольных типов, чье чувство собственного достоинства определяется их ежегодными премиями, он не плешив, и в его одежде нет намека на «Кру», – начинаю объяснять я.
– Не говори нам о том, чего у него нет, скажи лучше, что есть, – наставляет меня Эмма.
—Довольно высокий, темноволосый, несомненно, задумчивый, пока не заговорит, ибо потом это впечатление разрушается, особенно когда он произнесет что-то вроде: «Черный зерновой хлеб, бесспорно, предпочтительнее для детских завтраков, вы так не думаете?» – даже при богатом воображении трудно истолковать это неправильно.
Они сидят не шелохнувшись.
– А больше ты с ним ни о чем не говорила? – переходит в наступление Кэти.
– Он считает, что я должна выставить свою кандидатуру на выборах в качестве представителя от родительского комитета класса, и говорит, что поможет мне, – отвечаю я.
– Не думаю, что тебе это что-то даст… – говорит Кэти, – хотя… у вас появятся поводы для встреч вдвоем!
– В первый день учебного года он предложил мне пойти выпить с ним кофе.
Эмма делает попытку выпрямиться на краю дивана.
– Сам?
Я утвердительно киваю, получая удовольствие, видя на их лицах восхищенное выражение.
– Ты нам об этом не говорила! – замечает она.
– Потому что до этого не дошло, – загадочно отвечаю я.
– Ты хочешь сказать, что отказалась? – спрашивает Кэти.
– Нет, все гораздо сложнее!
– Господи, Люси, не понимаю, как ты можешь оставаться такой спокойной? – Эмма прикрывает рот рукой.
– Что произошло? Пожалуйста, во всех деталях, – просит Кэти.
– Он заметил, что я в пижаме, и взял назад свое приглашение, правда, не окончательно, временно, но пока больше никуда меня не звал.
– Люси, что за чушь! – хохочет Кэти. – Что еще за пижама? Тебе что, восьмой десяток, или у тебя вдруг захлопнулась дверь?
– Он не должен был смотреть в чем я! Какая разница? Отчаянные времена допускают отчаянные меры. Вы не представляете, что это значит – утром приходить в школу вовремя, причем каждый день, месяцами! Вы когда-нибудь пробовали одеть трехлетнего строптивца? Это все равно, что играть в футбол с медузой. Я бы скорее предпочла быть изжаренной Джоном Хамфрисом, или вынужденно носить бикини на приеме в доме Сейнсбери, или иметь дело с Дэвидом Бланкетом, или…
Эмма, выдержав паузу, предлагает:
– А не подумать ли тебе о том, чтобы укладывать Фреда спать уже одетым?
Я улыбаюсь. Мне вспомнился один вечер десять лет назад, когда я как-то пришла домой с работы поздно и нашла Тома в постели полностью одетым. Застигнутый в фазе глубокого сна, он лежит на спине, в белой рубашке, пуговицы на его джинсах расстегнуты. Я провожу рукой от его шеи вниз, к области ниже пупка, все еще сохраняющей летний загар. Затем скольжу еще ниже, в джинсы. В те дни нам не надо было специально поддерживать огонь страсти, достаточно было одного томного взгляда или прикосновения. Даже во сне его дыхание изменилось. Я ломала голову: он просто заснул в одежде или нарочно так лег, чтобы успеть на ранний поезд в Эдинбург – следующим утром он ехал на объект.
Потом я увидела записку на подушке со своей стороны кровати. Она гласила, что он нашел мою кредитную карточку. В холодильнике. Это был тот период наших отношений, когда царила приятная гармония между моими потерями и его изысканиями, и гармония эта была свидетельством нашей глубинной совместимости.
Однако я помнила, что тщательно обыскивала холодильник в поисках своей кредитки, до того как утром уйти на работу, и ее там не обнаружила. Я тотчас же задалась вопросом: а не прячет ли он все специально, чтобы потом порадовать меня находками? Я пошла на кухню, чтобы попробовать это выяснить. Холодильник был несколько опустошен, но зато на нижней полке появился роскошный шоколадный торт. Он выглядел почти как домашний. Я достала его и включила свет. В самой его середине лежало серебряное колечко с четырьмя крохотными камушками разного цвета. Послание из глазури возвещало: «Разбуди меня, если твой ответ „Да“». Я слизнула с кольца шоколад и надела его на палец. Оно подошло идеально.
Том стоял в дверях кухни, наблюдая за моим лицом.
– Потребовалась изрядная выдержка, чтобы устоять перед тобой сейчас наверху, – с улыбкой произнес он.
– Ну, вы подумайте, она снова в мечтах! – восклицает Кэти, толкая локтем Эмму. – О чем ты думаешь, Люси? О своем Прирученном Неотразимце?
– О нет, я вспомнила, как Том сделал мне предложение!
– Это хорошо, – говорит Кэти. – Как раз на днях я читала, что границы, определяющие неверность, стали гораздо более размытыми. Даже дружеский флирт с другим мужчиной является, по сути, изменой. В любом случае вы с Томом – самая надежная пара, которую я знаю, у вас самый уютный семейный очаг. Так хорошо мне бывает только у родителей. Здесь не может быть что-то не так, иначе я бы это заметила. Что мы будем делать, если вы разойдетесь или ваши отношения дадут трещину?
«А я сама разве так не думала?» – проносится у меня в голове.
– Ну, в нашем случае нет ничего переходящего границу дознания, – говорю я надменно. – Это просто каприз, посетивший мою голову. Приятное развлечение. Он однозначно обожает свою жену, так или иначе.
– Почему ты так уверена? – спрашивает Эмма.
– Потому что он рассказал ей и про пижаму, и про панталоны.
– Какие еще панталоны?
Тут я излагаю им сокращенную версию событий, и они смеются – так долго, что исчезает всякая неловкость.
– Вероятно, вы закончите тем, что действительно станете хорошими друзьями, – подводит итог Кэти.
Трезвон моего мобильного телефона прерывает ее. Я подозрительно скашиваю на него глаза: получение текстового сообщения для меня все еще непривычно. Однако прежде чем я успеваю открыть его, Кэти хватает телефон и читает. Сообщение от Прирученного Неотразимца! Должно быть, он взял мой номер телефона из списка класса. «Выборы в родительский комитет в следующий понедельник вечером», – гласит текст. Кэти, держа передо мной телефон так, чтобы я могла прочесть написанное, начинает быстро нажимать на клавиши и, прежде чем я успеваю запротестовать, отсылает три слова: «А потом что?» Через пару минут телефон снова тренькает. На этот раз я хватаю его сама. «Как насчет того, чтобы выпить по стаканчику?» Я выключаю телефон – в благоговейном ужасе.
– Кэти, что ты натворила? – произносит Эмма.
Глава 6
Ничего нельзя предсказать наверняка, кроме смерти и налогов.
Мы собираемся пообедать в Ислингтоне вместе с Кэти и одним из работающих вместе с Томом архитекторов. Пообещав Кэти неделю назад познакомить ее с кем-нибудь, Том выбрал подходящего одинокого сослуживца и договорился встретиться со всеми нами без каких-либо предварительных объяснений.
В доме необычно для этого времени суток тихо. Няня пришла сегодня довольно рано и предложила уложить детей спать; я лежу в нашей комнате и с удивлением наблюдаю, как Том упаковывает свой чемодан, хотя до отъезда в Милан еще целых три дня.
Он тщательно перебирает трусы, носки, рубашки, пижаму и брюки, складывая их в аккуратные небольшие стопки. Затем выкладывает в ряд зубную щетку, пасту, зубную нить, дезодорант, бритву – все предметы на одинаковом друг от друга расстоянии. Я знаю, что когда он прибудет в отель «Центральный» (он уже посвятил меня в детали), все эти предметы будут извлечены из чемодана и разложены на стеклянной полке в ванной комнате гостиничного номера точно в таком же порядке.
Мы не пользуемся больше одной и той же зубной пастой, после ссоры по поводу того, как именно надо выжимать тюбик. Я отдаю предпочтение технике «фристайла». Много лет назад я перешла на высокие вертикальные упаковки, чтобы избежать дальнейших дебатов, и тема, по моему мнению, должна была быть закрыта. Однако Том продолжал настаивать на покупке тюбиков старого образца и выдавливании пасты, начиная с дальнего конца. Он тщательно, до последней капли выдавливал содержимое, сворачивая тюбик в «рулет», дабы убедиться, что никто не расходует пасту понапрасну, временами выказывая беспокойство относительно того, что он будет делать, если тюбики в конце концов выйдут из употребления. Сейчас он, довольный, весело насвистывая, распрямляется, уперев руки в бока, удовлетворенный проделанной работой. Не могу сдержать восхищения. Этакий эксперт за работой! При желании я тоже могла бы получать подобное удовлетворение от такого же занятия.
До утра понедельника в мире могли бы произойти глобальные изменения, однако Том совершенно точно знает, в какого цвета трусах он их встретит. Человек, превыше всего ценящий постоянство. До недавнего времени я полагала, что в значительной степени тоже постоянна – в своей неорганизованности. На меня можно было твердо положиться в том, что в среднем шесть раз в год я теряю свою кредитную карту; я оставляю крошки от тостов между клавишами компьютера всякий раз, как проверяю свою электронную почту, и уменьшаю стоимость любых купленных мной вещей на четверть, если Том интересуется их ценой. В последние дни я стала чувствовать себя очень неуверенной, и если подумать, это гораздо хуже, чем быть уверенной в своих недостатках.
– О чем ты думаешь? – спрашивает Том, мельком взглянув на меня; он полностью поглощен процессом формирования стопок и ровных линий из своих личных вещей.
– Что ты думаешь насчет любовной связи Эммы и того мужчины? – спрашиваю я. – Я никогда не думала, что она спутается с женатым. Она так любит во всем определенность, а какой бы ни была развязка, все будет очень непросто.
– Думаю, Люси, тебе следует позволить людям жить их собственной жизнью, – говорит он, вытаскивая из гардероба чехол для костюма и беря полотенце, чтобы вытереть с него пыль. – Так или иначе, все это выглядит весьма ненормально – секс урывками в его офисе, в лифтах, на заднем сиденье автомобиля. Однако тайные встречи очень возбуждают.
– Откуда ты знаешь?
– Она рассказала мне, пока ты ходила проверять Фреда. Она просто никак не могла замолчать. Боже, надеюсь, ты никогда не рассказываешь обо мне подробности?
Я проигнорировала его вопрос и вместо ответа спросила:
– А как же его жена?
– Ну, она вероятно, слишком измотана. Такого рода поведение возможно только с человеком, ставшим тебе почти чужим, – отвечает он.
– Я не об этом. Мне кажется, это очень несправедливо! Ведь она даже не осознает, что втянута в борьбу за ум и сердце. Думаю, если бы она знала, что у нее есть соперница, то могла бы попробовать стать немного ярче, – говорю я.
– Каким образом?
– Не знаю, ну, сделала бы вощение по линии бикини, ходила бы в тренажерный зал, готовила бы вкусные обеды, искала бы новые сексуальные позы… носилась бы с ним, когда он приходит домой с работы…
—
Может быть, тогда тебе тоже нужна соперница? – шутит он. – Если такого рода детали имеют значение, то это не очень прочный брак, тебе не кажется? Возможно, она все это делает, и даже больше, но все равно этого недостаточно. Чего я действительно не могу понять, так это зачем он хочет завести с ней квартиру. Совместный семейный быт – это похоронный звон для таких страстных чувств.
– Вовсе нет! Если только ты не собираешься быть семейным в специально отведенные для этого часы. Трудно сказать, куда их все это заведет.
– Мне кажется, тебя это волнует больше, чем ее!
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я считаю, что ты придаешь чрезмерное значение ситуациям других людей, и это выбивает тебя из колеи.
Именно теперь, когда разговор стал интересным, в спальню вбегает Фред. Одним впечатляющим прыжком с пола он приземляется в середину композиции, созданной его отцом, и принимается на ней скакать вверх-вниз. Вещи разлетаются в разные стороны, рукава рубашек заматываются в трусы, пары носков разъединяются, содержимое чемодана оказывается раскиданным на полу. Бритве уже не суждено отправиться в Милан: она звенит осколками под кроватью. Малыши – стихийные анархисты.
– Фред, ты должен был уже заснуть! – прикрикивает Том, хватая его в охапку и унося назад в спальню, зажав под мышкой, как мяч для регби, при этом маленькие ножки пинают воздух, будто едут на велосипеде.
Дети всегда чувствуют, когда вы покидаете передовую и оставляете их на попечение дежурного офицера.
Однако няня Полли, младшая дочь одного из наших соседей, сейчас слишком занята написанием философского эссе по программе уровня «А», чтобы беспокоиться о том, что происходит наверху. Я спускаюсь в кухню, чтобы дать ей список телефонов на случай, если ей понадобится связаться с нами, и бросаю взгляд на монитор:
«Сократ верит, что люди грешат, не потому что они плохие от природы, а потому что они не знают, что для них хорошо». Обсудить.
– Вы хотите, чтобы я занялась стиркой, пока дети спят? – спрашивает Полли.
Переполненные корзины с бельем стоят в том же самом углу кухни, где они были и в прошлый раз, когда она к нам приходила. Чистая и грязная груды соединились еще пару недель назад, и вместо двух пиков высится одна небольшая гора с вершиной в виде плато из трусов и лифчиков на самом верху. Полли расчищает на кухонном столе небольшое пространство, чтобы разложить книги. Убирает яркие пластиковые чашки с недопитым детьми молоком, тарелки с корками от тостов и яичной скорлупой – они так и остались стоять здесь с утра, и начинает энергично сметать крошки в мусорное ведро, потом загружает посудомоечную машину.
– Извини, всегда такая суета, когда ты приходишь, – приветливо говорю я, помогая ей. Надеюсь, Том не войдет сейчас сюда: Полли беспорядочно сует тарелки в нижний отсек, смешивая ножи и вилки в отделении для столовых приборов. – Я собиралась прибраться после того, как искупаю мальчиков, но Фред поранил в ванне губу, а Том без конца звонил в Италию. Если у тебя есть время, чтобы постирать, это было бы великолепно. – Я бросаю взгляд на ее живот. На ней джинсы «Севен» – стоят они, наверное, не меньше сотни фунтов, и многослойный, с ужимающим эффектом жилет – он то и дело съезжает, когда она наклоняется, чтобы отправить очередную порцию посуды в моечную машину, беззастенчиво открывая взору плоский живот и кольцо в пупке. Неужели она тоже когда-нибудь зависнет над грудой грязного белья, замученная домашними делами и школьным распорядком, а с мужем будет вести беседы о том, как лучше всего загружать посудомоечную машину? Не могу в это поверить! И все же я тоже когда-то была такой, как она. Интересно, что она обо мне думает? Вижу, что она смотрит на список необходимых дел, прилепленный на холодильнике: «Кроссовки Джо. Парикмахер. Рождественские подарки (подчеркнуто три раза). Вызвать водопроводчика. Шампунь от гнид (у детей опять гниды)».
Я знаю, что сортировать белье она сейчас не будет. И не потому, что ей лень или ее предложение было неискренним, а потому, что она приходит к выводу: следует уделить больше сил и времени эссе, ибо оно обеспечит ей достаточно высокие баллы, а в конечном счете – будущее, совсем не похожее на мое.
Пока мы загружаем посудомоечную машину, я спрашиваю ее о дальнейших планах.
– Я хочу получить степень по истории, – говорит она.
– О, это как раз то, чем я занималась в Манчестере! – откликаюсь я с энтузиазмом.
Она выглядит немного обескураженной и мило краснеет.
– Значит, вы там работали до рождения детей? – нерешительно спрашивает она, не желая, впрочем, знать ответ. Какая-то часть моего «я» готова солгать ей, сказав, что в ее жизни все будет по-другому, иные возможности или что все будет проще.
– Да, – отвечаю я. – А потом я работала неполный рабочий день, после того как родился Сэм, но поскольку Том был с утра до ночи занят, то мне пришлось нанимать няню, которая могла бы оставаться до полуночи. А потом я забеременела Джо.
– У вас была сменная работа? – спрашивает она.
– Что-то вроде этого, – отвечаю я, извлекая остатки макарон из машинного слива.
– И чем вы занимались? – продолжает расспросы Полли.
– Я была режиссером в «Вечерних новостях».
– Но это ужасно! То есть… что вы все это бросили, – уточняет она.
– Если у тебя появились дети, ты никогда снова не будешь абсолютно свободной, – говорю я, – и это одновременно и ужасно, и замечательно. Сначала было такое чувство, как будто у меня забрали роль, которую я готовила всю жизнь, но как только занавес поднялся, обнаружилось, что до главной роли мне еще далеко, а играть я буду четвертого оруженосца. Но самое ужасное было – это никогда по-настоящему не видеть Сэма. Забавно, но если мысль о том, что вечером снова придется сидеть с детьми, наполняет тебя тоской, возможно, это, признак того, что ты проводишь с ними слишком много времени. Если же ты вскакиваешь в субботу утром ни свет ни заря и начинаешь собирать вещи для поездки в зоопарк, музей или готовить на завтрак оладьи, тогда ты, без сомнения, проводишь с ними недостаточно времени.
– Но должна же быть золотая середина!
– Да. Если у тебя по-настоящему богатый муж. Это помогает! Ибо тогда ты можешь купить себе решение целой кучи нудных проблем, – шучу я. – А еще есть некоторые работы, вполне совместимые с материнством. Или ты можешь попытаться найти себе мужа-домохозяйку.
– Думаю, я постараюсь завести детей, пока молода. А строить карьеру буду после, – говорит она задумчиво.
– Замечательная идея! – лгу я. Нет никакого смысла пытаться объяснить ей, что материнство не совместимо ни с чем, что ему предшествует. – В любом случае тебе не нужно заморачиваться по этому поводу сейчас, просто живи и радуйся. Чем занимается твоя мать?
– Она юрист в компании, – говорит Полли. – Только мы шутим, что она – крот! Мы никогда не видим ее при свете дня. Вот такого я точно никогда не захочу.
Сверху раздаются крики. Я бегу вверх по лестнице, чтобы узнать, в чем дело. Фред снова встал с постели, а двое его братьев упоенно заняты любимой игрой, почерпнутой из телесериала «Скорая помощь»: несколько месяцев назад Сэм смотрел вместе с нами одну из серий. Сюжет там заключался в проведении операций друг на друге, то есть было много кошмаров и много крови. Я как раз застала момент, когда Фред лежал на полу связанным. Они притащили из кухни томатный кетчуп, чтобы изобразить кровь, и теперь вся пуховая перина в «кровавых» разводах. Скандал гарантирован, однако его перспектива столь тягостна, что я лишь молча собираю остатки кетчупа и посылаю Сэму – он как самый старший должен проявлять больше ответственности – такой взгляд, в который, я надеюсь, мне удалось вложить всю гамму своих эмоций.
– Мы делаем трансплантацию мозга, мама, – говорит Сэм.
– Это для того чтобы он запомнил, как считать до двадцати, – говорит Джо.
– Хочешь, мы и тебе сделаем, мама? – спрашивает Сэм.
Я иду в нашу спальню в поисках Тома, по дороге замечая криво висящую штору; ее Фред наполовину оторвал, играя в прятки, и теперь в том месте, где в прошлом году протек водосточный желоб, на стене красуется пятно, открытое для всеобщего обозрения.
Весь дом требует покраски, подумала я про себя. Однако так же, как и мечта о шкафе для игрушек с одинаковыми пластиковыми ящичками с наклейками, указывающими, куда кому складывать вещи, окраска дома не является первостепенной для исполнения. Но что же надо сделать в первую очередь, задала я себе вопрос. Найти новую уборщицу? Возможно. Утрясти проблемы с празднованием дня рождения Сэма? Наверное. Заняться сексом с Томом? Несомненно! Способствовать разрешению собственного продолжающегося кризиса? Безусловно.
Только одно мне совершенно ясно: неуверенность является источником еще большей неуверенности. Я делаю попытку проследить путь, приведший меня к потере веры. Том прав. Семена, вероятно, были посеяны еще год назад, когда сразу после полуночи прозвучал телефонный звонок от Кэти. Каким-то глухим голосом, который бывает после нескольких часов рыданий, она спросила, нельзя ли ей прийти к нам и остаться на ночь. Она сказала, что все расскажет, когда приедет с Беном; сыну ее было тогда три годика, но мы и так поняли, что случилось. Трещины были заметны уже в течение некоторого времени. Были посещения консультанта по семейным отношениям, когда горечь была уже настолько глубока, что даже воздух вокруг них казался кислым, и произошел громкий скандал на праздновании сорокового дня рождения моего брата, когда Кэти забыла предупредить своего теперь бывшего мужа о том, что ей необходимо поработать в выходные, а это означало, что ему придется присматривать за Беном и отменить сеанс массажа спины.
– Послушай, если я не буду работать, у нас не будет хватать денег! – кричала она.
– Мой психотерапевт говорит, что я должен иметь достаточно времени и пространства, чтобы думать и найти свое внутреннее «я», открыть в себе детское начало! – вопил он в ответ.
– Думаю, тебе нужно сначала отыскать свое внешнее взрослое проявление, – огрызалась она.
– Это невероятно… – бурчал он.
– Самое ужасное то, – сказала Кэти (мы уже уложили Бена и выпили по нескольку бокалов вина), – что он опережает меня в процессе принятия решения, так что нет никакой возможности примирения. Тебе кажется, что ты знаешь, о чем думает твой партнер, а потом он говорит тебе, что не уверен даже в том, любит ли тебя, и ты начинаешь задумываться об истинности собственных чувств и перестаешь в них верить.
Мы согласно кивали. До той поры я еще ни разу не подвергала сомнению силу нашего с Томом эмоционального слияния. Он, кстати, поднялся наверх и нашел для нее носовой платок. Когда он протянул ей его, она расплакалась еще больше – такая забота была ей непривычна.
– Ты такой надежный, Том. Если бы только я вышла замуж за мужчину, который расставляет специи в алфавитном порядке! – всхлипывала она.
– Если бы только я женился на женщине, которая ценила бы такое качество, – пошутил он.
– Я думала, что, поскольку мы поженились, мы будем стараться делать эту работу вместе, даже если бы все складывалось против нас. Я уверена, у него кто-то есть, он не способен принимать решения самостоятельно.
Когда мы пошли в тот вечер в постель, Том сказал:
– Ну, вот и конец нашим вечерним просмотрам футбола в пабе по средам… – И заснул.
И это действительно было пределом его сожаления.
– Меняются вещи, а не люди, жизнь продолжается, Люси, – сказал он на следующее утро. – Действительно, Кэти, вероятно, лучше уйти от него. Он никогда не изменится.
– Люси, Люси, пойдем, а не то опоздаем, – говорит Том, стремительно входя в спальню, повязывая галстук и надевая пиджак.
Едва мы закрываем за собой входную дверь, в меня вселяется чувство удивительной легкости, и причина его такова, что в течение нескольких часов я буду ведомой; Том, обуреваемый схожими мыслями, протягивает мне руку, и я принимаю ее. Одно лишь время – драгоценный товар, и предвкушение удовольствия посвятить какое-то время друг другу, просто так, без всяких дел, – сенсация, которую мы оба смакуем. Несколько шагов мы проходим в молчаливой гармонии, и я чувствую прилив оптимизма при мысли, что мое нарушенное равновесие могло бы быть восстановлено, если бы мы только проводили больше времени вместе. Возможно, в течение минуты я продолжаю вспоминать время до рождения детей, когда были лишь Том и я, когда мы могли оставаться в постели в течение всех выходных, читать все газеты и делать короткие перерывы. Потом я осознаю, что машина, к которой мы идем, исчезла.
– О Боже! Я же оставила ее сегодня днем возле школы! Мальчики захотели пойти домой пешком. Ну как же я об этом забыла… – бормочу я, пытаясь просчитать, как долго мне придется расплачиваться за это нарушение. Приблизительный подсчет с учетом того, до какой степени его предстоящая поездка с этим ресторанным представлением компенсирует его отсутствие, подсказывает, что библиотека в Милане мне поможет. И я права. Лишь часы, проведенные вместе в гармонии, имеют для нас сейчас ценность.
– Не волнуйся, я сбегаю за машиной, а ты пока иди по направлению к школе, – говорит он, стартуя со скоростью спринтера, от которой, я уверена, он откажется приблизительно через сто метров, так как выдохнется.
Я думаю о Полли, работающей над своим эссе. Интересно, куда девалась вся та информация, которую я нахватала за время того периода интенсивных штудий – от школы до университета? Она утрачена навсегда? Наверняка закат начался в годы рождения детей, тогда мне приходилось осваивать целые пласты новых интересов. Коляски, например. Несколько лет назад я могла бы написать длинное эссе о колясках. Приобретение нашей первой потребовало времени больше, чем покупка автомобиля. И большиих дискуссий, чем покупка нашего дома. Помню беседу, состоявшуюся у меня на работе с парой моих коллег-мужчин, у которых были малыши, как раз в то время, когда я была беременна Сэмом. Уставшие от беготни по магазинам для мам и малышей в конце недели, расстроенные и сбитые с толку огромным разнообразием колясок, мы вместе сидели в комнате для переговоров, вооружившись различными каталогами и надеясь про себя на то, что мы уже сравнили и проанализировали достаточное количество информации, чтобы прийти к какому-то заключению. Однако спустя полчаса мы по-прежнему продолжали спорить о таких проблемах, как вес, способ складывания, разборка, цвет, украшения… Анализ количества вариантов казался бесконечным.
