Текст книги "Необыкновенные приключения юных кубанцев"

Автор книги: Федор Тютерев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)

– Усекла, откуда взлетели?

– Конечно! Вон от тех камышей.

– Я же говорил! Так и вышло! – радостно восклицал Андрей.

– Погоди ликовать, может, они просто так снялись с места...

Усомнилась она потому, что уж очень близко оказались "те камыши", всего в каких-то трехстах метрах от них. С высоты андреевых плеч она их осматривала тщательно, и никакого белого предмета на этом полуостровке (камышовые заросли простирались до восточного берега плавней) замечено ею не было.

– Ну, нет! Когда просто так, они ведут себя по-другому, – тоном знатока возразил Андрей. – Верняк, кто-то вспугнул! Садись на свое место – едем.

Прихватив сумку, Марта заняла переднюю скамейку. Два поворота – и вырулили на простор; здесь Андрей поменял шест на весло, принялся неистово грести. Заметив, что лодка в ответ на энергичные гребки слегка виляет то вправо, то влево, пассажирка пересела не среднюю скамейку, взяла шест, спросив:

– Можнo, я буду тебе помогать?

Получив утвердительный кивок, принялась и себе чиркать по воде.

И похоже, не без пользы: посудина если и не пошла быстрее, то уж точно – ровнее. Вскоре с разгону вонзились в плотную зелень стеблей, верхушки которых шуршали метра на полтора выше их голов. Сложив ладони рупором, Андрей громко позвал:

– Дядя летчик! Эге-гей! Где ты, отзовись!

Прислушались, затаив дыхание. Квохтавшие поблизости нырки, а также камышовка, выводившая свое звонкое "короп-короп, линь-линь!" на минуту умолкли, словно тоже вслушиваясь. Но... ни на эти, ни на последующие – уже из других мест – зовы никто, увы, не откликался.

– Может, слышит, да опасается, – предположил Андрей. – Позови-ка ты, у тебя голос совсем еще детский. Он смекнет: детей опасаться не след. .

Но и на мартин "детский" ответа не дождались... Решили идти вдоль зарослей. Кромка зелени, издали кажущаяся ровной, на деле изобилует выступами и бухточками, обусловленными, видимо, глубиной воды, приходилось много петлять, что требовало немалых сил. В этих закоулках было так же невыносимо жарко, как недавно в подсолнухах, но сил требовалось втрое больше, чем на бег. Взмокнув до нитки, Андрей снял блузу, затем и штаны (в душе поблагодарив помощницу за предусмотрительность); но даже оставшись в одних трусах, блестел, словно только что вылез из воды.

Следов присутствия человека обнаружить не удавалось... Наконец он положил шест, сел, лодка остановилась. Молча окунул блузу, отжал воду, вытер обильный пот; натянул штаны.

– Приморился? – спросила она участливо и грустно; у Марты заметно поубавилось веры в то, что "ути" были вспугнуты человеком.

– Есть маленько, – признался он и предложил: – хочешь, освежись и ты: скинь кофточку, прополосни, оботрись; я отвернусь.

– Спасибо, я потерплю...

– Не чуди, тоже вся мокрая! Держи, – бросил ей свою блузу. – Оботрись, знаешь, как приятно прохладненьким!

Послушалась: вытерла лицо, шею, прошлась влажно-прохладным по животу, под мышками.

– И правда полегчало. Благодарю.

– Вижу, ты совсем духом упала, – повернулся к ней лицом. – А зд-ря. Или, ежли сказать правильно, зря, – поправил себя сам, улыбнувшись.

– Запомнил? – Лицо ее тоже озарилось улыбкой.

– И здря, и впольне, и тожеть-дажеть. Так что говорить буду теперь токо правильно. Ты и дальше поправляй, я не обижаюсь. А память у меня – будь спок! – похвастался, но осекся: Марта погасила улыбку и отвела взгляд. – Я знаю, что ты зараз подумала. Что я – мелкий хвастунишка. Так ведь?

– Я подумала, что в этот раз ты с утками промахнулся: никто их не пугал. Принял желаемое за действительное.

– Ну и напрасно. Я и теперь еще вполне уверен. Просто нужно было начинать с той стороны мыска. Но еще не вечер, немного отдохну и...

Резко выделившись из монотонного шума-гама, над лиманом разнесся звук, напоминающий выстрел. Не успев закончить мысль, Андрей устремил взгляд туда, где они с полчаса тому назад начали поиск.

– Ага! Я же говорил! – вскричал он. – Видишь, видишь! – показал на нескольких "утей"', вначале кинувшихся в разные стороны, затем развернувшихся в направлении на юг. – Обратно там же взлетели!

Работая теперь вдвоем – веслом и шестом – заспешили в обратном направлении. Обогнули выступ, пошли вдоль противоположной стороны. В этот раз не звали: с помощью двух пальцев Андрей издавал свист не хуже сказочного Соловья-разбойника. Прислушивались и снова продолжали, не заходя в бухточки, плыть вдоль зарослей, пока Марта не подала знак рукой, сообщив: – Останови: мне почудился голос!

Андрей положил весло, прислушались. Точно: обзывается, и где-то совсем близко! Несколько метров – и вот уже отчетливое: – Эй, люди, я здесь!

Теперь голос слышен и сквозь плеск воды. Вот он уже напротив. Разворот – и лодка на треть длины вонзается в камыш. Налег на шест – подвинулась еще немного; но он так глубоко вошел в вязкое дно, что при попытке выдернуть лодка на столько же отошла назад. Стало очевидно: таким способом не продвинуться.

– Как же быть? – потерянно спросила Марта.

– Не расстраивайся. – Андрей зачерпнул воды, плеснул в лицо – пот заливал ему глаза. – Но без твоей помощи мне не управиться.

– Скажи, что делать, я постараюсь.

–Я спрыгну и стану толкать, а ты хватайся за стебли и тяни на себя

– Ребята, вы хотите лодку ко мне подогнать? – совсем близко послышался голос летчика, видимо, убедившегося, что имеет дело с двумя подростками. – В этом нет надобности.

– А разве... Мы подумали, что вы тяжело ранены, – сказал Андрей.

– Рана пустяковая, я смогу добраться до лодки своим ходом.

– Подождите, я вам помогу! – Андрей спрыгнул в воду и, раздвигая камыш, скрылся в его гуще.

Марта, с непривычки или от усердия, натерла шестом водянку на ладошке; та лопнула, щемило; хотела перевязать хоть наскоро, как услышала шелест и хлюпанье – вернулся Андрей. Один. На ее вопросительный взгляд пояснил:

– Решил все же добраться лодкой. Из-за парашюта. Иначе комары его ночью заедят. Ранен не сильно, сможет нам пособить.

Привязал к скобе конец стропы, зашел с кормы и, крикнув "я готов!", стал толкать. Дело пошло. Под возгласы "раз-два, взяли! " лодка рывками подавалась вперед. Метр, еще один, еще... Вот уже виден парашют: края его, скомканные, лежат на камышовых стеблях, примятых, видимо, специально, с целью маскировки. А вот и он сам – в мокрой летной форме, невысокий, нестарый; левая рука забинтована, в рыжих пятнах, согнута в локте, прижата к груди. Перехватываясь правой, тянет за стропу, наматывая ее на себя, помогает Андрею. Наконец, подтянулись вплотную.

– Как же вы здесь оказались? – вопрос улыбающейся Марте.

– Видели, как вы падали с парашютом... И решили найти и спасти. Мы вас давно уже ищем, зовем – неужели не слышали?

– Слыхать-то слыхал... И отзывался, да, видать, недостаточно громко. А потом вас не стало слышно, я не на шутку испугался и решил посигналить выстрелом.

Андрей тем временем залез в лодку, закрепил ее, воткнув шест со стороны кормы, заметил:

– Надо было вам выстрелить сразу, как токо меня услышали.

Воздерживался из осторожности. Немцы уже здесь?

– Еще нету. Держитесь и переходите, – протянул весло. – Не бойтесь, она устойчивая.

Летчик без особого труда перебрался в лодку. Сблизка стало заметней, что он бледен, искусан, все еще мокр до плеч.

– Что с рукой, кость не задета? Крови много потеряли? – интересовалась Марта, расстегивая сумку.

– Спасибо, с костью, кажется, обошлось. А кровь – перевязал вот, остановил вовремя.

– Надо немедленно сделать настоящую перевязку, а то как бы не схлопотать гангрену. Садитесь вот сюда, я – быстренько, – потребовала она.

– Мы прихватили бинты и йод, – вставил слово Андрей, тоже от имени обоих.

– Даже это предусмотрели! – удивился раненый. – Но, по-моему, рана не настолько опасная, чтобы...

– И правда: может, выберемся на плес – потом? – предложил Андрей. – Там не так душно и комарья нет.

– По нашей вине и так много времени упущено! – решительно воспротивилась она. – Сломи метелку, будешь отпугивать этих кровососов.

Говоря это, она достала сверток с принадлежностями, вооружилась ножницами, срезала кое-как завязанный узел, стала осторожно сматывать повязку, тоже марлевую, но сделанную наспех, набухшую кровью. Андрей двумя пушистыми султанами принялся отгонять от них тощих, въедливых насекомых, радуясь в душе, что взял именно ее, а не кого-либо из ребят.

Едва Марта отделила бинт, как рана сильно закровоточила снова. – Ой, мама! – вскрикнула санитарка, однако не растерялась: – Дядя, прижмите вену, вот здесь. Андрей, быстро, нужна веревка для жгута!

Тот ножом отхватил кусок стропы.

– Здесь, перед локтем, Андрюша, – оттопырив руку, показал летчик. – Еще виток... теперь стягивай – потуже, не бойся.

Жгут свое сделал. Ватным тампоном Марта убрала кровь. Рана оказалась сквозной, рваной. Тщательно обработав края ее йодом, наложила марлевый тампон, примотала, израсходовав метровый бинт. Из жгута сделала перевязь.

– Спасибо, дочка! Тебя как звать? Очень грамотная работа, – похвалил раненый. – Где ж научилась такому мастерству?

– Помогала маме в госпитале. Мы готовы, – сообщила Андрею, пряча остаток принадлежностей в сумку. – А вас как зовут?

– Зовите меня Александром Сергеевичем. Или дядей Сашей – как вам удобней.

– Дять Саша, – тут же обратился Андрей, – перейдите теперь на заднюю лавочку, а мы втащим на лодку парашют. Иначе вам несдобровать.

– Что ты имеешь ввиду? – не понял тот.

– Эту ночь вы проведете на островке посреди лимана. Пока мы с ребятами подготовим все на хуторе. А парашют послужит вам пологом.

И впрямь громадное, наполовину мокрое полотнище с трудом втащили на лодку, насилу кое-как уместили. Затем, упираясь в нос, барахтаясь по пояс в воде, Андрей с помощью двух пассажиров стал выталкивать лодку обратно. Не без труда выбравшись наружу, отплыли на ветерок, занялись приведением себя в порядок: смыли кровь, грязь, умылись, освежились. Заметив под задней скамейкой ковшик, летчик облизнул сухие губы, попросил: – Зачерпни-ка из глубины, где похолоднее, – страшно пить хочется! Все нутро спеклось...

– Из болота, некипяченую? – ужаснулась Марта. – Ни в коем случае!

– Потерпите до островка, это близко, – поддержал ее Андрей. – Там есть и спички, и котелок, и тренога. Мы иногда тут уху замастыриваем.

– И удочки имеются? – заинтересованно спросил летчик.

– Конешно! И даже тазик с перегноем и червями.

Взяли курс на островок; пассажиры уселись на скомканный парашют, Андрей с веслом – на корме.

– Дядя Саша, – полюбопытствовала Марта, – почему вы не пытались выбраться сами, ведь прошло вон сколько времени. Не знали, в каком направлении двигаться?

– Нет, дочка, не поэтому. Я знал, с какой стороны берег доступнее рассмотрел при спуске. Но не был уверен, что сюда не достали еще гитлеровцы. Чтобы не попасться им тут же в лапы, решил дождаться вечера.

Такой ответ немного ее огорчил, так как умалялась заслуга напарника: летчик смог бы выбраться и без их помощи. Да и ранение не такое уж страшное. Но ведь могло быть и по-другому!

– Хорошо, что вы приводнились удачно, – сказала она. – Но мы искали бы вас и тогда, если б вы угодили в камыши, окруженные водой. Искали б, пока не нашли, – до самого темна!

– Я не нахожу слов, способных выразить всю мою благодарность. Большое вам пребольшое спасибо, ребятки! – Он наклонился и поцеловал ее в щеку.

– Это Андрюше спасибо, – шепнула она. – Поиск организовал он.

– Андрейка, тебе наш разговор слышен? Огромное тебе спасибо, сынок!

– Пожалуста. Но мы не заради благодарности... просто нельзя же оставлять человека в беде!

– О благодарности мы и не думали! – подтвердила Марта.

В тайничке и в самом деле нашлось все необходимое. Котелок, неполный, чтоб скорее вскипел, поместили под треногу, развели под ним огонь, благо сухого камыша запасено было в достатке; кипяток взяла на себя Марта. Андрей помог раздеться, разуться для просушки. Почистил под руководством "дять" Саши пистолет, вскрыл часы: они хоть и тикали, но стекло изнутри запотело, нужно было просушить механизм. Пистолет Андрей разобрал и собрал трижды, последний раз – самостоятельно. Очень он ему приглянулся: не то что прящ!..

– Дять Саша, что вы намерены делать дальше? – поинтересовался, освобождая высохшее шелковое полотнище от строп.

– Трудный, сынок, вопрос... – не сразу отозвался летчик. – Конечно же, нужно во что бы то ни стало пробраться к своим. Только где они сейчас, свои? . .

– Наши ушли в ночь под девятое.

– Тех не догнать!.. А вот в тылу наверняка оставлены люди для организации партизанской борьбы; но этот вариант не менее трудный.

– А то! – согласился Андрей. – Попробуй с ними связаться. Небось, конспирация – железная...

– Александр Сергеевич, кипяток уже подостыл – я котелок в воду погружала. Еще немножко – и можно будет пить.

Чтобы ускорить дело, она зачерпывала воду кружкой и с высоты выливала тонкой струйкой обратно в котелок.

– Спасибо, – потерплю. Конспирация – это одно. Другое – если не к вечеру, то завтра нагрянут гитлеровцы, а сам видишь, во что я одет. Нужна гражданская одежда, иначе меня тут же схватят.

– С одеждой – придумаем! С едой тоже затруднений не будет. Даже ежли нагрянут фрицы, все равно с утра буду здесь.

– Не буду, а будем, – поправила Марта.

– Дять Саш, мы следили за воздушным боем... Правда, его и боем-то не назовешь. Почему вы не вмазали фрицам как следует, – ведь такие удобные случаи были!

– Тебе легко говорить! – вступилась, передавая котелок, помощница. -Уже пить можно. Это не на земле – кулаками драться...

– Да нет, Андрей, конечно же, прав, – залпом осушив котелок, сказал летчик. – Они действительно вели себя неосторожно – поняли, что у нас нечем "вмазать, как следует". Дело в том, что у нас уже были стычки; одного мы завалили, другой струсил и предпочел не ввязываться. Дали бы сдачи и этим, да кончился боезапас.

– Выходит, вас было двое?

– К сожалению, стрелок оказался менее удачливым: его прошило очередью.

Александр Сергеевич уронил голову, и Андрей заметил, как у него повлажнели глаза. – Славный был паренек... Жалко до слез...

Андрей тоже потупился, и Марта, чтобы как-то разрядить обстановку, достала остаток пирога:

– Дядя Саша, вы, наверно, проголодались. Съешьте вот. А завтра мы принесем еды побольше.

– Спасибо. Очень вкусный, давно такого не пробовал. – Откусив пару раз, завернул лакомство и отложил в сторонку. – Я оставлю это на завтра. За ночь может всякое произойти, и вы не сможете меня навестить.

– Пригремим в любом случае! – твердо заверил Андрей.

– И все-таки... Ты говорил про удочки; покажи, на всякий случай, где хранятся, – я – заядлый рыболов. Может, придется пожить на ухе. Рыбы здесь много?

– Навалом! Карп-болотнячок, мы его королевским называем. Вкуснятина и почти круглый год с икрой. А удилишки – вот они, из камыша торчат, видите. Черви – под этой кучей камыша. Остальное найдете в тайнике. Соль – в бутылочке.

– Запасливый ты мужик! – похвалил Александр Сергеевич. – Молодец, честное слово!

– Я тут бываю не один, с ребятами. Хочете, поймаем десяток-другой прям сичас? – предложил молодец.

– Уже поздновато, ребятки... Вы, небось, тоже проголодались, и матери наверняка хватились. Возвращайтесь к себе, отдыхайте. Да и я, признаться, устал смертельно!..

Возвращаясь, Андрей остановил лодку посреди плеса, посмотрел на помощницу – она сидела к нему лицом – и сказал:

– Это самое... У тебя тоже соль выступила на кофте. Ежли хочешь, ополосни платье и переоденься. Да и я вот весь в ряске. А стесняешься, то я отвернусь.

– Ой, я и сама об этом думала, только не решилась сказать!.. обрадовалась она. – И стесняться мне нечего, я же не ведьма с хвостиком

Она тут же избавилась от кофты и шаровар, благо комаров над плесом днем не бывает. Достала из сумки платье, принялась окунать его и теребить. После чего вдвоем, скрутив жгутом, отжали воду. Встряхнув, расстелила в носовой части лодки на положенные поперек весло и шест.

– Теперь, пожалуйста, отвернись: я прополосну и лифчик, а то щипет нет спасу.

– Об чем разговор! Можешь прополоснуть и трусы. Не боись, я тоже подглядывать не стану. Ежели, конешно, доверяешь.

– Спасибо. Тебе я вполне доверяю.

Он повернулся к корме лицом и, присев на корточки, уставился в темную, впрямь кажущуюся бездонной, воду. Неожиданно для самого себя увидел вдруг сбоку четкое, как в зеркале, отражение ее бюста, когда она склонилась над бортом прополоснуть снятый бюстгальтер. Марта об этом вряд ли догадывалась, но Андрей зажмурился и отвернулся – из желания честно исполнить обещание не подглядывать, даже если это всего лишь "сиськи". Так и просидел, не шевелясь, пока она, одевшись, не сказала:

– Все, Андрюша, спасибо. И за лифчик, и за трусы – как на свет народилилась! Сними и свое – простирну.

– Это можно. А я тем временем искупаюсь. А то давай вдвоем наперегонки сплаваем.

– Плавать я еще не научилась, к сожалению.

– Как, даже по-собачьи? – удивился он. – Ну ты даешь!..

Встал на корму, чуть присел и, слегка оттолкнувшись, скрылся под водой; лодка, качнувшись, отошла метра на три и остановилась. Поднырнув под нее, притаился у носовой части. Минуты через полторы Марта, смотревшая, где же он вынырнет, заподозрила неладное:

– Ой, мама! – обеспокоилась не на шутку. – Где же он? Ой, господи, никак утонул!.. Что же делать? . .

– А я тута! – Андрей, рот до ушей, высунул голову из-за борта.

– Ненормальный! Разве ж так можно! ... У меня сердце захолонуло, думала, утонул. – На глазах ее блестели слезы.

– Не боись, я на ерике вырос!

Довольный проделкой, откинулся на спину и, работая ногами так, что брызги летели, словно от винта, уплыл на спине метров на десять, прежде чем повернул обратно. Вода сверху теплая, даже горячая, но на метр глубже – до неприятного холодная. Наплававшись и, уже у лодки, брызнув пару раз на все еще неодетую Марту (в ответ на что та пригрозила огреть шестом), вскарабкался обратно и сел на лавочку рядом.

– Ой, мама! – взвизгнула она. – Что это у тебя на ноге?

– Где? А, это... Пьявка прицепилась. И уже насосалась, подлая, – Ногтем сковырнул и выбросил за борт.

– Фу, какая мерзость! – Соседку передернуло. – Больно кусается?

– Не-е, они совсем не страшные. Токо кровь долго после них сочится.

– Надо бы говорить не "токо", а "только", понял?

– Понял. Спасибо, учту. Какая ты еще беленькая-незагореленькая! обхватил ее за плечи и притянул к себе.

– Как сейчас смажу, так мало не будет! – отпихнув, замахнулась ладошкой – Холодный, как жаба... И много себе позволяешь!

Ни в голосе, ни во взгляде сердитости не усматривалось, но он поспешил заверить:

– Виноват, больше не буду, чес-слово!

– Смотри мне, а то схлопочешь!.. Не посмотрю ни на что...

Поднялась, бросила ему полусухие уже штаны, оделась сама; села рядом, улыбнулась, как ни в чем не бывало.

– Это самое... Ты че, в бога веришь?

– С чего ты взял?

– Ну как же: в балке сказала "ей богу", а теперь вот – "ой господи". И небось была пионеркой.

– Я к религии равнодушна, просто – мама у меня верующая.

– Она что же, верит, что на небе есть рай, а под землей черти в аду грешников на сковороде поджаривают?

– Ну, в это, может, и не верит.

– Какая ж тогда она верующая?

– Я у нее тоже спрашивала. Она объяснила так: верующий – это тот, кто не совершает богопротивных поступков, добрый и милосердный к людям и всему живому, не эгоист, не вор, не предатель... ну и все такое.

– Тогда получается, что и я верующий. Толь-ко, – разбил он неправильно произносимое слово на слоги, – бог с попами тут ни при чем! И вобще религия – это...

– Давай поговорим лучше об Александре Сергеевиче – что мы можем для него сделать.

– А че тут говорить? Я уже все обмозговал. Ежли и вправду нагрянут фрицы, он переждет несколько дней здесь. Пока рука подживет. Гражданскую одежду мы с ребятами раздобудем. Потом поживет на хуторе, спрятать есть где. Правда, насчет партизан... – Видя, что она вертит головой, спросил: – Ты че, не согласна?

– Уже все и обмозговал!.. Мог бы и со мной посоветоваться. Дядя Саша теперь не только твой, но и мой подопечный тоже!

– Пожалста! Не ндравится мой план – предложи свой. Одна голова хорошо, а полторы лучше.

– Не "ндравится", "полторы"... Хвастунишка несчастный! – обиделась за полголовы, не стала и поправлять произношение. – Совсем ни во что меня ставишь.

– Извини. Я...

– Не извиняю! Невежа...

– Больш не буду, чес-слово. Ну, брякнул шутя...

Игривое настроение все еще колобродило в нем, он взял ее ладошку в свои, стал гладить, заискивающе глядя в глаза, – заглаживал вину.

– Ох и схлопочешь, лиса! – Марта, хоть и приятно ей было такое проявление доброго отношения, ладошку выдернула и даже погрозилась влепить затрещину.

– Ну у вас и привычки: как что, так и по мордасам, – упрекнул, отшатнувшись.

– А что, уже получал?

– Я пока что нет. А вот твой брательник двоюродный не так давно от Иринки схлопотал... Он тебе не рассказывал?

– Говорим о серьезном деле, а ты – с какими то Иринками! – отвергла она постороннюю тему. – Я вот что хотела бы посоветовать: пацанам своим про летчика ничего пока не говори. Одежду и поесть приготовим мы с мамой, она мне в этом не откажет. А на дальнейшее...

– Маме твоей говорить нежелательно! – возразил Андрей.

– Если опасаешься, что как немка она ненадежная, то клянусь – это не так. Честное пионерское! Даже, если хочешь, – ленинское.

– Смотри, такими словами не бросаются!

– Я знаю, что говорю. Потом, мама ведь доктор, а вдруг случится осложнение – ты же видел, какая опасная рана.

– 0но, конешно, ты права, но... не говори пока хуть про островок. Он секретный, и мало ли для чего может пригодиться при немцах. Скажи, что дять Саша находится... ну, например...

– Нет, Андрюшка, – перебив, крутнула головой собеседница, – я маме еще никогда не лгала и ничего сочинять не буду. Расскажу все как есть, и будь, как ты выразился, спок – она не подведет.

То ли с недоверия, то ли у него появились кой-какие догадки, но он пристально посмотрел ей в глаза.

– Что ты на меня так смотришь? – заметила она.

– Как говорила и моя учителька...

– Не попугайничай!

– Сперва дослушай: ты мне начинаешь не ндравиться, – переиначил ее фразу. – За то, что не слушаешься старших.

– Во-первых, в слове "нравиться" – если выражаться по-русски – "д" не употребляется. А во-вторых, ты, конечно, старше, но я тебе не навязываю, а всего лишь прошу согласиться.

– Ох ты и хитрая! Ну, ладно: нехай один раз будет по-твоему.

С вечера долго не спалось. Перед мысленным взором один за другим возникали эпизоды закончившегося дня. При этом те из них, что касались непосредственно летчика, почему-то не казались уже главными. Гораздо большее впечатление осталось от вторжения в его жизнь этой простой и в то же время необыкновенной девчонки.

Вначале, когда эта веснущатая так бесцеременно столкнула его со своей драчливой худобины да еще и обозвала дураком ненормальным, она вызвала неприязнь и желание отодрать за косы... Вовремя извинилась, а то бы дошло и до этого. Затем неприязнь постепенно уступила место заинтересованности, перешедшей в уважение. Оказалось, что она – красивая девочка и притом "сурьезная, строгая, неразболтанная, как некоторые, хуть та же Нюська Косая". Такие, примерно, мысли не давали Андрею уснуть.

Мать видела, как он вчера, уже под вечер, мастерил себе прящ, а утром умчался на гравийку за камушками. Чей-то рыжий котище, задирака и драчун, просто житья не стал давать Мурзику, и сын собирался проучить паршивца и отвадить. Правда, не вернулся вскоростях, как обещал, но это не впервой днями пропадать на ерике. И она не особенно и беспокоилась, разве что из-за того, что весь день был, считай, впроголодь. Слыша, что тот ворочается дольше обычного, поинтересовалась: – Ты чиво, сынок, не спишь? Комаров я вроди усех передавила.

– Комары ни при чем... Видел седни воздушный бой, никак с головы нейдет. Самолет наш сбили фрицы...

– Я як раз доливку домазывала, слыхала, як гуркотели да стреляли, аж хотела выйтить поглядеть. Кажуть, летчика, сердешного, прям под парашютом застреляли, ироды. Ходили шукать, да не нашли, где упал. Мабутъ, в лиман угодил.

– Вы тоже ходили?

– Собралась було и я, а тут прибегае кума Ивга. На бригаде, говорыть, анбары открыли, разбирають по домам зерно. Так мы с нею, забыла тебе и похвалиться, тожеть по чувальчику привезли.

– А на чем везли?

– Ванько возок предложил. Они как раз с Варей цельных два притарабанили. А посля и нам с Ивгой и погрузил, спасибо ему, и довезти помог.

– И много в них было пшеницы?

– Оба анбара пошти полные. Пшеничка в мешках – мабуть семенная. А може на госпоставку готовилось, да не успели вывезти. Хорошо, хуть хвашистам теперя не достанется.

– Мам, мы же с вами русские. Надо говорить не "хва", а фашистам, поправил ее сын. И добавил: – Нужно выражовываться правильно!

– Какая, сынок, разница, – слабо возразила мать. – Ежли правильно, то имя им – изверги рода человеческого. Оно бы и понятней каждому. – Помолчав, вспомнила: – Хлопци спрашували куда это ты запропастился. Они усе были коло анбаров: Ванько навытаскивал в сторонку цельный штабиль мешков, Федя с Мышком присматривали, а они с Борькой помогали нашим развозить по дворам. Нам с кумой, Лизавете Шапорихе, Мачням завезли. Та, мабуть, усем, в ково ребятишек куча, успели.

"Ничего, – подумал Андрей, – мы с Мартой тоже не на прогулке были. Узнают – попрекать на станут".

Матъ еще долго пересказывала новости дня, душа требовала выплеснуть наболевшее; но Андрей недослушал – сморил-таки сон.

Проснулся рано: поблизости ухали взрывы, стекла в окнах беспрерывно позвякивали; Не спала и мать.

– Мам, что это за грохот, как вы думаете? – спросил, видя, что и она готовится вставать: сидя на кровати, свивает волосы в узел на затылке.

– Хто ево знаить, сынок... Арудия бьють, а може, станцию бомблять. Хронт наближаетца... Ты седни на ерик не ходи, чуть што – зараз домой беги.

– На ерик не пойду, но мне, мам, нужно отлучиться в одно место, предупредил на всякий случай.

– Што за место?

– Опосля скажу. Это не надолго.

– Ты и вчерась говорил ненадолго, а явился вечером. Неужто за цельный день не накупался?

– Да не купаться я ходил! Мы, мам, летчика ходили искать. И нашли, так что он не погиб, хуть и упал в лиман.

– В лимане – и нашли? – удивилась и явно обрадовалась мать; перестала прибирать кровать, подсела к нему. – Как же вам это удалось?

– Благодаря лодки. А упал посреди, считай, лиману да еще и раненный.

– И сильно ранитый?

– Он считает, что не очень. А вобще – руку пулей распанахало. Видать, разрывная: рана страшная, вот в этом месте, – показал.

– Пошто ж мне учерась еще не сказал? Я бы хуть исть приготовила. Он зараз где?

– Спрятанный в надежном месте. Токо вы, мам, никому, ладно? Надо, чтоб поменьше кто знал, – предупредил, зная что мать непременно захочет поделиться доброй вестью с соседями. – Потому-как не седни-завтра нагрянут гитлеровцы, как бы кто не проговорился. А насчет поисть уже договорено.

– Я, сынок, ежели б кому и сказала, то их бояться не след: выслуживаться перед супостатами не станут. А с кем же ты был, что говоришь "мы"? Усех наших ребят я видела коло анбаров.

– Девчонка одна напросилась – возьми да возьми. Я возвращался балкой, а она пришла туда за козой и тоже видела, как летчик выбросился с парашютом. Сказала, что санитарному делу обучена – сделает, ежли что, перевязку. И не возьми я ее с собой, летчик мог схлопотать гангрену, по-врачебному заражение, от которого умирают.

– Постой, это не та, конопатенькая, что поселились с матерью у деда Готлоба?

– Она самая. Токо... только она не конопатая, а немного веснущатая.

– 0х, здря ты, сынок, с ними связался! – Мать, снова занявшаяся было постелью, села на кровать обеспокоенная. – Они ить немчура, и мы не знаем, какого ляда пожаловали. Мало ли чево...

– Сперва и я так подумал. А потом рассудил: не все ж волки, кто серым родился! И потом, ее мать и теть Эльза – родные сестры.

– В народе говорят: и в семье не без урода. Знать бы, что у ей на уме...

– Нет, мам, они хуть и немцы, но – я так понял – наши, и вы о них плохо не думайте.

Было еще рановато, когда Андрей в одних трусах выскочил во двор размяться физзарядкой. Подтянувшись несколько раз на турнике, поколотив самодельную "грушу", умылся по пояс, надел новые штаны и рубашку. Есть не хотелось. Сказал матери, уже хлопотавшей по хозяйству, чтобы не переживала, если задержится опять. Огородом спустился в балку и направился в конец хутора.

Вчера, возвращаясь с лимана, торопились: матери – и его, и ее – уже, поди, беспокоились. Пожав Марте у калитки руку и сказав "До утра!", он заспешил домой. Отойдя, вспомнил про прящ, но возвращаться не стал. Интерес к этой подростковой забаве сошел на нет, уступив место более глубокому увлечению. Всю дорогу до хаты и весь остаток вчерашнего дня думалось только о Марте. Вот и сегодня: от предстоящей встречи было волнительно на душе... Не заметил, как оказался у крайнего огорода.

Межевой стежкой поднялся по пологому склону до конца кукурузы и решил немного здесь переждать: показалось, что пришел рановато. Сел под копешку, потянулся, сладко зевнул. Прошедшая ночь была душной, плелся какой-то кошмарный сон, и он явно недоспал. Солнце протискивалось сквозь оранжевую муть у горизонта и обещало день не менее знойный, чем вчера. Но это мелочь, подумал. Интересно будет, если он придет, а там ничего не готово. Несмотря на ее заверения, что приготовят с матерью все необходимое. Понадеялась, а мать решит, что ввязалась не в свое дело, отругает и больше вообще не пустит от хаты ни на шаг. Может, просто потому не пустит, что один на один с незнакомым и почти взрослым пацаном. А вобще, решил Андрей, этого опасаться не след: с Дедой-то они старые друзья, он верняк замолвит слово в его пользу!

Поровнявшись с терновничком, вспомнил о пряще; "Отдам его Мишке, он давно ими бредит", – подумал.

Шарик с будки зашелся было звонким лаем, но тут же и умолк: узнал старого знакомого. Во дворе индюк важно расхаживал около двух индюшек, довольно невзрачных с виду. А вот убранство пернатого щеголя вызвало усмешку: растопыренные крылья, хвост веером, синяя пупырчатая шея с длинной зеленой сосулей над клювом придавали ему скорее потешный, нежели важный вид. Услышав свист, задавака тряхнул сосулей и выдал несколько утробных звуков что-то вроде "куплю, плюх-плюх!" Через минуту скрипнула дверь, и из сеней показалась Марта. Пройдя к навесу летней кухни, приветливо улыбнулась:

– Здравствуй. Ты сегодня выглядишь по-другому.

– Зато ты такая же, как и вчера.

– Некрасивая?

– Скорей наоборот.

– Так я и поверила!

Одета в платье поверх шароваров – немаркое, с длинным рукавом, с двумя накладными карманами. Андрей понял: оделась специально для лимана. Но спросил: