Текст книги "Необыкновенные приключения юных кубанцев"

Автор книги: Федор Тютерев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)

Тютерев Федор
Необыкновенные приключения юных кубанцев

Федор Тютерев

Необыкновенные приключения юных кубанцев

Посвящается внукам – Юре и Оле Репьевым

Оглавление

Часть 1. Повзрослевшие досрочно

Часть 2. Необыкновенные приключения юных кубанцев

Часть 3. На хуторе после 14-го

Часть первая

Повзрослевшие досрочно

Ярое августовское солнце уже припекало вовсю, когда Андрей, поддерживая карманы, вприпрыжку сбежал с откоса гравийки и балкой, поросшей молодым ивняком да белолистом, направился наконец домой.

Обещав матери, что отлучится ненадолго, он с утра примчался сюда набрать камушков для пряща (так хуторские пацаны называли рогатку); но подзадержался, увлекшись стрельбой по "чашечкам", соблазнительно белевшим на крестовинах телеграфных столбов, что рядом с дорогой.

Тут, видимо, следует уточнить: с мозгами у будущего нашего героя обстояло вполне благополучно, и имей он неделю назад эту подростковую забаву, в свои неполные пятнадцать лет подобного вандализма наверняка себе бы не позволил. Но сегодня, когда только и разговору, что вот-вот объявятся оккупанты, он расколошматил более двух десятков керамических изоляторов ("Нехай, гады, ремонтируют!"), пока не надоело и не вспомнил, что давно пора быть дома.

Несколько слов о пряще. В августе 42-го, событиями которого начинается наше повествование, пригодная для их изготовления, "тянучая" резина была на хуторе большой редкостью. Где и как раздобыли ее пацаны – в небольшом отступлении.

Восьмого числа хутор Дальний, прилегающий к упомянутой гравийке дороге по тем временам краевого значения – был незадолго до рассвета буквально наводнен отступающей воинской частью. С несколькими пушками, походной кухней, санитарной повозкой и просто бричками, укрытыми брезентом. Все это красноармейцы – усталые, измученные, многие перебинтованы – сразу же принялись маскировать – делать невидимым с воздуха. А управившись, в изнеможении валились и мгновенно засыпали.

К обеду хуторянам стало известно, что воинская часть с наступлением темноты отойдет "на более удобный рубеж". Эта весть тяжким гнетом легла на сердца оставляемых на произвол судьбы хуторян...

Женщины, тем не менее делившиеся едва ли не последним из скромных запасов съестного, упрекали: доколе будете пятиться, на кого ж вы нас-то оставляете? В ответ на обещания вскоре вернуться лишь тяжко вздыхали.

Подростки, в отличие от матерей, пребывали, скорее, в приподнятом настроении. И тоже были заняты немалыми хлопотами.

Красноармейцы вместе с обслуживаемой техникой разместились кто под кронами фруктовых деревьев при подворьях, кто под вербами вдоль балки, а некоторым достались акациевые заросли. Последним отведать обильно уродившихся фруктов возможности были ограничены: отлучаться командиры не разрешали. Как раз их-то и выручали вездесущие пацаны, угощая кто чем располагал. В знак признательности угощаемые разрешали им поклацать затвором винтовки, подержать автомат или даже гранату.

Охотно отвечали на их многочисленные вопросы, вроде что означает метка на кончике пули? сколько патронов в диске ППШ? а в немецком рожке? как с этой лимонкой обращаться и прочее в таком же роде. Ведь все это ужасно как интересно! За такие сведения не лень притащить яблок, слив или даже молодых початков кукурузы.

За полдень над хутором появился странный, с просветом в фюзеляже, самолет. Плыл на небольшой высоте, неторопливо, словно стервятник, высматривающий добычу. Андрей – они с соседкой принесли бойцам яблок под вербы – с интересом рассматривал невиданное доселе чудо-юдо.

– Это еще что за уродина? Впервой такой вижу...

– Ихний воздушный разведчик. Рама называется, – пояснил молодой сержантик с одним треугольником в петлице. – Вынюхивает, ек-карный бабай... засекет – жди гостинцев. Хочешь рассмотреть получше? – Из потертого чехла, висевшего на суку развесистой вербы, достал бинокль. – Только не высовывайся.

– Ух ты! Совсем будто рядом. А че его не сбивают? В него же запросто попасть можно, дажеть из винтовки!

– У него, браток, брюхо бронированное. Сбить не собьешь, а себя обнаружишь.

Сержантик снова подсел к андреевой напарнице; та тоже приволокла ведро яблок, притом сладких.

– Так-таки и не скажешь, как звать? – откусив от яблока из ее ведерка и смачно жуя, вернулся к прерванным было расспросам.

– А зачем вам это знать?

– Ну, чтоб поблагодарить за вкусные яблочки, например...

– Не стоит благодарности. Кушайте на здоровьичко, – ушла она от ответа и на этот раз.

– Андрюшка тебе кем доводится? – С ним сержантик уже успел познакомиться.

– Мы с ним соседи. И старые друзья.

– А жених у тебя уже имеется? – не отставал тот.

– Это – военная тайна.

– Варь, хошь поглядеть? – предложил Андрей. – Дажеть фрицевские морды видать.

Рама, развернувшись, плыла в обратном направлении.

– Дай-ка я тебе диоптрии подрегулирую, – подхватился и сержант; он сблизил окуляры и, когда она приставила их к глазам, что-то еще заботливо вращал, интересуясь: "А так не лучше видно?"

Андрей не без гордости за "старую" подругу (она старше всего на год), наблюдал, с каким восхищением любуется ею "подрегулировщик" бинокля. Это и не удивительно: смазливенькая с лица, с длиннющей светлой косой, не по годам полногрудая – не девчушка, но вполне оформившаяся девушка – Варя и впрямь смотрелась эффектно.

– Так как же насчет познакомиться ближе?– приняв от нее бинокль и снова присаживаясь рядом, высказался сержантик более определенно.

– А никак. У меня уже есть жених. Спасибо, – поблагодарила Варя то ли за бинокль, то ли в качестве отказа от более близкого знакомства.

– Обратно, екарный бабай, не повезло нашему взводному! – пошутил один из подчиненных, употребив его же, видно – любимое выражение; остальные, тоже с удовольствием хрустевшие яблоками, весело хохотнули.

Вражеский разведчик, похоже, ничего подозрительного (а может, опасного) не "засек", и с гостинцами обошлось. Если, конечно, не считать таковыми листовок, сброшенных вскоре прошмыгнувшим ястребком.

Одна из порций, трепыхаясь, словно стая бабочек-капустниц, стала опускаться на акации, где в это время находились и Андрей с Федей, тоже соседом: они принесли бойцам вареных кукурузных початков, приготовленных матерями. Присутствовавший тут лейтенант приказал "собрать эту вражескую пропаганду и сжечь не читая". Ребята вызвались было помогать, но командир категорически запретил.

Этот запрет лишь разжег любопытство, но узнать, что же там за пропаганда такая, в этот день не довелось. Зато назавтра, после ухода наших, при прочесывании зарослей в надежде найти если не автомат, то хотя бы винтовку или гранату они собрали листовок до полусотни штук.

На листке размером с тетрадный слева был крупно тиснут рисунок красноармейца, воткнувшего винтовку штыком в землю и задравшего руки вверх. Правее в тексте утверждалось, будто Москва уже сдана, Красная Армия вот-вот будет разгромлена. Русским солдатам предлагалось поступать так, как показано на рисунке; таким обещалась жизнь и свобода. Кубанскому казачеству избавление "от большевистского ига"; представителей этого сословия просили оказывать "своим освободителям" помощь в выявлении и задержании укрывающихся комиссаров, коммунистов и евреев. Заканчивался текст листовки возмутившим всех (ребят было пятеро) пояснением, будто СССР означает "Смерть Сталина Спасет Россию".

На кубанских хуторах еще отсутствовало радио, давно не приходили сюда и газеты. Никто понятия не имел об истинном положении на фронтах. Но слухи о зверствах, чинимых фашистами на оккупированных территориях, просочились в самые глухие уголки и давно сделали пропаганду свою. И напрасно лейтенант опасался: ребята не поверили прочитанному. Потому что верить хотелось и надеяться на другое, сказанное товарищем Сталиным: "Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!"

Листовки решили не уничтожать, но припрятать, чтоб не попались на глаза матерям, не травили бы душу еще больше.

Чего хотелось, ребята в акациях не нашли, но кой-какие ценные вещи обнаружены были. Это десятка три винтовочных патронов; большая, хоть и изрядно продырявленная, плащ-палатка; телефонная трубка с капсюлями и шнуром. Но самой, пожалуй, интересной находкой была, конечно, сумка с новеньким противогазом: лучшей резины для пряща и придумать трудно! Особенно радовался Миша, давно мечтавший о такой игрушке.

Маску в тот же день аккуратно разрезали на полоски, вышло три пары заготовок. Впрочем, одна из лучших, по жребию, досталась не Мише, а Андрею, и прящ у него получился наславу.

Для него и тащил он два кармана отборного боеприпасу.

Балка, по весне затопляемая на время талыми водами, делила хутор Дальний на две неравные части: южная, где жил Андрей, вдвое меньше – всего в два десятка подворий.

Напротив крайних огородов торная стежка, протоптанная посередине, уперлась в неглубокую яму от замеса (когда-то делали саман). Вернее, она ее огибала, но Андрей обходить не стал, спрыгнул вниз. И тут же пожалел: отлетела пуговка, штаны соскользнули до щиколоток, а сам он едва успел выбросить вперед руки, чтоб не запахать носом

– ик-карный бабай! – сорвалось с языка услышанное недавно и чем-то понравившееся ругательство сержанта, – Ах ты ж подлая!

От "подлой" – верхней пуговицы на пояске осталась лишь сердцевина, крест-накрест прихваченная нитками... Положение, что и говорить, не из приятных: до хаты еще далековато. Оглядевшись вокруг, нет ли кого поблизости (кроме штанов, на нем ничего больше не было), он вылез из злополучной одежки, вытряхнул из правого кармана содержимое: на дне, под гравием, находился складной ножик. Надев снова и сложив боеприпас обратно, просунул левый край пояска в петлю правого, проткнул в нужном месте дырку и закрепил найденной поблизости палочкой. Пару раз подпрыгнул – штаны держались надежно.

Отойдя от замеса, увидел вдруг козу, привязанную на длинной веревке рядом с тропой. Удивился: несколько минут назад ее тут не было. Как и на всем этом кутке. Черной масти, лохматая, рога загнуты назад и в стороны. "Чья ж это худобина?" – подумал он.

Худобина тоже его заприметила и, дожевывая пучок зелени, сделала несколько шагов навстречу.

– Бяша, ты откуда свалилась?– заговорил он к ней приблизившись. – Че зенки вылупила – не ведьма, случайно? – вспомнился ему "Бежин луг" из школьного учебника.

В ответ "бяша", тряхнув рогами, попятилась для разгону, задиристо бекнула и устремилась к нему. Не ожидавший такой ее выходки, он, тем не менее, успел отскочить; при этом штаны, отягощенные содержимым карманов, опять соскочили вниз.

– Ах ты, чучела пузатая! – проворчал он, возвращая одежку на место. С жиру бесишься? А я вот тебя проучу, чтоб наперед неповадно было!

Снял с шеи рогатку, вложил в кожатку заряд. Собирался "вмазать между глаз", но, прицелившись, передумал: а ну как попадет не в лоб, а в глаз? Перенацелился в заднюю ляжку, зайдя сбоку. Стал растягивать резинки – и как раз в этот момент слух резанул надсадный вой пропеллера. Глянул вверх – над хутором завязывался воздушный бой.

Впрочем, вряд ли это можно было назвать боем: два куцекрылых мессера поочередно атаковали самолет с красными звездочками, а он лишь увертывался от их пулеметных очередей.

– Двое на одного, ах вы ж гады! – обругал их Андрей и, забыв про козу, стал из-под ладони наблюдать за происходящим в воздухе. – А наши дажеть не отстреливаются... Патроны, что ли, кончились?

Толчок под зад заставил оглянуться.

– Обратно ты? Ну и подлая ж животина!

На этот раз животина с разбегу даже оборвала веревку, отчего толчок получился ослабленным. Это ее, видимо, не удовлетворило, а только раззадорило. Видя, что готовится к очередному наскоку, он, сунув рогатку за пояс, приготовился к обороне.

– Давай-давай, посмотрим, кто кого...

Ловко увернувшись, успел схватить за рог и мигом оседлал драчунью. Хотел в наказание покататься, но не получилось: упав на коленки передних ног, промахнувшаяся жалобно заблеяла, словно прося пощады. Или зовя на помощь, которая и не замедлила подоспеть.

– Дурак ненормальный, не видишь разве, она же котная! – услышал он голос вероятной хозяйки, тоже непонятно откуда вдруг взявшейся.

– А хуть бы и котная! Нехай первая не нападает, – стал было обосновывать свои действия Андрей. Но заступница изо всех сил толканула так, что он очутился на земле. Схватившись за обрывок веревки, заслонила животное собой.

Поднявшись и, для устрашения, грозно насупившись, неудавшийся джигит подступился к ней вплотную:

– Щас как вздую, не посмотрю, что девчонка! Повтори-ка, как ты меня обозвала...

В двух шагах скорее с вызовом, чем с испугом, перед ним стояла ровесница – кареглазая, лицо слегка в веснушках, с косичками вразлет, одета в белое ситцевое платье с голубыми полосками по подолу и рукавам, незнакомая. "Не боится, подлая, – подумал он. – Дернуть, что ли, пару раз за косы? "

– Извини меня, пожалуйста... я погорячилась, – признала та поспешность рукоприкладства.

– Погорячилась она! Смотри мне, веснущатая... – не стал он ее наказывать.

Веснущатая окинула его любопытно-презрительным взглядом: босой, штаны на палочке, голопузый, дочерна загорелый, нос облупленный – точь-в-точь беспризорник... Затем взгляд скользнул выше головы – и глаза ее испуганно расширились.

– Глянь, загорелся... кажется, наш...

Андрей оглянулся и, посуровев лицом, процедил со злостью:

– Все-таки подбили, гады...

Пока шла перебранка из-за козы, в небе над хутором случилось то, чего и можно было ожидать от самолета, неспособного защищаться: оставляя за собой серый хвост дыма, все еще преследуемый вражескими истребителями, он резко терял высоту...

Притенив глаза ладонью, Андрей весь превратился в зрение. Вот от горящего самолета отделился какой-то предмет. Несколько секунд – и над ним, словно огромный ярко-белый зонт, возник, сразу замедлив падение, купол. К нему тут же устремился мессер, стреляя и едва не задев крылом...

До боли закусив губу, Андрей молча переживал; девчонка, потрясенная жутким зрелищем, сдерживать эмоции не умела.

– Мама, это что ж это такое! – теребила она обрывок веревки. – Это ж бесчеловечно – добивать под парашютом... Скорее спускайся же! – почти кричала она, словно это могло как-то помочь делу.

Между тем парашют скрылся из виду, стервятники растворились в белесой дымке. Андрей почувствовал резкую боль в плече и, прихлопнув, нащупал здоровенного овода.

– И как раз же над лиманом! – заметил вслух, досадливо взмахнув рукой; овод, выскользнув из пальцев, взмыл кверху. – А ведь там без лодки ему хана. Нужно поспешать на выручку!

Хозяйка козы, слышавшая эти его мысли вслух, шагнула к нему, но Андрей, даже не глянув в ее сторону, подхватил карманы и заторопился прочь. Девчонка раскрыла было рот, чтобы окликнуть, но замешкалась. Затем, бросив козу, догнала его и схватила за руку:

– Можно и мне с тобой?

– Токо тебя мне и не хватало! Пусти, че прицепилась? – дернул руку, но та не отпускала.

– Пожалуйста, очень тебя прошу!.. Может он ранен, понадобится перевязка, а я умею делать по-настоящему... Возьми, а?

– Отвали, екарный бабай! Сказал – нет. – Выдернув руку и не желая продолжать разговор, направился дальше, но не успел сделать и четырех шагов, как та "прицепилась" снова. Правда, без рук: зашла спереди и, пятясь, продолжала клянчить:

– Ну пожалуйста!.. Пойми же: его могли ранить, и даже тяжело... Потом ведь и сам пожалеешь, что не взял. У меня и бинты имеются, и все необходимое.

Настырность, эти ее жалобные "ну пожалуйста", а также весьма убедительные доводы поколебали андрееву непреклонность. "Конешно, лучше бы прихватить Мишку или Бориса, они и живут-то через огород отсюда, – размышлял он. – Но вдруг пацаны уже умотнули на ерик купаться. А насчет ранения она, конешно, права".

– А ты это самое... не брешешь? Ну, насчет бинтов и вобще. – Андрей остановился и внимательно посмотрел ей в глаза.

– Ей богу не вру! – заверила она горячо.

– Ха, тоже мне, забожилась!.. Дай честное пионерское.

– Честное пионерское! – охотно перебожилась та. – Не раз приходилось перевязывать раненных красноармейцев.

– Это ж где?

– В Краснодаре, маме в госпитале помогала. Берешь?

– Ла-адно, подумаю... может, и вправду пригодишься. Как звать?

– Меня – Марта. А тебя?

– Ну и имечко дали! – хмыкнул он. – Меня можешь звать Андроном. Козу тут привяжешь или отправишь домой?

– Она еще дороги не найдет, надо бы отвести.

– А это далеко?

– Нет! Вот наш огород, – показала на самый крайний.

Огород и его бывшие хозяева Андрею были знакомы: тут жил его приятель Рудик, и вот эту кукурузу, спускающуюся до самых верб, весной помогал садить. Правда, Рудик с матерью неожиданно съехали, неизвестно куда и почему... Оказывается, в их хате уже новые жильцы.

– А почему это он стал ваш – купили, что ли?

– Вообще-то он дедушкин. А мы с мамой живем у него, уже больше недели. Не знал?

– Слыхал... Веди свою дерезу, а я забегу на пару минут домой, тут недалеко.

– А ты меня не обманешь?

– Не по-онял...

– Не уйдешь без меня, – поправилась Марта. – Может, не стоит терять времени, сам ведь сказал – надо поспешать.

– Не бежать же в таком виде, – щелкнул он себя по загорелому до черноты животу. – Там знаешь, скоко комарья! Тебе тожеть без штанов и длинного рукава делать в лимане нечего – заедят. И поторопись: свистну, но ждать не стану!

Предупреждение показалось чересчур категоричным и Марта, убоявшись, что он может передумать и не зайти за нею вообще, решила предложить свой вариант, для чего пошла на небольшую хитрость:

– Андрон, пожалуйста, помоги мне дотащить Машку; она такая норовистая... я из-за нее не успею собраться. Очень тебя прошу!

– Начина-ается! – упрекнул недовольно. – Дорога каждая минута, а ты со своими машками...

– Если тебе домой только из-за рубашки, то можешь не заходить: я найду что-нибудь и для тебя, – предложила она.

Андрей глянул на солнце – оно уже близилось к полудню – и согласился: Ну, ежли так, то – пожалуй. Вот что: я с Машкой управлюсь один, а ты – дуй и пошевеливайся!

Коза, словно понимая, что говорят о ней, подошла к хозяйке и жалобно проблеяла, облизываясь.

– Пить захотела? Потерпи немножко, моя красавица. – Подняв остаток веревки и передав Андрею, новоявленная помощница убежала собираться.

Против ожидания, "норовистая" послушно следовала сзади. На подходе, завидев издали сарай, так дернула веревку, что та выскользнула из руки, бедолаге не терпелось, видимо, скорее укрыться и от назойливых насекомых.

Тропинка, по которой поднимался Андрей, пролегала по меже между огородом и полосой акациевой поросли, неширокой и негустой, с выкошенной между деревцами и сложенной в копешки травой. Сразу за акациями – хуторской проселок, за ним, до самой гравийки простиралось подсолнуховое поле.

У самого двора заросли акации словно бы расступились, дав место небольшому кудрявому терновничку. Сюда и завернул Андрей разгрузить карманы.

Нескольких кур, устроившихся здесь в холодке, появление постороннего нимало не потревожило: они продолжали шебуршиться в небольших углублениях, обдавая себя измельченным черноземом. Их предводитель и охранник – высокий, стройный петух с пышным малиновым гребнем и длинными сережками, в ярчайшем оперении – встретил чужака настороженным "кок-коко!", похожим на "стой, кто идет!". Затем смело подошел ближе, посмотрел одним оком, другим и громко прокудахтал. Андрей понял это как приветствие.

– Здорово, Петя, здорово, – сказал, выстругивая более приличную чеку для закрепления штанов. – Ух, какой ты красавчик!

В ответ на похвалу красавчик приблизился на расстояние вытянутой руки и кудкудахнул еще раз. В это время во дворе показалась Марта, и он, сняв с шеи прящ и повесив на сучок, выбрался наружу. Петух недовольно пробормотал что-то вслед.

Посреди двора, огороженного от улицы плетеным ивовым забором, завис на четырех деревянных столбиках и печной трубе, увенчанной старым, без дна, ведром, покатый навес летней кухни. Под ним на столике Андрей увидел другое ведро – новое и еще мокрое, и теперь только ощутил шершавую сухость во рту.

– Ты че, так и пойдешь? – удивился, найдя помощницу непереодетой; поискал глазами кружку, – А чем бы напиться?

– Напейся из ведра, Машка не брезгливая. Она уже в сарае?

– Ага, – переведя дух, подтвердил, напившись. – Вырвалась и галопом в холодок. А ты здря меня не послушалась!

– Правильно не "зд-ря", а "зря", – поправила она произношение. – Если ты насчет длинного рукава, то не беспокойся: прихватила и себе, и для тебя. Держи, – передала хозяйственную сумку. – Напою дерезу – и бежим.

– Мама знает, куда ты и с кем?

– Ее нет дома, а дедушка разрешил и даже похвалил.

– Я заскочу к нему на секунду, – предупредил Андрей, но в это время тот сам показался из сеней; подслеповато щурясь, приблизился.

– Здрасьте, деда! – первым поздоровался гость.

– Это ты, Андрюшка... А я сразу не понял, о каком Андроне речь. Тебя и не признать – так загорел да возмужал. Здравствуй, – подал он руку – Отчего не заходите?

Годы-невзгоды густо посеребрили голову, оставив нетронутыми лишь густые брови, из-под которых все еще молодо улыбались добрые голубые глаза. Под этим сызмалу знакомым взглядом Андрею стало неловко: вспомнил, что давно собирался, да так и не удосужился навестить уважаемого человека.

У старика было довольно необычное имя – Готлоб. Взрослые добавляли к нему слово "дед", а мальчишки звали просто Деда. От родителей Андрей знал, что Деда с дочерью, зятем и внуком Рудиком живет на хуторе Дальнем со дня основания здесь лет двенадцать тому назад его южной окраины. Эта смешанная (отец у Рудика русский), но очень дружная семья в числе других переселенцев из Ставрополья прибыла на Кубань накануне коллективизации. Вместе с казачьей беднотой создавали колхоз, назвав его "Путь вперед". Жизнь поначалу не заладилась: страшная голодовка 1933 года унесла многие жизни, особенно детские. Андрею, Рудику и еще четверым их сверстникам суждено было выжить.

Перед войной Деда несколько лет сторожил колхозный сад, и ребятам дозволялось приходить сюда "помогать". Веселое, счастливое было время! Фрукты, ягоды с весны и до поздней осени – ешь хоть лопни. А что за удовольствие носиться в догонялки, по-обезьяньи сигая со ствола на ствол, с ветки на ветку в высоких густых фундуках!

И после дружба его с ребятами не прекращалась: располагая свободным временем пенсионера, мастерил ребятам ивовые кубышки для рыбалки в лимане, раколовки (ерик кишел раками), научил многих вязать сетки. Если добавить к сказанному, что Деда любил ребят наравне с родным внуком, станет понятно, почему гость чувствовал себя смущенным.

– Собирались, Деда, да все как-то... – произнес он виновато.

– А я, признаться, по вас крепко соскучился...

– Дедушка, мы, может, задержимся, – вернулась с пустым ведром Марта, так ты скажи маме, пусть не беспокоится, ладно?

– Скажу обязательно. Желаю успеха!

Последние слова сказаны были вдогонку, и ребята скрылись за калиткой. Сразу за нею – неширокая пыльная дорога вдоль всего хутора, за нею доцветающее подсолнуховое поле, за которым в плавнях – в камыши или даже в воду плеса – опустился на парашюте летчик. Жив ли еще? ранен и куда именно? эти и другие вопросы волновали и тревожили обоих спасателей.

– Лиман – это далеко отсюда? – поинтересовалась Марта.

– С километр, не меньше. Токо вот где он приводнился...

– Хорошо, если б не приводнился, а приземлился бы на берегу.

– Рад бы ошибиться, да токо навряд: слишком хорошо знакомы эти места.

Сразу за двором, где дорога свернула в сторону балки, слева показался в подсолнухах проезд. Неширокий, но достаточно наторен: по весне возили сено. А прошлой ночью по нему протопало немало ботинок и конских копыт, которые основательно прибили сорную растительность. Свернув в него, Андрей предложил:

– Не возражаешь, если пробежимся? Хуть мы и сэкономили время, а чем скорее начнем искать, тем лучше.

Какое-то время она бежала с ним наравне, но недолго. Заметив, что отстает, притормозил и он.

– Ты че, уже и выдохлась? Дай руку, – предложил помощь.

– Не могу больше, сердце выскакивает... немножко передохнем.

Видя, что она и впрямь еле переводит дух, недовольства высказывать не стал, только заметил:

– А мне хуть бы что.

Зашагал рядом, помахивая сумкой и поглядывая в ее сторону. Марта, расстегнув спереди платья несколько пуговиц, подула в пазуху, достала оттуда носовой платок ("карман там у нее, что ли? "– подумал он) и стала промокать обильно выступившие росинки на разгоряченном лице.

Идти молча было как-то неприлично, но Андрей решительно не знал, о чем можно говорить с незнакомой девчонкой; молчала и она, тоже, возможно, находясь в подобном затруднении. Наконец, ему пришла на память сценка в терновничке, и он сказал:

– Петух у деда красивый... Ты заметила?

– Конечно! Тебе он тоже нравится? – оживилась она.

– А то! Такого на всем хуторе поискать. А еще он смелый и вежливый. Видя, что она слушает заинтересованно и со вниманием, охотно продолжил найденную тему для разговора: – Я был зашел в терен, что напротив груши, карманы освободить. Ну, и он тут с курами в холодке... Делаю свое дело, вдруг слышу: "Куд-кудах!". Глядь, а он совсем рядом. Важно так посмотрел на меня, неначи вспоминает: где это я тебя видел? Хвост дугой, перья так и переливаются, будто райдуга после дождя...

– Надо говорить "радуга", без "и" краткого... Это он у тебя угощения просил, – пояснила Марта, улыбаясь; она тоже все дольше и смелее задерживала на собеседнике взгляд. – Его научил выпрашивать дедушка, но он и другим проходу не дает. Стоит только мне во дворе присесть, тут как тут: "Куд-кудах, дай вкусненького!". И какой умница: возьмет из рук угощение – и сразу зовет подружек, сам никогда не съест. Настоящий рыцарь! Я его очень люблю.

– То-то он и обиделся, когда я уходил, не угостив: что-то бормотал мне в спину. Ну ты как, отдышалась?

– Ой, бежим, уже отдохнула, – спохватилась она. – Только не очень быстро, ладно?

Держась несколько впереди, Андрей стал оглядываться чаще – якобы для того, чтоб не отрываться, а на самом деле – из интереса, каковой начинала вызывать в нем новая знакомая. Оказывается, вовсе она не "подлая", как обозвал он ее про себя там, в балке. Скорее, дажеть красивая. Токо больно уж нежная с виду. Сказано – городская: проходит лето, а она загореть не успела...

Марта, полагая, что привлекает внимание своим жалким видом, в ответ смущенно улыбалась, говоря про себя: не думай, я вынесу это испытание – и бег, и жару, и любые трудности!

– А ты че, в марте, что ли, родилась? – пристроившись о бок и намеренно сбавив темп, спросил он.

– Почему так решил?

– Да у нас это самое... телочку корова в марте привела. Ну, мы ее так и назвали -Марта. Я и подумал...

– Скажешь, тоже!.. – улыбнулась она. – Просто мне дали чисто немецкое имя.

– Поп, что ли?

– Почему? Мама с папой. А они по национальности немцы.

– Ка-ак – немцы?.. ик-карный бабай! – Андрей резко остановился. – Ну и лоп-пух же я!

Марта, проскочившая немного дальше, вернулась озабоченная:

– Что случилось? Что-нибудь забыл?

– Наоборот – вспомнил, – холодно произнес он, поставив сумку к ее ногам. – Забери и возвращайся: тебе со мной нельзя.

– Нельзя? Но почему-у?

– Долго объяснять... Вобщем, я передумал.

0шеломленная неожиданным поворотом дела, Марта, казалось, лишилась дара речи. Недоуменно смотрела, как, набычившись, удаляется ее еще мнуту назад дружелюбно улыбавшийся единомышленник, к которому она успела проникнуться благодарностью и симпатией. Какая ж муха его укусила вдруг?..

Но вот он остановился, словно одумавшись. Помедлив, развернулся и, глядя под ноги, ускоряя шаг, затрусил в обратную сторону. Пробегая мимо, на нее даже не глянул. На этом ее оцепенение кончилось, она кинулась следом, решительно остановила:

– Объясни же, что случилось... Не молчи! Отказался от поиска?

– Ниче не отказался! Вот токо сбегаю за рубахой.

– Но ведь я же взяла и для тебя! ...

– Ну, это самое... Вобщем, я еще седни не завтракамши.

– Я и поесть прихватила.

Запас причин был явно исчерпан, а истинную называть не хотелось. Выручили босые ноги – именно их разглядывал он все это время:

– Кроме того, я забыл про обувку, а там знаешь, скоко разных колючек!

– Почему ж не сказал мне во дворе? – не сдавалась и она. – И я не сообразила, а дедушкины чувяки были бы тебе в самый раз. Хочешь – сбегаю? Сам ведь сказал: дорога каждая минута.

Не хотелось Андрею иметь дело с незнакомыми немцами, но все возможные отговорки были исчерпаны. Ничего не оставалось, как выложить правду в глаза.

– Ежли хочешь знать, то я немцам не доверяю.

– И мне тоже? Но почему? – искренно удивилась она.

– А ну как вы заявились к нам на хутор, чтоб шпионить на фрицев, когда придут.

Пальцы, крепко державшие его руку, враз разжались, лицо потускнело, на глазах сверкнули слезы. Спросила голосом, дрожащим от обиды:

– Ты так решил потому, что мы одной с ними национальности? Раз серый, значит, волк – так по-твоему?

– Ну, не совсем так. Про теть Эльзу, что жила до вас, я бы плохо не подумал, хуть она и немка. Их все у нас знают. Но они с Рудиком куда-то делись, а на их месте – вы. Почему?

– Тетя Эльза – мамина сестра, они даже двойняшки... – Слезы капали с ее ресниц, растекались по щекам, но Марта говорила без всхлипываний, лишь подрагивавшие губы выдавали глубину ее обиды, – Они уехали потому, что на них могли донести фашистам. Или ты не знаешь, что дядя был у вас секретарем партячейки?.. А там, где они сейчас, их никто не знает.

Андрей вспомнил, что отец Рудика действительно был, как говорили, партейный; он в числе первых ушел добровольцем на войну. Ежели все так, как она говорит, то на этот раз погорячился он.

– А твой где отец? – поинтересовался, заметно подобрев.

– Мой папа тоже красный командир и воюет против фашистов!

– Ну, ежели так, – пошел на попятную, – то извиняюсь. Беру свои слова назад.

Однако теперь Марта, отвернувшись, заходилась энергично всхлипывать, тереть глаза и шмыгать носом.

– Здрасьте, опомнилась!.. – Дотронулся до плеча, принялся успокаивать: – Не плачь. И не обижайся: не за себя я испугался, за него. Больше не буду, слышишь? Идем, а то зря время теряем. Видишь, я уже выражовываюсь правильно.

– А как же с обувкой? – улыбнувшись сквозь слезы и перестав всхлипывать, напомнила она.

– А, ерунда, не привыкать!

Обидное недоразумение было так же скоро забыто, как и возникло, а потерянное время решили наверстать бегом. Большая половина проезда оставалась уже за спиной, когда Марта начала-таки отставать; он подал руку:

– Потерпи, вон уже и край виден. Выскочим из этого пекла, а там должен быть свежий ветерок.