Текст книги "Необыкновенные приключения юных кубанцев"

Автор книги: Федор Тютерев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

– Жаль, не за что, а то взять бы спичек, – пожалел Андрей. – С кресалами мороки много.

– Кресало – это огниво, что ли? – уточнила Марта. – В следующий раз, как придешь – напомни: у нас еще десятка два коробков, если не больше.

– Спасибо, напомню. Ты дальше не ходи, дедушка ждет, – подал он руку перед входом на территорию.

– Проведу до выхода, ладно? – попросила провожатая.

Прошли за ограду. Похоже, о предстоящей ярмарке станичники были извещены заранее: на столах лежало немало всякой сельской всячины – от овощей до мелкой живности. Продавцы и покупатели – старухи, молодайки, подростки. Много народу у ларей, кучкуются в ожидании обещанного дефицита.

Впрочем, наших героев все это абсолютно не интересовало. Неспеша дошли они до противоположного края. У выхода Андрей снова напомнил:

– Все. Возвращайся. Пока!

– Когда ждать еще?

– Не раньше, как через неделю: делов пока – навалом.

– Привет от меня всем-всем!

До выхода оставалось каких-то два шага, когда у калиточного проема возник мужик угрюмого вида, объявив:

– Тута ходу нэма!

– Это еще почему? – возмутился Андрей.

– По качану. Кажу – выход с того боку. Провалюй! – грубо втолкнул обратно.

– Видала? – вернулся он к Марте. – Только что выпустил двух бабок, а меня – ни в какую. Говорит, выход с той стороны. Что бы это значило?

– Неужели готовится облава? ... – упавшим голосом прошептала она, побледнев так, что обозначились веснушки.

– Да ты не боись! Не выпустят и там, перелезем через забор.

Поспешили на выход. Уже издали заметили: и тут дежурит полицай. Просто, заходя, в тот раз не обратили на него внимания. Стали наблюдать. Бритый, одет прилично, выглядит добряком. Вот только глаза – так по сторонам и стреляют. Женщина с хозяйственной кошелкой вышла беспрепятственно. Без задержки вошло двое пацанов: один коренастый, лицо в крупных оспинах, второй помельче, в линялой рубахе, коротких штанах, с облупленным носом. А вот девчонку лет тринадцати, хотевшую выйти за калитку, остановил.

– Ты почему ж уходишь, не дождавшись, ай спички в доме не нужны? спросил участливо, с улыбкой.

– Шпычкы-то нужни, та грош нэмае...

– У немцев большой праздник, поэтому детворе будут отпускать бесплатно, – понизив голос, пообещал бритый "по секрету".

– А чи вы нэ обманюетэ? – усомнилась было та.

– Конешно, кто без грошей, тем дадут меньше – по коробку спичек и брусочку мыла, но и за то спасибо. Иди вон к тому ларьку, займи очередь, а то может и не хватить!

Поверив лжи полицая, девчонка вернулась.

– У меня отпали всякие сомнения, – сказал Андрей. – Нужно драпать, пока не поздно!

Южная сторона забора примыкала к лужайке, по-местному именуемой подыной. Сквозь штакетины видны увядающие лопухи, будяки, невысокий пыльный кустарник. Оглядевшись, не следит ли кто внутри базара, приблизились к забору. Присев, Андрей скомандовал:

– Залазь мне на плечи; – когда она, держась за штакетины, взобралась, выпрямился. – Заводи ногу на ту сторону... цепляйся носком за рейку... теперь другую... прыгай!

Перемахнул сам – Марта сидела с болезненной гримасой, держась за щиколотку правой ноги.

– Никак вывихнула? . .

– Похоже на то... больно – не могу...

– От же ек-карный бабай! – "выругался" он впервые с тех пор, как пообещал "не буду". – Идти не сможешь? Давай попробуем. Хватайся мне за шею.

Он наклонился, помог ей подняться. Но даже незначительная нагрузка на больную ногу вызвала столь резкую боль, что пострадавшая громко застонала.

– Надо бы сперва вправить вывих... Тебе не приходилось?

– Было дело... Довольно неприятная штука. Но – потерпи, раз так.

Снял туфлю, взялся за ступню обеими руками, резко дернул. Марта вскрикнула, и через минуту из-за куста вынырнул полицай. В незаметно подкравшемся Андрей узнал... своего соседа.

– 3драсьте, дядя Пантелей! – впервые столь вежливо поздоровался он. Как вы тут оказались?

В душе презирая его как предателя, он при встречах держался лояльно: здоровался и с ним, и с Мархвой Калистративной. Несколько обрадовался, что "попался" именно сосед: может, поспособствует уйти от облавщиков.

– Я-то тут по дилу, – холодно буркнул сосед, – а якого биса вы по заборах шастаетэ?

– Шли вот с нею на хутор, зашли на ярмарку, – пояснил он, забыв перестроиться на его диалект. – Стали выходить, а нас не пускают. Ну, мы и решили через забор. Да только она неудачно спрыгнула... кажись, сломала ногу. Это ж Марта, вы должны ее знать: ее мама работает секретаршей у самого коменданта, – добавил для верности.

– Шо, зовсим поламала, шой ходыть нэ може?

– Ну, может, и не "зовсим", но сильно подвернула.

– Ось тут нэдалэчко стоить якась машина, я попросю шохвера, вин одвэзэ вас на хутир.

– Ей теперь не до хутора... Хай посидит с часик, пока боль утихнет, и я отведу ее до дому, – предложил он свой выход из положения, но полицай повысил голос: – Шо сказано, тэ й робы! Поможи ий дойты до машины.

При их появлении с кузова крытого брезентом грузовика спрыгнул рыжий чубатый верзила.

– Ось, прыймы. Та нэ здумай отпустыть! – приказал Пантелей. – Може, це як раз ти, шо нашкодылы.

Верзила кивнул понимающе, легко пересадил обоих через задний борт в кузов, запрыгнул сам.

– Дять, за что нас схватили? – обратился к нему Андрей. – Мы никакого преступления не сделали! И вобще, что происходит?

– А то, шо якись пацаны – понял, нет? – напали ночью на стан... на комендатуру то ись. Охрана на минуту отлучилась, а они тем временем выпустили из каталажки – понял, нет? – аж двох арестованных бандитов. Вот их и хочут теперь заловить – понял, нет?

– Мы к этому никакого отношения не имеем. Я – вчера только с хутора, никого тут не знаю, кроме вот ее. А она – дочь секретарши здешнего коменданта. Как его звать, не знаешь? – спросил у Марты.

– Господин Безе. Вы должны его знать, если бывали в комендатуре. Отпустите нас или сообщите ему или маме – он даст такое распоряжение. А мама еще и отблагодарит. Пожалуйста, прошу вас!

– Отпустить, сообщить. . – вслух прикидывал рыжий. – Надо бы, конешно, но – слыхали приказ главного?

Послышался свисток вроде милицейского, затем громкая немецкая речь. Заработал мотор, грузовик тронулся с места. Марта – они сидели на откидной скамье рядом – шепнула на ухо:

– Приказано подать машину ко входу на рынок. Сейчас начнется...

– Вы шо там шепочетесь? А ну марш аж до кабинки – понял, нет?

Ничего, однако, не "началось ". Остановились у ворот. Тут уже поджидала большая толпа подростков, в основном мальчишек, и с ними тот, бритый и прилично одетый полицай.

– Откинь борт и помоги ребятишкам подняться наверх, – приказал он рыжему, но не строго – с улыбочкой на лице.

Ребята тянули руки, и тот втаскивал их под брезент. Никто не протестовал, напротив: слышался непринужденный разноголосый гомон и даже смех.

– Чему это вы все радуетесь? – спросил Андрей у коренастого, с оспинами на лице пацана, виденного ими ранее и поднявшегося одним из первых в кузов.

– Ты че, не понял? – удивился тот. – Съездим на склад, поможем нагрузить машину, а нам за это спички, карасин и мыло – бесплатно!

Вскоре вместительный кузов оказался набитым до отказа; было слышно, как закрепили задний борт, даже не вместив всех желающих получить дефицит бесплатно. Андрей смекнул, что можно, прорезав брезент, выпрыгнуть – и никто их обратно загонять не станет. Попросил Марту подняться – из-за нехватки места она сидела у него на коленях – чтобы достать из кармана складник. Но машина дернулась и стала быстро набирать скорость; вырулив на дорогу, шофер дал газ...

Куда везут, в какую сторону? Из-за вздыбленной дорожной пыли определить было невозможно. Вскоре, впрочем, он сориентировался: слева показались развалины взорванного нашими при отходе хлебного элеватора. Значит, везут к железнодорожной станции.

Наконец грузовик остановился. Вместо рыжего сзади оказались два гитлеровца с автоматами. Они откинули борт, кузов стал пустеть. Андрей попросил рябого помочь ссадить сестру, сказав, что у Марты неладно с ногой. Тот, взяв ее под мышки, поддержал, пока он снизу подхватил на руки. Щиколотка еще болела, но "уже не так".

Из кабины вылез третий немец – щеголеватый, в черной форме, со знаками отличия, которых Андрей не знал, но догадывался: высокое начальство.

– Репьята! – обратился к детворе на ломаном русском. – Фсем паташоль плише. Слюшай меня корошо. Ме вас сапыль скасайт... как это? ... што... склат, на котори... нушни нам товар... ехайт ната на поест. Ви тут потоштайт, никто ухотит нелсья!

Сделав такое объявление, офицер ушел, наказав что-то автоматчикам.

Злополучные грузчики разделились на две группы (семеро девчонок несколько в сторонке), переговаривались, глазели по сторонам. Место, в общем-то, большинству хорошо знакомое: слева подъездные коммуникации к элеваторским зернохранилищам; спереди – метрах в сорока, – довольно высокая железнодорожная насыпь, откуда доносилось шипение невидимого из-за вагонов паровоза; справа – продолговатое кирпичное здание вокзала; рядом с ним импровизированный пристанционный базарчик с двумя грубо сколоченными столами под развесистой гледичей (по-местному – дикой акацией). Оттуда глазело несколько женщин-торговок.

Андрей отозвал Марту в сторонку:

– Который ушел, он не сказал, куда и зачем?

– Нет. Приказал этим глядеть в оба и все.

– Ты это самое... Когда вернется, поговори с ним по-вашему. Скажи, что вы с мамой тоже немцы, что она давно уже сотрудничает с новой властью. Напомни, что работает секретаршей у здешнего коменданта. – Марта отрицательно повертела головой, но он не дал ей возразить. – Прибреши, что вы с нетерпением ждали ихнего прихода и все такое. Он тебя верняк отпустит.

– Нет, Андрюша, я этого делать не стану, – наотрез отказалась она. Обоих нас он не отпустит, а без тебя мне ни свобода, ни даже жизнь не нужна. Вместе кашу заварили, вместе будем и расхлебывать, чем бы это ни кончилось.

– Ну и напрасно! Нужно попытаться использовать этот единственный шанс: спасешься сама, а может, с помощью мамы и меня выручишь.

– Пока доберусь до мамы – я ведь не только станицы не знаю, но даже, где она работает – тебя уже увезут.

– Спросишь, люди подскажут. Зато хоть ты не пострадаешь. Я не хочу, чтоб из-за меня...

– Нет! И слушать не желаю. Вовсе не из-за тебя. А шанс не единст венный: мама вот-вот придет домой обедать...

– Вчера она не приходила, – перебил он.

– Впервые за все время. Придет, узнает, что я не вернулась, как пообещала дедушке, и сразу догадается. Не пройдет и полчаса, как она появится здесь.

– Сегодня все идет нам назло. Поэтому я не советую, я приказываю: делай так, как я...

Разговору помешал подошедший к ним рябой.

– Вы не здешние... Держитесь отдельно да и своих я знаю почти всех. Чо такие невеселые? – Лицо его светилось добродушной улыбкой, и несмотря на крупные оспины, казалось довольно красивым.

– Да, мы случайно попали в вашу компанию, – ответил Андрей, недовольный, что помешали разговору. – А ты напрасно радуешься! Не знаешь, в какой переплет попал...

– Ты на что намекаешь? . .

– Так вас же надули! Не за товаром повезут нас на поезде.

– Почему так думаешь?

– Не думаю, а знаю совершенно точно. Нас с сестрой схватили намного раньше, и тот чубатый, что помогал влезть на машину, он говорил совсем другое. Будто ваши пацаны выпустили из каталажки арестованных бандитов. Их, мол, решили "заловить" и узнать, кто именно это сделал.

– Брешет: ничего этого не было, – заверил рябой.

– Я тоже так подумал. А посля узнал – немного волоку по-фрицевски – что на самом-то деле нас хочут угнать в Германию.

– Как – в Германию? Ах, гады! Ну, козел! – скрипнул зубами рябой, пригрозив кому-то, по всей вероятности, в станице, – я тебе устрою...

– Никому ты теперь ничего не устроишь, – заметил Андрей, кивнув в сторону охраны.

– Да? Ты не знаешь Степана Голопупенка! Гад я буду, если не убегу прям отсюда. Спасибо, что предупредили, – пожал он обоим руки. – Как зовут-то?

– Меня – Андрей, а сестру – Марта. Но учти: они гнаться не станут пристрелят и все.

– Нехай лучше убьют на родине!...

Степан вернулся к своим, стал что-то с ними обсуждать. Затем вчетвером перешли на край, от вокзала, озираясь на автоматчиков. А те поначалу стояли врозь, затем сошлись вместе: тот, что стоял от базарчика, не смог прикурить – отказала зажигалка. Пройдя к напарнику, он закинул автомат за спину, прикурил сигарету, и они, поглядывая в сторону девчонок, стоявших отдельно и ближе к ним, стали увлеченно что-то обсуждать.

Первым с места сорвался Степан. Следом – еще трое. Стража среагировала с опозданием: схватились за оружие, кода те отдалились на добрых два десятка метров. Стрелять поверх ребячьей толпы было несподручно, нужно было ее обогнуть, что один и сделал. К тому времени беглецы, пригнувшись и кидаясь из стороны в сторону, отбежали еще дальше. Автоматная очередь настигла последнего: взмахнув руками, паренек упал без крика...

Стрельба привлекла внимание людей на насыпи, но пожелавших перехватить беглецов не оказалось. Стрелявший прошел к убитому, носком сапога перевернул лицом кверху. Оно было окровавлено, а малец мертв.

После такого происшествия ребят пинками и окриками сгрудили в плотный табунок и в дальнейшем держали под дулами наизготовку.

Под гледичей начали появляться разбежавшиеся было торговки. Забрав свои ряженки да семечки, смывались. Лишь две из них несмело, с остановками, приблизились к убитому. Автоматчики не обращали внимания, и мальца унесли.

Еще через четверть часа вернулся офицер. Спокойно выслушал доклад о случившемся, дал какие-то указания, и под строгим конвоем горе-грузчиков увели наверх, где на запасном пути их поджидал состав из десятка вагонов. В товарняк, что стоял впереди паровоза, по свежесколоченному трапу затолкали упиравшихся мальчишек и хнычущих девчонок и задвинули тяжелую, на колесиках, дверь...

Яркий день остался по ту сторону, по эту – полумрак и духота. Два узких окошка вверху да голый, притрушенный застарелым мусором, пол – вот и все "удобства". Когда глаза приспособились к сумраку, на лицах большинства узников можно было прочесть растерянность, отчаянье и страх. Девочки, сбиваясь в отдельный угол, продолжали хныкать и растирать слезы по лицу.

– Пройду к ним, – сказала Марта. – Объясню, что происходит и попробую успокоить. Заодно познакомлюсь, теперь у нас судьба общая.

– Говори, что мы с тобой брат и сестра, – посоветовал Андрей. – А я займусь ребятами.

Он протиснулся в самую гущу.

– Кончай, братва, шуметь и послушайте, что я вам скажу! – попросил внимания. Шум поутих. Девчонки, переставая хлюпать носами, тоже придвинулись вплотную. Стало слышно, как пшикает стоящий под парами локомотив. – Вы верняк не знаете, что с нами случилось. Я малость волоку по-фрицевски и из ихних разговоров кой-чего усек. Так вот, нас заманили под видом спичек и мыла, а теперь еще и заперли в этой духотище не для того, чтоб везти на какой-то там склад! Мы им понадобились, чтоб спастись от партизан.

Это открытие вызвало глухой ропот.

– А хиба тут е партизаны? – усомнился шкет лет двенадцати.

– Не перебивай, дослушай до конца, – посоветовали ему, и Андрей продолжил:

– Вы думаете, что в тех вагонах, позади паровоза? Не знаете. А я разобрал из ихнего разговора: в них пшеница и картошка. А еще разное награбленное добро. Теперь они хочут все это сплавить в свою фрицевскую Германию. А чтоб партизаны не пустили под откос, прицепили спереди вагон с детворой. Теперь про партизан: и тут е, и повсюду на кубанской земле, особенно вдоль железной дороги, – явно закусил удила Андрей. – Фрицы токо про них и долдонят: партизаны мерещутся им под каждым мостом, под каждым кустом вдоль дороги и в каждом камыше, ежели я правильно понял. И спасти нас теперь смогут только партизаны.

Видя такую его осведомленность, товарищи по несчастью стали задавать вопросы. Некоторые ставили его в тупик. Но он решил, что если где и подзагнет, вреда не будет. Главное – успокоить и вселить хоть какую-то надежду на благополучный исход.

– А як партизаны узнають, шо в вагони мы? – спросил кто-то.

– Думаешь, они не догадливые? Зачем нужен вагон спереди паровоза? И потом, – пришла более убедительная догадка, – фрицы верняк прикрепят на вагон объявление. Большими, конешно, буквами, чтоб можно было прочитать издаля.

– А если не спасут партизаны, что будет с нами потом? поинтересовалась девчушка с вьющимися кудряшками и миловидным личиком, на вид лет двенадцати.

– Об этом у них разговоров пока не было... Но я думаю так: отпустят на все четыре стороны, как только проедем партизанскую угрозу.

Его ответы вернули заложникам некоторое присутствие духа. Вернувшись в свой угол, девчонки окружили Марту. Мужская часть строила предположения, как же все-таки пойдет дело дальше: станут ли кормить, будут ли выводить до ветру или придется ходить в угол вагона. Выдастся ли случай задать лататы, как это сделал Степка Голопуп (его знали многие как отчаянного заводилу).

Спустя час, а может, и все два, паровоз вдруг ожил: задышал чаще, коротко свистнул, вагон дернулся, и под колесами сперва нечасто, потом во все возрастающем темпе застучали стыки. Вернулась Марта в расстроенных чувствах.

–У тебя ножик острый? – спросила, присев рядом.

– Конешно. А зачем он тебе?

– Надо спороть с платья синие ленточки. И немедленно.

– Зачем? – удивился он. – Пацаны, а ну отвали, дайте поговорить с сестренкой! – Те послушно отодвинулись.

– Ты, возможно, не обратил внимания... Когда мы были еще внизу, эти два верзилы пялили глаза на девочек. И говорили такие гадости... У меня сердце кровью обливается, как подумаю!..

– Уж не снасильничать ли собираются?

– Именно так... Даже Лена с Нелей, вон те, что постарше, догадались, хоть и не понимают их языка. И особенно не избежать этого мне.

– Почему так решила? – обеспокоился не на шутку Андрей.

– "А вон та, в платье с синими полосками, – настоящая конфетка! " Так, если слово в слово, сказал обо мне один из них. И добавил: жаль, мол, что старшой заберет это лакомство себе...

– Что ты говоришь! – ужаснулся Андрей.

Вот я и подумала: нужно поскорее убрать с платья это украшение – буду не так приметна.

– Полоски убрать нетрудно. Но ты больше приметна другими своими украшениями. Как быть с ними?

– Ты о чем? – не поняла она.

– Будто не знаешь: привлекательная мордочка, стройная фигурка. А особую похоть вызвали у них, мне думается, твои выпуклости спереди. Их тоже надо бы убрать.

– Груди что ли? Но как же их уберешь...

– Придумать надо. Ленты в темноте спороть не получится, но мы отчекмарим их вместе с подолом. Платье длинное, и три сантиметра его почти не укоротят. Как и рукава.

– И зачем только я его напялила, такое приметное! – пожалела она.

– Лучше б ты родилась не такой красивой, – в свою очередь пожалел и он. – Но я тебе помогу. Лицо мы обезобразим, с помощью слюны и пыли. Косы расплетем, волосы перепутаем. Будешь выглядеть, как полоумная идиотка, на которую и смотреть-то противно. Не возражаешь?

– Конечно, нет! Спасибо, что додумался.

– А вот сиськи... их надо примотать туго-туго, чтоб стали, как лепешки Наверно, больно будет, они ведь у тебя еще твердые.

– Потерплю. Только чем примотаем?

– На мне новая майка. Сделаем из нее широкий бинт, но чтоб хватило обмотать тебя раза два-три. А закрепим примотку лентами.

– Ты у меня такой сообразительный! – Исполненная благодарности, она обняла его и приникла щекой к лицу.

Через некоторое время состав сделал остановку на какой-то станции. Взобравшись на плечи высокорослого крепыша по имени Серега, Андрей через зарешеченное окошко хотел сориентироваться, куда их завезли. Но не удалось: никаких построек видно не было; похоже, что стоят в тупике. Оставив вагон здесь, паровоз куда-то укатил.

Еще засветло (если можно так сказать про полутемный вагон) они с Мартой успели управиться со всем, что намечали. Переделывая "выпуклости" в "лепешки", он поинтересовался:

– А что это твердое под левой сиськой?

– Твой вчерашний подарок, – пояснила бывшая именинница. – Я догадалась прихватить его утром с собой.

– Нашла место! Давай мне в карман. А то потеряешь.

– Не потеряю. Низ лифчика двойной, я, когда ты сидел отвернувшись, сделала прорезь в чашечке, и наш талисман там, как в кармашке.

– Ты сурьезно веришь в талисманы? А по-моему, это такая же выдумка, как про бога или этих, как их, аллаха, будду и прочих.

– А я в талисман верю. И он отведет от нас всякие беды.

– Пока что этого не вижу... Вот теперь ты похожа на пацана, – проведя ладонью по спине, а затем спереди, сказал Андрей, довольный своей работой.

В темноте и неизвестности время тянулось томительно медленно... Хотелось есть, а еще больше – пить. Дневная духота стала несколько спадать, но воздух в вагоне становился все более спертым, поскольку кое-кто "сходил" в угол. Разговоры стихли, все стали укладываться на ночь. В отличие от ребят, улегшихся покотом, девочки решили коротать ночь сидя, плотно прижавшись друг к дружке, чтоб не мерзнуть: почти все они были одеты в легкие платьица или кофточки. Марта примостилась рядом с "братом". Андрей укрыл ее пиджаком, а голову она пристроила ему на грудь.

Но уснуть не успели. Снаружи послышался веселый, похоже – пьяный, смех, клацнул засов, и дверь со скрежетом отошла. В узком проеме блеснул свет, в вагон поднялись двое. Кое-кто вскочил.

– Лешаит! фсем лешайт! – приказал, задвинув дверь до упора, офицер.

Неожиданные посетители, раздвигая ногами лежащих, направились в угол к девчонкам. Те сидели, опустив книзу лица, так как свет от электрического фонарика слепил глаза. Один из охранявших, беря за волосы, поворачивал их к свету, разглядывал каждую, пока не осмотрел всех семерых. Кончился осмотр тем, что отобрали троих: Лену. Нелю и малявку с вьющимися кудряшками. Их подняли и стали подталкивадь к выходу:

– Пошоль, пошоль!

Чувствуя недоброе, старшие упирались, плача навзрыд. Меньшая визжала, как резаная, вырывалась из рук охранника, пока тот не передал ее поджидавшему внизу напарнику.

Когда снова клацнул снаружи запор и стих плач уводимых, в притихшем вагоне послышались голоса:

– А нашо их забралы?

– Ты чо, идоси не знаешь?

– Невже ж совисти хватэ? Светки ж ще и трынадцяты нема.

– От же гады! Хрицы прокляти!

Андрей расслышал, что Марта всхлипывает. Обнял, принялся успокаивать:

– Не плачь, слышишь? . . Что ж теперь... теперь уже ничем не поможешь. Ты из-за девочек?

– И за них, и за себя страшно. Они ведь долго искали меня. По полоскам на рукавах платья. Я чуть не умерла от ужаса: ну как найдут здесь... – И она опять залилась слезами.

– Не переживай так, – заходился он уговаривать. – Видишь, все обошлось. Первый раз сработал талисман. Да ежли б и нашли... офицер увидел бы, какая ты страхолюдная и заехал бы в морду этому черту. За то, что хотел подшутить над своим начальством.

– Ты так думаешь? – перестала она всхлипывать.

– Уверен. Ты сейчас похожа не на конфетку, а на эту, как ее, на кикимору болотную. Да и платье-то оказалось бы без приметных полосок.

– Ночью-то, может, и пронесет, но днем...

– Да, надо что-то предпринимать... Поговорю с братвой, придумаем, как обезопаситься. Безвыходных положений не бывает.

Уговоры несколько успокоили ее и приободрили. Вскоре она задремала, но и во сне изредка судорожно всхлипывала.

Андрей уснуть больше не смог. Размышлял, что бы такое придумать для спасения не только своей ненаглядной, но и оставшихся четырех малолеток.

К утру все продрогли и потому проснулись раньше, чем в вагоне начало сереть. Послышались приглушенные разговоры. Находившиеся поблизости Сергей Попченко со станичниками о чем-то совещались. Андрей шепнул Марте, что хочет принять участие.

– Об чем разговор, пацаны? – подключился и он.

– Думаем как бы сбежать, – сказал Серега. – Хочем надрезать доски в полу, чтобы в подходящий момент проломить дыру и смыться.

– Одни или с девчатами?

– Надо бы всем. Но – как получится.

– "Как получится" – не пойдет, – возразил он. – Неужли душа не болит за землячек? Ведь эти гады тремя не ограничутся. А до Германии еще далеко.

– А ты вроде обнадеживал, что нас освободят партизаны, – поймал его на слове пацан по кличке Сухарь.

– На партизан надейся, но и сам не плошай, – переделал он известную поговорку на свой лад. – Это когда еще будет!

– В следующую ночь мы их просто не впустим. Застопорим двери с помощью, например, ремня.

– Не ночью, так днем зацапают, – возразил Андрей. – Нет, это не выход!Я предлагаю другое: как токо они задвинут дверь и направятся к девчонкам, давайте все, сколько нас есть – а нас на каждого из них по десятку – разом набросимся, свалим, кляп в пасть, коленкой на горло и... ну, там видно будет.

– А третий – вдруг он с автоматом? – Это опять подал реплику Сухарь.

– Навряд. А чтоб не догадался, что происходит внутри вагона, подговорим девчат, чтоб погромче кричали. Когда пистолет офицера окажется в наших руках, приоткроем дверь и кокнем его в упор. Машинисты навряд чтоб...

Совещание прервано было возней снаружи. Отъехала почти на всю длину вагонная дверь. Посветлело, внутрь хлынул свежий воздух. В вагон по приставленному трапу поднялся офицер. Потянув носом, брезгливо сморщился.

– Сейдшась ви путет тишайт свеши востух. Фсем вихотит нис – пистра! распорядился он.

Андрей быстренько стер с лица Марты излишний марафет ("перебор тоже опасен"), перепутанные волосы уместились под кепкой, пиджак тоже отдал ей. Осмотрев, сказал с удовлетворением:

– Ты стала неузнаваема. Даже я сомневаюсь, что вижу тебя, а не какую-нибудь замухрышку.

Спустившихся вниз построили в колонну по два и куда-то повели под бдительным присмотром. Что за станция, узнать не удалось и сегодня, так как она оставалась в стороне. В промежутках между соседними колеями там и тут видны скелеты обгоревших вагонов, черные рваные цистерны, сваленные набок.

Привели в некое полупустое помещение, стоящее на отшибе. Здесь их ждала молочная фляга с водой и кружкой, и возле нее сразу образовалась очередь жаждущих напиться. Двое в гражданском приготовили завтрак – хлеб и какое-то варево. Оно оказалось с неприятным запахом, невкусным. Но голод не тетка ели, хотя и с явным отвращением. Марта отказалась наотрез:

– Не могу эту гадость проглотить, с души воротит...

– Привыкай. Лучшего от них не дождешься.

Но уговорить не получилось, и Андрей съел обе порции, а хлеб, свой и ее, сунул в карманы пиджака:

– Проголодаешься сильнее – съешь, он вроде ничего.

В этом помещении продержали почти до обеда. Затем строем погнали ли обратно. Уже издали они заметили надпись на "своем" вагоне: короткое слово "Д Е Т И", выведенное белой краской, занимало треть боковой площади. Впереди него стоял теперь пассажирский вагон, за ним – платформа с балластом, поверх которого лежали несколько рельс и с десяток шпал. Метрах в десяти от нее виднелась дрезина.

И еще одно новшество: широкий вход в вагон забран решеткой из толстых реек, которая откидывалась книзу, служа в то же время и сходнями. Пол внутри посыпан ракушечником. У входа – фляга с водой и кружкой. В углу, служившему отхожим местом стояла алюминиевая кастрюля с крышкой. А в девчачьем... сидели уведенные ночью.

Вид у девочек был жалок, если не сказать ужасен. У Нелли лицо в синяках, опухшая нижняя губа искусана. У Лены надорвано, к тому же, платье спереди так, что видна грудь, тоже с кровоподтеком, но она наготы даже не замечает. Самая младшая, Света, прислонилась к ней мертвенно-бледным личиком и кажется спящей. От них все еще несло винным перегаром...

Решетку подняли, закрепили. Состав, громыхнув буферам, тронулся с места, набирая скорость. Снова из-под колес понеслось надоедливое "тук-тук тук-тук". 3а насыпью мелькали телеграфные столбы, проплывали поля, оставались позади речушки и перелески, небольшие населенные пункты. Один красивый пейзаж сменялся другим, вот только сквозь слезы все это было плохо различимо...

Часть вторая

Необыкновенные приключения юных кубанцев

К а к п о м н и т читатель, знакомый с первой частью нашего повествования, состав с награбленным на Кубани добром предназначался для отправки в Германию. Так полагала Ольга Готлобовна, так теперь считали и Андрей с Мартой. Правда, вагонов пока маловато, всего десяток, но их, видимо, добавится в пути. Поставленный впереди их товарного вагона пассажирский заселили двумя десятками вооруженных солдат. Причем, пожилого возраста; возможно, по приезду их тут же демобилизуют как выслуживших положенный срок. Платформа с рельсами и шпалами – на случай, если путя окажутся поврежденными. Дрезинщики будут ехать впереди состава и заблаговременно предупредят машинистов – так рассудили ребята. Теперь, предположили они, ехать будут не только днем, но и по ночам.

Но ошиблись: еще не свечерело, как поезд снова остановился на каком-то глухом полустанке. Как оказалось, на ночевку, и с наступлением сумерек у вагона впервые поставили часового.

Андрея, Серегу и Сухаря это новшество огорчило, так как шанс "смыться", прорезав в решетке лаз, сошел на нет. А у Марты появилась надежда, что девочек – а значит, и ее – оставят в покое – неужели ж позволят себе бесчинства на глазах у старших, которые годятся им в отцы? Подумав, Андрей с нею согласился и разрешил умыться, привести в порядок волосы, а также убрать (теперь уже с помощью подруг по несчастью) "обмотку", не позволявшую вздохнуть полной грудью и до боли натрудившую "лепешки".

Прикорнувшие с вечера, ребята постарше устроились возле решетки подышать свежим ночным воздухом родных мест; завтра, возможно, они будут уже далеко... Разговаривая вполголоса, наблюдали за прохаживавшимся взад-вперед часовым.

– А что, ежли заговорить с этим асмадеем? Может, хуть что-нибудь удастся узнать, – предложил Андрей, когда тот присел на рельс и закурил, посветив спичкой у циферблата часов; похоже, скоро должен был смениться.

– Слышь, фриц, сколько там натикало? – обратился он к нему.

– Ихь бин хайсе Отто, – ответил тот, добавив что-то еще, чего Андрей не понял, за исключением последней фразы: – Унд руссише нихт ферштейн.

– Он сказал, что зовут его не Фриц, а Отто и что по-русски не понимает ни слова, – перевела Марта. – Можно, я задам ему несколько вопросов по-немецки? Судя по выговору, это интеллигентный человек.

– Ты так думаешь? Поговори.

– Онкель Отто, заген зи, битте, ви шпэт эс? – обратилась она к часовому ("Дядя Отто, скажите – который час?")

– Двенадцатый, – ответил он миролюбиво. – А почему вас это интересует?

– Так просто... Спросила, чтоб узнать, удостоите ли нас ответом. Можно еще спросить?

– Спроси. Ты где ж это так хорошо по-нашему говорить научилась?

– В школе. Я была отличница.