Текст книги "Необыкновенные приключения юных кубанцев"

Автор книги: Федор Тютерев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

– Ты бы поел, цельный день ведь голодный, – спохватилась мать. – Я каши молошной сварила – принести?

– Меня ведь ждут – не дождутся... Ладно, неси, я по-быстрому.

Ванько еще подкреплялся, когда пришел Борис. Поздоровался с матерью.

– Ты, Боря, уже третий раз здороваешься. Садись с нами ужинать, пригласила она.

– Спасибо, я не голодный, токо из дому, – отказался.

– А как там, все нормально?

– В общем, да. Хотя, конешно...

– Рассказывай при маме, – разрешил Ванько.

– Порывалась несколько раз туда. Пригрозил было связать.

– Ты результат уже знаешь?

– Виделся с Мишкой.

– Не представляю, как я ей скажу... Может, ты? Не в службу, а в дружбу.

– Я целый день убеждал, что все будет нормально, а теперь – с какими глазами?.. – заупирался Борис.

– А я бы севодни все-таки не стала бы говорить правду, – вмешалась в разговор мать.

– Оттяжка, мам, – не выход из положения.

Помолчали. Ванько перестал есть, задумчиво, невидяще уставясь в какую-то точку в стене хаты.

– Ну, раз такое дело, ничего ей сами не говорите. У меня это мягче получится, – предложила Агафья Никитична.

– Вот спасибо! Вы нас просто спасаете! – поблагодарил Борис.

У Шапориных в хате уже горела керосиновая лампа, также укрепленная на стене. Трое мальцов сидело на стульчиках-чурках вокруг лохани с водой – Вера мыла им ноги перед сном. Старший, Володька, готовил постель.

– Колек, не хлюпай воду, а то будет лужа и заведется гадюка, – сделала она замечание самому меньшему из братьев.

– Какая, балсая? – поинтересовался тот.

– Вот укусит, тогда узнаешь!

– А я ее лозиной ка-ак тлесну!

– Это кто тут старших не слушается? – с порога спросил Борис. – Сичас посажу в мешок и отнесу цыганам!

Тамара кинулась к Ваньку, с тревогой и надеждой глядя ему в глаза: Как там? Почему так поздно? Я с ума схожу!..

– Валерку мама принесла сюда. Он как раз уснул, когда я пришел...

– Я не про него. У нас были?

– А куда ж мы, по-твоему, ходили? Правда, задержались... Идем, проведу, мама тебе все и расскажет. А то у нас с Борькой очень срочное дело.

– Ты, Вань, проводи, да недолго! – поддакнул Борис. – А то не успеем.

Никогда ничего не боявшийся, он сейчас трусил разговора с Тамарой. На ее попытки узнать хоть что-нибудь отвечал уклончиво: дескать, не волнуйся раньше времени, скоро все узнаешь. И облегченно вздохнул, когда та бегом оставалось два подворья – заспешила по укутываемой вечерними сумерками улице. Подождав, пока свернула в калитку, вернулся в хату, где Вера все еще воевала с детворой: уложила всех на просторном топчане, где они продолжали вертухаться, хихикать и пищать.

– Сичас буду гасить лампу, – предупредила, набрасывая поверх них накидку, – Колек, хватит баловаться, а то украдет хока!

Боязнь быть украденным "хокой" у малыша появилась лишь после того, как сестра, постучав в дверь, спросила: "Это кто там стучится с мешком? Уходи, хока, мы уже позакрывали глазки и спим".

– А куда это Борис задевался? – поинтересовался Ванько.

– Послала наносить в кадушку воды. – Управившись, подошла к нему: 3начит, тамарины дела плохи?

– Хуже некуда!..

– Она, бедная, как сердцем чуяла. Места себе не находила...

– Верчик-Мегерчик, ваше приказание выполнено! – по-военному доложил Борис, войдя и ставя ведро с водой на специальный табурет.

– Потише: дети токо-токо угомонились! – цыкнула на него хозяйка. Вынеси заодно и из лоханки.

– У нас к тебе дело, – сказал Ванько, когда она, прикрыв дверь, вернулась. – Скоро освободишься?

– Да уже, считай, и управилась. – Вкручиванием фитиля загасила лампу и предложила пройти во двор.

Тускнел закат, и первые звезды зажглись над рано отходящим ко сну хутором. Свежий ветерок со стороны утратившего былую шумливость лимана делал погоду нелетной для все еще многочисленных комаров.

– Говоришь, дело ко мне? – напомнила Вера, сев на завалинку между ребятами.

– Если точней, то просьба. Ты не будешь против, чтоб Тамара с брательником пожили пока у тебя? Покуда все утихомирится, и мы...

– Можешь причину не объяснять: я с удовольствием! – охотно согласилась она, недослушав. – И веселей будет, и помощь мне, и ночью не боязно.

– А хочешь, седни переночую я? – предложил Борис. – Чтоб не так боязно.

– Один раз как-нито обойдусь!

– А если б не Тамара, как бы обходилась? – полюбопытствовал он.

– Если б да кабы... там бы видно было! Клаву бы попросила, – нашлась она.

– И еще, – продолжил Ванько. – У вас, кажись, есть швейная машинка?

– Есть. Мама хотела променять ее на что-нибудь дорогое, чтоб попытаться выкупить папу из концлагеря. Да токо ничего не вышло...

– А ты умеешь на ней шить?

– Так там и уметь нечего. Меня мама и кроить научила, да вот не из чего. А тебе что-то пошить надо?

Борис смекнул, куда клонится разговор: ребята об этом уже как-то толковали.

– А ты хотела б иметь шелковое платье? – задал он вопрос, показавшийся ей неуместным.

– Охота тебе языком ляскать! – отмахнулась она.

– Я сурьезно спрашиваю.

– Поиздеваться захотелось!..

– Ты ведь знаешь, как я тебя уважаю! И издеваться никогда не позволю, не отставал Борис.

– Вот и подари, если уважаешь. У меня шелкового сроду не было.

– Готового платья, конешно, нет. Но ты сама сошьешь не хуже, чем...

– Отстань! Нашел, морда, чем шутить!.. – явно обиделась Вера.

– Да нет, он говорит правду, – вступился Ванько. – Я почему и начал об этом разговор. У нас действительно имеется большой кусок шелка. Целый парашют. Хватит обшить и пацанов, и тебе на платье, и еще останется.

– Ой, так это Борька не трепится?! – переспросила она обрадованно. Вот бы мама удивилась и обрадовалась! Наши голопузики совсем обносились.

– И у Тамары платье – сама видела...

– У нее же в этом месяце день рождения! Пятнадцать стукнет. Мы ей первой и сошьем – вот будет подарочек! – словно дитя малое радовалась Вера.

– Ну, значит, договорились, – подвел итог Ванько. – Иди отдыхай. Ты и вправду не боишься одна?

– А кого? Вора – так у нас красть нечего. Кроме того, на дверях крючки, а ставни на прогонычах.

– Тогда – счастливо оставаться!

Д в е р ь заперта не была, и Ванько зашел в хату с уверенностью, что здесь уже легли. Но ошибся: из спальни матери через щелку неплотно прикрытой двери пробивался слабый свет и слышался говор. Проходя к себе, несколько задержался, увидев обеих сидящими на неразобранной кровати. Тамара судорожно, по-детски всхлипывала, а мать, обняв ее за плечи и пригорнув, говорила, задумчиво и проникновенно:

– На веку, дочка, всего доводится хлебнуть. А в жизни, к сожалению, больше горя, чем радости. И все нужно перебороть, пересилить... Тебя вот рано постигло несчастье, но разве тебя одну? Скольким людям принес горя проклятый германец!.. Слава богу, хоть вы с братиком в живых остались.

– Богу? – гневно вскинула она глаза. – Мама тоже все ему молилась, а он... Нет никакого бога! Ваш Ваня – вот кому за это спасибо.

– Ну хорошо, пусть будет Ваня... не плачь. Его-то бог вам и послал.

– Нет! – решительно отвергла Тамара вмешательство бога.

– Нет так нет... Успокойся, детка...

Не дослушав, прошел к себе, разделся и лег.

Последнее время перед сном думалось о Варе. Скоро сорок дней, как ее не стало, – вспомнилось и в этот раз. Старые люди, которые верят еще и в бога, и в загробную жизнь, в этот день поминают покойников. Считается, будто их души прилетают, чтобы проститься с теми, кого любили и с кем расстались. Чушь, конешно. Суеверие. А вот хотелось бы, чтоб ее душа прилетела... Повидаться бы, поговорить еще хотя бы разок, пусть и во сне.

От Вари мысли перекинулись на Тамару. Представил, что творилось в ее душе, когда узнала страшную весть... Верно подметил Федя: не позавидуешь. Хотя он, возможно, имел в виду не столько ее, сколько того, кто должен будет сказать ей об этом. Но куда ж денешься!.. И у нее боль постепенно утихнет. После самой ненастной ночи обязательно ведь приходит день.

На таких вот мыслях и поборол его сон.

Утром проснулся от прикосновения к лицу и расслышал шепот:

– Потрепай дядю за ушко, ему пора вставать.

Заметив, что он проснулся, Тамара выпрямилась – на руках у нее был Валера -, говоря извинительно:

– Там тебя Федя спрашивает. У него какое-то важное дело. Хочет, чтоб ты вышел во двор.

– Да? Ну, я щас. Токо оденусь.

Со словами "идем еще посмотрим, какие у кошечки красивые котятки" они удалились. Вчерашней угнетенности видно не было; в обращении к брату Ванько отметил нежность и спокойную ласковость.

Федя поджидал на лавочке.

– Привет. Что случилось? – обеспокоенно спросил Ванько.

– Важная новость! Только что полицайша жутко голосила, дергала на себе волосы. И с какой-то теткой подалась в станицу. О причине догадываешься?

– Тут и гадать нечего! – не удивился приятель. – Насмерть или только ранен?

– Если б был еще живой, она бы так не убивалась. Аж до нас было слышно. Но я о другом: теперь она вернется к себе в станицу и может прихватить с собой и Жданку!..

– Ну уж это – дудки!

– Вот и я про то же! – Федя заметно горячился. Они прошли и сели перед скирдешкой, где и вчера, на куль кукурузной бодылки. – Ее нужно вернуть обратно. Если не в обед, то обязательно вечером перехватить по дороге домой и спрятать.

– Ты – как Миша: с ходу, – охладил его пыл Ванько. – Так нельзя.

– Почему?

– А если Пантелей всего лишь ранен? Подлечится, вернется и начнет докапываться: куда, мол, делась? С ним шутки плохи.

– Об этом я как-то не подумал, – согласился Федя.

– Поэтому подождем точных известий. А перехватить – пара пустяков. Хотя и тут надо обойтись без свидетелей...

– Борис заикался, что будет пасти за Веру, – вспомнил Федя и стал прикидывать, когда очередь дойдет до Шапориных. – Точно: послезавтра припадает им.

– Тем лучше, обойдемся без лишних глаз.

– Только вот что с нею станем делать? Не резать же ее на мясо!

– Тут ты прав. Надо что-то придумать... А что, если... – Он умолк, в то время как собеседник смотрел ему в рот. – Сделаем вот что: отведем буренку к тете и обменяем на хлеб.

– Не понял: у нее что, много хлеба? Да и корова вроде есть.

– Тут такое дело. Когда, перед отступлением, наши взорвали элеватор, многие живущие поблизости от него крепко поднажились. Натаскали домой и кукурузы, и пшеницы – вобщем, всякого зерна. Думаю, тетя поможет найти на Жданку выгодного покупателя. Точнее – менялу, и мы возьмем за нее натуроплатой.

– Не мешало бы! Тем более, что полтора едока у нас добавилось.

П р о ш л о й осенью Мише – как, впрочем, и остальным ребятам – едва ли не ежедневно приходилось ходить в степь за топливом. И уже в сентябре им стали попадаться на глаза странные стежки-дорожки. Их становилось все больше, они в разных направлениях пересекали степные заросли. При внимательном разглядывании выходило, что это – работа зай-цев: стебли бурьяна срезаны у самой земли, словно ножницами. А расплодилось зайца, надо сказать, немало: выскакивали из лежек едва ли не через каждые сто-двести метров.

Еще тогда пришла Мише догадка, что на этих стежках можно добывать дармовое мясо. Достаточно лишь изготовить из проволоки петли и установить их при помощи деревянных колышков на пути косого. Они наверняка шастают ночами по этим своим магистралям!

Следует сказать, что натолкнул Мишу на эту мысль поэт Некрасов.

Когда в классе проходили "Деда Мазая", он спросил у учительницы, как следует понимать: "Если б силками его не давили"? Та объяснила: силки -это петли. Волосяные, если для ловли птиц, а на зверя, в том числе и на зайца, проволочные.

Тогда он ходил в школу, притом – в четвертый класс, а это, как известно, безбожно большие домашние задания. Пока их приготовишь, пока сходишь за солодарем для топки – не до зайцев. Да и проволока – где ее взять?

И вот недавно, когда он случайно увидел сгоревшую автопокрышку, его осенило: в ободах проволока – как раз то, что надо, отличная миллиметровка! К сожалению, та оказалась пережженной и ржавой. А вот если самому обжечь, аккуратно, – будет годняк!

Этим делом он сегодня и занялся.

Разложив в огороде небольшой костерок, обжигал на нем обод, с немалым трудом вырезанный из покрышки, некогда стибренной в МТС. Уже во многих местах по окружности обода виднелась свернутая в кольцо проволочная лента, когда кто-то, незаметно подкравшись, закрыл ему ладонями глаза. Обычная, в общем-то, ребячья шутка, и когда стоишь, то достаточно попытаться расстегнуть неизвестному штаны, как тот оставляет затею. Но Миша сидел на пятках да к тому же руки – по локоть в саже.

– Борис, ты? – попробовал он угадать шутника. – Хветь, не мешай, видишь, я занят. – В ответ – молчок. – Убери лапы, не то изгваздаю – не отмоешься!

После столь категоричного предупреждения неизвестный убрал наконец руки, и взору предстал... дружески улыбающийся Рудик. Недавний сосед и старый приятель.

– А, это ты, – с подчеркнутой прохладцей сказал Миша. – Каким ветром?

– Ну, во-первых, здравствуй, – пришлось тому пригасить улыбку.

– Привет. Ежли не шутишь.

– А ветром – с твоего подворья, – стал пояснять Рудик. – Иду по-над двором, вижу дым черный и паленым сластит, вроде как резиной. Чем это, думаю, Патронка занимается?

– Между прочим, клички у нас уже из моды выходят... Так что и ты эти детские штучки бросай, понял? – назидательно и все так же холодно заметил Миша

– Какой ты стал сурьезный – прям не узнать! – попытался разрядить обстановку Рудик.

– А я, воще, такой и был, воще. К твоему сведению.

– Слушай, ты че? – не вытерпел отчужденности старый приятель. – Никак дуешься на меня?

– Разве заметно?.. Но и ты тоже гусь: смылся вдруг, не сказав ни слова даже ближайшему соседу.

– Просто не было возможности. Потому как увезли ночью и неожиданно.

– Кто, куда и почему, если не секрет?

– Вобще-то секрет. – Рудик тоже перешел на прохладный тон.

– Я-асненько... А теперь, значит, привезли?

– Тебе, надеюсь, известно, что Марта куда-то делась? – вопросом на вопрос ответил Рудик.

– Еще бы... И не токо она.

– Так вот. Дедушка и до этого прибаливал, а после и совсем был слег. Присматривать за ним стало некому, целыми днями один. Тетя и предложила нам вернуться домой.

– Тетя, говоришь? 3начит, это она вас увезла, а потом захотела и привезла. С помощью фрицев. Пон-нятно...

– Я тебе как другу объяснил, а ты все с подковырками! – всерьез обидевшись, выговорил Рудик. – Если что против меня имеешь – скажи начистоту, а нечего...

– Что за спор, а драки нет? – Это незамеченным подошел Борис. Положив охапку колышков, подал руку: – Привет, Рудя! Так ты, значитца, насовсем?

– Да вроде. А ты откуда знаешь?

– Шел сичас мимо и видел теть Эльзу. Я в вашей акации кольев вот нарубил, – пояснил он, присаживаясь.

– А я зашел к Патрон... к Мишке, а он чей-то, как неродной.

– Значит, имеются причины, – взял Мишину сторону Борис.

– Можно узнать, какие?

– А они, вобще, разные... У меня, например, претензий больше к твоей тетке, чем к тебе, – довольно неопределенно объяснил он. – Хотя и ты поступил по-свински.

– Мне Мишка уже выговаривал... А что плохого сделала вам тетя?

– Ну, если не считать того, что работает на фрицев... – Борис выдержал паузу и продолжил: – Так она еще и трепло. Чуть Ванька не подкузьмила пообещала освободить да и забыла. Хотя ты этого, конешно, можешь и не знать.

– Я знаю больше, чем ты думаешь. Просто у нее в тот день не получилось. Не забывай, что она там на птичьих правах. Но утром разбилась бы в доску, а Ванька выручила бы. Это она велела вам передать.

Миша, заинтересованный, перестал возиться с ободом.

– А про Андрея с Мартой – никаких вестей дополнительных не принес?

– Я ж не знаю, что вам известно, а чего нет.

– Известно токо то, что они пропали. А как, куда и почему?

– Они попали в облаву, и их заграбастали вместе с другими пацанами из станицы. Зачем? Чтобы обезопасить от партизан эшелон с награбленным добром.

– И что, увезли аж в Германию?

– Очень даже может быть.

– Ну и ну, воще! Вот так новость, воще...

– Да, такие вот дела... Вам привет от дедушки, – перешел он на другую тему. – Приглашал зайти в гости.

– Обязательно! Вот управимся – и проведаем, – пообещал Борис. – Он как – жив-здоров?

– Был совсем плохой, но теперь уже ходит. А зачем вам эти колья?

– Хочем петли на зайцев поставить. Помнишь, в прошлом годе дорожки в степи были? Так вот, в этом уже новых наделали! Миш, два десятка хватит?

– Для пробы хватит. – И он снова принялся энергично соскабливать ножом обуглившуюся, чадящую резину с проволочного вкладыша.

– Ну, вы мудрите, а я пройду к Феде. Он дома, не знаешь?

– А где ему быть? – Борис снял рубашку, готовясь заняться вторым ободом. – Не дома – так у Ванька.

Е щ е в сенях Федя учуял запах размолотой кукурузы и по шуму за дверью догадался, что Ванько вращает жернов своей незаурядной мельницы. Сработал ее, эту мельницу-крупорушку, с год тому назад по его заказу Серафимыч, элеваторский кузнец, мастер золотые руки. Представляла она собой две увесистые дубовые колоды, поставленные одна на другую. В соприкасающиеся плоскости впрессованы были стальные, лучеобразно расходящиеся от середины пластинки для размалывания зерна. Федя с Борисом сдвоенными усилиями могли провернуть верхний жернов не более нескольких раз кряду, зато Ванько пуд кукурузы превращал в крупу и муку за каких-то полчаса. К приходу товарища дело уже близилось к концу.

– Тебе помочь? – спросил на всякий случай Федя.

– Бери ведро и будешь подсыпать в воронку. – Ванько стряхнул с рукава мучную пыль и вытер взмокший лоб. – И пришел бы чуть раньше!

– Я ж не знал, что у тебя работа. А кукуруза вроде как не нашенская.

– Ага. Желтая какая-то. Элеваторская: вчера от тети принес. У Веры не стало из чего каши сварить пацанам, а которая на чердаке, та еще в кочанах.

– Пройдет и желтая! Только носить далековато, привезти бы как-нибудь сюда.

– У тети надежней, – возразил Ванько. – А принести – было бы чего!

– Чудненько мы все-таки обтяпали это дело со Жданкой, скажи? – Федя имел в виду обмен ее на зерно.

– Что за мы, спасибо нам! – согласился мельник шутя.

Со двора донесся лай, хриплый и сердитый. Ребята насторожились. Но Туман тут же и успокоился.

– Не пойму: начал вроде как на чужого... Выглянь, кого там принесло.

Федя вышел в сенцы и лоб в лоб столкнулся с Рудиком.

– Угадай, кто к нам припожаловал! – воскликнул он обрадованно.

– О, Рудяшка! Привет, дружище, – обрадовался и Ванько.

Подавая руку, тот предупредил:

– Только ты не очень жми, а то я тебя знаю!.. А Туман – не забыл, псина! Сразу был обурился, но тут же и хвостом завилял, не успел я и обозваться к нему.

– Пройдемте на свежий воздух, – предложил хозяин. Уселись на лавочку под алычой. – Ты где ж это столько времени пропадал?

– Где был, там уже нет. Теперь обратно в своей хате, с мамой и дедушкой. Вам от него привет и приглашение в гости.

– Спасибо. Про Андрея с Мартой новостей не привез?

И Рудик рассказал то, что ему было известно на этот счет. При этом оказалось, что знает он и о побеге из кутузки.

– Для тети так и осталось неясно, как же тебе и еще какой-то девчонке и пацану удалось оттуда улизнуть? – спросил в свою очередь Рудик. – В то, что вас выпустила охрана, она не верит.

– И правильно делает, – заметил Ванько, пояснив, как было на самом деле.

– Тетя не говорила, почему фрицы повесили только одного? поинтересовался Федя.

– Упоминала и про второго полицая. Он оказался с проломленным черепом и в бессознательном состоянии. Его пристрелили.

– Теперь все прояснилось. – Они переглянулись с Ваньком. – А про взрыв у виселицы разговора не было?

– Вы и про это знаете? Как же! Кто-то бросил гранату прямо из гущи станичан. Взрывом убило двух полицаев и нескольких ранило. Досталось и одному из фашистов: он и до этого был одноглазый, а тут и последнего лишился! Ну, а у вас тут как, а то все я да я. Много новостей?

– У нас тоже много чего произошло, – вздохнул Федя. – И все больше плохого...

– Тетя интересовалась, как тут андрюшкина мама. Я хотел зайти, но не осмелился: порадовать-то нечем, токо расстрою еще больше.

– Теперь уже не расстроишь: недавно похоронили, – сообщил Федя печальную весть. – Про Варьку и теть Шуру тоже знаешь?

– Обскажи пока наши новости, а я отнесу девочкам дерть. – Ванько поднялся уходить. – Да, Рудик: у нас завтра намечается что-то вроде небольшого торжества. Приглашаем и тебя.

– Иди, я объясню, – сказал Федя. К Рудику: – Хотим отметить День рождения одной девочки. Между прочим, которая убежала тогда с ним из казаматки. Это ее родителей казнили на стадионе.

– Что ты говоришь?!

– Ну... И мы решили сделать для нее маленькую радость. Чтоб видела, что не одинока и ее окружают настоящие друзья. Все легче будет перенести горе.

– У кого собираетесь?

– У Веры. Она осталась с пацанами одна. Мать ушла аж в Майкоп, там в концлагере дядя Митя. А Тамара – так звать именинницу – живет с брательником пока у нее. Так что приходи и ты.

– Обязательно!

– И еще. Просьба. Собирались завтра с утра выкопать погреб у Шапориных. Не погреб, а наподобие блиндажа, где-нибудь в сторонке от хаты. Зачем? Чтоб было куда спрятать запасы – картошку и все такое. Да и детвору, если вдруг что-нибудь непредвиденное. Многие так делают. Будешь незанят – приходи помогать.

– Конешно, о чем речь!

– А то Мишка с Борисом собирались сегодня ставить петли на зайцев, а утром пойдут проверять. Поймается что или нет, а до обеда прошляются, это точно.

– Слышь, Хветь... – Рудик помедлил в нерешительности. – А Нюська будет? Она ведь там рядом живет.

– Пока не знаю... А что?

– Можно, я и ее приглашу?

– Ох, Рудой!.. – поморщился Федя. – Опять хочешь с нею спутаться? Или, может, ты ее все-таки любишь?

– Да ну! Не хватало. У нее же не все дома!

– Тогда зачем она тебе?

– Будто не знаешь!

Федя, конечно, знал.

Первым – это было в начале лета – с Нюськой "задружил" Андрей. Об этом в нашем повествовании вкратце уже упоминалось. Как и о том, что дружба не состоялась. Из-за ее легкомысленности и несерьезности. С нею было "не о чем говорить". Притом она в первый же вечер "полезла целоваться". Не понравилось Андрею и то, что у нее на уме "токо это самое" (что именно – пусть читатель догадается).

У Рудика это обстоятельство отвращения не вызвало. Он как раз пребывал в расстроенных чувствах (о причинах, возможно, будет сказано несколько позже), и первой мишенью для отмщения стала Нюська, позже прозванная "косой". "Путался" он с нею около месяца – до самого отъезда из хутора.

– Не знаю, как посмотрят на это остальные, – покрутил головой Федя.

– А кому какое дело? У нас давние отношения, – пытался обосновать свои намерения бывший ухажор.

– Вот именно: давние. Сейчас многое изменилось.

– Не пойму: ты против ее присутствия на именинах или – чтоб я с нею попутался еще какое-то время? – не мог взять в толк охотник поразвлекаться с похотливой особой.

– Да нет, места хватит и для нее... А насчет "попутаться" против буду, пожалуй, не только я.

М е с т о для погреба-укрытия выбрали в саду под невысокой, но старой, развесистой грушей, ветви которой шатром свисали почти до земли. Поскольку имелось в виду использовать его и как убежище, а семья у Шапориных дай бог, то яму решено было отрыть достаточно большую. Крышу предполагалось замаскировать дерном, что сделает ее незаметной со стороны даже зимой, когда дерево оголится.

А пока что листва, уже тронутая осенней проседью, была густа и столь надежно укрывала работающих, что резвившаяся неподалеку малышня смогла обнаружить их, когда с трех сторон ямы высились уже внушительных размеров кучи чернозема, а глубина доходила землекопам до пояса.

С появлением малышей работа замедлилась: кидать землю пришлось на одну сторону, поскольку те заходились строить хатки. Тут же оказалась и курица, норовившая выискивать добычу именно в свежевыброшенных комьях, и надо было следить, чтоб не задеть и ее. Пеструха была совершенно ручной и смело брала дождевиков из рук детей.

– Валела, не малай станиски, – сделал замечание Колек, когда сверстник, угостив курицу обрубком червя, вытер пальцы об одежку. – Они зе класивые!

Штанишки у него и впрямь были красивы: из черного блестящего шелка, с накладным кармашком, с помочами крест-накрест и прорезью сзади (дабы садиться на горшок не снимая). В таких же, только коричневого цвета, щеголял и другой; рубашки, тоже шелковые, у обоих были одинаковые – светложелтые.

– Может, сделаем перекур? – предложил Федя. – Часа два уже трудимся без передыху.

– Давайте, если заморились, – откликнулся Ванько. – Лично я токо разохотился.

– А у меня уже две водянки на ладонях, – сообщил Рудик, втыкая штыковку.

– Ну-ка, покажь, – засомневался Федя. – Э, да ты белоручка! У наших девчонок и то руки помозолистей.

– У каких это ваших?

– Ну, у Веры, у Клавы Лисицкой. Да и у твоей сестры Марты, когда была здесь с нами.

Уселись, свесив ноги, на ветку – толстую, шероховатую, отходившую от ствола почти под прямым углом. Малыши тут же по ступенькам спустились в яму, взялись за лопаты, подражая взрослым. Обследовав комья наверху, к ним спрыгнула и курица.

– Скоро дойдем до глины, – сказал Федя, с метровой высоты оглядывая сделанное.

– Землю придется вывезти, чтоб не было бугром, – поделился соображениями Ванько. – А на вскрышу, под дерн, пойдет глина – не так будет промокать.

– Пол и бока надо бы чем-то утеплить.

– Свяжем маты из камыша или куги. Будет годнецкий блиндажик!

Рудик участия в обсуждении предстоящего обустройства не принимал.

– А ты че, никак нас стесняешься? – посмотрел ему в глаза Федя, ухмыльнувшись.

– Не по-онял...

– А че тут понимать? Закуривай. Пока ухи не попухли.

– С чего ты взял, что я курю? – попытался было отвести подозрения тот, но при этом "ухи" предательски порозовели, как у нашкодившего шалуна.

Чтобы не конфузить еще больше, Федя отвел взгляд, пояснив: – Вчера в сенях от тебя несло никотином, как от козла.

Рудик не нашелся, что сказать. Ванько делал вид, словно ничего особенного не произошло.

– Кури, -сказал, – если хочешь.

– А что, и закурю! – с вызовом воскликнул разоблаченный.

Достал из кармана штанов небольшой, ручной работы, алюминиевый портсигар, нажатием кнопки откинул крышку. Здесь приготовлено было на несколько закруток аккуратно нарезанного листового табаку, несколько бумажек и дощечка-спичечница в виде гребенки. Свернув цигарку, прикурил от отломленной красноголовой спички, чиркнув ею о терку, нанесенную с двух сторон внизу.

– Дай-ка глянуть, – взял у него диковинку Федя. – Первый раз такие вижу. Где взял?

– У тети. Фрицевские. Стырила несколько штук, а я у нее.

– И давно куришь?

– С неделю.

– Что за нужда заставила?

– Да никакой нужды... Просто ребята курили, ну, и я. Надоело выглядеть умником.

– Да, не зря говорится: с кем поведешься, от того и наберешься... – В замечании угадывалось сожаление пополам с осуждением.

– А что в этом такого? Многие пацаны курят.

– Это ж где? Про хуторских, не говоря уже про нас, я бы этого не сказал.

– В Ивановке, например... Ничего страшного не вижу!

– Ну и дурак. Вань, а ты чего молчишь? – не стерпел Федя. – Одобряешь, что ли?

– Он, Хветь, теперь все равно не бросит, одобряй не одобряй. Даже если б снова захотел выглядеть умником.

– Ты так думаешь? Захочу – и брошу! – заявил бывший "умник".

– Зарекалась свинья дерьмо жрать, да никто не верил... А вообще -твое личное дело! – Ванько спрыгнул. – Схожу за возком, а то земля уже обратно в яму скатывается. Эй, клопики, кто со мной на тележке покататься? – Забрав малышат, ушел.

– А я б советовал бросить, – опять взялся за Рудика Федя. – Хотя бы из-за спичек: такое добро переводишь зря! У людей по утрам нечем печку разжечь.

Рудик затянулся дважды кряду, закашлялся, на глазах выступили слезы. Развернул цигарку и высыпал содержимое.

– Сильно крепкий, гад... – сказал с придыханием. – Самардак называется. Один курит – кхе, кхе! – двое в обморок падают.

– Смотри сам не свались, куряка!.. – Помолчав осуждающе, поинтересовался: – Чем в Ивановке прикуривал, тоже спички переводил?

– Откуда? Тоже кресалом огонь добывал.

Кресала прочно вошли в быт на хуторе. Ребята научились делать их сами. Надломленный в тисах сегмент от сенокосилки в домашних условиях нагревался докрасна, окунался в холодную воду – и вся недолга. Закаленная, пластинка высекала искры из особого вида кремня (находили в гравии железнодорожного полотна), называемого "мыльным" – по цветовому сходству с хозяйственным мылом. От искр легко затлевалась ватка, заготовленная из подсолнуховых корзинок.

– Ты что на кремень ложил? – поинтересовался Федя.

– Одно время пользовался ватой, смоченной в крутом растворе марганцовки. Но марганец большая редкость. Кто-то додумался прокипятить вату в подсолнуховой золе – это более доступно.

– И что, вата хорошо загорается? – Это для него была новость.

– А то! Как кресь, так и есть!

– Проверю, такой золы у нас навалом. А ты кончай вредительством заниматься – не трать больше спичек на курево. Если, конешно, есть.

– Несколько коробков есть. Тоже у тети разжились. Могу пару штук уделить.

– Мы-то обходимся и без спичек. А вот у Веры, говорила, кончаются. Из экономии к соседям за угольком бегает.

– Отдай ей пока эти, – вернул он красноголовую гребенку. – Потом еще принесу. А я постараюсь завязать.

– Правильно! Пока не втянулся. Иначе поздно будет.

– А вы чем огня добываете?

– Есть и кресала, но пока – при помощи зажигательной пули. Как? Ванько как-то раздобыл две обоймы немецких винтовочных патронов, а Мишка обратил внимание на цветные метки. Предположил, что пули либо разрывные, либо трассирующие. А когда надпилил у одной кончик, оказалось – зажигательная. Оболочка начинена каким-то веществом, которое на воздухе слабо горит. Окисляется. Ну, мы это дело...

Досказать мысль помешало появление Володьки.

– Идите на зайцев смотреть! – крикнул он возбужденно и тут же убежал.

Ребята спрыгнули наземь и тоже заспешили во двор. Здесь, окруженные зрителями, горделиво позировали охотники. У Бориса через плечо, схваченные за лапы брючным ремнем, висело два здоровенных русака. У ног лежала рыжая, с длинным пушистым хвостом, лисица. Не спешил освобождаться от ноши и Михаил: его, усталого и взмокшего, отягощали три таких же зайца.

Затем добыча была представлена на разглядывание и ощупывание детворе, а сами добытчики стали отвечать на многочисленные вопросы. По их рассказам выходило, что из двадцати петель, установленных вчера между кладбищем и лиманом, только шесть оказались "нестронутыми". В такое же количество попались куцехвостые, причем, один был еще живой. Он, или только-только попался, или оказался поумней других: не стал толочь бурьян вокруг колышка, как это сделали другие, и рваться из петли. Когда к нему подошли, сидел, прижав уши. Немного покричал, пока его освобождали, будто просил помиловать; пожалев, его отпустили на волю: живи! В одну из петель угодила лиса и хоть считается зверем хитрым, задушилась. Хотели не брать, но Борис передумал: если вычинить шкуру, то будет классный воротник для "пальта" – разумеется, Вере-Мегере. От одной петли осталось "токо кружало" – унесена вместе с колышком. Остальные просто сбиты в сторону.