Текст книги "Том 15. Письма 1834-1881"
Автор книги: Федор Достоевский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 56 (всего у книги 86 страниц)
228. А. Г. Достоевской
29 мая 1880. Москва
Москва, 28/29 мая.
2 часа пополуночи.
Гостиница «Лоскутная»,
в № 33-м.
Милая моя Аня, нового только то, что пришла от Долгорукова сегодня телеграмма об открытии памятника 4-го числа. Это уже твердо. Таким образом, я могу выехать 8-го или даже 7-го из Москвы и, уж разумеется, поспешу. Но остаться здесь я должени решил, что остаюсь. Дело главное в том, что во мне нуждаются не одни «Любители р<оссийской> словесности», а вся наша партия, вся наша идея, за которую мы боремся уже 30 лет, * ибо враждебная партия (Тургенев, Ковалевский и почти весь университет) решительно хочет умалить значение Пушкина как выразителя русской народности, отрицая самую народность. * Оппонентами же им, с нашей стороны, лишь Иван Серг<еевич> Аксаков (Юрьев и прочие не имеют весу), но Иван Аксаков и устарел, и приелся Москве. Меня же Москва не слыхала и не видала, но мною только и интересуется. Мой голос будет иметь вес, а стало быть, и наша сторона восторжествует. Я всю жизнь за это ратовал, не могу теперь бежать с поля битвы. Уж когда Катков сказал: «Вам нельзя уезжать, вы не можете уехать» – человек вовсе не славянофил, – то, уж конечно, мне нельзяехать.
Сегодня утром, в 12 часов, когда еще я спал, приехал ко мне с этой телеграммой Юрьев. Я при нем стал одеваться. В это время вдруг докладывают, что приехали две дамы. Я был не одет и послал спросить: кто такие? Человек воротился с запиской, что какая-то г-жа Илина хочет просить у меня позволения выбрать из всех моих сочинений места, подходящие к детскому возрасту, и издать книжку для детского чтения. Каково! Да ведь эту мысль мы давно бы должны были с тобой сами исполнить и издать такую книжку для детей,которая непременно пойдет и даст, может быть, 2000 р. выгоды. Подари ей 2000 рублей – вот дерзость! Юрьев тотчас же пошел (так как он же, по ветрености своей, и направил ее ко мне) объяснить ей, что я отнюдь не согласен, принять же ее не могу. Он ушел, и вдруг приехала Варвара Михайловна и не успела войти, как вошел Висковатов. Узнав, что у меня гости, Варя тотчас убежала. Воротился Юрьев и объявил, что другая посетившая дама была сама по себе, фамилью не сказала, а объявила только, что пришла заявить свое беспредельное уважение, удивление, благодарность за всё, что я ей доставил моими сочинениями, и проч. С тем, однако, и ушла, я ее не видал. Я посадил гостей за чай, и вдруг вошел Григорович. Все они просидели часа два, и когда Юрьев и Висковатов ушли, Григорович остался, не намереваясь уходить. Начал мне рассказывать разные разности за все тридцать лет, вспоминать старое и проч. Наполовину, конечно, врал, но было и любопытное. Затем в 5-м часу объявил, что разлучаться со мной не хочет, и стал упрашивать меня вместе идти обедать. Мы пошли опять в «Московский трактир», где обедали долго, а он всё говорил. Вдруг пришли Аверкиев и его супруга. Аверкиев подсел к нам, а Дона Анна * объявила, что зайдет ко мне (очень мне ее надо!). Оказалось, что подле нас обедают родственники Пушкина, два племянника его, Павлищев и Пушкин, * и еще один какой-то. Павлищев тоже подошел и объявил, что тоже ко мне придет. Одним словом, мне, как и в Петербурге, не дают покоя. После обеда Григорович стал упрашивать меня ехать с ним в парк «подышать чистым воздухом», но я отказался, расстался с ним, воротился домой пешком и через 10 минут отправился к Елене Павловне за письмом. Но письма у ней не оказалось, а встретил только Ивановых. Машенька завтра уезжает. Просидел до 11 часов и воротился домой пить чай и писать тебе письмо. Вот весь мой бюллетень.
Главное, скверно, что письма наши ходят по три и по четыре дня. Уведомленная мною, что я возвращусь, ты, конечно, перестанешь писать ко мне, ожидая меня 28-го, и когда-то еще дойдут до тебя вчерашнее и сегодняшнее письмо мое о новом решении! Боюсь, что ты будешь в недоумении и беспокоиться. – Но нечего делать. Худо только то, что от тебя, может быть, не получу 2 дня писем, а я по вас изныл. Грустно мне здесь, несмотря на гостей и обеды. Ах, Аня, как жаль, что не могло так устроиться (конечно, никак), чтоб и ты со мной приехала. Даже Майков, говорят, изменил решение и приедет. Будет много хлопот, надо являться в Думу в качестве депутата (еще не знаю когда) для получения билета на церемонию. Окна домов, окружающих площадь, отдаются внаем по 50 рублей за окно. Кругом устраиваются деревянные эстрады для публики тоже за непомерную цену. Боюсь тоже дождливого дня, чтоб не простудиться. На обеде в день открытия говорить не буду. В заседании же «Любителей», кажется, буду говорить на 2-й день. Кроме того, взамен театрального представления думают устроить чтение известными литераторами (Тургенев, я, Юрьев) произведений Пушкина по выбору (меня просят прочесть сцену инока-летописца * и из «Скупого рыцаря» монолог Скупого). Кроме того, Юрьев, я и Висковатов прочтем по стихотворению на смерть Пушкина: Юрьев – Губера, Висковатов – Лермонтова, а я – Тютчева. *
Время идет, а мне мешают. До сих пор не заехал за деньгами в Центр<альный> магазин и к Морозовым. Не был у Чаева, надо заехать к Варе, хотел бы тоже познакомиться с архиереями Николаем Японским и здешним викарием Алексеем – очень любопытными людьми. * Сплю нехорошо, во сне вижу только кошмары. Боюсь в день открытия простудиться и кашлять на чтении.
Со страшным нетерпением буду ждать от тебя письмеца. Что-то детки, Господи, как мне хочется их увидеть. Здорова ли ты, весела ли иль сердишься? Тяжело мне без вас. Ну, до свидания. Завтра к Ел<ене> Павловне не поеду, обещалась сама прислать письмо, если будет. Обнимаю вас всех крепко, деток благословляю.
Твой весь Ф. Достоевский.
P. S. Если что случится, телеграфируй в «Лоскутную». Письма пиши в «Лоскутную». Верно ли доходят мои письма? Вот беда, если какое-нибудь пропадет!
Золотарева еще нет. Венок < 3 нрзб>.
229. А. Г. Достоевской *
30–31 мая 1880. Москва
Москва, 30 мая/80.
Гостиница «Лоскутная»,
в № 33-м.
Пишу тебе, хоть письмо пойдет лишь завтра, милая Аня. Нового почти ничего. Предстоит только очень много хлопот и разных чиновничьих церемоний: являться в Думу, выхлопатывать билеты, где стоять и сидеть в празднестве, и проч. А главное, венки: их надо два, говорят, их Дума же и выдает – за 30 <р.> оба. Глупо. А Золотарев не едет, но приедет, и я всю церемонию у памятника взвалю на него: в одном фраке и без шляпы можно простудиться. – Вчера утром были Аверкиевы и приходили племянники Пушкина, Павлищев и Пушкин, познакомиться. Затем ездил к Юрьеву (насчет всех этих билетов и церемоний), не застал дома. Обедал дома, а после обеда пришел Висковатов, изъяснялся в любви, спрашивал, отчего я его не люблю, и проч. Все-таки был лучше, чем всегда. * (Кстати: передал мне, что Сабуров (министр просвещения), его родственник, читал некоторые места «Карамазовых», буквально плача от восторга.) В девять часов мы отправились к Юрьеву, опять не застали. Висковатов вдруг припомнил, что здесь Анна Николавна Энгельгардт, и предложил к ней заехать. Мы поехали и прибыли в 10 часов в гостиницу Дюссо. Она уже спала, но была очень рада, и мы просидели час, говорили о прекрасном и высоком. Она приехала не на памятник, а для свидания с какими-то родственницами, а теперь больна: у ней распухла нога. Сегодня утром, когда я спал, был у меня Ив<ан> Сергеевич Аксаков и не приказал будить. Затем ездил к Поливанову (секретарю Общества, директору гимназии). Поливанов объяснил мне все шагив Думе и билеты и откомандировал молодого человека мне помогать. * Познакомил меня с семейством, сошлась целая ватага учителей и гимназистов, и мы пошли (в том же здании) рассматривать вещи и портреты Пушкина, которые пока хранятся в этой гимназии. Затем, придя домой, застал записку Григоровича, приглашающего к 6-ти часам обедать у Тестова. Не знаю, пойду ли. Покамест сел написать тебе мой бюллетень. В 8-м часу потянусь к Елене Павловне за твоим письмом. (Вчера, 29-го, ничего не получил.) Затем домой и сяду за мою статью, которую надо подделать. * Вообще житье гадкое, погода здесь прекрасная. Все-то здешние у себя дома, а я один в гостях. Вечером еще припишу.
30/31 мая. Час ночи.
В трактире у Тестова Григоровича не нашел, воротился домой и обедал дома. Потом поехал к Елене Павловне; ее дома не застал, а дети ее сказали мне, что письма от тебя не было. Рассчитываю, что, может быть, завтра будет от тебя письмо наверно. Сообразив теперь, понимаю, что по всем прежним письмам моим ты всё заключала, что я приеду 28-го. Но теперь, уж верно, ты получила и те письма, где я колебался: остаться или нет, стало быть, уж теперь ответишь. Дурно то, что, уезжая, мы как-то не договорились, ибо ты могла бы мне все-таки, хотя и рассчитывая, что я ворочусь, писать на имя Елены Павловны, на всякий случай, чтоб не оставить меня в неведении о тебе и о детях. Рассчитываю тоже, что ко 2-му числу получу от тебя письмо уже прямо в «Лоскутную». (Письма же на имя Елены Павловны, то есть прежние, ты, конечно, и прежде могла бы писать безбоязненно, ибо, хоть я бы и уехал, всё же бы их никто не распечатал, и она переслала бы их обратно в Руссу.) В «Лоскутную» же адресовать ко мне для меня будет гораздо выгоднее, чтоб не ездить к Елене Павловне, потому что теперь скоро (со 2-го числа) наступит большая возня, надо будет рано вставать и весь день маяться, так что ездить к Елене Павловне даже и не нашел бы вовсе времени. Да и к тебе перестану писать подробные бюллетени, как теперь: не будет совсем времени, 3-го числа будет Дума принимать гостей, речи, фраки, клаки и белые галстухи. А там открытие, думский обед, затем 5-го и 6-го по утрам заседания, а вечером литературные чтения. Да 2-го вечернее заседание «Любителей», где решат, кому в какое время читать. Я, кажется, буду читать уже во 2-й день, то есть 6-го. Ездил к Морозову и в Центральный магазин. От Морозова получил всего 14 рубл<ей>, а в Центральном хоть и сказали мне, что ты писала к ним, чтоб мне выдали 50 руб., но просят отсрочки до 6-го или 7-го числа. Так как 7-го надо, сверх того, сделать прощальные визиты, а их много, то выеду разве только 8-го, с каким поездом – уведомлю потом. Но 8-го постараюсь выехать наверно. Заезжал к Варе. Много мне рассказывала про своих внуков и спрашивала совета. Умная она и хорошая женщина. – Вечером кой-что успел просмотреть в рукописи. Что детки? Очень тоскливо по них, не слышно их голосочков. И всё думаю: не случилось ли у вас чего? Если что, Боже сохрани, случится, непременно телеграфируй. До свидания, голубчик. Ах, кабы получить от тебя хоть что-нибудь завтра! Обнимаю тебя и деток и крепко вас всех целую. А «Карамазовы»-то, «Карамазовы»! Эх, в какую суетню въехал. Но теперь все-таки озабочен открытием: партия у них сильная. * Обнимаю тебя опять и опять.
Твой Ф. Достоевский.
Вчера сломалась днем моя золотая рукавная запонка, которую чинили, одна половинка осталась в рукаве рубашки, а другая, должно быть, где-нибудь вылетела на улице.
230. А. Г. Достоевской *
1 июня 1880. Москва
Москва, 31 мая / 80.
1 час пополуночи.
Гостиница «Лоскутная»,
в № 33-м.
Милая Аня, хотел было сегодня тебе не писать, потому что почти не об чем, но так как получил наконец твое письмецо (от 29-го) и так как действительно предстоят скоро дни, что за суетой ничего тебе писать не буду или много что по две строчки, то и решился написать теперь. Очень рад, что вы все здоровы, рад за деток и за тебя, и как будто тоска свалилась с сердца, хотя все-таки скучно. Неприятно мне, что бабушка не подождет до моего приезда. Автограф Гоголя Аксаков мне обещал, хотя не знаю, успею ли теперь взять у него. * К тому же я перезабыл и смешал в голове все адрессы, так что надо опять справиться у Юрьева, где кто живет. Сегодня заходил ко мне какой-то (забыл фамилью) математик и долго сидел в ресторане в читальной, ожидая, когда я проснусь. Когда я проснулся, он вошел и пробыл ровно 3 минуты и даже не сел: зашел объявить о своем глубоком уважении, удивлении к таланту, преданности, благодарности, высказал горячои ушел. Седоватый человек, пресимпатическое лицо. * Затем посетил меня Лопатин, тот молодой человек, на которого возложил Поливанов хлопотать о моих билетах в Думе, о доставлении мне всех нужных сведений и проч. Я с ним разговорился и, к приятному удивлению моему, нашел в нем человека чрезвычайно умного, весьма мыслящего, чрезвычайно порядочного и в высшей степени моих убеждений. Одним словом, весьма приятная встреча. Затем был Григорович, много врал и злословил. Там, кажется, действительно приготовляются что-то сказать нам в пику в заседаниях и на обедах. * Григорович тоже депутатом от Литер<атурного> фонда, в числе четырех: Тургенева, Гаевского, Краевского. Всем выдал фонд по 150 р. на расходы. Наше только Славянское общество не выдало ничего, да и не могло. Григорович жалуется, что 150 р. мало. Действительно так, здесь деньги идут, и хоть я и мало здесь заплачу в гостинице, но проживусь все-таки крепко: извозчики, табак, особые расходы, покупка венков и проч. Кстати, 2 обязательныевенка приготовляет Дума за 30 р. с депутата за оба. Если Золотарев не приедет, то, уж конечно, я заплачу. Надо тоже купить запонки. Обедал в «Московском трактире». Затем был у Елены Павловны и получил твое письмецо. Маня * ее премилая девушка 20 лет, и в гостях у них я заметил одного молодого доктора, интересовавшегося очень Маней. Затем с Висковатовым отправились к Ан<не> Ник<олаевне> Энгельгардт, которая всё сидит дома с больной ногой, и застали у ней доктора, который говорит, что болезнь довольно серьезна, если чуть-чуть пренебречь. Затем воротились с Висковатовым домой пешком. Утром были две грозы и ливень, а теперь ночь прелестная. Ну вот и все пока мои похождения. Как-то я прочту мою речь? Аксаков объявил, что у него то же самое, что у меня. Это дурно, если мы так уже буквально сойдемся в мыслях. Как-то прочту потом на вечерних литературных чтениях сцену Пимена и Скупого рыцаря и тоже (главное) на смерть Пушкина Тютчева? Любопытно, как встречусь с Анненковым? Неужели протянет руку? * Не хотелось бы столкновений. Ну, до свидания, голубчик Аня. Расцелуй деток крепко, напомни им обо мне. Кланяйся Анне Николавне, что она, хорошо ли съездила? Я-то неудачно. Надо бы зайти к Каткову, Прощай, обнимаю тебя крепко.
Твой весь Ф. Достоевский.
Деток благословляю.
P. S. Оринька подле тетеньки, играет с ней в карточки, где ему сюда. *
231. А. Г. Достоевской *
3 июня 1880. Москва
Москва, 2/3 июня/80 г.
2 часа ночи.
Гостиница «Лоскутная»,
в № 33-м.
Милый дружочек мой Анечка, вчера вечером ездил к Елене Павловне за твоим письмом и ничего не получил, а сегодня пришло от тебя в «Лоскутную» 2 письма, одно в 4 часа пополудни, а другое вечером. Одним словом, в «Лоскутную», по-видимому, скорее доходит, чем к Елене Павловне. Как я рад, что вы все здоровы и меня помните. Детишек крепко поцелуй за их славные приписки и непременно купи им гостинцев, слышишь, Аня? Детям и медицина предписывает сладкое. – Про замечание твое, что я тебя мало люблю, скажу, что оно глуписсимо: я только о тебе и думаю да еще о детках. И во сне тебя вижу.
Здесь у нас опять была кутерьма. Вчера вдруг отложили опять празднество, но теперь уже твердо известно, что открытие будет 6-го. Венки изготовляет Дума по 8 р. за венок, надо 2, закажу завтра. Золотарева нет. Поезд из Петербурга с разными депутатами на празднество придет только послезавтра. – Теперь дальше: 3-го дня вечером было совещание у Тургенева * почти всех участвующих (я исключен), что именно читать, как будет устроен праздник и проч. Мне говорят, что у Тургенева будто бы сошлись нечаянно. Это мне Григорович говорил как бы в утешение. Конечно, я бы и сам не пошел к Тургеневу без официального от него приглашения; но простофиля Юрьев, которого я вот уже 4 суток не вижу, еще 4 дня назад проговорился мне, что соберутся у Тургенева. Висковатов же прямо сказал, что уже три дня тому получил приглашение. Стало быть, меня прямо обошли. (Конечно, не Юрьев, это дело Тургенева и Ковалевского, тот только спрятался и вот почему, должно быть, и не кажет глаз.) И вот вчера утром, только что я проснулся, приходят Григорович и Висковатов и извещаютменя, что у Тургенева составилась полная программа праздников и чтений вечерних. И так как-де позволена музыка и представление «Скупого рыцаря» (актер Самарин), то чтение Скупого рыцаря у меня взято, взято тоже и чтение стихов на смерть Пушкина (а я именно эти-то стихи и желал прочесть). Взамен того мне определено прочесть стихотворение Пушкина «Пророк». От «Пророка» я, пожалуй, не откажусь, но как же не уведомить меня официально? Затем Григорович объявил мне, что меня просят прибыть завтра в залу Благородного собрания (подле меня), где будет окончательно всё регламентировано. Они ушли, и приходит Лопатин, молодой человек, прикомандированный от Поливанова (председателя Комиссии) руководить меня. Тот объявляет, напротив, что уже всё регламентировано (значит, моего мнения не спрашивали), меня же просят прибыть в Благородное собрание уже на генеральную репетицию, с публикой и, главное, с воспитанниками гимназий (бесплатными), и репетиция, главное, устраивается для них, чтоб и они могли слышать. Таким образом, я поставлен в прещекотливое положение: решено без меня, моего согласия на чтение назначенныхмне сочинений не спрашивали, а между тем нельзя не быть на репетиции и не прочесть для молодежи: скажут, Достоевский не хотел читать для молодежи. Наконец, совсем неизвестно, в чем прибыть завтра: во фраке ли, так как публика, или в сертуке. Я был очень вчера недоволен. Обедал один, вечером заехал к Анне Николавне, * у ней сидел доктор (ее знакомый и даже родственник), я посидел полчаса, и они оба меня проводили до гостиницы. Сегодня утром опять зашли Григорович и Висковатов, и Григорович стал приставать обедать всем троим вместе в «Эрмитаже», а потом идти в сад «Эрмитажа» провести вечер. Они ушли, и я поехал к Каткову, у которого дня три не был. У него как раз застал Любимова, только что получившего письмо от Маркевича, который и обещает доставить роман на июнь. Так что я с этой стороны могу теперь быть спокоен. Это очень хорошо. * У Каткова застал новости: он только что получил официальное письмо от Юрьева как председателя Общ<ества> люб<ителей> рос<сийской> словесности (и которого Катков с незапамятных годов членом). Юрьев уведомляет, что билет пригласительный на празднества был послан в «Московские ведомости» ошибочнои что совет «Любителей» по устройству празднеств отменил это приглашение как не согласное с решением совета, так что приглашение надо считать не бывшим. Форма письма самая сухая и грубая. Меня уверял Григорович, что Юрьева заставили это подписать, главное, Ковалевский, но, конечно, и Тургенев. Катков был видимо раздражен. «Я бы и без них не поехал», – сказал он мне, показав письмо. Хочет всё напечатать в «Ведомостях». * Это уж, разумеется, просто свинство, да и главное, что и права они не имели так поступать. Мерзость, и если б только я не ввязался так в эти празднества, то, может быть, прервал бы с ними сношения. Резко выскажу всё это Юрьеву. – Затем спросил у Каткова: кто здесь лучший зубной врач, и он мне назвал Адельгейма на Кузнецк<ом> мосту, сказав, чтоб я объявил Адельгейму, что прислал меня он, Катков. Пружинка моя совсемуж сломалась и держалась на ниточке. Съездил к Адельгейму, и тот вставил мне новую за 5 руб. От него приехал домой, и с Григоровичем и Висковатовым поехали в «Эрмитаж», обедали по рублю. Между тем начался дождь. Чуть утихло, мы вышли и уселись на одного извозчика втроем до саду «Эрмитажа». Дорогой поднялся дождик. Приехали в сад мокрые и спросили в ресторане чаю. Билеты же взяли рублевые с правом входа в театр «Эрмитажа». Дождь не унимался. Григорович врал разные рассказы. Затем пошли в театр уже на 2-й акт: шла опера «Paul и Virginie», * театр, оркестр, певцы – всё недурно, только музыка плоха (в Париже выдержала несколько сот представлений). Прелестная декорация третьего акта. Не дослушав, вышли и отправились по домам. Я у себя в «Лоскутной» застал твое 2-е письмо. Чрезвычайно волнует меня завтрашняя репетиция. Григорович обещал за мной зайти, чтоб ехать вместе. Немного промок. Я еще прежде с дороги простудил немного левую руку, и она мозжит. Вчера утром заехал к архиерею викарию Алексею и к Николаю (Японскому). Очень приятно было с ними познакомиться. Сидел около часу, приехала какая-то графиня, и я ушел. Оба по душе со мной говорили. Изъяснялись, что я посещением сделал им большую честь и счастье. Сочинения мои читали. Ценят, стало быть, кто стоит за Бога. Алексей глубоко благословил меня. Дал вынутую просвирку. * До свидания, голубчик, если можно будет, то напишу и завтра. Очень люблю тебя. Деток крепко целуй. Анне Николавне глубокий мой поклон и, сверх того, поцелуй у ней за меня ручку. Твой весь без раздела.
Ф. Достоевский.
Но ты ошибаешься. * Сны прескверные. Слушай: ты всё пишешь о записке в дворянство. * Во-1-х, если б и можно было, то мне некогда, а главное, это дело надо делать из Петербурга, через людей.Лично всё объясню тебе, непременно сделаю в Петербурге. Здесь же все хлопоты ни к чему не послужат: я знаю твердо, убежден.
Был у Ив<ана> Аксакова – на даче. Чаев тоже на даче. К Муравьеву съезжу, если найду время. * Еще раз весь твой тебя любящий.
