Текст книги "Командующий фронтом"

Автор книги: Фабиан Гарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

«Писано в тайге под диктовку командира отряда. Писал Василий Передовщиков».

Что ни ночь, то облава. Тюрьмы переполнены до отказа. Арестовывали по малейшему подозрению.

Лазо оберегал себя, но именно сейчас работа с каждым днем становилась все напряженней. Адвокат Ягодкин ежедневно принимал посетителей, давал им указания, руководил через них тайными солдатскими комитетами в розановских частях, потом он уходил к Нине Пригожиной со связкой книг под видом учителя Козленко, приехавшего из Шкотова, а ночью спал в каморке с паспортом грузчика Анатолия Гурана. Чем труднее было работать, тем больше Лазо проявлял энергии, словно неиссякаемые запасы ее были припрятаны в его организме. Он приобрел еще несколько паспортов и удостоверений, менял комнаты, явки.

В один из вечеров Лазо, придя к Пригожиной, был по-обычному весел. Она теперь не сомневалась, что и фамилия у Толи вымышленная, но ее это не тревожило. Он нравился ей своим заразительным жизнелюбием, преданностью Ольге, о которой вспоминал всякий раз, когда оставался ночевать. И на этот раз он положил на подоконник стопку школьных учебников и тетрадей, перевязанных веревочкой, а под подушку большой револьвер «смит-вессон». У Нины под матрацем лежал в чехле костюм грузчика. Все было заранее обдумано – вещи тщательно разложены.

– Я вчера написал письмо Ольге и пожаловался на вас, – сказал Лазо.

– Что же плохого я вам сделала, Толя?

– Признаться, я жаловался на себя. Уж слишком я в большом долгу перед вами. Сперва мы с Ольгой стесняли вас, теперь я один напрашиваюсь частенько на ночлег. А ведь вам грозит большая опасность.

– Слу-шать не хо-чу, – ответила Нина, делая вид, что затыкает уши.

– А если вас арестуют, будут пытать?

– Умру, но никого не выдам.

Лазо подумал и сказал:

– Хорошо, Ниночка, я поручу вам одно важное дело.

Пригожина насторожилась.

– На днях выйдет газета «Коммунист». Можете ли вы спрятать часть тиража в американском Красном Кресте, а выдавать газету по условному коду? Придет кто-нибудь и скажет: «Можно ли нашей организации получить пятнадцать бинтов?» Вы спросите: «Есть ли у вас бумага и шпагат?» Вам ответят: «Мне дал дядя Толя». И все! После этих фраз вы должны выдать…

– Пятнадцать газет, – догадалась Нина.

– Правильно! Ну как, беретесь за это?

– Безоговорочно.

Неожиданно в дверь сильно постучали.

Лазо быстро разделся, повесил на гвоздь штаны и лег в постель Пригожиной, нащупав под подушкой револьвер. Нина видела, как он прятал револьвер, но не выразила ни удивления, ни испуга.

– Ну, Ниночка, – хладнокровно сказал Лазо, – выдержите испытание?

Она не ответила и пошла открывать дверь. В комнату донеслась брань, по которой Лазо узнал контрразведчиков. «Лучше бы я ночевал в своей каморке», – подумал он.

В комнату ввалились два офицера и солдаты. Офицеры изрядно выпили и с трудом стояли на ногах.

– Кто здесь проживает? – крикнул один из офицеров. Он шатался из стороны в сторону, но старался держаться воинственно.

– Я, служащая американского Красного Креста, вот мое удостоверение, – спокойно ответила Пригожина и решила их припугнуть: – Знает ли американский консул, что вы явились ко мне с обыском?

– Что вы, мадам, – извиняясь, ответил офицер, – мы только хотели узнать, кто здесь живет.

– У меня ночует мой жених.

Лазо лежал в постели и молчал, но в этом молчании таилось огромное волнение за судьбу Пригожиной, которую он подвергал испытанию и опасности.

– Оружие есть? – спросил офицер у Лазо.

Сергей поднялся с постели и, не смущаясь своим видом перед Ниной, подошел к стене, снял с гвоздя штаны и подал их офицеру.

– Пожалуйста, проверьте! – сказал он, сохраняя хладнокровие. – Я сроду не держал оружия в руках.

Офицер засунул руку в карманы брюк, пошарил и бросил их на спинку стула.

– Пардон, мадам, – сказал он, улыбнувшись, и с цинизмом добавил: – Желаю продолжать чудесное времяпрепровождение.

– Мерси, – ответила ему Пригожина в тон.

Утром Лазо надел костюм Анатолия Гурана, попрощался с Ниной и отправился на квартиру Ягодкина. В коридоре у Пригожиной остался куль муки, давно привезенный к ней Меркуловым. Если бы Лазо остановили на улице, то он сказал бы: «Отнес мадам муку, можете справиться».

С моря дул студеный ветер. На рейде застыли на якорях броненосцы и крейсеры, и на них развевались чужеземные флаги.

«Скоро, голубчики, проводим, мы вас без сожаления в далекий рейс», – думал Лазо, шагая вразвалку.

3

В преддверии нового, двадцатого года приморским большевикам было чему радоваться – разложение в белых войсках достигло предела. Солдатские комитеты и либерально настроенные офицеры выполняли приказы Военно-революционного штаба за подписью «Сергей». Чем сильнее расшатывалась дисциплина в розановских полках, тем больше свирепствовали японцы, решившие любой ценой захватить Приморье с его несметными богатствами. В Свиягине на станции висел плакат с надписью:

«Русский гражданин, проходя мимо японцев, обязательно должен приветствовать их под козырек, либо снять перед ними головной убор».

Так уж повелось исстари: в ночь под Новый год забывать горести и думать лишь о хорошем.

– Большевики не аскеты, – заявил Всеволод Сибирцев, – мы тоже встретим Новый год, но без музыки и шума, зато в тесном кругу, вспомним безвременно погибших друзей, поговорим о наших делах, поднимем бокалы за светлую судьбу советского человека и тихо споем наши революционные песни.

За несколько дней до Нового года Сергей Георгиевич послал Пригожиной газеты, и та, тщательно выполняя указания Лазо, выдавала «Коммунист» незнакомым приветливым людям.

В последний день декабря город зашевелился как муравейник. Все суетились, спешили, забыв о том, что идет война, что на рейде стоят чужие корабли, которые могут в любую минуту направить жерла пушек на город. Все готовились к новогодней встрече.

Ночью подпольный комитет партии и активисты собрались на конспиративной квартире на Первой Речке. Лазо в письме к Ольге Андреевне потом писал:

«Сидели до утра. Настроение было хорошее, хотя многим было тяжело за те потери, которые мы понесли за последний год. Эта смесь неподдельного веселья с сознанием тяжести борьбы еще глубже сплотила всех. Я уверен, что не только я один, но и все мы унесли с этого вечера много хорошего, много сил и бодрости».

Уйдя с вечеринки, Лазо направился на квартиру адвоката Ягодкина. Анюта встретила его особенно приветливо и поздравила с Новым годом.

– Вас ожидает штабс-капитан Судейкин, – сказала она.

– Разве я его вызывал на сегодня?

– Нет! Он явился по неотложному делу.

– Ну что ж, попросите его ко мне через десять минут, я быстро переоденусь.

Судейкин, как обычно, был скуп на слова. Он даже позабыл поздравить Владимира Николаевича с наступившим Новым годом, но это не помешало адвокату слушать его с неослабевающим вниманием.

– Я очень взволнован, Владимир Николаевич, начал Судейкин, – и, возможно, буду говорить путано, но мне кажется, что моя информация очень важная.

– Говорите как можете, – сказал Лазо, удивляясь волнению штабс-капитана, – я вас слушаю.

– Вы, вероятно, знаете, что у генерала Оой есть связной офицер для сношений с генералом Розановым. Это майор Андо. Напыщенный офицер, упрямый осел и провокатор. Так вот этот самый тип явился к Розанову и сказал: «Господин генерал, большевики готовятся захватить в городе власть. Вам об этом что-нибудь известно?» – «Мне докладывала контрразведка», – ответил Розанов.

– Как об этом узнал Розанов? – перебил Лазо.

– Не знаю, – смущенно ответил Судейкин, – возможно, что в нашей агентуре есть провокатор.

Лазо поднялся с кресла.

– Как вы узнали о разговоре Андо с Розановым?

– Со слов поручика Смыслова, моего приятеля, члена комитета. Но вы выслушайте меня… Так вот Розанов и говорит Андо: «Я уже принял меры предосторожности». – «Какие?» – «Я приказал всем семьям офицеров погрузиться на пароход». – «Это все, что вы могли придумать?» – «Да!» – «Я смею, генерал, – заявил Андо, – сделать вам предложение от командующего императорской японской армией в Приморье. Если в город войдут партизаны, то начнется страшная резня. Они не пощадят офицеров». – «Что же предлагает генерал Оой?» – спросил Розанов. «Создать офицерский корпус. Сам генерал Оой берет этот корпус под свое покровительство. На солдат надеяться нечего».

Лазо, выслушав Судейкина, задумался.

– Кто назначен командиром этого корпуса? – неожиданно спросил он у штабс-капитана.

– Называют подполковника Извольского.

– Кто он такой? Контрразведчик?

– Нет, это умный штабной офицер, одинокий человек, говорят, что его жена и двое детей погибли в железнодорожной катастрофе.

– Умный – этого мало, – возразил Лазо, – а вот как он относится к большевикам? Сочувствует им?

– Этого я сказать не могу.

– Возьметесь ли вы выполнить одно серьезное поручение? – спросил Лазо, внимательно оглядывая Судейкина.

– Смотря какое.

– Товарищ Судейкин, если бы вы были коммунистом, то вам приказали бы в порядке партийной дисциплины. Но вы просто честный русский патриот и помогаете большевикам.

Судейкину, по-видимому, понравились слова Лазо, и он ответил, не задумываясь:

– Говорите, Владимир Николаевич!

– Я хочу, чтобы вы предложили подполковнику Извольскому свидание с Лазо.

– С Лазо?

– Да! Повидайте Извольского с глазу на глаз и скажите ему, что Лазо хочет его видеть, что он гарантирует ему жизнь. Условия встречи такие. Вас с Извольским у гостиницы «Версаль» будет ждать автомобиль. На нем вы доедете до Гнилого Угла. Там вас встретит тот самый товарищ, которому вы достали форму капитана. Вы останетесь, а капитан завяжет глаза Извольскому и увезет его за город, где его будет ждать Лазо.

– Это авантюрный план, Владимир Николаевич, – не выдержал Судейкин.

– Не авантюрный, а разумный. Без конспирации не обойтись.

Штабс-капитан долго раздумывал.

– Беретесь? – поторопил его Лазо.

– Попытаюсь.

– Так в шесть вечера у «Версаля» вас ждет автомобиль.

Морская вода отливала сталью. На бульварах трепыхали на ветру кое-где оставшиеся на деревьях ржавые листья.

Тишина окутала весь город. Ни в военном порту, ни на Дальневосточном заводе, ни на Эгершельде не слышно скрипа лебедок, людских голосов, стука колес. Все вымерло. Затих и торговый порт. Изредка промчится извозчичья пролетка, и снова воцарится тишина.

Утром третьего января 1920 года ни один рабочий не пришел в мастерские, ни один служащий не вышел на работу. На магазинах замки, кинотеатры закрыты.

Подполковник Извольский сидел в офицерской школе на Русском острове и обдумывал положение, в какое он попал. Это был кадровый офицер, медленно продвигавшийся по ступенькам служебной лестницы, серьезный и вдумчивый человек. «Я не монархист, верил сначала эсерам, потом меньшевикам, но убедился, что и они политические дельцы», – говорил он своим близким друзьям.

Всеобщая забастовка в городе смутила его. В последнее время он пришел к выводу, что Семенов, Калмыков и Розанов бессовестно продают Приморье японцам. Он знал о недовольстве Розановым даже в офицерской среде и не верил в жизнеспособность корпуса самообороны.

Извольский мучительно думал над тем, как ему отказаться от нового назначения, но его отвлек стук.

– Разрешите, господин подполковник?

– Войдите!

На пороге стоял штабс-капитан Судейкин.

– Можно ли к вам обратиться по личному делу? – спросил он и тут же добавил: – Это даже не личное, а общее дело. Я знаю, что ждет меня, когда передам вам одно приглашение, но я взялся за эту трудную миссию… Понимаете ли, подполковник, я люблю Россию, люблю ее так, как может любить русский патриот. Мне все в ней дорого… И потому я решаюсь вам сказать…

Речь Судейкина была настолько отрывочной и путаной, что Извольский прервал его:

– Ну, говорите же наконец, чего вы хотите.

– Один из руководителей большевистского движения на Дальнем Востоке предлагает вам сегодня встретиться с ним.

– Вы не спутали меня с кем-нибудь?

– Я знаю, что говорю. Вас хочет видеть Лазо.

– Вы не лжете?

Судейкин уловил в интонации подполковника интерес к предложению.

– Слово офицера, – ответил он.

– Этому слову я теперь не верю.

– Тогда слово честного русского патриота.

– В какой вы части?

– Я офицер тридцать пятого полка, штабс-капитан Судейкин.

– Кто ваш командир? – решил проверить Извольский.

– Абрам Петрович Шегидевич.

– Ну что ж, ваш Лазо сюда, что ли, приедет?

– Нет! Встреча должна состояться следующим образом. – И Судейкин, изложив план Ягодкина, добавил: – Верьте мне, что ни один волос не упадет с вашей головы.

Извольский был озадачен. На протяжении года вся контрразведка искала Лазо, оценив его голову в баснословную сумму, а он, Извольский, может с ним встретиться где-то за городом и говорить с ним с глазу на глаз. Это чертовски соблазнительно! Но, может быть, штабс-капитан – провокатор?

«Рискну, – решил он, – если это провокация, то у меня будет оправдание: дескать, хотел прославиться и захватить Лазо в свои руки. Если же это правда, то любопытно повидать этого человека».

– Так где мы встретимся с вами? – спросил подполковник.

– В шесть у «Версаля».

Весь день Извольский нетерпеливо поглядывал на часы, боясь опоздать, но по дороге к гостинице решил, что сделал ошибку, согласившись встретиться с Лазо. Судейкин не вызывал у него доверия, и ему казалось, что вместо встречи с партизанским командиром его ожидает ловушка, из которой он не выберется. Подходя к «Версалю», он увидел автомобиль и сидевшего в нем Судейкина. «Глупо думать, – твердо решил он в эту минуту, – семью я потерял, все, что у меня было, осталось позади, а после моей смерти даже некому будет вспомнить меня добрым словом».

Шофер умело вел автомобиль по темным улицам – рабочие электростанции тоже бастовали, и город был погружен во мрак. В Гнилом Углу автомобиль остановился, и к нему подошел офицер.

– Вы штабс-капитан Судейкин? – спросил он.

– Так точно.

– Я Румянцев. Условия Владимира Николаевича известны вам?

– Так точно.

– А вам, подполковник? – спросил Румянцев у Извольского.

– Знаю, – неохотно ответил Извольский и съежился не то от холода, не то от нервной дрожи.

Судейкин вышел из автомобиля и уступил место Румянцеву, который достал из кармана мягкий шарф и завязал Извольскому глаза.

Подполковника привезли на квартиру Ягодкина. В приемной ему развязали глаза и проводили в кабинет адвоката. На столе стояла большая керосиновая лампа, а за столом сидел в полувоенном костюме Лазо. Окна были занавешены тяжелыми шторами.

Сергей Георгиевич поднялся с кресла и пошел навстречу подполковнику.

– Здравствуйте, гражданин Извольский! Я очень рад, что вы приехали.

– Здравствуйте! – глухо ответил подполковник. – С кем имею честь разговаривать?

– С Лазо, – вежливо поклонился Сергей Георгиевич.

– Штабс-капитан Судейкин сказал, что меня увезут за город. Но ведь я нахожусь в городской обстановке… Неужели вы Лазо?

– У меня нет надобности лгать, – ответил Сергей Георгиевич и протянул руку.

Извольский пожал ее, но в том, как он холодно это сделал, Лазо почувствовал недоверие к себе со стороны подполковника.

– Я прошу вас к столу, – пригласил Лазо, не отрывая взгляда от Извольского. Выждав, когда гость сел в кресло, Лазо тоже сел и продолжал: – При вас револьвер, но я надеюсь на ваше благородство. Я вас сюда не заманил, а честно пригласил для делового разговора. Вам гарантирована неприкосновенность, можете в этом не сомневаться.

– Я вас слушаю, господин Лазо.

– Мое имя и отчество Сергей Георгиевич. А ваше?

– Леонид Ильич.

– Так вот, Леонид Ильич, я сперва задам вам несколько вопросов.

– Если смогу – отвечу.

– Это совершенно естественно. Вопрос первый: сформирован ли офицерский корпус?

– Я не вправе разглашать военные секреты.

– Тогда я вам помогу. Корпус не сформирован, и вряд ли эта затея удастся.

– Почему?

– Офицеры не намерены проливать свою кровь за Розанова и интервентов. Те, кто имеют средства, готовы к отплытию, а менее состоятельные – таких очень много! – готовы вернуться в Россию.

Извольский знал, что это правда, и не захотел кривить душой.

– Но формировать корпус все же придется.

– Это дело ваше, Леонид Ильич, вам поручено – с вас и спросят. Постарайтесь, однако, не формировать. Второй вопрос: известно ли вам, что Никольск-Уссурийский уже занят партизанами?

– Неужели это правда?

– Да! Штаб Розанова скрыл это от вас и от всех офицеров. Когда вернетесь к себе – проверьте!

– Час от часу не легче, – тяжело вздохнул Извольский.

– Вы не правы, Леонид Ильич, это вам не легко, а рабочим, крестьянам и интеллигенции Приморья даже радостно, но они боятся улыбаться в присутствии контрразведчиков.

– У меня к вам встречный вопрос, Сергей Георгиевич, – перебил подполковник. – Правда ли то, что вы бывший офицер царской армии?

– Какой же в этом грех?! Я окончил Алексеевское училище ускоренным выпуском и был назначен командиром взвода в пятнадцатый стрелковый запасный полк, квартировавший в Красноярске.

– Кто ваши родители?

– Я сын бессарабского мелкопоместного дворянина. Но какое это имеет значение? Честно служить народу, партии большевиков можно независимо от звания. Скажите правду, вы любите Россию?

– Очень!

– Знаете, – сказал Лазо, прищурив глаза, – русские чиновники и помещики тоже любили ее. И я люблю. Но какую Россию вы любите?

– Ту, которую я знал до войны, с детства.

– Тогда я с вами не согласен, Леонид Ильич. Кого вы любили? Купцов-толстосумов? Им вы нужны как покорный слуга. Чем больше вы им прислуживаете, тем больше они из вас выжимают.

Подполковник задумался. Он вовсе не был подготовлен к такому разговору. Лазо не выпытывал никаких секретных сведений, не предлагал вступить в тайную организацию. Он и сам не раз задумывался над «проклятыми» вопросами, но где ему, штабисту, было беседовать на такие темы с офицерами? Вот почему беседа с Лазо все больше заинтересовывала его.

– По-вашему выходит, что всю русскую интеллигенцию эксплуатировали? – спросил он, недоумевая.

– Да, ведь она развивалась в зверских условиях.

– С этим еще можно согласиться, – признался Извольский.

– Разве вы не согласитесь и с тем, что власть Романовых угнетала свою интеллигенцию более грубо и жестоко, чем европейская буржуазия?

Чем оживленнее говорил Лазо, тем мрачнее становился Извольский, чувствуя превосходство человека, которого белогвардейские газеты называли не иначе как «красный бандит» и «изверг». Закрыв лицо руками, он погрузился в раздумье.

– Что ж вы молчите? – спросил Лазо. – Какую Россию вы любите? Ту, которую проклинал Кондратий Рылеев за то, что она, гремя цепями, молилась за царя?

Извольский оторвал руки и тихо ответил:

– Нет!

– Может быть, ту, которую интервенты обещают Семенову, Розанову и Калмыкову?

– Тоже нет!

– Какую же?

– Я не знаю, но вы растравили мое сердце. Хочется по-настоящему работать для России.

– Кто же вам не дает? Я вот вспоминаю сейчас генерала Таубе… – сказал Лазо.

– Александра Александровича?

– Да! Он был у нас начальником штаба в Иркутске. Какой благородный и честный человек! А негодяй Гайда погубил его в тюрьме.

– Таубе погиб? – вскрикнул Извольский.

– Да, его сгноили в тюрьме за то, что он, любя Россию, служил верой и правдой большевикам. А разве вы его знали?

– Это мой родственник, – произнес Извольский.

– Можете им гордиться, Леонид Ильич. Это был настоящий русский патриот. Как же вы можете работать с пьяницей Розановым, продающим свое отечество иностранцам?

Извольский порывисто встал.

– Мне пора! – сказал он.

– Не смею вас задерживать. Подумайте над моим предложением.

– Постараюсь!

– Благодарю! А теперь, Леонид Ильич, вас отвезут обратно тем же путем к «Версалю» и, уж простите, опять завяжут глаза.

По неуловимому для Извольского сигналу в кабинет вошел Румянцев и произнес:

– Прошу вас, подполковник, автомобиль подан!

Партизанский отряд Ивана Шевчука вышел из тайги и направился к Красной Речке, что невдалеке от Хабаровска. С отрядом шел Павел Постышев. Веселого мало: атаман Семенов лютует в Забайкалье, головорез Калмыков еще не добит, по всему Приамурью японцы.

Посланная разведка в Хабаровск возвратилась с радостной вестью. В городе, правда, японцы, но они красных не трогают. Из Владивостока получен приказ Лазо – преследовать атамана Калмыкова, отступающего вдоль реки Уссури.

В отряде зашевелились. Таежная жизнь приелась до тошноты.

Началась погоня. Калмыковские части, разбросанные мелкими отрядами, не ожидали удара в спину и стали сдаваться, но самого Калмыкова никак не удавалось поймать. Сдавшихся выстроили в один ряд, а уссурийские казаки, обходя, присматривались ко всем. Калмыкова среди них не было.

Отрываться далеко от Хабаровска партизаны не хотели и повернули к городу.

– Понимаешь, какое дело, – оправдывался Шевчук перед Постышевым. – В городе ревком, рабочая власть, надо ей подсобить.

– Но там и японская дивизия, – напомнил ему Постышев.

– Ну и что! Як сбуцнемся, то от них останутся рожки да ножки. Опять же к городу идут отряды Бойко-Павлова и Кочнева. Як сгрудимся – японцам нас не взять.

– Может, все же лучше идти на Владивосток? В дороге будем бить калмыковцев да и Лазо поможет.

– Там, правда, тоже много дряни, но идти далеко, а до Хабаровска рукой подать. В отряде много городских, тянет их посмотреть на жинок и деточек.

Постышев сдался.

Отряд вошел в город. Впереди несли знамя. За знаменосцем верхом на добротном коне Иван Шевчук. Через плечо красная лента. Сам молодой, румяный, кудлатый. В правой руке папаха. Бойцы шли сомкнутым строем, строго печатая шаг.

– Если хоть один собьется, – предупредил Шевчук, – выгоню из отряда. Если встретится жинка – отдать честь и топать дальше. Вечером дадим отпуска на побывку. Пусть видят советские люди, пусть видят японцы, кто такие партизаны.

Горожане встретили отряд с обнаженными головами, восторгаясь своими защитниками. А защитники шли по четверо в ряд, в тулупах, армяках и полушубках с берданами, винчестерами, маузерами, кольтами, наганами, обвешанные гранатами. Шли гордо.

Разместился отряд на окраине в деревянных казармах. С отрядом и Постышев. Добравшись до нар, он с трудом снял с себя валенки, растер отекшие ноги.

– Постышев здесь? – раздался в дверях голос адъютанта Шевчука.

– Здесь! – ответил Павел Петрович.

– Давай до командира!

Постышев перемотал портянки, всунул ноги в валенки и покорно пошел. В отряде знали, что он из каких-то больших комиссаров, которого крепко уважает сам Шевчук. Их подкупала его безропотность и скромность: никогда не жаловался на трудности, голодный паек, жил со всеми наравне, не пожелав выделять себя как представителя власти.

Шевчук встретил его озабоченно.

– По городу не ходи – не совсем безопасно. Надо было бы узнать, что во Владивостоке, а поднять сейчас отряд на такой поход трудно. Дошел до меня слушок, будто Лазо собирается говорить с японцами. Ежели какие переговоры, то почему без нас? Как думаешь?

– Я Лазо знаю, – не задумываясь ответил Постышев. – Это наш человек.

– Верю тебе, Павло Петрович, а все же собирайся в дорогу до Лазо и разузнай у него, что и как.

Сергей Георгиевич встретился с Постышевым на квартире у Пригожиной. С минуту они безмолвно смотрели друг на друга, потом обнялись.

– Иркутск за горами, но мы туда вернемся, – уверенно произнес Лазо.

– Не сомневаюсь, – тоже твердо ответил Постышев, – но крови прольем немало.

Они говорили долго, обстоятельно. Лазо разъяснил Постышеву положение в городе.

– Американцы отплыли, – сказал в заключение Сергей Георгиевич. – Белочехи уже не сила, а с японцами надо лавировать. Как соберем все силы в один кулак, так мы из Владивостока, а вы из Хабаровска возьмем их в тиски. Я прошу тебя передать привет Шевчуку и Бойко-Павлову и сказать им, что только крепкая дисциплина поможет нам выдворить врагов с нашей земли.

4

На высотке 55 сосредоточивались по приказанию Лазо воинские части, покинувшие Розанова. Первыми пришли артиллеристы. Прапорщик Амурской батареи Горбов, избранный артиллеристами командиром, приказал замаскировать орудия и явился в земскую управу, чтобы доложить о своем подчинении Военно-революционному штабу.

Об исчезновении батареи сообщили Розанову. Генерал схватился за голову.

– Где Извольский? – закричал он. – Что это делается? Соедините меня с Андо!

Адъютант хорошо знал своего генерала. Тот кричал не потому, что был зол на Извольского, а потому, что им овладел очередной приступ страха. В такие минуты срочно вызывали штабного доктора. Он вбегал без стука к Розанову и, подавая порошки, успокаивал:

– Примите, генерал, сразу два и улыбнитесь! Иначе вашему сердцу грозит опасность – оно остановится.

Генерал глотал порошки, но страх долго не проходил. На этот раз он в конце концов успокоился, но новое сообщение снова взволновало его. Широко раскрыв глаза, он слушал подполковника Извольского.

– Ваше превосходительство, сформировать офицерский корпус не удается.

– Почему?

– Офицеры неохотно записываются.

– Что за либерализм вы разводите? Офицерам надо не предлагать, а приказывать.

– Они вышли из повиновения.

– Значит, в моих частях анархия, бунт?

– Похоже на то.

– Неужели они поддались большевистской агитации?

– Примеру батарейцев последовала рота тридцать пятого полка. Она сошла с парохода «Печенга», забрала оружие, обмундирование и, пройдя строем через город, тоже скрылась.

– Еще одна измена? – вскричал генерал. – Вызвать командира моей личной охраны.

Извольский стоял навытяжку. Он считал, что приказ генерала относится не к нему, а к адъютанту, но того не было в кабинете.

– Чего вы стоите как истукан? – вскипел генерал. – Я приказал вам вызвать командира моей личной охраны.

Чаша обиды переполнилась до отказа. Извольский вышел из кабинета, надел в приемной шинель и, не глядя на адъютанта, поспешно покинул здание штаба. Он шел пешком на Русский остров, обдумывая, как арестовать Розанова и отвезти его к Лазо. В эту минуту он был готов на все. «Скорей на остров, – торопил он самого себя, – сейчас же начну формирование корпуса и уведу его к партизанам. Оставлю эту жирную свинью в одиночестве. Вот будут смеяться: генерал без армии!» Этот план так понравился Извольскому, что он не шел, а бежал, не замечая прохожих.

– Здравия желаю, подполковник! – услышал Извольский почти над самым ухом и остановился. Перед ним стоял штабс-капитан.

– Судейкин?

– Так точно!

– Почему у вас такой растерянный вид?

– Готовится подлость, и я не знаю, как ее предотвратить.

– Какая? В чем дело?

– Я могу довериться вам?

– Вполне!

– Генерал приказал ледоколу разрушить сообщение между Русским островом и городом. Вы понимаете, что это значит?

«Розанов хочет изолировать офицеров от влияния большевиков, – решил Извольский, – но ему это не удастся».

– Поспешим на ледокол! – предложил он Судей-кину.

Команда ледокола, собравшаяся на палубе, внимательно слушала подполковника.

– Мне поручено сформировать корпус, но кто-то точит за моей спиной нож. Нас хотят отрезать от города.

– Это приказ самого генерала, – перебил помощник капитана ледокола.

– Совершенно очевидно, что кто-то спекулирует именем генерала. Я беру на себя ответственность и приказываю команде ледокола выполнять только мои приказания.

От Извольского не ускользнуло, что Судейкин все время перешептывается с матросами.

– О чем вы шептались? – спросил он у штабс-капитана, когда они сошли с ледокола.

– Мне надо было передать матросам, что вы наш человек.

Извольскому понравилось, что Судейкин сказал о нем «наш человек».

– И вам это удалось?

– Да!

Подполковник пожал Судейкину руку и предложил:

– Идемте со мной на остров!

У школы они нагнали человека в шинели без погон. Он вошел в здание раньше Извольского и Судейкина и направился к часовому, но штабс-капитан, узнав Ягодкина, подбежал к нему и спросил:

– Вы к кому пришли?

Человек обернулся, и Судейкин убедился, что перед ним действительно адвокат Ягодкин.

– Владимир Николаевич?

Лазо метнул строгий взгляд на Судейкина, и тот, поняв, сразу умолк. В это время подошел Извольский.

– Что вы здесь делаете, Сергей Георгиевич?

– Пришел поговорить с офицерами.

– Бога ради, не делайте этого, – взмолился Извольский. – Здесь отчаянные головорезы, и они способны на все. Пойдемте со мной!

Они прошли в комнату, отведенную Извольскому. Судейкин не удивился тому, что подполковник знает Ягодкина, но не понимал, почему тот назвал его другим именем.

– Я прошу вас подождать несколько минут, – сказал Извольский. – Мне нужно отдать распоряжение, чтобы немедленно созвали всех офицеров.

– Что с корпусом? – спросил Лазо.

– Я заявил Розанову, что сформировать корпус невозможно, – ответил подполковник и вышел из комнаты.

После его ухода Судейкин спросил:

– Неужели вы верите в то, что сумеете убедить всех офицеров?

– У меня есть один козырь.

– Какой?

– Сейчас вы все поймете. Узнайте, собрались ли уже офицеры в зале?

Судейкин вышел и вскоре возвратился.

– Яблоку негде упасть, – сказал он.

– Проводите меня туда! – попросил Лазо.

Они поднялись на второй этаж и вошли в просторный, но неуютный зал. Сергей Георгиевич быстро окинул взглядом офицеров – Извольского среди них не было. Медлить Лазо не хотелось, и он громко крикнул:

– Господа офицеры!

Все обернулись к Лазо.

– Я обращаюсь к вам. За кого вы? Русские люди, русская молодежь, за кого вы? Вот я к вам пришел один, невооруженный. Вы можете взять меня заложником, можете убить…

– А кто вы такой? – крикнули из зала.

– Сергей Лазо.

В зале наступила тишина. И в тишине раздался писклявый голосок какого-то офицера:

– Il faut égorger ce type-là![16]16
  Этого типа надо заколоть! (франц.)


[Закрыть]

Лазо усмехнулся и ответил:

– Lieutenant, vous parlez mal le français. Vous avez voulu dire: tuer et vous avez dit égorger[17]17
  Поручик, вы плохо владеете французским языком. Вы хотели сказать: убить, а сказали – заколоть (франц.).


[Закрыть]. Уж лучше говорите по-русски. Это ведь наш, родной язык!

– Браво, Лазо!

Сергей Георгиевич узнал по голосу Извольского, и это придало ему больше бодрости.

– Владивосток, – продолжал он, – этот чудесный русский город – последний на вашей дороге! Вам некуда отступать. Дальше – чужая страна, чужая земля… И солнце чужое…

– Давно ли большевики стали такими патриотами? – перебил его солидный капитан с бородой. – Кто, как не они, надругались над русской душой?

– Ложь, капитан! – ответил Лазо. – Мы русскую душу не продавали, мы ее не меняли на золото и заморские пушки… Мы не наемными, а собственными руками защищаем нашу землю. Мы грудью нашей, мы жизнью нашей будем бороться за родину против иноземного нашествия. Вот за эту русскую землю, на которой я сейчас стою, мы умрем, но не отдадим ее ни-ко-му!

Лазо умолк. Молчали полторы тысячи офицеров. Извольский протиснулся к Судейкину и взял его за локоть:

– Уведите его отсюда!

Только сейчас Судейкин понял, что Ягодкин и Лазо одно и то же лицо. Схватив «адвоката» за руку, он потащил его к выходу. У дверей Лазо обернулся и возвратился в зал.