Текст книги "Командующий фронтом"

Автор книги: Фабиан Гарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

– Пойдем к шоферу, пусть он один возвращается к Лазо и доложит, что мы приедем позже.

Они поднялись и направились к дверям. Первым вышел Агеев, за ним Безуглов. Саша томительно дожидался.

– Езжай, дружок, один, скажи главкому – так, мол, и так, Безуглов остался и беспременно приедет с Агеевым.

– Хорошо ездишь на паровозе? – спросил командующий, всегда говоривший «ты» тому, кто ему нравился, кому он верил.

– Шесть лет работаю, – ответил Агеев, щурясь от света, который бил ему прямо в глаза.

– Прыгать с паровоза умеешь?

– Никогда не пробовал, но если надо – прыгну.

Они беседовали втроем: Лазо, Агеев и Безуглов.

– Как тебя по отчеству? – спросил командующий.

– Как и по имени.

– Так вот, Степан Степанович, – доверительно сказал Лазо. – Сегодня же начнем тренировку. Я буду учиться у тебя управлять паровозом, а ты – прыгать.

– Да, – многозначительно протянул Агеев. – Значит, вы хотите управлять, а я буду прыгать. Паровоз пустить или остановить – дело не трудное. Ну, а дальше что?

– А дальше будет так. Мы загрузим одну свободную платформу кирпичом, щебнем, камнями. Этого добра сколько хочешь – в Шарасуне много разбитых домов. Потом заложим динамит и прицепим платформу к паровозу. На двенадцатом километре отсюда поворот и сразу большой уклон. Надо будет тебе разогнать паровоз и на повороте спрыгнуть, а паровоз сам покатится к Мациевской и врежется в бронепоезд.

Этот смелый план сразу понравился Агееву, и он предложил:

– Я пройду раньше по полотну и осмотрю путь.

– И выбери участок, где будем тренироваться, – подсказал Лазо.

Безуглов молча слушал, не смея вмешиваться в разговор командующего с машинистом, но, когда Агеев ушел, Безуглов, повременив, нерешительно предложил:

– Может, и я… того, попрыгаю с паровоза?

– Нет, уж ты командуй сотней. Войне еще не конец, и на твою долю хватит других дел. Сейчас ты нужен в другом месте.

– Слушаюсь, товарищ главком, – отчеканил Безуглов и вышел на улицу.

Сотня Безуглова на рысях мчалась к Шарасуну. Спешившись, казаки принялись загружать платформу камнями.

– Какая же это война? – спросил у Безуглова молодой казак с рябым лицом. – Проштрафились, что ли?

Казаки рассмеялись, видимо довольные смелостью рябого парня.

– Отставить погрузку! – крикнул Безуглов и подумал: «Я их сейчас поагитирую». – Собраться в круг!

Казаки медленно подходили, окружая своего командира. Безуглов громко спросил:

– Кто приказал грузить платформу?

Казаки молчали.

– Кто? – громче повторил Безуглов.

– Ты!

Безуглов по голосу узнал рябого казака.

– А мне кто приказал? – Не дожидаясь ответа, он продолжал: – Главком Лазо! К чему же балясничать: «Проштрафились, что ли?» Поди сюда! – приказал Безуглов молодому казаку. – У кого дисциплина: у нас или у бандита Семенова? Кто мы с тобой? Трудовые казаки! А семеновские солдаты? Бандиты и грабители! Ты же красный гвар-деец! Это, брат, высокая честь! С самим главкомом можешь погуторить, он никого не чурается, такой же человек, как все мы. С бойцами спит, кашу из походной кухни кушает, в солдатской шинели завсегда. Но раз он главком, значит, за всех нас в ответе перед Лениным. И ежели Лазо приказал – расшибись, а сделай. Не за свою шкуру он дерется в нашей родной Даурии, а за свободу для всего трудового люда.

– Оно понятно, – отозвался кто-то молодым баском.

– Почто же говорить «проштрафились»?

– Дай ему по уху, и делу конец, – пробасил тот же казак.

– Ты кто будешь? – спросил Безуглов.

– Свояк казаку, Иннокентий Стахеев.

– Так знай: рукоприкладства не допускаю. Ты словом докажи человеку, а бить запрещаю. Ясно? Все! На погрузку даю час.

Когда сотня разошлась, Безуглов сказал самому себе: «Ну и правильно поагитировал, иначе народ разболтается».

Через час рябой казак с вспотевшим лицом подошел к Безуглову, сидевшему на камне, и доложил:

– Так что кончили…

– Молодцы! А тебе личный подарок, на вот, возьми! – И протянул вышитый кисет. Безуглов не курил и в кисете не нуждался. Его подарила Безуглову сестра из лазарета.

– Спасибо, товарищ командир! Еще грузить будем?

– Не меня благодари, а советскую власть. Она тебе еще не то подарит. А теперь отдай за меня команду «По коням». Тьфу, стой! Как тебя зовут?

– Ермолай Игнашин.

– А Иннокентий Стахеев тебе свояк?

– Ага!

– Ну, иди!

Молодой казак важно повернулся и пошел на станцию.

Едва солнце выглянуло из-за сопки, Агеев уже был на паровозе, дожидаясь командующего. Лазо не заставил себя ждать.

– Здравствуй, Степан Степанович! – приветствовал он оловяннинского машиниста.

– Здравствуйте, товарищ главком, – ответил, подтянувшись, Агеев.

– Обошел путь?

– Обошел.

– Где думаешь прыгнуть?

– За поворотом, там, где сказывали.

– Отчего ты так не весел?

– Я на работе, – с достоинством ответил Агеев.

– Вот как! – усмехнулся Лазо. – А наши ребята даже в бою веселы. «Если придется умирать, – говорят они, – то с музыкой».

– Меня учил паровозному делу Никишин Парамон Парамонович. Он завсегда…

– Чем же знаменит этот дядя? – перебил Лазо.

– Вот именно знаменит, – подхватил Агеев. – Не любил, когда его звали дядей. Привел меня к нему отец и говорит: «Вот мой сынок, любезный Парамон Парамонович, учи его, пожалуйста, и, как договаривались, спуску не давай». А Парамон Парамонович насупил брови, они у него были толщиной в палец, и обращается ко мне: «Ты, говорит, парень, заруби себе на носу, как меня звать, и другого имени я и знать не хочу. Если скажешь: «дядя» или «дяденька» – сброшу с паровоза. И не будет мне жалко. Понял?» Я и ответил: «Понял, Парамон Парамонович». Он сразу повеселел и говорит моему отцу: «Из него толк выйдет». Стал он меня учить, объяснять, что к чему. Так я учился и рос. Однажды он позвал меня к себе в гости. Сидим это мы за столом, выпиваем, а я и спрашиваю: «Почему это вы, Парамон Парамонович, требовали от меня, чтобы я вас величал только по имени и отчеству?» А он и раскрыл весь секрет. «Ты, говорит, всегда должен с уважением относиться ко мне и к паровозу. Если человек машину уважает, то она ему будет служить безотказно, потому машина умная, но капризная штука. И на работе человек должен быть серьезным и строгим, без панибратства».

– А ведь, пожалуй, твой Парамон Парамонович был прав, – согласился Лазо. – Значит, я не ошибся в выборе, когда позвал тебя на это опасное дело.

– Опасного ничего нет, – ответил Агеев. – Убиться не убьюсь, а ногу сломать можно.

Лазо подумал и заметил:

– Если тебе не по душе, то…

Агеев не стерпел:

– Если взялся, то разговору быть не может. В Оловянной говорят, что вокруг вас снаряды рвутся, кругом горит, а вы с коня не сходите. А тут спрыгнуть с паровоза – подумаешь, какое дело. Говорить совестно… Едемте, товарищ главком!

– Правильный ты человек, Степан Степанович. Поехали!

Паровоз тронулся. Миновав первый километр, Агеев увеличил скорость. Лазо следил за выражением его лица, но оно словно окаменело, и прочесть что-либо на таком лице нельзя было.

– Становитесь на мое место! – предложил Агеев. – Как прыгну, так реверс назад. – Он подошел к краю паровичка, опустился по лапчатым ступенькам и, раньше чем Лазо успел вымолвить слово, прыгнул на насыпь и покатился под горку.

Когда Агеев возвратился к паровозу, Лазо спросил:

– Ушибся?

– Даже руки не поцарапал.

– А страшно было?

– Это потому, что в первый раз, а за два дня так наловчусь, что китайским циркачам фору дам.

Лазо рассмеялся.

– Повторим, товарищ главком, – добавил Агеев. – Дайте задний ход. Вот так, правильно!

После пятого прыжка Лазо сказал:

– Довольно! Остальное завтра и на бо́льшей скорости.

Паровоз стоял под парами у поворота. К паровозу была прицеплена платформа, тяжело нагруженная камнями. С ближней сопки дали сигнал: семеновский бронепоезд готовится выйти с Мациевской. А на самой станции все пути забиты составами с боеприпасами.

Лазо, замаскировавшись на сопке, наблюдал в бинокль за станцией, на которой находился противник. Он ясно представлял себе, какое смятение внесет на Мациевской «платформа смерти», как ее окрестили казаки. Но мысль о том, что Агеев может не успеть спрыгнуть с паровоза или, выпрыгнув, разобьется насмерть, не покидала его.

Безуглов с сотней дежурили у подножья сопки, дожидаясь сигнала командующего. Будь он в эту минуту рядом с машинистом, сердце его билось бы спокойнее. Ведь именно он, а не кто другой стучал ночью в ставни оловяннинских железнодорожников, разыскивая Степана Агеева. Именно он оторвал его от жены и ребенка и привез на передовую. А если что случится?.. Другое дело война: в бою смерть глядит тебе в глаза, но ты ее гонишь, не сдаешься, а то – прыгать с паровоза на полном ходу!

В эти минуты Агеев, продумав до конца свое решение, спокойно дожидался второго сигнала. Когда на сопке поднялся белый флажок, он поставил реверс на последний зуб и дал волю паровозу. Колеса закрутились быстрее, и паровоз понесся под уклон.

Лазо видел, как тронулся паровоз. Прильнув к биноклю, он напряженно вглядывался, ища Агеева, который вот-вот прыгнет, но машинист почему-то не спешил. И в то мгновенье, когда Лазо, оторвав правую руку от бинокля, махнул флажком, Агеев с грустью посмотрел на паровичок, как на живое существо, и прыгнул. Подхваченного встречным ветром машиниста подбросило вверх и отнесло в сторону.

Безуглов, неотрывно следя за Лазо, увидел наконец поднятую руку командующего. В ту же минуту он ударил коня шпорами и рванулся к полотну железной дороги, а за ним вся сотня. Издали казалось, что мчится табун, – казаки прижались к конским гривам, словно срослись с ними. Они мчались не как обычно в бою, с гиком и свистом, а тихо, думая про Агеева, выполнявшего приказ командующего ради того, чтобы им, казакам, было легко ворваться на станцию.

На Мациевской раздался взрыв такой силы, что казалось, сказочный великан, засыпанный землей, поднялся и сбросил с себя сопки, давившие его веками. За первым ударом последовал второй, третий… Дрожала, стонала земля от разрывов снарядов, над станцией поднялся черный столб дыма, и в небо взвился пламенный столб.

– Коня! – крикнул Лазо и бросился с сопки.

Командующий мчался во весь опор. Теперь он думал и об Агееве и о захвате Мациевской. Придержав коня, он оглянулся и крикнул одному из адъютантов:

– Скорей к Метелице! Пусть обходит Мациевскую и врежется семеновцам в тыл! – И поскакал вперед с неудержимой силой.

Вот и место, где паровоз с платформой врезались в неприятельский бронепоезд. Вдоль полотна валяются обломки, бронепоезд безжизненным чудовищем лежит под откосом.

Навстречу скакал Безуглов. Подняв коня на дыбы перед Лазо, он выпалил одним духом:

– Шесть офицеров убито… Один японец… Четверых взяли в плен…

– Агеев жив? – нетерпеливо перебил командующий.

– Жив!

– Молодец! – обрадовался Лазо. – А ты, Степан, собирай сотню, обойди станцию справа и дай семеновцам жару! Только не открывай огня по Метелице, он слева обходит.

На траве под откосом сидел запыленный машинист. Лазо узнал Агеева издали. Остановив коня, он ловко спрыгнул на землю.

– Степан Степанович!

Агеев услышал голос командующего и с трудом поднялся на ноги.

– Здоров?

– Здоров!

– Проси чего хочешь.

– Ничего мне не надо. – И, подумав, добавил: – Есть у меня дружок, машинист Павел Максимович Шаборин, старательный человек, как и я, учился у Парамона Парамоновича. Отец Шаборина старик, тоже железнодорожник, работал на станции Маньчжурия. Дошел до Павла Максимовича слушок, что семеновцы избили его отца до полусмерти. Вот я и прошу, товарищ главком, не за себя, а за друга: найдите старика Шаборина и спасите его.

– Сделаю! Еще что?

– А больше ничего.

Обняв Агеева, Лазо крепко поцеловал его.

3

Над забайкальскими сопками взошел тонкий серп луны. В черном небе душной ночи перемигивались звезды.

На станции Мациевская – хаос. Кругом лежат обломки вагонов, снарядные гильзы, винтовки без затворов. Только один путь расчищен, и по этому пути недавно прошел штабной вагон командующего.

В вагоне собрались командиры частей. Они слушали Лазо, голос у него сегодня утомленный, осипший:

– Осталась последняя крепость врага – Тавын-Тологой[8]8
  Пять голов (бурят.).


[Закрыть]. Дальше маньчжурская граница. Ни один наш снаряд не должен лечь на чужую землю, иначе правитель Маньчжурии Чжан Цзолин откроет против нас военные действия. А взять Пятиглавую сопку безоговорочно нужно… У кого есть план?

– В лоб ударить, – предложил Прокопий Атавин.

– Расшибешь рога, как баран о ворота, – заметил командир газимурцев Василий Кожевников.

– Что ты мудришь, Сергей Георгиевич? – не выдержал Павел Журавлев. – Небось давно у тебя выработан план, ты его положь на стол. На то ты и командующий фронтом.

Командир Забайкальского полка так просто и бесхитростно сказал, что Лазо невольно улыбнулся.

– Прав Журавлев, – сознался он, – хитрить нечего. Я думал над этой операцией. А может, кто еще думал. Вот давайте вместе обсуждать. Фронтальным ударом нам Тавын-Тологого не взять. Семеновцы, по сведениям разведки, отрыли вокруг Пятиглавой окопы с ходами сообщения, прикрыли их колючей проволокой в три ряда и стянули все свои орудия. Надо послать через монгольские степи в тыл сильный отряд, вооруженный пиками и гранатами.

– Не дойдут, – усомнился Журавлев и покачал головой.

– Не дойдут, говоришь? – спросил Лазо и задумался. – Путь действительно трудный, безводный.

– Вот то-то и оно. Пропадут без воды и люди и кони.

– Трудности большие, но их можно преодолеть. Во-первых, надо беречь коней, а как беречь – Безуглов научит. Во-вторых, выступить надо на рассвете, чтобы пройти до жары как можно дальше. Опять же кочевники встретятся в пути, а они Семенову пока верно служат и тотчас ему донесут. Поэтому надо снять с себя красные звезды. Как видите, товарищи, трудностей много, но ведь форсировали же мы ночью бурный Онон, так здесь, что ли, не одолеем зной и пустыню?

– Много людей пойдет? – поинтересовался Метелица.

– Думаю, что две сотни: Кларка и Безуглова.

– А мы?

Лазо развернул расчерченную карту и показал движение всей армии.

– Главные силы пойдут со мной вдоль железной дороги. Журавлев атакует сопку слева, Бутин, Седякин и Кожевников поддерживают Журавлева и охраняют его левый фланг. Справа от меня – аргунцы. О дне штурма Пятиглавой я извещу вас, но никто не должен знать этой даты, все держите в глубокой тайне. А сейчас, друзья мои, и я устал и вы устали. Давайте отдыхать!

Голова Лазо беспомощно упала на карту. Тихо, чтобы не разбудить командующего, командиры поднялись и, пройдя через коридор, вышли из вагона.

У коновязей кони жевали траву.

Невдалеке догорал костер. Дневальные покуривали цигарки.

Из палатки вышли Кларк и Безуглов. Поеживаясь на предутреннем холодке, Кларк крикнул сидевшим у костра:

– Начать седловку!

И сразу ожил лагерь. Люди, уснувшие накануне в сумерках, вскочили, чтобы отправиться спозаранок в трудный путь. Кто сладко позевывал, кто похлопывал себя по плечам, чтобы размять кости.

– Быстрей, быстрей, – торопил Безуглов. – Фляги наполнить водой до края, закупорить и приторочить к седлам.

– По коням! – раздалась команда Кларка.

Покачиваясь в седлах, казаки двинулись. Впереди Кларк и Безуглов, по бокам ординарцы. И вдруг вдали послышался конский топот.

– Не иначе как главком едет, – сказал Безуглов и, заложив в рот два пальца, свистнул.

К сотням подскакал Лазо.

– Вышли? – спросил он у Кларка.

– До одного.

– Фляги у всех?

– Так точно!

– Смотри, чтобы никто не пил. Пусть пригубят, чуть прополощут рот – и все.

– Так и наказывал.

– Звездочки есть на ком-нибудь?

– Поснимали.

– Помни, бить только офицеров и хунхузов, а казаков не трогать.

– Народ настроен против всех, – сознался Кларк, – в бою разобраться трудно.

Лазо помолчал, потом тронул коня за повод и, поравнявшись с Безугловым, сказал ему:

– Храни Кларка, пусть даром в огонь не лезет. Езжайте!

Командующий свернул в сторону, и обе сотни на рысях проплыли мимо него.

За зеленой забайкальской степью потянулась монгольская. Ни деревца, ни кустика, кое-где выглядывали островками засохшие стебли травы, и чем дальше, тем безрадостней: чахлая земля, мертвая тишина и безжизненная пустыня.

– Как тут народ живет? – спросил с сожалением Кларк.

– Кроме кочевников, тут никто и не живет, – ответил Безуглов. – Стоит эта пустыня испокон века и стоять будет. Без воды земля умирает.

– Воду можно и сюда подать, – уверенно сказал Кларк.

– Откуда?

– Из Аргуни.

– Что же, ее в бочках возить?

– Зачем? Прорыть канал и пустить сюда воду.

– Крепко ты загнул, – рассмеялся недоверчиво Безуглов.

– Будем жить, – сказал Кларк, – будет эта земля советской – увидишь своими глазами. А жить, Степан, охота! Намаялся я на чужой стороне, многое перевидел.

– Повезло нам с командующим, Борис Павлович, другого такого человека вовек не встретить. Он нас, казаков, зрячими сделал.

Безуглов переждал с минуту и добавил:

– Скажем людям, куда едем?

– Можно!

Безуглов поднял руку и придержал коня.

– Стоп! – крикнул он и повернул коня к сотням. – Тихо! Слушай, что будет говорить товарищ Кларк!

Кларк приподнялся на стременах.

– Товарищи! – начал он. – Ехать нам еще целый день, а может, и ночь. Сотни наши разобьем на три отряда. Одним буду командовать я, другим Безуглов, а третьим – молодой казак Ермолай Игнашин. У Пятиглавой сопки спешимся, коноводам строго беречь коней, и с трех сторон гранатами и пиками поднимем семеновский лагерь в воздух. В дороге из ям не пить – вода в них вонючая, и человек и скотина от нее умирают. Разговор закончен. Игнашин, вперед! Рысью марш!

К Кларку подскакал рябой казак, которому Безуглов подарил кисет.

– Справишься? – спросил Степан.

Игнашин смутился, но с напускной гордостью ответил:

– Не сомневайся!

В полдень солнце до того раскалилось, что казалось, оно расплавится и потечет огненными струями. Над песками поднималось тусклое марево. Вдали маячила цепь голых сопок.

На пути показались первые ямы, наполненные водой. Казаки по команде Кларка, завязав тряпками морды лошадям, пустили их освежиться на одну-две минуты в ямы.

– Справа бурятские юрты, Борис Павлович, – предупредил Безуглов.

– Свернуть в сторону! – приказал Кларк, и обе сотни быстро выгнулись подковой, чтобы миновать жилища и незаметно скрыться.

С каждым часом становилось все тяжелее. От жары потрескались губы, лица горели, словно обожженные. Скорей бы вечер, скорей бы ночь!

И вдруг в мареве вырос на низкорослой лошаденке человек в синем халате и синих штанах, в тюбетейке на бритой голове. Едет себе монгол или бурят – и пусть едет. Но только за спиной у него японская винтовка. Увидев казаков, остановил лошаденку, улыбнулся, оскалив зубы, поклонился и на ломаном русском языке сказал:

– Ваша приехал, наша ваша ожидает…

Игнашин, косо поглядывая на кочевника, спросил по-монгольски:

– Откуда едешь?

Кочевник не ответил.

– Куда едешь?

Тот все молчал.

Игнашин спешился, бросил повод, подошел к кочевнику и сурово приказал:

– Подавай японское ружьишко!

Кочевник нехотя снял с плеча карабин и отдал.

Безуглов, довольный находчивостью Игнашина, кивнул в его сторону и сказал:

– Ермолай, поговори с ним по-нашему.

Игнашин бросил карабин на песок и ловким ударом вышиб кочевника из седла.

– Раздевайсь!

– Почто бьешь? – взмолился он, заговорив на чистом русском языке.

Безуглов рассмеялся.

– Вот видишь, Борис Павлович, какое хорошее лекарство Игнашин ему прописал. – И обратился к «монголу»: – Что дурака валяешь? Ты кто будешь? Молчишь? Расстрелять!

– Не губи! Я свой… казак.

– Не казак, а предатель, рожа окаянная. Куда едешь?

– К генералу Золотухину.

– Что везешь?

– Пакет.

– От кого?

– От атамана.

– Подай сюда!

Семеновец послушно распорол подкладку и извлек пакет. Кларк быстро вынул из конверта бумагу, развернул ее и стал читать.

– Что там, Борис Павлович? – спросил нетерпеливо Безуглов.

– Семенов просит помощи.

– Так мы ему поможем, – заметил Игнашин. – Его гонец сам ведь сказал: «Наша ваша ожидает».

Семеновца привязали к седлу, заткнули тряпкой рот, и он поехал со всем отрядом.

– Зачем он нам? – не унимался Игнашин. – Ему место в вонючей яме, а он себя еще за монгола выдавал, хороший народ порочил.

– Лазо приказал казаков не трогать, – напомнил Кларк.

– Не казак он, – сердито повторил Игнашин слова Безуглова, – а предатель советской власти. Я такого сам на две части поделю.

…И снова палящее солнце и безмолвная пустыня. Устали кони, устали люди. И вдруг из узкой пади подуло прохладой. В пади речушка и травянистые берега.

Здесь Кларк приказал сделать привал.

Василий Кожевников, заняв невысокий холм, подвергся артиллерийскому обстрелу из десяти орудий, и газимурцам пришлось залечь. Против аргунцев семеновцы пустили три бронемашины и кавалерию. Метелица держался, пока от командующего не было получено разрешения отойти.

Перегруппировав быстро силы, Лазо приказал начать в полночь атаку Тавын-Тологого.

Под вечер в походной палатке собрались Прокопий Атавин, начальник его штаба и Кожевников.

– Отсюда и ударим в лоб, – сказал Атавин.

– Напрасно, – возразил начальник штаба, – нас расколошматят.

– Ты приказ командующего думаешь выполнять? – вмешался Кожевников.

– Зачем его убеждать? – зло перебил Атавин. – Будет возражать – отдам под суд. – И, повернувшись к начальнику штаба, сказал: – Неужели ты умней главкома? У тебя в голове того нет, что у него в мизинце. Извини за резкость, но ты, брат, глуп.

Атавина так и подмывало сказать, что все сегодняшнее наступление лишь ловушка, чтобы отвлечь внимание семеновцев, а главный удар ему нанесут Кларк и Безуглов, но вспомнил приказ командующего хранить замысел в глубокой тайне.

– Я иду, Прокопий, – бросил Кожевников, – в три ночи выступаю.

– Поддержу тебя, – ответил Атавин, – можешь не беспокоиться.

В полночь к Кожевникову и Атавину прискакал гонец с приказом командующего.

В небе мерцали звезды, на землю пала обильная роса, и зябко было от набегавшего ветра. Дневной жары как не бывало.

В условленный час газимурцы, выслав связного в атавинский полк, выехали по направлению к Пятиглавой сопке, где их встретил командующий.

– Спешиться! Коноводам увести лошадей и ждать сигнала ракеты, – приказал он.

В эту ночь Лазо был необычно возбужден. Решаясь на ложный фронтальный удар, он знал, что уже в первые минуты боя газимурцы и забайкальцы понесут потери, ибо силы противника, сосредоточенные на Пятиглавой сопке, велики. Спасти положение могли Кларк и Безуглов внезапным ударом с тыла. Но дошли ли казачьи сотни до намеченной цели? Нет ли среди них потерь? Не пали ли лошади от невыносимой жары в монгольской степи? И поспеет ли вообще Кларк к условленному часу?

Эти мысли не давали Лазо покоя. Молча он выслушивал донесения, стараясь не выдавать своего беспокойства. То он садился, то поднимался, выходил из палатки и шагал. Возвращаясь, он растирал руками усталое лицо. И вдруг он ожил, преобразился.

– Ракету! – радостно приказал он.

В темное небо вонзились две зеленые стрелы. Они вспыхнули и рассыпались мелкими звездочками. И сразу загрохотали орудия, устремленные жерлами на сопку. С Пятиглавой ответили ураганным огнем.

– За мной! – крикнул Кожевников и бросился на гору.

– За мной! – отозвался голос подоспевшего Атавина.

В темноте послышались стоны раненых, заглушаемые грохотом неприятельских пушек.

Лазо стоял в глубоком окопе. Оживление снова сменилось молчанием, он досадовал, что из-за темноты не может наблюдать в бинокль. И вдруг неприятельские орудия стали постепенно затихать. Кто-то подполз к окопу и крикнул:

– Товарищ главком! Семеновцев бьют с тыла.

– Значит, Кларк подоспел! – обрадованно воскликнул Лазо, выскочил из окопа и бросился к сопке.

Стало светать.

С тыловой стороны Пятиглавой донеслись радостные возгласы – это казаки Кларка и Безуглова, бесшумно взобравшись на Тавын-Тологой, забросали неприятельский лагерь гранатами. Игнашин со своим отрядом уничтожил батарейцев. Безуглов с казаками поспешил на коновязь, перерезал ее и бросил гранату – обезумевшие лошади разбежались.

Брызги огней сверкали над макушкой Тавын-Тологого, трещали пулеметы. Семеновцы в страхе бросились в стороны, но повсюду натыкались на пики. Им казалось, что тысячи красных бойцов окружили их, сжимая кольцо. В лагере царила паника.

В этот момент раздались три мощных удара – это подрывники, посланные командующим, взорвали железную дорогу.

Так пала последняя семеновская крепость в Забайкалье.

Над Пятиглавой всходило солнце. Командующий с трудом взобрался на сопку и обвел взглядом простор необъятной равнины. Тишина – ни одного выстрела. На лугу паслись лошади. Пробуждалось летнее утро в Даурии.

Лазо поднялся на зарядный ящик, притащенный Безугловым, и громко произнес:

– Спасибо, товарищи, за освобождение русской земли от врага!

– Ура-а-а! – прокатилось по сопкам, и эхо откликнулось на маньчжурской стороне.

Лазо сошел с ящика и сел на землю. К нему подошел Безуглов.

– Сергей Георгич, иди поспи!

Над победителями, купаясь в вышине, звонко пели жаворонки.

4

Двенадцать часов подряд непробудно спали бойцы. Двенадцать часов никто не нарушал их покоя. Бодрствовали одни дневальные, охраняя Даурскую армию.

Безуглов вызвал к себе Игнашина, наказал:

– Оставайся за меня в сотне, а я буду охранять главкома. И чтобы…

– Не сомневайся, Степан Агафонович.

Днем Кларк прискакал к вагону. Увидев Безуглова сидящим на камне, он удивленно спросил:

– Ты чего здесь?

– Семеновцы поразбежались, недоглядишь – какой-нибудь с гранатой подберется.

– Умница! А что, командующий спит?

– Как лег, так еще не выходил.

Кларк постучал в дверь вагона. На пороге показался заспанный адъютант.

– Спит? – спросил Кларк.

– Спит.

– Буди!

Адъютант замялся.

– Уж вы сами…

Кларк поднялся в вагон, подошел к койке Лазо, взглянул на лицо Сергея Георгиевича, и мгновенно перед ним возник другой образ Лазо. Это было в Чите, когда он, Кларк, пришел к Лазо в первый раз. Сергей Георгиевич выглядел тогда полнее, розовощеким, а сейчас его лицо осунулось, посуровело, даже скулы стали выделяться.

– Сергей! – тихо произнес Кларк.

Лазо открыл глаза и тотчас вскочил.

– Что случилось?

– Извини, что разбудил, но иначе не мог. Из Маньчжурии прибыла делегация для переговоров. Поезд их остановился у того места, где подрывники ночью взорвали железнодорожное полотно, а парламентеры прошли пешком. Я пытался с ними говорить, но они настаивают на своем: «Командующего Лазо». И подарки тебе привезли: чай, безделушки и мешок сахару. А ребята пощупали мешок и рассмеялись – сахар, говорят, мокрый.

– Дай им лошадей, – сказал Лазо, – и пусть верхами сюда приедут. И ты с ними возвращайся… И командиров наших привези… Метелицу, Атавина, Кожевникова, Седякина, в общем, всех… И Безуглова не забудь!

После ухода Кларка командующий оделся, умылся, приказал убрать штабной вагон и вышел на улицу. Увидев Безуглова, он поспешил к нему.

– Здравствуй, Степан!

– Здравствуй, Сергей Георгич!

– Уехал Кларк?

– Уехал.

– А ты уже прибыл на званый завтрак?

Не понимая, в чем дело, Безуглов уклончиво ответил:

– День-то хороший сегодня, я спозаранок и приехал.

– Вот ты меня и выручишь. Скоро ко мне приедут маньчжуры для переговоров, а стульев нет, да и стол худой. И рафинаду бы раздобыть, именно рафинаду. Что бы придумать?

– Понятно, – ответил Безуглов и, оставив Лазо одного, бросился к своему стреноженному коню.

Через час с ближайшего разъезда прибыла телега, груженная столом, стульями и двумя ящиками. Адъютанты, подгоняемые шутками Безуглова, вносили в вагон обстановку.

– Там в ящике скатерть, блюдца, чашки, рафинад и даже самовар, – предупредил Безуглов, – не разбейте, слово дал, что все верну, окромя рафинада.

– Вот это да! – с особым удовольствием произнес Лазо, когда увидел накрытый стол. – Ну и молодец, Степан!

Маньчжурцы приехали в чесучовых костюмах и панамах. С ними были два переводчика. Выстроенный из адъютантов, ординарцев и штабных работников караул торжественно встретил гостей. Кларк подвел их к Лазо и представил им командующего. Низко склонив головы, они учтиво пожали ему руку.

– Прошу гостей в вагон! – пригласил Лазо.

Кларк был изумлен, увидя накрытый белой скатертью стол. Командиры частей, выбритые и подтянутые, сели по одну сторону, гости – по другую. Подали крепкий чай.

Лазо поднялся и предложил:

– Прошу гостей пить чай! Мы, русские, предпочитаем его пить с крепким рафинадом, но если вам больше нравится сахарный песок, – пожалуйста! – я прикажу его подать.

– Поддел их, – прошептал Кларк сидевшему рядом Атавину.

– Так им и надо, буржуям.

После чая глава делегации медленно, обдумывая каждое слово, прокартавил:

– Мы надеемся, что русские не перейдут границу.

– А мы в свою очередь надеемся, – ответил Лазо, – что вы не дадите убежища врагам советской власти и уберете с границ семеновских бандитов и хунхузов.

– Это не в наших силах.

– Почему?

– Японское правительство имеет в Маньчжурии свои интересы.

– Не смешивайте коммерческие интересы с вооруженным вмешательством в дела другой державы.

Глава маньчжурской делегации подумал и предложил:

– Заключим перемирие, а наши правительства за это время начнут переговоры.

– Согласен! – ответил Лазо.

Тут же стороны подписали соглашение о перемирии на пять недель, и маньчжуры, важно и церемонно пожав руки всем командирам, уехали обратно.

Безуглов остался при командующем.

– Ну как, Степан, замирение?

– Верить им, Сергей Георгич, опасно. Границу надо пуще зеницы ока охранять.

– Верно, Степан! Куда это стулья понесли?

– Отвезти надо, я слово дал.

– Слово сдержать надо, но только оставь мне эту мебель еще на два дня. А сейчас я тебе дам другое задание. Машинист Агеев просил за своего друга Павла Шаборина. У того отец работал на станции Маньчжурия, семеновцы его избили. Надо старика разыскать и отправить в Оловянную.

– Понятно, – бросил Безуглов любимое словечко и умчался к Пятиглавой.

На другой день к Лазо привели старика. Верхняя губа была рассечена пополам, на лбу темнело пятно, клок бороды вырван.

– Били тебя, отец? – спросил Лазо.

– Крепко, сынок.

– Хороша семеновская власть?

– Провалиться бы ей… Не люди, а звери.

– К сыну своему хочешь поехать? К Павлу Максимовичу?

– Если будет твоя воля.

– За тебя машинист Степан Степанович Агеев просил.

Старик с трудом улыбнулся.

– Степка! – сказал он. – Вырос он небось, Павкин-то дружок. Давно не видел его.

В вагон поспешно вошел начальник штаба и подал Лазо телеграмму. Командующий прочитал ее и спрятал в карман.

– Ну, отец, – сказал он старику, – ты оставайся у меня, тебя накормят, а завтра я тебя отвезу в Оловянную.

– Спасибо, сынок!

У Пятиглавой собрались все полки. Бойцы сидели кольцом на траве, тесно прижавшись друг к другу, а на зарядном ящике стоял Лазо.

– Дорогие товарищи! – прозвучал его чистый и окрепший за последние дни голос. – Вы освободили Забайкалье от семеновских банд и головорезов. Немало наших бойцов сложили свои головы в боях за Борзю, Мациевскую, при переходе через Онон. Предлагаю почтить их память вставанием…