Текст книги "Командующий фронтом"

Автор книги: Фабиан Гарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

– Ты не прав, Гаврила Иванович, – вмешался Лазо. – Попов мой адъютант, он хотел защитить меня, когда ты положил руку на кобуру.

Шевченко молча протянул Попову руку, и тот крепко пожал ее.

– Товарищ Мелехин, – подражая Лазо, сказал Шевченко, – построить отряд и объявить, що прибыл командующий Лазо.

В дом вбежал Федька, тот самый боец, которого Шевченко посылал разузнать, когда прибыл Лазо, и с усмешкой сказал:

– Еще один командующий приихав.

– Замолчи, бисова душа! – прикрикнул Шевченко. – Разболтались все, сукины сыны!

– Та ей-богу, что приихали якись партизанские командиры. Сюды идут…

Дверь растворилась, и на пороге показались Безуглов и Машков.

– Кто из вас командир Цимухинского отряда Шевченко? – спросил Машков, выступая вперед.

– Я, – ответил Гаврила Иванович. – А вы кто будете?

Лазо, сидевший спиной к дверям, не видел пришедших, но инстинктивно обернулся, услышав, как ему показалось, знакомый голос.

– Это командир Сергеевского отряда, даурский казак Степан Безуглов, а я – матрос Балтийского флота, начальник штаба.

– Дуже приятно! Вот цей – мий начальник штаба товарищ Мелехин, а цей – командующий усима партизанскими…

Шевченко не договорил – бородатый казак, растолкав всех, бросился к Лазо. Мелехин и Шевченко удивленно смотрели на них.

– Степан, – пробасил Машков, – дай и мне поздороваться с главкомом. Здравствуйте, Сергей Георгиевич!

– Здравствуй, Машков!

Безуглов не мог устоять на месте, он суетился, не знал, что делать от радости.

– Пойдем на улицу! – предложил Лазо. – Сейчас Гаврила Иванович построит Цимухинский отряд.

– Товарищ главком, разрешите отложить це дило на неделю, – неожиданно обратился к Лазо Шевченко. – Я за это время наведу порядок.

– Разрешаю! – ответил Лазо, обрадовавшись той перемене, которая произошла в Шевченко.

– И еще прошу, товарищ главком, вас и гостей остаться. Перекусим, а тоди и изжайте!

– Нет, – возразил Лазо. – Сначала приведи отряд в порядок. Я приеду и проверю. Если сдержишь слово, то останусь у тебя на два-три дня.

– А вы, товарищи? – обратился Шевченко к Безуглову и Машкову.

– И мы, как главком, – ответил Безуглов. – Приедем в другой раз.

До глубокой ночи просидели Лазо, Попов, Безуглов и Машков. Рассказ Степана сменялся рассказом Машкова, потом Сергей Георгиевич поведал им о своих приключениях по дороге во Владивосток. Особенно его обрадовало, что Машков вступил в партию. Под конец Степан, ударив себя по лбу, с досадой сказал:

– Какой же я дурак, Сергей Георгич, если за всю ночь не спросил про Олюшку.

Лазо улыбнулся:

– Ольга Андреевна на сносях, вот-вот ждет потомства.

– Благодать! – обрадовался Безуглов. – А кто об ней заботится?

– Товарищи из подпольного комитета партии. А как твои Маша и Мишутка?

Безуглов тяжело вздохнул:

– Когда воюю, то вроде забываю, а как вспомню об них, так хочется вскочить на коня и скакать до родной станицы.

– Не жалеешь, Степан, что пошел с большевиками?

– Почто так говоришь, Сергей Георгич? Вот ежели бы не пошел – гниль бы меня разъела.

– В каком часу назначить смотр отряда? – спросил Машков у Лазо.

– Дай поспать главкому, – остановил Безуглов Виктора.

В дверь постучались.

– Кто бы это мог быть? – удивился Машков и, подойдя к двери, толкнул ее.

На пороге стоял командир первой сотни Бражник.

– Разрешите, товарищ начальник штаба.

– Входи!

Бражник вошел и, держа руки по швам, четко произнес, обращаясь к Безуглову:

– Товарищ командир отряда, сторожевые дозоры задержали час назад человека. Привели его ко мне, а я сразу и не узнал. Присмотрелся – Кирилл Хлыст.

– Хлыст? – переспросил удивленно Безуглов. – Где же он пропадал, сукин сын? Ну и разведчик!

– Я его уложил спать, а говорить с ним трудно. У него не лицо, а кусок мяса.

– Кто же его изувечил?

– Чего спрашивать, когда человек еле на ногах держится.

– Ладно, иди, Бражник, спать, завтра погуторим.

После ухода Бражника Степан рассказал Лазо историю с пленным американцем, и все улеглись спать.

Сергей Георгиевич проснулся рано, оглянулся и приятно удивился: Безуглова и Машкова уже не было. Миша сладко спал на полу, раскинув ноги. Лазо оделся и вышел на улицу.

Занималось солнечное утро. Небольшая деревня лежала в долине, окруженной старым лесом, и оттуда веяло прохладой.

На душе у Лазо было легко: «Шевченко не так плох, как его рисовали. Вознесли человека до небес, а потом обругали. Надо к нему Машкова послать на неделю, он поможет навести порядок в отряде. Степан с Виктором нашлись. И Олюшка, вероятно, уже разрешилась…»

На улице тишина и безлюдье, даже опытный глаз Лазо не смог бы определить, есть ли в деревне партизанский отряд. Довольный, он возвратился, застав Попова уже одетым.

Вскоре пришел Безуглов.

– Здравия желаю, товарищ главком!

– Здравствуй!

– Сперва покушаете или начнете смотр?

– Бойцы завтракали? – поинтересовался Лазо.

– Уже.

– Тогда и мы позавтракаем. Был в старой русской армии замечательный полководец Александр Суворов…

– Слышал про такого, – перебил Безуглов.

– Походы делал за тысячи верст от России, а солдаты у него всегда были одеты и накормлены.

– А мы чем хуже?

– Советские бойцы лучше, но не всякий командир умеет заботиться о них.

– Этого в Сергеевском отряде нет.

Лазо понравился ответ Безуглова.

– Ты вот называешь отряд Сергеевским, а Шевченко по-своему: «Мой отряд, мои хлопцы».

– Ко мне один его партизан перешел – Иван Ивашин. Такое рассказывал, что я этому Шевченко всыпал бы двадцать плетей по стыдному месту.

– Учить надо Шевченко, а не бить, – не согласился Лазо.

– Горбатого могила исправит.

– Не прав ты, Степан. Пошлем к нему Машкова, он ему поможет. Забыл ты, каким был Машков? А теперь? Он даже согласился при тебе начальником штаба быть, а ведь раньше кичился: дескать, мы, матросы, все знаем; учиться нам нечему.

– Про Машкова это верно, а из Шевченко ничего не выйдет.

– Поживем – увидим, – ответил Лазо, – а теперь идем завтракать.

В двух верстах от деревни Машков выстроил Сергеевский отряд.

Лазо и Попов крупной рысью приближались к отряду, но в двухстах саженях от первой линии перешли на тихий шаг.

– Смирно-о-о! – раздалась команда Безуглова. – Равнение напра-во! – И, выхватив из ножен засверкавший на солнце клинок, Степан поднял его над головой и пришпорил коня в сторону Лазо. Остановившись в пяти шагах от него, Безуглов громко отрапортовал: – Товарищ главком! Сергеевский партизанский отряд по вашему приказанию построен. Командир отряда Безуглов!

Повернув коня, он поехал рядом с командующим.

– Здравствуйте, товарищи! – поздоровался Лазо, подъехав к отряду.

– Здравия желаем, товарищ главком!

– Вольно! – приказал Лазо.

– Вольно! – повторил Безуглов отряду.

Лазо радовался. Бойцы были одеты по-разному, но по всему в отряде чувствовалась крепкая рука командира.

– Товарищи партизаны! – громко крикнул Лазо, приподнявшись на стременах. – Все вы покинули свои дома и семьи, чтобы взяться за оружие и уничтожить врага. С одними белогвардейцами мы бы уже давно справились, но на помощь им пришли японцы, американцы, англичане, канадцы. Все они боятся советской власти, которая считает, что фабрики, заводы, земля и леса принадлежат народу. Мы ведем борьбу не на жизнь, а на смерть. Но в революционной армии должна быть железная дисциплина. Ваш командир отряда и начальник штаба – боевые солдаты революции. Своими делами на Даурском и Прибайкальском фронтах они доказали, что для них нет высшего блага, чем служить народу и быть верными сынами своей родины. В таком духе они воспитывают и вас. От имени подпольного комитета Коммунистической партии и командования партизанскими отрядами Приморья объявляю вам благодарность.

– Ура! Ур-а-а! – раскатисто прогремело по рядам.

– Партизаны! – крикнул Безуглов. – Возвратился из разведки наш товарищ Кирилл Хлыст. Сейчас вы его увидите.

Стоявший позади конников Хлыст вышел в сопровождении Машкова к отряду. Трудно было узнать в нем того Кирилла, которого партизаны знали крепышом, любили за доброту, рассудительность и аккуратность.

Лазо и Безуглов спешились и подошли к нему.

– Можешь говорить, Хлыст? – спросил Безуглов.

– Могу!

– Садись на моего коня и расскажи партизанам, где пропадал две недели и почему. – И, повернувшись к отряду, приказал: – Спешиться, коней отдать коноводам, а самим стать в круг.

Хлыст говорил негромко, но все слышали его рассказ:

– Гуляю я, товарищи, по платформе на станции Свиягино, будто поезда ожидаю. Вдруг выходят два американских офицера. Один из них, очкастый, пальцем поманил меня. Подошел. Стал он болтать по-ихнему, а переводчик по-нашему. «Ты откуда явился?» – спрашивает меня. «Еду в Спасск к родным». – «Иди с нами, мы тебя туда отправим». Пришли мы в штаб, а очкастый как развернется и кулаком мне в зубы. «Не узнаешь?» – спрашивает. Присмотрелся, а это тот самый, за которого я просил. Стал он меня допрашивать: «Где сейчас отряд?» – «Не могу знать, потому я из отряда ушел». – «Врешь, говорит, сейчас выплюнешь второй зуб. Где Лазо?» – «Ей-богу, не знаю такого. Что это за птица?»

По рядам прошел легкий шепот и смех, но Хлыст не обратил внимания.

– «Это не птица, а ваш большевистский комиссар». – «Я его в глаза никогда не видел и не слыхал про такого». – «Не бойся, скажи, где Лазо, я тебе дам консервов и помогу добраться до Спасска». – «Сказал, что не знаю». – «Тогда я тебя расстреляю». – «Можете расстреливать, но я про Лазо ничего не слыхал и в отряде такого не было». Подумал очкастый и говорит: «Я тебя не расстреляю, а отправлю в Спасск, к самому атаману Калмыкову. Ему ты все расскажешь». Продержали меня до вечера в карцере, а потом отправили с двумя американскими солдатами в Спасск. Еду я в вагоне и думаю: «Как же мне удрать?» А солдаты не спят, стерегут. Приехали мы ночью. Повели меня на гарнизонную гауптвахту и стали бить чем попало и куда попало. Потом бросили меня и ушли. Когда очнулся, вспомнил про отряд и чуть не заплакал от злости. «Зачем, думаю, просил я за американца? Не человек, а зверь. Что же ты, Кирилл, даром пропадешь?» И сразу силы прибавились. Вынул я из-за голенища свой нож, подкрался к часовому и заколол его. Снял с него винтовку и пошел…

Хлыст закончил.

Отряд молчал.

– Как тебя зовут? – громко спросил Лазо.

– Кирилл Хлыст.

Лазо поднял руку:

– Давай знакомиться. Я Лазо, командующий партизанскими отрядами.

– Так это они тебя ищут? – спросил он удивленно и покачал головой.

– Меня, товарищ Хлыст. А ты, значит, побыл в гостях у американцев?

– Побыл. Сыт по горло.

– Ничего, злее драться будешь.

– Я до очкастого еще доберусь, товарищ Лазо, ей-богу, доберусь. Не видать ему больше Америки, своими руками могилу себе выроет в Приморье.

Спустя неделю Лазо с Поповым и Машковым поехали снова в Цимухинский отряд.

За три версты от села всадников задержали.

– Стой! – властно приказал молодой паренек, легко сидевший в казацком седле. – Вы кто будете?

Попов подъехал к пареньку и сказал:

– Командующий партизанскими войсками едет в Цимухинский отряд.

– Документы есть?

Лазо, слышавший разговор, подъехал и протянул бумажку. Паренек развернул ее, бойко прочитал и сказал:

– Разрешаю! – И, обернувшись к другому партизану, приказал: – Котов, проводи к командиру! Держись сзади на дистанции двадцати пяти шагов.

Перед самой деревней на земле сидели партизаны. Один подшивал заплату на выцветшем пиджаке, другой, подобрав под себя ноги, смотрел запавшими глазами на огонь костра, третий сушил над огнем портянки.

Лазо понравилось, что у него проверили документы, и то, что партизаны занимались своими бытовыми нуждами, и то, что до самой избы, в которой жил Шевченко, он не встретил шатающихся бойцов.

Гаврила Иванович, как и в первый раз, увидел в окно всадников.

– Лазо приехал! – крикнул он Мелехину и бросился на улицу.

– Здравия желаю, товарищ главком! – приветствовал он Лазо.

– Здравствуй, Гаврила Иванович! – ответил Лазо, протягивая руку.

– Ты чего приплелся? – спросил Шевченко у Котова.

– Мигунов приказал сопровождать.

– А-а! – растяжно протянул Шевченко. – Вертайсь назад и скажи Мигунову, что объявляю ему благодарность за дисциплину. – Он исподлобья посмотрел на Лазо, намереваясь прочесть на его лице, какое впечатление произвели его слова, но ничего не смог уловить.

– Как здоровье, Гаврила Иванович? – спросил командующий.

– Не жалуюсь, хоть трохи болить в груди. – Помолчав с минуту, он, скосив глаза на Машкова, добавил: – Може, ты нового командира привиз?

– Разве ты плох? Нет, Гаврила Иванович, побольше бы таких командиров, как ты. Захочешь – горы своротишь.

Шевченко нарочито сделал смущенный вид:

– Тоби лучше видать, Сергей Георгиевич, на то ты и главком.

– То ты кричал, что Шевченко бог и царь, то ты ударился в другую крайность, – пожурил его Лазо.

– Трохи помилився, сам мозги себе вправил, подкрутил гайки и стал человеком. Теперь не стыдно и весь отряд показать.

Беседуя, Шевченко неотрывно следил за Машковым, пытаясь догадаться, зачем тот приехал. В бескозырке, тельняшке и бушлате, он вызвал в командире Цимухинского отряда недоверие с первой же минуты, и, хотя Лазо похвалил Машкова, это недоверие никак не рассеялось. Оно еще больше возросло, когда матрос с каменным выражением на лице предложил командующему:

– Может, мне заняться делом?

Шевченко насторожился. Какие дела могут быть у этого человека в Цимухинском отряде? Не желая, однако, высказывать свое недовольство, он скривил губы.

– Которые хочут заниматься дилом, нехай занимаются, а тебя, товарищ главком, и Попова прошу со мной повечерять.

– Ты прав, Гаврила Иванович, сперва поужинаем, а уж потом за дела.

За ужином Лазо рассказал Шевченко и Мелехину об отряде Безуглова и в заключение сказал:

– Я привез тебе комиссара. Зовут его Виктор Иванович Машков. Он мастер на все руки: Мелехину покажет, как надо по-настоящему организовать штаб, осмотрит все оружие у бойцов, проверит их знания, а ты, Гаврила Иванович, поезжай на неделю в Сергеевку к Степану Агафоновичу и посмотри, как там поставлено дело. Если что понравится – примени у себя.

Шевченко сразу повеселел: так вот зачем главком привез матроса! На такое дело он согласен, но надо присмотреться к комиссару.

Вошел дежурный и доложил:

– Товарищ командир, задержан партизан Курочкин в пьяном виде.

– Заведи этого гада сюда! – приказал он, не спросив разрешения у командующего. Ему хотелось при Лазо показать свою непримиримость к нарушителям дисциплины.

Дежурный привел Курочкина. Это был парень лет двадцати пяти, маленький, сутулый, смешной. На голове у него торчала шляпа, на плечах – американский мундир.

– Где нализался? – спросил строго Шевченко.

– Не помню, батька, – ответил Курочкин заплетающимся языком.

– Я тебе не батька, а командир отряда. И стой как полагается, а не шатайся, як гирька на ходиках. Що це за шляпа на голови? Где взяв мундир?

Курочкин не успевал отвечать, потому что Шевченко, свирепея с каждой минутой, бросал один вопрос за другим, не дожидаясь ответа.

– Напивься, як свинья. Не партизан, а американский попугай. – Подойдя к нему вплотную, он смахнул рукой шляпу с головы. – Щастье твое, что гости сидят, а то я бы тебе зараз показал. Дежурный! Уведи его, посади в холодную, завяжи ему руки и ноги, а завтра эту пакость будем судить при всем отряде.

Наутро разведчики сообщили Шевченко, что американцы собираются перебросить свои войска.

– Як быть, товарищ главком? – спросил Гаврила Иванович.

Лазо, развернув карту, углубился в нее. Шевченко неотрывно следил за тем, как командующий рассматривает карту. Наконец Лазо взглянул на Гаврилу Ивановича и сказал:

– В десяти верстах от перевала подъем. Значит, поезд в этом месте идет тихим ходом. Вот туда надо направить человек пятьдесят с расторопным и волевым командиром. Кого предлагаешь?

– Клименко! – не задумываясь, ответил Шевченко.

– Вызови его сюда!

Клименко ничем не выделялся: и рост невзрачный, и лицо неприметное, глаза маленькие, губы тонкие, только нос с горбинкой. Когда он пришел, Шевченко строго сказал:

– Пойдешь на серьезное задание. Не вдарь лицом в грязь, не подведи отряд. Зараз сам главком тоби все расскажет. Чуешь?

– Чую! – равнодушно ответил Клименко.

Сергею Георгиевичу командир не понравился – не было в нем огонька.

Шевченко уловил недоверие Лазо к Клименко и шутливо сказал:

– Жених из него, як из щеня волк, а командир золотой. Що скажу, то зробит.

– Садись, товарищ Клименко, и слушай внимательно. Ты тут все места знаешь?

– Как свой родной дом.

– За перевалом идет подъем по железной дороге.

– Так точно!

– И местность такая, что партизанам есть где укрыться.

– Хоть всему Цимухинскому отряду.

Лазо продолжал:

– Отряд останется здесь, а ты с комиссаром отряда и пятьюдесятью бойцами проберетесь туда и устроите засаду. Американцы собираются перевезти в углярках свои войска.

– Не перевезут! – решительно заявил Клименко.

– Не кажи гоп, пока не перескочишь, – вмешался Шевченко.

– Каких людей брать? – торопливо обратился к нему Клименко.

– Выбирай сам.

– Разрешите идти? – спросил Клименко у Лазо.

– Иди!

– С богом! – напутствовал вслед Шевченко.

– Пусть с ним Машков пойдет, – сказал Лазо.

– Ладно, – усмехнулся Шевченко. – Посмотрим, какой комиссар стрелок.

Отряд сидел в засаде вторые сутки. Изредка проходили порожние составы углярок. Весь день шел дождь. Все небо обложило тучами, но тучи были по-весеннему высоки и легки, за ними угадывалось солнце. Неясными очертаниями стояли деревья на сопках, а к утру радужное солнце осветило полнеба. Вокруг неслись запахи цветов.

– Даром торчим здесь, – сказал Петр Сиволоб, односельчанин Клименко. – Промокли до нитки.

Машков слушал, но молчал, выжидая, что ответит Клименко, а тот не заставил себя долго ждать.

– Брось дурить, иначе отошлю обратно в отряд.

– Не пугай, Володя, не первый день тебя знаю.

– Жалею, что отобрал такого болтуна.

– А ты горбач, – огрызнулся Сиволоб.

Так в детстве ребята дразнили Володю за горбинку на носу. Клименко взорвала бестактность Сиволоба, и он решил его отослать в отряд, но в эту минуту по цепи сообщили, что приближается состав со шпалами. Удивительно было, что шпалы торчали из углярок и в каждой углярке было не более десяти шпал. Клименко догадался, что за шпалами укрылись солдаты.

– Приготовиться! – приказал он.

Паровоз тяжело тянул состав в гору. Когда углярки поравнялись с линией, по которой растянулись партизаны, Клименко скомандовал:

– Огонь!

Случилось так, что пулей был ранен машинист. Сообразив, что на поезд напали партизаны, он затормозил, чтобы помочь им обстрелять оккупантов. Из углярок стали выскакивать американские солдаты. Ни один из них не спасся бегством – все нашли себе смерть в чужом краю. Партизаны собрали все оружие, сделали машинисту перевязку и вместе с ним возвратились в отряд.

– Казав я тоби, товарищ главком, що Клименко золотой командир, – не без хвастовства заметил Шевченко.

Клименко, смущенный похвалой, признался:

– Ох и рубака комиссар, другого такого не найти.

– Ты не меня хвали, а бойцов. Лучших надо в партию привлечь, и тебя, Клименко, первого. – Повернувшись в сторону Мелехина, Машков добавил: – Прикажи сдать в штаб трофейное оружие.

– Отбери один револьвер, – приказал Лазо Машкову, – я его лично подарю Клименко.

Этот жест командующего понравился Шевченко.

– Учись, Мелехин, як треба обращаться с трохфейным оружием. А ты, Виктор Иванович, сидай за стол, подкрепись трохи.

Степан Глазков числился на плохом счету в конторе Сучанских рудников. Бухгалтер называл его смутьяном, по которому тюрьма давно плачет. «Как придет за получкой, так и шумит на всю контору. То в прошлый раз недодали, то в этот раз недоплатили, и других шахтеров подбивает». Когда революционная волна докатилась до Сучана, Глазков пришел в контору и сказал бухгалтеру:

– Если обсчитаешь хоть одного шахтера на копеечку – не жить тебе в Приморье.

Глазков, как и следовало ожидать, стал активным деятелем рудничного комитета, вступил в Коммунистическую партию, призывая всех рабочих последовать его примеру. В черные дни, когда Приморье захватили белогвардейцы и интервенты, Глазков сформировал партизанский отряд из шахтеров и ушел с ним в сопки, а потом обосновался в Тетюхе, объявив ее Тетюхинской республикой. Узнав о действиях других отрядов, Глазков двинулся к ним на соединение из Тетюхи на Ольгу вдоль побережья Японского моря, чтобы совместными усилиями захватить Сучан, вывести шахты из строя и прекратить снабжение Владивостока углем.

Отряд шел незаметными тропками, делая привалы лишь по ночам. Весна в тот год выдалась ранняя, и сопки, обращенные склонами к морю, розовели под багульником. На высоких хребтах кудрявился сибирский кедр, яркими пятнами выделялись осокори и тополя. По кустам воровато шарил ветер, от багульника разносился нежный запах. Чем ближе отряд приближался к морю, тем сильнее чувствовался ветер, развевая у берегов космы морской капусты. По воде катались колючие шарики морских ежей, иногда воду прошивала игла-рыба.

Неожиданно Глазков заметил на горизонте два дымка.

– Никак, к нам гости едут, – сказал он командиру второй роты Толкачеву.

– Подождем их, Степан Листратович, встретим свинцовой солью.

– Дельно говоришь, – согласился Глазков и приказал всему отряду скрыться в сопках.

Дымки постепенно приближались, потом прояснились контуры двух кораблей с двумя звезднополосатыми флагами.

– Японцы, – сказал Толкачев.

– У тех солнце на флагах, а у этих звезды, – возразил Глазков, – американцы.

С кораблей, бросивших якоря, спустили три шлюпки. Покачиваясь на зыбкой волне, они поплыли к берегу. И только «гости» стали высаживаться, как партизаны открыли по ним беглый огонь. Весельные бросились отчаливать лодки, пули свистели и жужжали вокруг них. Потеряв убитыми десять матросов, американцы еле добрались до кораблей.

Глазков не сомневался в том, что «гости» ответят на встречу партизан, и приказал отряду как можно скорей перейти на другое место и укрыться за сопками. Так и случилось: американские корабли открыли ожесточенный артиллерийский огонь.

– Пойдем дальше? – спросил командир первой роты Губкин.

– Нет, – решительно ответил Глазков, – не дам им ступить на русскую землю.

Три раза американцы пытались высадиться и один раз даже ночью, но партизаны уничтожали матросов и сами бесследно исчезали. Тогда корабли снялись с якорей и ушли в море, а спустя два дня подошли к Перятину и все же высадили десант, который прошел во Владимиро-Александровское и соединился с частями генералов Волкова и Смирнова.

Много ли сил у противника? Как проникнуть во Владимиро-Александровское и разведать планы белых? Сколько разведчики ни пытались, но пробраться из них никому не удалось.

– Скоро ли пасха? – спросил Глазков у своих командиров.

– Куличи собираешься святить, Степан Листратович? – рассмеялся Толкачев.

– Ей-богу, угадал, но только не я, а перятинские и унашские крестьяне поедут во Владимиро-Александровское, они завсегда туда едут святить, а нам бы присоединиться.

– Здорово придумано, – заметил Губкин, – но ребята говорили, что крестьяне в этом году не поедут, боятся, как бы у них не отобрали куличи.

– Уговорим их, а с ними поедет наш Папуша, он для этого дела самый подходящий.

И уговорили.

Стали крестьяне готовиться к отъезду. Поехали в субботу вечером, чтобы поспеть к заутрене. Взяли с собой Папушу, шестидесятилетнего партизана, который с двумя сынами пришел в отряд к Глазкову. Пока попы святили крестьянам куличи, Папуша потолкался кругом, прислушиваясь к разговорам, и разузнал, что белые готовятся к наступлению.

На третий день пасхи под Перятином показался разъезд в двадцать конников. Лежавшие в засаде партизаны сняли метким огнем всех до единого. Тогда белые выслали орудия с прислугой.

В разгар боя Толкачев заметил трех всадников, приближавшихся со стороны Сучана.

– Не трожь! – приказал он бойцам своей роты.

Всадники подъехали. Это были американцы на мулах. Они держали в зубах сигары и улыбались, делая вид, что путешествуют. Один из них на ломаном русском языке спросил:

– Нам можно понаблюдать за ходом боя?

Толкачев растерялся и послал за Глазковым. Степан Листратович пришел, хитро улыбнулся и сказал:

– Белые вас еще убьют, а мне за вас отвечать.

В эту минуту прожужжала пуля и раздробила одному американцу палец.

– Позвать профессора! – приказал Глазков.

Пришел фельдшер. По тому, как он раскрыл свой деревянный баул, доставая спирт, бинт, йод и ланцет, американцы решили, что им действительно оказывает медицинскую помощь профессор, тем более что фельдшер был в очках, правда вместо дужек к ним были приделаны проволочки, обмотанные марлей.

– Спасибо! – поблагодарил американец. – За оказанную мне помощь мы вам подарим медикаменты. Пусть ночью на реку Сучан приедет на паром ваш профессор.

И уехали.

Ночью на паром вышел Папуша и вместе с ним десять бойцов. До рассвета прождали они без толку, а возвращаться с пустыми руками не хотели, думали, вот-вот подъедут.

Вдруг прибежал старший сын Папуши, и запыхавшись, сказал:

– Папаня, бегите назад в отряд! Наши уже ушли из Новицкого и Краснополья. Обманули нас американцы, они высмотрели, что им надо, и на Сенькиной шапке установили пулеметы. Степан Листратович волосы на себе рвет, что поверил им.

– Да-а, – промолвил обескураженный Папуша, – маху мы дали.

– И еще новость, папаня. Сказывают, к нам сам командующий Лазо едет, будет нас соединять с цимухинцами.

– На кой черт нам Шевченко? Сам пьет и людей тому же научил. Я на это не согласен.