Текст книги "Командующий фронтом"

Автор книги: Фабиан Гарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

Безуглов вернулся. Ему показалось, что командующий недоволен его решительностью и не позволит ему без сотни начать атаку. Он готов был возразить и уже мысленно подбирал слова. Но Лазо молча обхватил его за плечи и прижал к себе.

– А теперь иди! – сказал он, отпуская казака.

Степан, ошеломленный поступком командующего, закусил от волнения губу, отвернулся и побежал.

Когда Безуглов скрылся, Кларк спросил:

– Давно его знаешь, Сергей Георгиевич!

– Он в Красноярске перебежал к нам из казачьего дивизиона. С тех пор и не расстается со мной. Жизнь мне спас в Иркутске, в опасные разведки ходил. За советскую власть готов голову сложить… В партию собирается вступить.

– И мне бы следовало, – заметил Кларк.

– И тебе, Борис Павлович! Вот получишь у меня скоро другую сотню и займешься только разведкой. Отличишься в бою – и подавай заявление в партию.

Лазо, беседуя с Кларком, продолжал пристально следить за неприятельскими орудиями.

– Что ты видишь? – спросил Кларк.

– Степан, кажется, захватил батарею. Дула поворачиваются на юг.

Так оно и было. Безуглов, покинув Лазо, поспешил к пушкарям.

– Ребята! – сказал он. – Главком приказал захватить батарею.

– Это дело, – весело промолвил один из артиллеристов, – пущай твоя сотня захватит, а тогда мы уж постреляем.

– Так не выйдет.

– А как же?

– Втроем проберемся к орудиям.

– Так тоже не выйдет, – перебил Безуглова сухопарый артиллерист с длинными до колен руками.

– Кто же тут командует? – рассерженно спросил Степан. – Главком аль ты? – И, не дожидаясь ответа, приказал: – Разговоры отставить! За мной!

Они спустились в падь и побежали по теневой стороне. В том месте, где от гребня до дна низины пролегла трещина, Безуглов и артиллеристы поднялись наверх. Невдалеке стояла батарея.

– Ну, пушкарь, – спросил, заметно волнуясь от предстоящей схватки, Степан у артиллериста, предлагавшего захватить батарею всей сотней, – отобьем пушки?

Артиллерист кивнул головой.

…Одна за другой полетели три гранаты в орудийные расчеты, а через несколько минут в степи раздался грохот такой силы, словно били три батареи, а не одна.

6

За Могойтуем стояли хунхузы. После артиллерийской стрельбы они готовились к броску на Андриановку, чтобы захватить штаб фронта вместе с командующим. За поимку Лазо атаман обещал много золота.

Но неожиданно по хунхузам ударил снаряд, за ним другой, третий. Несколько лошадей упало, в рядах возникло смятение, конная лава отшатнулась и смяла задние ряды.

Кларк, Метелица и Бронников нетерпеливо ждали сигнала. Когда Балябин скомандовал: «В атаку!», в степь ринулись три сотни всадников, загибая фланги.

Лазо неотрывно наблюдал за аргунцами, а когда отрывал бинокль, то в его молодых глазах играло солнце. Над его головой плыли редкие курчавые облака. Горький запах полыни и цветов приятно щекотал ноздри. Лазо был рад очередной удаче Безуглова. Теперь он не сомневался в том, что Степан сможет командовать отдельным отрядом, и тут же решил: его и Кларка назначить командирами особых разведывательных сотен. И в Кларке Лазо не ошибся. Борис, скача впереди своей сотни, вихрем пронесся стороной от хунхузов и, зайдя им в тыл, развернулся широким фронтом.

Пушкари Безуглова прекратили стрельбу. Увидя своих, они упросили казаков перетащить орудия к месту боя, чтобы направить огонь по новым целям.

На помощь сотням шел полк Прокопия Атавина.

Между тем Кларк решил, что Бронников и Метелица сами справятся с хунхузами, и двинулся со своей сотней к станции Ага. В это время раздался мощный выстрел – это красный бронепоезд, прибывший из Читы, тоже рвался к Аге.

К вечеру, когда закат осветил полнеба густым багрянцем, Безуглов, спрятав в кубанку донесение Лазо для ревкома, ускакал в Читу. В донесении – скупые слова:

«В 6 часов утра завязался бой с семеновцами. Неприятель подошел к станции Могойтуй и начал обстрел наших войск, прибывших для операции против врага. Наши части перешли в наступление. Артиллерия противника замолчала. Наша пехота наступала цепями широким фронтом, на флангах – казаки Аргунского полка. Неприятель, попав под перекрестный огонь пехоты и кавалерии, бежал. Войска преследовали бегущего противника, не оказавшего сильного сопротивления на протяжении 23 верст, до ст. Ага. В 6 часов вечера наши войска подошли к Аге. Наш бронированный поезд с артиллерией и пулеметами ворвался на станцию, где произошел непродолжительный бой. Станция Ага закреплена за нами. Наши потери ничтожны. Войска вели себя великолепно. Сотни вновь сформированного Аргунского полка принимали участие в разведке. На станции Ага захвачены запасы овса, сена, мяса и орудия. Наши части преследуют неприятеля, который отошел к Булаку. На других участках фронта без перемен. Прифронтовое казачество поднялось на защиту советской власти и спешно мобилизует новые силы.

Командующий С. Лазо».

Оставив вместо себя Фрола Балябина, Лазо в сопровождении Кларка и Бронникова выехал в штабном вагоне в Читу. Над городом стояла кромешная тьма, хоть глаз выколи.

– Пойдем ко мне! – предложил Борис.

– Что ты? Будить ночью жену и детей?

– Даю тебе слово, Сергей Георгиевич, что они искренне обрадуются. Мэри и Гриша, Вера и Наташа вспоминают тебя, у матери спрашивали: «Когда приедет дядя Сережа?» Я только вчера получил письмо от Нюты, просит, если возможно, заехать на часок поглядеть на малышей – Катеньку и Борю.

– Трудно ей, бедняжке, – сочувственно сказал Лазо, – шестерых накормить, напоить, обуть, одеть, спать уложить.

Дверь им отворила Нюта и, несмотря на заспанный вид, улыбнулась, словно ждала дорогих гостей.

– Накормишь? – спросил Борис.

– Одна картошка, – смутилась жена.

– Вот и чудесно, – сказал Лазо, – с утра маковой росинки во рту не было. Но только будем ее кушать в мундирах, чтобы поменьше хлопот, да и вкуснее так.

– А я хлеб припас, – неожиданно обрадовал всех Бронников.

– Васенька, ты дай нам по ломтику, а остальные оставь детям, – попросил Кларк.

За окном ночь. Все расселись вокруг стола. Из чугунка валил пар. Лазо достал горячую картофелину, подул на нее, переложил из одной руки в другую и, ломая пополам, с жадностью стал есть небольшими кусочками.

После ужина Нюта предложила гостям:

– Хотите, я покажу вам своих малышей?

Лазо поднял руку.

– Голосую за!

– А я тем более, – сказал Кларк.

Они прошли на цыпочках в другую комнату. На шести кроватках, смастеренных самим Кларком, разметавшись, спали дети. Лазо пристально смотрел на каждого, и по выражению его лица нетрудно было догадаться, что он завидует Борису. Выходя из комнаты, сказал Нюте:

– Большое богатство у вас.

Шел третий час ночи. Нюта, покинув гостей, ушла спать к детям. Кларк и Бронников, разостлав шинели на полу, легли у печи. Лазо же, пристроившись к столу, на котором оставался пустой чугунок, достал карту, карандаш и бумагу.

Все уснули. Не спит один Лазо. Он обдумывает план захвата Оловянной и Борзи. На стене часы, подвешенная гирька медленно тянется к полу.

Тик-так, тик-так…

Тишина в доме, тишина в городе, даже анархист Пережогин, узнав об успехах красных отрядов, присмирел.

Тик-так, тик-так, тик-так…

Ни Балябин, ни Бронников, ни Метелица не знали об отношениях Лазо и Ольги Грабенко. Правда, командующий часто приезжал в Аргунский полк, выступал перед казаками, но никогда не задерживался.

Лазо встретил первый раз Ольгу в Чите на митинге в железнодорожных мастерских. Его мысли были целиком поглощены другими делами, ему приходилось отвечать на многочисленные вопросы, а Ольга промелькнула перед ним и исчезла. В другой раз машина, в которой ехал Лазо, поравнялась с Ольгой на дороге. Шофер притормозил, поздоровался с ней и спросил, как старую знакомую:

– Далеко идете?

– А вы куда?

Лазо взглянул на нее, и в глазах его мелькнуло выражение не то интереса, не то желания припомнить что-то.

«Чандлер» рванулся вперед.

– С кем ты поздоровался, Саша? – спросил Лазо.

– С политработником из Аргунского полка. Серьезная деваха.

Ольга видела, как Лазо обернулся. Она стояла на дороге под закатным солнцем и хорошо была видна. Ему запомнилось открытое, слегка обожженное солнцем лицо, каштановые волосы, выбивавшиеся из-под ушанки.

Они встретились через несколько дней у Балябина. Лазо, рассказывая о предстоящем наступлении, требовал усилить политическую работу среди казаков.

– Сделаю, Сергей Георгиевич! А ты, кстати, захвати нашего политработника. В городе обещали библиотечку подобрать, новые брошюрки дать.

У Лазо екнуло сердце – неужели та самая девушка, которую он повстречал на дороге?

– Пожалуйста! – ответил он сдержанно, боясь выдать свое волнение.

– Кликни Грабенко! – приказал Балябин дежурному казаку.

Она вошла на середине разговора командующего с командиром полка, поздоровалась и стала у окна, присматриваясь к Лазо. Ольга была молода, еще никого не любила, а сейчас она подняла глаза и натолкнулась на взгляд Лазо. Взгляд его был не рассеянным, как на дороге, а наполнен заинтересованностью, теплотой.

Всю дорогу Ольга молчала. Лазо хмурился без нужды, морщил лоб, желая скрыть свою молодость, а Ольга с усмешкой смотрела на его густые брови и говорила самой себе: «Мы оба молоды. Зачем тебе напускать на себя этакую серьезность?»

– Знаете, о чем я подумал, когда мы встретились на дороге? – спросил Лазо.

– Наверное, о том, что мне не место в Аргунском полку.

– Ошибаетесь.

– Тогда о том, что я показалась вам давно знакомой.

Она угадала его мысль, и он порывисто придвинулся к ней, прижавшись к плечу. Ольга не отстранилась, а повернула к нему лицо, ощущая их неотделимость друг от друга.

Первой проснулась Нюта и вышла к гостям. В глазах удивление: уже восьмой час, а Лазо как сидел над картой, так и сидит. Хотела спросить у него, но не знала, как обратиться. Подумала: «Я ведь все же старше его, мать шестерых детей» – и осмелилась спросить по-домашнему:

– Сергей, а спать-то когда?

– Сегодня не удастся.

– А вчера спали?

– И вчера не удалось. – Посмотрев на Кларка и Бронникова, добавил: – Хорошо, что они хоть поспали. Им ведь труднее, чем мне.

Нюта походила по комнате, потом снова остановилась перед Лазо, помялась и все же спросила:

– Опасно на фронте?

При этом она настойчиво смотрела в глаза командующему, ожидая от него ответа. Лазо должен был ответить, но что ответить? Утаивать от нее было бесполезно – Нюта спросила бы у Бориса, и тот сказал бы правду.

– На фронте всегда опасно, – ответил Сергей Георгиевич.

– Если убьют Бориса, – сказала она совсем тихо, – как я справлюсь одна с детьми?

– Убьют Бориса – останусь я, – твердо ответил Лазо, – убьют меня – останется Бронников, убьют его – останутся тысячи товарищей. Они не забудут детей Бориса.

Нюта продолжала прямо смотреть на Лазо. Ей понравился честный ответ человека, подружившегося с ее мужем. Только сейчас она обратила внимание на его глаза.

– Ну и глаза у вас! – сказал она. – Черные как ночь… И честные. За вас любая девушка пойдет.

– Я женат, – смутился Лазо.

– Где же она?

– Со мной, на фронте.

– Правду говорите?

– Сами ведь, помнится, говорили, что глаза у меня честные.

– И дети есть? – с женским любопытством спросила Нюта.

– Пока нет, – рассмеялся Лазо, – но будут.

– Чего же она не приехала с вами?

– У каждого на фронте своя работа. Впрочем, я и там ее редко вижу.

– Кто она, пулеметчик или казачка?

– Политработник.

– И давно вы женились? – не отставала Нюта. – Говорите, не таите.

– Недавно.

– Значит, читинская?

– Нет, из Томска.

– А как зовут?

– Ольга Андреевна.

– Ольга! – повторила мечтательно Нюта. – Красивое имя!

– Значит, Аргунский полк, говоришь, лучший на фронте? – переспросил председатель ревкома Матвеев, щуря небольшие глаза.

– Лучший, – ответил Лазо.

– Кто им командует?

– Все тот же Фрол Балябин. Умный командир, правда, немного с удальцой, но у него это уляжется со временем. И все же думаю назначить Метелицу на его место.

– А Балябина?

– К себе в помощники.

– Тебе видней. А что скажешь о даурских казаках?

– Казак казаку рознь, одни служат советской власти, другие атаману Семенову.

– Значит, не нравятся? – заключил Матвеев.

– Напротив, забайкальский казак за советскую власть. Молодой хорошо владеет оружием, ловко ездит на коне. Он уже почувствовал свободу. А о старом и говорить нечего, тот атаманщину не любит, службу знает назубок, а сформироваться в сотню, а то и в полк на любом, что называется, аллюре – ничего не стоит.

– Правильно подметил, Сергей Георгиевич, – одобрительно сказал Матвеев.

– Ну, что еще сказать про них? – продолжал Лазо. – Ты сам, Николай Михайлович, из казаков и хорошо их знаешь. Народ спаянный: земляки, кумовья, свояки, сваты. В карман за словом не полезут, в атаке дружны, напористы, но бывает иногда, что удирают от противника тоже дружно. У них это называется, – Лазо добродушно засмеялся, – казацкой хитростью.

– А как дерутся читинские железнодорожники?

– Это устойчивые, крепкие люди. Их политическое влияние на казаков велико, и это весьма ценно. А насчет военной подготовки, они, понятно, слабы, многие впервые держат винтовку в руках, но дерутся самоотверженно. Ими я сам руковожу: Есть у меня еще интернациональный полк – мадьяры, немцы, австрийцы… Все они бывалые, с боевым опытом. В бою стремительны, темпераментны и преданы революции. Но, – Лазо щелкнул пальцами, – политическая работа в их полку слабая. Мы не знаем их языка, они – нашего.

– Кларк у тебя? – перебил Матвеев.

– Командиром особой разведывательной сотни. Блестящий командир и чудесный товарищ. Люблю, как родного брата.

– А анархисты дерутся?

Лазо тяжело вздохнул.

– Видно, досадили? – подсказал Матвеев.

– Сам виноват, – признался Лазо. – Не надо было их звать на фронт… Станичники прибегали с жалобой: дескать, грабят нас красные. Лаврова я арестовал и отправил в Иркутский ревтрибунал. Какой он там анархист? Просто вор, как и Семенов.

– А Пережогин?

– Тот скрылся после ареста Лаврова. Говорят, что здесь скрывается.

– Тут мы с Шиловым дали маху. – Повременив с минуту, Матвеев спросил: – Когда возвращаешься?

– Завтра утром.

– С Семеновым скоро закончишь?

– Не раньше чем через месяц, – неопределенно пожал плечами Лазо.

– Да!.. – протянул Матвеев, словно вспоминая то, о чем ему давно не терпелось сказать. – Сюда Грабенко приезжала утром по твоим делам. Была у Мамаева, ко мне заходила.

– Какие же это дела?

– Повидаешь ее – расскажет.

По тому, как Матвеев прищурил при этом один глаз, Лазо почувствовал недосказанное и с видимым интересом спросил:

– Где она сейчас?

– Уехала обратно в полк.

Лазо заторопился. Матвеев не стал его упрашивать. Он встал и протянул руку. Задержав ее в своей ладони, Матвеев, подыскивая слова, сказал:

– Приезжали с фронта товарищи, жалуются на тебя, Сергей Георгиевич, бесшабашный, говорят. Честное слово, так и говорят, – бесшабашный, не жалеет себя. Ведь дважды тебя ранило, мы все в ревкоме знаем, от нас не утаишь.

– Кто я? – недовольно спросил Лазо. – Командующий или… Что ты затеял отцовский разговор? И вообще я не был ранен, один только раз поцарапало.

– Я на то имею право, – строго ответил Матвеев и хитро сощурил глаза, – ты хотя и командующий, но поаккуратней веди себя, иначе мы примем решение насчет тебя. Не так легко подыскать командующего. Ты меня понимаешь!..

Лазо и Бронников возвращались к Кларку, Мэри, Гриша и Вера, игравшие во дворе, увидя Лазо, бросились к нему. Обхватив детей за пояс, он поднял их и понес в дом. А там остальные – Наташа, Катя и Боря, – хором закричали:

– Дядя Сережа, дядя Сережа!

Лазо опустился на колени и стал на четвереньки, а дети – кто взобрался на спину, кто держал его за ремень – визжали и кричали от радости. Лазо подражал паровозному гудку, пыхтел, свистел, шипел. А потом он выстроил всех детей на линейке и скомандовал: «Смирно!» Малыши комично топтались, вылезая из строя. Последовала команда: «Вольно!» – и началась «война». Дети должны были взять в плен дядю Сережу, а он бросал в них подушки, шинели, одеяла. Под конец обессиленный Лазо упал на пол, а «победители» расселись у него на спине.

– Сергей Георгиевич, – напомнил Кларк, – мы сейчас поедем или завтра?

– Сейчас. Собирайся.

Неожиданно в дом вошел Рябов.

– Зачем приехал? – спросил Лазо.

– Принес новую кавалерийскую шинель, товарищ главком. Прошу старую сдать, а эту примерить.

– Я и в старой повоюю.

– Никак нельзя, – уговаривал Рябов.

– Не спорь, Сергей Георгиевич, – вмешался Бронников, – негоже командующему в поношенной шинели ходить.

– Ладно, ладно, возьму, – и, посмотрев на Рябова, сделал ему знак, чтобы тот вышел на улицу.

Рябов, захватив старую шинель, попрощался, а вслед за ним вышел Лазо.

– Ты видел, сколько ребятишек у командира сотни? – спросил он у Рябова.

– Не считал.

– Так вот не забывай их и приноси им гостинцев.

Рябов понимающе покачал головой.

– А за автомобиль – спасибо! – добавил командующий.

– Саша сейчас подаст сюда «чандлер», – засуетился Рябов.

– Я оставил «чандлер» на фронте, – строго сказал Лазо и посмотрел на Рябова так, что у того душа ушла в пятки.

– А я… я его вызвал сюда, товарищ командующий.

– Зачем?

Рябов, держа в руках старую шинель, теребил пальцами на ней крючок и молчал.

– Зачем? – переспросил командующий.

– Железнодорожники недовольны тем, что вы живете в теплушке. Они были у Матвеева с жалобой, а один из них, – я его фамилию не знаю, – так и сказал: «Лазо наш красный командир, командует фронтом, охраняет нас, а ездит в телячьем вагоне». Матвеев рассмеялся и отвечает: «Он меня не послушает». А старик говорит: «К нам из Оловянной прибыл служебный вагон бывшего начальника Забайкальской дороги, вот мы и хотим отремонтировать этот вагон». А Матвеев свое: «Делайте, как знаете, а меня в это дело не впутывайте». Раздобыли железнодорожники бархат и отделывают теперь вагон на славу. Вчера вечером его укатили в Андриановку.

– Причем же «чандлер»?

– Старый-то вагон ушел под погрузку снарядов. Вот и пришлось вызвать автомобиль.

– Это твои проделки, Рябов.

– Мое дело сторона. Народ захотел, он и сделал, а я только вам рассказал. Но как будете у железнодорожников, так вы меня уж не выдавайте… Обидятся.

Шумно и людно на степной дороге: обозы движутся в сторону фронта, а ездовые, лениво обгоняя лошадей, курят цигарки, гонцы проносятся с донесениями и исчезают в голубой дымке.

«Чандлер» шел быстрым ходом, поднимая тучи пыли. Машина обогнала какую-то колонну.

– Остановись! – приказал Лазо шоферу и поманил к себе пальцем шедшего впереди колонны грудастого и широкоплечего бойца. – Кто будете?

Боец сплюнул, вытер всей ладонью губы и спросил:

– А ты кто будешь?

– Лазо!

– Да ну! Покажи мандат.

Лазо протянул бойцу удостоверение. Тот медленно прочитал и простодушно заметил:

– А ведь правда… – И, подтянувшись, гаркнул во все горло: – Виноват, товарищ командующий! Веду колонну Дальневосточного социалистического отряда, одни матросы и портовые грузчики.

– Место назначения знаете?

– Разъезд Седловый.

– А дорогу?

– Море не высохнет, народ не заблудится.

– Бойцы сыты?

– Вполне!

– Ведите!

Не доезжая Андриановки, Кларк заметил вдали всадника.

Саша нагнал его и затормозил, выпустив из выхлопной трубы клубы желтого дыма. Всадник предусмотрительно съехал на обочину дороги и оглянулся. Когда дым рассеялся, Лазо порывисто, словно его подбросило пружиной, вскочил и радостно крикнул:

– Ольга!

С той же порывистостью он бросился из машины, но Ольга без его помощи легко спрыгнула с низкорослого коня.

– В Читу ездила? – спросил он.

– Да.

– Верхом?

– Как видишь! А что тут такого? Кто я, армейский политработник или домашняя хозяйка? Хорошо, что лошадь нашлась в полку, а то бы пешком пошла.

– Неужели такое неотложное дело?

– По-моему, да!

– Быть может, ты доложишь мне, как командующему, – улыбнулся он и уперся руками в бока.

– Я ездила, товарищ главком, в губпартком, – стараясь быть серьезной, ответила Ольга, – по вопросу об оформлении двух коммунистов: Сергея Лазо и Бориса Кларка.

Лазо не выдержал и, обняв Ольгу, крепко поцеловал ее в щеку. Лицо ее вспыхнуло живым румянцем.

– Ну как тебе не стыдно на виду у твоих командиров?

– Да ведь Борис и Вася мои лучшие друзья.

– Все же неудобно.

– Мне и с женой поздороваться нельзя?

– Ладно, ладно, не сердись. – И Ольга, сняв с головы Лазо фуражку, ласково потрепала рукой по волосам.

– Так что ты успела?

Ольга оживилась:

– Получилось смешно. Прихожу к Мамаеву – ты его знаешь? – и говорю: «Вот вам заявления двух товарищей, и прошу поскорее их оформить». А он спрашивает: «Вы хорошо знаете этих товарищей? Ручаетесь за них?» Я подаю ему заявления и говорю: «Прочтите, а потом побеседуем». Стал он медленно читать, но так, что мне слышно: «По ряду вопросов еще до Октябрьской революции я разделял взгляды большевиков». Остановился, посмотрел на меня и говорит: «Вот каков!» И дальше читает: «После февральской революции состоял в Красноярском Совете во фракции большевиков и пришел к убеждению, что только большевистская партия способна повести за собой массы рабочих и крестьян и закрепить победу революции. Поэтому прошу принять меня в члены Коммунистической партии». И опять остановился и уже совсем тихо произнес: «Лазо». Посмотрел на меня и спрашивает: «Это заявление самого Лазо?» А я отвечаю: «Да!» – «Командующего Лазо?» – «Да, командующего Лазо!» – «А второе заявление?» – «Командира особой сотни Бориса Кларка». Тут Мамаев просиял и говорит: «На первом же заседании комитета мы их утвердим».

Лазо внимательно выслушал рассказ Ольги. Хотелось сказать какие-то необычные слова, но они не приходили на ум, хотелось закричать от радости, но к горлу что-то подступило. Тогда он обнял еще раз Ольгу и снова поцеловал ее.

– Спасибо, дорогой друг! – сказал он сдержанно. – А теперь садись в машину, и я отвезу тебя к своим аргунцам, а Вася Бронников поедет верхом.

И «чандлер» покатился к фронту.

7

Солнце медленно садилось в седловину хребта.

Командующий, стоя на кожаном сиденье в «чандлере», следил за движением войск. Вот рванулись на левом фланге железнодорожники Читинского полка, на правом – аргунцы медленно теснят семеновцев, выравнивая линию фронта. В обход ушел иркутский отряд. В Канском полку какое-то оживление, похоже на то, что он преждевременно готовится к атаке. И Лазо крикнул шоферу:

– Вперед!

«Чандлер» задымил и, попрыгивая на степных кочках, помчался к боевым частям.

Командир Канского полка, заметив машину, выехал навстречу верхом.

– Вы что, к атаке изготовились? – спросил Лазо.

– Так точно, товарищ главком!

– Отставить! Разве сами не понимаете, что людей погубите? Врежетесь в семеновские отряды и захлебнетесь. Дождитесь темноты, тогда начнем общую атаку.

– А железнодорожники зачем пошли?

– Разведка боем, щупаем силы врага.

…Когда зажглась вечерняя звезда, в воздухе сразу все загрохотало, зажужжало, загудело; застрочили пулеметы, засвистела шрапнель, над землей заклубился дым. Аргунцы, ударив с фланга, заняли выгодную позицию. Рота мадьяр ринулась в атаку. И тогда командир Канского полка повел бойцов в бой. Семеновцы, дрогнув, стали отходить, увлекая за собой красных, а командир их, не рассчитав сил, выдвинул далеко вперед свой полк и приблизился к Аге, накануне занятой семеновцами.

Наступила ночь, и разом все стихло. На рассвете бойцы без разведки подошли к голубой сопке. В глубоком котловане, окруженном цепью зубчатых гор, лежала в прозрачной дымке Ага. Видны были бревенчатые дома, верхушки деревьев, видна была дорога, взлетавшая на косогор. Но неожиданно справа показалась колонна семеновцев, а слева вынырнули хунхузы. Перекрестным огнем застрочили пулеметы.

– Что за черт, – выругался командир Канского полка, – неужели у меня в тылу оказались семеновцы?

И полк стал отходить, оставив командира с ротой для прикрытия. Но нежданно-негаданно появился Степан Безуглов с десятком смельчаков-казаков.

– Отходи со своей ротой! – закричал Безуглов во все горло. – Уж мы хунхузов задержим.

Казаки вступили в неравную борьбу. Они появлялись то в одном месте, то в другом, обстреливая фланги противника. Безуглова ранило в левое плечо, но он продолжал скакать на своем злом жеребце и стрелять по хунхузам. Убедившись в том, что командир Канского полка со своей ротой уже в безопасности, Безуглов крикнул казакам:

– Заманивай!

Казаки, зная, что означает это слово на языке командира, дали коням шенкеля. В эту минуту Безуглова вышибло из седла. Жеребец поднялся на дыбы и ускакал. Степан встал, но голова закружилась, затошнило, и он беспомощно упал на землю, зарывшись в нее пальцами. Он слышал гул, доносившийся как будто из-под земли – то раздавался топот хунхузских лошадей. Головорезы рыскали по степи, намереваясь нагнать красных и со всего размаху снести голову кривой саблей – убитый казак их не интересовал.

Когда стихло, Безуглов с трудом приподнялся. Над степью светило яркое солнце, голосисто заливался жаворонок, но на сердце казака лежала тяжесть. «Неужто не доберусь до своих?» – подумал он, и его бросило в озноб. В плече возникла острая боль, и только сейчас Безуглов почувствовал, что намокшая от крови рубаха прилипла к телу.

Казак встал на обе ноги, подсунул под мышку винтовку и, опираясь на нее, как на костыль, медленно побрел к синевшей вдали сопке. С каждым шагом ему становилось тяжелей, он через силу передвигал ноги, словно на них висели тяжелые гири. «Не дойду, – сказал он вслух, – не увижу я главкома». Но жажда жизни, теплившаяся в груди, толкала его вперед, и он, закусив губы до крови, шел дальше.

Лазо (это он, узнав о неудаче Канского полка, выслал Безуглова с небольшим отрядом) вскоре выехал сам на передовую.

– Не боишься пуль? – спросил он у Саши.

– Нет, товарищ главком.

«Чандлер» понесся вдоль фронта, растянувшегося на несколько километров. Осмотрев позиции Аргунского полка, командующий поехал обратно. Предстояло пересечь безлесную лощину. Солнце било косыми лучами в ветровое стекло машины. Саша, потеряв ориентир, незаметно свернул в сторону и, приблизившись к противнику, помчался вдоль семеновских рядов. Белые, не понимая, в чем дело, с любопытством рассматривали несущуюся машину. Лазо, вглядевшись в незнакомых людей, увидел на плечах у них погоны. «Вот и попали тигру в пасть», – подумал он, но не растерялся и спокойно спросил у шофера:

– Куда ты меня завез? Не видишь, что ли, семеновцев? Поворачивай к своим!

Саша резко повернул голову в сторону и только сейчас, увидев золотопогонников, понял, что командующему грозит смертельная опасность, но спокойствие Лазо передавалось ему: он круто развернул машину и дал полный газ. В воздухе засвистели пули.

– Проснулись, – с усмешкой заметил Лазо.

Саша, крепко сжимая баранку, гнал машину.

– Спрячь голову, товарищ главком! – повелительно крикнул он, обернувшись.

Если бы Лазо мог взглянуть в эту минуту на Сашу, то не узнал бы его – глаза в ужасе застыли на бледном лице. Только когда стихло жужжание пуль, Саша почувствовал, как сильно напряжены его руки и ноги. Он не сомневался, что по приезде в штаб командующий отстранит его от работы, а то и под суд отдаст. И вдруг над его ухом раздалась неторопливая речь Лазо:

– Видишь, там какой-то человек бредет… Вроде как раненый. Гони к нему!

Безуглов услышал рокот мотора. «Живьем я все равно не дамся, – решил он, – как же будут без меня Маша с Мишуткой?» Степан остановился и с трудом вскинул винтовку, но ослабевшие руки выпустили ее. Он нагнулся, чтобы поднять ее, но, обессиленный, сам упал и уже не слышал, как подле него остановился «чандлер».

Лазо выскочил из машины и наклонился над казаком.

– Да ведь это Степан! – взволнованно произнес он. – Как он здесь очутился?

Командующий поднял Безуглова и перенес в машину. Теперь все его мысли были заняты одним – спасти во что бы то ни стало жизнь казаку.

Ночью в вагон прибыли командиры полков и отрядов. Лазо изложил им план наступления.

– Выйдет у вас? – спросил он. – Не увлечетесь, как Канский полк?

– Голову на плечах надо иметь, – пробасил Балябин.

– Голова головой, а действия наши надо все же координировать, – вмешался Кларк.

– Что ты предлагаешь? – спросил Лазо, насупив брови.

– Балябина назначить твоим помощником, он-то и будет координировать эти действия, а командиром Аргунского полка – Метелицу.

Брови у Лазо сразу поднялись:

– Дельное предложение! Ну как, Балябин, согласен?

– Я солдат революции, прикажут командовать ротой – буду ротой командовать, взводом – приму взвод.

Последнее Балябин сказал, как показалось командирам, ради красного словца.

Вспомнили – на прошлой неделе Лазо отчитывал его за чрезмерное увлечение спиртным, укорял, стыдил. Балябин не выдержал и взмолился: «Ударь, но не стыди больше». А Лазо ему в ответ: «Ты ведь человек с образованием, еще до революции занимался агитацией, коммунист. Как же казакам с тебя пример брать?» – «Ну, не буду, Сергей Георгиевич, пить. Раз слово дал, значит, не буду».

Лазо в ответ на заявление Балябина прямо сказал:

– Рисуешься.

– Я правду говорю, – пробасил Балябин, – хочешь – верь, хочешь – нет, но с прошлой недели слово мое нерушимо. Что прикажешь, то буду делать.

– Тогда хвалю, – сказал командующий и тут же заметил в стороне командира Канского полка с забинтованной головой. Невольно вспомнив Безуглова, Лазо с иронией в голосе спросил:

– Вас сильно ранило?

– Не так чтобы очень, – смущенно ответил командир.

– В наступлении или при отступлении?

Командиры улыбнулись, а Журавлев и Атавин громко рассмеялись.

– Когда отходил на Ага.

– Кто прикрывал отход?

– Я с одной ротой.

– И до самого Могойтуя?

– Почти.

Лазо резко встал. Все ожидали, что он обрушится на командира. Так оно и вышло. Голос его строго зазвучал с первых же слов:

– Я много раз предупреждал вас всех: докладывать только правду, иначе мне трудно принимать решения. То же самое вы должны требовать от ваших младших командиров. А на деле что получается? – Сверлящим взглядом он посмотрел на командира Канского полка. – Не вы прикрывали отход своих бойцов, а десять казаков из особой сотни, которой командует даурец Степан Безуглов.

Все переглянулись, покосившись на командира Канского полка.

– Прикрывал я, – упрямствовал тот, – а уж потом казаки прискакали на помощь.

– Снимите бинт! – неожиданно приказал Лазо. Командир неподвижно сидел, сложа руки на столе.

Тогда Балябин подошел к нему и молча, но со злостью сорвал с головы кубанку и повязку.

– Покажи командующему, куда ты ранен, – ероша ему волосы, громовым басом зарычал Балябин.

Командира полка уличил сам командующий, и от стыда у него язык отнялся.

– Позволь мне, Сергей Георгиевич, поговорить с ним наедине, – попросил не без лукавства Балябин. – Поговорю по-хорошему, но только скажи нам, пожалуйста, что стало с казаками Безуглова и откуда ты дознался, что эта птица, – при этом он ткнул пальцем в плечо командира Канского полка так, что тот зашатался, – не раненая?