Текст книги "Ход конём"

Автор книги: Евгений Руднев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

– Спокойно, Милованов! Спокойно, говорю, а то поломаю позвонки... Угомонись!

Барон затих.

Подбежали Савченко, Карелина, Стародубцев, Капица...

– Молодец, Андрюша! Чисто сработано!

Дохнуло ветерком, из облаков вынырнула луна...

Красные лиственницы
Повесть

1

Вот уже двенадцатый день, как младший научный сотрудник Владимир Кравчук проводил съемку на этом месторождении.

Стоял июнь, по сопкам перекатывалось задымленное, в рыжих крапинах солнце. С юга, со стороны угольного разреза, наседал отчаянный ветер; тужился, пригибая к земле кедровый стланик, дышал густым запахом солярки и свежей глины. На поникших головках таежных маков, на некогда белых разводах цветущего багульника и жиденьких ветках лиственниц лежал толстый налет лесса и копоти от работающих неподалеку горных машин.

Владимиру помогал главный гидрогеолог разреза Дмитрий Петрунин, или попросту – Митя, как отрекомендовался он несколько дней назад. Формально Митя числился главным гидрогеологом, но фактически выполнял работу за троих: инженера и двух техников, которых из-за нехватки кадров комбинат «Сибирьуголь» не присылал.

Владимир приехал сюда полмесяца назад: гостиницы в поселке не было, и завхоз поселил его в общежитии горняков. Они жили с Митей в одной комнате. Петрунин производил двоякое впечатление. С одной стороны, любил языком чесать (это Владимиру не нравилось), а при случае – и подковырнуть ядовито. Обсасывает все до мелочей, перемывает людям косточки. Болтун. Баба... А с другой стороны, одолжил безо всяких Кравчуку денег, пока тот дожидался перевода по почте, и, что особенно удивило Владимира, сумел по достоинству оценить не только работу гидрогеологов-полевиков, но и представителей научно-исследовательских институтов. Владимир часто выезжал в длительные командировки на железорудные, марганцевые и угольные карьеры Союза и нередко слышал там от горняков нелестные слова в адрес академических специалистов по осушению месторождений. Говорили везде примерно одно и то же: вот вы, научные работники, пишете пухлые тома отчетов, защищаете кандидатские и докторские диссертации – ну а какая польза от этого горнякам? Десятки миллионов уходят на осушение месторождений, ведется оно по-дедовски, подземные воды загрязняются угольной пылью...

Владимир, чувствуя себя причастным к этой проблеме, поначалу очень болезненно воспринимал критические реплики в адрес НИИ, где работал. Ведь они-то, ученые, тоже не сидят сложа руки. Они работают. И разве их вина, что не все сразу получается? В науке нередко годами ищут решение – и не находят. Но ведь на ошибках учатся, и тем, кто будет продолжать это дело, придется намного легче! А значит – время и деньги затрачены не впустую.

И, рассуждая так, Владимир старался себя подбодрить, успокоить. Будут скоро и дивиденды. Вопрос только – когда?

После таких разговоров Кравчук ложился на свою койку в общежитии, молчал: бугрились желваки на его лице, глаза были страдающими.

– Ничего, не горюй, – утешал его Митя. – Я вот, знаешь, завидую тебе даже. Аспирантура, поездки на различные карьеры, за границу! А какие приборы у вас?! Нам бы сюда ваш электроинтегратор – сразу бы взяли быка за рога...

– Маленько покумекаем – и выправим дефект!

– Напрасно иронизируешь. За охрану окружающей среды на Кедровском угольном разрезе нас очень бьют – штрафы, санкции... А сеточный электроинтегратор, насколько я слышал, поможет не только сохранить природные запасы воды, но и предотвратить их загрязнение. Сердце болит, когда смотришь, как мы безобразничаем... Разве я не прав?

– Да нет, отчего же.

– Вот видишь! Наука нам ох как нужна!

Владимир удивленно смотрел на Митю. Вкушающий за столом кильку из жестянки Петрунин выглядел как-то жалко. Неумело заштопанные на острых коленках старые штаны, старенькая, измазанная машинным маслом и буровым раствором брезентуха, на тощем лице – глубокий синий шрам...

– И все-таки завидуешь ты мне, пожалуй, зря. Думаешь, я не мучаюсь от бессилия?

– Нет, не зря! Сколько у тебя возможностей для роста! Среда-то какая: светила, спецы! Один отец твой чего стоит: по его учебнику « Подземные воды СССР» все студенты-гидрогеологи по сей день учатся. Профессор, орденоносец!

Владимир пожимал плечами: отец отцом, но ведь главное-то заключается в том, чтобы самому сделать что-то новое! Митя соглашался, однако при этом неизменно добавлял: простым смертным, то есть гидрогеологам-полевикам, не хватает порой теоретической фундаментальности ученых. А посему, имея солидную академическую поддержку, Владимир может добиться многого.

– А ты в этом уверен? – как бы размышляя с самим собою, уточнял Кравчук.

– Аб-со-лют-но! – чеканил Митя. – Я в людях редко ошибаюсь. Опять же, я ведь сказал, можешь добиться, а добьешься ли – это зависит от тебя.

– Дипломат ты, да и только, – улыбался Владимир. И если Петрунин завидовал ему, Кравчуку, то он завидовал Петрунину. Все-таки главное для гидрогеолога – это полевые исследования. В тиши лабораторий и кабинетов месторождение радоновых вод не откроешь и оригинальную схему дренажа карьеров не разработаешь. Это была аксиома, и Владимир впитал ее с детства, когда к отцу приезжали в гости его многочисленные друзья из различных геологических управлений, экспедиций и партий. Но получилось так, что после окончания университета весь их курс – двадцать четыре человека – оставили в Киеве, распределив по научно-исследовательским институтам. Владимир два года ходил к ректору, просил направить в какую-нибудь гидрогеологическую экспедицию – на Чукотку, скажем, или в Якутию, – но тот лишь разводил руками.

– Я вас, товарищ Кравчук, вполне понимаю. Сочувствую даже. Действительно, поле – лучший учитель. Однако сейчас мы должны пополнить молодыми кадрами киевские НИИ. Есть специальная директива по этому поводу. Так что извините, голубчик, ничем вам помочь не могу. Надо подчиняться!

Довелось скрепя сердце согласиться. Владимир попал по распределению во ВНИГИ – Всесоюзный научно-исследовательский горный институт, в отдел гидрогеологии, где работал его отец. Это попахивало уже «родительской опекой», но, как выяснилось позже, отец здесь был ни при чем.

Рабочий день у Владимира и Мити начинался ровно в пять утра. Кравчук спешил: хотелось как можно быстрее завершить намеченный объем исследований, командировка ведь близилась к концу. В принципе Митя мог Владимиру и не помогать, у него был свой круг обязанностей. Но Петрунин очень надеялся на ученых. Дальше по-старому на Кедровском угольном разрезе работать нельзя.

Со звонком будильника оба, словно по команде, вскакивали с кроватей и, бросив в окно тревожный взгляд – нет ли дождя? – бежали к умывальнику, который был в противоположном конце общежития горняков – серого, приземистого барака с телеантенной на крыше. Умывшись и опустив в стакан с водой электрокипятильник, составляли план на день. Дождя, о котором вот уже третий раз предупреждала всех по районному радио метеослужба, боялись оба. Митя – из-за того, что испортятся грунтовые дороги и он не сможет вовремя доставить в комбинат отобранные для спектрального анализа образцы горных пород. Ну а Владимир – потому как в кармане лежал авиабилет до Киева. Вдруг самолет не полетит? А ведь у Владимира через неделю день рождения. Надо быть дома!

К счастью, дождя пока не было. Небо по-прежнему отливало голубизной, и лишь на западе было залатано редким каракулем туч.

Сегодня Владимиру и Мите предстояло замерить уровни воды в наблюдательных гидрогеологических пьезометрах[3]3
  Пьезометр – специально оборудованная вертикальная горная выработка небольшого диаметра.


[Закрыть] Северного участка. Свернув от разреза вправо, они вышли по распадку к подножью продолговатой, похожей на огромный серый утюг сопки. Владимир опустил свинцовый наконечник электроуровнемера в вороненый ствол пьезометра и, не снимая левой руки с тормоза, нажал на кнопку «Спуск». Кабель неудержимо стал убегать вниз.

– До воды тут шестьдесят восемь метров. Впрочем, не все ли равно... – усмехнулся Митя и, помолчав, добавил: – А тебе передавали привет...

– Кто?

– Аня Виноградова. Ты знаешь ее?

Владимир недоуменно пожал плечами.

– Впервые слышу. А кто такая?

– Геофизик из Красноярска... Ведет на Кедровском разрезе тему по охране подземных вод от загрязнения. Молодая, симпатичная. Слышал я, правда, от одного геолога по секрету, что у нее что-то со здоровьем. А в остальном – девушка что надо...

– Не понимаю, к чему ты мне все это говоришь.

– На недавнем совещании молодых ученых Сибири – в Иркутске – Виноградова поддержала составленное тобой заключение о возможной нехватке – в недалеком будущем – питьевой воды в Кедровске, – невозмутимо продолжал Петрунин. – Одним словом, она тебе очень и очень симпатизирует...

Владимир нахмурился:

– Вздор... Мы с Виноградовой совершенно не знакомы!

– Разве для того, чтобы ощущать симпатию к человеку, надо обязательно его знать лично? Как говорят, надо смотреть не друг на друга, а в одну сторону.

– Ты, как я погляжу, сводник, – съязвил Владимир, но Петрунин и на этот раз не отреагировал. Ровным голосом заметил:

– Ты, Володя, можешь исправить положение.

– То есть?

– Познакомься с Виноградовой. Она сейчас в Кедровске, в командировке.

Кравчук поморщился и передвинул электроуровнемер. Раздался громкий хлопок, на барабане электроуровнемера вспыхнула сигнальная лампочка.

– Мда-а... – грустно-разочарованно протянул Владимир, бросив взгляд на счетчик глубины. – Плохо работает ваша дренажная шахта... Скважины бы сюда, а?

Митя молча повел плечами. То, что сказал Владимир, уже давно не было для него новостью.

– Почему молчишь? – буркнул Кравчук.

– Если ты так активно защищаешь скважины, то бишь поверхностный способ осушения, то почему твоя диссертация посвящена дренажным шахтам?

– А потому, что наша лаборатория вот уже пятый год ведет тему по разработке подземных систем осушения. И мы должны выдать в срок отчет.

– Отстала от жизни ваша лаборатория, – сказал с укором Митя, напирая на слово «ваша».

В другой бы раз Владимир, пожалуй, и принялся бы яростно защищать «марку своей фирмы», но сейчас этого не сделал. Петрунин задел за живое. Правда, были тут и контраргументы.

– Тебе же известно, что поверхностный способ осушения применим лишь в определенных гидрогеологических условиях, а подземный – всегда.

– Значит, решил действовать наверняка? Я имею в виду твою кандидатскую. Все – без сучка и задоринки, не так ли?! – продолжал наседать Митя.

Владимир вспыхнул, резко дернул за кабель электроуровнемера. Желание сказать напарнику что-нибудь колкое было настолько сильным, что он с трудом удержал себя. Ему не хотелось портить отношения с Петруниным. И видя, что Владимир не кричит, не возмущается, Митя как-то сразу остыл.

– Извини, я погорячился... Но если тема кандидатской у тебя связана с подземным осушением, то почему ты интересуешься вертикальными водопонижающими скважинами?

– Просто так, старик.

– Просто так не бывает. Во всем есть свой смысл.

– Ну... если хочешь... у меня появились кое-какие сомнения по поводу применения на Кедровском месторождении подземного осушения. Давно появились.

Ужинали в горняцкой столовой. В синем от табачного дыма помещении – шум, толкотня. Духотища, как в бане. Сегодня – день получки, многие горняки пришли в столовую выпить пива. Водки и вина не было (сухой закон), а вот пива – хоть отбавляй... Митя и Владимир медленно продвигались меж столиками к окошку буфета. Петрунин здоровался с горняками, его то и дело приглашали за стол, но он вежливо отказывался... В окошке буфета висело, как видно, меню. На первое – суп с лапшой, на второе – лапша с консервированной говядиной, на третье – чай.

– Однообразно готовите, Марь Санна. Аж зуб разболелся, – укоризненно сказал Митя буфетчице – полной, розовощекой женщине.

Та недоуменно дернула плечом:

– Не по адресу обращаетесь. Дайте свежее мясо и овощи – будет и ассортимент. Сидорову вон говорите! Пусть выделяет машину, поедем в город за продуктами. Знает, поди, что ОРСовский газик больше на ремонте стоит, чем ездит. А делать – ничего не делает! Один план по углю в голове!

– Это тоже верно, – вздохнув, согласился Митя. – Между прочим, Марь Санна, из макарон при желании можно приготовить шесть блюд. Так, по крайней мере, написано в книге «О вкусной и здоровой пище».

За день Владимир прошел километров двадцать, но аппетита почему-то не было. Он вяло ковырял вилкой говядину, смотрел в одну точку.

– Почему ты такой мрачный, а? – прищурился Митя.

– Ты читал статью академика Дружинина в майском номере журнала «Разведка и охрана недр»?

– He-а... Не дошла до нас еще почта.

Владимир вытащил записную книжку.

– Слушай... Ага, вот отсюда... «Мы должны смелее, оперативнее использовать для целей осушения карьеров вертикальные водопонижающие скважины. В этом вопросе мы сейчас отстаем от ряда стран, в частности – от ГДР, ФРГ... Вертикальные скважины позволяют успешно решать главную задачу современной гидрогеологии – не допускать загрязнения подземных вод вредными примесями, они экономят наше бесценное национальное богатство – воду горных пород...» Вот так-то!

– Молодец старик! Никого не боится. Рубит, как забойщик.

– Еще бы!

– Что ты хочешь этим сказать?

– Дружинину терять нечего. Он достиг вершины. – Владимир невесело усмехнулся. – А вот я... я, Митенька, ничего еще не достиг. Я – пешка.

Петрунин с иронией качнул головой:

– Хочешь оправдать свою пассивность?

– Э-э, зачем же так утрировать? Для создания в Тайгинском крае мощного топливно-энергетического комплекса нужны уголь и нефть. Потому-то всех и подгоняют, потому-то и спешат ввести в действие Южный участок...

– Ну, уголь, предположим, уже есть. А вот нефть...

– А нефть в Кедровске можно добывать из того же угля! Путем обогащения его водородом на специальном заводе. Синтетическая нефть! Правда, угля в этом случае надо добывать гораздо больше, чем сейчас...

– Читал об этом в проекте, читал... Фантазии! Вот если бы нашли где-то поблизости естественную нефть...

– Да, в этом ты прав. Если бы братья-геологи открыли в Тайгинском крае месторождение природной нефти, все стало бы по-другому. Москва бы тогда, пожалуй, не спешила вводить в эксплуатацию Южный участок. А значит, мы бы получили возможность проверить там вертикальные скважины. Верно?

– Но ведь природной нефти здесь пока нет! Вся нагрузка на угольщиков! Зачем же иллюзии?

Сдав посуду, закурили и вышли на улицу.

Митя задумался. Надежда на геологов и впрямь зыбкая. Рассчитывать нужно в первую очередь на себя... Вот бы сюда Дружинина или Романова! Интересно, что бы они сказали? Непорядки здесь. Свербит душа... И все-таки что же важнее: уголь или вода?

Вечером они отправились в клуб. Собственно, это был не клуб, а дощатый барак, в котором убрали комнатные перегородки и установили стулья. Сегодня здесь шел американский фильм «Большие гонки».

Фильм был комедийный. Митя много смеялся, толкал Владимира локтем в бок:

– Во здорово, а! Вот это машина! Да засмейся же хоть раз, черт косолапый! Ну-у?!

Владимир вяло улыбался. «Большие гонки» он видел год назад в Киеве, фильм ему не очень нравился (слишком много шума, треска), но он пошел сегодня снова, чтобы как-то убить время. Не будешь же весь вечер думать о схеме дренажа карьера, ведь и так все ясно. Стоило ли брать темой диссертации этот паршивый объект? Плохи твои дела, аспирант... Впрочем, Игорь Николаевич Боков поможет выкрутиться. Как-никак, а подземная система держится на крепком фундаменте. Не выгорит экономический эффект здесь, на Кедровском разрезе, – можно будет переметнуться на другое месторождение. Так что тема диссертации – верная. Митя прав. Но принесет ли все это удовлетворение?..

Три дня подряд Владимир замерял дебиты забивных фильтров в дренажных штреках Северного участка.

Как-то в полдень, поднявшись наверх, он увидел у копра шахты девушку. Выгоревшая на солнце ковбойка. Тонкие золотистые брови, синие, широко распахнутые глаза...

– Простите... Вы – Владимир Кравчук?

Он кивнул, вопросительно оглядывая незнакомку.

– Мне о вас говорил Петрунин, – обрадованно начала девушка. – Скажите, вам действительно срочно нужны данные по минералогическому составу песков на Южном участке?

Несколько секунд он с недоумением смотрел на нее. Вот так Митя!

– Извините, но кто вы?

– Виноградова Анна Сергеевна. Начальник геофизической партии, – с готовностью пояснила она и тут же добавила: – Я здесь в командировке, работаю в Красноярском НИИ геофизики. Пишу диссертацию. Много слышала о вашей работе...

От дренажной шахты до поселка – километра полтора. Разговор складывался сам собой. Аня прямо смотрела ему в глаза:

– Мне Петрунин вчера о ваших сомнениях рассказал... Он прав: кто-то должен начать! Действительно, если на Южном участке применить поверхностный способ осушения вертикальными скважинами, то можно было бы сэкономить воду. А ведь подземная вода... это кровь деревьев и трав, без нее тайга вокруг угольного разреза станет совсем другой, безжизненной, верно?

– Верно... Только нужно еще доказать, будут ли работать на Южном участке скважины. Но и это не главное...

– Что же тогда?

– Подземная система осушения применяется сейчас на многих шахтах нашей страны. Она обеспечивает безопасные условия для работы людей и горных машин во всех случаях, а вот скважины... Одним словом, здесь есть определенный риск...

– То есть нужно провести специальные исследования, правильно я поняла?

– Да. Только можно ли так категорически? Или разработка месторождения... или охрана окружающей среды? Нам нужен уголь... Много угля!

– И вода тоже нужна. Травы, деревья... Разве вы не согласны с этим?

– Почему же, согласен. Но человек для того и открывает месторождения, чтобы их разрабатывать, получать пользу...

– Ну и что? Не понимаю, к чему вы клоните.

– А к тому, что достичь полной гармонии редко когда удается. Потери неизбежны, особенно при осушении, – вздохнул Владимир.

Виноградова улыбнулась:

– Вы пессимист, как я погляжу.

– Не-ет... Просто я не знаю, что именно предпринять в создавшейся ситуации здесь, на Кедровском разрезе. Мои возможности невелики. Вот, скажем, разве взялись бы вы открыть месторождение вольфрама с помощью только геофизических методов разведки?

Золотистые Анины брови поползли вверх: она поняла, что подразумевает Владимир.

– Мы можем помочь вам. И с завтрашнего дня начать исследования по изучению состава песков на Южном участке, коль для вас это очень важно.

– Почему именно для нас? Это как раз гораздо важнее для разреза, для Петрунина, – парировал Владимир.

– Если эта инициатива исходит от вас, от вашего НИИ – мы пойдем вам навстречу, – серьезным тоном ответила она.

– А если это исходит от Петрунина?

Она нахмурилась: такой поворот дела ее не устраивал.

– Ну, знаете... Сегодня Петрунину взбредет в голову одно, завтра – другое. У вас все-таки фирма! А у них что, просто разрез? Нет, мы у них на поводу не пойдем. Года два назад их главный инженер Томах уже просил нас сделать одну работу. Сделали, а она оказалась не нужна.

Вот как получается! Значит, она думает, что идея применения водопонижающих скважин на Южном участке исходит от ВНИГИ. Но ведь это же не так. Разочаровать ее, что ли? Заварил Петрунин кашу...

– Хорошо, Аня. Главное сейчас – узнать, есть ли глинистые пески на Южном участке. Если их там нет – значит, можно осушать скважинами... Когда вы сможете выслать нам по почте результаты ваших исследований?

– После камералки. Где-то в декабре месяце.

Владимир вытащил блокнот и написал адрес ВНИГИ. Вырвав листок, протянул Ане.

– Возьмите... И еще один вопрос: а что же вы взамен хотите? Ведь не будете же просто так, ради спортивного интереса, переставлять утвержденные ученым советом вашего НИИ пункты темы?

– Вы во всем видите преднамеренность... А если я на это пошла по своей доброй воле, чтоб помочь вам?

Она опустила глаза, остановилась. Сорвав несколько таежных маков, попыталась сдуть с них копоть. Из этого ничего не получилось: уж чересчур крепко въелось все в цветок. Владимир чувствовал: Виноградова хочет о чем-то спросить, но не решается. По своей натуре он был уступчивым, никогда не отрицал бескорыстия, считая, что людей широких по натуре, добрых – очень много. Особенно в геологоразведке. Но сейчас, как ему казалось, было другое.

Аня выбросила маки и быстро взглянула на него:

– Помогите мне достать РУПА-1, а?

Владимир в раздумье расстегнул верхнюю пуговицу спецовки.

– РУПА-1... Это, кажется, что-то, касающееся... геофизики?

– Да. РУПА-1 – это радиоволновый универсальный прибор Аверьянова. Применяется для определения степени загрязнения воды промышленными стоками...

– Ясно. Но почему вы обращаетесь именно ко мне?

– Достать этот прибор почти невозможно. Серийный выпуск еще не налажен. А сам Аверьянов за год может сделать три-четыре штуки, не больше. Мы уже писали ему...

– Ну и что же?

– Нету, говорит, у меня этих приборов. Все раздал... Помогите, а? Аверьянов, как и вы, – из Киева! Работает на экспериментальном заводе геофизики... знает вашего отца...

Владимир передернул плечами, насмешливо поджал губы. Настойчивая девушка! Практичная... Что же ей ответить? Он никогда не любил обещать. Уж лучше сказать «нет», а потом все же постараться достать этот прибор... Экспериментальный завод геофизики... Кажется, это где-то на окраине Киева – в Святошине... Отец говорил, что электроинтегратор делали именно на этом заводе. А может, отец и провернет? Надо попытаться. Митя прав: во всех поступках людей есть свой смысл. Эта Виноградова, кажется, с характером. Вишь, как брови супит. Привыкла, видимо, добиваться своего. Цену себе знает.

– Ладно, Аня. Попытка – не пытка. Узнаю.

– Спасибо.

– Это вам спасибо. За то, что поддержали меня в Иркутске.

Ресницы ее вспорхнули и опустились.

Накануне отъезда из Кедровска Владимир зашел к начальнику разреза Сидорову подписать маршрутные листы.

В кабинете Сидорова, кроме него самого, были главный инженер Томах и секретарь партбюро Галицкий. На стенах висели плакаты по технологии проходки и крепления штреков, схемы шагающих экскаваторов, врубовых комбайнов, земснарядов. Большой, покрытый стеклом стол завален разноцветными папками и осколками минералов, болванками керна[4]4
  Керн – набуренная порода.


[Закрыть].

Поздоровавшись, Владимир протянул Сидорову маршрутные листы.

– Подпишите, пожалуйста. Вечером уезжаю.

Сидоров быстро просмотрел листы, расписался под каждым из них и возвратил Владимиру.

– Поставьте печать у секретарши... Присаживайтесь, побеседуем.

Владимир опустился на стул. Сидоров протянул всем поочередно раскрытую пачку «Казбека», закурил сам.

– Ну, дорогой Владимир Петрович, так чем же вы нас обрадуете? – хитро прищурился он, раскуривая с причмокиванием папиросу. В косых лучах солнца, бьющего из окна, его курчавая борода, казалось, тоже была соткана из дыма.

– Сейчас, Михаил Потапыч, трудно сказать что-либо определенное. Нужно провести дополнительные расчеты, – уклончиво ответил Владимир.

Сидоров поднялся со стула и вплотную подошел к гостю. Он стоял перед Кравчуком взлохмаченный, насупленный и пристально смотрел на него, словно пытаясь отгадать, о чем именно умалчивает гидрогеолог.

– Ну, хоть тысяч сто... натянем? – с надеждой спросил сидевший на диване Томах, поблескивая стеклами квадратных, в золотой оправе очков.

– Точную цифру я вам назову осенью, – неторопливо ответил Владимир. – Сейчас же скажу только одно: на нас в этом отношении особенно не надейтесь.

– Для чего же вы тогда взялись за эту тему? – сердито бросил Томах. – Приезжал два года назад ваш нынешний научный руководитель Боков, наобещал золотые горы. А теперь они говорят, чтобы на них не надеялись! Забавно!

«На что же уповал Боков? Опять все держится на ниточке... Это тот самый случай, когда не ты идешь по жизни, выбирая дороги, а она тебя ведет. Ты зависим сейчас от неодушевленной вещи, от ерундистики какой-то – глинистости песков. У тебя есть руки, голова, знания, но ты их не можешь использовать при этих обстоятельствах. Сейчас не ты диктуешь природе, а она тебе. Смешно и больно одновременно. А еще говорят, что человеку горы сдвинуть под силу...»

– Все, что можем, сделаем, – вздохнул Владимир.

– Если бы мы знали, что так все обернется, то договорились бы с «Центргипрошахтом» или с Ленинградским НИИ по дренажу... Вы нас, уважаемый Владимир Петрович, подводите! Да-да, подводите! Директивы нашей партии необходимо выполнять! – нахмурился Томах. Круглое лицо его побагровело, а короткая веснушчатая шея сделалась еще толще.

– Это уже не беседа, а упреки. Оставьте их, пожалуйста, при себе, – отрезал Владимир, поднимаясь со стула.

«Независимый молодой человек. Точь-в-точь как Петр Михайлович Кравчук некогда», – подумал Сидоров.

– Ладно, не будем обострять отношений, – вмешался в разговор молчавший до этого Галицкий. – В экономическом эффекте в равной степени заинтересованы и разрез, и НИИ. Я думаю, что Владимир Петрович в конечном итоге нам поможет...

Владимир смотрел в пол. Ему был неприятен этот разговор, и он хотел поскорее уйти.

– Будем стараться, – сухо сказал Владимир, не поднимая глаз.

– Только, пожалуйста, не делайте никаких кардинальных изменений в системе дренажа, – поспешил добавить Томах. – Деньги на осушение Южного участка нам уже отпущены, забивные фильтры и крепление для подземных дренажных штреков мы уже заказали. Никаких новшеств нам не надо! А то Петрунин все уши мне прожужжал насчет поверхностного способа осушения... Все уже утверждено, забито!

«Ваша позиция мне давно известна, не надо повторяться», – подумал с досадой Владимир, вставая.

– Передайте привет Петру Михайловичу от его бывших студентов Галицкого и Сидорова! Кстати, как у него со здоровьем? Осколок из легкого ему так и не удалили? – Секретарь партбюро Галицкий, щурясь от табачного дыма, с чуть заметной улыбкой смотрел на Кравчука.

– Отец... не хочет делать операцию. Не решается. Извините, я опаздываю. До свидания.

2

По пятницам Владимир и Петр Михайлович уезжали вечером за город, на базу отдыха ВНИГИ. Младший брат Владимира Саша оставался дома; у него были лекции в университете.

Базу отдыха построили лет пять назад на берегу Киевского моря. Здесь, среди старых сосен, стояли симпатичные домики, деревянные навесы для машин. Был тут и открытый плавательный бассейн на восемь дорожек, спортивные площадки и даже свой институтский катер. Отдыхай, как душа пожелает.

Утро в субботу выдалось теплое, погожее. Солнце исполосовало лес длинными янтарными стрелами... После завтрака Владимир поставил на воздухе две раскладушки: в тени под сосной – для отца и возле самой воды – для себя.

Петр Михайлович облачился в пижаму и, взяв под мышку кипу газет и журналов, пошел следом за сыном. Это был тучный, широкогрудый мужчина с вялыми, неторопливыми движениями. Венчик седых волос на крупном породистом черепе, густые брови, торчащие, как иголки у ежа, утомленные глаза, лишь изредка вспыхивающие, словно угли под пеплом, свидетельствовали о человеке некогда энергичном, решительном, а сейчас – равнодушном ко многому, уставшем от бренной жизни.

Петр Михайлович медленно опустился на шаткую раскладушку и поморщился, точно от зубной боли.

– Сходи к коменданту, пусть поменяет это старье. – Петр Михайлович выпятил круглый живот и ткнул пальцем в брезент. – Скрипит так, что мозги лопаются.

– Если хочешь, ложись на мою.

Петр Михайлович раздраженно махнул рукой.

– Тебя просить – все равно что с сосной разговаривать.

Бросив на траву газеты и журналы, он отправился к коменданту.

Владимир долго смотрел отцу вслед. Все ему не так. Ворчлив стал, как старая барыня. То – принеси, это – подай...

Воротился Петр Михайлович минут через пятнадцать. И не один, а с комендантом Бузуновым. Тот держал новенькую алюминиевую раскладушку, еще не распакованную, а носовым платком утирал красное лицо.

Владимир разделся и лег на живот, упершись подбородком в локоть. Лениво отмахнулся от назойливого овода... Солнце пригревало все сильнее, пахло водорослями, вода у берегов кое-где цвела, была темно-зеленой от глянцевитой ряски, над которой летали стрекозы.

Словно иной мир... Интересно, что сейчас делает Виноградова? Настырная особа, но симпатичная... А Петрунин, конечно же, в дренажной шахте. Тяжело ему одному... Ну, а что же все-таки происходит в моей жизни? Откуда эта непроходящая грусть? «Вперед бы я тебя пустил, но за спиной не оставил». Это Коля Сочнев сказал, начальник отряда на первой практике, а он слов на ветер не бросал. Но почему, почему он так сказал? Да-а, тот полевой сезон надолго запомнится. И Сочнева тебе никогда не забыть, и ту страшную термокарстовую воронку, где все произошло... Но все-таки: почему Коля так сказал, когда делился последним сухарем?

Сквозь дрему Владимир услышал, как к отцу подошел профессор Теплицкий, и спустя несколько минут загремели шахматы.

– Ну, достопочтенный Петр Михайлович, держитесь! Сегодня, батенька, я с вами расквитаюсь сполна, вот увидите...

– Посмотрим, посмотрим... Ваш ход, Никанор Федорович.

– Я всегда готов. Прошу!

Горьким был теперь вкус ржаного сухаря... Солнце зашло за тучу. За все в жизни надо расплачиваться жизнью. Отбери он, Владимир, пробы воды из этого коварного термокарста на неделю раньше, когда лед еще был крепок, и Коля Сочнев не полез бы туда! И не было бы на маленьком кладбище в далеком заполярном поселке геологов еще одного деревянного памятника с красной звездочкой на верхушке... А теперь – нет покоя. Нет и никогда не будет. Все взаимосвязано... Мир тесен, и жизнь одна.

Отдыха душе не было.

Перед самым обедом, когда Владимир сварганил на газовой плите походный суп, к домику подошел как всегда безукоризненно одетый и самоуверенный научный руководитель его диссертации Игорь Николаевич Боков.

– О-о, да вы, Владимир Петрович, работаете, как заправский шеф-повар, – улыбнулся он, растягивая тонкие, бледные губы.

– Стараемся... Присаживайтесь, пожалуйста. Я сейчас позову отца – и будем обедать.

– Спасибо... Через полчаса я зван в гости к нашим соседям – кибернетикам.

Гость пошел к шахматистам. Окинув быстрым взглядом расставленные на доске фигуры, похвалил позицию белых, то есть Теплицкого; поинтересовался, отчего никто не идет купаться. Солнышко светит, вода – теплая, чистая. Во-он ее сколько – целое море...

– Да, вода действительно хорошая, – отвечал рассеянно Петр Михайлович, уставившись в доску. Потом поднял голову, с чуть уловимой усмешкой добавил: – И ее тут действительно много. Но – пока!

– Почему «пока»? Вы снова все о том же...

– Вот именно, – вздохнул Петр Михайлович. – Запасы воды на земле все время уменьшаются. Чтобы постирать тонну белья, мы тратим пятьдесят тонн пресной воды. На тонну стали уходит восемьдесят шесть тонн воды. А как добываем уголь? Тонна угля требует трех тонн воды! Роскошно, не правда ли?