Текст книги "Ценный подарок (сборник)"

Автор книги: Евгений Мин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Чет и нечет

Наш Витя окончил школу. Аттестат отличный, только по литературе четверка, но Катя тревожилась.

– Что же будет дальше? – скрывая волнение, спрашивала она.

– Дальше тоже неплохо: сейчас перед молодым человеком открывается широкий выбор жизненного пути.

– Выбор? Да, и этот выбор должны сделать мы с тобой.

– Почему же мы? В наше время мы сами…

– В наше время было одно, сейчас другое. Нынешнее поколение так инфантильно, что не может решить даже простых вопросов. Витя еще мальчик.

– Хорош мальчик! Парню восемнадцать, рост сто восемьдесят, вес семьдесят семь.

Катя поморщилась:

– Не смешно. Юмор не твоя стихия. Мне совсем не до шуток, когда речь идет о нашем ребенке. Он должен поступить в вуз, как дети всех интеллигентных родителей, как поступил сын Мазуркевичей, двойня – мальчик и девочка Басистовых, внук Аристарховых.

– Помнится, вся эта компашка шлепнулась на экзаменах в прошлом году.

– Ну и что же? Они снова будут сдавать.

– Как сказал Шекспир: «Если это безумие – в нем есть своя система».

Катя обиделась:

– Шекспир здесь ни при чем. Витя отличник, он отстает только по литературе, но мы наймем репетитора.

– Какого репетитора? – не понял я и вспомнил библиотеку отца, веселый старый журнал, рисунок, на котором изображен тощий студент, в потертом пиджаке и залатанных брюках, склонившийся над толстомордым купеческим балбесом…

– Какого репетитора? – высоко подняла брови Катя. – Неужели ты не понимаешь, что ни одна девочка, ни один мальчик не попадут в вуз, если у них нет репетитора? Репетитор знает больше, чем сами экзаменаторы, кроме того, ему известны все каверзные вопросы, которые могут задать несчастным детям. Репетитор… Ну, как бы тебе объяснить популярно – это…

– Вроде тренера в футболе и хоккее, – догадался я.

– Да, – согласилась Катя, – и я уже нашла такого. Мама рекомендовала мне Исидора Павловича Фрагмента. Говорят, это ас среди репетиторов, я буду звонить ему сегодня в шесть вечера. Он берет за курс двести рублей. Это не очень дорого?

– Совсем пустяки, футбольные тренеры стоят гораздо дороже, когда они находятся за границей, им платят валютой.

– Милый, ты никогда не бы скуп, – ласково посмотрела на меня Катя.

Мы дружно помолчали. Казалось, тихие ангелы летали над нами, что так редко бывает в семьях, где дети – абитуриенты. Затем Катя неуверенно сказала:

– Знаешь, хотя наш Витя и принадлежит к инфантильному поколению, все-гаки, наверное, у него есть какие-то склонности, и с этим нужно считаться?

– Мысль прогрессивная, что же ты скажешь?

Катя чуть-чуть задумалась и продолжала:

– В детстве он ломал все игрушки, нет не просто ломал, а как бы старался узнать, что внутри них. Мне кажется, что у него было раннее призвание будущего исследователя. Позднее он увлекся собиранием марок географической серии: Новая Гвинея, Австралия, Исландия.

– Наклонность к путешествиям!

– К сожалению, это недолго продолжалось. На смену пришли хоккей и футбол.

– Как у всех мальчишек.

– Затем он не пропускал ни одного фильма.

– Признак художественной натуры.

– Потом он стал влюбляться во всех девчонок подряд.

– Пожалуй, это не имеет отношения к выбору профессии, хотя ранние романы некоторых юных поэтов оказали влияние на их творчество.

– У него не было романов, он не в папу, – строго сказала Катя. – Это было детское, и я запретила ему. Последние годы он увлекся техникой, чинил электричество, радиоприемники во всем доме, и его называют «золотые руки».

– Отлично! Из него выйдет настоящий мастер.

– Мастер?! – возмутилась Катя. – Не хочешь ли ты, чтобы интеллигентный мальчик стал рабочим?

Я забил отбой.

– Что ты, Катюша, просто я имел в виду, что его технические способности превосходят литературные.

– Кажется, тебе объяснили, что по литературе у него будет Фрагмент.

Мы умолкли. Теперь это было тяжелое молчание.

Нарушив его, я сказал:

– Знаешь, есть конструктивное предложение: просмотрим еще раз повнимательней эту библию – «Справочник для поступающих в вузы».

Катя кивнула головой, за всю нашу совместную жизнь она не могла научиться сердитому молчанию, как бы я ни был виноват.

Раскрыв настольную родительскую книгу, она сказала:

– Начнем с университета.

– А как же четверка по литературе?

– Не обязательно ему поступать на филфак, например юридический. Сейчас в моде борьба за соблюдение законности. Он может стать известным адвокатом.

– Конечно, внешность у него внушительная, но Витя не слишком разговорчив, в день он произносит не больше сорока слов, а этого мало для адвоката.

Катя перевернула страничку сборника:

– Кораблестроительный. Готовит инженеров-кораблестроителей.

– Увлекательная и перспективная профессия!

– Не для него. Он спортивный мальчик, но не умеет плавать и с детства боится воды. Сельскохозяйственный… Смешно. Он видел коров только в школьном учебнике и по телевидению. Химико-фармацевтический.

– По-моему, это институт с будущим. Твоя мама говорила, что нужны новые лекарства.

– Не говори глупости! Видел ты за прилавком аптеки хоть одного мужчину. Театральный институт.

– Годится. Витя – красивый парень. Из него может выйти герой экрана.

– Как ты далек от жизни! В театральный чудовищный конкурс, туда принимают только детей народных.

Мне стало стыдно, что я обыкновенный инженер, а не Михаил Ульянов или Кирилл Лавров.

– Технологический, – медленно прочла Катя. – Это твой?

– Мой! – с гордостью произнес я. – Это институт широкого профиля и с традициями. В нашем институте работали Менделеев и Лебедев, учились выдающиеся деятели большевистской партии: Красин, Кржижановский, писатели Короленко, Алексей Толстой. Более пятидесяти преподавателей института – академики и члены-корреспонденты, свыше ста лауреаты Ленинской и Государственной премий, одиннадцать удостоено званий Героя Советского Союза и Социалистического Труда.

Катя слушала меня с широко раскрытыми глазами, и мне казалось, что она уже видит нашего Витю по крайней мере членом-корреспондентом.

– Толя, это хорошо, – радостно вздохнула она. – Но где же Витя? Мы должны сообщить ему наше решение.

– Проветривается со своими дружками после вчерашнего мальчишника.

Витя пришел, когда мы сели обедать. Кате хотелось узнать, как прошел вчерашний мальчишник, но правила хорошего тона, основательно внушенные ей в детстве моей тещей Марией Аркадьевной, предписывали не задавать вопросов на интересующую тебя тему, пока твой собеседник сам не сочтет нужным рассказать тебе то, что тебе хотелось бы узнать у него.

Видя, как страдальчески смотрит Катя на сына, я, невоспитанная личность, спросил:

– Ну как вчера, Витя?

Не отрываясь от тарелки, он сказал:

– Кворум.

Это означало, что было достаточно близких друзей, но не все.

Большего из него выбить было нельзя, да я и не решался, увидев осуждающий взгляд Кати.

Посмотрев на свои ручные часики, она воскликнула:

– Ой!.. Я уже опаздываю. Подождите минутку.

И убежала в соседнюю комнату. Там она с кем-то говорила по телефону. Слов разобрать я не мог, но голос у нее был ласкательно-заискивающий.

Вернулась она вся сияющая, так, как будто внутри нее находился источник света.

– Толя, он согласился, такой милый человек, – радовалась она, будто Витя уже сдал экзамены. Затем она посмотрела на сына и торжественно сказала: – Винтик, у тебя будет репетитор по литературе и русскому языку, сам Фрагмент.

– Орешек, – сказал Витя.

Это означало, что Витя сознает всю трудность русского языка.

– Занятия будут по вечерам. Завтра я пойду с тобой.

– В первый раз – в первый класс, – сказал Витя.

Я захохотал недостойно мужа и отца.

Катя покраснела, как девочка.

– Дурни, я же в шутку. Я знаю, что он – большой.

Занятия у Фрагмента начались и продолжались почти до самых экзаменов. Конечно, подробностей у Вити мы не могли узнать, и все-таки однажды я спросил:

– Между прочим, кто твои соискатели, Виктор?

– Та же орда: Мазуркевич, Басистовы, Аристарховы и разные иногородние личности.

Компания неудачников не понравилась мне, но я подумал, что, может быть, среди иногородних есть путные ребята.

– А как Фрагмент?

– Скала.

Время шло. Мы подали в технологический Витины документы и ждали. Разумеется, отпуска мы перенесли на осень. Катя вела себя сдержанно, надеясь на Фрагмента и на то, что по специальным предметам Витя, как утверждал я, подготовился хорошо. Правда, она похудела, но сослуживцы сказали, что это ей идет. Я придерживался другой точки зрения, но ведь мужья понимают в красоте собственных жен меньше, чем посторонние лица.

За неделю до экзаменов Катя стала нервничать, не хотела ни ходить в кино, ни гулять, хотя погода стояла не по-ленинградски хороша.

Я всячески старался развлечь ее, и ничего не удавалось.

Однажды вечером я сказал:

– Давай погадаем.

– Погадаем, – вздрогнула она, – что за глупости? Неужели ты веришь?

– Конечно нет, но так, в порядке шутки.

– А о чем мы будем гадать?

– О том, попадет ли наш Витя в вуз.

– Какая чепуха! – повела она плечами, которые, на мой взгляд, стали менее привлекательными, чем раньше.

– Ну, просто так, шутки ради, – жалобно попросил я.

– Хорошо, – кивнула она головой.

Другие мужья могут позавидовать мне.

У Кати твердый характер, но она не упряма. В свое время целых два дня я уговаривал ее стать моей женой, и она согласилась.

– На чем же мы будем гадать? – спросила Катя.

– На домино. Я буду вытаскивать, не глядя, косточки, ты объявляй: «чет» или «нечет». Если угадаешь, значит Витька сдаст экзамены, если нет…

– Хорошо, – не дала мне договорить Катя, – иди в его комнату и возьми коробочку с домино, он совсем недавно увлекался этой глупой игрой. Мальчик!

Не прошло и пяти минут, как я вернулся.

– Начали, – сказал я, усадив Катю рядом с собой на диван.

Не глядя, я вынул косточку и зажал ее в руке.

– Чет! – сказала Катя. Я раскрыл руку. Выпало два и два.

– Еще! – потребовала Катя. Я снова зажал косточку в кулаке.

– Нечет.

Выпало пять и четыре.

Мы продолжали гадать. Катя развеселилась, и, как писали старинные поэты, на щеках ее расцвели розы.

Мы так увлеклись гаданием, что не заметили, как в передней хлопнула дверь, и только тогда оторвались от игры, когда в комнату вошел Витя. Он был не один. С ним была какая-то высокая девушка, прямая, как ее русые волосы, потоком льющиеся до плеч.

– Знакомься, – сказал Витя, – мама, папа.

– Лена Плотникова, – протянула девушка руку сначала мне, а потом Кате, смотря на нас веселыми смелыми глазами.

– Плотникова? – удивился я. – Какая приятная неожиданность. Однофамильцы?

Девушка робко улыбнулась, улыбкой, так не вяжущейся с ее смелыми, веселыми глазами, и посмотрела на Витю.

– Жена, – сказал Витя.

Катя, забыв золотое правило Марии Аркадьевны, дрожа как в лихорадке, спросила:

– Что ты говоришь? Как это могло быть?

– Обыкновенно.

– Ну, можешь ты отвечать по-человечески, когда тебя спрашивает мать! – с несвойственной ей резкостью вскрикнула она.

– Дайте я разъясню, – сказала Лена Плотникова. – Знаете, он какой! Познакомились мы с ним на занятиях у Исидора Павловича. Он нас случайно за один стол посадил. Первое время мы не разговаривали, отвечать-то ваш Витя репетитору отвечал, но коротко очень, я даже подумало ла, наверное, у него горло слабое, если он так слова бережет. Потом как-то пошел он меня провожать. Я на Разъезжей улице у тетки живу, она меня к Фрагменту сосватала. По дороге я Витю стала расспрашивать о том о сем, он отвечал вежливо, коротко. Мне это понравилось, наши ребята много пустых слов болтают и сразу рукам ход дают. Постепенно стали мы после занятий с ним гулять, повез он как-то меня залив показывать. Вечер был ясный, тихий, вода теплая, я ее сначала ногой попробовала. Разделись. Я сразу побежала купаться, он остался на берегу, сидит в плавках. Я ушла далеко, плаваю, зову его, он не идет. Тогда я прикинулась будто тону. Он с места сорвался и побежал ко мне. Пока мелко было, быстро двигался, а как до глубины дошел, замер. Я кричу: «Спасай!» Тут он и поплыл.

– Какой кошмар! – ужаснулась Катя. – Вы его утопить могли. Он же не умеет плавать.

– Очень даже умеет! Не стильно, а умеет. Подплыл он ко мне, вытащил из воды и принес на руках на берег. Я упала на живот, бью ногами, смеюсь: «Витенька, это я нарочно!» Он рассердился и… – замялась она, – …ничего, вам можно сказать, вы теперь наша мамочка, – отшлепал меня при людях. Мне и стыдно, и больно – рука у него мужская. После этого случая мы еще больше подружились, а потом полюбились. А если любится, нужно жениться, вот и записались.

– Я не понимаю, – с трудом старалась Катя сохранить свою интеллигентность, – как вы могли, он мальчик?

– И совсем не мальчик, – заиграли веселые искорки в смелых глазах.

– Позвольте спросить, сколько вам лет? – пристально посмотрела Катя на свою нежданную невестку.

– Двадцать исполнилось.

– И вы, конечно, уже были замужем?

– Не была, – твердо сказал Витя.

Стало тихо, как, наверное, бывает в барокамере.

– Скажите, Лена, – спросил я, – в какой вуз вы собирались поступить?

– Хотела в строительный, – вздохнула она, – да провалилась по физике, у меня экзамены раньше были, чем у Витеньки. Я ему сказала: «Поеду домой. А ты поступай в свой технологический, живи с родителями. Будем пока раздельно». А он мне одно слово: «Не пойдет!» Забрал свои документы в приемной, теперь со мной поедет.

– С вами – куда? – вырвалось у Кати.

– К нам в Сыктывкар.

– Свытыкар?.. Что это?

– Сыктывкар, – поправила ее Лена. – Неужели не знаете? Столица Коми.

– Что вы говорите?.. Что вы говорите?! – почти кричала Катя. – Наш мальчик поедет в Коми! Он погибнет там!

– И ничего страшного, мамочка. Жить мы первое время будем у родителей, потом нам как перспективной семье дадут квартиру. Мы не пропадем. Я контролером ОТК в заводе работаю, и Витек там себе место найдет, у него «золотые руки». Учиться вместе заочно станем.

– Реальный факт, – сказал Витя.

– Чет, – неожиданно выговорил я, с тревогой посмотрев на Катю. К счастью, она ничего не услышала.

Восемьдесят тысяч и один

Не снимая пальто, Катя вошла в столовую и тяжело положила на журнальный столик увесистый пакет, перевязанный бумажной бечевкой.

– Что это еще? – воскликнул я, ожидая от моей жены, любительницы оригинальных покупок, самого невероятного.

– Не будь любопытен, – сказала Катя, – подожди немного, и ты увидишь эту вещь.

Она ушла в переднюю, а я смотрел на тяжелый пакет и думал: «Если она называет его вещью, может быть, там походная газовая плита, или мини-холодильник для летних поездок, который избавит нас от посещения продуктовых магазинов в районных центрах». Размышлять долго не пришлось. Катя скоро вернулась и, стоя рядом со мной, не отрывала глаз от тяжелого пакета.

– Катя, что это? – повторил я.

– Узнаешь завтра, – торжественно произнесла она.

– Почему же завтра? – ныл я, забыв о достоинстве мужчины.

– Почему? Надеюсь, ты помнишь, какой завтра день?

– Конечно, среда, шестнадцатого октября, – сказал я, не глядя на календарь.

– Ну, и что же будет завтра, – таинственно посмотрела на меня Катя.

– Завтра у нас заказчики из Бердска. Конечно, я волнуюсь за свои конструкции.

– И с этими конструкциями ты забыл, что завтра день твоего рождения?

– Неужели? – искренне удивился я.

– Как ты мог забыть?

– Понимаешь, это так давно было, трудно помнить.

– Может быть, ты забыл и мой день?

– Ни в коем случае. Ты родилась десятого марта тысяча девятьсот…

– Не нужно, это лишняя подробность, – обняла меня Катя, – я подарю тебе эту вещь завтра, в день твоего рождения.

Тайна увесистого пакета продолжала мучить меня.

– Катя! – взмолился я. – Прошу тебя!.. Я не буду спать всю ночь, завтра я провалюсь перед товарищами из Сибири. Это отодвинет пуск объекта.

Слово «Сибирь» произвело на нее магическое действие. У себя в библиотеке она каждый день читала все газеты и была экономически подкована.

– Сибирь, – задумчиво повторила Катя, – хорошо, я пойду подогрею обед, а ты принеси из спальни ножницы.

Я вернулся раньше нее и принес самые большие ножницы. Стоя над пакетом, я не решался прикоснуться к нему.

Когда Катя вернулась, я спросил жаждущим голосом:

– Можно?

– Нет, здесь нужна женская рука.

Она взяла у меня ножницы и осторожно, будто делала хирургическую операцию, разрезала бумажную бечевку. Предо мной предстала толстая зеленая книга с надписью золочеными буквами «Энциклопедический словарь».

– Видишь?! – воскликнула Катя и, не заметив на моем лице ликования, тревожно спросила:

– Тебе не нравится?

– Нет, отчего же, – сказал я, – солидный том, изданный на высоком полиграфическом уровне. Но, видишь ли, у нас есть справочная литература: словарь Даля, трехтомный Энциклопедический, три тома Литературной и два тома Театральной энциклопедии, «Книга о вкусной и здоровой пище».

– Я знаю, что у нас есть, а этот словарь – сокровище. Здесь изложены всевозможные понятия, и всего восемьдесят тысяч слов.

– Восемьдесят тысяч! В нашем отделе мы легко обходимся примерно двумястами, а в конфликтных ситуациях даже тремя словами.

Катя, казалось, не обратила внимания на убожество нашего лексикона.

– Здесь понятия, о которых ты не имеешь понятия, – невольно скаламбурила она. – Посмотри, – открыла она наугад словарь и прочла: – Маржинализм, что это, по-твоему?

– Может быть, какое-нибудь экзотическое блюдо?

– Маржинализм, – так уверенно прочла Катя, будто знала это слово с самого детства, – маржинализм – один из принципов буржуазной политэкономии. Понял?

– Отчасти, но при чем тут я?

– Как ты недогадлив! Я знаю, у вас есть заказчики из Франции.

– Да, и также из ФРГ, но мы беседуем с ними на технические темы.

– Мало ли что! Всегда возможен капиталистический подвох, и ты обнаружишь свою необразованность. Запиши это слово.

Я записал его в свой рабочий блокнот, где были расчеты и схемы, и попросил:

– Разреши теперь мне.

Катя с великодушием жены и библиографа согласилась.

Я раскрыл словарь, ткнул пальцем в первое попавшееся слово, выпало:

– «Куки-чины, – группа родственных народов (манипури, мейтхеи, чины, душей, тхадо)».

Не знаю почему, но я рассмеялся. Катя осуждающе произнесла:

– Как тебе не стыдно быть великодержавным шовинистом? Откуда у тебя это?

Я покраснел, хотя никогда не страдал этим пороком.

Затем попеременно мы вылавливали слова одно за другим. Попадались и совсем незнакомые, как: «Аристоник, внебрачный сын пергамского царя Евмена», «Гранд-рапидс, город на севере США», «Кетцаль, птица отряда трогонов», были и такие, как «море», «восток», «денница». Я радовался им, как старым друзьям.

Вдруг Катя отчаянно схватилась за голову:

– Ой, как же это я? – И убежала на кухню.

Она появилась скоро. Лицо ее было полно мировой скорби.

– Девочка, что случилось? – спросил я, позволяя себе такую сентиментальность только в драматические минуты нашей жизни.

– Он выкипел, – еле выговорила Катя.

– Чайник, – догадался я, – не нужно волноваться, со мной это часто бывает.

– Суп, такой суп! – чуть не рыдала Катя.

Нужно было успокоить ее, и я сказал:

– Суп вовсе не так уж обязателен для человеческого организма. Сейчас мы посмотрим, что пишется по этому поводу в словаре.

Я открыл словарь на букву «с».

«Суховей, сухонос, птица отряда гусеобразных. Сухраварди Шахид, премьер-министр Пакистана в 1956—57 годах».

– Толя, – весело рассмеялась Катя, – ты ищешь слово «суп», но это же не поваренная книга.

– В Энциклопедическом словаре должно быть все, – твердо сказал я. – По-моему, суп для человечества важнее, чем какой-то премьер, который продержался на своем посту всего один год.

– Из-за супа не стоит сходить с ума, – сказала Катя, – у нас еще есть жаркое.

Жаркое подгорело, но мы расправились с ним быстро, стремясь приняться за словарь.

Спать мы легли поздно. Проснувшись в середине ночи, я обнаружил, что Кати нет рядом. Подождав немного, я натянул брюки и, не найдя ночных туфель, отправился на поиски Кати босиком. Я нашел ее в столовой. В одной рубашке и тапочках она сидела у журнального столика. Перед ней лежал Энциклопедический словарь, освещенный лампочкой торшера. Она была прекрасна. Никогда еще я не видел такого сочетания физической и интеллектуальной красоты. Как завороженный, я смотрел на нее, пока не вспомнил, что это не посторонняя женщина, а моя жена.

– Катя! – вскричал я. – Разве можно так, ты простудишься.

Она посмотрела на меня затуманенным взором и потом, взглянув в словарь, глухо сказала:

– Зачем ты пришел? Вечно ты мешаешь мне работать.

Я принялся уговаривать ее, что уже глубокая ночь. Я приводил десятки аргументов, но мое красноречие оказалось бесплодным. Я решил провести ночь здесь с нею, как вдруг она увидела мои босые ноги.

– Ты простудишься, у тебя будет грипп, коклюш, бронхиальная астма, воспаление легких, радикулит. Иди спать!

– Только с тобой!

Страх перед моими болезнями оказался сильнее моего красноречия. Катя пошла в спальню, захватив Словарь, и там положила его на тумбочку перед кроватью.

Целую неделю мы с Катей жили, так сказать, без отрыва от Словаря. Мы не смотрели телепередачи, не читали книги, отказывались от встреч со знакомыми. Катя свела до минимума телефонные разговоры с подругами. Зато мы узнали много слов и понятий. К началу второй недели словарная лихорадка спала и жизнь вошла в свою колею, но Катя по-прежнему говорила:

– Словарь – это радость для всех.

Конечно, я соглашался с ней.

Во вторник к нам пришел Георгий Александрович Самовицкий, артист кино и телевидения, увлеченный рассказчик, всегда рассказывающий только о себе. Это был еще молодой, но прогрессивно лысеющий человек, от пяток до темени полный важности. Он говорил, что посещает нас для того, чтобы почерпнуть у меня производственный материал для производственно-лирического фильма «Любовь и сталь». Я подозревал, что он, как писали в старинных романах, неравнодушен к моей жене.

В этот вечер Самовицкий с подъемом рассказывал о своей туристической поездке во Францию. Слушая его, можно было подумать, что эта страна вся состоит из одних магазинов. Катя смотрела на него восторженными глазами. Впервые я почувствовал, что моя семейная жизнь находится под угрозой.

Должно быть, устав от долгого содержательного рассказа, Самовицкий умолк. Катя, стремясь продолжить беседу, сказала:

– Георгий Александрович, не хотите вы посмотреть интересную книгу?

– Пожалуйста, я библиофил, высоко поднял голову Самовицкий, скрывая второй подбородок.

Катя передала ему «Энциклопедический словарь».

– Один том, – снисходительно улыбнулся артист кино и телевидения, – у меня Брокгауз, девяносто три единицы. Ну что же, поглядим.

Перелистывая страницы, он быстро дошел до буквы «с».

– Садовский Пров Михайлович, Садовский Михаил Провыч, Садовская Ольга Осиповна, Садовская Елизавета Михайловна, Садовский Пров Михайлович, – нехотя сквозь зубы цедил он и, перечислив всю династию Садовских, умолк.

– Юрий Александрович, а где же вы? – спросила Катя. – Вы ведь тоже на «с».

Он выдержал паузу:

– Интриги.

Вскоре после этого он распрощался и ушел.

– Знаешь, Толя, – виновато сказала Катя, – как-то неудобно получилось. Он обидится и не придет больше к нам.

– Придет, – сказал я противным голосом. – Мне кажется, что он приходит ради тебя.

– Глупенький, – засмеялась Катя, почувствовав в моем голосе пещерную ревность. – Он посещает нас, чтобы два раза в месяц вкусно поесть. Бедный, он – холостяк.

Слова «холостяк» мы не нашли в «Энциклопедическом». Наверное, составители словаря рассчитывали его только на женатых людей.