Текст книги "Ценный подарок (сборник)"

Автор книги: Евгений Мин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

После конца

Большую часть жизни он провел в стране, где обычно жили многие знаменитые художники и куда приезжали другие учиться мастерству.

Он не нуждался в учителях. С ранних лет он стал мастером, имя его гремело по всему свету, каждый холст, написанный им, ценился на вес золота, рисунки его украшали сокровищницы прославленных музеев. Многие искали знакомства с ним, а он жил замкнуто. Круг его друзей был узок, мало кого он пускал в свою мастерскую и терпеть не мог советов даже близких людей.

Две жены его умерли – как болтали злые языки, не вынеся его тяжелого характера, – третья, еще совсем молодая, не верила этим злобным сплетням и жила с ним счастливо. Он не вмешивался в ее жизнь и не пускал в свою. Дети его выросли и разъехались по всему миру. «Слава богу, никто из них не стал художником, не занялся этим проклятым ремеслом», – думал он в часы творческих мук, которые бывали у него чаще, чем часы радостного труда.

Художник редко выезжал в свет, не любил бывать на званых обедах и ужинах, на дипломатических приемах и на премьерах сногсшибательных фильмов. Он был неразборчив в пище. Жена обижалась, когда он небрежно тыкал вилкой в диковинные блюда, которые она готовила с не меньшим вдохновением, чем он писал свои картины. Он не обращал внимания на одежду, изо дня в день ходил в широкой холщовой блузе, перепачканной красками, и вельветовых штанах. Но вот что странно: туфли у него были лакированные и с ними он не расставался даже в мастерской. В этом наряде бывал он и в избранном обществе, вызывая насмешки и ядовитый шепот у себя за спиной.

– Как он смеет появляться в таком виде? – морщился Франт.

– Им все позволено, – шипел Ханжа, – не удивлюсь, если он придет босиком.

– С этим нужно кончать! – злился Ревнитель нравов. – Власти должны запретить ему.

Может быть, власти прислушались к голосам этих значительных лиц. Художника перестали приглашать на званые обеды и ужины, дипломатические приемы и на премьеры сногсшибательных фильмов. Он не заметил этого. Жена огорчилась. Она была молода, любила блистать в обществе и, кроме того, считала, что муж должен заводить деловые связи.

«Конечно, он талантлив и знаменит и еще не нуждается в покровительстве, но все проходит, одно уступает место другому, и, если ты не будешь мелькать там, где бывают нужные люди, ты можешь уйти в тень, а из тени очень трудно выбраться на солнце», – так думала она, а Художник писал картины и делал наброски.

Как-то один Меценат устроил бал, куда были созваны все, мелькавшие в сферах. Художник и жена не получили билетов. Жена знала, почему их не пригласили, и не могла смириться с этим. Шутка ли – такой богач, он мог купить по самой высокой цене полотна, все еще висевшие в мастерской Художника. Но как же поступить, чтобы они с мужем оказались на этом балу?

Бедная женщина пришла в отчаянье и постарела лет на десять – пятнадцать. Две недели она не причесывалась, не мазала губы, не клала тон на лицо, и можно было подумать, что это не жена знаменитого Художника, а деревенская прачка.

С распущенными волосами, в стареньком халате, в туфлях на босу ногу, бродила она по мастерской, а Художник не замечал ничего.

«Что же делать? Что делать?» – шептала жена. В глазах ее мелькали огоньки безумия.

Когда стало известно, что ни один врач не может справиться с этой ужасной болезнью, жена неожиданно вспомнила правила геометрии, которую учила еще в школе.

«Прямая линия есть кратчайшее расстояние между двумя точками на плоскости», – произнесла она, и через несколько дней в мастерской Художника появился высокий седовласый мужчина со строгим сухим лицом нотариуса и выправкой циркового наездника. Под мышкой он держал какой-то сверток.

– Милый, – сказала жена Художника таким ласковым голосом, каким она говорила, когда затягивала будущего мужа в свои сети, – милый, к тебе пришли.

– Что? – оторвался от полотна Художник. – Кто?.. Зачем?..

Окинув зорким взглядом незнакомца и не найдя в нем ничего интересного для своей палитры, он повернулся лицом к холсту и приказал жене:

– Убери его!

– Уважаемый маэстро, – вежливо сказал незнакомец, – я не собака и просил бы вас так не обращаться со мной. Я не позволю!

– Вы! – зарычал Художник. – Да известно ли вам, кто я такой? Мои картины украшают музеи мира, знатные персоны клянчат у меня полотна и наброски, как нищие корку хлеба.

Незнакомец молча измерил взглядом фигуру Художника с ног до головы, а затем с изысканной вежливостью произнес:

– Я знаю, маэстро. Кто же не знает вас. Но среди моих клиентов есть такие, которые, пожалуй, не снились вам. Недавно я имел дело с одним бывшим королем и чуть не спустил его с лестницы, когда он вздумал называть меня на «ты». Сказать откровенно, мне стало жаль его бывшую коронованную голову, такие сейчас встречаются все реже и реже.

– Бывший король? – удивился Художник. – И вы говорите, что это ваш клиент?

– Да, это, пожалуй, самая большая персона из моих заказчиков, а так чаще попадаются бывшие князья, графы и прочая мелочь.

Художник удивился еще больше.

– Простите, – сказал он с несвойственной ему вежливостью, – чем же вы занимаетесь?

– Я портной, и, смею вас уверить, мое имя весит не меньше вашего. Костюмы по моим моделям носит весь мир. Меня тоже называют художником и маэстро.

Щеки Художника затряслись, как плохо застывший студень, в гневе он кинулся на жену:

– Как ты смела?! Кто тебе позволил?! Ты знаешь, что я не пускаю к себе в мастерскую даже художников, а ты привела портного! После этого ты недостойна быть моей женой.

Жена Художника чуть не провалилась сквозь землю от таких слов, и провалилась бы, не будь этот дом построен прочно и крепко, а не так, как лепят дома сейчас.

Портной успокоил ее:

– Не тревожьтесь, мадам, ступайте по своим делам, а мы поладим. Маэстро с маэстро всегда сумеют договориться, если им не помешают посторонние.

Жена Художника вняла мудрому совету и ушла в соседнюю комнату, чтобы не услышать от мужа народных слов, которых он набрался еще в детстве в деревне.

Художник, потрясенный дерзостью Портного, молчал, а тот поклонился, как кланялся один из его заказчиков – знаменитый актер театра и кино.

– Вы тут довольно неуважительно отозвались о моей профессии, так что можно было подумать, будто портной – существо низшего порядка, а между тем, с тех пор как люди слезли с деревьев, они не могут обходиться без нас. Вот и теперь, посмотрите, едва только успевает человек родиться, как ему шьют одежду, а в гроб, извините за мрачное напоминание, кладут его не в голом виде, а в костюме, и костюм часто выбирают лучший, который он редко носил в жизни. Да что там зря тратить время, я сниму с вас мерку. Будем шить фрак.

– Фрак! – заорал Художник, как обыкновенный деревенский мальчишка, пойманный в чужом яблоневом саду. – Чушь… Вздор!.. Терпеть не могу этих птичьих нарядов!

– Ничего не поделаешь, – вздохнул Портной. – Люди зависят от людей. С чужими привычками нельзя не считаться. Да вы не беспокойтесь, я не задержу вас.

Еще раз вежливо поклонившись, Портной развернул сверток, бывший у него под мышкой, и к ногам Художника упала шерстяная ткань глубокого синего цвета. Затем он вынул из кармана кусок бумаги и огрызок карандаша.

– Вон! – закричал Художник. – Сейчас же вон!.. Или я вызову полицию.

Он кричал так громко, что в будуаре жены на туалете дрожали флаконы с духами и притираниями.

Но, невольно взглянув на синий рулон, лежавший у его ног, он подумал: «Как хорошо отвечает этот цвет туфлям, странно, что такого цвета еще не было на картинах, которые я писал».

Воспользовавшись замешательством Художника, Портной быстро снял с него мерку, написал на листке бумаги какие-то таинственные, одному ему понятные цифры, спрятал листок и карандаш в карман и сказал:

– Все, месье, фрак будет готов через неделю. При мерки не будет. Мастера моего класса обходятся без примерок.

Но Художник уже не слышал его. Он смешивал краски, ища неповторимый синий цвет.

Причесанная, с намазанными губами, с тоном, положенным на лицо, жена нашла мужа охваченным яростным трудом.

– Прости, – тихо сказала она, – этот человек ушел?

– Убирайся! – закричал Художник. – Видишь, я работаю.

Жена ушла, потому что это было самое ласковое слово, с которым он обращался к ней, когда работал.

Через неделю снова появился Портной. Он принес готовый фрак. С холодной вежливостью он попросил, чтобы Художник надел его.

Художник в это время не был занят ничем и поэтому сказал:

– Хорошо!.. Только побыстрей!

Жена сначала осторожно подглядывала в полуоткрытую дверь, затем, не выдержав, вбежала в мастерскую и кинулась на шею мужу так, как кидалась, когда была его невестой.

– Отойди! – строго сказал он. – Ты портишь линию.

– Линия в нашем деле значит очень много, – сказал Портной. – Линия – душа вещи.

– Ну, это не совсем точно, – возразил Художник. – Кроме линии есть еще мазок, чувство пространства, и…

Здесь он умолк, поняв, что вступил в беседу на тему, недоступную Портному.

– Благодарю, – сказал он. – Сколько я вам должен за труд?

Услышав это, Портной надменно поднял свою красивую седовласую голову.

– Прошу прощенья, но маэстро не берет денег у маэстро. Если хотите, можете рассчитаться одним из ваших рисунков.

– О-ля-ля! – весело воскликнул Художник. – Отлично придумано!.. Берите любой из них.

Он совсем не ценил свои работы, за которыми гонялись музеи мира. Все, что было написано, уже не интересовало его и казалось не стоящим внимания.

– Хорошо только будущее, прошлое – кладбище несбывшихся надежд, – так любил он говорить другим художникам, и мало кто соглашался с ним.

Портной ровно ничего не понимал в живописи, но, как все люди, не хотел выдавать своего невежества. Он напустил на себя важный вид знатока, задумался и ткнул пальцем в первый попавшийся ему на глаза рисунок. Это был один из лучших рисунков Художника, и за него предлагали сказочные деньги.

– Ого, маэстро! – захлопал в ладоши Художник. – Да вы, оказывается, кое-что смыслите. Эта штука приличнее других, хотя, впрочем, порядочная дрянь. Берите ее.

Дома Портной показал рисунок жене, взрослым детям и товарищам по ремеслу.

– Чушь! – возмутилась жена. – Не понять, что здесь начиркано… И это называется «Счастье»… Если ты так будешь расшвыриваться своим трудом, мы все пойдем по миру.

– Труха! – скривился сын, неудачливый художник. – Этим старикам пора в богадельню, а они все еще болтаются под нашими молодыми ногами.

– Как хочешь, но в спальню к себе я этого не повешу, не хочу отпугнуть моих мальчиков, – сказала дочь.

Товарищам по ремеслу этот рисунок тоже не понравился, но они ничего не сказали, чтобы не обижать Портного.

«Ну что ж, – подумал Портной, – пусть он пока висит у меня, а там посмотрим».

Так они и висели: в шкафу у Художника фрак глубокого синего цвета и непонятный рисунок – в комнате у Портного.

Жена Художника все-таки сумела уговорить мужа надеть синий фрак и пойти на бал к Меценату. Трудно сказать, почему Художник уступил ей. Поступки великих людей часто не могут объяснить ни психологи, ни авторы посмертных монографий. Может быть, Художнику надоело смотреть на свою жену и захотелось увидеть других женщин? Может быть, в нем пробудилось чувство жалости, и он решил развлечь жену? Слишком часто раньше он развлекал чужих.

На балу у Мецената Художник пользовался огромным успехом. Первая красавица пригласила его танцевать модный танец.

– Благодарю вас, мадемуазель, – любезно сказал он, – благодарю вас, но я лучше буду наблюдать за вами издали.

Другие дамы, услышав этот разговор, тихо перешептывались, они говорили, что Художник вполне кавалер, у него стройная фигура, благородное, красивое лицо и не так-то уж молодо рядом с ним выглядит его жена.

Меценат, не обращая внимания на остальных гостей, удостоил Художника долгой беседой и спросил, не может ли он как-нибудь посетить мастерскую Художника и, если мастер позволит, приобрести несколько шедевров.

– Нечего у меня смотреть! – сказал Художник. – Не мастерская у меня, а склад старья.

Меценат чуть было не обиделся, а потом засмеялся, поняв, что Художник шутит и к тому же еще набивает себе цену.

Все восхищались Художником, и только влиятельные бальные лица злорадствовали.

– Фрак! – фыркал как лошадь Франт. – Такие носили во времена моего дедушки.

– В его возрасте неприлично носить эротические наряды, – презрительно пожимал плечами Ханжа.

– Он слишком обтягивает неэстетические части его тела, – возмущался Ревнитель нравов.

Художник был глуховат, поэтому не слышал обидных слов, да и не прислушивался он к ним. Его интересовало, что скажут другие художники о необыкновенно глубоком синем цвете. Они молчали, им было не до этого, каждый из них старался поближе протиснуться к Меценату.

«Слепцы, – с раздражением подумал Художник. – Как же они смеют писать, если не умеют видеть».

В огорчении и обиде на других художников, он ушел, не дождавшись и середины бала, и увел жену, которой так хотелось есть мороженое с земляникой и танцевать.

Дома он снял синий фрак и больше не надевал его.

Он снова погрузился в жестокую работу. На полотнах его стал преобладать глубокий синий цвет, и потом ученые мужи назвали этот период его творчества «синим периодом».

Портной появился в мастерской Художника весной. Под мышкой у него снова был какой-то сверток.

– Уважаемый маэстро, – сказал он Художнику, – наступает весна, а за ней придет лето. Вам нужно сшить жакет.

– К черту! – рявкнул Художник. – Идите вы… – начал он и не успел закончить фразу, которую часто слышал, когда был еще подмастерьем.

К ногам его упал рулон материи неповторимо золотистого цвета.

– Снимайте вашу дурацкую мерку, – сказал он Портному, а тот сухо ответил:

– Я попросил бы вас быть любезней. Маэстро так не разговаривает с маэстро.

– Виноват, – коротко сказал Художник. – Делайте что нужно, только побыстрей.

Спустя неделю Портной принес жакет золотистого цвета, а Художник расплатился с ним одним из этюдов «синего периода».

– О-ля-ля! – воскликнул Художник. – Опять вы ухватили самую стоящую штуку. У вас есть вкус. Вам нужно было стать художником.

– Нет уж, – поджал губы Портной. – У нас есть один в семье. Нам этого хватит.

Раз-другой прогулялся Художник в золотистом жакете по бульвару с женой, а затем повесил его в шкаф и начал накидывать на полотно желтые пятна. Так появился «желтый период».

Позднее в шкафу у Художника повисли розовый жилет, изумрудное осеннее пальто, гранатовое летнее. Комната Портного была завешена картинами и эскизами Художника.

Настал час. Художник скончался. Он умер в возрасте восьмидесяти пяти лет. Газеты написали, что он умер безвременно, и это было справедливо, потому что редко кто умеет умереть вовремя.

На похороны со всего света съехались родственники Художника: его дети, двоюродные сестры и братья, племянники и племянницы и даже тетка ста двух лет от роду. Они привезли с собой любимых животных, без которых не могли прожить и часа: собак, кошек, обезьян, а какой-то полковник в отставке говорящего попугая.

Пришел и Портной. Он стоял где-то в хвосте траурной процессии, но видел, что покойный лежит в гробу во фраке глубокого синего цвета и этот фрак очень молодит его.

Много слов было сказано на панихиде. Какой-то профессор изящных искусств говорил, что «синий период» Художника был навеян цветом деревенского неба после грозы, «желтый» – закатами Японии, «изумрудный» блеском весенней травы. Профессор говорил так прочувствованно, что собаки родственников жалобно завыли, кошки принялись отчаянно мяукать, а попугай полковника во весь голос заорал:

– Дурак!.. Дурак!.. Дурак!..

Сразу после того, как земля приняла изношенное тело Художника, родственники принялись делить наследство покойного.

Погруженный в работу, он не успел составить завещания, и тут поднялась драка между адвокатами наследников.

Выяснилось, что никаких прав на наследство не имела жена, потому что Художник по рассеянности забыл с ней обвенчаться. Из жалости к бедной женщине родственники великодушно оставили ей костюмы, пальто, жилеты и жакеты, сшитые Портным.

Однажды вечером, когда несчастная женщина рыдала над гардеробом Художника, пришел Портной. Он очень постарел за эти годы, сгорбился, но по-прежнему высоко держал голову.

– Извините, мадам, – сказал он, – что я беспокою вас в столь скорбный час. Я-то ведь знаю, что бы ни говорили, что вы жена Художника, и я хотел бы помочь вам.

Жена Художника была крепкая вдова, и трезвость ума не покидала ее в самые тяжелые минуты.

– О! – воскликнула она, награждая Портного своей еще не старой улыбкой. – Я понимаю, вы хотите отдать мне те картины и эскизы, которые мой бедный муж когда-то дарил вам.

– Он не дарил их, – строго сказал Портной, – он платил за мой труд.

– Простите, ради бога простите, – еще очаровательней, чем прежде, улыбнулась жена. – Я так расстроена, что болтаю глупости… Конечно, платил. И вы хотите отдать мне эти картины из жалости к бедной вдове. Как это благородно!..

– Увы, мадам, – вздохнул Художник. – Это невозможно. Мой выродок похитил все картины и сбежал с танцовщицей из мюзик-холла. Я предлагаю вам другое: мы устроим аукцион костюмов, сшитых мною для вашего мужа. Вы понимаете, что его имя, соединенное с моим, должно привлечь публику и принести вам изрядный доход.

– Вы думаете? – недоверчиво спросила жена. – Впрочем, может быть, ведь вещи совсем не ношенные.

Аукцион превзошел все ожидания Портного. Гардероб Художника был куплен за огромные деньги.

Вдова стала богатой невестой и спешно обвенчалась с парфюмерным фабрикантом. На свадьбе было все высшее общество. Портного вдова почему-то забыла пригласить, должно быть, красота у нее сохранилась лучше, чем память.