Текст книги "Ценный подарок (сборник)"

Автор книги: Евгений Мин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Тайна беличьей лапы

Как-то в одном обществе зашел разговор о доверии, которое должны питать дети к взрослым, о цене этого доверия и о том, как трудно удержать его. Спорили долго и жарко. Я молчал. На память мне приходило давнее время.

Наша семья жила тогда в большом провинциальном городе, известном только тем, что здесь в прошлом веке находились в ссылке два знаменитых русских писателя.

Зимой город был завален непролазными снегами, летом, в жару, река, пересыхая, становилась ручейком, листья деревьев покрывала мелкая серая пыль, дышать было нечем, и родители, кто мог, вывозили детей за город.

Было мне одиннадцать лет. В тот год мы жили в деревне Ганичеве. Спустя четыре года она стала колхозом.

Дом, в котором мы поселились, новый, бревенчатый, пахнул сосной и смолой. Хозяин его, большой, чернобородый мужчина, был похож на Пугачева, по тем картинкам, которые я видел в «Капитанской дочке».

Телевизора тогда еще не изобрели, я читал все, что попадется под руку, порой совсем неподходящие книги. К Пушкину это не относится. Пушкин, по-моему, – для старых и малых.

Жена хозяина была выше мужа и шире в плечах, взрослый сын – здоровяк. Видели мы хозяев редко, они рыбачили, надолго уходя на промысел, а когда возвращались, жили всей семьей во дворе в крепко сколоченном сарае. В отличие от других крестьян, у них не было домашнего скота, и только одну корову они держали у сестры хозяйки.

Входили мы в дом через сени, а потом через кухню, большую часть которой занимала русская печь. Я впервые увидел ее, мама относилась к ней с недоверием, предпочитая готовить на примусе и керосинке.

Вслед за кухней шли три комнаты, с чисто выскребенными полами и обоями в веселеньких цветочках.

В первой комнате жили мама с папой, когда он приезжал из города, во второй – я с четырехлетним братом Шуриком, в третьей комнате, выходившей на другую сторону дома, – старуха полька Людвига Францевна с молодой дочерью, которую, как требовала мать, все звали Изабеллой Иоанновной.

Старуха была высокая, худая. Даже в жаркие дни она ходила вся в черном. Сколько лет было Изабелле Иоанновне? Не знаю. Думаю, что не больше двадцати, но тогда она казалась мне пожилой и смешило, что мать называла ее «девочка». Она была светло-рыженькая, невысокого роста, белокожая, с маленькими острыми зубками.

Людвига Францевна, несмотря на всю мрачность, сошлась с моей мамой. Впрочем, не было человека, которого не привлекала бы мамина доброта. Когда потом моя первая жена ушла от меня, она еще долго приходила к маме, делясь своими радостями и бедами, и мама помогала ей наладить новую жизнь.

Мама узнала от Людвиги Францевны, что немцы во время первой мировой войны зверски убили ее мужа. После этого она с маленькой Изабеллочкой бежала в Россию.

По субботам к вечеру приезжал папа. Он был одет так, будто собрался в театр или в гости. На нем был новенький светлый костюм с опущенными плечами, брюки «дудочкой», узконосые, длинные ботинки, такой пестрый галстук, от которого у меня рябило в глазах.

Папе все нравилось в деревне: воздух, запах деревьев и трав. Он говорил, что если бы не служба, он всегда бы жил в деревне, а к старости он непременно уйдет из каменного городского мешка.

– Тебе еще далеко до старости, – улыбалась мама, – ты успеешь передумать.

– Нет, – приглаживал папа свои тонко подстриженные усики, – время пожирает нас. Мы незаметно состаримся и непременно переедем сюда – поставим дом над рекой и будем жить в слиянии с природой.

Однажды, увлекшись, он сказал:

– Знаешь, Оленька, может быть, тогда здесь уже будут городские удобства, электричество, водопровод. Все-таки это очень приятно, принимать душ.

– Водопровод, – не выдержал я, хотя мне было запрещено вмешиваться в разговоры взрослых, – это здорово, а то мама и Изабелла Иоанновна таскают воду из колодца. Людвиге Францевне не позволяют, потому что она старая, а про меня говорят – он маленький.

– Оля, ты сама носишь воду! – возмутился папа и даже покраснел. – Женщина не должна делать этого. Нужно нанять бабу.

В Ганичеве мою маму тоже называли бабой, и я не очень понял, о чем говорил папа, но спросить его не решился.

Снова пригладив усики, папа сказал:

– Сегодня, Оленька, я сам наполню всю кадку, и вам хватит на неделю.

В воскресенье, после обеда, он уехал в город, сказав, что у него деловая встреча. Река, лес, все это так прекрасно, но дела есть дела.

– Поезжай, милый, – сказала мама.

– Ждите меня в следующую субботу, а может быть, даже в четверг, – пообещал папа.

После его отъезда я заглянул в сени, кадка для воды была пуста. Должно быть, папа забыл наполнить ее.

В четверг и даже в субботу он не приехал и явился только в воскресенье к обеду. Я видел, что мама скучает, и старался утешить ее, говоря, что ничего страшного с папой случиться не может, он большой и сильный.

– Конечно, – говорила мама, – но есть такие дела, которые нельзя отложить.

В Ганичеве я скучал. Городской мальчик, я не сошелся с деревенскими ребятами. Они смеялись над моими короткими штанами и панамой. Они с разбега бросались в реку, а я, не умея плавать, стоял на берегу. Они дразнили меня «красненький». Волосы мои тогда были огненного цвета. Они играли в бабки и городки, а я в крокет. Гулять я ходил с мамой и братом Шуриком. Мама боялась заблудиться, и поэтому мы не удалялись дальше опушки леса. Купаться, просто окунуться, войти в воду, мама не позволяла, говоря, что вода холодная, вот когда она потеплеет, можно будет, но вода не становилась теплее.

Однажды, в субботу, папа привез студента Геннадия Семеновича. Он познакомил его со всеми жильцами нашего дома. Они называли себя по имени-отчеству. Когда очередь дошла до меня, я, невольно подражая другим, назвал себя Сергеем Адамычем.

Все смеялись, а студент сказал:

– Честное слово, ничего смешного. Мы и не заметим, как он станет Сергеем Адамовичем, а все мы будем старичками.

Пана грустно погладил картинные усики и сказал:

– Моменто мори.

Конечно, я не понял, что это значит.

Мне очень хотелось поговорить со студентом, и я спросил:

– Простите, Геннадий Семенович, что это за молоточки у вас на тужурке?

– Это эмблема, знак того, что я будущий путеец, человек, который строит железные дороги, для нас это самое главное.

– Я думаю, нам нужнее шоссе, – сказал как всегда непререкаемым тоном папа.

Они начали спорить о вещах, незнакомых мне, но я не хотел уходить с крылечка.

Пошел дождь. Медленно падали круглые тяжелые, как ртуть, капли.

– Изабелла, – сказала Людвига Францевна, – девочка, ты видишь, идет дождь.

– Дождик, дождик, перестань, – весело пропела Изабелла Иоанновна.

– Летний дождь полезен для человеческого роста, – серьезно сказал студент и подмигнул мне.

Старая полька, не обратив на него внимания, будто он был неодушевленным предметом, что-то сказала по-польски Изабелле Иоанновне и увела ее. За ними ушла и мама.

Дождь все припускал. Мелкой и частой дробью он бил по крыше. Папа и студент стояли на крылечке под навесом, забыв, что рядом с ними я.

Сначала папа сердился на погоду, которая всю неделю пышет жаром, а к субботе разражается дождем. Потом он как-то неожиданно спросил студента:

– Ну, как понравилась эта птичка Изабеллочка?

– Красивая девушка.

– По всем статьям хороша, – погладил папа свои усики, – но боюсь, что под охраной Людвиги Францевны она останется старой девой.

– Папа, – вмешался я, – что такое «старая дева»? Сколько лет нужно, чтобы считаться старой девой?

– Старой девой? – задумчиво переспросил папа и тут же рассердился: – Что ты болтаешь и подслушиваешь разговоры взрослых? Марш домой! Да и мы пойдем, Геннадий, знаете, разыгрался аппетит.

Дождь струился длинными тонкими нитями.

Вечером играли в лото. Папа зевал, Людвига Францевна была мрачна, как всегда, я ошибался больше, чем обычно, студент и Изабелла Иоанновна сидели на крылечке под навесом. Время от времени оттуда доносились взрывы смеха. Людвига Францевна, забыв про лото, кричала:

– Белочка, веди себя прилично, помни, что ты девушка.

– Помню, мамочка, – смеялась Изабелла Иоанновна, – у меня хорошая память.

Старуха умолкала, но при новом взрыве смеха кричала:

– Изабелла, когда ты выйдешь замуж, ты будешь слушаться своего мужа, а сейчас ты должна слушаться маму.

– Милая мамочка, – еще громче смеялась Изабелла Иоанновна, – я надеюсь, что мой муж, если найдется такой безумец, будет слушаться меня.

Я не понимал, почему так смело разговаривает Изабелла Иоанновна со своей матерью, раньше этого не было никогда.

Игра в лото не ладилась. Разошлись рано.

Я уже спал, как вдруг, расслышав шаги, открыл глаза и увидел студента.

– Геннадий Семеныч! – вскричал я.

– Тише, тише, кот на крыше, Сергей Адамыч, – смеялся студент.

– Пожалуйста, не называйте меня так, – попросил я.

– Хорошо, я буду звать тебя «бледнолицый брат мой», а ты зови меня Орлиное Перо. Ты читал Майн Рида?

– Еще бы!

– Молодец, – кивнул головой студент, – теперь у нас будет дружба людей племени коротковолосых.

Я подумал, что студент шутит, как может будущий путеец дружить с обыкновенным мальчишкой.

– Спать, спать, – сказал студент, – завтра мы пойдем охотиться на антилоп. Спать, – повторил он, укладываясь на топчане, который здесь поставили для него.

– А ты счастливый, – вдруг сказал он.

– Чем?

– Тем, что рядом с тобой живет девушка из племени Белочек.

– Какая белочка?

– Глава племени Черный Амулет зовет ее Изабелла Иоанновна, а наше племя знает, что она Белочка, у нее такая маленькая ножка, какой нет ни у кого, впрочем, тебе не понять. Спать, спать!

Утром все еще шел дождь, папа уехал, взяв с собой студента. Мне казалось, что ему не очень хочется уезжать. Попрощаться с Изабеллой Иоанновной и Людвигой Францевной он не смог. Они вставали поздно. Отведя меня в сторону, студент сказал:

– Бледнолицый брат мой, передай от меня привет Белочке, скажи, что я еще приеду. Только пусть этого не слышит Черный Амулет. Понял?

– Понял, – сказал я, и мне показалось, что у моего друга Орлиное Перо невеселое лицо.

Студент вернулся в среду днем. Он приехал на велосипеде, к багажнику которого был привязан чемодан.

В те годы для нас, мальчишек, велосипед был такой же заманчивой мечтой, как автомобиль для нынешних молодых людей. Я не раз просил папу:

– Купи мне двухколесный.

– Нельзя, – говорил он, – у тебя еще ноги не достают до педалей, сначала вырасти.

– Нельзя, – сказала мама, – ты разобьешься.

Теперь, даже не поздоровавшись, я смотрел не на студента, а на его сверкающий никелем на солнце велосипед.

Спрыгнув на землю, держась за рогатый руль, студент сказал:

– Здравствуй, бледнолицый брат мой, нравится тебе мой мустанг?

– Очень, – еле выдохнул я.

– А у тебя есть такой мустанг?

– Нет, мне не покупают, говорят, что я маленький.

– Чепуха, у каждого индейца должен быть свой мустанг. Пока мы будем пользоваться одним на двоих.

Я обрадовался, но сказал, что не умею ездить.

– Вздор, – сказал студент, – я научу тебя, и твой мустанг будет подчиняться тебе.

Потом он задумался и долго смотрел на окна нашего дома.

– Скажи, а где девушка из племени Белочек и женщина из племени Черный Амулет?

– Они уехали в город.

– Насовсем?

– Нет, они вернутся через две недели.

– Хорошо, пока мы побудем вдвоем, – сказал студент. – Мой вигвам будет в соседней избе, пойдем туда.

Осмелев, я сказал:

– Геннадий Семеныч, можно я поведу вашего мустанга, не бойтесь, я не уроню его.

– Во-первых, я тебе не Геннадий Семеныч, а Орлиное Перо, а во-вторых, веди.

Я гордо повел сверкавший на солнце никелем велосипед, как несут сейчас хрустальные кубки чемпионы.

Четырнадцать дней, которые я провел со студентом, были самыми счастливыми днями моей жизни. Наконец-то у меня был взрослый друг, он обращался со мной как с равным и не говорил: «Ты маленький».

Мы много успели за это время. Мой друг Орлиное Перо научил меня кататься на велосипеде. Мои ноги доставали до педалей, потому что студент приделал седло к раме. Сначала он держал меня за седло и я перебирал педалями, потом позволил ездить одному. Я врезался в забор, летел в канаву, но все-таки научился управлять мустангом.

Раньше я боялся вступить в воду выше пояса, но мой друг научил меня плавать так, что я не отставал от деревенских мальчишек.

С утра мы ходили в самую гущу леса, куда не проникает свет. Студент рассказывал мне о каждом дереве, как о живом существе…

На пятнадцатый день вернулись старая полька и Изабелла Иоанновна. Мы были на улице, когда они входили в ворота нашего дома. В руках у них были круглые коробки. Студент побежал за ними и, приложив руку к фуражке, сказал:

– Добрый день, Людвига Францевна, добрый день, Изабелла Иоанновна, разрешите помочь вам поднести вещи.

– Мы можем и сами, – надменно ответила старая полька.

– Нет, нет, – возразил студент, – разрешите!

Он забрал коробки и пошел в дом. Не знаю, сколько времени был он там, мне показалось, что очень долго, а когда вернулся, лицо у него было такое счастливое, будто он съел пять порций мороженого.

– Слушай, бледнолицый брат мой, – сказал он, – сегодня мы пойдем гулять втроем: ты, я и девушка из племени Белочек. Женщина из племени Черный Амулет сказала, что пустит ее гулять, только если ты пойдешь с нами. Наверное, она думает, что Белочке нужна усиленная охрана. Захвати свой лук и стрелы.

– А зачем нужна эта Белочка? Нам и без нее хорошо.

– Нельзя, – покачал головой студент, – люди нашего племени должны выполнять желания женщин.

Узнав, что мы идем гулять, мама вымыла мне голову, расчесала волосы и велела надеть новый вельветовый костюм, который я терпеть не мог.

За два часа до ужина мы пошли гулять. На студенте был его обычный костюм, только пуговицы на тужурке жарко горели.

– Ну-с, дорогая Изабелла Иоанновна, я предлагаю вам прогулку в лес, вы не боитесь? – спросил студент.

– Конечно, нет, – засмеялась она, – вы не Серый Волк, а я не Красная Шапочка.

Теперь засмеялись оба, хотя я не нашел в этом ничего смешного.

Мы пошли в лес.

Мой друг Орлиное Перо не водил девушку из племени Белочек по лесным зарослям, где лук и стрелы могли пригодиться при встрече с враждебным племенем.

Изабелла Иоанновна и студент ходили по солнечным полянкам, собирали землянику, читали друг другу никому не нужные стихи, говорили о чем-то совсем неинтересном. Я то убегал далеко вперед, то плелся сзади. Так продолжалось несколько дней, потом мой друг Орлиное Перо сказал мне:

– Я вижу, тебе скучно охранять девушку из племени Белочек. У тебя такое лицо, будто болят сразу все зубы. Я понимаю тебя, но женщина из племени Черный Амулет требует этого. Мы, хитрые индейцы, проведем ее. Сегодня ты будешь сидеть на пригорке у входа в лес и читать своего любимого Майн Рида. Но если ты увидишь женщину из племени Черный Амулет, а она еще не увидит тебя – у нее плохое зрение, – беги в лес и на одной из солнечных полянок найдешь нас. Понял?

– Понял, мой друг Орлиное Перо.

Целый день я сидел на пригорке, читая «Всадника без головы». Время летело быстро.

Женщина из племени Черный Амулет не появлялась вдали. Я даже вздремнул, и вдруг кто-то тронул меня за плечо. Я вскочил на ноги. Передо мной стояли Изабелла Иоанновна и студент. На голове у него не было фуражки. Меня охватил такой ужас, будто ему отрубили голову.

– Что с тобой, бледнолицый брат мой? – засмеялся студент. – Кто тебя так напугал?

– Ф-фуражка, – заикался я, – где она?

– Где она? – спокойно сказал студент, но потом, схватившись за голову, закричал: – Где она?!

– Где твоя фуражка? – порозовела Изабелла Иоанновна.

– Не бойся, – успокаивал ее студент, – сейчас я найду ее, подождите.

И он кинулся в лес.

Мы остались вдвоем с Изабеллой Иоанновной. Она кусала губы, и, чтобы утешить ее, я сказал:

– Может быть, ее похитило враждебное племя Длинноносых. Мы разобьем их и снимем с них скальпы.

– Не болтай глупости! – зло сказала она.

Мы молчали. Я думал, почему Изабелла Иоанновна и студент называют друг друга на «ты». Раньше никогда этого не было. Впрочем, так бывает, если люди вместе попадают в беду.

Мой друг Орлиное Перо возвратился, когда уже начало темнеть. Фуражки у него не было.

– Знаешь, – сказал он Изабелле Иоанновне, – я обошел все места, где мы были.

– Ты, наверное, забыл, где мы были, – обиженно сказала она.

– Как я мог забыть это?

Она чуть не плакала.

– Как мы вернемся домой, что подумает мама?

– Погоди! – вскричал студент. – Есть выход, вы с мальчиком вернетесь домой, ты скажешь, что я срочно уехал в город, завтра я вернусь с новой фуражкой.

– Мальчик может проболтаться, – недоверчиво посмотрела на меня Изабелла Иоанновна.

– Никогда! – торжественно произнес мой друг Орлиное Перо и, вытянув руку, сказал: – Повторяй за мной: «Я, бледнолицый брат, клянусь кровью своей никогда и никому не открывать тайну фуражки, тайну беличьей лапы. Я не открою ее ни матери, ни отцу, ни женщине из племени Черный Амулет, не открою ее даже, если меня будут пытать страшными пытками».

Слово за словом я повторял страшную клятву, дрожа всем телом.

– Молодец, – похвалил меня мой друг Орлиное Перо, – главное в нашем племени верность и доверие.

Дома Людвига Францевна долго расспрашивала дочь, зачем уехал в город студент, почему так поспешно. Я боялся, что девушка из племени Белочек проговорится, но Изабелла Иоанновна только отвечала «не знаю» и вдруг, рассмеявшись, сказала:

– Откуда я могу знать, я не жена его.

– Слава богу, – сказала старая полька, – это не партия для тебя, ты заслуживаешь профессора.

Изабелла Иоанновна почему-то снова засмеялась, а я подумал: «Интересно, из какого племени этот профессор?»

На другой день вместе с папой приехал студент. На голове у него была новая фуражка.

Я сразу же увидел это и боялся, что это увидят все взрослые. Слова страшной клятвы звучали у меня в ушах.

Вечер был теплый, мы все сидели на крылечке.

– Геннадий Семеныч, – улыбнулась Изабелла Иоанновна, – покажите мне вашу студенческую корону, – говорят, вы даже спите в ней. Посмотри, мамочка, как аккуратно носят вещи мужчины.

У меня пошли мурашки по спине, я подумал, что старая полька, с ее въедливыми глазами, сразу обнаружит подлог. Но старая полька не захотела взять фуражку в руки и сердито сказала:

– Перестань, отдай фуражку, тебе незачем интересоваться мужскими вещами, ты девушка.

– Пожалуйста, дайте взглянуть, – взял папа фуражку у Изабеллы Иоанновны.

У меня от страха похолодел кончик носа. Папа был большой знаток мужских вещей.

Он придирчиво осматривал фуражку, потом что-то прочел на донышке ее по-немецки и тут же перевел: «Братья Вайс, концессия». Мне очень хотелось узнать, что значит последнее слово, но не решился спросить.

– Вайсы – солидная фирма, – сказал папа, возвращая студенту фуражку. – Не знаю, долго ли удержатся.

Вскоре мы переехали в город. В школе начались уроки: арифметика, русский язык и еще зачем-то пение. Я часто вспоминал моего друга Орлиное Перо и был верен тайне беличьей лапы.

Однажды – это было поздней осенью – папа пришел со службы и сказал:

– Послушайте, завтра мы идем на свадьбу.

– Куда? – удивилась мама. – Кажется, все наши знакомые женаты.

– Помнишь студента Геннадия Семеновича? Он женится на хорошенькой Изабеллочке. Хорошо то, что хорошо кончается, – непонятно чему рассмеялся папа.

– Зачем он женится? – спросил я. – Зачем это нужно ему?

– Зачем люди женятся? – серьезно сказал папа. – Как бы тебе объяснить? Впрочем, вырастешь, узнаешь. Мы приглашены завтра к девяти. Оденьтесь вовремя, чтобы не опаздывать.

Назавтра мы с мамой были готовы к половине девятого, а папа переодевался до девяти, меняя жилеты, носки и галстуки.

Свадьбу праздновали в большой комнате. Мама сказала, что здесь будут жить Изабелла Иоанновна и Геннадий Семеныч.

– А Черный Амулет? – спросил я.

– Кто? – не поняла мама.

– Людвига Францевна.

– Людвига Францевна останется в старой комнате. Она не хочет жить с молодыми.

Я догадался, о чем идет речь, но не мог понять, какие же молодые Изабелла Иоанновна и мой друг Орлиное Перо?

Когда мы вошли в свадебную комнату, за столом, уставленным разными кушаньями и бутылками вина, сидели шумные гости. Во главе расположилась Людвига Францевна, лицо у нее было такое, как будто кто-то из ее близких попал под трамвай. По правую руку от матери сидела Изабелла Иоанновна в белом воздушном платье, и казалось, она взлетит под потолок; рядом с ней – мой друг Орлиное Перо.

Мама с трудом нашла нам места за столом. Папа сердился, что так не приглашают на свадьбу, но скоро успокоился, помогая даме, сидевшей рядом с ним, выбирать кушанья и наливая ей вина.

За столом время от времени вставали мужчины, говорили слова о Изабелле Иоанновне и студенте, кричали: «Горько!» – и Изабелла Иоанновна и студент, не стыдясь, целовались при всех.

Вдруг студент увидел меня, встал и, протянув руку, закричал:

– Бледнолицый брат, мы снова с тобой!

Я встал и тоже протянул руку.

– Сядь, пожалуйста, сядь, – просила мама, а папа, занятый своей дамой, не заметил ничего.

– Друзья, – громко сказал студент, – этот мальчик – наш сват.

Все захохотали, а студент, постучав ножом по бокалу, продолжал:

– Слушайте меня, я говорю серьезно.

И он рассказал о нашей дружбе, о походах в лес с девушкой из беличьего племени, о потерянной фуражке, о страшной тайне беличьей лапы, которую я поклялся не выдать даже под пытками.

Все смеялись. Не смеялась Людвига Францевна. Ее лицо стало таким же черным, как ее костюм. Мама пыталась посадить меня на стул. Я вырвался из ее рук, убежал в темную ванную и ревел, как девчонка. Маме удалось увести меня домой, но всю ночь я не спал. Это была первая бессонница в моей жизни.

Зимой Изабелла Иоанновна и студент иногда приходили к нам. Я здоровался с ними и отправлялся в свою комнату, говоря, что мне нужно готовить уроки.

Со дня свадьбы я потерял доверие ко всем взрослым, и много лет понадобилось мне, чтобы восстановить его.