Текст книги "Ценный подарок (сборник)"

Автор книги: Евгений Мин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Старый костюм

Комната, которую они получили, когда поженились, была на седьмом этаже без лифта. Низкая, с ржавыми разводьями на потолке, с подтеками на обоях, она казалась им раем.

Недавняя девушка устала от тоски одиночества в шумных послевоенных общежитиях, мужчине надоело скитаться по приятелям, спешившим обзавестись семьей.

Жильцы квартиры дивились на молодых людей, у которых ничего не было. А у них было все: широкий пружинистый диван, стоявший на кирпичах, полки, на верхних из них – книги, на остальных, задернутых ситцевыми занавесками, – немного посуды, на гвоздях, вбитых в сырые стены, висела одежда. Ее можно было пересчитать по пальцам. Еще был крепко сколоченный круглый деревянный стол.

Стульев не было.

Позднее их принесли на новоселье друзья, Они шли по улице. Каждый высоко, как флаг, держал канцелярский стул. Поднимаясь по лестнице, они пели:

 
Прежде, чем выпить и съесть,
Нужно на что-нибудь сесть.
В каждом семейном улье
Есть приличные стулья.
 

Эту глупенькую, задорную песенку весело распевали гости и хозяева до зари, а в одной из комнат, заставленной дорогой мебелью, злобный старик, давно забывший, что такое любовь, хрипел:

– Гогочут, дурни! Нашли чему радоваться, при их нищете.

Нищеты они не знали. Он был инженер, она библиотекарша: жили на скромный заработок, не позволяя себе ничего лишнего. Лишнее им не было нужно, им было нужно необходимое.

Муж не тревожился об этом. Днем он был целиком погружен в работу, стараясь наверстать потерянное на войне время. Вечером, вернувшись домой, он видел только свою жену, свою женщину и ничего больше.

Недавняя девушка из шумного общежития, едва прошел первый угар семейного счастья, стала думать, как превратить убогое жилище в уютный дом.

Она думала об этом весь день и даже ночью. Лишних денег у нее не было.

Летом Муж отправлялся в командировку. Провожая его, Жена была нежной и задумчивой.

– О чем ты думаешь? – спросил Муж.

– Так, пустяки.

Лишь только Муж уехал, Жена взяла побочную работу: по вечерам и ночью она писала карточки для Большой энциклопедии.

Муж вернулся поздней осенью, вечером Жена зажгла весь свет. Муж поставил на пол чемодан и крепко обнял Жену. Он сказал много старых, обыкновенных слов, которые кажутся новыми и необыкновенными любящим людям.

Потом, когда они ужинали за крепко сколоченным столом, сидя на канцелярских стульях, он вдруг увидел снежно-белый потолок и золотистые обои.

– Что это? – спросил он.

– Потолок и обои.

– Но как же так, как же?.. – растерянно спрашивал он. – Откуда это?

– Это добрый волшебник, – улыбнулась она, – принес нам. Добрые волшебники всегда помогают тем, кто любит друг друга.

Почему-то Муж рассердился:

– Мы не дети. Я не верю в сказки, это ты сама?

– Сама, – как-то виновато сказала она. – Но это было нисколечко не трудно.

Он обиделся:

– Но почему ты сама? Я твой муж.

– Тебя не было, я скучала, вот и нашла, чем развлечься. У тебя и так много серьезных занятий, а это, в конце концов, – женское дело.

Он подумал, что она права, и смягчился:

– Пожалуй, но все-таки…

– Тебе нравится? – робко спросила Жена.

– Очень, ты молодец! – поцеловал он ее.

Продолжая ужинать, он стал увлеченно рассказывать о командировке, железобетоне и преимуществах металлических конструкций. Глядя на него, она думала:

«Ему нужен новый костюм».

Лишних денег у нее не было.

Она заложила в ломбард единственное колечко, доставшееся в наследство от матери.

С этого дня каждый вечер после работы она шла в магазины, где продавались ткани для мужских костюмов. Муж ничего не знал об этом.

Любовно глядя на нее, он говорил:

– Что с тобой? Ты все худеешь. Нужно остановиться.

– Это я всегда осенью, – устало улыбалась она, – потом я наберу вес.

– Нет, нет, – в ужасе махал он руками, – терпеть не могу толстух.

Он и представить себе не мог, как утомляется в долгих поисках его жена. Ее сдавливали в троллейбусах и автобусах, она шла пешком к магазинам, куда еще не были проложены пути, стояла в очередях, поднималась в отделы тканей, которые почему-то находятся всегда на верхних этажах. Время шло, а она не могла найти ничего подходящего. Продавцы уже знали придирчивую покупательницу и при ее появлении поспешно уходили.

Наконец-то ей повезло. В неприметной лавке, на окраине города, она нашла ткань мягкую, тяжелую, из чистой шерсти глубокого синего цвета, с белыми ветвистыми молниями. Такой ткани она не видела ни на одном мужском костюме.

Она была счастлива, как в день свадьбы.

Дома она раскинула эту ткань на широком пружинистом диване и, волнуясь, словно при первой встрече, ждала Мужа.

Он долго не мог вымолвить ни слова, а потом сказал:

– Это кому?.. Зачем?

– Это тебе, на костюм, – мужественно сказала она. – Такого не будет ни у кого.

– У меня есть костюм, прочный, хороший, больше мне не нужно, я не артист.

– Тебе нужен костюм, – неожиданно твердо сказала она. – Тебе приходится бывать в таких местах, где судят по одежде. Не спорь со мной. Слава богу, мы так мало живем вместе, что еще не научились ссориться. Если ты откажешься, я заплачу, – улыбнулась она радостной улыбкой.

Он не хотел, чтобы она плакала, и не спросил, где она достала деньги на материал.

Костюм шили в лучшем ателье. Так хотела Жена, и Муж снова согласился с ней.

На первую примерку они пошли вместе. Высокий, седой, похожий на дипломата в отставке, закройщик, чуть склонив голову, вежливо сказал:

– Простите, мадам, может быть, вы позволите мужчинам остаться вдвоем!

– Я не мадам, – ласково и строго сказала она, – я Жена и знаю его лучше, чем вы.

– Не сомневаюсь, мадам, но, извините, это совсем другое.

Она осталась в примерочной, хотя Муж подавал ей отчаянные знаки, а закройщик, не будь он так воспитан, бросил бы сантиметр, бумажку с записями и ушел бы работать в другое ателье.

Потом она ходила с Мужем на все примерки, давала закройщику советы, и он с гордо-обиженным лицом принимал их.

Новый костюм был сшит по моде тех лет: с высоко поднятыми ватными плечами, с широкими брюками, закрывавшими туфли до самого носка. Муж носил его редко – в те места, где судят по одежде, в театр и в гости.

Прошли годы, они прошли для Жены и Мужа так же обидно быстро, как проходят для всех.

У Мужа теперь было видное положение. Жена по-прежнему работала в библиотеке на абонементе.

Они жили в просторной квартире, выходившей зеркальными окнами на светлую реку. В этой квартире была бронза, красное дерево и хрусталь. В спальне стояли два старинных шкафа. В одном – платья Жены, в другом – костюмы Мужа. Их было много. Жена теперь не участвовала в примерках. Муж говорил:

– Извини, я лучше пойду со своим приятелем, он понимает больше нас с тобой в этом деле.

В шкафу Мужа, в углу находился и синий костюм, с белыми зигзагами молний. Он казался чужой птицей в пестрой стае новых костюмов.

Муж не раз говорил Жене:

– Послушай, зачем мы храним его, он отслужил свой век.

– Пусть висит, – просила Жена, – он никому не мешает.

Муж нехотя соглашался с ней.

Однажды муж собирался на торжественный вечер, где он был самым видным лицом.

Обычно Жена отправляла его на все торжественные вечера, советовала, какой надеть костюм и какой галстук. В этот вечер ее не было дома.

Рассеянный, думая о какой-то сложной конструкции, которая только сейчас пришла ему в голову, Муж механически надел первый попавшийся костюм и галстук.

Сняв с него пальто, старичок-швейцар сказал:

– Ишь вы какой красивый сегодня, совсем как жених.

«Побольше на чай хочет старик», – улыбнулся он и дал швейцару рубль.

Лишние деньги у него были.

Затем он подошел к большому зеркалу, взглянул на себя и ужаснулся.

На нем был надет старый синий костюм с ватными высокими плечами и широкими раструбами брюк.

Он хотел тотчас же уйти домой, но к нему подлетела хорошенькая девушка и, взглянув на него восторженными глазами, воскликнула:

– Ой, какой вы сегодня, просто не узнать, будто на двадцать лет моложе.

Затем начали подходить обыкновенные и видные лица, женщины и мужчины, старые и молодые. Все говорили одно и то же.

Он не выдержал и ушел домой с торжественного вечера, хотя должен был сидеть на главном месте.

– Почему ты так рано? – спросила Жена.

– Почему? Вот почему! – рассердился он и сообщил все, что было с ним. – Я не понимаю, отчего они все так глупо льстили мне? Неужели оттого, что я занимаю видное место?

Жена промолчала. Не могла же она сказать ему, что сегодня день их свадьбы и старенький синий костюм, в который было вложено столько любви, радости и счастья, сделал его в этот день таким же молодым, каким он был в низенькой комнате на седьмом этаже без лифта.

Она не могла этого сказать Мужу, потому что он никогда не верил в сказки.

Два поэта

Семи лет от роду, в день рождения Мамы, он написал первый стишок, растрогавший не только родительницу, но и родственников и гостей. Правда, слово «мама» у него рифмовалось со словом «бабушка», а слово «папа» – со словом «Генриетта», именем молоденькой сослуживицы Папы. Но были в этом стихотворении искренность чувства и ребячье знание жизни.

– Умница ты моя, – погладила Бабушка мальчика по голове, – ценишь мою работу, не то что некоторые, которые…

– И мамочку не забыл, – поцеловала его Мать.

Тетя Генриетта посмотрела на него такими глазами, какими она смотрит только на Папу, а Дядя, специалист по гужевому транспорту, подняв стакан с недостаточно очищенной жидкостью, рявкнул:

– Дернем за нашего парня.

– Поэтом можешь ты не быть, но… – начал Папа-лектор.

Хор протестующих голосов не дал ему закончить неуместное высказывание.

Десять лет, пока Мальчик учился в школе, он не написал ничего, даже какого-нибудь сонета.

Папа считал, что его сын поумнел и понял: стихи писать не так просто, как удить рыбу, хотя и это занятие нелегкое в наши дни загрязненных речных водоемов. Папина Генриетта презрительно думала: «Разве может талант расцвести у сына такой матери!»

Гужевой Дядя объяснял, что и с конями бывают такие случаи: накапливают они силу с запозданием, а тем более человек – он слабее.

Мама Мальчика никому не открывала своих потайных мыслей, радуясь, что сынок одумался и будет инженером, или архитектором, или даже директором универмага.

По окончании школы Мальчик, теперь уже Юноша, удивил всех.

На выпускном вечере он в присутствии недавних учащихся, наставников и людей, ведающих городским образованием, прочел поэму «Школа – оплот». Не было при чтении этой поэмы ни всхлипываний, ни веселых разговоров. Все выслушали ее в том строгом внимании, какое бывает, когда оглашают торжественный приказ в воинских частях. Стиль юного Поэта изменился. Рифмы стали гладкие и ровные, как частокол в заборе: «славный» и «главный», «честь» и «месть», «розы» и «морозы». Лишь один раз он сплоховал, срифмовав «чурбан» и «баран», но такое случается и со знаменитыми поэтами.

Дело было не только в строгих рифмах, но и в значительном содержании. Стихотворец сравнивал школу с океанским кораблем, директора – с капитаном, бесстрашно ведущим корабль навстречу штормам, учителей – с опытными штурманами, учащихся с матросами, готовыми, если понадобится, самоотверженно умереть. Немало места он уделил людям, ведавшим городским образованием, лоцманам, знающим опасные иностранные рифы и мели, угрожающие кораблю.

Юный Поэт закончил чтение поэмы под восторженные аплодисменты.

Директор школы пожал ему руку и в первый раз обратился на «вы».

Благодарю вас, юный друг. Я счастлив, что вы учились в моей школе. Это, пожалуй, гражданственно.

Красавица Генриетта, глядя на загрустившую Маму, подумала: «Интересно, откуда у этой женщины мог появиться такой сын?»

Но, бросив взгляд на Папу, улыбнулась.

Гужевой Дядька, тяжело хлопнув племянника по плечу, рявкнул:

– Молодец! Теперь только найти хорошую дорогу. Каждой лошади она нужна.

Люди, ведавшие городским образованием, промолчали, согласно занимаемому ими положению, а через неделю издали приказ, премировавший директора и дефицитную уборщицу.

Окрыленный успехом, юный Поэт послал свою поэму в «Молодой журнал».

Скоро пришел оптимистический ответ.

«Дорогой друг! – писал Самый Главный Редактор. – Прочли Вашу поэму „Школа – оплот“. У вас есть данные. Поэма находится в профиле нашего журнала и отвечает его требованиям. Опубликуем! К сожалению, „Молодой журнал“ в ближайшие два-три года будет загружен печатанием юбилейных поэтов семидесяти, восьмидесяти, девяноста лет, которые, как вы понимаете, ждать не могут. С уважением».

Юный Поэт, получив это послание, ничуть не огорчился, уехал в Большой город и поступил в Технический институт. Первые два года он так старательно изучал разные математические, физические и даже химические науки, что ни одна рифма не залетала ему в голову, и все-таки он просматривал «Молодой журнал», где печатались стихи поэтов-долгожителей, а иногда и некрологи, посвященные авторам этих стихов.

На третьем курсе Молодой Поэт влюбился в Студентку. Она была девушка как девушка, ничуть не красивей и не умней других, но поэтическое воображение молодого человека возвело ее в ранг красавицы. Плотина поэзии прорвалась, и мощным потоком хлынули лирические стихи. Сначала Девушка не замечала Молодого Поэта. Он был не красив, не боек в разговоре, как большинство стихотворцев, но, когда он прочел Девушке стихи, посвященные ей, она воспылала страстью к нему. И поскольку она была образованна, начитанна, она вообразила себя Анной Петровной Керн. Так как она не была женой генерала, а он великим поэтом, они поженились без всяких препятствий. Узнав об этом, Папа хмыкнул:

– Естественно.

Мама заболела корью.

А сильно облинявшая за это время красавица Генриетта вышла замуж за свежеразведенного мастера по цветным телевизорам.

Дядя-гужевик, выпив стакан очищенной жидкости, сказал:

– За здоровье молодых! – и рявкнул: – Походит он в хомуте.

Молодые супруги жили счастливо, если не считать того, что Поэт все меньше и меньше преуспевал в математических, физических и даже химических науках и все больше и больше писал лирические стихи.

Жена по-прежнему с восторгом выслушивала их, но, будучи женщиной практичной, как-то сказала:

– Послушай, ты читаешь стихи только мне одной. Напечатай их где-нибудь. Все прочтут их, а ты сможешь купить мне новые туфельки.

Молодой Поэт послушался Жены, собрал свои стихи и пошел в «Молодой журнал», потому что уже минуло три года с тех пор, как он послал туда поэму «Школа – оплот».

Самый Главный Редактор встретил его демократично-благожелательно, но долго не мог понять, о чем идет речь. Только когда Молодой Поэт в шестой раз изложил ему историю вопроса, Редактор кивнул головой:

– Так, так, вы говорите, поэма «Школа – оплот»? Помню, помню. Так вы говорите – три года назад. Нехорошо, нехорошо так небрежно относиться к своему творчеству, – отечески пожурил он Молодого Поэта.

Молодой человек не выдержал и напомнил Редактору о его письме и юбилейных авторах.

Выслушав его, Самый Главный Редактор опечалено произнес:

– Да, да, совершенно верно, но, видите ли, по не зависящим от нас причинам количество юбилейных авторов за это время сократилось, и если бы вы напомнили о себе, мы давно бы напечатали вас. К сожалению, мы не можем помнить всех, журнал один, а поэтов много. Но не огорчайтесь, я немедленно вернусь к вашему вопросу.

Проявив деловитость, он тотчас же куда-то позвонил, кого-то вызвал к себе, и тот явился с поэмой «Школа – оплот».

– Видите! – торжествовал Редактор. – У нас порядок, все на месте. Сейчас мы посмотрим, – он принялся рассматривать рукопись строго-доброжелательным взглядом.

– Так, так, – постукивал он карандашиком по столу, – неплохо… А это что?.. Вы сравниваете директора школы с капитаном корабля. Избитое сравнение. Такое встречается в девяноста процентах рукописей покойных юбиляров. Посмотрим дальше. «Самоотверженно погибнуть», – прочел он и слегка поморщился, – неудачно, крайне неудачно. Погибать самоотверженно нужно на войне, а в наше цветущее время нужно жить самоотверженно. Так, так, – стучал он карандашиком, – неплохо, совсем неплохо.

Кончив читать, он положил карандашик и, посмотрев на Молодого Поэта чуткими редакторскими глазами, сказал:

– Не пойдет, к сожалению, не пойдет. Видите ли, ваша поэма не в русле. Школа, конечно, остается школой, но сейчас нужно отразить в прозе и поэзии те учреждения, которые готовят будущих трудовых людей. Есть у вас что-нибудь? – с надеждой посмотрел он на Молодого Поэта.

– Нет, – смущаясь, ответил тот, – у меня другое, – и протянул редактору папку с надписью «Лирика».

– Лирика, – без особенного энтузиазма произнес Редактор. – Что же, оставьте, здоровая лирика нам нужна.

Молодой Поэт забрал свою поэму «Школа – оплот» и ушел домой, не надеясь на успех.

Через два месяца «Молодой журнал» напечатал из цикла «Лирика» три самых слабых стихотворения, которых Молодой Поэт, по правде сказать, даже несколько стыдился и называл их «вегетарианскими»… Но они не избежали редакторской правки. Так, например, в строке: «я любил ее страстно и нежно», слово «страстно» было заменено словом «преданно». Редактор объяснил Молодому Поэту, что преждевременно знакомить шестнадцати-восемнадцатилетних читателей журнала с незнакомым им, а иногда и двусмысленным понятием «страсть».

Гонорар, полученный Молодым Поэтом, оказался мал, чтобы купить Жене новые туфельки, но вполне достаточен для приобретения тапочек. Благодарная Жена страстно (что бы подумал Редактор!) целовала мужа, повторяя:

– Ты талант! Пиши, мой милый, пиши! Инженером может быть всякий, а ты один такой!

Молодой Поэт понял намек, ушел с последнего курса института и занялся вольным творчеством. Он писал много и увлеченно, писал утром, днем и вечером, писал бы даже ночью, но любящая жена, со свойственным ей женским эгоизмом, не позволяла ему этого.

Она окончила институт, поступила на работу, которой занимаются инженеры, Поэт все еще не заработал и копейки своим вдохновением.

– Послушай, – время от времени говорил он, – мне стыдно сидеть у тебя на шее.

– Глупости, – нежно улыбалась она, – нам хватит на двоих, а потом, когда ты станешь знаменитым, ты купишь мне шубу из каракуля и австрийские сапоги.

Она вовсе не была сказочная жена, она была такой, какими бывают жены молодых поэтов.

Молодой Поэт, закончив очередное творение, рассылал его по журналам. И все они: «Молодой журнал», «Интеллигентный», «Журнал для престарелых» и другие журналы вежливо отказывали, говоря ему, что эти стихи не в их русле. Молодой Поэт грустил и чуть не впал в отчаянье. Но как-то в одном из журнальных коридоров он познакомился с другим Молодым Поэтом. Тот был модно одет, весел, и лицо его сочилось благополучием.

Они разговорились. Молодой Поэт рассказал новому знакомому о своей горестной судьбе и дал прочесть цикл стихотворений, который он принес в журнал.

Тот, внимательно прочтя стихи, похлопал его по плечу.

– Вещь!.. Хорошо сработано!

– Не берут, – вздохнул Молодой Поэт. – Сколько башмаков износил.

– Соображать нужно, – засмеялся новый приятель, – так и босиком пойдешь. Писать нужно, чтобы в самое яблочко. Пиши о сталеварах и доярках – сразу возьмут.

– Извини, – покраснел Молодой Поэт, – но я ни разу не был ни на заводе, ни в колхозе.

– И незачем! Пиши по газетам, там есть все, что нужно.

Вернувшись домой с отвергнутой рукописью, молодой Поэт задумался и целую неделю не писал стихов. Потом он попросил Жену, чтобы она выписала ему побольше газет, если это не подорвет семейного бюджета. Жена, конечно, выполнила его просьбу: газеты не каракулевая шубка, они ей по средствам. Так началась новая жизнь Поэта. Целый день с утра до вечера читал он разные газеты, а вечерами и даже ночью, воспользовавшись тем, что Жена, утомленная работой и домашним хозяйством, рано ложилась спать, писал стихи о сталеварах и доярках, о пекарях и лекарях, о работниках прилавков и главков, о столярах и малярах, шоферах и еще о многом другом, о чем пишут газеты. Стихи эти ему не очень нравились, да и Жена деликатно подремывала, когда он читал вслух. Зато его сонеты, поэмы и производственные триолеты охотно печатали все журналы: и «Молодой», и «Друг пенсионера», и «Гужевик», и «Пищевик», и «Строевик», и даже «Интеллигентный журнал», который после смены редактора приобрел более жизнеутверждающее направление, чем прежде. У Жены Поэта была теперь не только каракулевая шубка, две пары сапог – одна французская, другая исландская, – платья разных национальностей.

Слепив книгу из своих боевитых стихов, Поэт отнес ее в Издательство. Там ее прочли, одобрили и дали на отзыв Старому Поэту.

Молодой Поэт раньше читал стихи Мастера, восхищаясь ими. Теперь он прочел его последние произведения, все они были очень слабы.

Прошло немного времени, Мастер пригласил к себе Молодого Поэта. Он приветливо встретил его, угостил чашкой черного кофе, затем вынул из письменного стола рукопись и неторопливо стал разбирать все стихотворения предлагаемого сборника, не оставив камня на камне ни от одного из них.

Молодой Поэт вскипал все больше и больше и, когда Мастер окончил разбор рукописи, не выдержав, воскликнул:

– Как же так?!. Как вы можете?!. Ведь вы сейчас пишете слабые стихи.

Старый Поэт ничуть не обиделся и посмотрел на Молодого Поэта умными, усталыми глазами:

– Друг мой, вы сейчас молоды, поэтому должны писать хорошо, когда вы станете старым – можете писать плохо.

Говорят, что Молодой Поэт внял совету Мастера. Может, это и не сказка, потому что было у него некоторое дарование.