Текст книги "Кровь на черных тюльпанах"

Автор книги: Евгений Коршунов

Соавторы: Леонид Колосов,Максим Князьков,Василий Тимофеев,Вадим Кассис,Василий Викторов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

Глава 3

К полудню погода разгулялась, ветер разогнал обрывки облаков, небо поднялось, стало ярко-синим и глубоким. Ослепительно сияло солнце, и лучи его пронзали морскую воду, ставшую кристально прозрачной, манившей в себя зеленоватыми колеблющимися тенями. Длинные, пологие волны с легкими белыми гребешками плавно катили навстречу белоснежному катеру, легонько и ритмично ударяя в его днище, покачивая его с носа на корму. Бронзовые релинги горели желтым огнем, отбрасывая веселые солнечные зайчики в затемненные стекла высокой рубки, за которыми виделся рулевой в оранжевой нейлоновой куртке и голубой джинсовой шапочке с длинным, выступающим далеко вперед козырьком. Над рубкой трепетал на ветру флаг и звенели радиоантенны, крутились лопасти небольшого радара.

Это был большой прогулочный катер, превращенный фалангистами в полувоенное судно: на носу и на корме стояло по счетверенному крупнокалиберному пулемету, укрытому зеленым брезентом. Такой же брезент был натянут за рубкой и защищал от солнца стеклянный столик на затейливо изогнутых металлических ножках. Хозяин катера, человек лет тридцати, в темно-зеленой форме фалангиста, украшенной разноцветными нашивками, сидел развалясь в плетеном кресле, держал в руке высокий стакан с неразбавленным виски «Олд пар». Несмотря на прохладный ветерок, ему было жарко, прядь редких черных волос, зачесанных на лоб «а ля Гитлер», прилипла к распаренной потной коже. Темные очки закрывали почти половину его лица, но и сквозь их стекла взгляд хозяина катера был пронизывающе-холодным и жестоким. Тонкие бледные губы были плотно сжаты.

Он принимал гостей на своем катере, как радушный хозяин, но Мишелю было не по себе – слишком много крови было на этом главаре фалангистских боевиков, слишком страшные рассказы ходили по Бейруту о его делах.

Знал бы Мишель, что все так будет, ни за что бы не принял приглашение Джеремии Смита провести воскресенье на борту катера. Американец пригласил его после того, как Мишель помог ему добраться до посольства.

– Майкл, – сказал ему тогда Джеремия Смит у двери посольства, перед которой расхаживал часовой – американский морской пехотинец, белобрысый, стриженный наголо парень лет двадцати в пуленепробиваемом зеленом жилете, с автоматической винтовкой «М-16», висевшей на перекинутом через шею ремне. – Вы – мой спаситель. Нет, не возражайте, вы оказали мне уже одну услугу, а теперь я хочу вас попросить еще об одной.

– С удовольствием! – сразу же отозвался Мишель и подумал: чем больше он окажет услуг американцу, тем больше шансов рассчитывать на его помощь в будущем.

– Мои друзья пригласили меня в Библос покататься на катере, подышать морским воздухом. Поехали, а? Тем более что погода разгуливается.

Библос, старинный приморский городок, до которого всего три десятка километров по прекрасному шоссе – Мишель бывал там, приезжал загорать на чудесных песчаных пляжах по воскресеньям. Но теперь Библос был в христианской зоне, фронты гражданской войны отрезали его от «мусульманской» части Ливана…

– Вы ведь христианин? – уточнил Джеремия Смит, и Мишель кивнул.

– Впрочем, – продолжал американец, доверительно понизив голос, – мы поедем на моей машине… с посольским номером, а с ним нам ничего не грозило бы, даже если бы вы были самым фанатичным мусульманином.

Сейчас голос его звучал по-деловому, словно он уже не сомневался в согласии Мишеля и поехать с ним в Библос, и провести день в компании его друзей на море.

– Вы сейчас пойдете домой и переоденетесь, то же сделаю и я. А потом подходите к ресторану «Смаглерс инн»[13]13
  «Кабачок контрабандистов».


[Закрыть] – это неподалеку от вашего дома…

На этот раз Мишель не удивился, что американец знает даже, где он живет, он уже стал привыкать к мысли, что Джеремии Смиту известно о нем все.

«Смаглерс инн», – повторил он, словно запоминая, – да, это совсем рядом со мною.

– А я вас там подберу, – и американец взглянул на золотой «ролекс» на своем запястье, – ну… скажем… если сейчас девять часов, то… в одиннадцать. О’кей? У меня синий «шевроле»…

…Американец опоздал ровно на пять минут. Блестящая лакированная синяя машина бесшумно подкатила к узкому тротуару перед рестораном «Смаглерс инн», и Джеремия Смит, потянувшись всем телом из-за руля, распахнул перед Мишелем правую дверцу.

– Прошу, – пригласил он и сейчас же добавил: – Переедем «зеленую линию» – за руль сядете вы.

«Зеленой линией» в Бейруте вот уже много лет называлась полоса улиц и кварталов, разделяющих воюющий город на западный, «мусульманский», и восточный, «христианский», секторы. В лучшие времена по договоренности между «комбатантами» через нее открывалось несколько проездов, охраняемых с обеих сторон вооруженными «милициями», а точнее, боевиками враждующих сторон. Теперь период в жизни Бейрута был сравнительно спокойный и проезды между секторами были открыты.

– А вы хорошо экипировались, – заметил Джеремия Смит, скользнув взглядом по Мишелю, надевшему светлый костюм «сафари» с короткими рукавами и прихватившему с собой небольшую спортивную сумку, из которой выглядывал темно-зеленый шерстяной свитер. На цепочке висели затемненные очки.

Американец был во фланелевом двубортном пиджаке («клабджакет») с замысловатым золотисто-красным гербом неизвестного яхт-клуба, вышитым на накладном нагрудном кармане, в легких голубых брюках, гармонировавших с пиджаком цвета «неви блю». Белая рубашка-апаш обнажала мощную желтоватую шею, небрежно повязанную голубой косынкой. Глаза прятались под темными очками в дорогой черепаховой оправе, закрывавшей почти половину лица.

Заметив, что Мишель его с интересом разглядывает, американец засмеялся и тронул машину.

– А вдруг там будут хорошенькие девочки? – пошутил он, как бы объясняя свой щегольской наряд. – Мне, например, хорошенькие девочки нравятся, а вам, Майкл?

Мишель смутился.

– Ну… не краснейте же, шучу, шучу! – Голос Смита стал лукавым: – Я ведь знаю, что у вас есть… возлюбленная, может, даже уже и невеста. И не удивляйтесь, что я об этом знаю – об этом говорит весь университет. Дело-то… не совсем обычное – христианин и друзка! Ого, взрывчатая смесь! Ну ладно, ладно, сменим тему, не буду вас больше смущать.

Он ловко вклинился в поток машин, несущийся по Мазре, одной из главных магистралей западного Бейрута, и вывел «шевроле» из лабиринта узких улочек старых кварталов.

Они долго тянулись в длинных вереницах машин. Движение было оживленным, все, кто могли, спешили на воскресенье выбраться из города.

Джеремия Смит уверенно вел мощную машину, шесть цилиндров которой работали почти бесшумно. Мишель хотел было предложить американцу поменяться местами, но американец выглядел совсем здоровым и явно наслаждался быстрой ездой по превосходному шоссе.

Как получилось, что Мишель рассказал ему о своих чувствах к Саусан, о своих волнениях и страхе, что ее родные могут помешать им пожениться, о планах и надеждах на будущее, он не смог бы объяснить и сам. Джеремия Смит держался так просто и непринужденно, был так внимателен к нему, что Мишеля вдруг потянуло выговориться, раскрыться, найти у американца ободрение и поддержку.

…Теперь же, на катере, уходящем в мирную голубизну Средиземного моря, за столом с американцем и фалангистским фюрером Фади, Мишель вдруг подумал, что разоткровенничался зря, ведь он совсем не знал американца, тесные отношения которого с Фади отнюдь не служили ему лучшей рекомендацией; даже в маронитской среде этого фалангиста многие считали отпетым уголовным преступником и убийцей.

Джеремия Смит пил только грейпфрутовый сок. Он сидел, откинувшись в плетеном кресле, с наслаждением вытянув ноги, и шутливо рассказывал, как скучно и однообразно проводил «уик-энды» у себя дома – в нью-йоркском пригороде Рошели, тихом, благопристойном местечке с тщательно ухоженными зелеными лужайками и живописными каналами.

Джеремия Смит подшучивал над своими благопристойно-скучными соседями, над самим собою, степенно совершающим воскресный моцион с супругой, демонстрирующей новый наряд и цепким взглядом оценивающей наряды своих соседок, точно так же прогуливающихся с безликими, стандартно образцовыми мужьями и с положенным количеством детей – тремя, а то и четырьмя. У самого Смита их было трое – две девочки и мальчик, ходившие пока еще в младшие классы местной школы, и когда он рассказывал о своих детях, в голосе его была грусть.

Фади, все больше налегавший на виски, снисходительно улыбался и кивал. Чувствовалось, что рассказы американца ему неинтересны и непонятны. Фади угостил своих гостей перед выходом в море превосходным ланчем – в небольшом ресторанчике рядом со старинной цитаделью, построенной крестоносцами на городище, тысячелетиями бывшем сердцем Библоса. Со второго этажа ресторанчика открывался живописный вид на древние развалины, на цитадель, на короткую и тесную улочку, на которой обосновались лавочки антикваров и торговцев сувенирами. Когда-то здесь бродили толпы туристов, но теперь туристы в Ливан не ехали, и по улочке слонялись мордастые парни в темно-зеленой форме фалангистов, перепоясанные ремнями и увешанные оружием.

Отдав приказания официанту, пожилому, еще старой выучки, которыми когда-то славились рестораны Ливана, Фади извинился перед Мишелем и предложил американцу спуститься с ним вниз – в лавочку напротив, где у торговца появилось несколько древних финикийских монет – оказывается, Джеремия Смит был нумизматом и по его просьбе Фади иногда присматривал для него в местных лавочках что-нибудь интересное. Они отсутствовали с полчаса, и американец вернулся довольный приобретением. Пакетик с монетами он положил в нагрудный карман и то и дело ласково поглаживал его, благодарно кивая непроницаемому Фади.

Вот и теперь, потягивая из высокого стакана грейпфрутовый сок, вспоминая о детях и с наслаждением вдыхая бодрящий морской воздух, Джеремия Смит порой касался нагрудного кармана, словно хотел удостовериться, что пакетик с монетами на месте.

Фади несколько раз пытался заговорить о политике, о мусульманской угрозе, нависшей над христианским Ливаном, о том, что фалангисты всегда были верны идеалам западной демократии и что Запад должен занять, наконец, в ливанском кризисе четкую позицию. Но Джеремия Смит ловко переводил разговор на другую тему и разок даже легонько осудил экстремистов, имевшихся и в мусульманской, и в христианской общинах, в ответ на что Фади досадливо поморщился и заявил, что главный экстремист в Ливане – это шейх Фарид-бей и что чем скорее его постигнет судьба его отца, шейха Фуада, тем будет лучше для всех – и для христиан, и для мусульман.

Катер тем временем то и дело менял галсы, курсируя то в одном, то в другом направлении вдоль берега, казавшегося издалека неровной прерывистой полоской. Рулевой словно искал в море известное и нужное ему место. Но вот рев двигателей стал слабее, и Мишель понял, что моторист сбавил обороты. Пена, бегущая от носа катера вдоль бортов, стала меньше, ее шипение – тише.

Из-за рубки появился фалангист в белой матросской одежде, в кокетливом синем берете с большим красным помпоном. Он остановился, ожидая, пока Фади позволит ему приблизиться.

Прошло еще несколько минут, катер еще больше замедлил движение, его двигатели теперь работали на холостом ходу, и он скользил по инерции по голубовато-зеленой воде, бесшумно рассекая длинные пологие волны. Ветерок стих, и на них не было теперь привычных пенных барашков. Джеремия Смит рассказывал о своей встрече с эмиром Шехабом, хранителем бейрутского Национального музея, которому он предложил передать коллекции музея финикийских монет на временное хранение в какой-нибудь из музеев США, но старик наотрез отказался.

– Старик – чудак… и все же как можно не оценить его патриотизм. Мы, американцы, тоже патриоты, но…

Дикий человеческий крик прервал его на полуслове, и Мишель инстинктивно вскочил: годы гражданской войны приучили его к мгновенной реакции. И тут же послышался тяжелый всплеск. Мишель бросился к ближайшему борту и вдруг увидел почти под собою, в зеленоватой воде, под медленно скользящим днищем катера человеческое лицо с глазами, обращенными вверх и полными ужаса. Человек быстро погружался, и руки его судорожно дергались, не в силах остановить погружение. Он кричал под водою-из широко открытого рта рвались к поверхности пузырьки воздуха… Тело человека шло вниз вертикально, будто что-то тянуло его ко дну за ноги.

– Человек! – в ужасе крикнул Мишель, оборачиваясь к американцу и Фади, привставшим в своих креслах.

– Назад! – рявкнул Фади, и на его скулах выступили каменные желваки.

– Но… – отшатнулся от борта Мишель, видя, как рука Фади судорожно рвет кобуру, висящую у него на зеленом матерчатом ремне. – Человек…

– Фади! – рявкнул почти в то же мгновенье американец голосом, которого Мишель у него никогда до того не слышал. – Отставить, Фади!

Лицо Джеремии Смита было жестким, черты лица мгновенно заострились. Он стиснул кисть правой руки Фади, терзавшей застежку кобуры – Фади шумно, всей грудью выдохнул и опустил руку.

– Мистер Абду, вернитесь на место! – все тем же, не терпящим ослушания, голосом приказал американец. – Немедленно!

Мишель, словно загипнотизированный, шагнул к столу и безвольно сел, повинуясь жесту Джеремии Смита, указавшему ему на плетеное кресло.

Глава 4

Саусан возвращалась в Бейрут в плохом настроении. Разговора с родителями не получилось. Не то чтобы они наотрез запретили ей думать о браке с христианином, нет… Просто мать покачала головой и молча подняла глаза к небу, когда Саусан рассказала ей о предложении, сделанном Мишелем, а затем лишь кивнула в сторону мужской половины дома. Это означало, что сказать дочери она ничего не может и слово за отцом.

Вечером после ужина, когда отец обычно усаживался покейфовать с наргиле на каменной террасе, увитой виноградом, с которой открывался вид далеко вниз – на долину Бекаа и сверкающее расплавленным золотом, тающее в лучах заходящего солнца озеро Караун, домашние подходили к нему, чтобы обратиться с просьбами, на которые в другое время последовал бы решительный отказ. В такой момент его можно было уговорить, выпросить у него согласие, которое он, впрочем, мог отменить уже на следующее утро.

И когда Саусан подошла к нему, этот крепкий старик с длинными, лихо закрученными к ушам серебряными усами поспешно затянулся табачным дымом, пропущенным через воду в стеклянном сосуде. Он знал, что сейчас последует какая-нибудь сомнительная просьба, в которой он не сможет отказать своей любимице.

И все же… он ожидал чего угодно, только не того, о чем его просила Саусан. А просила она разрешить ее другу-христианину приехать сюда, в горы, и поговорить с матерью о… Старик поперхнулся дымом наргиле. Что? Христианин… сюда, в горы… в горы, куда путь этим извечным врагам друзов заказан навсегда? Ну ладно бы еще это иностранец… даже пусть греко-католической или греко-ортодоксальной веры. Но ливанец! Да еще маронит!

Старик так стиснул своими еще крепкими зубами мундштук наргиле, что мундштук треснул, а это уже привело его в ярость – мундштук был еще от деда и считался семейной реликвией. И все же старик сдержался: не к лицу мужчине показывать свои чувства женщине – пусть даже любимой дочери.

– Ты говоришь, что он из семьи Абду? – спросил он, чтобы выиграть время и решить, как бы помягче дать понять дочери, что ее затея безумна и ни к чему хорошему привести не может.

– Да, он из семьи Абду, – твердо отвечала Саусан: она хорошо знала отца и уже все поняла. – Он маронит.

– Я знаю семью Абду! – Старик с досадой повертел в узловатых пальцах треснувший мундштук. – И все же он – маронит. И он уведет тебя от нашего народа. Ни вы с ним никогда не сможете приехать в наш дом, в наши горы, ни мы с матерью не сможем поехать к ним.

– Но его семья живет на юге, там нет фалангистов, там шииты…

– Не объясняй мне, кто где живет в Ливане, – отмахнулся отец, – я знаю это лучше тебя…

– Но… папа… я люблю его, я не могу без него… я не знаю, что сделаю, если…

В голосе Саусан мольба сменилась угрозой. И старик дрогнул. Слишком хорошо знал он твердый и властный характер своей любимицы, она была вся в него, вот только вспыльчива… Но это ничего, это пройдет с годами, когда придет мудрость. Теперь же надо только выждать, выиграть время, время, которое рано или поздно успокаивает и не такие горячие и бурные страсти.

Старик задумался, и Саусан не мешала ему, сидя рядом на корточках и глядя снизу вверх в его затуманенное лицо. Так прошло несколько минут. Наконец отец вздохнул и опустил на нее тяжелый взгляд:

– Ладно… Я поговорю с шейхом Фаридом… Посмотрим, что скажет он, глава нашего клана. Ты знаешь, что без него я решить ничего не могу.

– Но… он за границей! – вырвалось у Саусан.

– Он не вечно будет за границей. У него много дела и у нас в горах, и внизу – в Бейруте. Сегодня он за границей, а завтра уже, может быть, будет здесь…

– Но когда? Когда? – настаивала Саусан, и в голосе ее были слезы.

– Когда? – Отец нежно погладил ее по голове. – Этого никто не знает, а если кто знает – тот не скажет. Те, кто убили его отца, шейха Фуада, хотят убить и шейха Фарида. Ты же знаешь, сколько уже было на него покушений, и он должен быть осторожен… Так что надо ждать. Не знаю сколько, но… ждать!

Саусан решительно выпрямилась:

– Хорошо! Завтра я спущусь в Бейрут и буду ждать. Буду ждать, что скажет тебе шейх Фарид. Нет… Ты сообщишь мне, когда будет шейх – в горах или в Бейруте, и я пойду к нему сама. Все, я так решила!

В ответ отец лишь молча покачал головой: не к лицу мужчине спорить с женщиной, ей надо приказывать. Так издавна ведется у всех мусульманских народов, хотя здесь, у друзов, женщина может войти даже в число посвященных в самые высшие таинства друзаизма и вершить судьбы мужчин, если только судьба наградила ее волей и сильным характером. А все это у Саусан было, и отец втайне гордился ею. Гордился и надеялся на время…

…Саусан вспомнила этот разговор, ведя свой крошечный дамский «фиатик» по горному серпантину вниз, в Бейрут. Было раннее утро понедельника, и Саусан торопилась к началу занятий – к учебе она относилась серьезно и старалась занятий не пропускать. Ее пятнадцатилетний брат Марван сидел рядом с нею и весело болтал. Он состоял в штабе шейха и тоже возвращался в Бейрут после того, как провел несколько дней в горах, отдыхая от не любимого им города. Он был уже взрослый мужчина, боец. Пятнистая униформа ловко сидела на нем, автомат был привычен его рукам, он много раз глядел в лицо смерти и не боялся ее.

Дорога была пустынной, редкие машины проносились навстречу «фиатику» на большой скорости, их водители спешили поскорее проскочить опасный участок, в любой момент здесь могли начать рваться снаряды фалангистов или друзов, а то и армейских батарей. Здесь было что-то вроде «ничейной земли», по которой рыскали диверсионно-разведывательные группы противников. Но в последние месяцы в гражданской войне наступило затишье и никаких серьезных инцидентов не происходило, поэтому Саусан и ездила из Бейрута домой каждую субботу, чтобы вернуться в университет рано в понедельник.

До города оставалось совсем недалеко. Еще один поворот – и он откроется внизу, а там пройдут заставы шиитов, начнутся населенные ими южные пригороды, тесные, полуразрушенные снарядами кварталы бедноты. Саусан прекрасно знала дорогу, она автоматически притормаживала, где это было необходимо, и прибавляла газ, где это было возможно, а сама думала о том, что скажет Мишелю, как сообщит ему о настроении родителей. Марван дремал, на горных дорогах его всегда почему-то укачивало, хотя и был он исконный горец.

Они заметили засаду, когда было уже поздно что-либо предпринимать. За выступом скалы, на самом крутом повороте, нависшем над пропастью, на небольшой щебеночной площадке стоял зеленый «мерседес», возле которого курили двое парней в спортивных костюмах. Еще двое поправляли тяжелые автомобильные шины, видимо только что положенные ими поперек дороги. У всех были в руках автоматы.

Первой мыслью Саусан было остановить машину и повернуть назад – маленький юркий «фиатик» был на это способен. Затем мелькнула мысль: проскочить с ходу между разложенными на дороге шинами – это тоже было возможно на маленькой машинке. Но даже те секунды, которые отняли у нее колебания, оказались роковыми. Парни вскинули автоматы – и Саусан поняла: одно неосторожное движение – и они откроют огонь.

– Прыгай! – приказала она брату, вскинувшему было автомат. – Фалангисты!

Марван уже понял это – только они могли устроить засаду именно здесь – между постами друзов и шиитов. Марван резко распахнул дверцу и кубарем, сгруппировав тело, как его учили боевики-инструкторы, выкатился на обочину в тот момент, когда Саусан бросила свой «фиатик» прямо на шины и сразу же изо всех сил нажала на тормоз так, что машину развернуло боком к засаде. Это оказалось так неожиданно для фалангистов, что они на мгновение растерялись, не зная, в кого стрелять – в девушку за рулем или в мальчишку в пятнистой форме и с автоматом уже катившемуся с обочины вниз, в кусты.

Двое фалангистов бросились следом за ним, двое направили оружие на Саусан и стали осторожно приближаться к «фиатику», напряженно следя за каждым ее движением.

– Выходи! – крикнул высокий, атлетически сложенный блондин, распахнув дверцу.

Убедившись, что в машине, кроме нее, никого нет, он опустил автомат. Второй фалангист, поменьше ростом и помоложе, все еще державший Саусан на прицеле, рассмеялся:

– А кавалер-то твой, красавица, сиганул в кусты, как заяц! Все вы такие… друзы, храбры только за камнями…

– А ты храбрый только здесь, со мной… – зло бросила ему Саусан, вылезая из машины и стараясь понять, что происходит под откосом, где слышались возбужденные крики фалангистов, бросившихся за Марваном.

– Документы, – рявкнул рослый блондин и сорвал с ее плеча джинсовую сумку. – Друзка?

Саусан промолчала, а он рванул молнию на сумке, запустил в нее руку и принялся рыться, презрительно морщась: обычная дамская дребедень, косметика, зеркальце, платочек, бисерный кошелек с мелкими банкнотами. Когда в его руке оказалась золотая зажигалка, украшенная изумрудиком, он хмыкнул, небрежно подбросив ее на ладони, поймал и сунул в задний карман своих синих спортивных брюк. Затем ему попалось удостоверение личности Саусан. Он раскрыл его и сразу же взглянул на графу «Религия».

– Точно. Друзка, – констатировал он и кивнул другому, судя по их схожести, его младшему брату.

Тот довольно засмеялся и вдруг состроил свирепую физиономию:

– Террористка? Везешь взрывчатку? Оружие? Отвечай, а то…

И угрожающе повел автоматом.

– Студентка Американского университета… – прочел старший в удостоверении. В голосе его проскользнуло уважение, сейчас же сменившееся насмешкой: – Что ж, значит – коллеги. Я тоже учусь – в колледже Сен-Жорж, буду фармацевтом. А ты?

– Изучаю искусство, – спокойнее ответила Саусан: внизу, под откосом, уже ничего не было слышно. Видимо, брат ее был далеко.

– Искусство? – удивился блондин. – Зачем друзам искусство? Вы же – дикари, как и ваш шейх!

В ответ Саусан лишь скривила губы.

– Ладно! – Голос фалангиста стал жестким. – Сейчас мы проверим, какое искусство ты изучаешь, и если найдем оружие или взрывчатку… пристрелим на месте. Ключи! Ну!

И он протянул руку, требуя ключи от «фиатика», которые Саусан автоматически вынула из замка зажигания, выходя из машины. Саусан бросила их в протянутую фалангистом ладонь и демонстративно отвернулась.

– Пьер! Осмотри машину, – крикнул фалангист младшему, и тот, взяв у него ключи, распахнул багажник и принялся копаться в большой дорожной сумке Саусан.

– Одни бабьи тряпки, – доложил, наконец, он, и лицо блондина смягчилось.

– Твое счастье, – ухмыльнулся он и вдруг спросил: – А кем ты хочешь стать после университета?

Мысль о том, что Саусан изучает искусство, видимо, глубоко задела его. Девушка презрительно фыркнула в ответ.

– Наверное… артисткой? – разозлился он. – Конечно, с такой смазливой рожицей все бабы мечтают стать артистками. Но смотри…

Голос его стал зловещим:

– Я сейчас отвезу тебя в штаб, и если ты там будешь валять дурака и строить из себя немую, одной смазливой физиономией в горах станет меньше. Мы ее тебе так распишем, что будешь годиться только на роль Квазимодо… если вообще будешь еще на что-нибудь годиться… ведьма!

Он обернулся к Пьеру:

– Дождись ребят, а пока с Камилем прихвати здесь еще, кто попадется. Я повезу эту ведьму на ее пылесосе к нашим. Сдается мне, что она может оказаться родственницей шейха Фарида, ценная добыча! Держи!

Он бросил свой автомат Пьеру и, достав небольшой кольт, направил его на Саусан:

– Садись за руль и не дури, если нарвемся на твоих друзей. Царство божье меня не страшит, а вот тебя-то в ад я отправить в любом случае успею!

Он швырнул распотрошенную сумку Саусан на обочину и сильно ткнул девушку коротким стволом кольта в плечо:

– Ну!

Саусан молча села за руль. Он обошел машину и сел рядом, направил кольт ей в бок и предупредил:

– Смотри же, без фокусов! Поехали!

Саусан тронула машину, осторожно проехала между шин, которые чуть сдвинул в стороны Пьер, и увидела, что впереди, улегшись за большим валуном, пристроился с ручным пулеметом еще один фалангист, видимо, тот самый Камиль, о котором говорили. Метров через пятьдесят дальше от шоссе круто отходила каменистая полоса грунтовки, спускавшаяся по лысому склону в неширокую, засаженную садами долину.

«Они пробрались сюда этим путем – по долине», – подумала Саусан, зная, что долина выходит своим северным концом к заставам фалангистов. Асфальтированной дороги там не было, но узкая грунтовка, по которой вывозится урожай из садов, наверняка существовала. Долина считалась «ничейной землей», постоянных застав здесь не было, но патрули друзов или шиитов могли и попасться – об этом Саусан только и молила сейчас судьбу. Она не знала, что сделает, если это произойдет, но если произойдет, была уверена – что-нибудь она сделает наверняка. А пока надо было как-то усыпить бдительность ее вооруженного похитителя.

– Как тебя зовут? – не отрывая взгляда от разбитой и размытой зимними дождями грунтовки, спросила она фалангиста. – Мое имя ты прочел в моих документах, а вот как тебя зовут… я не знаю.

– Поль, – неохотно пробурчал он. – Как апостола карающего…

– Ты, наверное, спортсмен, Поль? – дружелюбно продолжала Саусан и вдруг предупредила: – Держись!

«Фиатик» ухнул в неожиданно возникшую на крутом повороте колдобину, и Поль ударился головой о низкий потолок машины.

– Да осторожнее ты! – зашипел он, перекидывая кольт из правой руки в левую, а правой потирая ушибленную макушку. – Так и шею сломать можно!

– Я же тебя предупредила, – миролюбиво ответила ему Саусан и продолжала как ни в чем не бывало: – А ты наверняка спортсмен… Такие хорошие фигуры, как у тебя, бывают только у спортсменов… А раз так, мог бы и успеть сгруппироваться… Где же твоя спортивная реакция, Поль?

В последних словах ее звучало подтрунивание.

– Спортивная реакция… – проворчал он нарочито зло, явно польщенный комплиментом красивой друзки. – Поменьше болтай, да смотри лучше за дорогой. Реакция… Сама знаешь, как трудно ехать пассажиром, когда привык сидеть за рулем сам Таких шишек набить можно…

«Фиатик», наконец, спустился в долину, и Поль приказал повернуть налево по грунтовке, которая была не лучше той, по которой они только что спустились, зато довольно прямой. Саусан прибавила скорость, теперь она уже решила, что будет делать.

– Тебе нравятся «фиаты»? – начала нащупывать она тему, которая увлекла бы ее конвоира. И неожиданно попала в точку.

– «Фиаты»? – фыркнул он презрительно. – Такие жестянки, как твой? Не-ет…

Он засмеялся:

– Я люблю машины скоростные, красивые… Вот как «рено-фуэго». Классный кар, модерн!

– А «мерседес»? – подзадорила его Саусан. – По-моему, лучше машины нет… особенно для Ливана.

– «Мерседес»? Ну, «мерседес» машина надежная, на одной и той же всю жизнь проездить можно. Вот формы только у них… старомодные, как ни меняют модели, а в общем-то одно и то же. И почему их у нас в Ливане так любят? Да по отсталости и консерватизму!

Саусан прибавила газ, «фиатик» мчался все быстрее и быстрее по ставшей заметно ровнее и прямее грунтовке.

– Как решили еще наши деды, что «мерседес» – это престижно, так и пошло с тех пор. Ты посмотри, самый бедный крестьянин и тот сегодня у нас на «мерседесе». Пусть старом, битом, но на «мерседесе»! Настоящая девальвация! Стариковские машины, а для молодых…

Саусан резко ударила ногой в педаль тормоза, и «фиат» остановился, как вкопанный. Ее бросило вперед, хоть она и крепко держалась за руль, заранее подготовившись к этому. Она удержалась, но сидевший рядом фалангист нырнул вперед, головой в лобовое стекло, послышался глухой удар, звон, короткий вскрик… и он стал сползать с сиденья – с залитым кровью лицом и закрытыми глазами. Кольт выпал у него из руки.

Саусан схватила оружие и направила короткий тупой ствол в неподвижное тело потерявшего сознание фалангиста. Он не двигался и лишь чуть слышно застонал, когда Саусан переворачивала его тяжелое тело, чтобы достать из заднего кармана его спортивных брюк документы.

Рассматривать их она не стала, и быстро сунула в карман. Потом вытащила тяжелое тело из машины, развернула «фиатик» и понеслась обратно, в глубь «ничейной зоны», на ходу расчищая переднее окно от осколков ветрового стекла.

Оставив «фиатик» у того самого крутого склона, по которому несколько минут назад спустилась в долину, она проверила барабан кольта и, пригнувшись, стала подниматься наверх Восьми патронов, чтобы справиться с четверкой фалангистов, ей было вполне достаточно – стреляла она, как и большинство горцев, хорошо.