Текст книги "Кровь на черных тюльпанах"

Автор книги: Евгений Коршунов

Соавторы: Леонид Колосов,Максим Князьков,Василий Тимофеев,Вадим Кассис,Василий Викторов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

Глава 7

Рассвело всего лишь с полчаса назад, и на набережной пока было пустынно – «джоггеры» только появлялись и редкой цепочкой трусили, стараясь держаться поближе к парапету, за которым безмолвствовало зеркально ровное серовато-зеленое море. Солнце еще пряталось где-то за многоэтажными домами, выходящими на набережную, но через несколько минут и оно должно было ударить своими лучами в зеркальную морскую гладь – и тогда вода сразу вспыхнет ослепительной голубизной. В этот час свежесть заливала набережную, пахло морем – солью, смешанной с йодом, водорослями и рыбой.

Когда Мишель ровно в половине седьмого появился на набережной, Джеремия Смит был уже здесь. Мишель заметил его плотную фигуру, удаляющуюся ровной трусцой, и потрусил вслед, стараясь не обгонять других «джоггеров», бежавших в том же направлении. Он рассчитал, что американец добежит до того места, где набережная делает крутой изгиб и начинает подниматься в горку, и повернет назад. Так оно и случилось. Добежав до подъема, Джеремия Смит потоптался на месте, несколько раз подпрыгнул, похлопал себя руками по бедрам и устремился навстречу Мишелю.

Они быстро сближались и Мишель соображал, что ему делать, когда они столкнутся лицом к лицу. Беседовать с американцем на виду у всех ему не хотелось. Он смутно подозревал, что Джеремия Смит играет далеко не последнюю роль в событиях, происходящих теперь в его жизни. Со вчерашнего дня ему чудилось, что за ним кто-то следит, и каждый взгляд случайного встречного казался ему теперь подозрительно внимательным и настойчивым. Ему чудилось, что весь город знает, что он побывал вчера в штабе фалангистов. При виде бойцов в форме друзской милиции, разъезжавших по городу на джипах под красными флагами с эмблемами прогрессистов, он на мгновенье задерживал шаг, и сердце его начинало гулко биться. Порой его охватывал панический страх, но отступать было некуда – в его руках были жизни Саусан и ее брата. О том, что ему придется заплатить за них жизнью шейха, он не думал. Шейх был для него фигурой из другого мира. Он не понимал, зачем Джеремия Смит приказал ему доложить о том, что за разговор состоится у него с Фади, и все же втайне надеялся – а вдруг что-то произойдет и американец, возмущенный требованием фалангистов, вытащит его вместе с Саусан и ее братом из этой ужасной истории.

– Хай! – крикнул Джеремия Смит, немного не добежав до Мишеля. – Прекрасное утро! Присоединяйтесь, побежим вместе!

Он замедлил бег, давая Мишелю возможность сменить темп и пристроиться, и, дождавшись, когда Мишель сделал это, вполголоса приказал:

– Рассказывайте. Только коротко. Вместе пробежим триста метров. Дальше побежите один. Ну! – поторопил его Джеремия Смит. – Рассказывайте же.

Мишель принялся рассказывать, сбиваясь с дыхания, теряя ритм бега. Американец же, не сбавляя темпа, бежал ровно, энергично работая локтями и тщательно сгибая ноги в коленях.

– Короче! Короче! – бросал он иногда, когда Мишель пытался пуститься в подробности или сообщить о своих чувствах по тому или иному поводу. И тогда Мишель подчинялся, обрывал себя на полуслове, ускорял рассказ…

– Итак! – поставил точку американец, когда Мишель повторил фразу, произнесенную Фади и так потрясшую его, – «…убить шейха!» При этом он метнул на разволновавшегося Мишеля острый взгляд и побежал медленнее, словно обдумывая услышанное.

– Приходите сегодня на ланч в нашу кантину в посольство, вы знаете, где это?

– Знаю, – с готовностью подтвердил Мишель. – Ее знает весь Бейрут!

Джеремия Смит неопределенно усмехнулся:

– Да, настоящий проходной двор в нижнем этаже посольства. Модное местечко, из-за которого мы когда-нибудь взлетим на воздух. Но… – Он опять усмехнулся: – …надеюсь, что это произойдет не сегодня и мы с вами успеем поговорить за ланчем. А пока я поразмыслю над тем, что вы мне рассказали…

…Когда Мишель ровно в час дня вошел в кантину американского посольства – официально просто столовую, обслуживаемую одной из ливанских компаний, Джеремия Смит сидел за столиком в дальнем углу с газетой в руках. В переполненной кантине было шумно и накурено, пахло жаренным на древесных углях мясом.

Посетители кантины громко болтали между собою, как старые знакомые, но были среди них и такие, кто, как Мишель, явился сюда явно впервые. Их можно было определить по неловкости и любопытству, с которым они осторожно оглядывали помещение кантины, украшенное абстрактной живописью и большими фотографиями Нью-Йорка, Вашингтона, Чикаго, Лос-Анджелеса, прославленных видов Скалистых гор, Бруклинского моста, Аляски. Новички держались завсегдатаев, которые вели себя самоуверенно, как члены Клуба избранных. О том, что кантина была таким клубом, Мишель уже слыхал – завсегдатаями этого заведения были и некоторые студенты Американского университета.

– Ценю точность, – похвалил Смит, придвигая стоящий рядом с ним стул. – В Штатах она вам пригодится, это признак деловитости. К сожалению, здесь точность не в ходу…

И он пренебрежительно кивнул в сторону набившихся в кантину посетителей. Мишель сел, и сейчас же появился официант, крупный мужчина средних лет в засаленном малиновом смокинге и с несвежей малиновой салфеткой, перекинутой через руку. Он принес с собой и поставил на стол большой букет гвоздик: американец и Мишель сразу же оказались невидимыми для большинства посетителей. Второй официант, помоложе, поставил на стол высокий стакан с апельсиновым соком для американца, такой же стакан, но с двойной порцией виски, блюдечко со льдом и бутылочку соды для Мишеля, тарелку с подсоленным миндалем и тарелочку с тонко наструганной морковью, политой лимонным соком.

Смит аккуратно сложил «Нью-Йорк таймс» и положил ее на уголок стола, взял стакан с соком и приподнял его, словно чокаясь с Мишелем:

– Чиерс! За удачу, Майкл! За вашу удачу!

Мишель глотнул неразбавленного виски, стараясь унять волнение: сейчас американец должен сказать ему что-то такое, что, может быть, определит всю его дальнейшую жизнь.

Старший официант принес металлические подносики с толстыми, пышущими жаром бифштексами, на поджаристой поверхности которых выступали капельки сока. Гарниром служили мелкие кубики моркови в белом сладком соусе, золотистые ломтики жареного картофеля, бронзовые кружки лука, прожаренного в оливковом масле.

Джеремия Смит вонзил вилку в бифштекс, из которого брызнул золотистый сок, отрезал изрядный кусок мяса и с наслаждением отправил его в рот. Закрыв глаза и подвигав тяжелыми челюстями, он блаженно улыбнулся и с шутливой назидательностью обратился к Мишелю:

– Ловите мгновение, Майкл! Наслаждайтесь жизнью и делайте ее. Куйте свое счастье, ловите за хвост удачу! И будущее ваше – в ваших руках! Аминь.

Он запил мясо апельсиновым соком и кивнул на тарелку Мишеля:

– Ешьте, что же вы! Душевные переживания – это одно, а телесное здоровье – другое. В здоровом теле-здоровый дух.

Неожиданно он поднял руку и замахал кому-то за спиною Мишеля:

– Хай, Селим! Хай!

Мишель непроизвольно обернулся и увидел щуплого парня, пробирающегося к ним между столиков. Парень был одет в черную куртку из добротной турецкой кожи, в тонкий черный свитер с высоким воротником, плотно облегающим его тощую кадыкастую шею, и модные голубые джинсы с широким кожаным ремнем, украшенным несколькими замысловатыми посеребренными бляхами. Половину худого нервного лица скрывали черные очки, плотно цеплявшиеся за большие оттопыренные уши. В отличие от большинства сидевших за столиками парней, вид у него был совершенно не воинственный.

– Хэлло, мистер Смит, – произнес он мелодичным голосом и застыл у столика, словно ожидая приглашения присесть.

– Садитесь, Селим, – поспешил пригласить его американец, и пока Селим осторожно, стараясь не производить шума, отодвинул стул, Смит, наблюдавший за ним, с ласковой снисходительностью представил его Мишелю:

– Прошу любить и жаловать! Мой хороший друг – Селим, умница, да еще с золотыми руками. Будущее светило американской электронной промышленности…

Тонкие губы Селима дрогнули в улыбке, и он протянул Мишелю костлявые бледные пальцы.

– Как насчет ланча? – предложил американец Селиму. – Я угощаю.

– Нет, нет! Шукран джазиле! Большое спасибо, – решительно отказался Селим, откровенно разглядывая Мишеля.

Джеремия Смит пожал плечами и принялся за свой бифштекс.

– Между прочим, – продолжал он, обращаясь к Мишелю с набитым ртом, отчего голос его стал глуше и невнятнее: – Селим поможет вам, Майкл, в вашем деле. По крайней мере он мне это обещал. Не так ли, Селим?

– Так, – кивнул Селим, упорно продолжая разглядывать Мишеля. – Бизнес есть бизнес.

– Угу, – подтвердил американец.

Мишель и Селим молча смотрели, как он подчищает куском хлеба соус с тарелки, как допивает апельсиновый сок, как смачно вытирает полные губы белоснежной салфеткой, держа ее сразу двумя руками. И вдруг Мишель подумал, что они с Селимом ведут себя как цирковые животные перед самоуверенным укротителем, выгнавшим их на арену.

Вытерев губы, Джеремия Смит отложил салфетку, отодвинул от себя пустую тарелку, с сожалением глянул на нее и облизнулся:

– А бифштекс был славным!

И вдруг неожиданно встал, упреждая чуть выставленными вперед руками попытки Мишеля и Селима последовать его примеру:

– Нет, нет! Сидите, друзья, сидите! У вас есть о чем поговорить, я не буду вам мешать… И… – Он понизил голос и добродушно, по-отечески подмигнул: – Вы – мои гости, все, что закажете, – оплачено. Ешьте, пейте, как говорится, за счет заведения… А у меня… – Он поднес к глазам тяжелую руку с золотым «ролексом» на широком запястье: – …деловое свидание. Извините! Бегу, бегу, бегу!

И не успели Мишель с Селимом сказать и слова, как он поспешно отошел в глубь кантины – к стойке бара, за которой дюжий и мрачный парень убивал время, перетирая пестрым полотенцем чистые стаканы. Парень привычно распахнул дверцу в стойке и Джеремия Смит, скользнув в нее, исчез за портьерой, скрывавшей дверь, видимо ведущую во внутренний коридор посольства.

Проводив американца взглядом, Селим оживился и махнул тонкой костлявой кистью бармену:

– Как всегда, Джонни, мне и моему приятелю!

Бармен мрачно кивнул и потянулся за бутылкой «Олд пар» – дорогого, рассчитанного на ценителя, виски. Молодой официант в малиновом смокинге услужливо принес стаканы с тройной порцией виски, золотящегося на голубоватых кубиках льда. Селим взял стакан и коснулся им стакана, предназначенного Мишелю:

– Чиерс, Мохаммед! За знакомство!

– А тебя ведь зовут… не Селим! – неожиданно сказал он.

– Так же, как и тебя зовут… не Мохаммед! – рассмеялся тот в ответ и, тут же став серьезным, понизил голос: – Слушай, Мохаммед! Я тебя знаю, как Мохаммеда, а ты меня-как Селима, и чем меньше мы будем знать друг о друге, тем лучше будет для нас обоих. Наш с тобой бизнес – не торговля дамскими шляпками, и у него свои правила. Не мы их придумали, но подчиняться им придется для нашего же с тобой блага. Понял? И вообще с этой минуты чем меньше ты будешь задавать вопросов, тем лучше. Если хочешь, конечно, чтобы дело твое выгорело, но…

Голос его стал угрожающим:

– Запомни! Раз уж ты ввязался в эту историю, назад дороги нет.

Не зная, что сказать в ответ, Мишель вертел в пальцах стакан с виски, не отводя взгляда от золотистой жидкости, в которой быстро таяли голубые кубики льда. Он чувствовал, что в нем закипает раздражение против Джеремии Смита: ничего себе – друг! Обещал подумать, что-то посоветовать, подсказать – и вот свел с типом, который ведет себя так, будто он, Мишель, уже член банды убийц. А ведь он даже еще по-настоящему и не решил, как ему быть… что делать, чтобы спасти Саусан и ее брата. И все же то, что происходило сейчас, лишало его воли.

– Сейчас мы с тобою поедем в одно местечко, – продолжал Селим. – Операцию намечено провести в ближайшие дни, и ты сразу должен включиться в ее подготовку, времени у нас остается мало.

– Что я должен буду делать? – осевшим вдруг голосом спросил Мишель.

– Приедем – узнаешь, – отрезал Селим и встал. – Поехали!

Глава 8

Селим припарковал свой старенький, помятый во многих местах «фольксваген» в глухом и узком тупичке, сжатом двумя старыми трехэтажными домами, построенными, судя по традиционной мусульманской архитектуре, еще в начале прошлого века, когда Бейрут был захолустным портовым городом Оттоманской империи. На веревках, натянутых между нависавшими над тупичком ветхими деревянными балконами, болталось застиранное белье. Окна первых этажей – высокие и узкие, закрыты толстыми ржавыми прутьями и серыми от времени деревянными ставнями-жалюзи. Из окон слышались гортанные голоса арабских радиодикторов, рыдания знаменитой на весь Ближний Восток ливанской певицы Фейруз, чьи-то громкие разговоры, мужской смех, плач младенца. В тупичке пахло горящим древесным углем, шиш-кебабом, острыми приправами и пряностями, туалетным мылом и керосином. Это был старый квартал, все еще сопротивляющийся наступающим на него со всех сторон современным железобетонным башням, тесный, перенаселенный, живущий своей замкнутой обособленной жизнью, своими традициями, своими радостями и печалями. В другое время дня тупичок был полон детьми, у стен сидели старики, устроившиеся на расшатанных венских стульях, сохранившихся с давних времен. Старики задумчиво курили наргиле и блаженно жмурились, наслаждаясь теплом солнечных лучей, ухитрившихся проникнуть даже в узкую и сырую щель тупичка. Но теперь был час обеда и отдыха и тупичок был пуст.

– Сюда, – сказал Селим и кивком головы указал Мишелю на обитую ржавым железом узкую дверь в серой стене, почти вплотную к которой он поставил свой горбатый «фольксваген». Рядом с дверью торчала кнопка электрического звонка. Селим протянул руку к звонку, и за дверью послышался какой-то сложный, переливчатый перезвон, а затем чьи-то шаги. Прошла минута, потом дверь со скрипом отворилась, и в полутьме уходящего внутрь коридора появился плотный крепыш в пятнистой военной куртке и с пистолетом в руке. Кивнув Селиму, он взглядом спросил его о Мишеле: кто?

– Мохаммед, – бросил ему Селим, и парень отступил, пропуская их. Мишель отметил, что его здесь ждали.

Селим уверенно пошел вперед по узкому полутемному коридору, в который выходили двери четырех или пяти комнат старинной квартиры, обставленной типичной арабской мебелью – низкой, мягкой, затейливо украшенной резьбой и позолотой. Все двери, кроме одной, самой дальней, были распахнуты, и в комнатах за ними никого не было. Селим уверенно толкнул ладонью последнюю дверь, за которой оказалось что-то вроде радио – или электромастерской, освещенной тремя чертежными лампами, укрепленными на деревянных верстаках, заставленных какими-то приборами, заваленными пучками проволоки, полупроводниковыми схемами, миниатюрными инструментами. За одним из верстаков пожилой мужчина с воспаленными глазами, прикрытыми зеленым пластмассовым козырьком, ковырялся в пластмассовой коробке, чем-то похожей на радиоприемник. В руках у него была тонкая отвертка и паяльник с длинным «жалом». Он даже не повернулся на скрип открывшейся двери и сосредоточенно продолжал свое дело.

Войдя вслед за Селимом, Мишель мгновенно окинул взглядом комнату – просторную, но заставленную картонными ящиками и коробками разных размеров, тремя старыми мягкими креслами и металлической солдатской койкой, прикрытой серым одеялом. На койке валялась американская автоматическая винтовка «М-16», рядом с нею – кожаная плетенка с круглыми зелеными гранатами. Под окном, наглухо закрытым изнутри железными ставнями, стоял ручной пулемет с заправленной в него лентой. Тут же на полу-новенький никелированный поднос с кофейником и тремя скромными чашечками белого фаянса с остатками кофейной гущи.

– Садись, – приказал Селим Мишелю и махнул рукой в сторону кресел. – Привыкай к обстановке…

Сам он тут же плюхнулся в кресло и с наслаждением вытянул ноги, с усмешкой наблюдая, как Мишель осторожно садится напротив него, все еще продолжая оглядывать странную комнату. Парень, впустивший их, остался стоять на пороге, не сводя любопытных глаз с Мишеля и не выпуская из рук пистолета. Минуту-другую в комнате царило молчание, и в тишине было слышно, как сопит у верстака человек, колдующий над пластмассовой коробкой. Наконец, он удовлетворенно вздохнул, положил отвертку и паяльник на верстак, отодвинул от себя коробку и повернулся на вертящемся стульчике.

У него оказался острый, пронизывающий взгляд, умный и холодный, словно вместо глаз были льдышки. Крепкие, резко очерченные губы ярко алели на желтоватом рябом лице, над губами нависал большой толстый нос с перебитой переносицей.

– Мохаммед? – полувопросительно-полуутвердительно произнес он низким хрипловатым голосом, оценивающе оглядывая Мишеля.

Мишель кивнул, во рту у него пересохло, он понял, что именно от этого человека теперь зависит вся его судьба.

– Меня зовут Сами, – продолжал рябой, а затем кивнул на парня, все еще стоявшего в дверях. – Этого – Валид. А с Селимом ты уже знаком. У нас мало времени, чтобы определить, на что ты способен. И поэтому будешь делать то, что я тебе прикажу, понятно? Но прежде всего запомни, что ты будешь работать в паре с Селимом. У него на счету уже немало удачных акций, и тебе придется у него поучиться. И прежде всего конспирация – ради твоей же собственной шкуры. Понятно?

– Понятно, – чуть слышно выдохнул Мишель, чувствуя, что на шее у него затягивается невидимая петля.

– Ничего, парень! – вдруг смягчился Сами и улыбнулся, показав крупные желтые зубы. – Все будет о’кей! И если будешь стараться, мы сделаем из тебя настоящего боевика, абадая![14]14
  Абадай (ливанский диалект арабского языка) – богатырь.


[Закрыть]

И вновь лицо его стало жестким:

– А сейчас ты отправишься с Селимом в одно местечко, где вы будете мирно пить пиво и тихо беседовать, наслаждаясь жизнью… за счет фирмы, в которой ты теперь работаешь вместе с нами.

Сами перевел тяжелый взгляд на Селима, и тот сразу подобрался и выпрямился в кресле.

– Идите! – резко бросил Сами и, повернувшись на своем стульчике к верстаку, принялся ковыряться в пластмассовой коробке.

Селим сделал Мишелю знак, и оба они направились к выходу из комнаты. Валид пропустил их и пошел сзади, словно конвоир. Лишь у самого выхода из квартиры он молча отстранил их, подошел к двери, заглянул в глазок и, убедившись, что снаружи никого нет, выпустил их в тупичок.

А еще через двадцать минут, попетляв по лабиринту городских улиц, Селим остановил свой «фольксваген» перед скромным заведением без вывески, что-то вроде бара или закусочной. В небольшом помещении, выходящем высоким – от пола до потолка – окном сразу на две улицы, была мраморная стойка и стеклянная витрина-холодильник с немудреными закусками из мяса, фасоли, свежих и маринованных овощей. У входа в заведение красовался большой никелированный шкаф, в котором на медленно вращающихся вертелах жарились курицы, подпекаемые ровным огнем газовых горелок. Три из пяти столиков перед стойкой были заняты. Лысый старик с седой щетиной на дряблых щеках, стоявший за стойкой в несвежем белом фартуке, встретил Мишеля и Селима вопросительным взглядом, и когда Селим заказал ему две большие банки пива «Хейникен», равнодушно кивнул.

Они уселись за столик у самого окна. Старик поставил перед ними высокие стеклянные кружки и зеленые банки «Хейникена», затем подошел еще раз и принес блюдечко с жареными, посыпанными солью дынными семечками. Проделав все это, он удалился к себе за стойку и принялся перетирать стоявшие на ней кружки и стаканы.

Селим ловко содрал язычки тонкой жести, закупоривавшие банки, разлил пиво по кружкам и пододвинул одну из них Мишелю:

– Давай… за счет фирмы!

– За счет фирмы, так за счет фирмы, – согласился Мишель и взял кружку.

Они молча выпили пиво, и Селим заказал еще пару банок «Хейникена». Приятная теплота растекалась по всему телу, снимала напряжение, располагала к благодушию.

– И часто тебе приходится вот так… за счет фирмы? – добродушно спросил Мишель Селима, глаза которого уже хмельно блестели.

– Это что… – хвастливо отозвался Селим. – Мелочь, чепуха. Подумаешь – пиво. Случаются расходы и куда больше, фирма свое дело знает. Вот подожди – провернем мы эту работку, увидишь тогда! Озолотимся. Только смотри… не ошалей! Начнешь швырять деньги направо-налево, обратишь на себя внимание и… фирме ты больше не нужен!

Он выразительно закатил глаза к небу, чиркнул пальцем по своему горлу и издал хрипящий звук, будто перерезал его.

– Тут до тебя был у меня партнер… Абадай! Да дураком оказался, в «Казино дю Ливан» зачастил. Загулял, запил, закрутил с девками… Ну наши и засекли. На большое дело мы идем с тобой, парень! Провернем его – можно и сматываться, на всю жизнь обеспечены будем. Понял? Дед нам с тобой паспорта в зубы – и в Штаты, да еще и там работенку обеспечит, такие, как мы, им нужны.

– Дед? Какой дед? – переспросил Мишель и вдруг понял, что речь идет о Джеремии Смите. – При чем тут… Дед?

– Будто не знаешь! – усмехнулся Селим. – Что там – Сами! Такой же, как мы, только корчит из себя мудира[15]15
  Мудир (араб.) – начальник.


[Закрыть]. Да если бы он бомбы так хорошо не мастерил, Дед давно бы от него избавился – кому нужны старые крысы, боящиеся из своего подвала даже нос высунуть.

– Бомбы… Значит, Сами делает там… бомбы, – выдохнул Мишель. – И… все эти взрывы… – Мишель в ужасе смотрел на захмелевшего Селима. – Машины с динамитом… динамит в мусорных баках, в баллонах для газа… перед школами… перед мечетями и церквями… Дед?

– Про нас, динамитчиков, газеты пишут, что мы – израильская агентура. Что ж… И израильская тоже, – пожал плечами Селим. – ЦРУ или «Моссад»[16]16
  Израильская разведка.


[Закрыть] – у них тут дела общие. Только ЦРУ побогаче, да и размах у него побольше. А так – один черт!

– Так значит… мистер Смит… из ЦРУ?

Селим насмешливо прищурился:

– Да ты что, парень? Действительно с Луны свалился или дурачком прикидываешься? Мне, конечно, Дед своих верительных грамот не вручал, но то, что он шеф бейрутской «станции»[17]17
  Резидентура ЦРУ.


[Закрыть] ЦРУ – это точно!

Мишель был ошеломлен. Вот тебе и Джеремия Смит, такой внимательный и заботливый, пьющий только апельсиновый сок и в то же время нанимающий Селима, Сами и им подобных для убийств на улицах западного Бейрута ни в чем не повинных людей, чтобы доказать, что здесь царят анархия и беспорядок!

– Мы не зря здесь пьем пиво, парень! Вон тот серый дом напротив, видишь? Смотри и запоминай! Когда нам скажут, мы поставим там наши машины. Не у самого дома – ближе по улице и дальше за ним. А сами будем ждать-один здесь, а другой дальше – там тоже есть заведение, как это. Завтра я покажу тебе его, а ты запоминай, запоминай… Ты или я, кто-нибудь из нас придет сюда в день «Икс» и… когда «мерседес» шейха будет проходить мимо оставленной нами машины, нажмет кнопку… Тррах! Взрыв, пламя! И все!

…Да, назад ходу не было. Теперь Мишель уже не мог выбирать и колебаться. Теперь у него была лишь одна единственная возможность – заплатить за жизнь Саусан и ее брата жизнью шейха.

Он расстался с Селимом в закусочной после нескольких кружек пива. Голова была тяжелой, и он отказался от предложения Селима довезти его на «фольксвагене» до дома, сказав, что хочет пройтись пешком и проветриться. Мишель помог охмелевшему Селиму сесть в машину, подождал, пока тот скрылся в ближайшем переулке, и пошел по людной улице к серому особняку – цели предстоящей операции. Ему было любопытно – чей это дом? Бейрутский дом шейха, как он знал, находился довольно далеко отсюда – в квартале, населенном друзами, и хорошо охранялся. Улочки и переулочки, ведущие к нему, были уставлены многотонными кубами бетона так, что автомобилистам приходилось медленно лавировать между ними. Скорости здесь не развить – это было сделано после того, как однажды ночью дом шейха был обстрелян из гранатометов с промчавшегося мимо автомобиля. И в каждом переулке, и у самого дома стояли посты друзской милиции – вооруженные до зубов парни в пятнистой форме, на рукавах которых были красные повязки с эмблемой прогрессистов – в белом круге автомат и крест-накрест с ним крестьянская мотыга. Парни останавливали каждую машину – открывали багажник и капот, осматривали изнутри кабину. С помощью больших зеркал, насаженных на длинные палки, они проверяли, не прикреплена ли взрывчатка к днищу автомобиля, внимательно и придирчиво изучали документы водителей, а порой и обыскивали их. И, конечно же, ни одной незнакомой им машине не разрешалось даже замедлять ход, проезжая мимо дома шейха, не говоря уже о том, чтобы остановиться поблизости.

И все же на шейха уже было совершено несколько неудачных покушений, и он предпочитал жить у себя в горах, спускаясь в Бейрут лишь в самых редких случаях. О том, что он побывал в городе, становилось известно лишь после того, как он благополучно ускользал в горы, и к этому все привыкли, и все понимали, что иначе нельзя. Впрочем, и в своем родовом гнезде шейх не проводил много времени. Газеты сообщали то о его визитах в Дамаск, то в Амман, то в Триполи, то в Аден. Он был вездесущ и в то же время неуловим – он знал, что за ним идет охота, и извлек урок из гибели своего отца. И все же теперь кому-то удалось вызнать, что он должен скоро побывать в сером трехэтажном особняке в западном Бейруте. Может быть, этим людям был уже известен и день его появления, и даже час. А это значило, что у них был кто-то свой в окружении шейха… или в окружении того, кому принадлежал серый особняк.