Текст книги "Академия Князева"

Автор книги: Евгений Городецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)

Где можно скрыться в однокомнатной квартире? В туалете-ванной либо в кухне. И вот легкий топоток в передней. Заблоцкий, не вставая с места, протягивает руку к двери и бесшумно опускает в петельку самодельный проволочный крючок – специально от Витьки.

Через несколько секунд дверь начинают тихонько дергать с той стороны.

– Папа работает, – негромко, строгим голосом говорит Заблоцкий. – И не смей ходить в колготках, сейчас же обуйся.

С той стороны тихое шевеление, и вдруг из-под двери показывается ручонка и возит по полу туда-сюда…

Сколько часов недодал он сыну!

Сколько недель, месяцев, лет недодаст теперь.

В вестибюле на доске объявлений рядом с призывом местного комитета подавать заявления на путевки в дома отдыха и туристические поездки, рядом с афишей театра оперетты на весенний сезон и приглашением записываться в кружок современных бальных танцев при Доме ученых появилась четвертушка ватмана с беглой надписью синим фломастером:

«Внимание! 3 апреля в 16 часов состоится информация о работе Института планетологии Сибирского отделения АН СССР. Докладчик доктор г.-м. и. В. К. Белопольский».

Мероприятие это, как понял Заблоцкий, проводилось по линии научных «сред», на которые он давно уже не ходил, неинтересно было. Собирались туда для «галочки» десять – пятнадцать человек, информировали друг друга о вещах, которые узкий специалист обязан знать из реферативных сборников, а неспециалисту знать необязательно. В этот раз сходить не мешало бы для общего развития, но некогда. Нэма часу.

Он так и ответил Зое Ивановне, когда она спросила после обеда, пойдет ли он на «среду».

– А вы сходите, – посоветовала она. – Вам полезно. Послушаете, чем люди занимаются.

Народу собралось непривычно много – в конференц-зале, рассчитанном человек на восемьдесят, почти не осталось свободных мест. Пришли ведущие специалисты рудного и угольного отделов. Оказывается, каждому любопытно было узнать, чем занимаются сибирские коллеги.

Самого докладчика еще не было, и сидевший в одиночестве за столом президиума ученый секретарь Юра Лазарев поглядывал на дверь. Наконец он заулыбался и встал. В зал вошли Виктор Максимович Кравцов и худой человек с асимметричным тонким лицом, сутулый и широкоплечий, в модном финском костюме, который, однако же, болтался на нем, как на вешалке, в больших роговых очках с тонированными стеклами. Не было в нем ничего лохматого, кондового, что, по мнению присутствующих, вязалось со словом «сибиряк». Напротив, в небрежной мешковатости его дорогого костюма, в академической сутулости таилась какая-то особая элегантность, благодаря чему он выглядел стопроцентным европейцем. «Молодой какой», – прошелестело по рядам, где сидели женщины, хотя молодым его нельзя было назвать: лет сорок – сорок пять. Имелось в виду, очевидно, – молодой доктор.

– Прошу прощения, – обратился к залу Кравцов, – это я задержал Вадима Константиновича. – И сел вместе с гостем в первом ряду.

– Товарищи, позвольте открыть нашу очередную среду, – сказал Юра Лазарев, бессменный ведущий. – Сегодня у нас в гостях заведующий лабораторией Института планетологии Сибирского отделения Академии наук, доктор геолого-минералогических наук Вадим Константинович Белопольский. Он консультирует одну из хоздоговорных тем нашего филиала и любезно согласился рассказать о научной работе, которая ведется в Академгородке, и о своем институте. Просим вас, Вадим Константинович.

Под жиденькие аплодисменты Белопольский поднялся на трибуну, с легким полупоклоном окинул взглядом присутствующих и повернул к Юре Лазареву худое длинное лицо.

– Позвольте два уточнения. Во-первых, – он извинительно улыбнулся, – я не завлабораторией, всего лишь рядовой доктор…

По залу пронесся легкий шумок. Большинство людей, здесь сидящих, полжизни потратили на то, чтобы сделать себе кандидатскую, для них связь слов «рядовой» и «доктор» было кощунством, святотатством. Доктор не может быть рядовым, доктор есть доктор!

Белопольский сделал вид, что не заметил, какой шокинг вызвало его маленькое кокетство.

– Во-вторых, хотелось бы знать, какая информация больше интересует собравшихся – о Сибирском научном центре или непосредственно об Институте планетологии.

Из зала послышались голоса:

– О научном центре!

– И о научном центре, и об институте!

– То и другое!..

Белопольский взглянул на часы.

– Можно сделать сообщение по обоим вопросам, но тогда – в самых общих чертах.

Он повернулся к Юре Лазареву, тот покивал, Белопольский в ответ тоже кивнул и заговорил звучным голосом лектора-профессионала.

– Сибирь – это огромная необъятная страна, континент в континенте. Все имена существительные в русском языке, все глаголы, все эпитеты применимы к ней, потому что чего только нет в Сибири, что только в ней сейчас ни происходит, ни выпускается, ни производится. В Сибири уместились все ландшафты северного полушария: от засушливых солончаковых степей и болотистых низменностей до альпийских лугов и осиянных вечными снегами заоблачных вершин; от непролазных таежных чащоб до тундровых пространств, измеренных лишь стадами оленей и перелетными птицами. Высокосортная древесина таежных делян, ценная пушнина, деликатесная рыба, энергия могучих рек, плоды и продукты сельскохозяйственных угодий…

В недрах Сибири сокрыты основные полезные ископаемые планеты, все, что нужно державе для того, чтобы при любом политическом раскладе обходиться своим собственным сырьем да еще делиться с дружественными соседями. Поэтому партия и правительство уделяют особое внимание развитию сырьевой базы Сибири. Намечая в своих директивах грандиозную программу индустриального строительства в нашей стране, XX съезд КПСС особо указал на необходимость быстрейшего развития производительных сил восточных районов. Это, в свою очередь, влекло за собой необходимость развития на востоке страны большой науки, создания нового мощного научного центра, которому одновременно было бы под силу стать и одним из крупнейших центров мировой науки.

Группа видных советских ученых – академики Лаврентьев, Соболев, Христианович, Векуа и другие – выступили с инициативой создания такого центра, их идея была поддержана партией и правительством, и в мае 1957 года Совет Министров СССР издал постановление «О создании Сибирского отделения Академии наук СССР». Основной задачей нового научного центра ставилось всемерное развитие теоретических и экспериментальных исследований в области физико-технических, естественных и экономических наук, направленных на решение важнейших научных проблем и проблем, способствующих наиболее успешному развитию производительных сил Сибири и Дальнего Востока, чьи недра содержат почти семьдесят пять процентов прогнозных запасов основных видов минеральных ресурсов.

Для выполнения поставленных задач Сибирское отделение с первых же дней своего существования распределило усилия по трем главным направлениям:

комплексное развитие фундаментальных исследований по крупным проблемам;

эффективное внедрение научных результатов в народное хозяйство;

подготовка кадров для науки и растущего производства Сибири и Дальнего Востока.

Таким образом, на ученых Сибирского отделения легла почетная ответственность давать научные обоснования для принятия оптимальных решений в области народного хозяйства, причем для того, чтобы эти обоснования и рекомендации были своевременными, научные исследования велись и ведутся на перспективу, опережающими темпами.

Оглядываясь далеко назад, на историческое прошлое Сибири, вспоминая вещие слова отца русских наук Михайлы Ломоносова о российском могуществе, которое «прирастать будет Сибирью», следует вспомнить добрым словом первых исследователей огромного края: Даниила Мессершмидта, посланца Петра; Степана Крашенинникова, преодолевшего 28 тысяч верст от Урала до Тихого океана; Федора Миллера, автора первого фундаментального труда о Сибири, до сих пор поражающего энциклопедичностью познаний автора и широтой его интересов, Пржевальский, Гмелин, Миддендорф, Врангель, Щапов, Ядринцев, Потанин – исследователи и радетели Сибири, чьи имена навечно останутся в истории ее постижения, но это имена одиночек-энтузиастов.

Первыми научными учреждениями по исследованию Сибири явились Восточно-Сибирский и Западно-Сибирский отделы Географического Общества, организованные соответственно в 1855 и 1877 годах. Позже было создано «Общество изучения Сибири и улучшения ее быта», предметом исследования которого стала вся территория края. Таким образом, академическая наука занималась Сибирью более двух веков, и все же к 1925 году географическая и геологическая изученность всей территории составила 24 процента, флора была изучена на 34 процента, фауна – на 14. На Первом научно-исследовательском съезде Сибири, который состоялся в декабре 1926 года в Новосибирске, известный геолог профессор Усов доложил, что в Сибири «кадр научных работников» насчитывает «не менее 500 человек, занимающихся исследовательской деятельностью». Для сравнения, примерно столько же сотрудников насчитывает сегодня коллектив одного только Института экономики и организации промышленного производства Сибирского отделения Академии наук…

Докладчик отхлебнул глоток воды, в зале покашляли. Несмотря на сухость изложения, слушали внимательно.

– Прошло всего полтора десятка лет с момента основания, – сказал далее Белопольский, – и Сибирское отделение с его институтами, филиалами, опытно-производственными подразделениями стало крупным научным центром. Сегодня здесь успешно ведутся важные фундаментальные и прикладные исследования, способствующие усилению научно-технического потенциала страны, росту авторитета советской науки. Трудно переоценить то непосредственное и повседневное влияние, которое оказывает Сибирское отделение на развитие производительных сил восточных легионов, на культурный и образовательный уровень их населения. Созданы Дальневосточный и Уральский научные центры, начато строительство сибирских отделений ВАСХНИЛ и Академии медицинских наук, расширяется сеть высших учебных заведений.

Сегодня Сибирское отделение Академии наук состоит более чем из 40 научно-исследовательских и опытно-конструкторских учреждений, представляющих все новые направления естественных и общественных наук. «Кадр научных работников» составляет ныне свыше 30 тысяч человек, в том числе около 60 академиков и членов-корреспондентов, более 350 докторов и 2500 кандидатов наук. Научные центры Отделения расположены в Новосибирске, Иркутске, Якутске, Томске, начато строительство академгородков в Улан-Удэ и Красноярске. Легко заметить, что центры эти возникли и возникают там, где создаются новые энергопромышленные комплексы и где уже функционируют ячейки академической науки.

В эпоху НTP в период нового этапа строительства нашего общества, когда в сферу общественного производства вовлечены практически все имеющиеся в стране трудовые ресурсы и на смену экстенсивному пути развития народного хозяйства приходит путь интенсификации, роль науки, ее революционизирующее влияние на темпы научно-технического прогресса возрастают в значительной степени. В этом плане особенно следует отметить фундаментальные исследования, поскольку именно они оказывают активное влияние на коренные изменения в области экономики, техники и технологии. К примеру, на стыке трех наук – алгебры, логики и электроники – возникла электронная вычислительная техника, без которой невозможно представить научно-технический прогресс. Выдающиеся достижения в области фундаментальной науки, как правило, служат толчком к разработке программ прикладного характера, непосредственно направленных на крупные народнохозяйственные проекты. Примером этому может служить программа освоения космоса, вытекающая из комплекса фундаментальных исследований в области аэродинамики, радиоэлектроники, физики околоземного пространства, биофизики и медицины.

Сибирское отделение построено по территориальному принципу и объединяет в своем составе институты и коллективы, работающие в различных направлениях. Не напрасно символом Сибирского отделения стала «сигма», означающая сумму наук. Главные усилия были направлены на быстрейшее развитие здесь математики, физики, химии, биологии – тех краеугольных камней, на которых зиждется все здание естественных и технических наук. Ориентация на фундаментальные исследования и обеспечила высокий уровень сибирского научного центра.

И процессе материализации научной идеи основополагающим является принцип выхода на отрасль. Благодаря ему общество получает большой экономический эффект от внедрения достижений науки в народное хозяйство. Формы связей науки с народным хозяйством в Сибирском отделении различны. Это договора академических институтов с отраслевыми НИИ, предусматривающие реализацию фундаментальных идей, это непосредственный контакт с головными предприятиями отрасли на основе различных соглашений, это долгосрочные соглашения академических научных учреждений с министерствами и ведомствами. Сибирское отделение связано пятилетними договорами со многими союзными министерствами…

Белопольский еще раз взглянул на часы, расстегнул браслет и положил их перед собой.

– Я не утомил вас?

Из зала ответили неопределенными возгласами. Белопольский сказал:

– Прежде чем перейти непосредственно к Институту планетологии, несколько слов о подготовке научных кадров.

Сибирское отделение провело уникальный эксперимент по учреждению ежегодных Всесибирских школьных олимпиад, которые проводятся с 1961 года и позволяют выявлять и отбирать наиболее одаренных детей для дальнейшей учебы в физико-математической, химической и биологической школе-интернате при Новосибирском госуниверситете, а затем в самом университете. Там преподавание ведут крупные ученые, и студенты под их руководством на старших курсах уже участвуют в научной работе на базе исследовательских институтов и конструкторских бюро, оснащенных современной аппаратурой.

Тесное общение студентов-старшекурсников с учеными и непосредственное участие в научных исследованиях – не только прочная гарантия подготовки специалистов высокой квалификации. Происходит формирование мировоззрения. Участие в научных семинарах, повседневное обсуждение результатов исследований, возникающих затруднений и ошибок вырабатывает у молодых людей дух демократизма, товарищества, честности в науке, прививает им необходимые нормы этики, навыки работы в коллективе.

Теперь об Институте планетологии, который во многом является типовой моделью научно-исследовательского института Сибирского отделения. Создан он одновременно с Сибирским отделением Академии наук.

В создании и становлении института принимали непосредственное участие крупнейшие советские ученые, корифеи современных геологических наук. Эти же ученые ныне возглавляют отделы института.

В основу деятельности института положен принцип интеграции, который в данном случае выражается в том, что специалисты различных геологических наук работают в одном направлении, комплексно, и связаны между собой территориально и тематически.

Основные направления деятельности института на сегодняшний день: изучение земной коры и верхней мантии, планетарной тектоники и глубинной петрологии, то есть исследование физико-химических процессов, происходящих в земной коре и верхней мантии под воздействием высоких давлений и температур, и закономерностей образования минералов и руд в этих условиях; внедрение логико-математических методов в геологию, то есть формализация геологических понятий и логико-математическая их обработка с целью получения четких закономерностей, используемых как в области научных исследований, так и в практической работе; изучение физико-химических свойств природных монокристаллических соединений и условий их образования с целью разработки методики синтеза эквивалентных веществ, что даст возможность получать практически неисчерпаемые количества дешевого сырья – без разрушения природных ландшафтов.

Институт уникален сведением всех этих проблемных исследований воедино. Каждый отдел института фактически является институтом в миниатюре. Работами института руководят: шесть академиков, шесть членов-корреспондентов, около тридцати докторов наук…

В стенах скромного провинциального НИИ звучал голос Большой Науки. Не дилетанты сидели в этом зале – специалисты, стремившиеся быть в курсе современных исследований, следящие за литературой, и каждый из них в кровной ему области знал об основных достижениях отечественной и мировой науки, знал, какими проблемами занимаются отраслевые и академические институты исконных научных центров Москвы, Ленинграда, Киева. Каждый, листая «Известия Академии наук», отмечал, как часто встречается в библиографии и примечаниях аббревиатура СО АН СССР. Однако эта ссылка сама по себе ни о чем не говорила жителям большого южного города, для которых Сибирь – край света, медвежий угол. Откуда там взяться передовой науке? И вдруг – планетология, мантия, синтез минералов…

Во всем городе с его многочисленными научно-исследовательскими и учебными институтами, в городе, население которого приближалось к миллиону, был один-единственный член-корреспондент, директор отраслевого металлургического института.

Шесть академиков, шесть член-корров, около тридцати докторов…

В одном только институте! Да, было отчего растеряться и притихнуть. А гость из Сибири тем временем повел речь об ассигнованиях и экспериментальной базе.

Общеэкспедиционные расходы на организацию, транспорт, зарплату и так далее составляют лишь небольшой процент затрат. Львиную долю средств поглощают физико-химические исследования, которые проводятся на современном экспериментальном уровне и требуют соответствующего оборудования.

Немалый процент ассигнований отделы института получают за счет хоздоговорных тем. Заказчики весьма солидные: Министерство сельского хозяйства, Минздрав, промышленные министерства.

Часть ассигнований поступает в инвалюте – для приобретения оборудования у американских и западноевропейских фирм…

В этом месте по залу опять прошелестел шумок, и Белопольский счел нужным пояснить:

– Да, мы часто вынуждены покупать приборы на инвалюту. К сожалению, отечественные приборы, которые по своим параметрам не уступают импортным, а подчас и превосходят их, существуют лишь в единичных выставочных экземплярах.

Далее речь зашла о связях института с зарубежными научными центрами, об обмене специалистами, об участии в международных конгрессах. Практически за последние годы ни один крупный конгресс или симпозиум, посвященный проблемам геологии, геофизики, геохимии или палеонтологии, не проходил без участия института.

Работы института удостоены Ленинских и Государственных премий. В числе лауреатов…

Прозвучали имена выдающихся ученых, и в зале вдруг раздались аплодисменты и долго не стихали – должны же были найти выход чувства, возникшие во время этого сорокаминутного сообщения, копившиеся и крепнувшие с каждым новым поворотом темы. Аплодировали члены ученого совета, руководители отделов, старшие инженеры и мэнээсы, и не было на их лицах снисходительно-усмешливого: «Ну-с, послушаем, чем там сибиряки занимаются», – с которым многие пришли сюда, а было смущенное удивление, восхищение, преклонение перед прославленными именами, знакомыми многим со студенческой скамьи, перед самой Наукой, посланец которой стоял сейчас на трибуне и, пользуясь паузой, мелкими глотками пил из стакана минеральную воду.

Потом Белопольский говорил о структуре и планировке Академгородка, о его спортивных комплексах и культурной жизни. Однако слушатели уже устали удивляться, и докладчик, почувствовав это, несколькими фразами умело привел свое сообщение к концовке и выразил готовность ответить на вопросы.

Из заднего ряда спросили про бытовые условия.

– С жильем пока имеются определенные трудности, дипломатично ответил Белопольский. – Так, как и везде, вероятно.

– Нельзя ли поконкретнее? – спросил тот же голос. – Вот у вас, в частности, какая квартира?

– Трехкомнатная полногабаритная, – усмехнувшись, ответил Белопольский.

– А семья?

– Пять человек.

В зале засмеялись, запереглядывались. Действительно, как у всех.

– Ну, а перспективы? – спросили из другого ряда.

– Планируется крупное жилищное строительство, так что милости просим, – опять усмехнулся Белопольский.

– Простите, вы случайно не вербовщик? Как там у вас с научными кадрами?

– Бывает, что кандидаты и новоиспеченные доктора работают младшими научными сотрудниками…

У выхода из зала Заблоцкого поджидал Сеня Шульга.

– В общем, я понял, старик, что нас там не ждут. А жаль.

– Да, – сказал Заблоцкий, – это фирма.

– И вообще, мне кажется, что все большие дела делаются сейчас в Сибири. Эх, если бы не мои хвосты… Облагополучились мы тут на солнышке, омещанились, живем, как тараканы за печкой. В старости вспомнить нечего будет.

– Соберешь внучат и станешь им рассказывать, как деда защищал диссертацию. А хочешь, могу сделать тебе на груди наколку: восходящее солнце и сверху большими буквами – СИБИРЬ. А ниже – «Не забуду мать родную». Видел нечто подобное в туранской бане.

– Леша, ты злой человек. У меня, понимаешь, душа встрепенулась, а ты ей на горло наступаешь.

– Ладно, Сеня, не будем об этом, – ответил Заблоцкий и пошел к себе.

Обработан и нанесен на диаграммы последний десяток замеров. Никакой ясности он не внес, только увеличил и без того большой разброс. Любую закономерность можно было придумать по этим замерам, любую! Оставить, что нужно, а ненужным пренебречь. Куда как проще.

Это было крушением. Сама идея оказалась несостоятельной, вздорной. Столько времени обманывать себя пустой надеждой, когда с первой же сотни замеров можно было понять, что он пошел по ложному пути! Скорей всего, здесь всякий путь оканчивается тупиком – что-то вроде трансцендентных уравнений. А ведь Львов предсказывал такую возможность, выражал сомнение в плодотворности его идеи. Но где там, он так верил в свою интуицию, так не сомневался в успешности собственных замыслов!

И что теперь? Время протекло сквозь пальцы, ничего не оставив взамен, кроме ощущения потери и тщетности усилий. А в гулких коридорах Храма Науки гуляли веселые сквознячки, в небо торжественно всплывали и лопались радужные пузыри его идеек. Шли дожди, снега, налетали грозы и суховеи, кружились в осенних хороводах листья с деревьев, и вновь пахло парной землей, и тянулась перед ним, суживаясь к горизонту, его невспаханная полоса с будыльями прошлогоднего бурьяна, и где-то в чистом поле привольно скакал еще не изведавший хомута и никем пока не взнузданный белый конь…

В иные критические минуты Заблоцкий словно бы раздваивался: одно его «я» жило обычной жизнью – переживало, страдало, делало глупости и пыталось их исправить, а второе – хладнокровно наблюдало за первым и резонерствовало: «Скажите, какие страсти! Больше пафоса! Больше искренности!» Сейчас зритель в нем был разочарован: молодой ученый терпел фиаско в своей научной работе, но не бил себя при этом пятерней по лбу, не рвал на голове последние волосы, не бросался под колеса городского транспорта и даже не напивался до бесчувствия, а мирно курил у окна, за которым шумел вечерний весенний город, пускал дым в открытую форточку и насвистывал блюз Бише «Маленький цветок».

Полынный привкус был во рту, мысли разлетались куда-то в гаснущее небо, все чувства покинули его, словно был он уже холодеющим трупом, и в этой глухой и болезненной пустоте слабо пульсировало только ощущение усталости и безразличия ко всему на свете.

Заблоцкий не помнил, сколько времени прожил в таком состоянии, – может быть, сутки, может, неделю. Но однажды утром он проснулся сам, без будильника, с чувством бодрости и некоего обновления, словно больной, перенесший кризис и находящийся на пути к выздоровлению. Он лежал с открытыми глазами, пытался разобраться, что с ним произошло, и вдруг понял: пришла освобожденность. Освобожденность от тягостной, удручающей работы. Не надо больше обманывать себя и других, делать вид и притворяться.

Он вернул Зое Ивановне столик Федорова, сказав при этом: «Все, кранты». Зоя Ивановна догадалась по выражению его лица, что он пришел к какому-то итогу, вопросительно подняла брови, но он, покосившись в сторону Вали, которая хоть и не глядела на них, но держала уши топориком, махнул рукой – потом, дескать.

Эмма Анатольевна, которая всегда все видела и слышала, но редко когда вмешивалась, поняла его слова по-своему и пропела:

– Алексей Палыч, умница вы наш, когда вам потребуется оформление, то помните, что есть такая Эмма Анатольевна, она еще не совсем старуха, и кривоножка, у нее в руках пока еще не дрожит. Если она вам напишет шрифт, то это будет шрифт, можете не сомневаться. И если я у вас буду первая, то вы у меня будете десятый.

– Это как? – спросил Заблоцкий.

– Ваша кандидатская у меня будет десятой. Кругленькое число. И ВАК все предыдущие утвердил. У меня легкая рука.

– Спасибо, Эмма Анатольевна. – Заблоцкий знал, что она к нему хорошо относится, и благодарил искренне. – Когда дойдет до оформления, я вас призову.

В конце рабочего дня Зоя Ивановна обычно уходила первой, но в этот раз задержалась, и Заблоцкий понял – ради него. Она сидела за своим столом и писала, он в чулане проявлял; когда он вышел и по обыкновению стал рассматривать на свет мокрые негативы, она спросила:

– Так что, Алексей Павлович, со щитом?

– Нет, Зоя Ивановна, на щите.

– Покажите.

Он разложил перед ней диаграммы.

Ей ничего не надо было объяснять. Она долго рассматривала диаграммы, сопоставляла. Потом сказала, помаргивая:

– Да, картина безрадостная.

– В том-то и дело…

Она принялась размышлять вслух: может быть, следовало взять параметры других, второстепенных минералов, присовокупить данные палеомагнетизма? Но здесь снова потребуется большая подготовительная работа – те же массовые замеры, и нет гарантии, что и этот путь приведет к успеху. Видимо, главная беда в том, что идея его абстрактна, он смутно представляет, какие физико-химические процессы стоят за ней, и потому вынужден искать вслепую.

– Может быть, я в чем-то и ошибаюсь. Покажите это Львову. В конце концов, он ваш научный руководитель.

Заблоцкий сложил диаграммы в папку, завязал тесемки. Нет, он не станет показывать это Львову. Ответ будет таким же.

– По крайней мере, здесь материал на хорошую статью. Ваша неудача может оказаться поучительной для других.

– Пусть учатся на собственных неудачах.

Зоя Ивановна сочувственно промолчала. Что ж, от неудач никто не застрахован, надо иметь мужество с достоинством пережить их. Это – наука…

Она стала собираться домой, и уже на пороге Заблоцкий остановил ее вопросом:

– Сколько примерно снимков еще осталось?

Она подумала, ответила:

– Снимков семьдесят-восемьдесят.

От силы неделя. И все. Больше ему здесь делать нечего.

Город готовился встречать Первомай. Фасады домов на центральных улицах украшались красными полотнищами и плакатами, и три цвета царили сейчас в городе: пролетарской солидарности, безоблачного неба и молодой весенней листвы.

Была последняя предпраздничная суббота, и Заблоцкий, свободный теперь от всяких неурочных дел, хорошо выспался, изжарил себе яичницу из двух яиц с колбасой, сварил в Розином кофейнике ароматный крепкий кофе. С Аллой он рассчитался неделю назад, выплачивая ей каждый месяц по четвертной, и питаться стал получше, и денег на еду уходило меньше – вот что значит не лениться и готовить дома!

С аппетитом позавтракав, неторопливо покурив, он отправился бродить по городу. Просто так, без цели. А может, и с целью, с мыслью, что видит все это в последний раз перед долгой-долгой разлукой, с тайным желанием, чтобы эти радостные, празднично-весенние краски скрыли под собой в его памяти жухлые цвета осени, мрачные тона маренго – мокрого асфальта…

Все его прошлое на этих старых улицах с лабиринтами проходных дворов, с пристройками к домам и с пристройками к пристройкам; в маленьких сквериках на перекрестках, где днем сидят пенсионеры и мамы с колясками, а вечером – парочки или гитарные компании; на трамвайных остановках, каждая из которых была отправной или конечной точкой определенного маршрута – к кинотеатру «Победа», к кинотеатру «Родина», к парку, к набережной, к «броду». Ходи, смотри на эти улицы, на старинные ветхие дома с увитыми плющом верандами, закрепляй в памяти, пока не смела их панельно-железобетонная ладонь реконструкции.

Старинная, еще екатерининских времен брусчатка площади. Сколько раз проходил он здесь в колонне демонстрантов – сначала школьником, потом студентом, держа равнение направо, и с холодком под сердцем слушал, когда с трибуны зазвучит усиленный репродукторами голос: «Слава советским геологам!», чтобы вплести свой голос в ответное радостное «ура». Светлое было время. А филиал ходил на демонстрации в колонне геологического треста: две-три шеренги, без оркестра, без знамени…

Бетонный парапет набережной, плиты откосов, уходящих в мутную днепровскую воду. Все это возникло за последние считанные годы, а раньше здесь были хибарки, пустыри, переходящие в плавни, низкий песчаный берег. Пацанами купались тут, каждый год кто-нибудь тонул, двое на его памяти подорвались на фашистской мине… А сейчас набережная – любимое место прогулок у горожан. В свое время и он здесь прохаживался с Мариной, и у парапета вечерами стаивал, глядя на лунную дорожку на воде, на размытые отражения городских огней…

А вон там, рядом с набережной, сохранились довоенные дома, и на их кирпичных стенах кое-где остались старые надписи: «Проверено. Мин нет. Сержант такой-то». И дата – поздняя осень сорок третьего…

Вся жизнь его здесь прошла – месяц за месяцем и год за годом. И теперь он собирается надолго, если не навсегда, оставить свой город и то, что до сих пор было ему так дорого…

Можно было бы, конечно, никуда не уезжать. Ну, не получилось с диссертейшн, досадно, обидно, но все же не трагично. Он еще молод, времени потеряно не так много. Надоело работать фотографом, непрестижно, бесперспективно? Охота еще раз попробовать силы в науке? Есть лаборатория каменного литья в солидном и уважаемом институте, есть геологический трест и при нем съемочная экспедиция, там тоже можно будет со временем наскрести материалец. Но только все это ему не по душе. Будь у него новые идеи, живой интерес к науке, можно было бы мириться с неустроенностью жизни, а так…

Будь у него семья, квартира – другое дело. В конце концов, ради блага семьи многим приходится жертвовать, нужны очень веские основания, чтобы бросать насиженное место и тащиться в неизвестность. Но что ему-то? В его жертвах никто не нуждается, да и жертвовать ему нечем.