Текст книги "Корсар и роза"
Автор книги: Ева Модиньяни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)
Остальные рассмеялись, даже не подозревая об истинной причине его веселости.
– Он у нас такой: за что ни возьмется, все удается, – заметил Эмилио.
– Это ты о чем? – насторожился Спартак.
– Ну, ты же знаешь, мир тесен, а языки у всех длинные. Болтают люди. Обычно злословят, но вот о тебе, к примеру, графский управляющий говорит одно только хорошее, – пояснил приятель.
Альберта не сводила оценивающего взгляда с крепкого светловолосого парня. На такого можно опереться, думала она.
– Серджо Капорали переоценивает мои скромные заслуги, – покачал головой Спартак, с облегчением переводя дух.
Он знал, что своим процветанием усадьба графа Сфорцы в значительной степени обязана именно рачительному попечению Серджо Капорали. Управляющий был не чужд прогрессивных нововведений и полностью разделял идеи Спартака.
– Потанцуем? – вмешалась Альберта. Ей не терпелось поскорей оказаться в его объятиях.
Они протанцевали вместе весь вечер, потом она попросила его проводить ее домой.
– Я не могу. Эмилио обидится, ведь ты пришла с ним, – возразил Спартак.
– Тогда давай встретимся завтра, – предложила Альберта.
Она была из тех современных девушек, которые не обращают внимания на условности. Спартаку нравилось, что она такая компанейская, но он не собирался ссориться из-за нее со старым другом.
Они уже завершали последний круг вальса, когда Спартак почувствовал, как кто-то сзади хлопнул его по плечу. Обернувшись, он увидел весело подмигивающего Эмилио.
После окончания танца, проводив Альберту к столу, Спартак вопросительно поглядел на друга. Наклонившись к нему, Эмилио прошептал:
– Слушай, на мой счет можешь не беспокоиться. Считай, что путь свободен. У меня с этой учителкой больше ничего нет.
– Спасибо, что предупредил, – подмигнул в ответ Спартак.
– Только не зарывайся. Она вовсе не такая бесстыдница, какой хочет казаться.
Когда Спартак проводил ее домой, была уже поздняя ночь. Альберта жила с семьей в новостройке на пересечении улиц Эмилия и Равеньяна. Ее отец был армейским капитаном в отставке, а мать – преподавательницей музыки. Она давала уроки игры на фортепьяно детям богатых и добавляла к пенсии мужа свои скромные заработки. Все это и многое другое Альберта успела поведать Спартаку, пока он вез ее домой на раме своего велосипеда.
– Странные у тебя духи, – заметил он, лишь бы что-нибудь сказать.
– Туалетная вода «Лаванда Колдинава», – с гордостью проговорила она.
– Тебе непременно нужно возвращаться домой прямо сейчас? Может, отыщем местечко, где мы могли бы побыть вместе? – спросил Спартак.
Альберта прекрасно поняла, что он имеет в виду.
– Всему свое время, – ответила она. – Может, еще когда-нибудь увидимся.
Он не стал настаивать. У подъезда дома Альберта позволила себя поцеловать.
Спартак вдохнул ее духи, показавшиеся ему слишком терпкими и пряными, и невольно вспомнил о Маддалене. От нее пахло вереском и шиповником.
– Ну, так и быть, я позволю тебе подняться в мою комнату, только, чур, не шуметь. Родители в это время уже спят.
Все вышло гораздо лучше, чем предсказывал Эмилио Гельфи. И все же Спартак не мог выбросить из головы строптивую девчонку из Котиньолы. Воспоминание о ней преследовало его, как наваждение, отравляя удовольствие от общения с другими женщинами.
Глава 7
Спартак проводил целые дни в седле велосипеда. Он объезжал графские земли вдоль и поперек, наблюдал за хозяйством. Несмотря на занятость, он ухитрялся поддерживать в образцовом порядке свою собственную маленькую ферму, ожидая к осени отличного урожая, и организовал торговлю корзинами далеко на север Тосканы, постоянно курсируя на велосипеде и на поезде от склонов Апеннин к побережью, продавая, покупая, заключая контракты, скрепленные рукопожатием, которое для него было надежнее подписи, узнавая каждый день что-то новое и даже находя иногда время для любовных утех.
В кругу земледельцев за ним закрепилась репутация новатора, опережающего свое время и потому несколько чудаковатого, но при этом исключительно честного и порядочного.
По вечерам, вернувшись с работы, он, прежде чем войта в дом, ставил велосипед в сарай-пристройку и приводил его в порядок, внимательно следя за тем, чтобы педали, цепь, втулки, оси были хорошо смазаны, покрышки целы, а рама сверкала чистотой. Потом хлопал ладонью по седлу со словами: «Спокойной ночи, Джорджия». Спартак окрестил машину этим женским именем, сам не зная почему. С самого детства у него была привычка давать имена не только животным, но и предметам.
В кухне его ждал ужин, который мать держала теплым на очаге. Торопливо поужинав, он тотчас же усаживался на скамье под навесом рядом с отцом и сестрой и принимался за плетение корзин.
Когда наступало время сна, Спартак падал в постель без сил, вымотанный до предела и довольный сознанием того, что день, как он говорил, «прожит на все сто». Так он называл те дни, когда удавалось хорошо заработать.
Его будил крик петуха. Спартак просыпался на рассвете с радостным чувством человека, предвкушающего полный событий день. В кухне уже хлопотала мать. Она снимала с огня кувшин горячего молока и переливала в глубокую тарелку, перемешивая его с настоем цикория, заменявшим кофе. А на столе Спартака поджидала горка обожаемых им с детства дымящихся лепешек.
– Никто не умеет так печь лепешки, как вы, мама, – говорил он, желая ей польстить.
Мать, уже занятая приготовлением завтрака для мужа и Миранды, младшей дочери, готовых вот-вот спуститься вниз, отвечала лишь довольным ворчанием. Ей были бесконечно дороги краткие минуты наедине с сыном, ее любимцем.
– Говорят, сюда к нам собираются провести электричество, – объявила она на следующее утро.
– Я тоже об этом слыхал. Наконец-то у нас будет свет, – обрадованно кивнул Спартак.
– Провести свет в дом будет стоить денег, – возразила мать.
– Ничего, заплатим. Теперь это наш дом, стало быть, тратить будем на себя, – рассудил он.
На основании расчетов, сделанных недавно Спартаком совместно с матерью, получилось, что они уже совсем скоро будут располагать суммой, достаточной для возврата банковской ссуды.
– Сперва заплатим долги, а уж потом будем тратить на что-то еще, – заупрямилась мать. – Не ровен час, соседи заподозрят неладное, если мы прямо сейчас проведем в дом электричество.
– Электричество теперь есть повсюду. Граф Ардуино провел его даже в конюшни и в курятник. А о деньгах, мама, не беспокойтесь.
– Вот иногда гляжу я на тебя, и мне даже страшно делается. Тебя сам черт не остановит. Чего ты добиваешься? – спросила она.
– Ничего такого особенного я не добиваюсь. Просто делаю свое дело, как я его понимаю. Мне нравится работать. Мне нравится учиться. Как только смогу, поступлю в университет.
– Боже милостивый! Что это тебе в голову взбрело? Мало тебе твоего диплома?
– Хочу получить высшее образование по агрономии. Стать доктором [13]13
В Италии доктором называют любого человека с университетским образованием.
[Закрыть].
– В университете учатся дети господ, – стояла на своем мать.
– Вот именно. А я разве не сын одной важной госпожи? – лукаво прищурился Спартак. – Для меня, матушка, знатнее вас никого нет.
Она наградила его ласковым подзатыльником и вновь занялась завтраком.
Выйдя во двор, Спартак сунул под куртку на грудь газетный лист, чтобы защитить себя от пробирающей до костей утренней стужи. Затем вывел из сарая велосипед, сел на него и отправился в путь, быстро крутя педали, чтобы согреться.
Не проехав и километра, он заметил телегу, которая медленно двигалась по дороге ему навстречу. Спартак замедлил ход и поднял руку в знак приветствия. Повозка тоже пошла тише, крестьянин, правивший ею, окликнул Спартака по имени.
– Прах меня побери! – воскликнул Спартак. – Да это же Тоньино!
Повозка остановилась, и Антонио Мизерокки спрыгнул на землю.
– А я как раз собирался тебя искать, – сказал он Спартаку.
– Что случилось?
– С отцом поссорился. Пришлось собрать все свои пожитки и убираться восвояси. Ты же говорил, что у тебя есть для меня работа. Вот мы с женой и приехали сюда, – объяснил Тоньино.
– С Маддаленой? Она тоже здесь? – невольно вырвалось у Спартака.
Он смутился, понимая, что выдал себя, и огляделся по сторонам, надеясь и в то же время опасаясь увидеть ее вновь. Но Маддалены нигде не было видно.
Тоньино с озабоченным видом почесал лоб.
– Разве ты знаком с моей Леной? – удивленно спросил он.
– Ты зовешь ее Леной? Вроде бы ты говорил, что она Маддалена. Сам же мне о ней рассказывал, ты что, забыл? – Спартак призвал на помощь все свое хладнокровие, чтобы его вранье больше походило на правду.
– Что-то не припоминаю. Но раз ты сам так говоришь, значит, так оно и есть, – не вполне уверенно ответил Тоньино. – Да, ее зовут Леной. Она спит в повозке. – Он еще раз переспросил, чтобы удостовериться: – Так ты с ней знаком или нет?
Спартак увидел, что его друг в явном замешательстве.
– Как это нет? Да я со всем белым светом знаком, – отшутился он, силясь улыбнуться.
– Вечно у тебя одни шутки на уме, – в свою очередь усмехнулся Антонио, отбрасывая в сторону все свои сомнения. – Ну, так что же? Можешь ты мне помочь или нет?
– Поехали со мной, – решительным жестом пригласил его Спартак. – Я отвезу тебя в усадьбу графа.
Глава 8
Лена была разбужена приглушенным разговором. Она увидела яркое небо, ощутила на щеках теплые лучи утреннего солнца и различила склонившиеся над ней женские лица.
– А жена-то какая красавица! Просто куколка, – сказала одна крестьянка.
– Глянь-ка, у нее очки. Прямо в них и спит, – засмеялась какая-то девочка.
Несколько мгновений Лена мучительно освобождалась от сна, стараясь сообразить, снится ей все это или нет. Она припомнила бегство из дома Мизерокки прошлой ночью, покачивание и скрип телеги, ссору с мужем из-за ее нежелания ехать в Луго. А где они сейчас?
Лена села и почувствовала, как мучительно ноет спина от долгого лежания на голых досках.
– А где Тоньино? – спросила она у незнакомых крестьянок, обступивших телегу.
– Ваш муж пошел на работу, – ответила самая старшая из женщин.
Лена вылезла из повозки, стараясь на ходу расправить смятое платье и заплести растрепавшуюся длинную косу.
– А как же я? – проговорила она растерянно. – Что мне делать? Я даже не знаю, где я.
Они находились во дворе большой крестьянской усадьбы, со всех сторон окруженном крытой двухэтажной галереей. Слева виднелись низенькие строения, видимо, свинарник и курятник, а в глубине – большой хлев, из которого доносились успокаивающе знакомые запахи сена и навоза, смешанные с теплым духом парного молока. Двое рабочих ставили в кузов громадные, наглухо закрытые оцинкованные бидоны с молоком. Мальчишка-конюх выпряг лошадь из оглобель и отвел ее к поилке. Куры и индюшки рылись в пыльной земле. Несколько детей играли и возились, скатываясь с вершины стога, как с ледяной горки.
– Пойдемте, я покажу ваш дом, – сказала одна из девочек, взяв ее за руку. – Помощник управляющего сказал, что вы и ваш муж будете жить здесь.
Лена покорно последовала за ней под крытую галерею, выложенную черепицей в форме рыбьей чешуи. Одна из женщин шла за ними с багажом, который Лена сняла с повозки.
– Меня зовут Антавлева, – продолжала девочка, гордясь взятой на себя ролью хозяйки дома. Ее светленькие жидкие волосы, туго заплетенные в два крысиных хвостика, были перевязаны розовыми шелковыми бантиками.
– Ан-та-влева? На диалекте это означает: «Я тебя не ждала». Почему тебя так назвали? – удивилась Лена.
– Потому что я родилась последней, а всего у нас в семье девять детей. Мама и вправду меня не хотела. Зато теперь она говорит, что я вышла даже лучше, чем все остальные, и что она меня любит больше всех, – весело щебетала девочка.
– А меня зовут Леной, – сказала Лена, пока малышка распахивала немного покривившуюся створку двери, покрашенной в серый цвет.
– Вы ее не слушайте, – вмешалась шедшая сзади крестьянка. – У нее язык как помело, да вот в башку не намело.
Лена осмотрелась вокруг. Она стояла в пустой комнате с голыми голубоватыми стенами и почерневшими от дыма потолочными балками. С центральной балки свисала какая-то странная и смешная стеклянная плошка, прикрученная куском проволоки.
– Это электрический свет, – сказала Антавлева. – Он идет вот по этим проводам, – объяснила она, указывая на тоненькие переплетенные проволочки, взбиравшиеся вверх по стене и крепившиеся к белым фарфоровым катушечкам. – Смотрите, сейчас я вам покажу, как он работает, – добавила девочка, поворачивая выключатель, прикрепленный к косяку двери.
В самом центре удивительной плошки, не испускавшей ни дыма, ни запаха керосина, вспыхнул свет.
– Я уже видела электрический свет, – торопливо проговорила Лена, чтобы не ударить в грязь лицом, – просто не знала, что у крестьян он тоже бывает.
В центре комнаты стоял квадратный стол темного дерева. Женщина, сопровождавшая их, положила на него узел со скарбом Лены.
– Меня зовут Сантиной, – представилась она. – Я тут родилась, на графском подворье. Живу по соседству, моя дверь рядом с вашей. Приходите ко мне в полдень, пообедаем вместе, вот тогда и поговорим. – Потом, словно спохватившись, женщина добавила: – Помощник управляющего очень просил позаботиться о вас.
Когда женщина ушла, маленькая Антавлева продолжила свои объяснения:
– Сантина – это жена Санте, заведующего молочной фермой. – Девочка ехидно засмеялась. – Сама бы она ни за что ни о ком не побеспокоилась, если бы помощник управляющего не велел.
– А кто он, этот помощник управляющего?
– Разве вы его не знаете? Это синьор Спартак. Знаете, что он говорит? Что в Америке есть машины, которые доят коров. Быть того не может, но раз он так говорит, значит, так и есть, – зачастила малышка.
– Погоди-ка минутку. – Лена придвинула плетеный стул и села, обхватив лицо руками. Ей нужно было собраться с мыслями.
Значит, помощником управляющего был Спартак Рангони, судя по всему, личность весьма уважаемая на графском подворье. Возможно, он ее видел, пока она спала на возу. Интересно, заметил ли он ее очки? Рассказал ли мужу о том, что между ними было? Здравый смысл подсказывал ей, что Спартак об этом, конечно же, умолчал. И все же он попросил соседку позаботиться о ней.
– Вам плохо? – спросила девочка, садясь за стол напротив нее.
– Я немножко растерялась. Даже не знаю, когда вернется мой муж. И у меня тут ничего нет, чтобы сготовить обед. Ни кастрюль, ни тарелок, хоть шаром покати. – Лена покачала головой.
– Ваши вещи скоро прибудут. Помощник управляющего так сказал.
– Опять помощник управляющего! Куда ни повернись, всюду помощник управляющего! Он кто, господь всемогущий? – с досадой поморщилась Лена.
– У нас на землю пыль не ляжет, пока синьор Спартак не скажет, – с шутливой важностью провозгласила девочка, хотя ей было немного досадно, потому что Лена вроде бы совсем ее не слушала, а ей хотелось еще много чего рассказать. – Вот тут вода, видите?
Возле большого камина, потухшего и ничем не украшенного, помещалась раковина с насосом. Антавлева нажала на длинную фигурную ручку, изогнутую змейкой, и из трубы забила струя прозрачной воды.
– Вода в доме! – ахнула Лена. Ей вспомнился рассказ Спартака о господских домах, где вода бежала по трубам и сверх того еще имелся большой белый горшок, чтобы справлять нужду. – Неужели и уборная есть?
– Боже сохрани! Только этого нам не хватало, – затараторила Антавлева. – Уборная у нас во дворе. Помощник управляющего говорит, что скоро построит две новые, по обеим сторонам от ворот. Эти новые – они называются «турецкими», – так вот, там есть цепочка такая, и стоит за нее потянуть, как вода спускается и все смывает. Это он так говорит, – добавила она с сомнением.
– Но ты в это не веришь, – поддразнила ее Лена.
– Иногда верю, а иногда и нет. По-всякому бывает.
– И от чего же это зависит?
– Не от чего, а от кого. От синьора Серджо Капорали. Он тут управляющий. И еще он мой папа. Он служит у графа Ардуино Сфорцы, а граф тут хозяин. Вы его когда-нибудь видели?
– Несколько раз. У него вилла рядом с моей деревней. Но он давно уже не был в Котиньоле.
– Ой, сколько мы всего можем друг другу рассказать! – в восторге взвизгнула девочка. – Но сначала вам нужно посмотреть комнату наверху. Лестница вон там, видите? Не надо выходить наружу, чтобы подняться в спальню. Очень удобно, особенно зимой, а то можно простудиться или поскользнуться, если ступени обледенеют. Это образцовое хозяйство, – уточнила она с гордостью.
– А ты, как я погляжу, образцовая малышка, – улыбнулась Лена.
От дружеской болтовни с девочкой у нее стало чуточку легче на сердце.
– У меня был плеврит, – с важным видом объяснила Антавлева. – Меня лечили в больнице в Болонье и сказали, что я не должна утомляться, а не то будет ре-ци-див, а это опасно, потому что может перейти в чахотку. У нас тут, если кто из крестьян заболеет чахоткой, его отправляют в горный санаторий на Апеннины. Такие больше не работают, а бывает, что и не возвращаются. Я не хочу заболеть чахоткой. Прошлым летом меня отправили на море. Вы видели море?
– Только мельком. Однажды я поехала в Равенну, чтобы купить очки.
Девочка понимающе кивнула, а потом продолжила свою речь, перейдя на шепот:
– А вы знаете, говорят, у Сантины шашни с синьором Спартаком!
– Антавлева! Как тебе не стыдно повторять грязные сплетни! – воскликнула Лена, глядя на нее с упреком.
– Ничего вам больше не скажу, – обиделась девочка и, надувшись, направилась к дверям.
– Антавлева! – В голосе Лены слышался отчаянный призыв, чуть ли не мольба о помощи. Ей было страшно остаться одной в этом чужом и пустом доме, наедине со своими невеселыми мыслями.
Девочка была уже на пороге. Услышав оклик, она обернулась.
– Приходи меня навестить, – попросила Лена.
Антавлева улыбнулась в ответ.
– Я завтра приду. Мой папа говорит, что помощник управляющего большой охотник до молодых и красивых женщин. Говорит, что он ни одной не пропускает и что они сами к нему липнут.
Лена осталась одна посреди кухни. «Эта маленькая чертовка многое знает», – подумала она. Растерянная, выбитая из колеи, Лена сама себе показалась одинокой и никчемной. Она с тоской вспомнила о своей покинутой деревне, о родном доме, о семье. Верно, они обращались с ней сурово, если не сказать жестоко, но все же это был ее мир – понятный и предсказуемый.
Снова и снова она возвращалась мыслями к своей матери, которая чуть ли не силой вырвала у нее обещание выйти замуж за Антонио. Только теперь Лена начала понимать, что навязанный ей супруг был далеко не худшим из возможных претендентов. Что же касается ее самой, наверное, прав дон Паландрана, священник из Котиньолы: она совершила тяжкий грех, заставляя мужа воздерживаться от исполнения супружеских обязанностей. Но, может быть, теперь и впрямь начнется для нее новая жизнь? Еще несколько часов назад, во время переезда в Луго, она боялась, вновь увидев Спартака, упасть к нему в объятия. После только что услышанного Лена поняла, что ничего подобного не случится.
И не только из-за того, что она о нем узнала. Отныне она будет счастливо почивать в супружеской постели вместе со своим Тоньино.
Глава 9
Спартак не посмел даже заглянуть в повозку, где спала Маддалена, хотя нестерпимое желание ее увидеть жгло его изнутри. Она принадлежала его другу, и он не имел никакого права разрушать их союз.
Маддалена Бальдини стала для него чем-то вроде хронической болезни, мучившей его, не переставая, с самой первой встречи. Потом острый период миновал, но окончательное выздоровление так и не наступило. Всякий раз, сближаясь с женщиной, Спартак вспоминал о ней.
Ему частенько встречались девушки, готовые на все, и он пользовался этим иногда, но это были романы без любви.
Проводив Антонио Мизерокки на подворье графской усадьбы, Спартак был озабочен только одним: как бы поскорее скрыться, пока Маддалена не проснулась. Он не смог бы взглянуть ей в глаза и потому ограничился тем, что поручил ее заботам Сантины и маленькой Антавлевы, которая на правах выздоравливающей не ходила в школу. Она была славной девчушкой: как раз подходящая компания для Лены.
Что до Тоньино, то его Спартак принял с распростертыми объятиями, как подарок свыше. Работы в усадьбе становилось все больше, к тому же назрела потребность расширить собственное дело.
Ему уже стало тесно на ферме у графа Ардуино Сфорцы ди Монтефорте. Появились новые возможности. Спартака привлекала торговля химическими удобрениями и ядохимикатами: они пользовались огромным спросом на рынке и сулили большую выгоду. Ну а теперь можно будет перепоручить Тоньино выращивание овощей, он самый подходящий для этого человек. Сам же Спартак благодаря помощи друга высвободит больше времени для занятия торговлей. Он пока не мог себе позволить отказаться от должности помощника управляющего, но твердо знал, что рано или поздно такой момент настанет.
Для себя он решил, что никогда больше носа не покажет на подворье. По крайней мере днем, когда есть риск неожиданно столкнуться с Маддаленой.
Теперь необходимо было представить друга управляющему Серджо Капорали и поручиться за него. Управляющий был у себя в конторе и занимался изучением образцов семенного зерна, которые Спартак привез из Болоньи.
Образцы, расфасованные по маленьким бумажным пакетикам, были разложены на столе. Управляющий высыпал зерно горкой на ладонь и рассматривал, сравнивая друг с другом разные сорта.
– Подите-ка сюда, – позвал он Спартака, остановившегося на пороге.
Антонио тоже вошел за ним следом. Они сняли шапки и повесили их на вешалку возле двери.
Тоньино робко и испуганно огляделся вокруг. Он даже представить себе не мог, что кабинет управляющего окажется обставленным с такой роскошью: письменный стол, телефон, электрическая лампа под абажуром, ящики с картотекой, полки, уставленные папками с документами. На стене, среди цветных гравюр с изображением графских земледельческих угодий и фотографий племенных быков-призеров, висел портрет короля Виктора-Иммануила III, а под ним – резное деревянное распятие.
Серджо, казалось, не обратил внимания на присутствие постороннего.
– Вот, изучаю образцы, – сказал он, протягивая раскрытую ладонь Спартаку. – Вот это зерно кажется мне лучшим. Что вы на это скажете?
– Это суперэлита. Но оно уже чуток запарено, видите? – объяснил Спартак, указывая на легкий налет на семенах. – Вот это зерно идет первым сортом и по качеству мне кажется лучшим, хотя оно и мельче. Да и просят за него меньше, чем за суперэлиту.
– Возможно, вы и правы. Закажем первосортное. Остальные я уже просмотрел, по-моему, не стоит тратить на них время, – решил управляющий. – А это кто такой? – спросил Серджо, заметив наконец незнакомого крестьянина, застывшего на пороге.
– Это мой друг из Котиньолы. У него там земля, но он поссорился с родителями и перебрался с женой сюда. Я разместил их в комнатах рядом с Санте. Если, конечно, вы согласитесь его нанять. Я лично за него ручаюсь, – объяснил Спартак.
– Ну, раз вы лично за него ручаетесь, я, конечно, возражать не стану, – согласился Серджо, с сомнением вглядываясь в изуродованное раной лицо с блестящим, уставленным в одну точку стеклянным глазом. – А насчет оплаты он уже знает?
– Знает. И работать он умеет. Я поручу ему выращивание овощей. Овощи – его стихия.
– Ну что ж, добро пожаловать, – управляющий решительно протянул руку Тоньино. – Как вас зовут?
– Антонио Мизерокки. Попросту Тоньино, – робко ответил тот.
– Война? – спросил Серджо, указывая на его лицо.
– Верно, – кивнул Тоньино.
Зазвонил телефон, и управляющий поднял трубку в ту самую минуту, когда друзья собрались прощаться.
Услышав, кто говорит, Серджо начал отвечать почтительным тоном, кратко, почти односложно, кланяясь невидимому собеседнику. Одновременно он сделал знак Спартаку задержаться.
– Граф вернулся, – объявил управляющий, повесив трубку. – Он направляется на виллу в Котиньолу, но сначала остановится здесь, в усадьбе. Он пообедает с нами. Нужно немедленно предупредить мою жену.
Жилье управляющего и контора располагались в одном переоборудованном на современный лад старом доме, отстоявшем на полкилометра от хозяйственных построек. В прошлом веке здесь жили хозяева. Когда граф Сфорца унаследовал имение и другие земли по соседству, его жена сочла это жилье неподходящим, предпочитая ему виллу в Котиньоле.
– Вы пообедаете у меня, – сказал управляющий, – Таким образом граф сможет с вами познакомиться. – Он вдруг помрачнел, представив себе, сколько упреков придется выслушать ему от жены, когда она узнает о неожиданном визите сиятельных гостей, для которых придется приготовить роскошный обед и обеспечить достойный прием. – Окажите мне любезность, Спартак. Пошлите за Сантиной, пусть придет помочь на кухне.
– Тоньино об этом позаботится, если не возражаете, – ответил Спартак, обернувшись в дверях. Он твердо решил для себя, что никогда больше не переступит порога хозяйской усадьбы. – Мне надо заехать к ветеринару. Прибыла вакцина для скота.
– Спасибо, Спартак, – поблагодарил Тоньино, когда они остались одни. – Спасибо за все. Ты даже нашел предлог, чтобы послать меня проведать мою Лену, посмотреть, как она там.
Спартак ничего не ответил. Он оседлал свой велосипед и направился в город.
Вернулся он уже к полудню. Перед домом управляющего стояла черная «Изотта-Фраскини» с панелями орехового дерева, из столовой, сквозь распахнутые окна, доносился оживленный разговор. Прислонив велосипед к дощатому забору, Спартак заметил шофера в ливрее. Тот сидел на каменной скамье перед изображением Мадонны в гроте, выложенном из обломков скальных пород. Рядом с ним сидела маленькая Антавлева. Оба уплетали хлеб с шоколадом. Заметив Спартака, девочка побежала ему навстречу.
– Господин граф прибыл! – закричала она.
– Знаю. Я потому и приехал, – ответил Спартак, ласково потрепав ее по щеке.
– И с ним госпожа графиня. И не та, что была прежде, не старая. Совсем-совсем молоденькая и такая красавица! – захлебываясь, доложила Антавлева. – Но она не добрая. Даже поздороваться со мной не захотела, – уточнила девочка, понижая голос, чтобы шофер не услышал. – Лена гораздо лучше ее, а по мне, так и красивее тоже, хотя и носит очки, – добавила она.
В эту минуту за спиной у них раздался голос:
– Так вы и есть знаменитый помощник управляющего!
Спартак обернулся и снял шляпу. Перед ним стояла молодая женщина в серых фланелевых брюках и твидовом жакете, под которым виднелась белая блузка, фасоном напоминавшая мужскую рубашку. Да, она и в самом деле была необыкновенно хороша собой: безупречно правильные черты лица, громадные голубые глаза, светлые волосы, стянутые мягким узлом на затылке. На полных и сочных, как вишни, губах играла самоуверенная улыбка. На мгновение Спартак лишился дара речи.
– К вашим услугам, – вымолвил он наконец, кланяясь и прижимая шляпу к груди.
– Граф рассказывает о вас чудеса. Конечно, со слов управляющего. Не знаю, стоит ли всему этому верить или нет, – с улыбкой произнесла она, подходя поближе.
Спартак заметил брошь, сверкавшую на отвороте ее твидового жакета: белая роза с лепестками из мелких жемчужин на изумрудно-зеленом стебле с такими же листиками.
Графиня перехватила его взгляд.
– Вам нравится моя брошка, господин помощник управляющего? – кокетливо спросила она.
Как он мог растолковать этой дамочке, что ее брошка напоминает ему белую дамасскую розу, которую он подарил Лене, встретив ее на берегу Сенио?
– По правде говоря, не знаю, – проговорил он торопливо. – Я в дамских безделушках не разбираюсь.
– А жаль, – томно протянула графиня. – Вы проявили бы отличный вкус, если бы сказали, что она вам понравилась. Эта брошка – маленький шедевр Тиффани. Граф подарил мне ее во время нашего свадебного путешествия в Нью-Йорк.
Женщина говорила таким тоном, словно помощник управляющего, равно как и брошка, и ее муж да и весь белый свет составляли часть некой шутки, понятной только ей одной.
– Должен вас разочаровать, но здесь у нас в деревне имя Тиффани звучит как марка какого-нибудь трактора, – возразил Спартак, наградив ее насмешливой улыбкой.
– О, вижу, вы меня не разочаруете. Как раз наоборот, – игриво намекнула она. – Сейчас нас ждут к обеду, но потом я бы хотела, чтобы вы мне показали конюшни. Граф намерен задержаться в деревне. Что касается меня, придется мне коротать дни за верховыми прогулками. Вы ездите верхом, господин помощник управляющего?
Спартак сделал вид, что поддерживает ее игру.
– Когда выпадает случай, стараюсь не ударить в грязь лицом, – ответил он.
– Именно в этом мне бы и хотелось убедиться, – кивнула графиня.
Повернувшись на каблуках, она прошла вперед к дому. Спартак последовал за ней. Антавлева, не упустившая ни слова из их разговора, догнала его и дернула за полу куртки.
– Все, как я говорила, – прошептала девочка.
Спартак улыбнулся и подмигнул ей в ответ.
