Текст книги "Сибирский рассказ. Выпуск V"

Автор книги: Еремей Айпин

Соавторы: Софрон Данилов,Владимир Митыпов,Николай Тюкпиеков,Алитет Немтушкин,Барадий Мунгонов,Николай Габышев,Дибаш Каинчин,Митхас Туран,Кюгей,Сергей Цырендоржиев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

«Хитер старый», – усмехнулся Галдан, становясь на тропу.

Они долго шли, огибая деревья, цепляясь ичигами за колючую, жесткую чепуру. Галдан взмок, пот ручьем катился по лицу, шее, во рту сделалось сухо и вязко. «Лишь бы не отстать, – шептал Галдан. – Лишь бы… Не дай-то бог признаться, что уже невмоготу идти. Стыдно перед отцом!..»

Галдан не знал, сколько времени они уже идут, но в какой-то момент почувствовал, что стало легче идти и дыхание сделалось ровнее. И он приободрился: «Вот так-то!.. Нет уж, я еще могу…»

Неяркое, словно бы чуть подостывшее солнце заметно сдвинулось к югу, когда они остановились, скинули рюкзаки и разожгли на отшибе от деревьев костер.

Отец улыбался, поглядывая на Галдана, и по всему чувствовалось, что он был доволен сыном. Он, конечно же, знал, что туго пришлось нынче Галдану с непривычки, но тот не сломался, выдержал все тяготы пути. И это было приятно.

Стояла тишина, чуткая, настороженная, какая бывает только, когда зима встречается с осенью, а деревья уже освободились от листьев и теперь слегка вздрагивают от предчувствия надвигающихся холодов.

Галдан был благодарен отцу за то, что тот взял его с собою в тайгу. «Он, наверное, хочет поучить меня кое-чему, – подумал он. – Считает, поди, что я уж все позабыл и в тайге не сделаю самостоятельно и шагу. Что ж, может, он и прав. Интересно все-таки… Вот и у меня есть дети, и я тоже до глубокой старости все буду считать их маленькими и при случае поучать?.. Наверное, так и будет».

Галдан хотел поделиться с отцом своими раздумьями, но в это время Егор, а он находился чуть в стороне от костра и, нагнувшись, что-то разглядывал на земле, крикнул:

– Бабай, идите-ка сюда!..

Отца в поселке все зовут «бабаем», и это знак уважения к старому человеку, признательность ему за все то, что и теперь еще делает для людей.

А когда отец и Галдан приблизились к Егору, тот сказал:

– Видите на снегу след человека?

– Да, вижу, – с беспокойством в голосе произнес отец. – И не один, двое их было, они спустились с горы и пошли дальше по нашей тропе.

Галдан пригляделся: один след был широкий, уверенный, видно, что шел молодой, а второй – семенящий какой-то, словно бы спотыкающийся, то был человек постарше…

Недавно выпал снег, но он скоро растаял, и все следы на земле отпечатались четко.

– Мне кажется, эти люди прошли здесь совсем недавно, а может, и утром, – сказал Егор. – Но почему они держат путь на наше зимовье? А ведь там продукты, заготовленные на зиму, сушеное мясо, консервы, сахар, мука…

Они наскоро перекусили, засыпали горящие головешки землею и снова встали на тропу. Идти Галдану теперь было много легче, чем прежде, одно только беспокоило, что шли они нынче по чужому следу.

III

Уже смеркалось, когда они подошли к зимовью. Егор первым делом проверил, все ли на месте. И остался доволен:

– А то двое-то только посидели в зимовье, передохнули и двинули дальше.

– А чего ты хотел? – усмехнулся отец. – Это ж охотники, настоящие таежные люди, они чужого не тронут.

Егор кивнул, взял ведерко, сбегал куда-то, должно быть к ручью, который протекал поблизости, принес воды, а потом растопил печку. Отец предложил ему отдохнуть, но Егор, видать, не умеет сидеть без дела, вот он уже опять вышел из зимовья, начал рубить сухостой.

Галдан вспомнил: братишка говорил про Егора, что он толковый мужик, мастер на все руки, дом свой отделал куда с добром: и ставни у него резные, с украшениями, и ворота расписаны – глаз не оторвешь.

Приехал он из соседней области, но очень скоро обжился на новом месте и теперь всем говорит, что здешний, с малых лет на этой земле. У него широкие скулы и узкие, со всегда усмешливым прищуром, глаза, и не скажешь сразу, что он русский.

Пашка мало похож на своего приятеля: легкий, подвижный, и нет в нем той основательности, которая заметна в каждом движении Егора. Приехал он сюда из Москвы с первопроходцами БАМа, тут и остался, когда железная дорога была построена. Закончил курсы шоферов и трактористов, женился, построил себе дом, приобрел меховую шубу, унты, выделанные из оленьей шкуры, и живет себе… И в Москву не собирается уезжать, потому как чувствует себя коренным сибиряком. Впрочем, это, наверное, не совсем так, по натуре он мягок и ружье-то в руках не умеет держать. Но это не мешает ему бродить с охотниками по тайге, слушать их побывальщины и помогать им чем только может.

– Завтра с утра надо пройти по своему участку, – сказал отец. – Посмотреть, есть ли соболь да белка. Но ни в коем случае нельзя стрелять. Вот как ударят морозы, да пройдет еще неделя после того, тогда и начнем охоту.

Он посмотрел на парной так, словно бы ожидал, что они начнут с ним спорить. Но никто и слова не сказал против, и Галдан понял, что отец теперь думает о тех, что прошли незадолго до них по тропе. Он, кажется, боится, что она начнут охоту раньше времени.

Но вот он обернулся к Галдану, спросил:

– Как нынче в Кижингинской долине, слыхать, опять появились волки?..

– Да… За день до моего отъезда зарезали двух баранов и ямануху.

– Что творится! И это в наше-то время, когда на полях и в степи работают трактора и машины. Хитер зверь и ничего не боится. Да и охотиться на волков у нас нынче мало кто умеет.

– В Умхайте, на твоей родине, теперь работает охотинспектором новый человек. Ты его должен знать.

– Кто же это?..

– Цыдыпхэн.

– А-а, конечно, знаю. Значит, вернулся в родные края? Это хорошо. Так что, я думаю, односельчане сумеют управиться с волками.

– Цыдыпхэн передавал тебе привет. А еще он просил узнать, не сможешь ли ты приехать и помочь…

– Можно было бы. Но только через месяц, когда выйдет срок моего договора с охотконторой. – Отец помолчал, сказал негромко: – В прошлом году близ Умхайте, в степи, я добыл пять волков. Но один ушел, матерый зверь. Он, поди, теперь стал вожаком.

– Что? Что?.. – спросил Пашка.

Галдан думал, что он задремал, а оказывается, тот внимательно слушал, о чем они говорили.

– Да нет, так… – уклончиво сказал отец.

Они поужинали, разобрали постель, но спать еще долго не ложились.

– Бабай, отчего вы никогда не рассказываете, как воевали? – спросил Пашка. – Интересно бы послушать. Кстати, вы где воевали?

– В сорок первом под Москвой…

– Что вы говорите! Там погиб мой дед.

– Да, много людей там сложило голову. Я и сам не пойму, как остался жив. – Отец помедлил, затем продолжил: – Под Москву нас привезли в середине октября прямо из Сибири. Велели занять позиции на передовой. Не успели мы вырыть окопы, как на нас пошли фашистские танки. Бой был страшный, многих ребят мы недосчитались. В на следующий день были бои. И еще через день… У нас не хватало боеприпасов, гранат и тех не было. Так что против танков мы применяли бутылки с зажигательной смесью. А потом придумали… Разложим возле окопов сухой валежник, набросаем сверху соломы и ждем, когда пойдут танки… А когда они приблизятся к нам вплотную, мы поджигаем тот валежник. Так и отбивались от танков. Немцы долго не могли понять, что это за новое оружие у нас появилось. И, правду сказать, побаивались нас. Так-то!.. А командарм был доволен нами, молодцы, говорил, сибиряки, хорошо воюете, с умом.

– А что же дальше? – нетерпеливо спросил Пашка, когда отец замолчал.

– Дальше-то?.. Когда разбили под Москвой немцев, очутился я под Ленинградом. Там закончил школу снайперов.

– Наверно, много фашистов уничтожили?

– Может, и так… Но были и лучше меня. Помню одного снайпера из хамниганского рода. Наверняка здешний. Вот воевал мужик! Я был знаком с ним накоротке. Но теперь, к сожалению, не помню, как его звали. И вряд ли при встрече с ним узнал бы его.

Старик вздохнул, накинул на плечи шубу, вышел из зимовья. Но парни словно бы не заметили этого, все так же сидели, сосредоточенно глядя перед собою. Галдан посмотрел на них и понял, что сейчас они думают о тех далеких годах… Сам он тоже размышляет о давнем, и горько на душе делается, и трудно. Много чего пришлось пережить ему! И голодал-то он в то военное лихолетье, и страдал от душевной боли, когда видел, как возвращались искалеченные на войне люди, а потом, пожив недолго, умирали. А разве же забудешь, как падали в обморок женщины и в беспамятстве рвали на голове волосы, когда получали похоронки на мужей!..

Зашел отец, поежился:

– Звезды яркие-яркие и луна чистая, белая. Знать, к сильному морозу.

Его, кажется, не услышали, но он не обиделся, посмотрел на Галдана и опять подумал о том, мучавшем его уже многие годы: помнит ли сын все то, что случилось с ними в сорок пятом? А если помнит, то простил ли?

Старик не однажды намеревался спросить об этом, да все не осмеливался.

А Галдан не забыл, нет, он ничего не забыл. Случилось это осенью сорок пятого года. Война уже закончилась, но отца все не отпускали и он служил в Ленинграде. Вот оттуда-то и пришла телеграмма: дескать, ждите, скоро буду…

Надо ли говорить, как хорошо было на душе у маленького Галдана! Задолго до приезда отца он выстирал свою одежонку и теперь ходил чистенький и все рассказывал дружкам-приятелям про отца: какой он у него хороший, да сколько фашистов уничтожил из своей боевой винтовки…

И вот наступил день, когда тетка позвала соседа, чтобы зарезал по такому случаю барана. С утра во дворе собралось много народу и все были оживленны и говорили о войне, вспоминали, каким славным парнем был до войны отец Галдана. Но только к вечеру во двор забежали мальчишки и, запыхавшись, сообщили, что за деревней на проселочной дороге они заметили облачко пыли. Значит, едет!..

Ноги сделались непослушными, вялыми какими-то, когда Галдан увидел смуглолицего человека в гимнастерке, а подле него молодую женщину с большими синими глазами. Он не сразу узнал отца, а когда узнал, не нашел в себе сил подойти к нему, так и стоял и смотрел, как они зашли в дом. И уж потом поплелся следом за ними.

– Знакомьтесь, это моя жена, – сказал отец.

Галдан к тому времени уже пришел в себя, у него радостно светились глаза и он не сразу понял, о чем сказал отец, и очень удивился, когда увидел на лицах присутствующих растерянность и смущение, а потом услышал недовольный голос тетки:

– Приезжие, по нашему старому обычаю, никогда раньше хозяев не говорят о своих новостях.

Он внимательно посмотрел на отца, а потом на ту женщину, и обидно сделалось ему, и горько, и он хотел убежать, но отец взял его за руку и притянул к себе.

Рано утром отец и молодая женщина пошли на речку купаться. А потом они долго лежали на песке и загорали, а деревенские мальчишки с усмешкой говорили Галдану:

– Чего это они, а?.. Совсем уже стыд потеряли.

В полдень, когда тетка убирала со стола, отец сказал ей едва ли не с досадою в голосе:

– Если бы не она, я б, наверно, не выжил… А вы так принимаете ее… Нехорошо!

– А что я?.. – ответила тетка. – Да я не против, живите как знаете. Только вот ребенка жалко. Он никак не привыкнет, что отец вернулся не один, и переживает. Ты бы хоть поговорил с ним, может, он и оттает.

Но отец так и не поговорил с Галданом. А через неделю он оседлал председателева коня и поехал в райцентр, в военкомат. Вечером того же дня этот конь проскакал по деревенской улице и был он без седока, а седло сползло набок. Галдан увидел, забежал в избу и через минуту-другую они с той женщиной торопливо обогнули скотный двор, вышли за околицу деревни и тут увидели отца – он лежал на земле, весь в крови, и, кажется, был пьян…

Впрочем, после этого случая Галдан ни разу не видел отца не то чтобы пьяным, а даже слегка выпившим. А скоро он и та женщина уехали в Ленинград, отец прослужил там еще год и вернулся домой уже один.

Галдан никогда не говорил с отцом о той женщине. И неудобно было, и совестно, понимал, что из-за него отец так и остался в бобылях. Нет, он не обижался на отца, и зря тот переживал и думал, что виноват перед сыном. Не было никакой вины, он сам придумал ее.

– Пашкин дед погиб на войне, – негромко сказал Егор. – И мой тоже… Не вернулись с войны и братья отца, молоденькие, еще не успели жениться. А теперь я один ношу их фамилию.

– Страшное это дело, война, – сказал старик, положа руку на плечо Пашке.

Они так и не заснули до самого утра, говорили обо всем, что волновало их, тревожило.

IV

А на рассвете Егор с Пашкою ушли искать следы зверя. Быть может, им повезет и они добудут сохатого или изюбра. Если же не сумеют отыскать звериные следы в буреломах и чащобах, то спустятся к Нижней Ангаре, куда зверь приходит на водопой.

Спустя немного вышли из зимовья и отец с Галданом, чтоб посмотреть, есть ли нынче соболь да белка, а заодно и запастись дровами.

Они пришли в зимовье в полдень. Егорки с Пашкой еще не было. Не появились они и к тому времени, когда начало темнеть. И отец забеспокоился:

– Куда парни подевались? Я же просил их вернуться до заката солнца.

– Не волнуйся, все будет хорошо.

– Дай-то бог!.. Только бы они не перешли на ту сторону Нижней Ангары, там заповедник… Представляешь, какой поднимется шум, если Егор с Пашкой подстрелят зверя на территории заповедника?.. Но да неужто у них ума не хватит сообразить, что можно делать, а чего нельзя?.. Во всяком случае, Егор-то должен знать, что там, на территории заповедника, никакая лицензия не поможет.

Старик вышел из зимовья, долго стоял и слушал… Но было тихо, и тогда он решил развести костер, подумав, что если парни заблудились, то, увидев огонь, пойдут на него.

Он так и сделал. Появился Галдан, и старик сказал все с тем же беспокойством в голосе:

– А если парни наткнутся на медведя? Нынче орехов да ягод было мало, он не нагулял жир и оттого не ложится в берлогу. И бродит по тайге злой, страсть…

На рассвете отец с Галданом отыскали на снегу следы Егора и Пашки и пошли по ним. Ближе к полудню спустились к Нижней Ангаре, а потом перешли на ту сторону. Здесь решили передохнуть, но только прислонили ружья к сухостойному дереву, как раз за разом прогремели три выстрела. Тревожное эхо пронеслось над тайгою, и не успело оно затихнуть, как старик с сыном уже снова, то и дело запинаясь о пни и гнилые лежаки, шли в ту сторону, откуда стреляли.

– Парни, кажется, заблудились и теперь подают нам сигналы, – сказал старик, но сказал не очень-то уверенно, знал, когда стараются привлечь к себе внимание, обычно стреляют с большими паузами между выстрелами, а тут все было как раз наоборот.

Но вот над тайгою, в той стороне, куда они шли, поднялся синеватый шлейф дыма.

– Это наверняка наши ребята, – весело сказал Галдан, – жарят печенку.

– Не знаю, не знаю, – хмуро ответил отец.

…Они подошли к костру. Возле высокой разлапистой ели, у самого изножья ее, вытянувшись на спине, лежал Пашка. Старик подошел к нему, дрожащей рукою прикоснулся к его голове и увидел, что нога у Пашки перевязана.

– Что случилось?

– Вот этот человек спас нас, – сказал Егор и подвел отца к старику, который сидел на корточках чуть в стороне от костра, в березняке, и снимал шкуру с большого, с огромной оскаленной пастью, медведя.

В это время Пашка застонал, попытался приподнять голову и не смог.

– У него высокая температура, – сказал Егор. – И он часто теряет сознание.

Отец пожал старику руку и снова подошел к Пашке. Возле него оказался и Егор, проговорил виновато:

– Вчера мы шли по следу изюбра, и Пашка в буреломе за что-то зацепился ногою, ну и… Короче, с того часа у него и началось… Я шел по тропе, нес на спине Пашку, как вдруг на нас напал медведь. Я даже ружье не успел взять в руки, думал, что все, конец… Но тут прогремел выстрел, я медведь упал прямо у моих ног.

Егор отошел к костру, снял с тагана манерку с кипятком, спросил у отца Галдана:

– Будете пить чай, бабай?

– Угости своего спасителя, я еще успею.

– Но он не хочет, отказывается. И сын его тоже отказывается.

Галдан только теперь заметил парня, который стоял подле старика и смотрел, как тот освежевывает тушу зверя. Но вот старик выпрямил спину, подошел к отцу Галдана:

– Возьми селезенку медведя, обложи ею то место на ноге у парня, где пуще всего болит. Сымет боль…

Отец Галдана так и сделал, а потом с благодарностью посмотрел на старика: у того было узкое темное лицо с жиденькой бородкою, и он догадался, что перед ним человек из рода хамниганов.

Пашка опять застонал.

– Потерпи малость, – тихо сказал отец. – Скоро боль уйдет. – Обернулся к Егору: – Хорошо бы сегодня добраться до зимовья. Там у меня и аптечка есть. Перевязал бы как следует, сделали бы дощечки вместо гипса. На фронте и не такие напасти случались, а мы ничего… выжили!

Пашка открыл глаза:

– Бабай, это вы?

Скоро он заснул.

– Это хорошо, – сказал, подойдя, старик хамниган. – Сон для него как лекарство.

– Да, конечно, – согласился отец.

Галдан пристальнее вгляделся в старого хамнигана и тут вспомнил, где видел его. Конечно же, это был председатель сельского Совета в старом Уояне. Он сильно изменился и пуще того постарел, однако же взгляд его узких глаз все тот же острый.

А старик меж тем испытующе посмотрел на отца Галдана и едва приметно улыбнулся. Тот, кажется, заметил этот его взгляд и тоже улыбнулся.

– Вы вроде бы говорили что-то о прошедшей войне. Значит, вы тоже?..

– Да, воевал, – сказал отец Галдана. – Сначала под Москвой, потом под Ленинградом, а закончил войну в Берлине.

– Так это вы?.. – Старик заволновался, стал тереть рукавом полушубка глаза, а когда немного успокоился, сказал чуть слышно: – Больше сорока лет прошло, а я узнал вас… узнал… Помните, мы встретились с вами близ Гатчины в штабе дивизии?

– Значит… значит… – Теперь заволновался отец Галдана, в лице у него что-то дрогнуло, жилочка какая-то: – А я только вчера рассказывал о вас парням.

Он подошел к старику, обнял его, спустя немного спросил:

– Ну, как жизнь-то?..

– Да ничего вроде бы… живу… А вы, помнится, говорили, что родом из степных краев. А здесь как очутились?

– Приехал к младшему сыну в Новый Уоян. С ним теперь и живу. – Повернулся к Галдану: – А это мой старший. Познакомьтесь.

Старик посмотрел на Галдана, едва приметно кивнул:

– Агдыреев, – и через минуту-другую уже спрашивал у старого фронтового товарища: – Так сколько же вам теперь лет?

– Семьдесят пять…

– И мне столько же… Быстро же летит время!

– Да, быстро. А жаль. Время-то нынче какое… Жить бы да жить. Вон у вас и железную дорогу построили, и поселки выросли… А сколько новых домов понастроили в деревнях!

– Это верно, что понастроили, только кто же станет жить в них? Весь наш род, к примеру, собирается откочевать в Муйскую долину, где зверь еще не так напуган, и белка есть, и соболь.

Старик заметно помрачнел, отец Галдана заметил это и, чтобы отвлечь его от нелегких мыслей, спросил, показывая на паренька, который стоял подле них:

– А это кто же, внук ваш?

– Да нет, не мой… Внук старшего брата, года три назад его задавил медведь. И теперь я вожу парня по тайге, учу разным премудростям. Сам-то я нынче служу в заповеднике егерем.

Галдан внимательно слушал разговор стариков, а когда они замолчали, подошел к егерю, сказал:

– А я ведь вас знаю. Я приезжал в старый Уоян еще в те дни, когда БАМ только начали строить. Вы тогда работали председателем сельсовета.

– Было такое… – улыбнулся старик. – Но как вы могли запомнить? Вон сколько времени прошло.

– Но вы-то с отцом помните…

– Хы, сравнил, – усмехнулся. – Тогда была война. Кто смотрел в глаза смерти, тот не забудет своих товарищей, что б ни случилось. – Он помолчал, спросил все с той же усмешкой: – Случаем, это не ты ночевал тогда в сельсовете?

– Я…

– Вот как!.. Встретились… А знаешь, кто стрелял в ту ночь чуть повыше твоей головы? Агдыр, отец этого парня. – Пашка не то спал, не то дремал. – Он со своим товарищем выследил изюбриху и пошел по ее следу в заповеднике. Тогда-то и сломал ногу. Поделом!

– Значит, вы следили за нами? – спросил Егор.

– Может, и так, – уклончиво сказал старик. – А не то медведь поломал бы вас. Вот что… В другой раз встретитесь со мною, не прощу. – Старик взял прислоненное к дереву ружье, закинул его за спину, обнял отца Галдана: – Мне надо идти. Дорога впереди длинная. Я дарю вам медвежью шкуру. Пригодится. Может, еще когда-нибудь мы и встретимся. Баяртай![7]7
  Баяртай – до свидания.


[Закрыть]

Не прошло и минуты, как старик с племяшом скрылись за деревьями, и только следы на снегу остались. Зашевелился Пашка, приподнялся на локтях:

– Я, кажется, поспал маленько. А боль в ноге вроде бы меньше стала. Может, мне подняться?..

– Лежи, лежи, скоро пойдем, – сказал Егор.

Отец Галдана срубил березку, наскоро смастерил сани, парни перенесли на них Пашку, а освежеванную тушу медведя положили на другие сани.

Поднялся ветер, пошел снег, и скоро не стало видно следов на земле. «Но да бог с ними, с этими следами, – подумал Галдан. – Важно то, что на душе, в людской памяти… Те следы никакая пурга не занесет».

Он думал об отце и его фронтовом товарище, и на сердце у него было легко и спокойно.

Перевод с бурятского К. Балкова.