Текст книги "Сибирский рассказ. Выпуск V"
Автор книги: Еремей Айпин
Соавторы: Софрон Данилов,Владимир Митыпов,Николай Тюкпиеков,Алитет Немтушкин,Барадий Мунгонов,Николай Габышев,Дибаш Каинчин,Митхас Туран,Кюгей,Сергей Цырендоржиев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)
Не о его ли ненависти к фашистам пела наша Кайчи:
«Не взял я и сломанной иголки из того, что тебе завещал отец, не крал я ласку, предназначавшуюся тебе матерью, почему же и зачем ты пришел на мою землю?! Не дам я тебе на растерзание мой народ, не дам угнать мои белые стада! Лучше умереть сопротивляясь, чем стать трусом, лучше в битве заслужить смерть, чем выслужить позорное существование. Не думай, что нет батыра, который бы встал против тебя! Да свари ты голову своего отца, да съешь ты грудь своей матери! Голову тебе отрублю и положу к ногам, ноги тебе оторву и поставлю к голове!»
С такими словами в душе бросался он на врага, побеждал его, жив остался и вернулся домой. А тут, на родине, заваленный непосильной работой в обедневшем за войну колхозе, угнетенный мыслями о том, как прокормить детей, как вылечить свои раны, забыл он высокие слова, как-то погасли и стерлись они с его души. И не смог он понять, что слепая его племянница Кайчи в своем убогом, холодном дымном аиле готовит новых батыров, выковывает их сердца для грядущих, еще более грозных битв, воспитывает, закаляет их в духе предков.
Может быть, и потому, что у нас есть такие героические сказания, многие алтайцы славно воевали и стали героями?
И не сказания ли сделали алтайцев – народом, не сказания ли вывели нас из тьмы веков и поставили Людьми среди Людей, равными среди равных?..
* * *
В мой последний приезд Кайчи поделилась радостью: оказывается, два ее сказания скоро будут напечатаны в книге, в очередном томе «Алтай баатырлар».
(Вознаграждение за них она так и не успела получить, институт все тянул, не торопился с переводом, а Кайчи перед самым Новым годом простыла и в три дня померла.)
– Я снова буду рассказывать о батырах, – бодро говорила она, подкладывая полешки в печурку. – А кто хочет, пусть записывает за мной. Сейчас мы с тобою чай сварим, хороший чай, из Чуи. Сестры принесли. Найди-ка там торбочку с талканом, ребятишки ели, не знаю – куда положили… Вот так и живу… Недавно теленок у меня запоносил, так еле выходили его крепким чаем…
Теперь сказания Кайчи слушали новые ребятишки. Они не рыскали по деревне в поисках дров. Топливо подвозил колхоз. Да и любой тракторист от доброты душевной мог попутной дорогой подкинуть старушке сушняка.
– Помню, до войны еще записывал мои сказки один приезжий. Я ему рассказала про то, как батыр отправился на охоту, а он почему-то записал – не на охоту, а по дрова. Ну, говорю ему, это не батыр, не мое сказание, и записали вы все это не с моих слов… Он собрался и уехал. А после войны еще один приезжал и все записывал, записывал. Я его просила, чтобы имя мое нигде не печатал. Жизнь всяко могла повернуться, мало ли что… Тот человек запишет и уедет, потом снова приедет, опять записывает. Он мне как-то козлиных лап для сапог привез. Другой раз – выдру для шапки. Племянники пересказывали мне из книжки, похоже – я рассказывала, мои слова… Пускай, мне не жалко. Я еще много знаю…
Когда я вышел из избушки, была темная ночь. Небо было матовое от многочисленных звезд. От печей по деревне тянуло дымом. Яркие окна слепили глаза. Было тихо, даже собаки почему-то не лаяли. Мне показалось, что я побывал на древнем Алтае, окунулся в давние времена, навестил своих предков…
А вскоре наша Кайчи умерла. Навсегда ушла в свой мир, навеки унесла с собою многое нерассказанное, неуслышанное…
И кого в этом винить? Только самих себя…
Осталась она в памяти людской, в моей памяти. Я и сегодня слышу ее слова:
– Меч свой огненный, повернувшись направо, наточил батыр об солнце, меч свой пламенный, обернувшись налево, заострил воин об луну…
Какой же это богатырь! И сколько в нем силы! Как несгибаем его дух! И каким смелым воображением рождено это сильное сравнение!
Перевод с алтайского А. Плитченко.
ЕДИНОЖДЫ ВОКРУГ СОЛНЦА
Впереди – зима
Товарищи коммунисты, комсомольцы и актив села!
Наше сегодняшнее собрание проходит в такое время, когда весь наш советский народ, полный решимости, работает изо всей богатырской силы, – вот в какое время проходит наше собрание, товарищи!
Посмотрите, люди: знамя нашей области стоит вот тут, перед нашими глазами, и руки наши касаются его. Посмотрите, какое оно красное, красивое, добротное, а надпись на нем из золота. Что я хочу сказать этим: завоевать-то его легко, а вот удержать – ой-ой-ой! Если говорить ясно, то мы должны вцепиться в это древко всем колхозом, лечь и упереться в землю ногами – пускай вырывают.
Мы, товарищи, дошли до таких высоких достижений благодаря ударной работе наших людей. Кто они? Прежде всего, чабаны Капшун, Суркаш, Кактанчи, Калап, Яшканчи; доярки Чийне, Кожончи, Учук; скотники, добившиеся высокого привеса, – Чеймошко, Оруской, Папылка; механизаторы Ортонул, Кемирчек, Табыл, Берден… Если всех перечислять, то можно язык замозолить. А наши шоферы Эрешкин, Мендеш, Канат? А почему мы должны забыть сегодня о наших табунщиках, которые всегда под солнцем, под ветром, – о Кескире, Ойбое, Армакчи? А почему не отметить нам наших женщин-домохозяек? Мало того, что они заботятся о ребятишках и поддержании пламени наших очагов, они накосили нам столько сена; они не откажутся от любой работы, куда бы их ни послали. Это Черткиш, Сорул, Тайа, Янылдай и другие. Как же не говорить о таких людях? Как их не хвалить? И как можно не гордиться ими? Э-э-эй… Как подумаешь, что есть такие люди – сердцу радостно и хочется пуститься в пляс, не касаясь ногами земли – вот какие это люди!
Ну, товарищи, достижения достижениями, но пора спуститься на землю. И не будем думать, что если бы не мы, то и солнце бы не взошло. Посмотрим лучше на наше положение. А положение наше не простое, товарищи. Ой как не простое…
Нет, нет, не так, – трудное, товарищи, у нас положение и серьезное! Боюсь я нынче, боюсь… От мыслей и тревог еда в рот не идет, сна нет…
Ведь сами видите, какая зима пришла. Рано ударила она по нам, и снегу уже по брюхо лошади. На небе не исчезает снеговая дорожка, значит, еще навалится. Как быть, товарищи, как? Что делать? Полные долины скота! А наши и так тесные пастбища – под метровым снегом. Вот попробуй, вызимуй!
Двое суток объезжал фермы и чабанские стоянки. Бата-а! Корова снег не подгребает, хотя сама готова и кору с дерева глодать, стоит только и мычит. А овца, она, милая, и хотела б добыть себе корм, но снег-то какой, снег-то какой! Вроется овца в него по самые уши, а до травинок еще полметра. А догребет до земли – там всего две-три былинки. А силы она сколько потратила из-за этих жалких былинок! Так и стоит она, бедная овца – наша кормилица, застряв в снегу – того и гляди, задохнется она там. Горе, товарищи, горе! Скот голоден, скот холоден! Скот мычит, скот блеет! Снег, товарищи, снег! А дальше что будет? Что? Что?
По-моему, мы сейчас заняты только тем, что точим свои ножи обдирать шкуры с падали. Ну, вправду, посмотрите, что делаем с кормами, которых и так хватит разве что понюхать. Ведь нынче засуха была. Да что там, объективных, субъективных причин хватает, вы все знаете, и мне их нечего перечислять… Что делаем, говорю! Если так пойдет дальше, то нас, бестолковых, и в черти не примут на том свете. Вы, люди, живущие тут, подорвете за год всю колхозную экономику и останетесь у разбитого корыта, а я, башлык, как ваша голова, мне отвечать за все… Куда я пойду, вы сами знаете.
Итак, что мы сделали со своими кормами? Вот сидит чабан Ынабас. Трое суток гулял в деревне, а отара его трое суток ночевала в зародах в урочище Кош-Арка! Ну, что это? Что? Что? Как это пережить? Как пересилить? Значит, хорошие мы, настоящими хозяевами становимся, значит, идем на улучшение? И зачем глаза наши терпят вот таких, за что мы их милуем? Надо гнать таких из колхоза. Пусть идет на все четыре!.. А после этого и запах его надо смыть – вот как! А за потравленное сено надо отобрать у него одну корову… Ой, горе, горе, к чему нам его корова, нам сена нужно, сена!
Шел я недавно мимо сарая старой Капшык и слышу: «Что-то у моей Комолой сегодня брюхо большое и молока прибавилось, – видно, в колхозном зароде ночевала…»
Вот про что нельзя не говорить: вы все ездите по урочищам, и каждый из вас с глазами, с ушами, и вы видите, что скот стоит в колхозном сене. Почему бы вам не отогнать его, не прикрикнуть? Пожалуйста, не думайте, что сено только мое, председательское, да еще бригадирское и фуражирское. Это сено ваше, товарищи, наше! Еще… еще… ы-ы… давно я собираюсь… вот я тебя!.. Люди, в самом деле, где стоит зарод этого Тылыра? Скажите, люди, мне, скажите! Завтра же я доберусь до его зарода со спичкой! Пусть его корова останется голодной. Пусть ребятишки его сидят без молока. Пусть меня самого привлекут за это к уголовной ответственности. Пусть, пусть! Сколько я его, Тылыра, умолял, сколько упрашивал? Я свою жену столько не уговаривал, когда сватал. А косил ли Тылыр колхозу за это длинное, как год, лето? Ну, кто видел, люди? Пусть не признает меня председателем, но у меня есть еще имя человека, есть имя мужчины! Сколько можно бить ему челом? Сколько? Хоть ему говори, хоть горе. От горы хотя бы эхо услышишь… Нет, нет, не трожь мою собаку, не трожь!
А для Йеспека, который работал на стогомете, чего можно пожалеть? Как бы ни было нынче с кормами, а он пусть получает свое заработанное сено в натуре. И не только пусть получает, а надо дать ему трактор, чтоб привезти, да еще людей выделить, чтоб помогли погрузить, да еще я сам прикажу фуражиру, чтоб он выбрал для Йеспека зарод хороший, зеленый. Кто видел, чтоб он хоть день пропустил за лето, не вышел на работу? Когда он не выполнял свою норму? А для своей коровы поставил всего два навильника, – я видел.
Не знаю, товарищи, не знаю… Э-э… Нынче построили шесть чабанских стоянок. Подремонтировали, сколько хватило сил, старые зимовки. А сейчас повалил снег, а мы тут лысые, да еще и без шапки: у чабанов Шалда, Сары-Кучук, Эбечек, у Сабалдая, что под перевалом Каменное Седло, у Агырту, который зимует в Устье Кара-су, кошары стоят дырявые. А кошару Кыйык в урочище Кызыл-Таш нужно обязательно перевезти на другое место – столько в ней навозу, что овца разве что на коленях будет стоять. Теперь ищи виновного – столько чабанов там переменилось… Работы по горло, товарищи, по горло! И эту работу мы должны осилить. Не осилить невозможно, поймите, товарищи!
Нынче в верховьях долин из-за снега не стало пастбища. Видимо, придется половину отар да крупный рогатый скот, который не доится, гнать пониже, в болота Кара-Кудюр. Там сейчас снегу тоже много, но скоро его все же выдует ветром. Вчера восемь чабанов уже пригнали туда свои отары. А вот на житье их там, как говорится, пусть сам бог посмотрит. Что там, думаете, есть, в чистом болоте? Если повезем сено, зерно, то некуда и сваливать, – нет прясел. Да что прясла! Яшканчики, оказывается, нашел где-то кусок шифера и прячется за ним от ветра. Ни ветки там в болоте, чтоб костер развести, ни колышка, – лошадь привязать. Как представлю себе… Да чтоб завтра же все машины и трактора отправлялись к ним!
Изб с земляным полом у нас на фермах и стоянках нет – все же избавились от них, но вот маленькие, с чашку, да с «буржуйками», кое-где встречаются. Нынче хотели с такими избами разделаться, но что поделаешь, теперь уж после ими займемся. Сил не хватает, товарищи, рук не хватает… Кирпича нет…
А чабан, представьте, потягается целый день на морозе с овцами и возвращается домой. И представьте себе, что печка у него давно остыла, в избе хоть волков морозить, да негде просушить обледенелую одежду, обувь. И допустим еще, что не приезжала автолавка, а у него, чабана, кончились и чай, и хлеб, и соль, и табак. И вот после этого попробуй спрашивать работу с чабана, да в его глаза погляди… Не могу, не могу. Сперва – человек! После – скот, после – кошара! Знайте, товарищи, ни один дождь, ни один буран, ни одна жара, ни один мороз не обходит стороной чабана, а все на его голову, на его голову.
Вот-вот начнется осеменение овец. Кажется, не готов только один пункт осеменения в верховье Чанкыр. Это все пустяки. А вот что наболело в душе, точит и точит. Не могу молчать, товарищи, не могу! Разве можно так? Разве можно – спрашиваю? Ежегодно мы за большие деньги покупаем семена высокопородных баранов, с такими тревогами возим их с такой дали, чтобы осеменить наших овец. И вот теперь скажите – где ягнята от тех баранов? Ну где?.. Сердце болит… не могу… Что делали некоторые чабаны? Они ночами танком выпускали на отары наших же местных грубошерстных баранов. Видите ли – не верят искусственному осеменению. Если мы дальше будем так делать, когда же мы улучшим породность наших овец? Откуда будет у нас мясо и шерсть? И что мы за люди, с умом или только пни с глазами? Не знаю, что мы сделаем нынче с таким чабаном! Дубиной будем гнать его с отары, и не просто гнать, а оштрафуем, и не только оштрафуем, а сделаем посмешищем перед всем народом и на три поколения! Такой чабан – это кишень, железные путы на наших ногах. Как такое вытерпеть, товарищи, как? Хватит… успокаиваюсь… Знайте: у нас больше сорока тысяч овец и мы не можем до бескрайности увеличивать поголовье – пастбища у нас ограничены и земля, на которой мы живем, не растет, не увеличивается!
В последнее время, когда мы чуть освободились, у нас в деревне участились гулянки. Конечно, пока снег не выпал, в свободное время можно было как-то это допустить. Ведь начиная с весны по осень в магазине ничего спиртного не было. В этом частично виноват я – признаюсь, товарищи. Приходит ко мне продавец, машину выпрашивает, чтобы продуктов привезти. Тут я на него нажимаю: «Если привезешь водку, о машине лучше не заикайся». Конечно, с одной стороны, какое я имею право останавливать государственную торговлю… но с другой? Кто как, но я, когда увижу, что стоит впустую колхозный трактор во столько лошадиных сил, – нет, нет, лучше мне не видеть этого, лучше не слышать! Подальше от меня, подальше!.. Теперь эту сельповскую водку снова нужно ограничить.
Видимо, опять придется звать школьников – пусть помогут очищать кошары от снега. Людей не хватает, товарищи, не хватает людей. Нужно восемь чабанов, а у двенадцати чабанов до сих пор нет помощников. А дойным фермам в Ак-Айры и Чаал-Чет требуются пять доярок и три скотника. Эх, людей бы, людей! Бата-а, если бы на свете был завод, где изготовляли бы людей, то сколько бы мы поназаказывали. Скота много, работы столько, что с ней справится только сам бог, – люди нужны, руки. Вот из сидящих здесь кто хочет чабаном стать, кто желает к ним в помощники идти, коров пасти, коров доить, скажите, люди, скажите? Шапку снимем перед каждым таким человеком. А что нужно – поможем, как в песне аксакала, который до меня председательствовал: «Если баран – дам, если деньги – дам, даже своего иноходца отдам, только работай хорошо, – все твое, все твое…»
Нынче пошли чабанами коммунисты Санакул, Ыргай, Дьиит. Пятнадцать комсомольцев вышли на стоянки помощниками чабанов. А дочери Дьайыма, Керекшина и Айтпас окончили нынче школу и стали доярками. Вот с них надо брать пример! Лишь бы пожелали, от любой другой работы, от любых забот освободим. Только скажите, товарищи, «да», и сейчас же, здесь же, перед народом.
Теперь еще одно, что сидит у меня, как заноза: не могу понять, люди, кто я и кем работаю. Как зовут, вы и сами знаете: Алдырбасов Алдырбас Алдырбасович. Даже и род свой скажу – тодоши из этой же долины Кан, из этой деревни Корболу. А вот… Смотришь, школа сидит у меня в кабинете с просьбой, магазин, почта, ветпункт… Да, люди, люди… Чего только ни выпрашивают из колхоза. Конечно, если там деньги, мясо, машина, трактор, – раз человек работает в колхозе, – можно. А ведь не это, – спрашивают кирпичей, дранку, печные плиты, шиферу, стекол на окна, гвоздей, красок, олифу. Даже за дверной ручкой в колхоз прибегают. Это что – колхоз или хозяйственный магазин?! Я председатель колхоза или магазиновский агент? Чем тогда заниматься районным организациям? Райпотребсоюз, райбыткомбинат, рай… каких только «раев» нет. А я, – как говорится, сам бы плакал, да некому меня слышать!..
Еще за последнее время участились просьбы выписать барана. Это не годится, товарищи! Если мы сами будем шашлыковать наших баранов, то откуда возьмется доход? Конечно, когда свадьба или в семье новый будущий колхозник появился, или поминки – тут уж нельзя отказывать. А то вот Эпишке приходит весной: «Жена принесла ребенка с краником – выписывайте барана». Скажите, люди, может быть, я не понимаю, что это такое, когда родился мальчик? Выписал. Но вот через два месяца приходит опять и с такой же просьбой. «У тебя жена через сколько месяцев?..» – спрашиваю.
Вот так, люди… Подумайте, товарищи, подумайте хорошенько!.. Говорю вам: от дум сна нет, еда в рот не лезет, – что же нам сделать, чтобы пересилить эту суровую зиму?
Столько работы, столько работы! Все, кто дышит, – на фермы, на стоянки! Кажется, нынче придется класть лопату на ночь под подушку, – столько снега надо перелопатить. Случись такое весной, мы очистили бы пастбища от снега бульдозером. Но теперь осень, там, где прошел след, снег затвердевает, и скоту там делать нечего. Вчера уже привезли триста лопат.
Надо бросить клич молодежи, а на двери комитета комсомола написать: «Все ушли спасать скот!» А что нужно для молодежи – купить. Начиная с гармошки, кончая пианино, – денег не жалко.
Мы, партбюро и правление колхоза, всех сидящих тут зовем в следующий выходной на воскресник-штурм. Приходите с вилами, с топорами! А вопрос питания я беру на себя. Приходите, пожалуйста, – зову всех. Учитываем, что у каждого своя забота, но если соберемся вместе, да поработаем ударно, – столько груза свалится с наших плеч, столько дум и тревог. Ведь это же радость – поработать вместе, обще!
Нет, нет, люди, мы не такой уж народ, совсем заваленный недостатками – недохватками! Заранее не сложим руки. Мы такой народ, что если раз поднимемся, то кровь у нас из носу, но работу сделаем.
Товарищи, и вправду, подумайте, посудите. Раз ты пришел человеком в этот мир, освещаемый солнцем и луной, и живешь единожды, и носишь возле сердца билет коммуниста, – надо работать, надо гореть! Я только так считаю, товарищи. А замороженного коммуниста, такого, который только дышит носом воздух, нам не нужно. Чем быть трухою со стог, лучше будем чашкою зерна.
А пока что у нас и силы есть, и возможности есть, и деньги есть. Карманы наши не пусты, товарищи, там кое-что звенит, звенит! Столько у нас техники, столько у нас рук, голов. И государство нам поможет. Скот наш артельный и нынче перезимует без потерь. А знамя наше не упустим, не отдадим! Работать будем, товарищи, тягаться с зимою! Пусть никто и ничто не приторочит к седлу наши головы!
Вот, товарищи, и весь мой сказ… Ээ, только зимы не бойтесь, люди. Говорю, не бойтесь… Все – кончил.
Впереди – весна
– Товарищи коммунисты, комсомольцы и актив села! Наше сегодняшнее собрание проходит в такой момент, когда весь наш район борется за выполнение народного плана и каждый человек старается исполнить свой трудовой долг, – вот в какое время проходит наше собрание, товарищи.
Хоть какая зима ни была, а все же перевалили через нее! Чабаны Капшун, Кактанчи, Яшканчи, Калап, Суркаш идут без падежа. Понимаете – без единого падежа. Ну что можно сказать об этом? Если чабаны не допустили падежа в такую суровую зиму, одно имя им – молодцы, настоящие мужчины! В гуртах скотников Чеймошко и Папылки тоже не было тревоги. И тут, товарища, нельзя не сказать спасибо: помогли нам комбикормами. Спасибо рабочему классу, шоферам, доставившим корм в срок и в целости. Тихо и гладко перезимовали и табуны. Самого высокого надоя добились Эртечи и Учук. Не могу умолчать о наших механизаторах, шоферах, которые через бураны, через морозы, через сугробы доставляли сено, фураж, зерно. Как же не говорить мне об Ортонуле, о Кемирчеке, о Табыле… Много их, товарищи, много, и это радует, радует! Как же не радоваться, что люди добились таких достижений в такую зиму? Как не гордиться ими? Бата-а, чего только мы не испытали этой зимой! Чего только с нами не случалось! Сколько снегу перелопатили, сколько раз перекочевывали в обжигающий мороз! Сколько нас обморозилось, сколько наших сил, мыслей отняла эта зима! Но мы выстояли. Нет, нет, если подумать, то нельзя не гордиться таким народом! Вот возьмите Капшуна: трое суток шел в буране со своей отарой, но овец не бросил. Если бы я имел право награждать, тут же нацепил бы ему орден. А чего только мы не испытали в болоте Кара-Кудьюр? Кое-как бульдозером пробьешь дорогу на стоянку, а когда возвращаешься, дороги твоей нет и в помине, опять надо утюжить сугробы. Пусть бы такое случилось не с нами, а с нашими пра-пра-прадедами. Лучше было бы, если вообще не случалось. Как вспомнится все это, и сейчас покрякиваешь от мороза.
Ну, ладно, – ведь впереди-то у нас не асфальтированная дорога и не сплошные праздники.
Ну, люди, то ли перезимовали мы, то ли нет? Не знаю, не знаю. Как же осмелишься сказать, что мы уже миновали зиму? Как поверить в это? Еще только март месяц – иногда самый страшный месяц; не знаю, не говорю. И теперь может завалить нас по пояс снегом. Как бы не пришлось нам и вправду пустить в дело свои ножи… (Тьфу, тьфу, этого я не сказал, и не думал…)
Вы, видимо, заметили, каким я стал в последнее время. Встретился мне старик Санал и спрашивает: «Что ты сделался как отшельник?» А что вы думаете? Все сено беспокоит, конечно, сено. У нас осталось всего семьдесят зародов. Что с ними делать, товарищи, как поступить? Ведь этого сена хватит полизать нашему скоту самое большее на три дня. А ведь у нас еще рогатый скот – вот где обжоры ненасытные. Если бы у нас были одни овцы, тут нечего бы и голову ломать. Вопрос стоит так: раздать это сено сейчас или есть его только глазами? А скот у нас отощал! Отощал, товарищи, отощал – боюсь, боюсь. Вот теперь бы чуточку подкормить. Иначе может начаться падеж. Но если сейчас им раздать последнее… ведь сами знаете, кто же осмелится сказать, что весна будет хорошей, здоровой. А как повалит, закружит, а тут ягнята твои новорожденные, одетые, как говорится, голышом, а овцы – только что окотившиеся, ослабевшие, тощие!.. Это вы сами решайте, товарищи, сами думайте.
Скоро земля наша оттает. А из наших сорока тракторов пятнадцать не отремонтированы. Куда это годится, куда? Что делать, что? Как быть, как? Не знаю, люди, не знаю! Всю зиму трактора подвозили сено, дрова, пробивала дороги – вот почему у нас не было возможности ставить их на ремонт. А вспахать нам нужно пять тысяч гектаров. Если бы в прошлую осень вспахали половину этих полей под зябь, как бы теперь было легко. Да что зря говорить-то: если б чабан осенью увидел пашущий трактор, то лег бы под него – ведь пастбищ нет, нет!
И еще. Мы, товарищи, каждый год выделяем трактора и людей, чтобы вывозить навоз на поля. Работа начинается, а там смотришь – приостановилась. Что поделаешь: как увидишь снег, все мысли устремляются к скоту. А земля у нас постарела, товарищи, отощала. Если и дальше пойдет так, то у нас скоро не поля будут, а пески, пустыня. Мы не должны допустить этого, мы за землю отвечаем. Как бы не получилось, что грядущее поколение станет плевать на наши могилы. Сейчас ту бригаду, которая вывозила навоз, нужно восстановить и не отвлекать ее даже на пожар. А навоза у нас горы, горы!
Теперь об окоте овец. У нас будет котиться больше двадцати тысяч овцематок. Тут всевозможных вопросов, которые нужно обсудить и разрешить, столько, что голова кругом идет. У некоторых чабанов по восьмисот овцематок, а у Суркаша даже около девятисот. Значит, надо их разделять. А вот как их разделять? Куда? Кто будет их пасти? И притом некоторые отары стоят в таких местах, где нет воды. Зимой они ели снег, а снег скоро сойдет весь – их куда девать?
Подумайте, если допустим падеж, у нас не будет дохода. Ягненок – это не ягненок, а золото. Только собери и сохрани. А то зачем кормили столько скота зимой, отдали столько силы, денег?
Необходимо позвать на помощь школьников. А без них нам остается только поднять руки и ложиться на бок. Ведь все мужчины будут заняты весенне-полевыми работами. А эти чьи дети? Наши, свои. Детей с ранних лет надо приучать к работе, прививать им любовь к земле, к скоту. Это не игра, – здесь вся наша жизнь. Кто нам заготовляет столько сена, когда летом взрослые с овцами? Дети. Кто помогает при окоте овец, при стрижке, при купании от чесотки? Дети. Кто очищает наши покосы от хвороста и кто зимою рубит акации на корм скоту? Опять дети. Уже теперь они должны понимать, что мы без них, как без рук… – Вот к чему я прихожу в последнее время. Если ребенок никуда не выезжал из нашей деревни, то он, когда увидит новорожденного склизкого ягненка, тут же бросается к нему и берет на руки, А те дети, которые хотя бы год проучились в аймаке или в городе, те постоят, подумают, а потом – только кончиками пальцев. Разве допустимо такое? Наши дети, как их родители, цепки и выносливы на работе, а вот съездят куда-нибудь… Подавай им выходные да ограниченный рабочий день. Что делать, люди, что?! Если каждый из нас так будет?.. Как тогда нам справляться с делами, на кого нам рассчитывать? Раз жизнь наша такая, люди, раз работа такая! Посудите: двое – муж и жена – круглый год пасут тысячу овец. И эти двое ведь не только овец пасут. У них по восемь-девять детей… Земля наша суровая, высокогорная. Думаете, это просто, – выкормить, сохранить столько скота при таких длинношеих крепких ядовито-морозных зимах? Ведь все против скота: и ограниченные пастбища, и снег, и гололедица, и ветры, и морозы, и зверь, и птица хищная, и, под конец, наша недисциплинированность и лень. И все это нужно преодолеть!
Какие люди нам нужны, товарищи? По-моему, будущий настоящий животновод растет в юрте Чекурашева Чон. Раз приехали мы на его зимовье, в подсосный гурт, а там никого. В избе плачет карапуз трех или четырех лет. «Что плачешь, молодец?» – спрашиваем. Отвечает – не разобрать ладом, языка у него еще нет, но будто бы: «Телята мои голодные». А что делать, пустили мы телят к коровам. И вот что: шестьдесят коров – и это, с палец, дите, оказывается, знает, от какой коровы какой теленок. Подведешь теленка под чужую корову, – он заревет. Вот какой мальчонок! Если скот уже теперь вошел в его сердце, значит, из него выйдет настоящий человек.
Теперь еще одна забота подходит. За последнее время мы построили, двухэтажную среднюю школу, ремонтную мастерскую, теплый гараж для автомашин. А зерновой ток полностью механизировали. Только в прошлом году срубили для чабанов восемь изб, пятнадцать бань. Специалистам и учителям сдали столько квартир. И хороший у нас народ в селе: не ждет, пока колхоз построит ему квартиру. Это, считается, не мужчина, если он не построил себе дом. Много строим, товарищи, но если сравнить с тем, что нам еще необходимо, это мало, мало! Нынче нам предстоит строительство Дворца культуры. Надо достроить детсад, больницу, магазин, общественную баню… Чего только нам не нужно? А дорога?.. Стоит только подумать о восьмидесяти чабанских стоянках, о дойных гуртах, о тамошних избах, скотных дворах, кошарах! Работы много, много! А со строительством тоже не игра. Трудно, товарищи, трудно! Ну, лес свалить, ну, в пилораме пропустить, это ладно. А ведь нужно цемент, шифер, гвозди… да мало ли что?.. Эх, видите, поседел вместе с этим проклятым цементом. В конце концов пришлось пойти в облисполком и отказываться выходить оттуда. «Или я – или цемент». Вот и все! Дали хоть немного… Вот иногда думаешь: почему нам нужно так много строить? А вы вспомните, что было лет сорок назад в этой долине, где стоит наша деревня. Ведь поле было здесь для скачек – байга!
Работы, товарищи, много… Забот много…
В такое ответственное время обеспечивать бы людей всем необходимым. Но торговля у нас никуда не годится. Сколько можно звонить в аймак? Торговля переступила через черту, дальше некуда! Не знаю, товарищи, не знаю: когда с нас спрашивают молоко, мясо, шерсть, то за холку трясут, а когда нас обеспечивать, – у кого спросить?
Теперь я хочу пожаловаться вам на свою жизнь. Вот живу и удивляюсь, люди. Может, перевезти мне свою избу в аймак? Ведь одинаково: что сюда приезжать на работу с аймака, что отсюда ездить в аймак. Каждый день – в аймак: то – одно, то – другое, то просто вызвали. Чуть что – в аймак. А там, смотришь, ходишь в области, а там ты где? Оказывается, уже в крае, в Барнауле, за два дня езды отсюда. Разве можно так? Кто в этом разберется? Разве хорошо, когда от работы отрывают? Не скрою, товарищи, иногда дома чувствуешь себя как в гостях…
Сердце ноет… Ведь работы, товарищи, не уменьшается, а наоборот…
Товарищи, не пренебрегайте весною. Как бы она не обернулась для нас труднее зимы. И как бы мы не остались без половины скота, который с таким трудом увели из ее когтей. Всех, кто живой на селе, необходимо послать на окот овец. Закрыть все учреждения и колхозную бухгалтерию. Нужно поговорить со стариками, со старухами, – хоть чай вскипятят, за ребятней поглядят, и то помощь. О, кудай! Как бы не допустить падеж молодняка. Тогда как жить на этом свете, куда лицо и глаза девать?
Ну, товарищи, вот что хочу сказать в конце: не побоимся работы, как бы она ни была тяжела, как бы ее ни было много. Почти сто коммунистов и полтораста комсомольцев, – если поднимемся, весь народ пойдет за нами! А народ наш работящий, стойкий. Мы люди без пупа – все нам под силу! Как поднялись да засучили рукава, так уж не различаем ни дня, ни ночи, и пока не пересилим работу, – не присядем на землю. Вот какой мы народ. И тогда доход наш увеличится, трактора наши и машины умножатся, стройки наши ускорятся, жизнь наша станет еще богаче, привлекательнее. Карманы наши нагрудные оттопырятся, товарищи. (Ну, это я шучу, нет, нет, и не шучу.)
Не будет ошибки, если сказать, что пришли в эту долину в чем мать родила. И что же? Посудите вот по словам нашего старика Кылыра: «Нынешние дети – дети этих Советов – все, как на подбор, высокие, упитанные, и нет среди них такого, как я, – заморышки с вершок, который будто попал под плевок бога-кудая», – так ведь он сказал?
Вот и все… Ох, эти семьдесят зародов! Как с ними быть? – скажите, люди, об этом, пожалуйста…
Впереди – лето
– Товарищи коммунисты, комсомольцы и актив села!
Наше сегодняшнее собрание проходит в такое время, когда наш советский народ, претворяя в жизнь свои решения, строит материальную базу коммунизма, – вот в какое время проходит наше собрание. Подумайте, люди, в какое время живем! Учение коммунистов движется вперед по миру, завоевывая умы и сердца все новых и новых людей. Советский народ перевыполняет полугодовой план. Как же человеку не радоваться этому. И мы, вместе со всем советским народом, тоже неплохо поработали.
