Текст книги "Возможность выбора (роман)"

Автор книги: Эмэ Бээкман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 42 страниц)

Час равноденствия
(Роман)

Суббота

1

Орви выскользнула из-под одеяла, нашарила ногой туфли, дотянулась до халата и надела его на ночную сорочку. Она наклонилась к спинке кровати, куда каждый вечер прицепляла часы, но стрелок не разглядела. Было еще довольно темно.

Не совсем очнувшись от сна, Орви задержалась у постели, припоминая, что взять с собой. Открыла тумбочку, вынула шуршащий полиэтиленовый мешок. Перекинула через плечо махровое полотенце, висевшее на вешалке у двери. Рука нащупала в кармане халата лимонную карамельку. Карман был набит разной ерундой: английская булавка, катушка ниток, тюбик с кремом, губная помада, монеты, носовой платок. Просто удивительно – что только может понадобиться человеку.

Скрипнул в дверях ключ. Орви прислушалась – все дышали спокойно, она никого не разбудила.

Тихонько прикрыв за собой дверь, Орви очутилась на сквозняке. Она съежилась и спрятала подбородок в махровое полотенце, словно в меховой воротник.

Быстро идти Орви не могла, шлепанцы без задников громко хлопали, и коридор отзывался глухим эхом. А Орви вовсе не хотелось нарушать чей-то сон.

Орви закуталась в полотенце до ушей. Не мешало бы закутать и окоченевшие ноги.

За спиною послышался топот. Мимо нее пронеслась пыхтящая фигура. Орви отпрянула в сторону. Чтобы удержать равновесие, вытянула руку и коснулась холодной скользкой стены.

Бегущая фигура очутилась в круге света единственной горящей лампочки. Орви узнала Эртса Реги. «Были бы у меня крылья, – лениво подумала Орви, – полетела бы с ним и я».

Легкий испуг как будто влил в Орви струю тепла. Позабыв о хлопающих шлепанцах, Орви свернула к открытому окну, чтобы взглянуть, какая на улице погода.

Торцовая стена дома выходила на восток. Летним утром сюда заглядывало солнце. Встав пораньше, можно было застать удивительное мгновение – бесконечно длинный коридор весь залит светом. С одной стороны, эта картина впечатляла, казалось, будто идешь по сияющему туннелю, но в то же время как нельзя яснее бросалась в глаза вся неприглядность этого вытянувшегося кишкой помещения. Ослепительный свет обнажал все пятна и трещины, покоробившиеся косяки дверей как будто стремились выступить из стен.

Сегодня на крышу навалилось свинцовое небо, задувал холодный ветер, снизу доносился хруст. Орви перевесилась через подоконник – внизу кто-то взламывал лед на большой луже. Отсюда, с высоты четвертого этажа, было трудно разобрать, мужчина там или женщина. Во всяком случае, человек этот не походил на пьяного. Слишком уж методично давил он лед, переходя с одного края лужи к другому.

Поведение незнакомца завораживало, но холод отогнал Орви от окна – того и гляди прикусишь язык отбивающими дробь зубами.

Орви повернулась спиною к окну у направилась в глубь коридора. Вполне возможно, что этот фанатик Эртс вскоре появится по второму заходу. Он славился на все общежитие. При мало-мальски сносной погоде Эртс носился каждое утро вокруг дома высунув язык, с лицом, покрытым пятнами. Скоро Эртс наберет первую космическую скорость и оставит нашу грешную планету, говорили о нем. С наступлением холодов Эртс перебирался в дом. Четыре этажа вверх, коридор, снова по ступенькам вниз и опять финишная прямая по коридору. Орви жила здесь не так давно и еще не знала, сколько кругов по дому он обычно совершает. Когда однажды утром после долгих туманов похолодало, во всех комнатах и кухнях только и было разговоров, что наступила зима, – Эртс перестал бегать вокруг дома и тем самым провел границу между временами года.

Орви крадучись подошла к душевой и с бьющимся сердцем нажала на ручку. Вдруг кто-нибудь опередил ее? Орви ругала себя – желание быть независимой то и дело пробивалось в ее сознании, словно сорняк после весеннего дождя. Хотя острая коса обстоятельств проходилась по нему неоднократно.

Слава богу, в душевой дарила тишина. Орви прижалась коленями к теплому радиатору, неторопливо разделась и отвернула краны.

Купальную шапочку она, конечно, забыла! Но попробуй упомни все спросонья, когда и вещи приходится собирать впотьмах. Дрожа от холода, Орви на секунду задумалась, а затем вытряхнула на подоконник содержимое полиэтиленового мешка и натянула его на голову, чтобы не замочить волосы.

Пар, заволокший до потолка все три кабины, поднял в воздух самые разнообразные запахи. Орви проклинала свое обоняние: вот бы сейчас затычки в нос. Удивительно, что в первую очередь проявились вовсе не запахи пота и грязи. Во влажном воздухе парил аромат всевозможных кремов, пудр, духов и лаков, запахи густели и перемешивались, составляя удушливый букет. Орви с трудом приоткрыла разбухшие створки окна.

Под теплым душем Орви окончательно пришла в себя. Она с удовольствием потянулась, намылила как следует мочалку и растерла тело до красноты. С лица загар давно сошел, однако ноги оставались до сих пор на удивление коричневыми. На бедрах отчетливо выступали следы купальника, и на ногах еще можно было сосчитать полоски от босоножек.

Благословенная суббота! Орви могла спокойно, не спеша наслаждаться душем. Сегодня все дрыхнут, сколько влезет. Кроме Орви, по-видимому, один только Эртс поднялся так рано.

Шум воды отгонял мысли.

Начинался новый день, и этого было достаточно.

Прикрыв окно, Орви еще раз встала под теплый душ. Наконец она нехотя завернула краны. В трубах хлюпало.

Тихо насвистывая и перепрыгивая с ноги на ногу, Орви вытянула правую стопу, зацепилась пальцами за полуразвалившийся стул и подтянула его к себе.

Стул без спинки, на который она села, скрипел от каждого движения. Орви намазала кремом лицо и шею, помассировала их, выдернула из ноздри волосок, причесала брови, попыталась загнуть ресницы и принялась расчесывать волосы. Щетка, привыкшая за долгие годы к длинным волосам, теперь как будто повисала в воздухе. После развода с Маркусом Орви остриглась и покрасилась в темный цвет. До сих пор она не могла привыкнуть к своей новой внешности. Стоило ей хоть немного выпить, и она чуть ли не целый час могла смотреться в зеркало, забыв обо всем на свете. Еще в школьные годы один человек сказал, что у нее удивительное лицо: греческий нос, губы как у банту, а глаза голубые, как лед, такие глаза бывают у эскимосов.

Ни тот человек, ни Орви никогда не видели живого эскимоса, едва ли глаза у них голубые, как лед; впрочем, это не имело никакого значения. Орви казалось, что эти слова звучат необыкновенно и не забудутся, наверное, до самой смерти.

Орви и сейчас немного растрогалась. Ей совсем не хотелось думать о человеке, который видел в ней одновременно гречанку, банту и эскимоску, просто она сама себя разглядывала. Она оценивающе посмотрела на свой прямой нос, повращала глазами – с годами голубой цвет сильно поблек – и вытянула губы, похожие на губы банту. Благодаря светло-лиловой помаде они тотчас же стали намного красивее. Орви отвернулась, краешком глаза еще раз взглянула в зеркало и вздохнула. Не беда, пройдет еще немало лет, прежде чем нос опустится, а подбородок заострится, чтобы поддержать сморщившийся старушечий рот.

Зеркало запотело. Орви протерла его краем халата и, опершись локтями о подоконник, принялась красить ресницы.

Это кропотливое занятие требовало полной сосредоточенности.

Руки Орви обрели твердость при окраске оконных переплетов. Она умела одновременно так ловко поворачивать кисть и вести ее, что стекло оставалось совершенно чистым. И работала она при этом ничуть не медленнее, чем те, кто мазал кистью по раме и стеклу, словно половой щеткой.

В глухом коридоре послышалось хлопанье дверей. День начался. Теперь все встанут и начнут носиться взад-вперед. В наши дни шум действует на человека, как бич. Мчись сломя голову – даже тогда, когда тебе некуда спешить. Чем громче звук, тем быстрее движение. Когда самолет преодолевает звуковой барьер, происходит как будто взрыв, и Орви каждый раз кажется, что люди на мгновение замирают, а сердца их там, в грудной клетке, мечутся, словно маятники.

Орви торопливо собрала вещи. Приоткрыв замазанное белилами окно, она выглянула на улицу. Темное осеннее утро нехотя уступало место серому дню. На горизонте дремала тяжелая туча, похожая на носорога.

2

Орви поднялась рано, но, несмотря на это, ей пришлось довольно долго прождать в очереди на кухне. Когда наконец освободилась одна из конфорок, Орви поставила на плиту кастрюлю с водой, чтобы занять место. Эбэ все еще зажаривала три котлетки, и Орви была вынуждена дожидаться сковородки. На всю комнату у них имелась одна сковородка, и, как правило, этого было вполне достаточно. Если бы каждая из них обзавелась собственным хозяйством, то негде было бы держать все это добро! Эбэ еще не умылась и была явно не в духе. Из постели она обычно неслась прямо на кухню, ее вечно одолевал голод. Даже просыпаясь ночью, она принималась что-нибудь грызть, как мышка. Иначе ей было не заснуть.

Наконец Эбэ освободила сковородку, и Орви благодарно кивнула ей. Но прежде чем готовить, надо было вычистить эту жирную посудину. Разумеется, мочалки возле раковины не оказалось, здесь, на кухне, вещи как будто обретали ноги.

Из крана струилась тепловатая вода, жир застывал на сковороде. Орви оставила недомытую сковороду в раковине и пошла в комнату за тряпкой.

Вернувшись, она увидела, что у раковины, распевая, орудует Рита из соседней комнаты. Сковородка Орви валялась на полу. Рита ногтями отскабливала от банки наклейку. Она улыбнулась, и Орви улыбнулась в ответ.

Рита ушла из кухни, и Орви принялась за сковороду. Но и на этот раз ей помешали. Черноволосая Карин подставила под струю стакан. Ее рука дрожала, вода плескалась через край.

– Теплая, чтоб ее!

Она выплеснула воду в раковину и пустила холодную воду. Орви знала, что Карин пьет воду, как лошадь. Поэтому она терпеливо ждала, пока та утолит жажду.

– Ну и горит у меня внутри, – вздохнула Карин.

Наконец она напилась и лениво подошла к плите, подняла крышку с Орвиной кастрюли, с грохотом уронила ее обратно и недовольно сказала:

– Я думала, ты мясо варишь.

Орви промолчала. Здесь, на кухне, лучше всего держать язык за зубами.

Поселившись в этом общежитии, Орви была удивлена, что соседки по комнате готовили каждая отдельно. Ей казалось, что проще было бы жить одним котлом.

– Мы не в армии, мы свободные люди, – первой высмеяла ее Малле.

– Как это – питаться вместе? – удивилась Эбэ. – Ведь у каждого свои вкусы. Одной нравится яичница, другой – яйца всмятку, может, кто любит кофе, а кто молоко. Я ем как бегемот, а другие клюют как птички.

Со временем Орви убедилась, что, несмотря на это, все меню походили одно на другое. Единственная разница заключалась в том, что если сегодня ела пельмени Малле, то на следующий день их готовила себе Эбэ. Сайма – четвертый жилец их комнаты – была совсем не так равнодушна к еде, как уверяла. Она часто и с удовольствием ела селедку, заедая ее рисовой кашей. Кроме того, она любила полакомиться тайком. Купив груш или винограда, она стыдливо исчезала с ними в коридоре.

Малле с Эбэ смеялись и говорили:

– Сайма пошла любоваться закатом.

И действительно, Сайма чаще всего останавливалась в самом конце коридора у окна, выходившего на запад, и жевала там в свое удовольствие.

Орви густо наперчила яичницу. Острая пища прочищала мозги.

Она шла по коридору с шипящей сковородкой в руке. В этот сумеречный час приходилось держаться поближе к стене: без конца хлопали двери, кто нес груду немытой посуды, кто, перекинув через руку платье, направлялся в гладильную. Некоторые возвращались разрумяненные с улицы со свежими газетами в руках.

Орви поставила сковороду на стол, подстелив под нее бумагу. Подула на пальцы и, встряхивая обожженной рукой, подошла к шкафу. Одна половина шкафа служила им буфетом и кладовкой-шафрейкой. Орви достала со своей полки буханку хлеба, густо намазала ломоть маслом, и, не отходя от шкафа, откусила большой кусок. Не переставая жевать, она прошла через комнату к столу и села. Затем подвинулась к самому краю стола, потому что на другой стороне Эбэ наводила как раз красоту. Снова запахи косметики, у себя она их как будто и не замечала. Запахи преследовали Орви повсюду, от них мутило. Как-то она пожаловалась на это, но ее высмеяли. Малле решила, что Орви ожидает маленького. Эбэ сочувственно покачала головой, и только Сайма проявила понимание: работа маляра испортила Орви обоняние.

И действительно, Орви нередко думала, до чего же дойдут химики в своих открытиях. Новые краски пахли одна хуже другой. Неважно, что они быстро сохли и позволяли использовать скоростную технологию, скоро малярам, очевидно, придется влезать в противогазы. Летом этот запах еще можно было вынести – окна и двери не закрывались. Теперь же наступила зима. Подумав об этом, Орви вконец помрачнела. Когда она выучилась на маляра, ей дали место в общежитии. И, по крайней мере первое время, Орви не хотелось менять работу. За свою жизнь она и так сменила немало мест, чтобы сразу подавать заявление об уходе.

Кто-то, словно перст судьбы, трижды постучал в дверь. Орви могла не поднимать глаз от сковороды – кому и быть, как не Джо Триллю. Как они ни старались избавиться от него, но ничего не получалось. Однажды Малле со злостью выпалила, что надо бы Орви переселить в другую комнату, тогда и у них был бы покой по утрам в субботу и воскресенье.

Орви до сих пор не могла понять, на самом ли деле у Джо Трилля не все дома или он только прикидывается дурачком. Сегодня, когда он сел за стол, сложил руки на коленях и преданно уставился на Орви, ей вдруг стало жаль его. Словно в первый раз увидела она его высокий, испещренный морщинами лоб. Только испытав все на собственной шкуре, начинаешь понимать других, подумала Орви, вспомнив, как сегодня утром в душевой она изучала свои голубые глаза, поблекшие с годами. Какие заботы наложили отпечаток на его лицо? При случае надо порасспросить его о прошлом, пусть откроет ей свою душу.

Орви посмотрела на гостя. Джо оживился. Орви стало смешно.

Когда Орви познакомилась с Джо Триллем на стройке, он взял ее за руку, подвел к кислородному баллону и торжественно произнес:

– Если он взорвется, то это будет равносильно взрыву полутонной бомбы.

По профессии Джо Трилль был сварщиком, его фотография не сходила с Доски почета – потому, наверно, и спорилась у него работа, что он преклонялся как перед горелкой, так и перед баллонами. Другие сварщики называли их «шипелкой» и «бутылками». А Джо Трилль никогда не называл орудия своего труда такими пошлыми именами.

Эбэ подошла сзади к Джо, покачалась на носках и состроила гримасу.

Орви украдкой вздохнула. Не могла же она выставить гостя за дверь! Разумеется, он всем мешал. Женщинам хотелось привести себя в порядок и приодеться, чтобы пойти в город. Ведь не собирались же они всю субботу торчать в четырех стенах.

Орви внутренне напряглась. Она боялась, что женщины снова что-нибудь выкинут, чтобы избавиться от Джо. Сайма и Эбэ, заложив руки за спину, без дела слонялись из угла в угол, но Малле, кажется, что-то затевала.

Чего только они не выделывали, чтобы досадить Джо. Он был трезвенником и ненавидел пьяниц. Однажды Сайма с таким стуком опустила на стол початую поллитровку, что Джо передернулся. Затем она навалилась на стол и поднесла бутылку ко рту. Даже Орви смотрела на Сайму с отвращением, ведь она не знала, что в бутылку из-под водки налита самая обыкновенная вода. Эбэ без конца предлагала Джо сигареты, хотя он и не курил. Особенно презирал он курящих женщин. Орви следовало бы признаться, что она тайком покуривает сигары, но ей не хотелось так горько его разочаровывать.

Ко всем этим выходкам Джо относился на удивление спокойно. Изредка снисходительно улыбался, смотрел на Орви как верный пес, так что можно было прийти в отчаяние. В обществе этого простодушного человека, не имевшего ни одной отрицательной черты, становилось как-то не по себе.

Орви судорожно глотнула, она хотела крикнуть, чтобы они прекратили, но слова застряли в горле. То была уже не шутка. Из-за шкафа, покачиваясь, вышла Малле – грудь ее была обнажена, – прошлась по комнате и остановилась в поле зрения Джо.

На этот раз робкий Джо не потупил взгляда. Он кашлянул и тихо сказал:

– Ты прекрасна, совсем Мадонна, только ребенка не хватает.

Орви закрыла лицо руками. Сквозь пальцы она увидела, как Джо медленно встал. Широким шагом он подошел к двери, остановился на пороге, посмотрел на замерших женщин и сказал:

– Что я вам сделал плохого?

Не успела за Джо закрыться дверь, как Малле запахнула халат, ее лицо пошло пятнами, и она со всего размаха бросилась на кровать. Заливаясь слезами и громко шмыгая носом, она колотила по подушке кулаками. Эбэ, попытавшаяся успокоить ее, получила пинок ногой.

– Елки-моталки! – воскликнула Эбэ. – Неужели мы не можем в своей комнате вести себя, как нам хочется! Как будто в первый раз пошутили!

Сайма хрипло рассмеялась.

На Малле нашла икота.

– Да перестань, – утешала ее Сайма. – Ведь мы – бабы что надо. Еще всякий сопляк станет нас поучать.

– Малле, прошу тебя, – сказала Орви.

Сайма на цыпочках подошла к Малле, похлопала ее по плечу и сказала:

– Скажи-ка лучше, что тебе принести из города?

– Бублик! – с деланной веселостью воскликнула Эбэ.

Единодушная поддержка соседок по комнате и повседневные заботы помогли Малле пересилить плохое настроение. Она села и вытерла глаза.

Затем они принялись собирать деньги. Дважды в месяц после получки Сайма набивала свою сумку деньгами соседок по комнате и отправлялась в город за покупками. Ей нравилось бродить по магазинам. Она прямо-таки упивалась толкотней и разглядыванием витрин. У Саймы был особый дар к покупкам. Она могла этим гордиться. Благодаря какому-то особому чутью она вовремя оказывалась там, где как раз выбрасывали что-нибудь интересное и редкое. Ее память также была развита соответственно. Она помнила точную цену всевозможных товаров и даже со сна могла назвать размеры груди, бедер и прочего своих соседок, а также их любимые цвета. Благодаря Сайме они были одеты элегантнее всех в общежитии и их считали девушками что надо, хотя каждая из них давно уже отпраздновала свое тридцатилетие.

3

Орви осталась в комнате одна. Она еще не решила, чем заняться сегодня. И в то же время она ощущала непреодолимое желание куда-то пойти. Словно ей не подобало оставаться одной в комнате, которая на самом деле принадлежит четверым. Без Эбэ, Малле и Саймы комната казалась чужой и холодной. Хотя Орви вот уже лет десять или даже больше мечтала о собственном жилье, она не ощущала никакого уюта, оставаясь одна в этой комнате. Зал ожидания, временное пристанище, холодный прямоугольник с окном и дверью. Правда, на окне висела занавеска, под потолком домашний абажур, а под столом коврик, но эти попытки создать уют оказывались тщетными.

Поселившись в этой комнате, Орви не думала, что застрянет здесь надолго. Но куда ей было идти? Со временем человек привыкает, и короткая остановка в пути может растянуться на годы. У Орви не было никаких надежд получить квартиру.

Орви вздохнула. Она выудила из кармана халата лимонную карамельку, содрала с нее обертку и внимательно осмотрела, прежде чем сунуть в рот.

Приласкать, что ли, Джо Трилля? Может, и пошагали бы вдвоем по пунцовому ковру загса в страну надежд на квартиру. Сходили бы вместе в комитет профсоюза, написали бы кипу заявлений, одно жалостливее другого, и, может быть, получили бы наконец желанный ключ.

Орви усмехнулась.

Она сменила немало мест работы, а с квартирой ей так и не повезло. Правда, после того как Орви целый год проработала в промтоварном складе, начальство все же учло ее заявление. Она оказалась двенадцатой по списку и очень этим гордилась. К несчастью, она три месяца пробюллетенила, и ее место занял кто-то другой. Хотя ей и предлагали похожую работу в соседней организации – вместо чулочных кип здесь надо было перетаскивать ящики с карандашами, – Орви заартачилась. Она принялась обивать пороги суда и требовать прежнего места. Ее настырности удивлялись повсюду – почему она так держится за столь низкооплачиваемую рядовую должность? В конце концов Орви выложила истинную причину – очередь на квартиру. Начальник, не глядя ей в глаза, пожал плечами и сказал, что их учреждению, к сожалению, выделяют раз в два года по одной квартире.

Орви плюнула на все это, человеку не прожить двадцать четыре года одними надеждами.

И все-таки дома вырастали повсюду как грибы. Теперь, когда все надежды рухнули, не стоило марать бумагу на заявления. Дети за хвост не цеплялись, не было семьи, ради которой стоило бы сражаться. Молодая, еще успеете, скажут, ведь сколько многодетных семей ютятся в тесноте. Находилась тысяча причин, чтобы такие, как Орви, оставались в стороне.

Орви встала и потянулась.

Не думать, ни о чем не думать!

Под таким девизом она и жила с того самого дня, как поселилась в общежитии.

Чтобы отогнать невеселые мысли, Орви принялась насвистывать бодрую мелодию. В последнее время по радио часто передавали эту беспечную песенку.

Орви натянула на себя пальто, напялила шляпу на затылок – невзирая на моду, она всю жизнь носила шляпы именно на затылке. Заперев дверь, Орви повертела ключом. Его надо было оставить под бдительным оком старухи Эрле. Настырность старухи не знала предела. Она умела подстроить свое дежурство именно на субботу и воскресенье. Разумеется, лишний рубль и ей пригодится.

В коридоре Орви умерила свой лихой свист. Неприлично, когда дама при шляпе ведет себя словно пацан. Даже здесь, в общежитии, не признающем строгих правил.

Убедившись, что поблизости никого нет, Орви вприпрыжку спустилась с лестницы.

Из коридора второго этажа доносился громкий металлический голос. Кто-то уже успел пустить на всю катушку телевизор. Сами крутят, сами и мучаются – потом в ушах звенит, подумала Орви, проходя мимо. Но голос казался знакомым, мучительно знакомым. Кто же это там говорит?

Орви чуть призадумалась, но любопытство взяло верх.

В коридоре второго этажа стоял густой запах тушеной капусты. Но знакомый голос настолько завладел мыслями Орви, что она уже ничего не замечала. Голос, от которого содрогались двери, заставил Орви бежать.

Запыхавшись, она остановилась на пороге комнаты отдыха, оперлась о косяк и уставилась на экран телевизора, стоявшего в глубине помещения.

В выпуклом стеклянном глазе телевизора стоял Редиард.

– Реди, – пробормотала вконец ошарашенная Орви.

Редиард словно заметил Орви, он запнулся, нахмурил брови, внимательно взглянул ей прямо в глаза и только после этого снова нашел нужные слова.

Орви комкала перчатки, они липли к ладоням.

Затем машинально опустила руку в сумку, чтобы достать что-нибудь съестное. И так яростно раскусила карамель, что в голове что-то хрустнуло.

Орви не понимала, о чем говорит Реди. Она слышала только его голос, он звучал настолько громко, что, казалось, дрожало все общежитие.

Стены тряслись, занавески развевались, как на сквозняке, телевизор на деревянных ножках плясал, словно козел на паркете, и чуть не споткнулся. Хоть бы этот ящик свалился, хоть бы оборвался этот голос, исчезло бы это изображение!

В голове у Орви что-то застучало.

Только не думать!

Прошлое давно уже отвергнуто, что было, то прошло.

Орви взяла себя в руки и повернулась к телевизору спиной. Реди на экране не умолкал. Ему не выбраться из этого ящика, чтобы пойти вслед за Орви. Да и вряд ли ему хочется.

Орви бежала по длинному коридору. Скорее отсюда – иначе она задохнется от этого капустного чада.

Ухватившись за перила, Орви в какой-то степени обрела душевное равновесие.

Боязливо, точно больная, только что поднявшаяся с постели, нащупывала она ступени.

Орви пыталась отогнать от себя мысли о Реди. Но в голове звенела пустота, там было так просторно, и вот Реди идет, он все ближе и ближе, входит без стука, становится большим-пребольшим и беззастенчиво заглядывает в самые сокровенные уголки, так что Орви даже зарделась.

Орви напряглась и изгнала непрошеного гостя из своих мыслей.

Дайте же скорее что-то взамен, с таким трудом заработавший умственный механизм не может вращаться вхолостую! Орви ухватилась за самое близкое. А почему бы и нет! Вчера вечером они всей компанией ходили в ресторан. Здорово было. А что дальше? Ах да, сперва они заказали «столичную» и картофельный салат. Потом заиграл оркестр. Сначала Орви танцевала с Этсом, затем с Вильмером – Эбэ считает, что Вильмер танцует божественно, они и впрямь скользили по паркету. А дальше?

С Реди она ни разу не была в ресторане.

Вильмер снова повел ее на круг. Эбэ надулась и сказала, чтобы они не думали заводить шашни. Вильмер не хотел скандала и танцевал теперь уже только с Эбэ. Сайма опьянела. Она каждый раз осушала рюмку до дна, тут уж никакая закуска не поможет. Малле достаточно одной рюмки, она тут же начнет хохотать, как школьница.

Как-то они с Реди купили бутылку слабенького вина, а потом проказничали, как дети. На фонарных столбах сияли хвостатые звезды.

Что же вчера еще случилось?

После того как принесли кофе и липкий ликер, она пошла танцевать с Этсом. Он ущипнул ее. Орви подумала, что у нее на спине осталось грязное пятно. Отпечатки пальцев на белой блузке – это так забавно, и Орви затряслась от смеха и уткнулась лицом в грудь Этса. Веселье Орви заразило ее партнера, он разошелся вовсю. Обхватил ее и захотел на руках отнести к столу, Орви едва увернулась.

Реди стоял на экране среди макетов. Белые здания, у иных такой необычный вид, будто это большие светлые птицы с распростертыми крыльями, собирающиеся взлететь. Лишь громыхающий голос удерживал их на месте.

Этс не знает меры, он как расшалившийся ребенок. Он не замечает, что остальные уже сникли. Этс заказал еще ликера и снова без конца приглашал Орви. У нее до сих пор болят мышцы ног. После очередного танца они увидели, что Малле ревет. У Малле нежная душа, чуть что, она раскисает и глаза на мокром месте. Вряд ли они поругались с Йорусом.

Сострадательный Этс принялся обнимать Малле. Он поцеловал ее в мочку уха. Мрачный Йорус наблюдал со стороны. Малле икнула, прищурилась, вылила в кофе ликер, выпила и взяла себя в руки. Олави гладил ее руку, но Малле и так уже успокоилась. Йорус опрокинул вазу, и все принялись салфетками промокать скатерть. Эбэ визжала, она боялась, что вода потечет на платье. Лысый из-за соседнего столика пригласил Орви танцевать. Этс не выдержал. Он предупреждающе поднес к носу незнакомца кулак.

Сайма так смеялась, что едва не свалилась со стула.

Незнакомец потихоньку удалился.

Сайма предложила Орви пойти в туалет поменяться платьями. Их размеры полностью сходились. Как-то раз они уже менялись в ресторане платьями, тогда к Орви приставал какой-то очкарик. Он был так нахален, что Орви стала опасаться скандала. К тому же Этс хвалился, что, когда он выпьет, правая рука у него как на шарнирах. Поменявшись платьями, Орви и Сайма вернулись в зал. Очкарик совсем оторопел. Он не отрываясь смотрел на женщин и вытирал неожиданно вспотевший лоб. Его нервов хватило ненадолго, и он исчез.

Реди и в последнем классе рос, как ивовая тростинка, брюки и рукава были ему вечно коротки.

Потом? Тело пылало, казалось, простыни были из войлока. Глубокий сон пришел лишь в половине пятого.

Орви остановилась у стола старухи Эрле, держа в протянутой руке ключ. Старуха Эрле даже не пошевельнулась. Орви опустила руку и стала искать в сумке паспорт.

– На кой мне твой паспорт? – фыркнула сторожиха. Она не на шутку рассердилась. Старуха отодвинула в сторону с заляпанной чернилами зеленой бумаги письма и газеты, только что доставленные почтальоном. Теперь у нее было по чему стучать кулаком.

Смущенная Орви улыбнулась и повесила ключ на гвоздик.

– Манеры как у графини из гостиницы люкс, – бурчала старуха. – Может, прикажете мне еще встать и распахнуть перед вами дверь?

Орви постаралась уйти как можно быстрее. У стола собрались любопытные, они принялись перебирать письма. Старухе Эрле было все равно: любой мог взять чье угодно письмо или газету.

К парадной двери общежития была приделана мощная пружина, открыть дверь было не так-то просто. Говорят, что Реги Эртс, тот самый, что каждое утро занимается бегом, тренирует на этой двери свои мускулы.

Ступив на обледенелую лестницу, Орви взмахнула руками, чтобы удержать равновесие.

Холодный воздух бодрил, и тревога постепенно улеглась.

На противоположной стороне улицы две старухи торговали на ступеньках магазина букетиками из веточек брусники и бессмертника. Орви вспомнила, что она с лета не была на кладбище. Она остановилась в раздумье, но голос совести не становился громче и не гнал ее пойти поставить свечку за упокой души.

Орви поплелась к центру города.

В подвальном кафе на углу народу было немного. Лишь несколько женщин стояли в очереди у прилавка. Орви заказала кофе и, неожиданно для самой себя, рюмку зеленого ликера.

Она села за стол, отодвинула в сторону вазу с одинокой веткой и уставилась на рюмку, наполненную зеленой липкой жидкостью. Она вдруг поняла, почему заказала этот мерзкий напиток.

Как-то они с Реди зашли погреться в похожее кафе. Они сели за столик напротив какой-то женщины, сидевшей в одиночестве перед чашкой кофе и рюмкой зеленого ликера.

Присутствие незнакомки сковывало и Реди и Орви. Они одновременно помешивали ложечкой кофе, и Орви исподтишка разглядывала случайную соседку по столу. Та женщина показалась Орви жалкой и грустной. Вероятно, ей было тогда столько же лет, сколько Орви сейчас. Орви забыла про молчавшего Реди и с жадным любопытством украдкой разглядывала незнакомую женщину. Она пыталась представить себе ее судьбу. Наконец она решила, что этой женщине сильно не повезло в жизни и у нее, должно быть, нет своего угла, раз она утром в ее-то годы сидит в таком убогом месте и потягивает ликер. «Какой же надо быть дурой, – с осуждением думала Орви, – чтобы так гробить свою жизнь. Уж я-то ни в коем случае не дойду до такого, ни в коем случае», – решила Орви, глядя мимо чужой несчастной женщины, и, словно давая клятву, крепко ухватилась за руку Реди.

4

Орви помешивала ложечкой кофе и разглядывала рюмку, наполненную зеленой жидкостью. Женщины легче становятся алкоголиками, чем мужчины, такое предостережение она вычитала в какой-то газете. Орви глотнула и задержала дыхание, чтобы не чувствовать приторного запаха ликера.

«Хоть бы никто не сел за мой столик», – повторяла про себя Орви. Она, наверное, взорвется от злости, если какая-нибудь смущенная парочка усядется напротив и девчонка с совсем еще детским лицом уставится на нее своими голубыми глазами.

Они с Реди проучились вместе все школьные годы, но до последней четверти одиннадцатого класса относились друг к другу абсолютно равнодушно. Странно, все эти годы они просидели почти рядом – парта Орви была сразу за партой Реди, но они как будто не замечали друг друга. «Если бы мы сидели наоборот, то я давно понял бы, кто находится возле меня», – сказал позднее Реди.