Текст книги "Возможность выбора (роман)"

Автор книги: Эмэ Бээкман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 42 страниц)

Коллекционер?

Почему Герта с такой неприязнью произнесла это в общем-то невинное слово? Регине не приходилось иметь дело с подобного рода людьми; в круг ее знакомых не попадали ни состоятельные люди, ни расхитители народного добра, которые удовольствия ради собирали бы картины известных художников или уникальный фарфор. К счастью, Регина не соприкасалась и с охотниками за иконами, которые обманом выманивали у старушек святые образа. Не знала она также никого, кто находил бы удовольствие в ребяческом увлечении собирать марки или этикетки от спичечных коробков. Лишь одного человека Регина могла бы причислить к подобной категории – Айли. Та коллекционировала мужчин. Это моя небольшая слабость, как правило, извинялась Айли и действовала будто наркоманка. Пестрота окружения и быстрая его смена доставляли ей наслаждение. Семейные люди – это несчастные узники, говорила она. Опыт одной ночи больше всего сродни ее натуре. Вот она и нахватывалась альковных впечатлений, а круг ее партнеров все расширялся. Айли вела учет своим связям, коллекционерам свойственно вести картотеки. Современными перфокартами Айли не пользовалась, она пока довольствовалась записной книжкой удлиненного формата. В кругу подруг она любила листать ее и, морща нос, сетовать на пробелы в своей коллекции. По ее словам, в списке не хватало водолаза, государственного деятеля и водителя трамвая. Приятельницы начали сторониться Айли, но она и не нуждалась в обществе женщин. Айли то и дело видели с кем-нибудь под ручку; когда она находила себе нового партнера, глаза ее начинали алчно блестеть, и этот голубой огонек уже не угасал, пока на следующее утро имя мужчины не бывало занесено в записную книжку. Айли в кругу знакомых Регины презирали и называли филателисткой.

Может, Мартинсон такой же филателист?

Любые извращения претили Регине, и она стала невольно сторониться Мартинсона. Неприятная дрожь пробегала по спине, когда Мартинсон на своих пружинящих подошвах опять семенил по учительской, чтобы подать Регине пальто. Ей казалось, что он при этом старался ткнуться носом в ее песцовый воротник. Регина как будто слышала, как Мартинсон с шумом вдыхает воздух, словно хочет опьянеть от ее парфюмерии.

Но если его хобби сродни увлечению Айли, то почему он не спешит действовать?

Однажды в воскресенье Мартинсон позвонил за дверью Регины.

Пригласив нежданного гостя в комнату, Регина удалилась на кухню сварить кофе. Ничего, поглядим на спектакль, подумала она, и ее смешок заглушился шумом кофемолки.

Интересно, какой у него подход к женщинам?

В общем-то, Мартинсон не выглядел сердцеедом. Если ему бывало недосуг принимать позу Наполеона, он назойливо мельтешил то тут, то там – обычный суетливый человек. Зато на собраниях сидел неподвижно, уставясь с преданным послушанием на начальство. Избегал споров, ни с кем не хотел конфликтовать, если какая-нибудь острая на язык старая дева начинала поддевать его, у него от смущения розовели уши. Особенно Мартинсон робел, когда кто-нибудь начинал ругать повседневную жизнь; по его мнению, все было хорошо и становилось еще лучше.

Отпив кофе, Мартинсон удивил Регину тем, что высказал собственные взгляды на жизнь. Регина подумала, что вот и она, вовсе не зная людей, стала наклеивать на них ярлыки.

– Вы здесь человек новый и наших условий не знаете. Один мой друг только и делает, что сетует на скуку жизни в поселке, а по воскресеньям у него от тоски в ушах звенеть начинает. Церковь, школа да кабак – так в старое время говорили о небольших селениях. Теперь, конечно, кое-что изменилось, рев из кабака несется дальше, чем когда-либо, вечерами там пируют механизаторы с толстыми кошельками. Представьте себе, в этом так называемом увеселительном заведении есть даже бар, днем ученики нашей школы забегают туда, чтобы посидеть за стойкой и потянуть через соломинку лимонад. В церковь почти никто не ходит, но в здешнем краю это единственное место, где можно послушать орган. Женщины собираются в Доме культуры, там организуются разные курсы и выставки рукоделия. Зато кружок народного танца прозябает, после каждой репетиции девушкам приходится ставить ребятам выпивку, а не то останутся без партнеров, – жаловался Мартинсон.

Видимо, ему стало неловко, что он нарисовал столь мрачную картину здешней жизни, и он, словно извиняясь, добавил:

– Да что об этом говорить.

– А о чем же нам говорить? – дружелюбно улыбнувшись, чтобы ободрить гостя, спросила Регина.

Уши у Мартинсона зарделись, явно от смущения. Видимо, он пожалел о своей излишней откровенности.

– Но у меня жизнь отнюдь не пустая, – после продолжительного молчания заявил он. – Я заядлый филокартист.

Регина разочарованно кивнула.

– Мое особое пристрастие – городские виды начала века.

Ни одного подходящего к случаю возгласа восхищения Регина выдавить из себя не смогла.

Но Мартинсону хватило и того, что она выслушала несколько историй, связанных с тернистым и полным опасностей путем редких открыток, которые попали в его коллекцию. Поведав какую-нибудь невероятно запутанную историю, Мартинсон затем шепотом добавлял, когда и где была напечатана открытка, о которой говорил. Регине становилось не по себе, ей как будто открыли важную государственную тайну, которую она с этой минуты должна была надежно хранить, не смея даже во сне забывать о бдительности.

Визит Мартинсона затянулся, и Регина никак не могла понять причину его прихода. Она очень удивилась, когда Мартинсон вдруг попросил разрешения слазить на чердак. Почему бы и нет? Она и сама еще не успела там побывать, и ей было бы кстати посмотреть, что делается под крышей. Проявляя нетерпение, Мартинсон неохотно объяснил свою странную просьбу: до Регины в этом доме жили старики, которые могли припрятать на чердаке целую коробку почтовых открыток.

Они пошли в сад, сняли со стены сарая лестницу, дружно затащили ее на мансарду и прислонили к встроенным шкафам. Мартинсон не успел даже запыхаться, азарт кладоискателя придал ему силы, он проворно забрался по лестнице и откинул чердачный люк. Регина принесла фонарик и полезла вслед за Мартинсоном.

Лишь под гребнем крыши они смогли встать в полный рост. Регина направила луч света под стреху. Находки оказались скудными: возле дымохода стояло ведро с окаменевшим раствором, там же валялась пара заскорузлых брезентовых рукавиц, возле них на балке перекрытия лежало несколько побитых кирпичей, из засыпки виднелась ручка мастерка. Покойный муж тети когда-то оставил все это добро здесь, а придирчивый глаз хозяйки до чердака не добрался.

Регина прикусила губу, чтобы не рассмеяться.

Давным-давно увядшие ландыши отцвели впустую.

ЕЩЕ ОДИН ВЕЧЕР РЕГИНА ПРОВЕЛА С МАРТИНСОНОМ, правда, не по доброй воле.

Директору, возможно, надоело, что его окружают одни старые девы – он ведь тоже заметил на столе учительницы немецкого ландыши, – и он решил со своей стороны помочь дальнейшему сближению Регины и Мартинсона. Кто будет заполнять в будущем школьные классы, если доля старых дев и холостяков в обществе станет все увеличиваться? Но, быть может, директорская просьба была вызвана и заботой о деле. До школы дошли слухи, что старшеклассники стали по вечерам заглядывать в ресторан. Распущенности следовало немедленно положить конец, вот Регине с Мартинсоном и дали задание провести контрольный рейд. Ничего не скажешь, в какой-то мере даже смешно, что порой приходится идти в кабак в порядке общественной нагрузки, но раз надо – значит, надо.

Регине еще не доводилось переступать порог самого представительного в поселке здания, – неплохой повод познать свой край.

Маленький ансамбль, втиснутый позади танцевального круга, умудрялся производить неимоверный шум.

В поисках свободного столика Регина и Мартинсон вынуждены были, обращаясь друг к другу, кричать. Из-за громкой музыки им приходилось почти соприкасаться головами – Регина предпочла бы письменное общение. Она чувствовала, что брови у нее насуплены, лицо напряжено, точно так же как и у Мартинсона.

Ни одного школьника в зале не оказалось. Мартинсон работал в поселке уже седьмой год и знал в лицо всех здешних жителей. Он бы мог дать краткую характеристику каждому сидящему тут человеку помоложе, если бы его не вынуждала к немоте музыка.

Минуты тянулись, уши были заложены и ныли. Какой-то парень, совсем еще мальчишка, появился среди оркестрантов, схватил микрофон и, стиснув его зубами, во всю мочь завопил, тужась выдавить из себя песню.

Регина понимала, что их поход оказался бессмысленным. Ни один ученик или ученица сегодня в этом зале не появятся. Если уж Мартинсон знал всех, то и его все знали: гардеробщик явно предупреждал учеников, что объявились шпики.

Регина могла заняться изучением публики. Как и многие нынче, она тоже увлекалась социологией. Регина легко определила, что среди присутствующих в зале примерно тридцать процентов составляют женщины. Дамы в летах были приглашены мужчинами явно как необходимые по работе люди. Получать без конца в качестве презента лишь торты да шоколад – при таком однообразии всякая уважающая себя женщина вычеркнет из списка подносящих любого. Две компании пришли семьями, чтобы отметить какое-то событие. Естественно, ни одно увеселительное заведение не может обойтись без легкомысленных созданий, те тут же бросались в глаза среди скромных, неброско одетых матерей семейств. Обращала на себя внимание не только внешность жизнелюбивых девиц, но и то, как бдительно следили за ними замужние женщины. Стоило какой-нибудь фифочке пройтись по залу, как моментально, словно антенны локаторов, поворачивались головы матрон и уже не выпускали из поля зрения подозрительный объект. Назавтра поселок облетят самые свежие слухи. Тот, кому интересно, получит точные сведения: эта сидела с этим, та амурничала с тем. Эти осушили целую батарею бутылок. Любой незначительный фактик даст пищу для долгих пересудов и далеко идущих заключений. Возможно, людская молва сосватает и Регину с Мартинсоном?

Она смотрела на галдящих и курящих мужчин и думала: с кем бы из них и впрямь можно было соединить свою жизнь? Регина скользнула взглядом по раскрасневшимся лицам. Мужчины все без исключения были кряжистыми, галстуки явно мешали им, поскольку были приспущены; молчуном никого из них не назовешь – они размахивали руками, горячо отстаивали свою правоту, всем телом изготовившись к прыжку, громко спорили и смеялись. Вот это глотки, временами они заглушали даже грохот оркестра! Мужчины ни на кого, кроме как на собеседника, внимания не обращали, им было о чем поговорить! Может, они продолжали в ресторане прерванное днем производственное совещание? Делиться своими заботами и сокровенными мечтами тут, видимо, не было принято. Вероятно, говорили о запасных частях, ругали разбитые по весне дороги, проклинали кладовщика или бригадира, честили председателя колхоза или начальника колонны и спорили о процентах выполнения плана. Наверное, и обид не таили: первое место присудили не тому, кто этого заслужил, и с премией словчили. Безусловно, вспоминали какую-нибудь недавнюю свадьбу – вот была потеха! – тот-то и тот-то нализался, ну прямо в стельку.

Регину пробрал холодок. В этом зале Мартинсон был единственный благородный мужчина. И его, похоже, душил галстук, он то и дело вытягивал шею, но когда барабан начинал грохотать особенно громко, Мартинсон снова невольно втягивал голову в плечи. Ему было нелегко нести порученную общественную ношу.

Свобода выбора?

В душу Регины стал заползать страх, она казалась себе круглой идиоткой – с чего это она решила, что сможет тут, в поселке, устроить свою судьбу?

Раскатистые звуки тяжелыми градинами сыпались на голову, грозовая туча человеческих голосов ползла под потолком густо накуренного помещения; разрисованная ромашками бетонная перегородка, отделявшая от зала стойку, на которой в дневное время выставлялись комплексные обеды, казалось, вибрировала в такт музыке. Сумбур становился все страшней – хоть выскакивай на танцевальный круг и прыгай там, чтобы каким-то образом стряхнуть с себя химеры.

Мартинсон подпер голову руками, может, он постанывал про себя, но, как человек порядочный, не решался оставить поручение невыполненным.

Регина медленно повернула одурманенную звуками голову и снова оглядела галдевшую публику. Она попыталась усмехнуться, возможно, на ее лице появилась лишь слезливая гримаса: с чего это она взяла, будто в поселке у нее появится возможность выбора?

Напрасная надежда легкомысленного человека, будто склад ума у людей из захолустья выгодно отличается от мышления горожанина. Регина верила, что люди здесь проще, общительнее, ближе к природе. А как же иначе? Здешние жители могли и не слышать о стрессовых состояниях, их не должны были мучить гнетущие комплексы. Наблюдая за мужчинами в ресторане, можно было сделать вывод, что они и в самом деле весьма непринужденные, даже необузданные. Чтобы привыкнуть к ним, требовалось большое напряжение волн. Была ли Регина способна на это?

Разумеется, по находившимся в зале нельзя было судить о всех жителях поселка; благопристойные семьи мирно сидели в этот час у телевизоров в объятых дремотой домах, расположенных на тихих улочках. Они себя нашли, для них жизнь – это спокойно текущая река, берега ее знакомы и привычны; попадались и пороги, но водовороты вскоре оставались позади, и все шло по-прежнему отлично.

Регине, жаждавшей обрести спутника жизни, не следовало пугаться. Она улыбнулась в пространство.

Или она все же безнадежно опоздала?

Во всяком случае, измученный шумом Мартинсон не нуждался в жене.

В СВОЮ ПЕРВУЮ ВЕСНУ В ПОСЕЛКЕ Регина довольно быстро поняла, что работа в саду выше ее сил и разумения. Повсюду жгли костры, на деревьях подрезали ветки, прореживали ягодные кусты, копали и рыхлили землю и высевали семена.

Регинин участок выглядел жалко, из-под прошлогодней травы и мусора пробивались какие-то растения, но Регина понятия не имела, что это такое. Ей казалось, что она любит природу, весенними вечерами она часами гуляла по городским паркам и с воодушевлением рассказывала другим, как дружно распускаются почки. Действительное соприкосновение с миром растений у Регины было довольно примитивным и ограничивалось выгонкой в вазе веточек вишни или каштана. Теперь, оглядываясь назад, она понимала, что хваленая любовь горожан к природе неимоверно убога. Знатоками по части садоводства считались даже те, кто умел дольше обычного сохранять срезанные цветы, у них спрашивали по телефону совета по поводу того или другого поникшего стебелька. Зато местные жители, вполне естественно копавшиеся на своих участках, были бы, пожалуй, удивлены, назови их кто-нибудь друзьями природы. Сад должен быть ухожен, тут нет ничего особенного, ответили бы они, к тому же эта работа приносит радость. Типичный парадокс сегодняшнего дня: одни попросту произносят громкие слова, у других нет времени на болтовню, надо трудиться.

Герта посоветовала Регине позвать на помощь Антса Пампеля. Мол, чего он там после смены подпирает в «Крокодиле» стойку и заглядывает в рот продавщице пива толстухе Махте.

Регина уже достаточно хорошо освоилась в поселке, чтобы не знать излюбленного заведения забулдыг – укрывшейся за рестораном пивной. Нужда хоть куда погонит, и Регина направилась к «Крокодилу». Она пробралась среди куривших, успев за это время подумать, что все эти молодые, равно как и средних лет мужчины еще совсем недавно были учениками здешней школы, никто не прислал их специально сюда в поселок тянуть пиво. Каких-то десять – двадцать лет назад эти грузные осипшие мужики носили белые гольфы, читали со школьной сцены стишки, вежливо здоровались – и никто, ни учителя, ни родители, не могли предвидеть, что посеянное ими с благородными намерениями семя может упасть в бесплодную почву и из многих мальчишек в будущем выйдут горькие пьяницы, выпивохи или любители пива, раздувшиеся, будто баскетбольный мяч проглотили.

Дверь без конца хлопала, посетителей все прибывало – у жаждущих промочить горло был час пик, – стойка будто магнитом притягивала к себе. Школьники обычно приходят в восторг, когда видят в кабинете физики, как двигаются железные опилки, магнит действует даже через бумагу, и никто из них в годы открытия мира и думать не думает, что в будущем для него притягательной силой окажется неопрятная стойка, за которой стоит толстуха Махта.

Толстая Махта забеспокоилась, чего это дерзкая учительница вторглась в ее царство. Она перестала разливать пиво, вытерла полой халата обрызганные пеной руки и вытянула шею, чтобы вонзить свой жалящий взгляд в лицо Регины.

– Я ищу Антса Пампеля, – сказала Регина.

Махта вытаращила глаза – вот так чудо, в поселке нашелся человек, который не знает Антса!

– Мадам, – проговорил какой-то пьянчужка за спиной Регины. – Антс – человек опасный, от него даже невеста удрала, подалась в лес, в оборотни.

Грянул взрыв хохота.

– Ну, я – Пампель Антс Юханович, – произнес худощавый мужчина. Он стянул с головы кепку, поклонился и едва не выплеснул на пол содержимое своей кружки.

– Я подожду вас на улице, – пробормотала Регина.

– Смотри, Антс, как бы тебе опять солоно не пришлось, – загоготали мужики.

Регина постаралась поскорее выбраться из пивнушки.

Комок подкатывал к горлу, ее душили стыд и обида.

Спешившие в «Крокодил» мужчины не могли удержаться, чтобы не высказать, что они думают о Регине.

– Опять патрулирует.

– Будто зануда-гаишник из-за кустов подглядывает.

– Да эта бабенка, видать, охотница до кабаков.

Весь поселок знал, что Регина ходила в ресторан с Мартинсоном.

Антс Пампель явно не спешил опоражнивать свою кружку из-за какой-то училки; Регине казалось, что ее ожидание затянулось до неприличия. Дольше она не собиралась ловить чужие взгляды и быть объектом насмешек – пусть Пампель глушит свое пойло, найдется какой-нибудь другой пьянчужка, которому нужны деньги на выпивку.

Примерно через час Антс Пампель появился за калиткой Регины, на руках у него был щенок. Регина не знала, где он подобрал собачонку, но дома Пампель во всяком случае побывал и, несмотря на теплую погоду, украсил свою шею мохнатым клетчатым шарфом, один конец которого был элегантности ради переброшен через плечо.

Все еще не в духе после посещения пивнушки, Регина и смотреть не хотела на алкаша, который стоял за оградой, поэтому она обратила внимание лишь на шарф и лопоухого щенка, собачонка сосала уголок лацкана. Регина искала повод, чтобы отослать Антса Пампеля.

– Вот, пришел, – сказал Антс Пампель. – Герта тоже говорила, что вам в саду работник требуется. У меня у самого сада нет. А у вас нет собаки, как в хозяйстве без пса?

Антс Пампель не стал дожидаться ответа. Он вошел в калитку. Регина отступила к кусту сирени и с тревогой подумала – не слишком ли пьян этот тип? Как от него отделаться?

Антс Пампель уселся на крыльцо, опустил щенка на землю, порылся в карманах, достал из-за пазухи что-то завернутое в бумагу, развернул. Собачонка от радости завиляла хвостом.

– Большой кусок рот раздерет, – попытался Пампель усмирить прожорливого щенка. Достав из кармана брюк перочинный нож, он стал отрезать от колбасы ломтики и кидать собачонке.

– Молока у меня с собой нет, – с сожалением сказал он.

Козырек кепки скрывал лицо Пампеля, занятого собакой. После того как щенок был накормлен, Антс вытер ладони о колени и простодушно посмотрел на Регину, все еще не проронившую ни слова.

– Я этот сад как свои пять пальцев знаю, я и вашей тете помогал. Уже несколько дней в «Крокодиле» на дверь поглядывал, все ждал, когда вы за мной придете. Землю запускать нельзя. Почему-то мне всегда как раз по весне становится скучно пить, хочется в земле покопаться.

– И не жалко бросать кружку? – притворно удивилась Регина.

Антса не задела ирония Регины. Он поднялся, засунул руки в карманы и, посвистывая, направился к сараю. Привычно отыскал лопаты и грабли, прикидывая, повертел их в руках и, перед тем как скрыться меж плодовых деревьев, крикнул Регине:

– Вам остается придумать имя собачке!

Щенок не обращал внимания на Регину, все время кружил вокруг Пампеля, вставал на задние лапы, норовил обнюхать карманы.

Регине все же хотелось избавиться от этого подозрительного типа. И если она до сих пор молча приглядывалась к нему, то теперь взяла вожжи в свои руки. До этого она видела, как в соседних садах рассыпали из полиэтиленовых пакетов удобрения, и распорядилась:

– Прежде всего отправляйтесь в поселок и привезите на тачке удобрения.

Пампель почему-то смутился. На одутловатом от пьянства лице словно бы открылись под бровями створки, и Регина увидела светлые глаза. Взгляд настолько невинный, что Регина даже опешила. Перед ней был как будто не взрослый человек, а мальчишка в гольфах. Деградация, подумала Регина, это у Пампеля алкогольный инфантилизм.

– Удобрения могут кончиться, – не отступала Регина от своего решения.

Само собой разумеется, у нее не было ни малейшего представления, где эти удобрения продают и что именно ей нужно. Регина просто подумала, что, если у Пампеля окажутся в руках деньги, он тут же отправится к своим собутыльникам, закатит там выпивку и потом уже не осмелится показаться ей на глаза. Лучший способ отделаться от пьяницы.

– Ладно, – согласился Антс Пампель. – А вы пока присмотрите за щенком.

– Собака может остаться, – делая упор на первом слове, промолвила Регина.

– У этого жучка матушка породистая, вот только деток подобрала с улицы, – уходя, объявил Пампель.

– Ну вот и окрестили собаку Жучком, – кивнула Регина.

К удивлению Регины, Антс Пампель вскоре вернулся с тачкой, которая поскрипывала под тяжестью удобрений.

С тех пор он каждый вечер приходил поработать в саду.

В то время Герта и впрямь способна была читать чужие мысли, она догадывалась, как Регина относится к здешним пьяницам, к тем самым, что когда-то были милыми мальчуганами и щеголяли в белых гольфах. Иначе бы с какой стати Герте нахваливать Пампеля? Пусть Регина поймет, что не совсем зря старались и родители и учителя. Правило жизни: каждый пытался хотя бы подсознательно оправдать свое существование.

– Антс – мастер на все руки, в отца пошел. Старик Пампель может смастерить какую угодно вещь, только впопыхах да тяп-ляп работать не умеет. Люди говорят, что Юхан мог бы даже человека выточить, вот только душу не в состоянии в него вдохнуть. Просто ума не приложу, с чего только сын запил. Может, от скуки, он такой одинокий.

Герта ограничилась общими словами, рассказывать подробнее об Антсе не захотела. В первый раз Регина поняла, что ее все же считают чужой – у нас, у своих, есть секреты, которые пусть останутся секретами. Хорошо еще, Герта воздержалась от наивного объяснения: Антса, мол, сгубили плохие друзья.

Постепенно Регина привыкла, что Антс работает в саду, а щенок вертится вокруг него. Когда Жучок уставал от возни на вскопанной земле, он брел на крыльцо, сворачивался в клубок и спал как убитый.

Наконец сад был приведен в порядок. Антс вскопал даже несколько грядок, посеял морковь и посадил лук. И обещал попозже принести огуречную и помидорную рассаду.

Отыскав под сараем обрезки досок, соорудил для щенка конуру.

Наблюдая за работой Пампеля, Регина чувствовала, как на нее наваливается тоска: совсем погрязла в болоте, мелкопоместным земледельцем заделалась, да еще и скотиной обзавелась!

Теперь Антс мог отмыть от земли руки и ступать своей дорогой.

Однажды ночью Регина проснулась от собачьего повизгивания. Глянув в окно, она увидела прислонившегося к ограде Пампеля. Жучок подпрыгивал на задних лапах и старался лизнуть ему руки. Пампель разговаривал с собакой, он был явно пьян.

Регине надоело смотреть на это, она снова улеглась в постель и только через некоторое время услышала, как Жучок с лаем бежит вдоль забора, провожая своего друга до угла.

В ту ночь Регина больше не смогла заснуть.

Неужто нашелся наконец человек, всерьез заинтересовавшийся ею? А может, его тянуло только к собаке? Мысль отдавала горечью: Пампель – ее последний поклонник. Старой деве следовало бы распушить перышки – настал решающий момент!

Почему Регина относилась к другим людям с превосходством? Ведь и она, подобно огрубевшим мужикам, что толпились возле стойки толстухи Махты, не сумела устроить собственную жизнь. Что за парад принцев в голубых атласных одеяниях надеялась она найти в этом поселке? Ах, как заманчиво: незнакомые места, новые интересные знакомства! Может, все-таки стоит загнать дом и отправиться куда глаза глядят? Новая пустота на новом месте, разве это может смягчить разочарование? Новое место скоро вновь превратится в старое. В следующей школе, где она стала бы учить детей, все повторилось бы сначала: компания старых дев пригласила бы ее на чашку кофе. И снова будут с жаром обсуждать привычки и слабости директора. Дай бог ему тайных грехов – больше тем для разговоров. Затем попотчуют пересохшим дежурным печеньем из стеклянной вазочки и поведают жуткую историю о каком-нибудь ученике, по которому плачет спецшкола, в остальном же продемонстрируют наигранную самоуверенность и удовлетворенность, не преминут припомнить незабываемую студенческую пору, которая, к сожалению, все дальше уходит в прошлое. Годы все идут, годы идут.

Поселившись в поселке, Регина почти прервала связи со своими городскими знакомыми. Время от времени они посылали друг другу скудные весточки, царапали на почтовой открытке несколько малозначащих фраз. Одну лишь Мари не отпугивала холодность Регины, она писала ей длинные письма, рассказывала, кого видела, что слышала. Между строк сквозило сочувствие, будто Мари имела дело с человеком, которого ни за что сослали на поселение. Если Мари не получала от Регины ответа, то в следующем письме она сетовала, что частная собственность полностью поглотила Регину, и спрашивала, не забыла ли она полить капусту?

В ТИХУЮ ТЕПЛУЮ НОЧЬ Регина мучилась бессонницей. Она готова была глотать таблетки точно так же, как и осенью, когда ее оставил Тийт, но на этот раз Регина все же решила обойтись без снотворного. Временное забытье не принесет облегчения, завтра всплывут те же неотступные мысли – лучше уж разом покончить с ними.

Регина ворочалась с боку на бок, тяжелые простыни липли к разгоряченному телу, хотя в открытое окно и струился свежий воздух. На деревьях щебетали птицы. Живи и радуйся! Откуда-то тянуло гарью.

Будущее рисовалось в тоскливых красках: в большом пустом доме бродит стареющая женщина и ищет, чем заняться. Она все больше замыкается в себе, потому что, с чем бы она ни соприкасалась, все ей претит.

Вечерами, щуря глаза, она читала бы книгу, зевала у телевизора, пытаясь вспомнить, закрыта ли заслонка. В дождь и в бурю в душу заползал бы страх – что это там за голоса доносятся с улицы? Вдруг кто-то под шум дождя забрался в подвал? В ночной темноте по двору мечется собака и заливается лаем: что случилось? Со временем и Регина, по примеру всех боязливых людей, начала бы прислушиваться ко всяким жутким историям и заказала бы дополнительный замок. Чтобы не свихнуться от одиночества, стала бы искать общения со своими учениками, жалким подхалимажем стараясь завоевать их расположение. Она бы притворялась их другом, хотя прекрасно знает, что заискивающие старухи вызывают отвращение и за глаза над ними посмеиваются.

Время уплывает, ученики очень быстро взрослеют; на Новый год вспомнят старую немку и пришлют ей поздравительные открытки. Кто-нибудь поотзывчивее раз в два года навестит ее. Тогда сутулая от постоянного сидения и чтения учительница вдруг оживет: теряя очки, станет носиться между комнатой и кухней, бесцельно тыкаться туда и сюда и громыхать чашками. Бывшая ученица будет терпеливо сидеть в кресле, ей не терпится идти по своим делам, но негоже уходить, не отпив глотка кофе. Естественно, что и у Регины хранится в буфете в стеклянной вазочке про запас печенье, она станет настойчиво угощать им гостью. С крошками на губах старая и молодая женщины станут обсуждать рецепты пирожного, чтобы хоть о чем-то говорить. Расставание будет сердечным, а на деле рукопожатиями обменяются люди, уже давно друг другу совершенно чужие.

Не исключался и пример Герты. Соседка в пожилом возрасте стала боготворить театр. Она вырезала из газет рецензии, знала всех актеров по именам и в лицо, а поскольку в поселке редко бывали гастрольные спектакли, то Герта каждые два месяца уезжала на неделю в город, чтобы посмотреть новые постановки. Там она составляла себе плотный график действий, навещала знакомых, поражала их своей театральной эрудицией, с жаром, хотя никто с ней не спорил, доказывала компетентность того или другого критика. Они так равнодушны к искусству, жаловалась на знакомых Герта.

Пока Антс Пампель работал в саду у Регины, она время от времени приглядывалась к нему. Раза два их взгляды пересеклись – в пространстве проскользнуло неяркое излучение. Регина успела заметить, что в глазах Антса отражается не инфантильность, а сквозят тоска и пустота. Регина подумала, что многие и на ее лице видят равнодушие, что и ею владеет неопределенное, растерянное состояние человека, лишенного какой-либо цели. Она решила, что Пампель именно для того и пьет, чтобы лицо припухло, а глаза еще больше спрятались – незачем другим заглядывать в его пустую душу.

Правда, Пампель усердно работал в саду, в его движениях проглядывались сила и ловкость, которые трудно было ожидать от пьяницы. И все же Регине казалось, что у них у обоих одинаково слабые мышцы – признак постепенно мертвеющего тела, примета преждевременного старения.

Можно ли остановить деградацию?

Есть ли возможность возродиться самой и возродить себе подобных?

Регина верила, что, когда она переедет в поселок, все изменится.

Видимо, она все еще не могла примириться с тем, что оборвалась ее привычная городская жизнь. Признаваться себе в этом было неприятно, и все же она сожалела, что оставила своих подруг, а также общество знакомых мужчин – кто из них оказался бы ее очередным фаворитом?

Почему же она все-таки перевернула свою жизнь с ног на голову?

Предельная ситуация, очевидно, была вызвана стечением разных обстоятельств. Возможно, Регина была застигнута в минусовой точке биоритмов, иначе нельзя было объяснить ее необыкновенную чувствительность к явлениям, к которым обычно она оставалась довольно спокойна. Она придала слишком большое значение явлениям, явно недостойным этого. Прежде всего близорукая Мари, которая выбирала в магазине лиловый материал; затем Тийт, ошеломивший ее своим решением изменить образ жизни. Регина приняла слишком близко к сердцу анекдотичную историю, происшедшую с этим человеком: папочка и мамочка устроили деточке, которому уже за тридцать, жену с доставкой в постель! Затем на Регину свалилась эта история с тетиным домом. Да и небеспристрастные рассуждения Герты все глубже затягивали Регину в ловушку, соседка словно бы частыми стежками пришивала ее к здешним местам.