Текст книги "Возможность выбора (роман)"

Автор книги: Эмэ Бээкман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 42 страниц)

– Да не убеждай ты меня, я уже все решила.

– Ну ладно, – вздохнула Мари. – Так о ком я должна добыть сведения?

Регина медлила с ответом. Она представила себе, как когда-нибудь, спустя годы, взглянет на своего красивого и умного первенца и, возможно, с радостью, а может, и с душевной болью вспомнит об этом мгновении.

Совсем не обязательно, что данный момент окажется переломным. Кто знает, будет ли вообще у Ээро настроение переспать с ней. Она преспокойно может назвать Мари его имя, ведь еще неизвестно, сработает ли придуманная ею система. К тому же биологические механизмы не подчиняются воле человека, следует считаться и с возможностью осечки. В таком случае придется все повторить через месяц.

Регина назвала Мари фамилию Ээро и год его рождения.

– На три года старше тебя, – деловито заметила Мари.

Других мыслей и ассоциаций это имя у нее не вызвало.

– А почему именно он? – все же поинтересовалась она.

– В его пользу многое говорит. В свое время мы учились в одном институте, он на физкультурном факультете. Теперь работает тренером по плаванию. Абсолютный трезвенник. Правда, не знаю, то ли это реакция на бывшее пьянство, то ли присущее с детства качество. Обычно всевозможные фанатики вызывают определенное сомнение, сверхпорядочность оказывается порой аномалией.

– Вот видишь, как трудно выбрать стоящего! – воскликнула Мари.

– В последний раз я видела его минувшей осенью. Он остановил меня на улице, мы пошли в кафе поболтать. Он только что развелся с женой. Вероятно, пока еще не успел обзавестись новой. Думаю, он не откажется от небольшого приключения.

– Почему он развелся? Не говорил об этом? – допытывалась Мари.

– Конечно, говорил. Нынешние мужчины любят потрепаться. Причины, по-моему, были нелепыми, я от души повеселилась. Видимо, именно такая реакция и была ему необходима, чтобы поскорей избавиться от своей истории, навязчиво засевшей в голове. Странные конфликты способны завести людей в тупик, но полагаю, что и я не смогла бы вынести эту его страсть к живности. Человека, привыкшего жить в бетонной коробке, тревожит, когда вокруг него скребутся какие-то существа; рядом с тобой, в твоем же доме, течет еще какая-то на удивление деятельная жизнь. Ээро признался – жена не раз христом-богом молила, чтобы не приносил он домой этих мерзких крыс. Однако Ээро не способен был преодолеть свою страсть, его будто магнитом тянуло к зоомагазину. Стоило ему войти туда, как рука его, казалось, сама тянулась взять какое-нибудь трепещущее и вырывающееся существо, отнести домой и в очередной раз довести жену до истерики. Лишь аквариумы и рыбки поначалу не раздражали ее. Но Ээро решил, что рыбкам не хватает кислорода, и поставил более мощный насос. Для пущей верности он просверлил в оконной раме отверстие и просунул туда конец резинового шланга – рыбкам надо создать человеческие условия, пусть у них будет свежего воздуха вдосталь. С тех пор жена спала, заткнув уши ватой, и пыталась свыкнуться с шумом. Хуже стало, когда Ээро купил хомяков. Добрая душа его не позволяла все время держать их в стеклянном сосуде, он думал, что бедные животные страдают от гиподинамии. Проворные грызуны успевали за время коротких прогулок причинить невероятное множество неприятностей. Один из хомячков забрался к жене в сумочку и прогрыз паспорт. Тут нервы у нее не выдержали, и она истерически разрыдалась. На этот раз Ээро сумел успокоить ее, пообещав, что ни одного животного в ближайшем будущем покупать не станет.

Он сдержал слово, хотя по-прежнему ходил в зоомагазин, однако ограничивался лишь тем, что покупал рыбкам корм. Однажды в продажу поступил необыкновенный товар, комариные личинки, для рыб это все равно что комбикорм для скота. Ээро купил внушительную порцию, чтобы его гуппи и скаляриям хватило бы лакомства на долгое время.

Как-то ночью Ээро проснулся от хлопков. Жена стояла посреди комнаты и била комаров. Слезы катились у нее из глаз, одной рукой она расчесывала комариные укусы, а другой пришлепывала гадких насекомых. Ээро здорово опешил, он прикрыл глаза и притворился спящим. Вдруг в квартире стало непривычно тихо. Ээро сперва даже не понял, в чем дело, а когда догадался, было уже поздно. Жена опоражнивала в унитаз последний аквариум.

Мари немного подумала и сказала:

– Я бы стерпела эту живность, только бы змей в дом не приносил.

– Видишь, порой для развода бывает достаточно и комаров.

– А кое-кто и пьяниц подбирает, – съязвила Мари.

– И чего только не бывает на свете, – поддакнула Регина.

СЕЙЧАС РЕГИНА БОЯЛАСЬ ЭЭРО ТОЧНО ТАК ЖЕ, КАК И ОСТАЛЬНЫХ, кто под началом Мари должны были заявиться сюда сводить с ней счеты.

Проснувшись в тот раз утром у Ээро, Регина подумала: наверное, я сделала правильный выбор. Умиротворенность вошла в нее где-то на грани пробуждения. Возникло ощущение, будто она плавно, на гребне волны, опустилась на солнечный берег; за спиной сияние синей ночи, под боком ярко-желтый песок, который, когда она касалась его пальцами, издавал тихий звон. Регина снова закрыла глаза, чтобы продлить блаженный миг. Ей не хотелось, проснувшись, как обычно, тут же вскакивать с постели, быстро одеваться и снова куда-то бежать. В эту минуту никакие силы, никакой грохот, никакое чрезвычайное происшествие не смогли бы привлечь ее внимание, наверное, даже пронзительный вой сирены не оторвал бы ее от подушки. Ей хотелось как можно дольше испытывать это приятное ощущение: ничего реального или осязаемого нет. Окружающее неопределенно, где-то поблизости могли находиться стены, однако с таким же успехом мог быть и лес или дюны или вовсе нечто, не имеющее названия.

Дремотное состояние словно бы закутало ее во что-то очень мягкое, и Регина поняла, что ей совершенно не интересно, где пребывает Ээро – спит ли на другом краю кровати или полеживает в ванне и читает газету. До этого человека ей больше не было дела, Регина знала, что навсегда прошел тот первый и последний раз, когда они были вместе. Ей было бы в тягость даже выслушивать от него любые приятные слова – пусть он дарит в будущем кому угодно свои нежности, она не желала о нем больше ничего знать. Пусть осядет в памяти всего одно впечатление, хоть и поверхностное, тем лучше, ни в каких дополнениях Регина не нуждалась. Подсознательно она боялась глубже узнать его, так как не хотела уносить с собой никаких страхов и сомнений. Следовало жить надеждами, что от Ээро родится ребенок, который придет в жизнь с романтической окрыленностью, переливающейся, как ночная синева, и Регина сможет до конца дней своих ощущать радость, что правильно выбрала своему ребенку отца.

Пробудившись, Регина стала невольно вспоминать обрывки вчерашних разговоров. Она разматывала произнесенные фразы, будто бахрому, которую надо распутать и расправить.

Самостоятельность суждений Ээро произвела на Регину приятное впечатление; немногие умели оставаться самими собой и сохранять спокойствие, когда другие вокруг из кожи вон лезут. Люди ищут оправдания своему существованию, несутся наперегонки со временем, в ушах свист, дыхание перехвачено, недостает времени глянуть ни налево, ни направо, они не в состоянии остановиться, чтобы с улыбкой просеять сквозь пальцы песок минувшего.

Регина погрузилась в дремоту, они с Ээро стояли на краю бассейна, и щербатые плитки щекотали подошвы. Откуда-то доносились мелодичные звуки, напоминавшие колокольный перезвон. Они вскрикнули и вниз головой бросились в воду. Долго плавали рядом, не испытывая ни малейшей усталости. Регина не думала о том, что в какой-то момент рука ее должна коснуться стенки бассейна, а может, бетонная ванна потеряла свои очертания, края расплылись, вода разлилась по пойме, образовалось безбрежное озеро; они плыли, оставляя за собой пенистый след.

Регина как бы поднялась над поверхностью, все более отдалялась от сна, однако все еще удерживалась от возвращения к реальности. В представлении своем она еще раз ухватилась за те же самые концы спутанных и поблескивавших шелковых нитей бахромы, наслаждаясь спокойствием, исходящим от обрывочных фраз Ээро.

– Я считаю, – говорил Ээро, – что человек не должен поднимать планку все выше, стремясь любой ценой преодолеть ее. Опыт будет куда богаче, если идти по жизни не спеша и наслаждаться каждым шагом. Нравственное самосовершенствование и развитие тела – два мощных параллельных направления, они все равно что рельсы под колесами, которые не позволяют человеку отклоняться в сторону; он всегда может чувствовать себя уверенно. Угнетенное состояние чаще всего испытывают те, кто сами это состояние ищут.

Слова Ээро вызвали у Регины иллюзию, что она отдохнула и бодра. Забылось напряжение последних дней, ушли из памяти мучительные переговоры с Мари. Сомнения Регины Мари дополнила, со своей стороны, новыми, затем пожаловалась, что выполнение просьбы подруги потребовало от нее огромных усилий.

Слова Ээро были подобны шороху теплого летнего дождя, они действовали освежающе. Слушая его, Регина мельком подумала, что напрасно было искать фамилию этого человека в картотеке желтого дома.

Они гуляли с Ээро по берегу моря и бродили по сумеречным аллеям векового парка. Регина легко ступала рядом с Ээро, исполненная в душе благодарности, что у нее ничего не спрашивают, что она может молчать. Даже чувство стыда улетучилось, она забыла, что всего часа через два собирается использовать этого человека в своих интересах. Планы, программы, устремленность к каким-то намеченным целям – вся эта рациональная дребедень не сочеталась с каким-то удивительным излучением сумеречной ночи. Ээро говорил тихо, задумчиво, будто сам с собой, и тем не менее его слова как бы смывали с Регины грязь.

– Я никогда не стремился к тому, чтобы дети, которых я тренирую, стали знаменитостями, достигли вершины славы и чтобы отблеск этой славы пал на меня. Зачем человеку ударяться головой в потолок? Потом приходится скрывать непроходящие шишки под шапкой, которую натягивают глубоко на глаза, чтобы злоба и разочарование не опаляли окружающих. Я против того, чтобы обращать тщеславие в болезненную страсть. От престижных проблем лишь у примитивов голова болит. Пускай человек ощущает радость от собственных способностей, пусть не позволяет себе поддаваться взлетам и падениям настолько, чтобы они стали для него роковыми. Когда соревнуются мои воспитанники, то я не хвалю победителей, а подбадриваю более слабых: ты отдал борьбе все и можешь быть доволен собой. Коллеги иногда смеются надо мной, но мне это как с гуся вода. С какой стати лепить несчастных людей, которые, толкаясь, будут наивно идти к крушению своих иллюзий? Человек должен в своих действиях находить удовлетворение, вот я и внушаю детям: наслаждайтесь легкостью собственного тела, совершенством движений, чувствуйте удовольствие от сознания, что способны не уставать. Умейте ценить целебную и живительную истину: я никому не завидую! Мной часто бывают недовольны, меня упрекают и пытаются переделать. Возражение мое простое: я стараюсь воспитывать уравновешенных людей, а не карьеристов-неврастеников. Мне говорят, что я ращу маменькиных сынков, поскольку я не прививаю детям воли к борьбе и мужества, и что, применяя столь ошибочную методику, ни одного чемпиона не выпестуешь. Может, они и правы. Возможно, сегодня, в эпоху рекордомании, мне следовало бы заниматься как раз теми детьми, которые сейчас, как неперспективные, отброшены в сторону. Но для них не предусмотрено пространства для действия. Во всяком случае, стоять на своих ногах достойнее, чем балансировать в первом ряду, выпихивая соперника в небытие или давая выпихнуть туда самого себя.

Слушая рассуждения Ээро, Регина не вникала в них настолько, чтобы составить свое отношение. Она просто поняла, что люди, которые нашли себя в жизни, большая редкость. Все только ищут да ищут, пока с тревогой не обнаруживают, что отпущенное время на исходе.

Ээро и не нуждался в мнении Регины, он в себе не сомневался, не ждал, чтобы она поддакивала. Да и так ли уж важны собственные точки зрения в этом быстро текущем и меняющемся мире? У Регины хватало жизненного опыта, чтобы сознавать, насколько притягательна терпимость: значительные истины не плавают, как мусор, на поверхности, их нелегко поймать.

Медленно рассеивался сон в то утро, наконец Регина пробудилась настолько, что стала невольно прислушиваться к звукам в квартире. Ээро явно где-то притаился, потому что, кроме монотонного и далекого уличного шума, до слуха ничего не доносилось.

Регина встала, шлепая босыми ногами по полу, прошлась по квартире – Ээро нигде не было. На кухонный стол была выставлена кофемолка, и Регина поняла, что Ээро отправился в магазин за сливками.

Оно и лучше, что можно было действовать в одиночестве – принять душ, одеться, навести красоту. К приходу Ээро она должна выглядеть свежей и бодрой, затем они попьют кофе, Регина найдет в расписании подходящий автобус – программа выполнена, ей хотелось домой.

Регина привела себя в порядок и теперь, уже стуча каблуками, принялась расхаживать по квартире – что-то раздражало ее. Затем она увидела, что птичья клетка накрыта темным платком. Регина сняла его, дав канарейкам возможность порадоваться наступлению дня.

Квартира тут же наполнилась щебетом.

– ПОЛУЧИЛА, ЧТО ХОТЕЛА, – это было первое, что сказала Герта, когда Регина явилась домой. От слов соседки Регина буквально окаменела. Господи, неужели в этом насыщенном информацией постылом мире уже не осталось места никаким тайнам? – Ты такая бледная, тебе нездоровится? – сочувственно спросила Герта. – Совещание утомило? Что там говорили?

– Да как всегда, – пробормотала Регина. – Извечные проблемы. Недостаточная эффективность нынешней системы воспитания, отрицательное влияние процентомании на учащихся. Замкнутый круг: сами завышают оценки и сами же на это жалуются. Делают хорошую мину при плохой игре.

Видимо, цвет лица Регины пришел в норму, потому что Герта снова вернулась к первоначальному разговору и повторила:

– Получила, что хотела. Все эти дни Пампель таскался в «Крокодил». Тебе надо было посадить его на цепь, как собаку.

Герта язвила, раньше этого за ней не замечалось.

– Я боялась худшего, – безразлично проговорила Регина. – Думала, что в мое отсутствие в доме открылся филиал кабака, все перебито и по углам нагажено. А тут, гляди, даже дверь не сорвана, висит себе на петлях.

Герта сжала губы, вокруг рта возникла презрительная складка. Не такой уж она деликатный человек, подумала Регина, скоро совсем склеротиком станет.

Регину огорчило, что Герта изменила свое отношение к Пампелю. Пока пьяница живет сам по себе, к нему относятся терпимо. Ведь так славно, исполнясь добродушия, изумляться: хоть и опустившийся человек, а смотри, с каким усердием вскапывает землю! На пьянчужку смотрят почти как на обезьяну, которая иногда ведет себя по-человечески: просто чудо – соображает ведь! Женившись на Регине, Пампель вторгся в среду людей достойных, и этого ему не могли простить. В глазах других он сразу словно бы превратился в еще более безнравственного и грязного типа. Регина поняла: если у нее у самой теперь что-то пойдет не так, виноватым все равно сочтут Пампеля. Картина мира становится более четкой, когда найден козел отпущения.

Возможно, мысли Регины были неверными и несправедливыми?

Или она сама стала недотрогой?

Видимо, ее подсознательно задевало, что она как бы все еще колеблется между прежним и теперешним образом жизни, не сумев полностью приспособиться к новой ситуации. Противоречия в ней самой не исчезали. Наведавшись через полгода в город, Регина со смятением заметила, что в чем-то уже успела стать провинциалкой, и в то же время она все еще не могла привыкнуть к жизни в поселке. Такое состояние тревожило, город представлялся чужим, а поселок к сердцу так и не прирос. Ломка рутины оказалась делом более сложным, чем можно было ожидать, обновление образа мыслей оставалось процессом мучительным.

Раньше Регина считала естественным, что в обществе Тийта или какого-нибудь другого мужчины она время от времени появляется у дверей баров и кафе. В последний свой приезд, гуляя вечерами по городу, Регина то и дело останавливалась и как дурочка глядела на толпившихся перед увеселительными заведениями людей. И чувствовала, что к лицу приливает краска стыда: и как только они могут там стоять, глядя с мольбой через стекло на швейцара, точно на Петра у райских врат! Зачем они себя унижают? Какое чудо и великолепие они надеются найти по ту сторону дверей? Отчего им хочется оказаться среди незнакомых людей, сидеть в накуренном помещении, которое до отказа заставлено столиками – из-за тесноты даже спинки стульев готовы сцепиться друг с другом. Почему люди стали стремиться к безликому и изматывающему нервы окружению? Какую радость доставляют бесцеремонные или тупые взгляды – возможно, в них ищут собственное отражение? Или грохочущая музыка действует на них как наркотик и они получают мазохистское наслаждение, когда наваливаются лавиной звуки в сотню децибел и заглушают ритм сердца?

Оглядывая толпившихся за дверьми людей, Регина думала: бездомность становится характерной чертой образа жизни. Конечно, она не имеет в виду, будто у кого-то из них нет крыши над головой. Но им почему-то неуютно в своем заполненном всеми удобствами микромире. Каким же холодным и казенным должно казаться им собственное жилье, если они стремятся убегать оттуда как можно чаще. Видимо, этим нетерпеливо переминавшимся с ноги на ногу людям даже собственная кровать представляется постылым и навязанным ложем, подобно жесткой скамье в зале ожидания на вокзале. Иначе отчего они за полночь терпят бессвязную речь чужих людей?

Однажды Тийт сказал:

– Я пригласил бы тебя к себе, если бы смог надеть на свою мамочку намордник.

Регину, приехавшую после долгого перерыва в город, ошеломляла текущая по улицам масса. Прожив сама многие годы среди сутолоки и толчеи, всегда сосредоточенно спеша с одной улицы на другую, она словно бы и не заметила того момента, когда их тихий город превратился в стольный град, хотя и не самый большой.

Находясь в городе, Регина не могла полностью вытеснить из головы Антса Пампеля. Она с особым интересом наблюдала за пьяницами, которые осаждали винные магазины и пивные ларьки. Посмеиваясь над собой, Регина обратила внимание, что она уже умеет классифицировать пьянчужек. Почерпнутый у «Крокодила» опыт не пропал даром. К тому же она могла считать себя специалистом еще и потому, что была женой выпивохи. Раньше она считала всех пьяниц просто асоциальными элементами. Теперь же Регина научилась отличать безнадежных алкоголиков от случайных пьянчужек, которые, чтобы развеять скуку жизни – а таких людей невозможно загнать в обществе Герты в театр, – хватались за бутылку и, к радости своих приятелей, немного сумасбродили. Среди них, подобно теням, скользили и вовсе своеобразные личности, которые, казалось, все время испуганно вглядываются в самих себя, они словно отказывались верить тому, что уже давно вытолкнуты из круга близких, да и вообще людей. Такого рода пьяницы никак не могли смириться с фактом, что никому ни до кого нет дела.

Наблюдая за этими типами, похожими чем-то на растрепанных призраков, Регина с нежностью думала об Антсе Пампеле и о собаке. Даже неловко, что ее в равной степени заботили как человек, так и животное. В ней все сильнее укоренялось сознание: я их к себе привязала и теперь отвечаю за них. Неважно, что она поставила в один ряд человека и собаку – кто не любит животных, тот не сможет понять и себе подобных. Столь простые параллели нужны для того, чтобы можно было снова воспринимать мир во всей его непосредственности. Регина не могла забыть, как при ее отъезде собака привстала за воротами и в ее глазах были необъяснимое смятение и мольба: ты ведь не бросишь меня? Когда Регина гуляла по городу, в ее воображении то и дело вставал и Антс Пампель, который смотрел на нее тем же преданным и доверчивым взглядом. Он так же понуро стоял за воротами рядом с собакой и старался глядеть мимо Регины, и все же в нем ощущалось внутреннее напряжение. Удивительно, что за время недолгого супружества между ними успели возникнуть какие-то необъяснимые связи. Непривычно: тебя провожают в дорогу и ждут твоего возвращения.

Эти странные мысли были вызваны упреками Герты. Регине уже трудно было разобраться в себе. Это раньше, когда она была человеком прозрачным как стекло, просвечивающим насквозь, ей было легко анализировать свои поступки и чувства. Прежняя Регина не стала бы жалеть пьянчугу Пампеля и тем более каких-то незнакомых типов возле винных лавок и пивнушек в городе – этакие отбросы человечества, все на одно лицо. Душа болела из-за оставшегося дома Пампеля, ведь она хладнокровно отправилась в город, чтобы изменить мужу и заиметь от чужого человека ребенка, который после рождения будет носить фамилию обманутого супруга. Безнравственность Регины не умещалась даже в ее собственном сознании. К сожалению, тут не до благородства – по крайней мере теперь, когда она приступила к созданию семьи.

Регину подташнивало. Она не знала, то ли это происходит из-за отвращения к самой себе, то ли является благоприятным физиологическим признаком. Она понятия не имела, когда начинаются подобные явления и всегда ли они сопутствуют известному состоянию.

А может, лоно пусто и Регине лишь грезится беременность. И во имя этого призрачного мерцания она готовится к предстоящей миссии, стараясь воспитать в себе способность понимать и прощать.

Или Регину окружили какие-то химеры? Может быть, она стала бесхребетной? Она всегда считала себя напористой и довольно самонадеянной. Человеческая натура все же не жидкость, которую можно перелить в какой угодно сосуд и придать ей этим новую форму.

Есть ли смысл жалеть Пампеля? Регине в устройстве ее жизни он нужен как косвенный, хотя и существенный фактор. Не надо его жалеть, его следует зажать в тиски, предварительно обмотав схваты чем-то мягким, чтобы он не ощутил давления.

Регина не забыла того, что рассказала Герта об Антсе Пампеле.

РЕГИНА НЕСКОЛЬКО НЕДЕЛЬ СОБИРАЛАСЬ С ДУХОМ, прежде чем решилась объявить войну привычкам Пампеля. Ее угнетало сознание, что этическая основа ее намерений не выдерживает критики. К Регине тоже была применима присказка: дай черту палец – отхватит всю руку. Встав однажды на путь нравственных преступлений, она как бы обязана была продолжать в том же духе. Временами ей казались благородными и достойными зависти те простодушные женщины, которые надеялись упреками наставить на путь праведный своих пьющих мужей или же слезы лили, дабы пробудить этим жалость в сердце пропойцы с осоловевшим взглядом. Во все времена женщины верили, что, добиваясь сочувствия, можно смягчить черствое сердце человека, жалость – залог победы. Не обращая внимания на бесконечную череду разочарований, женщины вновь и вновь уповают на свое примитивное оружие. Они не в состоянии отвергнуть эту ошибочную тактику, потому что отождествляют мужскую психику с собственным внутренним миром – если что-то потрясает их самих, то должно же это подействовать и на мужчину. Самые сильные душевные порывы у женщин порождены в большинстве случаев соучастием, проникаясь чужой болью, они пытаются собственной преданностью и сочувствием смягчить ее. Сами женщины больше всего нуждаются в защите, поэтому им и кажется естественным, что попавшего в беду надо оберегать – ведь и мужчины из того же теста сделаны; нельзя же еще сильнее огорчать и без того затюканного человека. Женщины не сознают, что от их причитаний и слез у мужчин с души воротит и те стараются избавиться от тошнотворного самочувствия, а ощутив свободу, совершают еще более тяжкие проступки, чем те, что вызвали слезы у женщин. Слезы жен – равно как и материнские увещевания – еще ни одного мужчину не заставили всерьез раскаяться и стать трезвенником и порядочным человеком.

Регина решила поступить иначе. Зуб за зуб! Хотя она и внушала себе желание идти в бой, было не так-то просто освободиться от внутреннего сопротивления. И все же она не имела права опускать руки: пусть ее намерения окажутся такими же нелепыми, как у других женщин, но она все равно обязана была испытать их на Антсе Пампеле.

Почему мужчины смеют играть на нервах у женщин? Мужчины давно скинули с себя всякую ответственность, они могут себе все позволить – даже убить себя. Случается, что на охоте подстреливают друг друга; захваченные рыболовной страстью, не обращают внимания на запреты, носятся по льду на машинах и нередко проваливаются; о том, что просто тонут под пьяную руку, и говорить не приходится, пусть там хоть десять детей и мать-старушка останутся без кормильца; если разгоряченному товарищу потребовалось освежиться, то он уже не сможет отказать себе в удовольствии лезть в воду где заблагорассудится.

Гнев в помощники не годился, Регина должна быть снисходительна.

Возможность выбора была исключена – в конце концов, можно осудить любое начинание, все зависит от того, с какого аспекта к нему подходить. Регина не могла допустить, чтобы над новорожденным склонялась бы пошатывающаяся фигура, от которой разит как из бочки.

До появления на свет нового гражданина оставалось еще много времени, однако Регина была не столь наивна, чтобы верить в скорую победу над привычками Пампеля.

Итак, долой сомнения и самобичевания!

Регина стала готовиться к наступлению.

Полем брани должна была стать угловая комната на втором этаже, та самая, назначения которой Регина не уловила, когда впервые после тетиной смерти посетила этот дом. В том неуютном помещении она тогда переночевала, надеясь во сне решить судьбу дома. Эту комнату она теперь с жаром принялась обставлять, новое занятие и потешало и забавляло Регину: комната должна была принять вид, который соответствовал бы распространенному ныне представлению об уюте. Пусть Антс Пампель войдет в эту комнату словно в рай, и пусть влекущая сила замызганного «Крокодила» покинет его.

За свою жизнь тетя накопила немало добра; роясь в шкафах, Регина обнаруживала все новые вещи, которые были заботливо сложены про запас. И зачем только тетя хранила, словно музейную ценность, все эти диванные подушки и коврики?

Регина заметила, что и в ней самой пробуждается поистине современный человек, который сперва создает уютное гнездышко, а затем начинает боготворить его навощенные полы да пушистые ковры – ходит по дому в носках, – иначе отчего бы ей доставляло удовольствие приводить в порядок комнату? Ах, какая прелесть: плотные гардины, мягкий свет, нежная музыка – влекущее тепло этого помещения должно было представляться для подобных Пампелю примитивных типов особенно желанным. Регина вытащила из стенных шкафов стопку картин: графические листы с городскими видами (свято хранили красоты отечества!) и неяркие акварели с цветами, явно подаренные по случаю новоселья и вполне годившиеся теперь для того, чтобы Пампель ими любовался.

Постепенно вид этой не имевшей назначения комнаты полностью изменился. Регина полагала, что именно так могли выглядеть третьеразрядные провинциальные бордели в Германии тридцатых годов.

Регина решила держать на замке это пошловатое помещение. Недоставало еще, чтобы случайно зашедший в дом человек угодил сюда, потом пойдут разговоры, до чего же уютно учительница обставила свой дом, просто чудо!

Однажды вечером Регина пригласила своего законного супруга в комнату на мансарде.

– Тут мы будем проводить досуг, – сказала она и прислушалась к интонации своего голоса: в нем не смела звучать издевка. – Я старалась сделать все так, чтобы тебе было здесь приятно отдохнуть и выпить бокал вина, естественно, если будет желание.

Регина наблюдала за Пампелем, надеясь увидеть довольную улыбку. Если голова у него хоть немного варит, он должен оценить старания Регины. Давно бы уже пора стать поразговорчивее. Если уж сошлись, то странный этот альянс надо бы облагородить приятным обхождением. Доброжелательность вполне может опираться и на примитивную основу.

Антс Пампель вовсе опешил, он осторожно перешагнул через ковер и ухватился за спинку кресла, будто боялся поскользнуться. Опустившись на краешек дивана, он подобрал ноги, потер ладонями колени и принялся разглядывать комнату. Он едва смог заставить себя выдавить слова признательности.

– Не стоило ради меня стараться.

Лишь теперь Регина начала догадываться, почему Пампеля до сих пор мучила необъяснимая и гнетущая скованность. Причиной тому, видимо, был какой-то необычный комплекс бездомного человека – до женитьбы Пампель снимал углы у одиноких стариков, которые хотели ощущать рядом живую душу. А в этом добротном и порядочном доме Пампель чувствовал себя временным жильцом и не мог взять в толк, почему его все еще терпят.

Регина обрадовалась, решив, что нашла ключ к внутренним барьерам Пампеля.

Она достала из шкафа бутылку, разлила вино по рюмкам, предложила мужу выпить, сама же едва пригубила. Наконец поймав взгляд Пампеля, она принялась терпеливо объяснять, какую роль играет дом в жизни человека.

– Имей в виду, – сказала она мужу, – я не останусь в этом доме, если ты задумаешь отсюда уйти. Дом утрачивает смысл, когда перестает быть семейным очагом. Дом лишь тогда обретает душу, когда люди вновь и вновь жаждут оказаться под его крышей, потому что находят здесь, в стенах дома, защиту и приют, – в этом случае каждый уголок начинает все больше связываться с каким-то воспоминанием. Когда же стараются уйти из дома, поскольку в нем неуютно, здание начинает обваливаться. У каждого дома свой характер. В общем-то все дома в какой-то мере начинают мстить человеку, если он относится к ним как к гостиничным номерам – лишь бы переночевать. Если дом перестают считать своим, то двери начинают скрипеть, оконные стекла дребезжать, замки ржавеют и в стенах появляются трещины; дом не терпит временных жильцов.

Регина говорила и вспоминала произнесенные в свое время наставления Герты.

– Дом – это еще и состояние, – заметил Пампель.

Регина поняла, что повела разговор правильно.

– В этом наша беда, – сказала она. – Народ, который всегда был вынужден жить стесненно, не может освободиться от прискорбной привычки все переводить на деньги. Если какие-то элементарные условия жизни в течение целых десятилетий не были чем-то само собой разумеющимся, то люди начинают придавать чрезмерное значение жилью, средствам передвижения и даже одежде. На основании того, есть они или нет, вводится некая вызывающая чувство неловкости шкала ценностей, и даже разумные люди опускаются до того, что выискивают повсюду нуворишей или разглагольствуют о предметах будничного обихода, пытаясь установить некие условные нормы, которые будто бы гарантируют положительный образ жизни.