Текст книги "Возможность выбора (роман)"

Автор книги: Эмэ Бээкман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 42 страниц)

– А если любовь прошла?

Женщины смотрели на Сильвию с сожалением, будто перед ними сидел безнадежно больной человек.

– А мужчины и не умеют любить так, как женщины. Только женщины способны на неувядающее чувство, да и то не все. Влечение у мужчин чаще всего поверхностное и скоротечное. Они уже самой природой запрограммированы на распутство. Сладострастие, похотливость, а главное – подавай им все время что-нибудь новенькое и загадочное. Натура открывателя земель и искателя приключений находится в относительном равновесии, если жена умеет делать неожиданные повороты и преподносить мужу сюрпризы; в запасе у женщины всегда должна быть масса идей, чтобы разнообразить рутину будничной жизни. Подлинная стихия мужчины – водоворот жизни. Женщина имеет право устать только тогда, когда устанет муж – когда он начнет брюзжать, требовать уюта и отращивать брюшко. – Тереза изложила свою точку зрения с трезвостью и превосходством юриста.

– Причина современной мании разводов – в ленивом нежелании строить жизнь. Люди бездумно растрачивают статут семейной жизни, пока не становится очевидным, что это величина не бесконечная и кончается так же, как кончается буханка хлеба. Они же семейную жизнь беспечно жуют и не думают о том, как ее продлить. Вдруг обнаруживается, что совместная жизнь стала приторной, а отсюда недалеко уже и до взаимного отвращения, – втолковывала Моника, и ее гибкие руки выводили в воздухе какие-то фигуры, которые было так же невозможно разгадать, как самое жизнь.

Сильвия Курман старалась унять охватившее ее волнение. Она спрятала руки под скатертью, чтобы никто не заметил, как они дрожат. Сейчас у нее уже не хватило бы физических сил, чтобы решительно подняться, схватить пальто и бежать без оглядки от этих женщин, которые знали правила жизни как таблицу умножения. Неким особым сплавом физической и душевной боли ощутила она в этот миг отсутствие Карла… Давно ли, будто только вчера, на деле же без малого год назад, они с Карлом были приглашены на юбилейное торжество его далекого родственника. За тем длинным столом вино лилось рекой, и бахвальство нашло на людей как чума. Раскрасневшиеся лица, жестикулирующие руки, взвинченные голоса – каждому казалось, что именно он лучше всех устроил свою жизнь. Они похвалялись удачно захваченными просторными квартирами, машинами самых последних моделей, сверхталантливыми сыновьями и дочерьми, которых они удачно женили и выдали замуж; они не уставали повторять, как их ценят, любят и берегут коллеги, – и в какой-то миг Сильвии показалось, что перед нею клубок змей, который извивался и испускал ядовитые испарения! Их переплел и связал круговой порукой дух компанейства, притворство стало неотъемлемой частью их существования, а совесть была для них неизвестной величиной. Все так ясно и просто, главное – знать, кого, чем, какой услугой можно купить, чтобы убрать препятствия на пути к завоеванию еще большего благополучия.

В какой-то момент Карл очень точно почувствовал отвращение Сильвии к собравшимся, он заговорщически кивнул жене головой, и они скрылись. Именно в ту белую ночь рассеялась давняя догадка Сильвии, что между ними пробежала кошка, она всем сердцем поверила, что плохое пройдет, что еще не все потеряно.

Тот мимолетный просвет в их унылой совместной жизни на какое-то время окрылил Сильвию. Не могла же она не заметить, что что-то гложет Карла; благодарная ему за ту минутную душевную близость, она потом старалась все больше щадить мужа, не лезла ему в душу, дала ему время справиться с собой.

Разве она не проявила гибкость, разве не старалась изменить себя?! Как же плохо они знают жизнь, если думают, что любой поток можно загнать в русло! Увы, никому не дано познать жизнь до конца! Может, так оно и должно быть, иначе как идиллически воспринималась бы смерть – в этой земной юдоли для меня не осталось ни одного светлого пятна, ради которого стоило бы продолжать жить!

Легко рассуждать сторонним наблюдателям, небось и сами потеряли бы голову, окажись они у разбитого корыта.

Сильвия много пережила, но не ожесточилась настолько, чтобы призывать на головы других членов клуба такое же потрясение. Пожалуй, они вполне искренни и, предлагая свои модели жизни, надеются заглушить то, что заглушить невозможно.

– Я знаю один случай, когда непреодолимые обстоятельства не позволили остановить раскол в семье…

Сильвия слушала Терезу вполуха, мысли неодолимо возвращали ее в то жуткое утро, о котором она не могла забыть вопреки всем стараниям, как не могла забыть и того вечера, когда пыталась свести счеты с жизнью.

Как всегда, женщины увлеченно слушали рассказ Терезы.

Терезе нравились внимательные слушатели. После обычного вступления – «Я знаю один случай» (слова эти она произносила как бы против своей воли, официальным тоном, словно бы ее принуждали к этому) – она быстро входила в раж. Брови на продолговатом лице ползли все выше, пока совсем не скрывались под локонами, как под навесом; откуда-то из глубины глаз на поверхность выплывали сверкающие осколки, теперь Тереза чеканила слова, вдалбливая их в голову каждого члена клуба.

В этот раз Сильвия не только не смотрела Терезе в рот, она, наоборот, опустила веки и постаралась стушеваться в неосвещенной части гостиной. Пусть они без нее обмозговывают обнародованную Терезой историю, поймут, может быть, что не во всех случаях разум берет верх над чувствами. Одна женщина родила мертвого ребенка и, зная, что муж мечтает о наследнике, взяла там же, в родильном доме, младенца, от которого отказалась мать. Мальчику было уже больше десяти лет, когда отец какими-то немыслимыми путями узнал, что он не связан кровными узами с тем, кого считал своим сыном. Коварные люди способны годами выжидать случая, чтобы навредить другому! – в семье начался ад. Муж обезумел, он возненавидел доселе любимого сына, его обвинения жене переходили в садизм, он перечеркнул все хорошее, что было в их жизни. Теперь, задним числом, он за любым поступком жены усматривал желание обмануть его и не уставал твердить, что подмена ребенка была первым камнем в огромной пирамиде лжи. Во вполне уравновешенном человеке проснулось вдруг мстительное желание унижать, он стал преследовать жену, собирал даже у малознакомых людей сведения о ее знакомствах, рылся в ее вещах, даже ворвался к ней на работу и на глазах у всех выпотрошил все ее ящики и полки. Он неустанно искал доказательств несуществующей вины, пока наконец у жены не лопнуло терпенье и она, обливаясь слезами, не подала на развод.

Тереза выворачивала наизнанку и поздние наслоения этой истории, ее профессиональная память сохранила все детали. До ушей Сильвии долетали обрывки о белой горячке, о колонии малолетних преступников, о потере трудоспособности и мужем, и женой, об их обнищании, о повторных судебных передрягах – иногда страданиям человека нет предела.

История Сильвии Курман и она сама отошли на второй план – сереньким показался всем их семейный крах: ни тебе страстей, ни столкновений, ни взрывов. Выпадение из фокуса их любопытства – это уже победа, пусть и маленькая, и жалкая. Им не удалось довести ее до отчаяния.

Отчаяние осело тяжелым сгустком в ней самой, отчаяние Сильвии Курман не выносило света и любопытствующих глаз.

Агрессивность делает человека в глазах окружающих посмешищем. У Сильвии не было иного выхода, кроме как оставаться деликатной, и она постоянно уступала и ждала – время расставит все по местам. Она отчужденно, как бы со стороны, наблюдала за беспрепятственным отдалением Карла и все больше замыкалась в себе. Но даже во сне ей не могло присниться, что развязка так близка.

В то утро, когда в кабинете возникла вдруг эта незнакомая молодая женщина, Сильвия, окинув ее опытным взглядом, прикинула, какое место в новом цеху могло бы ей подойти. Немного поколебалась – согласится ли та на низкооплачиваемую работу, хотя по лицу было видно, что никакой специальности у нее нет, – может, сойдет на упаковочном автомате? На современную поточную линию нового цеха нужны были инженеры-электронщики, молодые смекалистые мужчины, механиков по уходу и рабочих сквозных профессий должны были поставлять профшкола и учебный комбинат. А этим, давно уже окончившим среднюю школу девчонкам, которые перебегали с одной непыльной работы на другую, и впрямь нелегко найти дело. В школах им, конечно, внушали, что необходимо приобретать квалификацию, – во все более технизирующемся мире узкая профессионализация стала ключом к жизни, но многие вертихвостки пропускали этот добрый совет мимо ушей. Так, мгновенно поместив вошедшую в кабинет молодую женщину в определенную графу, Сильвия тут же подумала о своей дочери: и она вот из таких же – к чему напрягаться, пусть идет как идет!

Однако Сильвия Курман не стала принимать неприступный вид и выпроваживать из кабинета существо в красной шапке. Позже, если бы у нее еще хватило сил, она могла бы лопнуть со смеху: оказывается, молодая женщина пришла выгонять ее, Сильвию Курман, и не больше, не меньше как из собственной супружеской жизни.

Составив себе это беглое, не очень благоприятное для незнакомки впечатление, Сильвия все же пожалела ее. Она догадалась, что за мягкими чертами лица, пылающими щеками и блуждающим взглядом кроется какая-то неурядица, чуть ли не душевная борьба, а подобные эмоции встречались у современных инфантильных субъектов весьма редко.

На какой-то миг Сильвия растерялась: кажется, и в самом деле эта незнакомка не соответствовала ее привычному представлению о молодых людях подобного толка. Вряд ли посетительница испытывала материальные затруднения, которые вынуждали бы ее немедленно поступить на работу. Ее модная одежда говорила совсем о другом. Элегантное, обтекаемых линий, пальто, красные сапоги с декоративными пряжками, – странно, они не были забрызганы грязью, по-видимому, посетительница приехала на машине.

– Я пришла к вам по личному вопросу, – заявила гостья, уставясь в пол и теребя длинные кисти белоснежного шарфа.

Конечно же по личному, усмехнулась про себя Сильвия и выудила из ящика стола нужный формуляр. Она не спешила усадить посетительницу – вполне возможно, что разговор будет коротким и не понадобится марать бумагу и посылать молодую женщину на переговоры к начальнику цеха. По личному вопросу, повторила Сильвия про себя, никто из приходивших в этот кабинет не декларировал во всеуслышанье, что намеревается приносить максимальную пользу обществу.

Посетительница покончила с колебанием и топтаньем на месте – смелость – не полпобеды, а победа! – и тут Сильвия услыхала, с чем пришла к ней молодая женщина. Та произнесла свой текст быстрой скороговоркой, видно, не раз повторяла его про себя, – тот, кто идет в решительный бой или хотя бы считает, что бросается в бой, готовится заранее. Сильвия узнала о достоинствах посетительницы – каждый человек считает, что именно он истинный кладезь прекрасных качеств, – да и что может быть похвальнее откровенности и прямодушия?! Конечно же домашнее воспитание всячески содействовало шлифовке прекрасных граней характера – косвенно посетительница окрасила в розовый цвет и своих родителей. Нельзя обманывать людей – какое открытие, не человек, а прямо-таки образец для подражания! Скрытность, двуличие, обман – несносны! Много ли найдется сейчас среди молодежи таких, кто почитает дедовские заветы? И еще: надо, чтобы во всем царили ясность и благородство – чем-то поэтичным повеяло в унылом конторском помещении. Сильвия с чувством неловкости и вины посмотрела на отклеившиеся обои в углу и на запыленный шар из матового стекла под потолком.

Бравурное вступление закончилось залпом по Сильвии.

– Карл Курман и я – мы решили с сегодняшнего дня жить вместе открыто и честно. Мы нормализуем наши давние отношения.

Сильвия вдавила пальцы в столешницу, ногти царапнули деревянную поверхность, словно это кошка приготовилась к прыжку. Сильвия оцепенела и лишилась дара речи. Почему она не вскочила, не обозвала девицу сумасшедшей, не выгнала эту нахалку из кабинета?!

Посетительница стояла, расправив плечи, откинув назад голову, и таращила глаза на Сильвию, удивленная ее молчанием. На лице молодой женщины отразилось чувство благодарности – надо же, с ней охотно делились жизненным опытом. Ну и выдержка у этой представительницы старшего поколения! Невольно позавидуешь тем трудным временам, о которых им прожужжали все уши, – какая закалка, нервы как канат и привычка со всем мириться! Не ойкнула, не вскрикнула, не запричитала!

Тронутая самообладанием Сильвии, посетительница решила проявить еще большую откровенность. Великодушная искренность – зачем Сильвии ломать голову или окольными путями узнавать, с кем она имеет дело: ее зовут Дагмар Метс, ей двадцать девять лет, позади неудачный брак, детей с первым мужем не было, однако неудачное замужество помешало ей закончить институт, так что в комнатах, подобных этой, где заполняют карточки и анкеты, и соответствующей графе пришлось бы записать – незаконченное высшее. Тут она перевела дух, негромко вздохнула. Только в последнее время она поверила в существование глубоких чувств, теперь она надеется, что взаимопонимание – не пустой звук и ей тоже доведется увидеть лучшие времена. Карл, – Дагмар Метс так и сказала – Карл, не добавив фамилии, – несомненно, человек с богатым духовным миром. Она не сомневается, что у него с Сильвией позади прекрасные годы совместной жизни, но ничего не поделаешь, вечной любви не бывает, все имеет начало и конец. Дагмар Метс пошла в своих диалектических рассуждениях еще дальше: вряд ли Карл сможет совсем позабыть бывшую жену, во всяком случае, ему нелегко было порвать с прежней жизнью, он все тянул и тянул, поэтому именно ей, Дагмар, пришлось взять на себя этот трудный разговор. Пауза. Дагмар бросила взгляд в заоконную осеннюю мглу. И продолжала жалобным голосом: она уже не так молода, чтобы не понимать, какой горькой может быть правда. И, однако, она скажет все до конца. Карл поехал сейчас на прежнюю квартиру, чтобы упаковать чемоданы и переехать к ней насовсем. Но, увы, и откровенность имеет пределы, поэтому сейчас она не будет называть адреса, каждый хочет быть уверенным в своей безопасности. Никогда не знаешь, что может на человека найти и на что он тогда способен. Дагмар Метс умела быть деликатной: говорила о ком-то в третьем лице и при этом вопросительно глядела на Сильвию – понимает ли та, что Дагмар ни в коей мере не намекает на нее? Во всяком случае, добавила Дагмар Метс, неловкие ситуации тягостны для любого человека, и вообще ни к чему трепать нервы себе и другим!

И все же казалось, Дагмар Метс немного встревожило, что Сильвия Курман тут же с ходу не стала трепать нервы ни себе, ни ей. Криков и оскорблений, к которым она, видимо, приготовилась, не последовало, и Дагмар Метс стала торопливо благодарить Сильвию Курман за то, что ей была дана возможность высказаться и облегчить душу. Пылко поблагодарив, молодая женщина выразила убеждение, что теперь, когда Сильвия Курман избавилась от ослабевших супружеских уз, у нее тоже появится возможность внести в свою жизнь радужные перемены.

К горлу подступила тошнота – такое же чувство Сильвия испытала, когда однажды отравилась грибами; собравшись с силами, она расправила плечи и выпрямилась, холодный пот выступил на лбу, она открыла было рот, чтобы попросить принести стакан холодной воды. Пока та сходит за водой, ее стошнит в корзину для бумаг. Она не унизится на глазах у этой женщины – и, о чудо, – самовнушение поистине великая сила! Тошнота прошла, Сильвия задышала размеренно и глубоко и заставила себя равнодушно взглянуть на Дагмар Метс. Та поспешными движениями рук прятала свои пышные светлые локоны под красную шапку. Казалось, ей стоило трудов переносить взгляд Сильвии Курман, теперь она заговорила скорее для самозащиты – голос ее стал вдруг тонким и тягучим, будто паутинка, тянулся он изо рта, – лично она ни в чем не виновата! Разве большое чувство – грех? Ее глаза вспыхнули синим огнем, щеки стали багрово-красными. Сильвия оторопела – каким уродливым может стать красивое лицо!

Дагмар Метс подключила и свою отсутствующую мать – толковые дети наматывают на ус опыт предков – это она говорила о глубинных кризисах и о нулевой точке в супружеской жизни, которые можно преодолеть, только начав жизнь заново. Пусть Сильвия Курман учтет, что Дагмар Метс – человек порядочный, она за честную игру, какая-нибудь другая на ее месте вполне могла бы поиздеваться над потерпевшей поражение. Трудно предугадать, как повернется жизнь, и другому человеку в душу не заглянешь, но она надеется, что Сильвия способна спокойно отнестись к создавшейся ситуации, давно прошли те времена, когда люди были повязаны на всю жизнь. Любовь – вещь хрупкая, в наше время каждый должен с этим считаться.

Правая рука Сильвии заскользила по поверхности стола – она словно искала, чем бы запустить в неумолкающую посетительницу. Но на столе давно уже не было ни тяжелых чернильниц, ни пресс-папье. Под руку попалась пластмассовая шариковая ручка и с сухим треском переломилась пополам.

Словоохотливая Дагмар Метс испугалась; не успев, возможно, сказать все слова утешения и примирения, она отступила за дверь.

Сильвия Курман огляделась, удивилась, что комната пуста, усомнилась – уж не галлюцинация ли все это? Но откуда она у нее, вполне нормального человека? Да и вряд ли привидения ходят в модных красных сапогах. Чаще говорят о зеленых скачущих человечках, которые воют и лают на манер собак.

Придя в себя, Сильвия решила, что в комнате побывала сумасшедшая. Разве мало она повидала их за долгие годы работы? Шум в ушах прошел, у нее хватило сил встать, пройтись по кабинету, заварить в электрокофейнике кофе. Пила большими глотками, обжигаясь, черный как деготь напиток. Все вернулось на круги своя, разве что она не подходила к телефону. А он то и дело снова и снова принимался требовательно звонить. Сильвия боялась поднять трубку – не знала, сможет ли выдавить из себя хоть слово.

А потом был сердечный приступ, и на машине директора ее отвезли домой.

3

Звездным январским вечером, открыв калитку, Сильвия заметила в снегу перед гаражом вмятины, оставленные колесами машины. Она оторопела и долго рассеянно рылась в сумочке в поисках ключей, задумавшись о Карле. Зачем приходил он в свой старый дом? Странное сочетание: старый дом. Предательство Карла одним махом сделало все старым. Старый дом, старая жена, быть может, и старый ребенок? Конечно же старый ребенок, не назовешь же Каю робкой девушкой, делающей в жизни первые самостоятельные шаги. Возможно ли, что у Карла помимо новой жены и нового дома появится и новый ребенок? Если бы это зависело от Сильвии… Но ее желания или нежелания мало что значат. Сколько отвратительных ситуаций в будущем можно себе вообразить – только на нелепые предсказания она теперь и способна.

У двадцатипятилетней Каи, чего доброго, появится сводный брат или сестра, маленькая Аннелийза разбогатеет на тетю или дядю намного моложе ее. Круг родственников расширится, новые родичи заберут у дочери и внучки свою долю. Возникнут новые кровные связи, дочь и внучка будут принадлежать уже не только ей, роль и место Сильвии в их жизни неминуемо уменьшатся. С возможным появлением нового младенца Сильвия будет отброшена на дальние окраины их жизни.

Разыгравшаяся фантазия заставила Сильвию зябко поежиться. Слишком долго задержалась она около заснеженной ели – словно бы хотела отсюда, из-за дерева, понаблюдать за течением жизни. Все ее предположения – пустая трата времени. Карл Курман посетил прежнее место жительства и хотел подчеркнуть, что побывал именно дома – иначе он не стал бы загонять машину во двор. Чувствуй он себя здесь чужим, оставил бы машину у ворот. Долго ему в пустом доме делать нечего, приехал, наверно, за какими-нибудь забытыми бумагами, документами, книгами. Или за другой какой мелочью. Этой зимой никто ни разу не сгребал перед гаражом снег, но Карл решил рискнуть и заехал в глубокий сугроб – для чего? Неужели не побоялся, что машина забуксует в снегу и ему придется махать лопатой до тех пор, пока старая жена, вернувшись с работы, не войдет в ворота? Возможно, Сильвия злорадно рассмеялась бы, хотя вряд ли у нее хватило бы на это пошлого задора. А ведь встретиться было необходимо: неясность их отношений действовала на нервы. Может, за прошедшие месяцы Карл набрался смелости, чтобы взглянуть в глаза своей прежней жене?

Ей было стыдно за мужа – больно кольнуло в затылке, – подбородок по-бабьи задрожал. Сильвия схватила с елки горсть снега и прижала ко рту. Тонкая холодная струйка побежала по шее под шарф. Сейчас она не смогла бы даже сменить место работы: как заполнять анкету – не замужем, не разведена! Карлу до нее словно и дела нет, будто у нее должно хватить терпения на все времена и на все перипетии, будто она засевший глубоко в земле валун, который и с места не сдвинется. Уж не она ли должна поднять трубку и умолять его – любезный муженек, похлопочи, пожалуйста, оформим наш развод, я буду тебе бесконечно благодарна, ни о чем ином, как о свободе, я и не мечтаю. Свобода! Послушай только, как звучит это волшебное слово! А Карл стал бы жалко вилять – не спеши, ни к чему сгоряча сжигать мосты. Чепуха!

Сильвия презрительно хохотнула и сунула ключ в замочную скважину. Нужно бы заменить замок, кому охота, чтобы тайком ходили в его дом: пусть уж Карл Курман ищет с ней встречи и просит доступа к своему обшарпанному письменному столу. Может, Сильвия и смилостивится, мешков из-под картошки в подвале хватает, возьмет там какой-нибудь погрязнее и вывалит в него содержимое Карловых ящиков. Пусть взваливает имущество на спину и топает на все четыре стороны!

Сильвия удивилась своей озлобленности! Она становилась другой, новой – в ее-то возрасте! Всемогущему Карлу удалось искорежить давно устоявшийся характер жены!

Сидя на низкой скамейке, Сильвия стянула с ног сапоги, опять на каблуке с одной стороны отошла подковка. Не забыть бы потом спуститься в подвал и прибить ее. Она чертыхнулась, подумав о непрестанно меняющейся моде. Сколько хлопот с одними только каблуками, через каждые несколько лет в моду опять входили высокие и тонкие. Следи за каждым шагом, семени по оледенелым тротуарам, как черепаха, чтобы не сломать шею. Тут Сильвия прервала привычное брюзжание. Деликатная дура! После ухода Карла она ни разу не заглядывала в ящики его письменного стола, как не делала этого и никогда раньше. На протяжении всей их супружеской жизни такая тактичность была в порядке вещей: у каждого члена семьи должна быть элементарная автономия! Много лет назад Карл помахал у нее перед глазами конвертом из плотной коричневой бумаги и объявил, что он начинает копить облигации государственного займа. Чтобы Сильвия знала, где в крайнем случае она найдет помощь. Похвальный рационализм: можно смягчить неожиданный удар. Но о страхе перед последней дорогой вслух конечно же не говорилось. На словах подразумевалась светлая сторона жизни. Карл пообещал, что когда жизнь полегчает, содержимое коричневого конверта они с Сильвией пустят на ветер – совершат путешествие к Байкалу. Теперь Сильвии не терпелось узнать, остается ли еще на повестке дня давно обещанная поездка в Сибирь. Но вообще-то стоило бы подумать об обновлении ритуалов и об их осовременивании. С каким вожделением говорили и говорят о свадебном путешествии, в наше изменчивое время скорее стоило бы устраивать разводные путешествия. Выйдя из зала суда, разведенные супруги садятся в поезд или в самолет, чтобы провести неделю или две в каком-нибудь экзотическом месте. Освобожденным от взаимной зависимости, им, пожалуй, снова будет интересно побыть вместе. Кроме того, такое путешествие избавило бы их от назойливого любопытства и навязчивого сочувствия окружающих. Из разводного путешествия они вернулись бы обогащенные новыми впечатлениями, к тому же их раны стали бы уже зарубцовываться; потом каждый в отдельности еще долго пережевывал бы незабываемые впечатления, было бы что и другим рассказать, и не пришлось бы, втянув беззащитную голову в плечи, отмахиваться от тех, кому не терпится покопаться в разрушенном очаге. Если люди смогли прожить вместе долгие годы, их должно хватить и на маленькое заключительное турне. Прожитые годы не забываются, их невозможно вычеркнуть из жизни, так почему бы не подвести итоги, не выстроить в ряд прекрасные мгновения минувшего, чтобы прийти к утешительному выводу: мы жили совсем неплохо, жизнь наша не была несчастливой, как казалось порой в минуту усталости или раздражения.

Идея разводного путешествия принесла Сильвии какое-никакое облегчение. Презирая всех и вся, трудно справиться с собой. Горизонт сужается, в голове свинцовая пустота, и только иногда мелькает одна-единственная мучительная мысль: нет сил жить. Будто изматывает тяжелая неизлечимая болезнь – жить дальше нет сил. И нет никого, кто взял бы за руку и спросил: голубушка, но почему?

В последнее время Сильвия Курман с усердием пчелы внушала себе положительные эмоции. Значение приобретала любая мелочь. Каждый вечер во всех комнатах горели лампы. Светящиеся окна должны были создавать у прохожих впечатление, что жизнь в наполненном людьми доме бьет ключом.

И в этот раз Сильвия начала свой обход по заведенному кругу из комнаты в комнату – пропустила только кабинет Карла: зажигала верхний свет, место расположения каждого выключателя было привычно с детства, когда для того, чтобы дотянуться до него, приходилось вставать на цыпочки. Сколько радости доставляет в детстве самостоятельность, столь обременительная для взрослых! Закончив обход, Сильвия уже повернулась, чтобы идти на кухню, но невольно замедлила шаг: взгляд зацепился за что-то необычное, встревожившее ее. Она остановилась, оглядываясь, искала то, что скорее почувствовала, чем увидела. Ах, вот оно что! – вырвалось у нее, когда она осознала, что произошло.

Со стен гостиной исчезли картины. Все пять полотен. На обоях темнели четыре невыгоревших прямоугольника и один овал и свисали хлопья пыли. На столике для телевизора белел вырванный из записной книжки листок: «Я увез свои картины. Карл».

Сильвия бессильно опустилась в кресло перед темным экраном. Сидела не поднимая глаз, словно боялась увидеть еще что-нибудь ошеломляющее. Она смотрела на руки, обручальное кольцо на пальце показалось вдруг нелепым и неуместным. Великодушный Карл Курман оставил записку. Избавил все еще окольцованную жену от неловкой ситуации. Ведь если бы Сильвия кинулась к телефону и вызвала милицию на место кражи – потом со стыда сгорела бы! Собственный законный муж увез свое законное имущество, а дура жена беспокоит органы охраны порядка. В то же время созерцание рук ее немного развеселило: окольцованная жена. Значит, та, другая – неокольцованная пташка. Почему-то Сильвия не спешила срывать с пальца золотое кольцо, как собиралась это сделать в первом порыве.

Добропорядочный член их женского клуба Тереза, считавшая, что она как юрист лучше их всех ориентируется в сложных жизненных ситуациях, стараясь во время последней встречи приободрить Сильвию, предложила ей помощь. Она присоветовала для ведения бракоразводного процесса феноменального адвоката, ушлого парня, который при разделе имущества умеет в интересах клиента другую сторону хоть по миру пустить. «Я знаю один случай», – как всегда, Тереза подтвердила свое утверждение длинной, насыщенной подробностями историей.

Сильвия от предложенной Терезой помощи отказалась – они с Карлом как-нибудь сами договорятся, да и делить им особенно нечего, а из-за кастрюль и сковородок не стоит шум поднимать.

Напрасно скромничала. Унесенные картины были ценными произведениями искусства, но юридически они действительно принадлежали Карлу Курману. Кое-что в законах и Сильвия понимала. Может быть, Карл поспешил раньше Сильвии разыскать того оборотистого адвоката и вовремя учел советы хитрого законника? Почему Карл так спешил? Не собирается же он продавать картины? Что могло стрястись, зачем ему понадобилась такая крупная сумма? На миг показалось, что наступил конец света и почва уплывает из-под ног. Сильвия не считала себя знатоком искусства – обыкновенный зритель, любитель, как большинство людей, но к этим картинам у нее было свое, сокровенное отношение. Когда-то очень давно покойная свекровь клятвенно объявила эти полотна семейной реликвией. Усталым голосом человека, утомленного беспросветным недомыслием людей, Ванда Курман говорила Сильвии: пока картины висят в доме на стенах, их семье не грозит никакая опасность. Не одно поколение спасало и хранило их в глубоком убеждении: как бы ни менялись обстоятельства, нам не страшны никакие крушения, от беды нас уберегут картины. Небольшая коллекция передавалась от поколения к поколению неприкосновенной: люди упрямо противостояли трудным временам, оставались непоколебимыми – картины воплощали историю твердости духа их семьи.

Теперь Карл пренебрег заветом достопочтенных предков.

В свое время, слушая рассказы Ванды Курман о судьбе картин (как умилительно – судьба картин!), Сильвия не запомнила подробностей, помешало ироничное отношение молодухи к ведущей род от баронов свекрови, воспоминания и рассуждения которой, казалось, попахивали нафталином. Позже Сильвия охотно порасспросила бы о деталях прошлого, но парализованная Ванда Курман была плохим рассказчиком. В школе жизни задания не повторяют, вспомогательных уроков не дают. Вот и знала Сильвия только в общих чертах, что картины эти некогда украшали дворец в Петербурге и залы двух эстляндских мыз, прежде чем им пришлось примириться с оклеенными обоями стенами обычных тесноватых квартир. Окружение картин катилось по наклонной вниз, зато сами картины становились все уникальнее, а значит, и ценнее и на свой лад уравновешивали соотношение жизни и искусства.

Да жизнь и состояла из бесконечной корректировки оценок. Что было свято – обращалось во прах, казавшееся смехотворным – начинало приниматься всерьез. Сильвии оставалось только сожалеть о своем юношеском самоуверенном превосходстве – слова свекрови приобрели значение спустя многие годы. Вместе с исчезновением картин, казалось Сильвии, исчезла часть ее самой.

Кощунственно разорять домашний очаг, нельзя умерщвлять дух дома! Родной кров – это не простая совокупность бытовых предметов, не они привязывают человека к дому. Приходить под крышу своего дома для того, чтобы переставлять вещи, стирать пыль, натыкаться на мебель, замечать ее невзрачность и ветхость… Карл нанес Сильвии еще один жестокий удар. Это почти то же самое, как если бы он пришел в их общий дом с новой женой и лег с ней спать в их супружескую постель.