Текст книги "Возможность выбора (роман)"

Автор книги: Эмэ Бээкман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 42 страниц)

Два знакомых Карловых чемодана стояли у стены. В приоткрытую дверь кухни Сильвия увидела своего все еще окольцованного мужа, он был в носках – его стоптанные тапки Сильвия давно сожгла. Стакан в руке Карла дрожал, он жадно пил воду. Казалось, что внутри у него жжет: он снова протянул руку со стаканом под кран и взахлеб опорожнил его. Изменил на старости лет своим привычкам, подумала Сильвия, в прежние времена он пил только минералку, во время еды бутылка непременно должна была стоять на столе. Его вообще раздражали простонародные обычаи за столом. Пойми же, наконец, сердился он когда-то на Сильвию, вся Европа ест маслины, а ты не знаешь, что с ними делать.

– Я не догадалась запастись минеральной водой, – произнесла Сильвия бесстрастно.

– Спасибо, что ты уложила Пилле, – ответил Карл.

– Убери чемоданы, чтобы не путались под ногами.

Карл с послушной готовностью поднял чемоданы, сделал несколько шагов в сторону спальни и через плечо нерешительно оглянулся на Сильвию.

– В свой кабинет, куда же еще, – указала Сильвия. – Мне все некогда было тебя выписать, что ж, побудь там до утра. Ночлежник! Старик уже, давно бы пора обзавестись домом!

Карл, не раскрывая рта, отнес чемоданы, затем, что-то вспомнив, затрусил в прихожую. Принес портфель, щелкнул замками, выставил на журнальный столик бутылку коньяка. Потом оттуда же появилась коробка конфет и напоследок обернутый в бумагу букетик. Развернув бумагу, Карл вынул три гвоздики, у одной сломался стебель. Он не решился протянуть цветы Сильвии и положил их перед ней на стол. Сильвия и не подумала вставать, чтобы принести вазу с водой. Карл поколебался, потом пошел на кухню, принес оттуда неподходящий глиняный кувшин и сунул цветы в воду.

– Сильвия, я прошу прощения, – тихо произнес Карл и сунул пальцы обеих рук в редеющие поседевшие волосы.

– Что ты уже успел разбить? – удивилась Сильвия.

– Я попросил прощения за мое отсутствие, – робко пояснил Карл.

– Отсутствие? Как интересно! Исчез, отлучился? И в наше время все прощают?

– Зависит от великодушия. Я надеюсь.

Карл поспешно достал из бара рюмки. Он разливал коньяк и, щуря глаза и изображая удовольствие, вдыхал его аромат, словно приглашая Сильвию оценить марку благородного напитка.

– Виват! – жалко хорохорился Карл. Отхлебнул глоток, глубоко вздохнул и отважился начать выкручиваться – Я все время чувствовал, что мне не хватает тебя. С самого начала!

– С чего бы это? – удивилась Сильвия.

– Сам не знаю, – попытался Карл разыграть из себя человека, очнувшегося от наркоза. – Все было странно и непривычно. Как будто я и не стоял ногами на земле. И не шагал из одного дня в другой, а все катился и катился куда-то, и мне не за кого было ухватиться.

– А я и не знала, что предательство настраивает человека на поэтический лад, – охладила Сильвия его пыл.

– Какая же ты рассудительная и холодная, – испугался Карл. – Ну, излей на меня свой гнев, ругай, втаптывай в грязь. Давай постараемся побыстрее преодолеть этот кризис, мне, конечно, придется расплачиваться за свою ошибку, ясно, что я должен посыпать голову пеплом, но не могу же я до конца жизни нести свою вину, я хочу избавиться от этого бремени! Требуй что хочешь, я готов на все. Знаю, твое жалостливое сердце болит из-за сирот Михкеля, ты только скажи, и мы позовем их сюда, я согласен. Ну сделаем же что-нибудь, чтобы избавиться от этой муки! Последние годы я жил словно в аду. Как я ждал подходящей минуты, чтобы вернуться домой! Я хотел сразу повернуть назад, но не успел оглянуться, как оказался связан по рукам и ногам. Время шло, жизнь становилась все ужаснее. Потом ты нашла себе нового мужа, конечно же я тебе сочувствую, как это, наверно, было ужасно – перенести его смерть. Всем сердцем сочувствую тебе! Когда я об этом услышал, меня прямо затрясло. И я причинил тебе столько зла, и судьба тебя не пощадила. Где же справедливость? Я бы и теперь не решился прийти, это Кая меня подтолкнула. Она сказала – иди к ней, она там тоже одинока и несчастна. Оба вы натворили дел, теперь квиты, так держитесь друг за друга, попробуйте опять поладить. Знаешь, что Кая еще сказала? Никогда бы раньше я не надеялся услышать от нее такие слова. Я совсем размяк и подумал: горькие уроки жизни пошли девочке на пользу. Пусть иной раз и яйцо поучит курицу. Уроки жизни – они вообще-то всем нам на пользу пошли. Кая сказала – ты только послушай! – наша мать хороший человек, и, знаешь, отец, это нужно ценить. Доброта – это такая редкость, хороших людей почти что и нет больше, как ты этого не понимаешь?

– Кая думала о своей выгоде. Боится, что Рейн сбежит. Вы с ребенком мешали им. Кая расстроена: Аннелийза считает Пилле своей сестрой. Как можно жить в таком кавардаке! Потому-то она и выгнала тебя сюда, сам бы ты прийти не решился – погоревший седовласый любовник, отец-одиночка!

Карл проглотил обиду.

– Каю мне жаль, в этом ты права. Конечно же нам было тесно. Но не надо все так упрощать. Я давно раскаялся в своем поступке и хотел вернуться. Кая действительно попала в переплет, боюсь, что мы ничем не сможем ей помочь. В последнее время Рейн приходил домой поздно. Я видел, что Кая на взводе и прислушивается к шагам на лестнице. Парень часто бывал под мухой и, когда являлся в подпитии, изводил Каю до полуночи. Не мог же я врываться в их комнату, чтобы вмешаться и прекратить его придирки. Я волей-неволей слышал, что происходило за стеной. Рейн пилил и пилил ее, требовал признаться, с кем она жила после развода. Кая все начисто отрицала. Иногда плакала. Иногда взрывалась: да, да, спала с десятью, с пятнадцатью мужиками. И смеялась жутким голосом. Я стал побаиваться, что в одну из таких ночей она сойдет с ума. Однако до сегодняшнего дня она ни разу не назвала этого гнусного Мати, таксиста. Боюсь, что без меня Рейн совсем распояшется. И очень тревожусь за Каю. Иногда, когда дети спали, а Рейн все не приходил, я пытался поговорить с ней. Охаивал его и советовал выгнать. Кая смотрела сквозь меня, делала вид, что никаких ночных драм и в помине нет, холодно заявляла, что они с Рейном подходят друг другу, что любит она только его и вообще это последний мужчина в ее жизни. Рейн или никто, заявляла она с пугающей решительностью. Иногда я подумывал – а не поговорить ли мне с Рейном? Задал бы ему жару и растолковал бы, что ревность опустошает, ее нужно обуздывать любыми средствами, иначе крах неизбежен; к тому же ревность – пережиток, не к лицу современному человеку мелочиться, нечего губить себя и Каю. Рейн словно чувствовал, что я хочу поговорить с ним по-мужски, и держался от меня подальше. Потом я начал сомневаться – а может, дело не в ревности, может быть, ночные сцены помогают заполнить бессодержательную жизнь? О настоящей ревности Рейн и понятия не имеет – это такая мука, что не отпускает ни на минуту, Рейн же, когда приходила охота смастерить что-нибудь по дому, напрочь забывал о своих душевных терзаниях. Я предлагал ему технические журналы, авось увлечется, голова будет занята делом и он забудет устраивать жене сцены. Увы, скоро я понял, что парень он туповатый, без воображения, способен только на самое простое, усвоенное с детства, – топором, пилой и молотком. Даже как-то неловко в наше время. Так что мои благие намерения с треском провалились.

– Какой заботливый отец! – не удержалась Сильвия.

– Сильвия, – вздохнул Карл, – постараемся быть великодушными и благоразумными. Я ехал домой и думал, что ведь бездна подстерегает нас на каждом шагу. Стоит раскрыть газету – и опять видишь, как редеют ряды сверстников. Поняв, как мало, может быть, осталось нам времени, я и набрался смелости – неужели мы и вправду такие непреклонные и так полны священного гнева, что не можем помириться? Ведь раньше мы жили неплохо, у каждого свои шипы, не без этого! Были у тебя свои причуды, были и у меня. Может быть, в какой-то момент мы устали и поблекли. Может, и ты была не без изъяна: хотела оставаться рядовой, средней порядочной женщиной. Моя вина, не сумел тебя расшевелить. Нельзя, чтобы день за днем проходили серо и уныло. Но терпения у тебя всегда с избытком хватало – не иссякло же оно?

– Ничто уже не поможет, в душе пустота. Я устала больше, чем когда бы то ни было. Покой и одиночество – может, тогда и будет душа на месте.

– Ты говоришь так из упрямства. Ты же совсем другая!

– Была. Ты помнишь меня прежнюю и не знаешь меня сегодняшнюю. Я не мусорный ящик, который все принимает.

– Что за гадости ты говоришь! Я о тебе никогда ни одного плохого слова не сказал!

– Меня не интересуют детали предательства.

– Как же мне заставить тебя поверить, что я тебя никогда не забывал совсем. Бывало, проснешься ночью, весь в поту, сердце покалывает – и ты, и наш дом встанут перед глазами, жутко делалось от сознания, что я не умел все это ценить.

– Ты никогда никем всерьез не дорожил, наверно, и своей новой женой, если рядом с ней обо мне думал. Нет, когда Михкель поселился здесь, я о тебе и не вспоминала. Я только ждала, чтобы ты наконец потрудился оформить развод.

– Тряхнуть бы тебя как следует, чтобы вытрясти из головы весь мусор! – буркнул Карл себе под нос.

– Не поможет, – ответила Сильвия.

Оба одновременно допили свой коньяк.

Карл взял бутылку и сосредоточенно наклонил ее, однако рука дрожала и сколько-то коньяку пролилось мимо рюмок.

– Неужели мы так и будем пилить друг друга?

– Вот так и будем пилить друг друга.

– Ты словно вычеркнула из памяти всю нашу долгую совместную жизнь.

– Ты тоже ее вычеркнул, когда ушел из дома, не сказав ни слова.

– Сам не знаю, почему я так безрассудно увлекся этой дрянью, совсем обезумел, – выпалил Карл, и его глаза налились кровью.

– Я ничего не хочу о ней слышать!

– Ты же единственный человек, который у меня остался, кому еще я могу рассказать о своем кошмаре?! – Комок подкатил к горлу Карла, он прижал исхудалую руку к шее.

– Я слышала, что над тобой измывались. А теперь иди в свою комнату, ложись спать. Мне нужен покой. Утром рано вставать. Не сообразила попросить отгул – блудный муж вернулся домой и желает порассказать о своих похождениях!

– Ох, какая же ты стала жестокая, – простонал Карл.

Сильвия поднялась. В голове шумело. Наверно, с давлением не все в порядке. Склеротические страдальцы, грустно подумала она и усмехнулась. Беспросветность, черствость, взаимная грызня. Надолго ли? И для чего? Она не понимала тех женщин, которые кротко принимали обратно блудных мужей. Не нужен он ей больше – ее законный муж Карл Курман. Чувства испарились. Коньяк затуманил голову, но и помог прояснить отношения.

Сильвия медленно направилась в ванную. Надо было выполнить еще один долг перед той чужой девчушкой, что спала в кровати Каи в обнимку с медвежонком. Полупьяный и истерзанный душевными муками Карл Курман конечно же не захватил сменную одежду для ребенка. Сильвии придется выстирать ее белье и платьице, чтобы они просохли к утру. И встать пораньше, чтобы успеть их выгладить. А дальше пусть Карл сам решает, как справляться со своей жизнью. Ее ни капли не интересовала его дальнейшая судьба. Сильвия опять ощутила чуждую ей воинственность, доселе незнакомое ей состояние. Воинственная Сильвия, думала она с некоторой гордостью и с таким исступлением терла в раковине детское бельишко, что пена от порошка летела во все стороны. Противный ошметок пены попал на губу, Сильвия смачно сплюнула. Ничего подобного она раньше себе не позволяла, и эта грубая удаль порадовала ее. В голове шумело море и играла свирель. Сильвия прыснула со смеху и до упора открыла кран, чтобы прополоскать белье. Она так выкручивала крохотные вещички, что те потрескивали. Но тут же старательно встряхнула их, чтобы они разгладились, и прикрепила цветными прищепками к сушке. Вытерев руки, она вернулась в гостиную. Посеревший и сникший Карл все еще сидел в кресле и потягивал коньяк.

– Оказывается, ты еще и пьяница, – заметила Сильвия. – Отправляйся в свою комнату и смотри не размахивай там зажженной сигаретой и не вздумай гасить ее об одежду или обивку дивана.

Карл послушно встал. Когда-то стройный, теперь он совсем сгорбился и казался ниже Сильвии. Явные признаки постарения законного мужа не вызвали у Сильвии ни малейшего сочувствия.

Оставив дверь настежь открытой, Карл включил свет, огляделся и обернулся к убиравшей со стола Сильвии:

– Тут же нет постельного белья, даже одеяла.

Сильвия пожала плечами. Взяв рюмки, она направилась было на кухню, но сделала небольшой крюк и ногой захлопнула дверь в комнату Карла.

С вымытыми рюмками в руках Сильвия вернулась в комнату. Карл уже открыл дверь и стоял, опершись о косяк и зажав между пальцами сигарету. Увидев Сильвию, пожаловался:

– Как же я лягу? По-собачьи свернувшись в клубок?

Сильвии вдруг почудилось, что исхудалые дрожащие руки Карла заляпаны грязью, при одной только мысли, что он будет рыться в бельевом шкафу, ее передернуло от отвращения. Она стала искать выход из положения. Ей хотелось окончательно отделить Карла от себя. Весь его вид и униженное нытье были нестерпимы. Он так заметно опустился, и это вызвало у Сильвии чувство горького негодования и раздражающей беспомощности – она ничего не могла изменить.

Сильвия уже убирала бутылку в буфет, когда поняла, что поступает неправильно, – и понесла коньяк на письменный стол в комнату Карла. Карл отступил, давая ей пройти, поддел пяткой ковер и с размаху шлепнулся на кушетку. Скорчившись, сжав подбородок ладонями, он как-то испуганно глядел на жену, которая вернулась в кабинет и поставила рядом с бутылкой кувшин с гвоздиками, да так, что они со звоном стукнулись друг о друга.

После этого Сильвия с треском захлопнула дверь и повернула в замке ключ. Прислонившись к двери, глубоко вздохнула, словно избавившись от чего-то ужасного, пожалуй, в глубине души она опасалась, что дело дойдет до свалки. Что Карл не позволит изолировать себя, просунет ногу между дверью, оттолкнет Сильвию кулаком и бог знает чего еще. В конце концов Сильвия ведь не заперла его в каморке без окон и дверей, дверь из кабинета вела в гараж, а оттуда во двор. Не ее забота, что при этой комнате нет ванной и уборной. В гараже есть кран, а по нужде пусть идет за кучу компоста, что в углу сада.

– Сильвия! – встревоженно воскликнул Карл.

– Что тебе? – устало спросила Сильвия.

Теперь голос Карла звучал немного спокойнее.

– Не уходи, – попросил он. – Ну хорошо, хорошо, пусть дверь побудет недолго закрытой, я понимаю, у тебя тоже нервы взвинчены. Только не уходи, я не могу оставаться один. Мне жутко. Ты должна оставаться поблизости. Послушай же! Блудных сыновей и падших дочерей прощают, почему бы тебе не сжалиться надо мной! Не будь такой библейски непримиримой. Я же сказал, что совершил ужасную ошибку, эта дрянь меня с ума свела. А все вместе – это был сплошной сумасшедший дом. Знаешь, как она меня называла, – папочка! И ее многочисленные друзья твердили – папа Карла! Для них я был шутом, которого можно обливать помоями. Все время они осаждали нас, как химеры, ни на минуту не оставляли в покое. Они не давали нам привыкнуть друг к другу, все время подзуживали. Небольшая пауза образовалась, когда родился ребенок. Но вскоре они стали опять появляться – с цветами, с вином. Ребенок плачет, нужно менять пеленки, а эта дрянь и ухом не ведет, знай себе хохочет. Я все делал сам, один купал ребенка, боясь, что он выскользнет и утонет. Эти скоты глумились надо мной, они открывали дверь, смотрели и похваливали, что из папы Карлы получится первосортная бонна. А еще эта несчастная дача! Я надеялся, что, может быть, там они оставят нас в покое. Что отпуск мы проведем спокойно и тихо, а вся гоп-компания останется в городе. Не тут-то было! Только два дня и продолжался наш блаженный покой, на третий Дагмар побежала на почту звонить, позвала всю ораву к себе. Сейчас у любого сопляка под задом машина – ее друзья не заставили себя ждать, и у каждого с собой потаскушка. И пошел пир горой, настоящая собачья свадьба. Меня хлопали по плечу: папа Карла, идите-ка вы бай-бай, старичкам ведь за молодыми не угнаться. Одна потаскушка давай меня целовать, другие ржут, согнувшись в три погибели, и сюсюкают: погладим папу Карлу по головке и отправим его баиньки. А дрянь глядит на все это, вьется вокруг парней, ей даже в голову не приходит выгнать их.

Сильвии стало противно слушать. Она ушла в спальню и начала раздеваться. Однако голос Карла доносился и до спальни. Ей поневоле пришлось узнать, что его молодая жена терпеть не могла скуки и после беременности и родового стресса ей нужно было расслабиться. Ох, какой же широкой стала шкала всяческих стрессов, подумала Сильвия, натягивая халат, и босиком пошла в ванную. Туда слова Карла не доходили. Шум воды заглушал все сторонние звуки. Пусть Карл жалуется на свою тяжелую долю стенам.

Когда Сильвия возвращалась из ванной, Карл услышал ее шаги и закричал:

– Сильвия, открой же дверь! Допьем коньяк. Все равно не уснуть. Ты тоже не ходи завтра на работу, позвони, что заболела. Посидим вдвоем. Я так давно ни с кем откровенно не говорил. Ты не представляешь, как страшно жить, когда не с кем поделиться своим горем! Конечно, женщины сильнее нас. У них нервы крепче. Мужики скорее изнашиваются, жизнь – сплошное дерьмо. Ну, пожалуйста, выслушай меня! Кому еще я могу рассказать, что Дагмар шлюха и падкая на деньги. А эта кривляка и трепло Хельги! Более вредной бабы я в жизни не встречал! Что твоя циркулярная пила пилила. Без устали вбивала клин между нами. Она, мол, не переживет, что ее дочь несчастна! Дагмар красива, как картинка, и такая молодая, повторяла она без конца. Да что толку в красоте, если человека-то и нет. Стерва! Если верить поговорке, красоту в котел не положишь. Но она положила и сварила себе все что хотела – надеть, обуть и на стол поставить! А другие, значит, пусть страдают, стиснув зубы?! Сильвия, ты меня слушаешь?

Сильвия забралась в кровать и свернулась от холода в клубок.

Голос Карла гудел и гудел у нее в ушах.

Какое же это наказание – отдельный дом, подумала Сильвия. В квартире с панельными стенами он не решился бы вот так зудеть и зудеть после полуночи. Держал бы рот на замке, зная, что жильцы во всем подъезде посмеиваются в кулак, слушая излияния старикашки.

А Карл все бубнил и бубнил.

Сильвия протянула руку и надвинула на голову подушку, на которой когда-то спал Карл. Все звуки стихли. Может быть, наступит, наконец, покой.

Эти Курманы ни на минуту не оставляли Сильвию в покое. Чей-то подбородок уперся в плечо Сильвии. Сильвия вздрогнула, боязливо повернула голову. Ванда Курман искала у невестки поддержки. Пряди нечесаных волос кололи Сильвии шею, взгляд водянистых старческих глаз о чем-то молил. Такой печальной и униженно молчащей Ванды Курман. Сильвия никогда раньше не видела. У нее перехватило горло, на глазах выступили слезы.

Сильвия проснулась от удушья. Оттолкнув завалившуюся на лицо подушку, она стала жадно хватать ртом воздух. Каким живительным может быть простой прохладный воздух! Но что-то продолжало мешать ей. В доме стоял какой-то грохот. Может быть, Карл включил в подвале стиральную машину? Но тут же Сильвия поняла, что это исключено. В подвал можно попасть только через кухню, на кухню же Карлу не пройти. Да он совсем спятил! Чего ради он посреди ночи завел машину? Собирается бежать? Уж не пришла ли владыке в голову гениальная мысль: укатить в Сибирь строить шоссейную или железную дорогу; умоет руки от всех домашних забот, а ребенка оставит Сильвии – пусть воспитывает. Так уж ехал бы скорее, чего ради он так долго заводит мотор, ведь никаких морозов нет, машину совсем не нужно так долго разогревать.

Вдруг Сильвия вскочила с постели, будто ее кто подбросил. Она схватила халат, не найдя тапочек, выхватила из-под туалетного столика туфли на высоком каблуке. Стуча каблуками, подбежала к кухонному окну. Ворота гаража были закрыты.

– Карл!

Сильвия бросилась к двери в кабинет. Совсем недавно у нее не нашлось сил постоять за ней и выслушать до конца исповедь Карла. Заскрежетал ключ – он никак не поворачивался, еще бы, этот замок сегодня ночью заперли, наверно, вообще в первый раз. Она должна открыть дверь! Вот, наконец-то! Чемоданы Карла стояли посреди комнаты. Сильвия чуть не упала, споткнувшись о них, едва успела ухватиться за книжную полку. Еще два долгих шага – и ручка двери, ведущей в гараж, у нее в руке. Господи, какой жуткий чад! Сильвия ринулась к воротам гаража и распахнула их во всю ширь.

В гараж с шумом ворвался влажный воздух.

Карл сидел, навалившись на руль.

Сильвия обмерла от ужаса.

Ну что же ты стоишь как столб! Сильвия заставила себя действовать. Она изо всех сил дернула за никелированную ручку, показалось, что жилы на руках вот-вот лопнут, но дверца машины не открылась. Теперь она заметила, что кнопки запора дверей были опущены вниз. Ну погоди у меня, с яростью подумала Сильвия и огляделась вокруг. На выступе фундамента лежал ржавый гаечный ключ. Сильвия с размаху ударила ключом по стеклу со стороны руля. Стекло побелело как молоко и крупными градинками посыпалось Сильвии на ноги. Сильвия просунула руку в машину и открыла дверцу изнутри.

Карл не шевельнулся.

Сильвия схватила Карла под мышки и стала выволакивать его из машины. Карл был ужасающе тяжелый. Прочь из гаража! Сейчас! Сейчас! Согнувшись, Сильвия волокла Карла по полу гаража. Во дворе на сырой траве расслабленное тело скользило легче. Сильвия отпустила Карла, он повалился на землю точно мешок. Как оказывают первую помощь? Сильвия на секунду закрыла глаза – как же это делали в одной из давних телепередач? Сильвия сдернула с ног туфли, подсунула их Карлу под голову. Рот его приоткрылся. Сильвия опустилась на колени, подняла руки Карла над головой, затем свела их на груди. Сильнее! – приказала она себе, тяжело дыша.

Он должен прийти в сознание!

Он должен жить!

Для Сильвии он единственный на всем белом свете!

Он должен!

Он не смеет!

Сильвия все поднимала и поднимала руки Карла и снова с силой опускала их ему на грудь. Она задыхалась и плакала. В холодной осенней ночи не слышалось ни звука, даже собаки молчали. Не было никого, кто бы мог ей помочь. Сильвия напрягалась изо всех сил. Она боролась со смертью и думала: что я скажу Карлу, когда он откроет глаза?

Господи, ну хотя бы одна стоящая мысль пришла в голову!

Мелькнула!

Жизнь никогда не бывает настолько ужасна, чтобы убивать себя.

Жизнь никогда не бывает так ужасна, чтобы отказаться от нее.

Таллинн, 1983–1984

© «Советский писатель», 1989 г. Перевод В. Рубер