Текст книги "Возможность выбора (роман)"

Автор книги: Эмэ Бээкман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 42 страниц)

Она всячески старалась скрыть от окружающих крах своей семейной жизни. Хотя и понимала, что игра в прятки не может длиться долго. Человеческое любопытство неутолимо, а вызывающие подозрение приметы всегда в цене. Сильвия не считала, что прожорливый интерес людей к событиям личной жизни ближних проистекает от жестокости или злорадства, – многие сами дошли до ручки, жизнь шла кувырком, часто терялись ориентиры, люди нуждались в информации, чтобы сравнивать с чем-то свои неурядицы, отыскивать какие-то закономерности. Но старания их были, пожалуй, тщетны, ведь шаблонный образ мышления не способен предвидеть абсурдные ситуации, чтобы заблаговременно занять оборону.

Сильвия Курман делала усилия, чтобы найти приемлемые способы достижения душевного равновесия. Прежде всего она выяснила для себя, что у душевного равновесия есть поверхностный и глубинный слой. Если вулканические процессы в глубинном слое усилиям воли не подчинялись, то формирование поверхностного слоя было полностью в руках самого человека, по крайней мере у тех, кто привык воспитывать в себе терпение и выдержку.

Что и говорить, только своими силами она бы не выкарабкалась. Помог врач, выписал горсть успокоительных таблеток. На приеме у врача Сильвия пожаловалась на бессонницу и беспочвенный страх. Усталость? Возрастные изменения? Сильвия ничего не уточняла. В наши дни неглубокие неврозы бывают у людей не реже, чем надоедливые дожди осенью, – врачу все стало ясно с первого взгляда, и соответствующие рецепты уже давно засели в голове. Необходимо привести себя в норму и не терять ее, определение цели – это уже половина победы.

Каждое утро перед выходом из дому, нахлобучивая в прихожей перед зеркалом дорогую меховую шапку, Сильвия складывала губы бантиком, несколько раз поднимала и опускала брови, заставляя ожить застывшее маской лицо, шлепала себя ладонями по щекам и приподнимала словно бы в улыбке уголки губ – на весь день. Эти нехитрые приемы вошли скоро в привычку, как если бы она повязывала шарф или поправляла прическу. Не дай бог, чтобы на лице пролегли морщинки разочарования и злобы. Неизменная улыбка Сильвии Курман обезоружила ее коллег, они перестали судачить о ее странном сердечном приступе и уже не надоедали с расспросами о самочувствии. Возможно, в ее внешности иногда и можно было заметить что-то необычное, но Сильвия Курман общалась чаще с посторонними, а им сравнивать было не с чем. Работы было по горло, подсобные службы нового цеха нуждались в людях, в связи с расширением производства завод получил дополнительный лимит на рабочую силу, и в ответ на объявления в газетах и на уличных стендах к ней в отдел кадров повалили люди. Как-никак модернизированная технология, хорошие бытовые условия, можно было проявлять требовательность. Странный кадровик – не всякого встречает с распростертыми объятиями, не спешит направить к начальнику цеха на переговоры; сама обо всем допытывается – главным образом, почему нанимающийся хочет сменить место работы. А с губ не сходит улыбка. Сильвия и сама удивлялась своему новому стилю работы, словно бы она стала видеть людей насквозь. Иногда и впрямь интуиция ее не подводила: приходит девушка, просится на работу в цех готовой продукции материально ответственное лицо! – при этом говорит, что раньше нигде не работала, трудовой книжки у нее нет. Довольно поверхностный перекрестный допрос, и девушка уже вся в слезах: с прежнего места работы ушла из-за недостачи, трудовую книжку порвала.

Немало лжецов, искателей приключений и летунов отослала она обратно.

Нужна твердая рука! К прежним девизам Сильвии Курман добавился еще и этот. Она была заодно с директором фабрики, который не спешил заполнить пустующие руководящие должности. Можно обжечься, если поспешить сказать «да», – так он обычно оправдывал свою осторожность.

Бодрость духа и жизнерадостный вид исчезали мгновенно, как только Сильвия Курман после окончания рабочего дня выходила на темную зимнюю улицу. Теперь ей было безразлично, какие складки появятся на ее лице и что по ним можно прочесть. Начало зимы было слякотным, едва выпавший снег исчезал с очередной оттепелью, недолгое снежное свечение снова сменялось осенней мглой. Пожалуй, Сильвии впервые в жизни нравилось, что погода так переменчива и небо затянуто облаками. В туманных вечерних сумерках она сливалась с толпой, могла ссутулиться и спрятать нос в воротник. Глаза, уставшие от ламп, горевших день напролет, равнодушно блуждали по сторонам. Она не хотела никого узнавать и смотрела мимо спешащих навстречу людей. Пронизывающий ветер и до мозга костей пробирающая сырость даже довольным собой людям не позволяли всецело радоваться жизни, что уж говорить о ней.

Убивать длинные и темные вечера было лучше всего в кинотеатре, во всяком случае, Сильвия ничего умнее придумать не могла. Правда, мучительно тяжко было стоять в очереди за билетами в ярко освещенных фойе – сколько же знакомых развелось у нее за жизнь! То и дело на глаза попадались одноклассницы и однокурсницы, везде-то их хватало! Раньше, случалось, Сильвии хотелось встретить кого-нибудь из них, увы, это не удавалось, теперь же они словно подстерегали ее: привет, привет, как делишки? И опять приходилось растягивать губы в улыбке и врать напропалую: да, у Карла тоже все в порядке, работы много, а сейчас он в командировке. Ах, чем он сейчас занят? Они добиваются права на жизнь своему новому прибору, хотят внедрить в производство, – сообщала доверительно Сильвия Курман, официальная жена начальника конструкторского бюро с почти что неподдельной бодростью. Почему-то иные переспрашивают: ах, значит, все еще на прежнем месте? Да у него работа в крови, как же он может уйти на какую-нибудь должность полегче?! Сильвия улыбалась, но боялась, что глаза не могут скрыть ее настороженности и страха. Знакомые кивали головой, будто и им приятно, что есть еще супружеские пары, которые живут во взаимном согласии и находят вдохновение в работе. Как это здорово, что у людей среднего возраста хватает сил ставить перед собой цели и чего-то добиваться: будь то комплектование ценных рабочих кадров для обновленного цеха или создание умного прибора для народного хозяйства.

Во время этих беглых разговоров скрывающая свой страх Сильвия не могла не заметить, что иная собеседница, задавая обычный вопрос, бросала на нее искоса пытливый взгляд, в котором без особого труда можно было прочесть: кого обманываешь, я же знаю, что он тебя бросил. Город жил слухами и сплетнями, и далеко не все они были необоснованными. Известное дело, чем старше становишься, тем с большим интересом следишь за житьем-бытьем своего поколения, чтобы проверить себя: не оказался ли и я в жалком лагере неудачников?

Каю долго обманывать не удалось. Почти двадцатипятилетняя разведенная женщина не ребенок, которому можно морочить голову. Всего два дня прошло после неудачного самоубийства, Сильвия все еще боролась с подступавшими приступами рыданий и редко подходила к телефону, но Кая будто чувствовала, что мать дома, и ее звонки, повторявшиеся через каждые пять минут, выматывали нервы. Кая предполагала, что Сильвия могла выйти в гараж, или спуститься в подвал, или она сгребает с улицы талый снег, но в перерывах между этими ежевечерними делами Кая надеялась ее обязательно застать.

Кая без обиняков выложила свою озабоченность.

– Ну, так когда он вернется из командировки?

– Кто?

– Предок, конечно. Или ты думаешь, что меня интересуют гастроли твоего директора?

– Точно не знаю, – пробормотала Сильвия, придерживая рукой дрожащий подбородок; зубы невольно начинали выбивать дробь. Она на мгновение прикрыла трубку, не дай бог Кая услышит, как она перевела дух, чтобы немного успокоиться.

– Как же ты не знаешь? Везде одно и то же! Никто ничего не знает! Это постоянное отсутствие информации с ума может свести!

– Ну не брюзжи, – произнесла Сильвия с надеждой, что слова ее прозвучат как материнское ворчанье, но по проводам к дочери побежал удручающе жалкий писк.

– Несколько дней назад он позвонил, чтобы я не ждала его по утрам, уезжает, мол, в столицу по делам. Я подумала, не вечность же он будет калякать там со своими начальниками. Сегодня утром уже горячку не порола, упаковала Аннелийзу и навострила уши – жду, не подъедет ли машина. Когда дошло, что ждать уже некогда, схватила дочку под мышку и бегом на остановку автобуса. Нас чуть не расплющили. Аннелийза хныкала всю дорогу. А потом целую вечность ждали другой автобус.

– Запряги Иво, пусть он отвозит ребенка по утрам в ясли. Распределите обязанности – один отвозит, другой привозит.

– Брось, меня от одного его вида мутит! Я его на порог не пущу, велела переводить алименты по почте! – Кая уже кричала в трубку, она лопалась от злости.

– Научись держать себя в руках, впереди долгая жизнь, до чего ты себя так доведешь, – Сильвии стоило больших трудов произнести эти слова спокойно.

– Я по горло сыта проповедями! И вообще мне кажется, вы от меня что-то скрываете!

– Что нам скрывать? – содрогнулась Сильвия. – Всему свой черед.

– А может быть, что-нибудь уже и случилось?

– С чего ты взяла?

– Не могу поклясться, но сдается мне, что это его я видела вчера в машине, а рядом с ним сидела цаца в красной шапочке. Шапка на ее голове прямо-таки пылала, потому я и обратила внимание. Сама понимаешь, мне не до того, чтобы просто так заглядывать в проезжающие мимо драндулеты.

– Может быть, подвез по пути какую-нибудь сотрудницу, – пробормотала Сильвия деревенеющими губами.

– Ну, вот и проговорилась! Значит, он и не уезжал в командировку! Почему он мне соврал? Ночует-то он хоть дома? А раньше он финтил? Ох уж мне эти люди старого времени, теряют голову и делают вид, что так и должно быть! А обо мне он подумал?! А ты, как всегда, наводишь тень на ясный день. Почему позволяешь вытирать о себя ноги, как о половую тряпку?! Кому нужна твоя деликатность! Закати скандал и наведи в доме порядок! Не в его годы такое выкидывать!

Сильвия Курман хватала ртом воздух и уже не думала о том, что дочь может услышать это в трубке.

– Послушай, – удалось ей вклиниться в крик разъяренной Каи. – Мы еще не старички и помирать не собираемся! Отчитываться перед тобой мы не обязаны. И вообще – как ты смеешь говорить такие пошлости? У меня уши вянут! Не звони, пока не обдумаешь свои слова!

Сильвия бросила трубку на рычаг, как лунатик прошла к бару.

Она металась по комнате, растирала мерзнущие руки, а потом виски, налила и выпила рюмку коньяку, включила на полную мощность телевизор, а когда немного успокоилась, выдернула телефонный шнур из розетки и тяжело повалилась на диван. И подумала: моя семья не стоит ни гроша. Жутко, когда у разуверившихся в жизни матерей растут разуверившиеся в жизни дочери, которые начали, пусть даже неосознанно, понимать, что у них нет никаких перспектив; они хотят отомстить за свои поражения и не выбирают, на кого выплеснуть накопившуюся в душе горечь. Успокаиваются до следующего раза. Но каждый следующий раз наступает все быстрее и быстрее. Сторонние наблюдатели судят: какая циничная дочь, какая безжалостная мать.

Уж не реветь ли им ревмя, притулившись друг к другу? Одна будет оплакивать разлетевшуюся вдребезги молодую семью, другая проклинать мужа, предавшего ее после двадцатипятилетней супружеской жизни!

Телефонный звонок дочери снова выбил Сильвию из колеи. Ночь напролет тело рвала на части не испытанная никогда ранее боль, временами казалось, что диафрагму вот-вот сведет судорога и она задохнется, но стоило ей повернуться, и сердце начинало бешено колотиться, оно словно хотело разорвать грудную клетку и выскочить наружу. Уснуть Сильвия и не надеялась. Внушая себе, что должна хотя бы подремать, она старательно пересчитывала несуществующих овец, собак, кошек и свиней. Добродушная хрюкающая и мычащая скотинка проходила у нее перед глазами нескончаемой чередой – уши болтались, глаза излучали бездумное расслабляющее тепло. Стоило Сильвии очнуться, и все ее беды бурным потоком врывались в сознание. Сильвию мучила и унижала трусость Карла. Почему он не решился поговорить с ней откровенно? Почему не оставил хотя бы записки? Как жить, если тебя даже человеком не считают?

У Сильвии не было выбора, она снова и снова упорно принималась считать бессловесных тварей, часы медленно отстукивали ночь, приближая утро. Короткие сны приносили короткое отдохновение, а один из них даже подкинул ей полезную идею. Ей приснилось, что она бежит по лесу через сугробы, на ногах у нее запомнившиеся с детства валенки – их кожаная обшивка понизу казалась теперь странной и непривычной, – сама она в одной рубашке, да и та короткая.

Следующий вечер Сильвия потратила на хождение по магазинам и вернулась домой с тренировочным костюмом, кроссовками, вязаной шапочкой и варежками. Хорошо, что еще не намело сугробы, и теперь на пустынных и плохо освещенных улицах пригорода часто можно было увидеть нескладную женщину, неспортивный вид которой не очень соответствовал ее спортивной экипировке. Тесноватый тренировочный костюм плотно обтягивал полнеющее тело, бегунья же от непривычной физической нагрузки задыхалась и пыхтела. От неудач не застрахованы даже самые старательные и усердные, и однажды Сильвия на бегу поскользнулась и упала в затянутую льдом лужу, инстинктивно выброшенные вперед руки уберегли лицо от синяков и ссадин. Было не очень больно, и она подумала, что ушиблась, пожалуй, несильно, и все же не спешила подняться. Она продолжала лежать, распластавшись на льду, лед под ней потрескивал, вдалеке прогудел паровоз, впереди над деревьями выгибалось куполом зарево городских огней. На какое-то мгновение мир показался ей неизъяснимо совершенным. Может быть, сердце защемило оттого, что уже давно она не переживала ничего возвышенного и запоминающегося. Она лежала и чувствовала, как сквозь бугристый и жесткий лед в нее вливается бодрящая сила. Может быть, следует чаще прислушиваться к своим прихотливым ощущениям?

Из-за угла вывернула машина, вряд ли шофер заметил лежащую на обочине женщину, но Сильвии стало неловко, проскользнувшие мимо снопы света от фар словно бы призывали к порядку, и она стала неуклюже подниматься. Старуха, понуро тащившаяся с хозяйственными сумками в руках, замерла на месте в двух шагах от поднявшейся Сильвии и вскрикнула с испугу. Сумки плюхнулись на дорогу. Сильвия постеснялась заговорить с чужим человеком, к тому же – зачем уж так сразу пугаться, и затрусила дальше. Пусть успокоится наедине с собой, не такая уж редкость сейчас встретить убегающих от инфаркта.

Во всяком случае, с этого дня в атаку на свое поражение и уныние Сильвия пошла сразу с двух сторон: своему телу она навязала спорт, а духу – многочисленнее статьи о безграничности человеческих ресурсов, которые, если обходиться с ними умело, помогают якобы восстановить бодрость и жизненную активность. Статьи и заметки на эту тему она из газет и журналов вырезала и проводила с собой воспитательные беседы в духе проповедуемых в них истин, а когда силы покидали, внушала себе: выбора нет, человек не должен становиться живым трупом! Было бы величайшей глупостью изо дня в день тупо прозябать, не замечая таинственных превращений природы, не восхищаясь переменчивой окраской облаков, не слыша дробного постукивания града по крыше, не испытывая удовольствия от крепкого кофе.

Боязнь людей стала постепенно отступать.

Она настолько овладела собой, что решила пойти в женский клуб на очередные посиделки.

Они собирались впятером уже несколько лет более или менее регулярно. Их объединяли не сентиментальные школьные воспоминания и не общая профессия. Не связывали их и отношения зависимости и подчиненности или взаимные обязанности. Покоряясь каким-то флюидам, они издавна подсаживались друг к другу на совещаниях, на собраниях актива. Кто был инициатором? Теперь они уже не помнили, кто первым высказал вслух их общее желание. В какой-то момент они решили, что могли бы встречаться и в свободное от работы время: поболтать, поговорить о жизни. Почему бы и нет? У каждой из этой пятерки примерно одинаковое служебное положение, дети взрослые и все, как положено, замужем. Пожалуй, именно это последнее обстоятельство поначалу мешало, чтобы их клуб с ходу взял разгон. Не преувеличиваем ли мы, спрашивали они друг друга, – пять женщин и так высокопарно – клуб? Поначалу телега тащилась через пень колоду. Женская эмансипация еще не вышла из пеленок, поэтому нередко можно было услышать: прошу прощения – неотложные дела по хозяйству, семейное торжество, или – муж ждет друзей в гости, нужно накрыть на стол.

И все же иногда семейные путы удавалось ослабить, и тогда они сходились на очередные посиделки.

Тем более что ни одна из них не страдала модной манией – хобби. Никто не пел в хоре, никто не танцевал в кружке народных танцев, не обуревала их и страсть к консервированию всевозможных компотов и варке варений, ткать ковры или рисовать они тоже не рвались. Им казалось блажью самим шить себе платья или вязать кофты. Они были детьми одного времени и учились в школе в те годы, когда всех, независимо от пола, призывали к большим свершениям. Но втайне они считали себя вполне женственными и чуточку гордились этим. Бесполый стиль одежды и размашистый шаг современных девушек они осуждали.

И только горе одной из них побудило их собираться регулярно. Года два назад внезапно умер муж Эвы, это глубоко взволновало всех остальных. Хотя ни у кого из них не было осязаемых воспоминаний о войне, теперь они не раз повторяли: как при бомбардировке, никогда не знаешь, на кого бомба упадет. Роковое попадание в «яблочко» – и прямо в их клуб! Так несправедливо, так неожиданно, вопреки всякой логике. Совсем как на войне. Однако наши дни с их стрессами и скоропостижными смертями хуже войны! Нет безопасного тыла! Потрясенные женщины сплотили свои ряды и почти готовы были считать себя подругами, но в последнюю минуту одумались: это простодушное слово, вкусом напоминающее карамельку, было не из их лексикона. Иное дело ироничное – приятельницы. Приятельницы, правда, бывают и у мужчин. Но в истории с мужем Эвы ни одна знакомая или незнакомая приятельница замешана не была.

О случившемся все пятеро думали, наверно, более или менее одинаково: вот такая она и есть – жизнь. Отправляешься утром вместе с мужем на работу, выходишь из машины или вылезаешь на своей остановке из автобуса, не целоваться же на прощание на глазах у снующих и толкающихся людей, это было бы смешно. Может быть, от этого угла ты многие тысячи раз шла дальше одна и даже не оглядывалась – уже поглощенная мыслями о работе. Знаешь, что в течение дня тебе придется развязать не один тугой узел и наступят минуты, когда будет казаться, что ты зашла в тупик. Внутренне вздрагиваешь – а вдруг я с этим не справлюсь! Нервозная обстановка, колкости – почему-то без них нигде не обходится. Обязательно на кого-нибудь рассердишься – из-за небрежности или халатности. День бывает хорош уже тем, если никто не повысит на тебя голос. Начальник определенно вызовет: непозволительная задержка, немедленно отчет на стол! А на бланке отчетности – сто шестьдесят маленьких ячеек, и каждую из них надо заполнить условными обозначениями. И сквозь весь этот сумбур до тебя докатится рассказ о каком-нибудь забавном приключении, кто-то успеет растиражировать чувствительную историю из своей жизни. Напыжишься, если запутанные служебные отношения вопреки всем ожиданиям удастся уладить по телефону. И, словно в пику этой круговерти решений, разговоров, переговоров, улаживаний, в голове трепещет живительная мысль: сегодня у мужа, кажется, нет никаких нагрузок, надо постараться вернуться пораньше домой, поскорее управиться с делами на кухне, чтобы оставшееся время уютно провести вместе. Может быть, примерно так думала и Эва в тот роковой день.

Муж позвонил Эве после обеда и усталым голосом сообщил, чтобы вечером она его не ждала; приехал очередной гость, важная шишка, от него многое зависит, негоже спихивать его на какую-нибудь мелкую сошку, потом не расхлебаешь. Вот только что он сидел здесь, в кабинете, и болтал о всякой всячине, а теперь отправился в бар – вздох, – пора бы и самому перекусить, но некогда, надо выцарапать для гостя на неделю, пока он будет здесь в командировке, абонемент в бассейн. В прошлый раз тот пожелал ходить на теннисный корт, теперь у него новое хобби. Усталый голос с нескрываемой завистью произнес, что почтенный гость, доктор наук, очень даже печется о своем здоровье и, несмотря на пенсионный возраст, он гладенький и розовый, как поросенок. Эва вздрогнула, неожиданная злобность мужа обескуражила ее, но, услышав, что гость просит сводить его вечером в баню – с прошлого раза у него осталось о таком походе прекрасное воспоминание, – она поняла возмущение супруга.

Эва пожалела мужа и, как это свойственно женщинам, щедро надавала ему ценных советов. Посоветовала, несмотря на нехватку времени, забежать куда-нибудь поесть, перекусить хотя бы жареным пирожком с кофе, все-таки какое-никакое подкрепление, и напомнила, чтобы он не забыл в ящике письменного стола свои таблетки.

Эва давно уже была в постели, когда услышала, что муж вернулся домой; она подумала, что подремлет, пока он будет возиться в ванной – современные ведомственные бани редко использовались по их прямому назначению, – потом она откроет глаза и порасспросит его о том, как прошел вечер. Вскоре Эва проснулась от глухого стука. Интересно, что он мог опрокинуть, подумала она и села в постели. Вставать ей было неохота, но она все же вылезла из кровати и пошлепала босиком посмотреть, что же все-таки произошло. В квартире стояла странная тишина. Она нашла мужа в прихожей на полу – развязывая шнурки на ботинках, он упал со скамейки. Неподалеку на ковре лежал выскользнувший из нагрудного кармана калькулятор с рядом зеленых нулей на табло. Примчалась «неотложка», но предпринимать что-либо было уже поздно.

На похоронах члены клуба плотной стеной стояли за спиной Эвы. Каждая из них с ужасом думала: вот он и наступил – период жизни, чреватый возможными катастрофами. Нужно держаться вместе, чтобы в нужную минуту поддержать друг друга. В радужной жизни наметились темные провалы. Они стояли позади Эвы в неподвижном строю, и эта облаченная в черное невысокая женщина вдруг стала всем им близкой, почти родной. Сын Эвы, будто и вовсе непричастный ко всему происходящему, понуро стоял в стороне, он приехал на два дня из Ленинграда, где заканчивал институт. Совсем недавно Эва плакалась, что сын собирается жениться, будущая невестка не хочет уезжать из большого города, увы, современные женщины часто пользуются во зло своим правом голоса.

Вот так они, члены женского клуба, и стали постоянно собираться в опустевшей просторной квартире Эвы, тем более что очень удобно было после работы забежать ненадолго в этот дом в центре города.

Сильвии кое-как удалось подавить в себе внутреннее сопротивление, и когда ей в очередной раз позвонили, поплелась и она.

Уже в прихожей, вешая пальто, она почувствовала тонкие запахи деликатесов. Эва, по-видимому, опасалась, что их встречи постепенно сойдут на нет, и приманивала жужжащих, как пчелы, женщин нектаром. Сильвия намеревалась не снимать меховую шапку – выпьет чашку кофе и испарится, – но, как видно, быстро смыться не удастся. Она подошла к зеркалу, причесалась, высморкалась – медлила, словно собиралась в последнюю минуту передумать и сбежать. Эва прислонилась к косяку двери, ведущей в комнату, в ее позе была давно заученная томность, но живой взгляд был начеку, и у Сильвии сердце заныло от предчувствия, что она попала в ловушку. И даже когда она ступала по мягкому ковру просторной гостиной, у нее еще мелькнула мысль о побеге, хотя обычно Сильвия наслаждалась уютом этой обставленной дорогой мебелью комнаты и ее атмосферой размагниченности. Приятно же, что вопреки всеобщей тесноте и загроможденности квартиры, где места вволю, где кресла стоят так далеко друг от друга, что запах духов гостьи, утонувшей в одном из них, не доходит до сидящей в другом. Сегодня она чувствовала себя неуютно под испытующими взглядами собравшихся – словно бы на сцене, но не обойти всех и не пожать руки она не могла. Люстру Эва не зажигала, тут и там на маленьких столиках горели лампы, мягкий полусвет, казалось, должен был подействовать на Сильвию успокаивающе, она же, напротив, прежде всего заметила на их лицах тревожно глубокие тени, из которых выглядывал страх надвигающейся старости. В телефонном звонке Эвы не было намеков на какие-либо сюрпризы, и все-таки в душе у Сильвии, как мышь, заскреблась тревога.

Опять ее охватило желание повернуться у уйти – будто одним махом смело весь предшествующий жизненный опыт, ведь она всегда придерживалась точки зрения, что любое испытание следует встречать о поднятым забралом. И только в тот памятный трагический вечер она изменила своему правилу. Хотя – и тогда она действовала смело, чтобы потом испугаться вывернутого наизнанку бесстрашия. На всякий случай держи язык за зубами, внушала себе Сильвия. Пусть скрытничают, она уже давно не школьница, которая могла бы от этого растеряться.

Легкий треп, светская болтовня – рабочий день с его нудно логической деятельностью и требующими усилия воли решениями остался позади. Почему бы и не уделить часок расслабляющей женственности. Сначала посетовали на плохую погоду, потом разговоры сосредоточились на некоей портнихе с исключительным художественным вкусом. Сильвия в эти разговоры не встревала; другие – кто повыше ее ростом, кто постройнее, прямо-таки эталон женщины средних лет, – те могли скакать за модой. Ей же шли предельно простые костюмы, прямые юбки и строгого фасона блузки. Никаких воздушных шелков, драпировок и воланов! Сильвия Курман хорошо знала, что она может себе позволить, и стоило ей переступить грань, вот как, например, с покупкой этой дорогой меховой шапки, как ее жестоко наказывало собственное чувство самокритичности.

Конечно же, именно Вильма обратилась к молчащему члену женского клуба и пообещала, что пристроит и Сильвию к этой феноменальной швее. Вильма очень подробно описала ткань, которую Сильвии следует приобрести: очень плотную и тонкую шерсть, правда, достать такой изысканный товар почти что невозможно.

Сильвия послушно кивала головой, но тут же позабыла все советы, она предчувствовала, что сегодня судьба потребует от нее готовности к отпору.

Эва бесшумно двигалась по коврам, зажгла на столе свечи, пригласила за стол отведать приготовленное. На столе стояло даже вино, все подняли бокалы, наперебой жаловались на засилье мелких обязанностей. А теперь еще подарки – Новый год не за горами. Сильвия только пригубила, хоть ей и хотелось, чтобы легкий шум в голове отвлек от сверлящих мыслей, но, видимо, они что-то затевали, поэтому надо быть начеку! Она отстраненно подумала, что в этом году ей никому не хочется покупать новогодний подарок, разве только внучке Аннелийзе.

Атака началась с ходу. Они вдруг, будто по уговору, оживились, у немолодых уже женщин, уставших от трудового дня, словно открылось второе дыхание, наперебой они вдохновенно старались доказать – что бы там ни говорили! – что и в наши дни человек способен на сочувствие, на отзывчивость, на сострадание; чушь, будто все стороной обходят всех, в этой сотрясаемой шквалами тревог и бед жизни необходимо создавать небольшие островки, чтобы обеспечить при любой катастрофе надежный оплот. Поначалу Сильвия Курман даже не поняла, что весь этот разговор затеян из-за нее.

Какое-то время их удивляли ее уклончивые ответы по телефону и тревожили попытки увернуться от встреч в клубе. Женское чутье изощреннее самых умных электронных вычислительных машин, и они догадались, что Сильвия от них что-то скрывает. Теперь к своей интуиции они добавили сведения, до которых докопались без особого труда, – Карл Курман ушел к какой-то совсем молоденькой Дагмар Метс. Всем ясно, что современный человек с его измочаленными нервами не должен один тащить чрезмерный воз, даром такое не проходит. Слава богу, жизнь еще не кончена, они не позволят, чтобы грубый удар свалил с ног кого-нибудь из членов их клуба, превратил раньше времени в никому не нужную старуху. Нужно занять круговую оборону, подставить друг другу плечо, только так можно смягчить какой угодно удар.

Сердце у Сильвии Курман противно заколотилось, лицо вспыхнуло, будто его ошпарили. Выразив громко и наперебой свое возмущение, женщины, как по заказу, умолкли и выжидательно уставились на Сильвию. Затаив дыхание, они ждали излияний. Сильвии стало неловко, будто она обманула членов клуба.

Ей нужно было как-то оправдаться.

– Мы уже давно решили разойтись, – пробормотала она обескураженно. – И когда-то надо же было сделать этот решительный шаг.

Сильвия Курман освободилась от испытующих взглядов, после утомительного оцепенения женщины охотно расслабились: кто поводил плечами, кто качал головой. Но их участливость еще не была исчерпана. Небольшая передышка, и они снова ринулись в словесный бой с нелепостями жизни. Сильвия узнала, что если страх перед климаксом лишает пятидесятилетнего мужчину рассудка, то это всего-навсего возрастная драма, и они, мужчины, нуждаются в такое время просто в ином к себе отношении; в какой-то миг привычный образ жизни становится непригодным, умная женщина умеет заметить перемены и изменяется сама. Конечно же просто это не дается, следует поднапрячься, но игра стоит свеч, у мужчины нелепый порыв проходит, и жизнь снова входит в свою колею. Ведь так естественно, что за долгую супружескую жизнь бывают периоды, когда необходимо помочь партнеру преодолеть кризис.

– А если семейная жизнь исчерпала себя? – спросила Сильвия, собравшись с силами. – Даже дочь успела уже развестись, а внучку обобществили, государство взяло ее за руку, и теперь все пойдет по накатанной дорожке: ясли, детсад, школа – поезд жизни отправлен в путь, сколько же можно оглядываться на задние сигнальные огни!

Слова Сильвии подлили масла в огонь, наперебой и с жаром принялись женщины делиться жизненным опытом. Возрастной криз – словно пустой звук, который у большинства в одно ухо влетает, в другое вылетает, а следовало бы заблаговременно начать готовиться к этому прискорбному периоду жизни, загодя прозондировать будущую пустошь, чтобы вовремя ее засеять. Это же величайшее искусство – найти новые цели или хотя бы придумать их. Как же несчастны женщины без воображения, не умеющие заглянуть вдаль. Изо дня в день они тянут свой воз, считая, что их козыри – усердие и терпение, и снова и снова проявляют ненужную жертвенность, скромно отступая на задний план, многого лишая себя ради благополучия членов своей семьи. Но наступает день, когда дорога упирается в стену, и тогда об их жертвах никто и не вспомнит. Только постоянно формируя и шлифуя себя, опираясь на умеренный эгоцентризм, маленькие уловки, как бубенцы на шее, – только так можно бежать в семейной упряжке до конца.