Текст книги "Тонкий лед"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

–   Злой старик,– сказал Егор.

–   Хуже черта! – согласился парень.

–   Что дальше с тобой было?

–   Дед слово сдержал, а может, судьба его послушалась. Хуже змеи в кольца крутилась, пока не обхватила в наручники. Из дома я ушел. Жизни вовсе не стало. Работаем в огороде, видим, изба огнем взялась. Это при том, что печка не топилась. Летом во дворе жратву варили.

–   А с чего огонь?

–   Дед озоровал. Поджег дом, чтоб меня прогнали, чтобы поняли, кому уйти надо. Ну, да и я не лаптем сделан на завалинке. Сказал матери и бабке, кто меня отсюда сживает. Бабка враз попа привела своего, деревенского. Тот и дом, и сарай, и скотину, и нас всех освятил водою. Ну, думали, все наладится. А ночью – гроза. Молния в избу попала. Если б не соседи, сгорели б все живьем. Кое-как выскочили, скотину выгнали в огород. Ну, от дома и сарая – одни головешки. Мы все втроем перешли жить в баньку. А через неделю ночью бабка померла, не пережила беду. Остались вдвоем с матерью. Та долго не думала, продала всю ферму: огород и поля, пепелище с баней,– и отправились с ней в город иную долю искать. Она малограмотная, я – и того хуже. Ну, да на первых порах нам везло. За вырученные от фермы деньги купили дом на окраине с огородом и садом, прямо с вещами, с мебелью. Там тоже старик помер, а у сына его – своя квартира. Дом навроде геморроя стал, ненужный вовсе, ухода и ремонта требует. Тянет деньги у семьи. Они разве лишние? Продал за гроши, чтоб избавиться от мороки. А нам в радость, хоть дух переведем. Оно и понятно, снова хозяевами стали, и дом, если честно сказать, больше. Крепче и лучше сгоревшего.

–   Чего ж тебе там не жилось? – изумился Егор.

–   Жилось! Еще как!

–   Почему воровать стал?

–   Ну, ты, пахан, даешь! У меня ж вскорости девки завелись, а они, сам понимаешь, на халяву в постель не затянешь ни одну.

–   Значит, не любили.

–  Это не про меня! Наши девки, если не любят, их ни за какие «бабки» не уломаешь.

–   Если любит, то уговоры и деньги – лишнее.

–  Оттого такие как я и появлялись на свет. Теперь можешь, не зная имени, показать ей «бабки» и «скафандр». Она мигом сообразит, чего хочешь, и шмыгнет в кусты без базара. Главное, чтоб денег побольше и «калоши» имелись по размеру. Любить будет любая,– рассказывал Ромка.

–   Да разве о такой любви речь?

–   А как меня сделал? Мать рассказывала.

Егору стало не по себе.

–   Вот так и стал сам подрабатывать, чтоб мамку не трясти лишний раз. Иногда ей перепадало кое-что.

–   А она не спрашивала, где взял деньги?

–  Зачем? И так понятно было. Стоило глянуть на моих друзей.

–  Ты знал, чем это кончается? – сдвинул брови Платонов.

–   Ой, пахан, не гони агитку! Я – не пацан.

–   Вот и влип на постоянку!

–   Вылезу и отсюда!

–   Как? – изумился Платонов.

–   Ну, даешь, потрох! С твоей подмогой! Или не допер? Зря что ли тебе столько трандел про себя? Или не разжалобил? Не достал до печенок своими соплями? Да над этими моими бедами даже менты рыдали! Отдавали хамовку свою. И на меня никогда базар не открывали, жалели. А тебя не проняло! Ну, и тупой...

Егор сунул сигареты в карман, пошел к двери и вдруг услышал:

–   Курево оставил бы. Ты себе купишь.

Платонов вернулся, положил сигареты перед Ромкой и поспешил уйти без оглядки.

Егор не стал звонить Соколову. Домой ему тоже не хотелось возвращаться. Он позвонил по мобильному Марии Тарасовне, спросил, как она там. Попросив не ждать его, направился к Зое.

–   Пришел, а я уж и не ждала тебя.

–   А кого? – улыбнулся Егор.

–   Смеешься? Думаешь, не нужна никому? Зря. Мне уже предложился человек,– покраснела Зоя.

–   Тоже на ночь?

–   Нет, насовсем. Он серьезный.

–   Когда ж успела познакомиться? Где? Кто он? – засыпал вопросами женщину.

–   Мы вместе работаем, так что знакомиться не надо. Он порядочный и честный мужчина. Недавно у него беда случилась, умерла жена. Ее машина сбила. На месте, не мучаясь, скончалась. Теперь два месяца прошло, зовет к себе в хозяйки.

–   Домработницей? – уточнил Егор.

–   В жены! Навсегда,– Зоя довольно заулыбалась.

–   Насовсем? А как же я?

–   Зачем тебе жена? Только подруга нужна, а я для такого не гожусь. Постарела. Ждать устала. Захотелось постоянства, надежности, чтобы меня любили, а не только пользовались в постели. Короче, бабьего счастья хочу, пусть трудного, короткого, но моего, которое не будет крадучись убегать под утро. Прячась не только от соседей, но даже от кошек. Мне нужен мужчина, а не призрак в мундире. Вобщем, мы оба устали друг от друга. Ты приходишь, когда захочется. А почему я должна ждать всегда?

–   Зой, разве не ты в прошлый раз положила мне в куртку ключ от дома?

–   Я, но сколько времени прошло с того дня? Больше месяца. Ты только сегодня пришел. Я ждала каждый час и отгорела. Пойми, я знала, что ты не любишь. Но не стоило вот так пренебрегать мною. Ведь не всех ждут. Иных, даже законных мужей, ненавидят в семьях. Куда там ждать? Но ты не ценил того, что имел.

–  Зоя, я рассказал о тебе на работе, своим друзьям, даже теще. Мы можем спокойно встречаться с тобой, не прячась, гулять по городу, ходить в кино.

–   Гулять, дружить! Только ты, козлик, вспомни, сколько тебе лет? Всю голову сединой как метелью обнесло, а ты все еще в мальчиках прыгаешь. Я так не умею и не хочу.

–  Зоя, а если я предложу тебе руку?

Женщина сняла с талии руку Платонова.

–   Поздно, Егор! Твой поезд ушел. Сам знаешь, любовь – чувство особое. На вклад не положишь, в кармане не сохранишь. Ты думал, что незаменим, и просчитался. Гнездо уже занято другим хозяином. Честно говоря, вас, мужиков, почаще вот так надо учить, тогда вы больше уважали б женщин, берегли и ценили бы их.

–  Зой, я не верю!

–  А зря!

–  Ты разыгрываешь меня! Ну, признайся честно, что ты нарочно говоришь вот так, хочешь поторопить с решением. Я на все готов. Только не испытывай, не шути так горько! Мне очень нелегко и непросто в жизни приходится. Не добавляй! Я пришел к тебе как к роднику радости, а ты...

–   Егор, так получилось. Я не вру. Но больше мы не должны и не будем встречаться.

–  Зоя, ты хорошо знаешь этого нового человека?

–   Гораздо лучше, чем тебя. Мы каждый день рядом работаем, а скоро будем совсем вместе, до самого конца.

–   Выходит, я – лишний?

–   Ничего не поделаешь.

–   Прости меня за все, если сможешь. За боль и ожидание, за несбывшиеся мечты и обиды. Забудь плохое. Спасибо за тепло и доброту твою. Я буду помнить наше потерянное. Жаль, что я снова получил отставку у своей весны. Прости, возьми ключ. Мне он теперь не пригодится. Жалко, что мы не расстаемся, а прощаемся навсегда.

Егор вышел из квартиры женщины, впервые не оглядываясь и не скрываясь. Помахал рукой Зое, выглянувшей в окно. Недавняя подружка мигом задернула занавеску и скрылась в комнате. Она уже ждала другого.

Платонов не расстроился, сам себя утешил: «Вот и эта ждать устала. Ей потребовался сторож возле юбки! Много захотела! Я с одной на том погорел. Той забот не доставало, внимания. На всех не угодишь. Каждой своего хочется, но ни одна не спросит, каково мне приходится? – Егор опустил голову.– Домой скорее. Там меня ждет Мария Тарасовна. Эта не сменяет ни на кого. Верней часового и охраны ждет безропотно, не сетуя и не скандаля. Вот таких бы в свет побольше, дольше жили б мужики. Жаль, что Томка не в нее уродилась».

Когда Егор вернулся домой, Мария Тарасовна удивилась:

–   Ты вернулся? С чего так-то?

–   Отставку получил. За другого замуж выходит. Я уступил.

–   Где тонко, там и рвется! Не жалей, по себе сыщешь. Выходит, эта – не твоя судьба.

–   Мне кажется, что так и проживу в холостяках до самой старости.

–   Зато рогами никто не наградит! – рассмеялась теща.

Утром Егор приехал на работу раньше обычного. Его тут же вызвал Касьянов.

–   Вот бери документы на подпись, оформляй наших женщин на волю. Сразу больше десятка. Пусть домой едут, к своим,– улыбнулся человек.– Они предупреждены. Скоро родня приедет забрать их отсюда.

–   И даже Семенову отправляете? У нее нарушение, она в «шизо» была за драку,– удивился Платонов, глянув в список.

–   Егор, всякий человек ошибается. Если б ни это, жизнь стала бы скучной. Умей прощать. И драка, которую ты вспомнил, прошла без последствий, хотя началась не без повода. Помнишь, обозвали ее бабы, упрекнули «болячкой». Та вспыхнула, не сдержалась, и тут же кулаки в ход пошли. Доказала, что вовсе не слабачка и за себя постоять сумеет. Разве у нас с тобой такое не случалось? Сколько я себя помню, а я в школе низкорослым был, все время дрался. Помни, верзилы – слабаки, а вот тщедушные и маленькие – сплошь забияки!

Егор оформлял документы женщин, улыбался, узнавая каждую.

Вот Дуся. Попала в зону за систематические дебоши в семье. Свекровь постаралась избавиться от дерзкой невестки. Думала, что сын приведет в дом тихую клячу, а тот строптивую кобылку приволок. Тут и началось. Свекрови власть уступить не захотелось, а невестка не умела в тихом углу молча отсиживаться.

Свекровь увидела на белье пятнышко ржавчины, оставшееся после стирки, и пошла сплетничать о невестке по соседям. Старуха еще не вернулась, как невестке доложили все. Дуся, едва свекровь на порог, по морде ей надавала. А когда та, вместо извинений грозить начала, надела ей на голову помойное ведро и вытолкала старую из дома, чтоб остыла. Та крик подняла, позвонила ментам. Дуську за хулиганство забрали в милицию, но, разобравшись, вскоре отпустили.

Потом свекровь залезла в невесткин шифоньер, переворошила все вещи. Украла часть денег, отложенных на покупку дома и спрятала в свою подушку. Дуся нашла их в тот же вечер и натыкала бабку носом в шкоду. Снова ее вызвали в милицию. Когда она вернулась, муж за ремень взялся, решил жену за мать наказать.

Ох, и напрасно он это затеял. Дуськины и свои габариты не соразмерил. Вылетел в окно, вышибив раму. Оттуда, с грядки, грязно жену обозвал. Та мигом в огороде оказалась. Мизинцем выковырнула из огурцов и спросила:

–   За что блядью назвал?

–   Потому что пробитой взял тебя...

Другая избила бы мужика и успокоилась, но не Дуся! Эта благоверного в поликлинику под мышкой принесла и напрямик к гинекологу. Врач глазам не поверил:

–   Кого? Его смотреть? Он же – мужчина!

–   Меня. Он говорит, что не девкой взял.

–  Так вы живете. Как теперь определить? Раньше надо было, сейчас не вижу смысла.

–  Доктор, а почему я не беременею? Уже два месяца прошло! – взревела Дуська.

–   Разденьтесь до пояса, ложитесь в кресло,– предложил ей врач и, едва глянув, рассмеялся,– вы же – девушка! Плева не повреждена. Ну-ка, благоверный, идите сюда. Взгляните, с чем не справились. Себя вините, а не жену. С Вашим детородным органом только конфеты носить женщинам. Идите и не позорьтесь, пока о вас не знает город. Кстати, жена имеет право подать в суд. Если сам ни на что не годен, не позорь невиновного.

Дуська весь обратный путь колотила мужа, а вечером свекровь велела ей уходить из дома, мол, сын другую найдет себе. Он не виноват, что у нее все кобылье.

Вот это она зря сказала. Девка встала на дыбы и пошла крушить в доме все, что под руку попадалось. Посуда разлеталась в мелкие осколки. Со звоном рассыпались люстры. Мужик, поддетый ногой, не дыша забился под койку. Свекровь с подбитым глазом добровольно выскочила в окно и побежала звонить ментам.

–   Она сумасшедшая! Заберите ее от нас! – кричала в трубку.

Милиция пришла очень вовремя.

Дуська вытащила мужика из-под койки и, сорвав с него портки, собралась вырвать с корнем все, что у того росло меж ног. Мужик орал не своим голосом, вырывался, клял жену, умолял отпустить или убить сразу, но не мучить его. Милиция мигом оценила ситуацию, и Дуську взяли в наручники. Ее обследовали три месяца, но не нашли никаких отклонений, и девку вскоре осудили на три года.

Она еще не успела попасть в зону, как муж развелся и выписал ее из дома к великой радости своей матери.

Дуськины родители, толкнувшие дочь на это замужество, долго не могли простить себя за дочь. А ведь встречалась она с парнем, со своим, деревенским. Любили они друг друга, но родители Дуське нашли городского. Едва деревенский парень ушел в армию, приказали забыть его.

Девка в ЗАГС со слезами пошла. А родители убедили жениха, что плачет дочь от радости. Тот и поверил. Вскоре до него дошло все: жена ненавидела и его, и мать.

А деревенский, узнав о случившемся из письма Дуськи, предложил той, как только выйдет из зоны, сразу прийти к нему, без визита к родителям.

«Мне забить на твою судимость. Я люблю тебя еще больше, чем раньше. Ты самая лучшая телка во всем хороводе! Я тебя ни на кого не променяю. Мои старики тоже любят и ждут тебя, нашу ненаглядную красавицу»,– написал парень из армии.

А вскоре его родители приехали в зону на свидание к девушке. Харчей привезли и все успокаивали на будущее.

Жених Дуськи уже вернулся из армии и раньше всех узнал о скором освобождении своей невесты. Он каждый день звонил и спрашивал, когда можно приехать и забрать Дусю? А вот ее родители ни разу не объявились в зоне. Не получала от них дочь ни передач, ни писем. В родной семье ослушания не простили.

Платонов подписал документы Дуськи. Отложил их в сторону и тут же увидел охранницу, стоявшую на пороге.

–   Бабье мечется. Документы ждут. Нынче будут готовы?

–   Конечно!

А то уже все на взводе. Да и родня за воротами галдит!

–   Через час всех выпустим, – пообещал Егор.

Человек взял следующую папку «Валя Терехина».

Подписал документы на одном дыхании. Эта работала на фирме своего мужа. Двенадцать лет прожили, двоих детей ему родила. Оба в школу пошли. Хорошие, послушные мальчишки, компьютерами увлекались. Сутками за ними просиживали, на улицу не высовывались. Отец радовался, сыновья хорошо учились, их хвалили в школе. Все было прекрасно в семье. Вот только муж изменился, стал вдруг равнодушным, холодным. Валя долго не понимала, в чем дело. Не верила в слухи, доходившие до нее. Однажды, зайдя в кабинет мужа, застала его с любовницей. Та лучшей подругой Вали была. Ох, и оторвалась на ней Терехина. Банку кислоты вылила в лицо сопернице. На голове мужа компьютер раздолбала вместе с телефонными аппаратами и часами.

Кто вызвал милицию, она так и не узнала. Любовницу увезли в больницу, муж, перевязанный с головы до ног, несколько дней отлеживался дома, не в силах оторвать голову от подушки. Никогда не думал, что его тихая, умная и рассудительная жена способна на такой бунт. Ведь помимо подруги, она жестоко наказала еще троих сотрудниц, попытавшихся связать руки и увести ее в другой кабинет. Валентина не видела, кто стоит перед нею.

Ее муж много раз приезжал в зону. Все просил прощения у жены. Она решила вернуться домой, к детям...

Наталья экспедитора избила за то, что он целый рулон бархата спер со склада, чтобы сшить из него чехлы на сиденья своей машины. Не рассчитала и вместе с зубами вышибла глаз. Оказалось, что второй глаз у него еще с юности ничего не видел. Экспедитор навсегда остался слепым, а кладовщица получила срок. Двое детей остались с бабкой жить на крохотную пенсию. Муж Натальи тут же подыскал другую женщину. За все пять лет ни разу не навестил и не помог детворе. Правда, он подавал заявление на раздел квартиры, но мать Натальи, совершенно неграмотная, принесла в суд все документы. И только тогда выяснилось, что в квартире зять никогда не был прописан. Бабка получила эту квартиру от обувной фабрики, где полвека отработала уборщицей.

Наталья все заработанные деньги в зоне отдавала матери на личном свидании, не оставляя себе ни копейки.

За время заключения женщина резко изменилась, похудела, постарела, стала замкнутой, суровой, но многому научилась, стала лучшей швеей. Администрация зоны еще до освобождения договорилась о трудоустройстве женщины на швейный комбинат, где гарантировали сохранить высокий разряд, присвоенный в зоне.

За прошедшие годы многое изменилось в семье Натальи. Сын ушел служить в армию, а дочь закончила медицинский колледж и уже работала акушеркой в родильном доме.

Но... не обошлось без горечи. Старую мать Натальи незадолго до освобождения дочери парализовало, и теперь она лежала дома без движения. За нею ухаживали внуки, а теперь и Наталья подключится. Она уже все продумала и решила вызвать деревенскую родственницу, одинокую женщину. У той отродясь не было никакой семьи. Та лишь мечтала пожить в городе. Она спокойно присмотрит за матерью и по дому поможет.

Егор, подписав документы Наташи. Взял следующую папку и громко рассмеялся.

Тонька Новикова – известная всей зоне путанка. Она даже по цеху не могла пройти спокойно. На каждом шагу подергивала, крутила задницей как цирковая лошадь. Дергать она умела всем, что имелось, например, большими как дыни сиськами. Они тряслись так, что, казалось, вот-вот оторвутся и уж если угораздят кому-нибудь, то на ногах не устоит даже самая громоздкая бугриха. Крутила она и животом, да так, что пупок сворачивался в хулиганскую фигу. Куда там восточным бабам с их танцами живота! Вот когда Тонька вертела своим пузом, не только охранницы уссывались от смеха, сторожевые псы отходили на расстояние и уважительно подвывали, завидуя бабе. Она крутила головой и шеей. Умела стоять на голове, не держась при том руками за пол, и дергала ногами по-лягушачьи. Что только не вытворяла Новикова в своем бараке? Она была общей любимицей женщин и никогда не унывала. Даже на суде пообещала председательствующему рассчитаться с ним по выходу из зоны натурой. Бедный старик, не слышавший такого лет тридцать, сел мимо стула. Хорошо, что рядом были двое заседателей, которые помогли старикашке встать. Когда он глянул на Тоньку еще раз, он пожалел, что приговорил девку к трем годам лишения свободы с отбыванием в колонии общего режима.

–   Стоило б ограничиться условным наказанием. Такая баба! Наливное яблочко! За что ее не прихвати, соком брызнет,– затопотал человек. Аж лысина покраснела. Что делать? Судьи – тоже люди, и под их мундирами кроется, бывает, сердце мужика.

Тонька была осуждена не только за проституцию. Этим она занималась с ранних лет. Ни работать, ни учиться она не хотела. И едва ей исполнилось двенадцать, ушла на панель. Яркую свежую девчонку тут же приметили любители клубнички и нетерпеливо пощупывали тугие груди, круглую задницу.

Тонька уже была наслышана о панели от своих одноклассниц и не хотела продешевить.

–  А сколько подаришь мне? – спросила особо назойливого пожилого кавказца.

–   Все отдам! Ничего не пожалею! – загорелись глаза мужика.

–   Ты не грей мозги! Конкретно скажи!

–   Сто долларов!

–   Иди с ними к старухам, козел! – оттолкнула и отвернулась от него.

–  Двести! – услышала совсем рядом.– Пошли со мной,– уверенно взял ее за руку русоволосый парень, подвел к «Мерседесу», усадил Тоньку и повез за город на дачу.

Ночь прошла как одно мгновение. Человек отдал Тоньке пятьсот долларов и вскоре исчез на своем «Мерседесе». Смешался с другими машинами его автомобиль, и он даже не оглянулся на девчонку, для которой стал первым, незабываемым. Он больше не подходил к ней. Не брал за руку, даже не здоровался, проезжая изредка мимо. А Тонька не без боли и обиды согласилась со своей участью утехи на час.

Она теперь редко появлялась там, где жила раньше, в сырой и темной комнате барака, где ютилась городская нищета, которая плодила детвору по пьянке. Зачастую бабы не знали, от кого рожали, да и родив, мигом забывали, кто это пищит под боком, и стоит ли вмешаться. Нередко бабы, заслышав настырный детский крик из-под стола или кровати, спрашивали друг друга:

–   Чье это просочилось к нам?

Вытащив за ногу орущего обоссанного малыша, не понимали, чего он кричит.

–   Экий горластый! Едва вывалился, а уже водку требует! Почуял пострел, шпана беспортошная! Уже свой «положняк» рвешь? На жри! – поила малыша из стакана самая догадливая и добрая. Сунув ему в ручонку хвост селедки, ложила в постель или опускала на пол.

Детвора с молочного возраста видела все, рождение и смерть. Здесь никого ничто не удивляло и не могло испугать. Здесь слабые не выживали, а те, кому повезло, держались за жизнь цепко, мертвой хваткой и всегда, в любой ситуации умели достойно за себя постоять.

Тонька была одной из выживших. Своих отца и мать стала отличать от прочих лишь в пять лет. Их никогда не видела трезвыми, а они о ней и не вспоминали. Попыталась вырвать их из пьянки бабка, приехавшая из деревни, но не получилось. Ее не узнали и едва не втоптали в грязный, годами немытый пол.

Она забрала Антонину к себе. Ее о том никто не просил и не препятствовал. Там девчонку отмыли, впервые она поела досыта. Ей дали чистую одежду и тапки. Все это Тонька связала в узелок и вместе с куском хлеба спрятала под громадную подушку, испугавшись, что завтра у нее могут все отнять и променять на водку.

Бабка отвела Тоню в школу, стала приучать к домашней работе, учила стирать и готовить. Девчонка быстро осваивала нехитрую бабью науку, но делала все из-под палки. Она огрызалась, обещала убежать обратно в город. Но бабка, не зная сама, как напугала внучку, сказала той, что родители продадут ее цыганам за водку.

Этой угрозы Тоньке хватило надолго. О городе и родителях не вспоминала целую зиму. По дому помогала, но больше всего любила наряжаться. Она давным-давно перемерила все бабкино. Ничто ей не подошло и не понравилось. Подрастая, Тонька опять стала скучать по городу. Ей было тесно и тошно в маленькой деревне, где жили одни старики. Ровесников Тони увозили в город, лишь на лето возвращались они отдохнуть. Городская детвора рассказывала девочке о городских новостях. Тонька от досады плакала ночами. Ее сверстники живут в городе, бывают в зоопарках, в кино, на аттракционах, а она застряла в деревне со старой бабкой.

«Ну, почему? Зачем мучиться? Я тоже могу уехать в город. К своим. Ведь меня никто не выгонял. Я в любой день вернусь к родителям. Буду жить с ними. Что мне делать здесь, в деревне? Это не мое, бабкино. Пора домой. Навсегда».

Вернувшись в барак, где ничего не изменилось, Тонька обзавелась продвинутыми подругами. Она требовала от родителей наряды. Отец с матерью, отвыкшие за годы от дочери, сразу и не узнали ее. Когда до них дошло, что это дочь, неподдельно удивились. Ведь они много раз пили за упокой Тоньки, а девка жива! Обмыть такое надо!

–   Неси пузырь! – потребовали родители.

–   Дайте денег! – ответила та.

–   Будь «бабки», я весь погост на ноги сдерну! – хохотал отец.

Тонька обиделась на своих. Ее возвращению в барак никто особо не порадовался. С грехом пополам она закончила пятый класс. За этот год девчонке порядком надоели материнские обноски, и Тонька вздумала зарабатывать сама.

Вскоре оделась, стала выглядеть не хуже своих подруг. На нее оглядывались солидные мужики и взрослые парни. Девчонка гордилась их вниманием и все выше поднимала юбки, обнажала грудь и плечи, живот и спину. Шорты, брюки и юбки носила только в крутую обтяжку так, что даже родинки было видно. Научилась ходить особой сучьей походкой, крутя и перекатывая, подкидывая ягодицы. Груди в это время подскакивали на плечи, а глаза и губы девки улыбались томно, зовуще, бездумно. Эта штампованная улыбка отличала всех дешевок от прочих горожанок. Их безошибочно узнавали в самой многолюдной толпе и, схватив за локоть, волокли в укромные углы для скоротечной связи, которую забывали, едва отряхнув колени.

Тонька уже знала, что на панели быстрее всех стареют самые яркие красавицы. На них падает спрос. Именно потому спешила заработать, пока не завяла.

Девка промышляла сутками. Даже возле гостиницы, где останавливались иностранцы, заполучала клиентов. Случалось, что за день удавалось сорвать большие деньги. Бывали и обломы, но крайне редко. Ее много раз ловила милиция и крутые,– все требовали свой навар, ведь Тонька промышляла на территории, охраняемой ими. Девка отказывалась платить деньгами, тогда с нее брали натурой, утащив в ближайшую подворотню, «тянули» в очередь.

Тонька злилась на дармовщину и, подтянув шорты, ругалась на поборников:

–   Козлы! Халявщики!

Те хохотали вслед:

–   Хочешь повторим в аванс, на будущее.

Тонька долго на них не обижалась, понимая, что каждый в этой жизни снимает свои пенки с ближнего.

Она по подсказке подруг купила себе квартиру, обставила ее, но никогда не держала в ней деньги и клала их на счет. Никогда не приводила домой клиентов, никто из хахалей не знал ее адрес.

–   Не будь дурой: где живешь, там не трахайся. Помни это как первое правило! Не флиртуй с мужиками из своего дома, здесь дыши спокойно, тихо, не мути мозги никому. Не приведись, засветишься, бабье дома репу с плеч свернет мигом,– учила Тоню старая путанка, покинувшая панель по возрасту.

Девушка старательно придерживалась ее советов. Она редко ночевала у себя, так как была нарасхват. Недостатка в клиентах не испытывала. Тоню приводили в квартиры на время отсутствия жен, привозили в номера гостиниц. Она привыкла к таким переменам и чувствовала себя хозяйкой положения.

Вот так было и с тем иностранцем, чернявым, кудрявым молодящимся человеком. Он забавлялся с Тонькой до утра. Когда покинула его номер, девку тут же подхватили двое парней и увели в машину. Остановились за городом. Недолго порезвившись, доставили обратно в город. Не простояла девка получаса, подвалил другой клиент. И так до ночи. Потом у ресторана зацепил брюхатый мужик. Хорошенько выпив и поев, он заснул, так и не тронув путану. Та опустошила его портмоне и ушла, не прощаясь. А через неделю ее возле гостиницы задержали менты и насильно приволокли в вендиспансер.

–   Сифилис,– услышала результат обследования.

Тонька не огорчилась. Провалявшись в больнице с неделю, сбежала. Не хотелось терять заработок, но через месяц ее снова отловили и положили на лечение. Тонька опять убежала на панель. Милиция через месяц доставила девку обратно и предупредила, что ее посадят за умышленное заражение людей венерической болезнью.

–   Больше двух десятков мужиков зацепили на тебе сифилис! Если встретят, уроют. Соображай, дура, лечись! – втолкнули в палату и повесили на дверь замок. Окна тоже оказались зарешеченными. Три месяца лечилась девка, на четвертый отпустили, и она снова ринулась в загул. А через полгода пожилой человек схватил за руку и, сунув в такси, доставил в милицию.

–   Мало ей было украсть из сумки деньги, она еще сифилисом наградила в придачу! – пожаловался человек.

–   Как? Опять? Или забыла, что говорили?

–   Я вылечилась! Он врет! Или с другой спутал.

Но Тоньку снова разыскивали по всему городу. Ее уже не повезли в больницу. Сунули в камеру. В ней никого. Тонька понятливо улыбнулась, но нет... Менты вошли злые как собаки, сорвавшиеся с цепи. Вломили ей так, будто перед ними был крепкий мужик. На крик и визги бабы никто не пришел, не защитил и не выручил. Она вмиг расхотела крутить задом, не могла даже сесть. Где болело больше всего, не могла понять сама. Она еще не успела отдышаться, как ее осудили за умышленное заражение венерической болезнью.

В зоне прошли годы. За это время Тоньку надежно вылечили, но вернуться на панель не осталось шансов. Баба безнадежно отцвела и постарела. Груди и задница потеряли форму, лицо и шея покрылись частой сеткой морщин.

–   Ничего, Тонька! В темноте возле кабака кто станет разглядывать? Сгодишься какому-нибудь алкашу! – смеялись зэчки.

–  Чем платить будет? Порожней тарой?

–   Тонька, теперь самой башлять придется, чтоб мужика на ночь уговорить!

–   Ой, бабы, свои заботы на меня не грузите! Моя кормилица всегда при мне, с нею не пропаду. На хлеб с маслом всегда получим,– отвечала баба, смеясь.

–   Ты теперь швея. Можешь на работу пойти,– предлагали зэчки.

–   Я швеей? Да не в жисть! Мне б только на волю! Во, где дам дрозда! За все эти годы.

–   Тонька, выйдешь, а тебя с почетом на пенсию отправят. И в подарок принесут мужской хрен с тебя ростом, чтоб прошлое не забывала,– шутили зэчки.

–   Это таким как вы, не видевшим живого. А я всякое знала. О-о, какие попадались, вам и во сне не примерещится.

–   Тонь, правда скажи, что на воле станешь делать?

–   Осмотрюсь сначала, а уж потом решу,– отвечала уже серьезно, без смеха.

–  А в барак к своим вернешься?

–   Ни за что! Вот это точно. Жилье свое имею, кое– какие сбережения на первое время. Когда огляжусь, решу. Не пропаду, девки, я же в бараке выжила. Такие как я легко не ломаются...

Егор берет следующую папку.

Раиса Токарева. За растрату осудили. В хорошем магазине работала. Семью имела, мужа и сына. Дружно жили, но подвела бабу слабина. Завела дружка, да ни какого-нибудь, а лучшего друга своего мужа. Так-то оно и пошло. Чтоб родного мужика спать уложить, бутылку, а то и две брала. Зато обласканной была со всех сторон. Вот только на суд никто не пришел. В зону тоже не появились и писем не слали.

Говорила Раиса с мужем по телефону. Тот сказал бабе, что домработницу взял по дешевке, чтоб его с сыном присмотрела. Вот уж третий месяц живет.

–   У нас?! – рявкнула Рая.

–   А как ты хотела? Мы и вечером жрать хотим, кто-то же приготовить должен. В сыте и тепле нуждаются все. Или свое забыла, как с двумя крутила? Я знал, только ждал, когда одумаешься? Но не доперло до тебя. А меня нечем корить. Я без тебя один остался. Будешь вопить, положу под бок домработницу. В темноте вы все одинаковы, слышь. Райка? Не наезжай! Сейчас мой верх. Как я решу, так и будет.

–   Сволочь! Как смеешь? Я из-за тебя сижу!

–   Не парь мозги, не дергайся! Я покуда жду тебя из зоны. Уж поскорее кончался бы тот проклятый срок. Истосковались по тебе, дурехе, и соскучились. Ждем! Не переживай.

И Раиса расцвела. Ее еще любят! Она нужна!..

Лидия Мещерякова работала кассиром в фирме. Деньги реками проходили через ее руки, а родная зарплата– пыль в кармане. С ней один раз в магазин сходить не хватит. Дома, кроме нее, старая мать с колхозной пенсией и брат-калека, который еще в детстве попал под машину и лишился обеих ног. Перебегал улицу на красный свет. Водитель не успел затормозить. Его потом признали невиновным в случившемся.

А брат каждый день жалел, что остался в живых. Так– то вот и не выдержала Лидия. Взяла деньги из сумки для себя. Перечислить должна была на счет организации, но... нужда заела. Уж очень хотелось порадовать брата. Купила ему подержанный компьютер. Думала, что на работе сурово не накажут, высчитают за полгода, и все на том.

Но хозяин вскипел:

–   Под суд воровку! – грохнул кулаком.

Вскоре Мещерякову осудили.

Лидия каждый день переживала, как там дома без нее? Есть ли на хлеб? Не умирают ли от голода мать и брат? Но горе, приходя в семью, учит терпению и жизнелюбию. Так и здесь получилось.