Текст книги "Тонкий лед"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

«Дочитаю! Нет, нужно оставить на утро, чтоб начать день в хорошем настроении»,– решает Платонов, но так и не смог отложить письмо.

«...Егор, а наша Оля все больше становится похожей на тебя. Может, потому с нею дружим и понимаем друг друга с полуслова. Она как и я скучает по тебе и бабульке. Только пойми правильно, здесь нас никто не обижает. Мы прекрасно обеспечены, но не все измеряется деньгами. Из-за своего легкомыслия мы потеряли несоизмеримо больше, но жизнь, как говорят, что пустыня: по весне – тюльпаны, а потом – колючки. Не злись на меня, мой Скворушка. Не ругай! Я и так наказана! Прости меня по возможности. Мне приносит большие страдания моя вина. Если сможешь. Черкни пару слов. Я буду очень ждать весточки от тебя, мой северянин! Целуем тебя и очень любим! Тамара».

Егор положил ее письмо в нагрудный карман. Хотел прочесть письмо дочери, но оно оказалось в руках тещи.

Платонов вошел в зал, увидел на столе вскрытую посылку. Возле нее стояла бутылка дорогого коньяка, пакет московских конфет. Рядом на стуле висел импортный костюм для Егора, несколько ярких футболок, изящные туфли и пара модных рубашек, а также кофта для тещи и пуховый платок, о котором она мечтала много лет.

–   Вот это угадала! Все как на меня сшито,– примерил обновы Егор.

–   А че удивляться? Ты никогда в теле не менялся. Каким женился на Томке, такой и нынче. Ни схудал, ни распух. Слава Богу, человек ты степенный, не пьющий, не дебошир, скандалов не терпишь. Руки вперед мозгов, не спросивши, не отпускаешь. От того тебе все впрок и в пользу,– улыбалась Мария Тарасовна.

–   Мам, а что-то я не вижу Ивана Степановича. Куда он подевался? – спросил Егор.

Теща спрятала улыбку в кулак. Глянула на зятя озорно и сказала кокетливо:

–   На селедку побег старый черт! На эту, ну, как ее? Во, вспомнила! На путину пошел. На судно его взяли,– подсела поближе к зятю и спросила,– сама не ведаю, что мне с ним утворить?

–   А что случилось?

–   Понимаешь, записаться мы собрались с ним. Сдали заявления и паспорта, а за Ваней ночью прибег старпом весь в мыле и хрипит: «Степаныч, давай с нами на путину! На селедку! В Бристоль. Завтра в восемь вечера уходим. Мы тебя в список уже внесли. Собраться успеешь? Ты не опаздывай. Только заскочи к регистру порта, чтоб печати поставил в документах. Ну, собирайся. До встречи на судне!» И убежал. Даже не присел, его внизу машина ждала. Мой дед глянул и сказал: «Все заметано! И я с путины на таких же колесах ворочусь. В ЗАГС на ей поедем с тобой, как люди!» И стал бегом сбираться. Не укладывая. Как надо, а комом. Я его отогнала, сама все собрала и спросила Ваньку: «Ждать ли мне тебя?» Батюшки! Степаныч аж присел, позеленевши. Думала, в портки налудит. Эким злым змеем на меня вытаращился, да как рявкнет: «Пошто, курья голова, сумлеваешься? Иль я повод к тому дал?! Я – рыбак, а не фуфло! Видала, как за мной прибегли? И кто! Ни на «жучке», на корабле работать буду, на рыболовном сейнере! Так-то. Туда шушеру не гребут! Только элиту! Лучших, самых опытных! Потому надо торопиться. Людей подводить не могу. Ждать меня станут». «Когда ж воротишься, голубок»,– спрашиваю. «Как только путина закончится. Дня не промедлю!» – поклялся Степаныч. Утром он забрал свой паспорт из ЗАГСа, что-то сказал работникам и помчался в свой порт. Оттуда ему уже с десяток раз звонили. Хотела я проводить Ванечку в море, он не дозволил: «Не хочу, чтоб выла по мне. Живым ухожу, живым ворочусь! Вот встречать меня приходи, а провожать не надо. Не люблю мокроту! Жди меня!» И сиганул в двери с чемоданчиком. Только я его и видела! Был мужик и нет его. Ну, да что теперь! В городе, считай, половина баб рыбачки. Все своих ждут. Авось и мой воротится. Этого змея ничто не возьмет. Им даже шторм подавится,– рассмеялась Мария Тарасовна.

–   Мам, у вас с ним все нормально?

–   А че надо? Вот он оставил мне на три месяца путины денег, чтоб отказа ни в чем не ведала. На харчи, на тряпки, для дома какие траты. Я посчитала, аж глазам не поверила. Оставил да на столько! Не три месяца, три года жить можно! Ты только глянь! Мы с тобой теперь богатеи, Егорка! Я ж нынче двери нараспашку никому не отворяю. Даже старухам. Вначале в «глазок», потом через цепочку убеждаюсь, лишь после впускаю. А мало ли кто вздумает впереться?

–   Мам, а Степаныч тебя не обижал?

–  Да кто б дозволил? Чтоб меня в моем дому? Я б его задницу живо сделала бы зубатой! Самого в туалет впихнула б и сдернула,– расхохоталась женщина.

–   Как же ты ему так быстро поверила?

–   Прости, сынок, но и жизни моей осталось с курячий пупок. Много ли еще маяться? От силы пять, ну, с десяток годков. И все! Примеряй гробину. А что видела? Дышала для дочки. Все ей, для нее. Она же, сам ведаешь, крутнула хвостом и к другому подалась. Про меня и не вспомнила. Хорошо, что с тобой ужились. Ты меня за мать признал. Грех жаловаться, всякую копейку в дом несешь. Обо мне печешься. Не пил, баб не водил, да и человека моего ничем не забидел. Вежливо, культурно с ним поговорил, с уважением. Ванюшке ты очень по душе пришелся. Частенько с им про тебя вспоминали.

–   А кем его взяли на судно теперь?

–   Лоцманом! Говорят в Поронайске, что Ванюшка самый опытный! В море нет ему равных. Про это город знает.

–   Мам, как вы с ним сдружились?

–   Почуяли друг друга. У меня хоть ты имеешься, у него никого, кроме моря, нет. Ну, к морю не ревную. А средь баб, то точно, ни одной в сердце нет. Может, и были раньше, понятное дело, все ж мужчина, без шалостей не проживёт, но долго жил одиноким. Кстати, сплетни по городу о нем не ходят. Куда бы ни пошли с Ванюшкой, к нему все с уважением. Ни в лицо, ни в спину никто не сказал грязного слова. Много людей с им здоровкаются. Да так тепло и приветливо, аж радостно становилось за него.

–  А ты Тамаре о нем напишешь?

–  Нехай воротится с путины...

–  Почему?

–  Пусть он ей черкнет. Сам.

–   Во, удивятся наши!

–  А что тут такого? Вон в соседском подъезде бабку Татьяну сын сдал в стардом. Жена так повелела. Не уживалась со свекрухой, базарили всяк день. Старуха еще с войны вдовой осталась. Сама сына выпестовала, вывела в полковники. Весь дом и дачу сама в руках держала, без солдатской подмоги и домработницы. На пенсию в семьдесят лет пошла. Не отпускали. Так и работала директором школы. А тут энта телка приблудилась, уже через месяц на Татьяну глотку свою сраную отворила. Та сыну пожалилась. Он на учения поехал, дома вовсе невыносимо стало. Невестка начала выживать бабку. Пригрозила, что выкинет на улицу. Ну, так-то пока сын воротился, старухе уж не до жалоб. Запросилась в стардом. Сын и определил ее. Тут невестка потребовала, чтоб муж прописал ее в своей квартире, а она на мать оформлена. Вот этого молодайка не знала и не учла. Пришли они с тою просьбой к бабке, в стардом, а та уперлась корягой и ни в какую. Те молодые и гостинцы ей носят и слезы льют, а бабка Татьяна им в ответ: «Может, я сама здесь замуж выйду и домой ворочусь с мужем вместе». Сын как услышал такое, чуть паралик его не разбил на месте. Шутка ли? Старухе скоро восемьдесят, а она про молодые грехи вспомнила. Решили, что у Тани «крыша» поехала, и попросили бабкиного врача проверить старую на предмет вменяемости, чтоб лишить ее права самостоятельно распоряжаться имуществом, недвижимостью и вкладом. Решили сами прибрать все к своим рукам. Но как они опозорились! На весь город. Врач собрал комиссию, Татьяну проверили областные врачи. Они были потрясены прекрасной памятью, светлым умом, высоким интеллектуальным уровнем Татьяны. А в стардоме все видели, как сын пытался задобрить врачих конфетами. Одного не учли: они почти все были ученицами его матери, знали ее много лет и любили, пожалуй, единственную во всей школе. Она была их другом с самого детства. Таких не забывают и не продают.

–   И как же сын?

–   Ох-х, как врачи его испозорили! Пообещали позвонить в военкомат и воинскую часть. Военком и приехал. Его отец любил Татьяну с юности, да оробел в свое время признаться ей. А тут вместе с сыном навестить ее вздумал. Считал, что увидит дряхлую старушку, а встретил нормальную женщину, ни развалюху, ни каргу. Да что там, она газеты без очков читала! Ни единого зуба не потеряла за свою жизнь. Только когда с невесткой пожила, седеть начала слегка. Отец военкома поговорил с Таней и после того зачастил к ней в стардом.

–   А с сыном Татьяны что решили? – не выдержал Егор.

–  С нею или с сыном?

–  С сыном? Или так и обошлось?

–   Нет детка! Без наказания не оставили. Отправили служить на границу, в таежную глухомань. С одной стороны – море, с другой – тайга непроходимая! Там медведи к пограничникам всяк день на перекур наведывались. Комаров – тучи! И никого из городских, с кем можно пообщаться. Ни театров, ни кино, никаких развлечений. Татьянина невестка пожила там три дня и ходу из тайги! Вернулась в город с воем. А квартира уже занята, свекровь вернулась, как и обещала, вместе с мужем, отцом военкома. Их уже расписали. Свекровь, понятное дело, все тряпки невестки свалила в кучу в прихожей. Когда та объявилась, приказала сучке очистить квартиру от барахла и чужого присутствия. Короче, та базарить начала, но муж Татьяны выкинул молодайку на лестницу, а тряпки ей на «репу» накрутил. Сказал, если появится, то сам башку ей отстрелит. Сыну в той тайге еще четыре года служить. Если не исправится, добавят еще пятак. С женой своей он уже развелся и не жалеет. Она по рукам пошла, дешевкой стала. Так-то, все они – прохвостки! Не умеют жить в семье.

Егор дождался, пока Мария Тарасовна прочтет письмо Оли, и тут же, нетерпеливо взяв листки в руки, стал жадно читать:

«Здравствуйте, мои родненькие папка и бабуленька! Пап, поздравляю с днем рождения! Здоровья тебе и счастья! Ты еще не устал от холостячества? Ну, отрывайся, пока один живешь! А то как завалимся с мамкой, во будет облом! Мы же с нею самые продвинутые во всем городе. А мои однокурсники считают мамку старшей сестрой и пытаются к ней приклеиться! Во, отморозки! Никак не верят, что ей за сорок! Мы с нею носим лосины. И вообще одеваемся клево. Обе водим машины, теперь это модно, гоняем с ветерком. У мамки – «БМВ», у меня – «Пежо». Как понимаешь, я сдала на права и теперь ни один лох не может меня догнать. Мы вдвоем часто уезжаем за город и отдыхаем на природе. Там никто не мешает и не лезет общаться. Нам все надоели. Мы устали от зависти и пересудов. А за городом, когда остаемся вдвоем, вспоминаем тебя и бабулю. Как нам не хватает вас, если б только знали! Очень хочется поскорее вернуться, но никто не советует возвращаться в захолустье. Я понимаю как обидишься! Но посуди сам: одно дело жить в большом городе, здесь мне обещают работу, причем не только по специальности, но и с клевым наваром. В Поронайске я никогда не смогу так устроиться. Потом, разве сравнится он с нашим городом? Мама положила слишком много сил, чтоб выучить и поставить меня на ноги. Мне никак нельзя срываться, чтобы натворить глупостей, о которых потом стану жалеть всю свою жизнь. Теперь хорошо устроиться—дорого стоит. Я не хочу дрожать до старости над каждой копейкой. Ты меня должен понять как родной человек. И не обижайся, а порадуйся удаче. Я живу прикольно, имея все без отказа. Позволяю себе все, чего захочу. Жить иначе уже не хочу и не смогу. Жизнь слишком коротка, чтобы проводить над собою глупые опыты. К тому ж у меня появился парень, «Лопушок»! Такой же отморозок как я. У него все на мази. Предложил руку! В ней – трехкомнатная квартира в центре и коттедж за городом с очень хорошим участком. Его «плесень», короче, родители имеют «бабки» и прикипелись в бизнесе. У них своя фирма. Мой лох тоже там при должности числится. Недавно мы с мамой побывали у него в гостях. Ну, прикол! Я тащилась от всего, что увидела! Вот это да, блин! Сели мы в каминной. Мой отморозок хлопнул в ладоши и сказал неведомо кому: «Три кофе и фрукты!». Мы ждали домработницу или горничную, а тут открылась дверь, и вошла обезьяна с громадным подносом. На нем было все: и кофе, и фрукты, и шоколад, и даже коньяк! Я офигела на хрен! А та обезьяна еще и реверанс нам отвесила. Знаешь, как была одета? По последней моде, но жопа у нее все равно красная и голая! Хотя прикольная зверюга. Да еще подошла к мамке, погладила ей плечо, а меня поцеловала в щеку. Я чуть не обмочилась от страха. Ну, такая волосатая рожа прикипелась со своими нежностями, я от неожиданности вскрикнула. Толян велел этой экзотике смыться с глаз, и она послушалась. Знаешь пап, Толян просит не уезжать на Сахалин, говорит, что не может без меня жить. Не знаю, грузит мозги или правду говорит, но ни на шаг не отпускает от себя. Как только заканчиваются занятия в институте, он уже маячит на выходе как охранник. Сначала злило, потом привыкла к нему. Когда приходим в магазин, он за все сам расплачивается. Стоит глянуть на что-то, спросить, оно уже упаковано, и продавцы благодарят за покупку. Удобно, черт возьми! Теперь мне понравилось ходить по магазинам с Толяном. Вечером мы ужинаем в ресторанах или у нас дома. У мамы с моим «Лопухом» хорошие отношения. Они понимают и уважают друг друга. Мама не против нашего брака и говорит, что лучшей партии мне не сыскать, и с Толяном крупно повезло. Он заканчивает юридический институт. Вообще, башка у него светлая, он уже успел закончить финансово-экономический. Теперь у него будет два диплома. Толян на пять лет старше, хотя внешне выглядит ровесником. Его старики ко мне хорошо относятся, зовут скорее переехать к ним насовсем. Я пока не дала окончательный ответ без твоего согласия. А главное, надо закончить институт и устроиться на работу, где меня ждут. Дальше будет видно. Толян, как думаю, никуда не денется и с моего крючка не сорвется. Правда, отчим не советует спешить. Ему Толян чем– то не пришелся по душе. Сказал, что он отморозок и до мужчины ему еще нужно дозреть, если не сгниет в лежке. Но он вообще скептик. И хотя я к нему не прислушиваюсь особо, его отзыв насторожил, ведь он сказал, что «Лопух» проматывает родительские «бабки», а свои не имеет и не зарабатывает. Если старики помрут, он останется без гроша, ведь Толян в их фирме только числится, а «пахать» даже не пытался. С ним не стоит, мол, входить в жизнь, потому что мужик должен сам обеспечивать семью, а не канать в иждивенцах. Но ведь Толян будет «пахать» у своих на фирме юристом, защищать интересы родителей. Это сложное дело, особенно теперь. Но отчем все равно называет Толяна «футболистом», а всех спортсменов считает бездельниками, отморозками и психами. Никогда не считал их мужиками. Когда я поначалу стала встречаться с парнем из физинститута, отчим избил его и не велел даже подходить ко мне. Пообещал изобразить из него калеку до самого погоста. Вообще он непредсказуемый человек. С ним и легко, и трудно. С тобою все было понятно. Ты умел объяснить. Этот вспыхивает петардой, тут же взрывается, все крушит на пути без объяснений и разговоров. Да! Он любит нас с мамкой, всегда заботится, но уж слишком по-своему, необычно. Я к такому никак не могу привыкнуть. Он может купить мне туфли или сапоги, которые понравились ему. Даже без примерки, не показав заранее. Приволокет их домой и поставит у меня на столе. Его не чешет, понравятся они или нет? Главное, ему пришлись по кайфу. Так же и с мамой поступает. Смешной какой-то! А ведь и к нему со временем стала привыкать и не обижаюсь на его выходки. Знаешь, что подарил он мне не день рождения? Никогда не угадаешь! Живого крокодила! В аквариуме его принес. Тот мимоходом кролика жрал. Я офигела и спросила: «Как мне понять этот подарок? Что за прикол?». Отчим очень удивился и ответил, что этого мужика он купил для моей охраны в машину, главное, от Толяна. Как только он захочет подойти ко мне, это чудовище его схавает! Во, прикол! Только через три дня я уговорила увезти этого Кешу куда угодно, не то сама уйду к Толяну. Только такое дошло до отчима. Он вывел Кешку из квартиры пешком. Открыл двери на лестничную площадку, схватил за загривок соседскую кошку и стал выманивать Кешу. Ты б увидел тот цирк! Мы со всеми соседями в момент познакомились. Они вывалились из своих квартир и стали вступаться за кошку. Она орала так, словно Кешка уже жевал ее. Хозяйка кошки, старая бабка, кинулась на отчима и давай дубасить его дедовым тапком, другой рукой кошку выдирает. Тут на шум Кешка вылез из квартиры, ухватил бабку за халат и потянул. Думал, что старуху приготовили ему на завтрак, вот только раздеть не успели. Но старая не почуяла сразу, что опасность ожидает саму, и только замахнулась тапком в лицо отчиму, Кешка как рванул на себя подол халата. Старуха не удержалась на мослах, упала. Кешка только того и ждал, бросился на старуху, чтоб познакомиться поближе. Отчим вырвал бабку почти что из зубов. Он Кешку кошкой манил, а тот увидел соседей, столпившихся на площадке. Они ругались, грозили, обещали подать в суд на отчима, тот только огрызался. И тогда кто-то вызвал милицию. Мы о том не знали. Отчим уже подманил Кешу к лестнице, когда увидел, что по ней поднимаются двое оперативников. Вот где был прикол! Менты думали, что их ожидает встреча с лягушатником, а увидели настоящего аллигатора, больше двух метров в длину, а может и того больше. Менты мигом затормозили, им расхотелось подниматься дальше. Крокодил, подумав, что этих двух ему хватит поесть, стал быстро опускаться вниз по лестнице. Оперативники, глянув на его пасть, пустились вниз бегом. Кешка решил не отставать и не упускать свой завтрак. Он, может, и догнал бы, но отчим бросил на Кешку кошку, чтобы отвлечь внимание от ментов. Те с воем ужаса скатились вниз. Кешка за ними. Следом отчим с криком: «Ребята, помогите посадить Кешку в багажник!». «Сам в него залезь. Твою мать!» —услышали мы все. Заманили Кешу приблудной собакой. Она спокойно сидела в багажнике, не ожидая для себя ничего плохого. С крокодилами до того дня не была знакома, но пришлось... Едва отчим закрыл багажник, мы услышали душераздирающий крик барбоса. Правда, он был очень коротким. Отчим увез Кешу в зоопарк, а соседи и мы вздохнули с облегчением. Я была просто счастлива, что избавилась от такого подарочка. Вспоминая, и теперь вздрагиваю. Конечно, отчим – не дурак, но иногда у него в репе западают клапаны. И тогда дым валит изо всех дыр да такой, что никому не продохнуть. Но нас с мамой это не касается. Он может оторваться и наехать на кого угодно, но не на своих,– это его золотое правило... А еще забыла тебе сообщить, после окончания института мы с Толяном решили свалить на Канары! Там пройдет наш медовый месяц. Конечно, при условии, что ты одобришь мой выбор. Не осуди меня, пахан, но, помня свое детство, я не хочу как мать бездарно распорядиться своей молодостью во имя семьи и очага с каким-нибудь мокрогубым юнцом, несостоятельным и глупым. Любить я не смогу. Богом не наделена таким чувством. Не хочу заботиться о чужом человеке больше, чем о себе. Такая жизнь – это рабство, пещерный пережиток прошлого. Потому да здравствует Толян! Он – тот, который полностью меня устраивает. Думаю, ты меня поймешь правильно. Целую тебя, твоя Оля! Жду письма от тебя. Кстати, черкни, подошли, понравились ли тебе подарки? Мы вместе с мамой их выбирали».

Егор, дочитав письмо, задумался. Ольга начала портиться. Это было видно из письма. «Впрочем, она и здесь такою была. Просто возможности были иными,– нырнул в воспоминания как в холодную воду и постарался поскорее вырваться из нее.– Чем смогу помочь? Мои увещевания в письмах все равно не будут восприняты. Она поступит так, как посоветует ей мать. Я лишь разозлю своими нравоучениями, оттолкну и снова оборвется между нами эта слабая связь, переписка. Хоть какое-то общение, хоть какая-то вес– точка от своих».

Утром Платонов приехал на работу в хорошем настроении. Как-никак с ним делятся новостями, советуются, любят, помнят и дорожат. «Выходит, нужен им! Значит, надо ответить»,– подходит к окну, открывает его и... обомлел от удивления.

Две молодые зэчки из недавней партии, оставленные дневальными по баракам, вышли наружу и нахально зовут к себе молодого охранника, солдата срочной службы. Их пятерых прислали в зону: двое дрессировали собак, один ухаживал за всей псарней, и лишь двое, меняя друг друга, несли службу на сторожевой вышке. Оттуда как на ладони были видны все бараки, двор и проход от административного корпуса в бараки и столовую.

Зэчки даже не подумали, что их может увидеть не только охранник. Завидев молодого парня, они окликнули его:

–   Эй, касатик, шурши к нам!

–  Да тебя зовем. Подваливай, не робей! Мы и развеселим, и согреем!

–   Не могу, девки! Нельзя! – отозвался с вышки солдат.

–   Да мы по быстрому управимся!

–   Нас всего двое! Вот вечером будет много, разорвать смогут! А теперь чего боишься? Иль на двоих сил нет? Мы поможем!—обещали заключенные.

А одна, насмелившись, оголила грудь:

–   Глянь! От тоски такое богатство сохнет. Можно сказать, даром пропадает. Иди, воробушек, попользуйся. Ты ж, наверное, еще живую бабу голиком не видел?

–   А вы изобразите в натуре! —донеслось с вышки.

–   Запросто! А ты прискочишь, зайчик?

–   Сначала гляну на товар! – хохотнул охранник сверху.

Молодой парнишка и не подозревал, на что способны соскучившиеся по мужским рукам бабы. Вот одна расстегнула кофту, вторая бесстыдно заголилась ниже пояса:

–   Ну, подходим?

–   Да что там частями? Целиком хочу увидеть!

–   Ишь какой капризный!

–   А не ослепнешь, милок?

–   Ну, гляди! – разделась одна из зэчек и, прихлопывая, притопывая в такт, крутила задницей, животом и бедрами так, что сторожевые псы глазели потрясенно на выделывавшуюся бабу. Ни одна сучка даже при жесточайшей течке так не сумела б изобразить желание.

Солдатик замер, загляделся. «Эх, была бы баба вольной,– обжег пальцы сигаретой, но боли не почувствовал.– Спуститься вниз? Но ведь светло. Увидят с других вышек, мигом заложат. Тогда сам за «ежа» попаду и запляшу, бывшего охранника зэки не пощадят. Сначала запытают до обморока, а потом прирежут или придушат, а может, в «параше» утопят».

–   Эй, сердешный, вали ко мне в хахали! Я еще кайфовее изображу! – скинула с себя одежонку вторая зэчка.

Егор, наблюдавший за ними у окна, надорвался от смеха. Он видывал всякое, но такое впервые.

Зэчка, раздевшись догола, встала на четвереньки и пошла шагом строевой кобылы. Вот она потрусила рысцой, перешла на галоп. Крутя задом так, что в глазах рябило, издавала звуки, от которых охранник на вышке заткнул нос. Собаки сворой зачихали.

А зэчка только в раж вошла. Она вставала на дыбы, била задки, изображая кобылку по весне. Потом она вскочила на ноги и, подражая Майклу Джексону, пошла крутя передом так, словно сам бес там поселился. Ее задница при этом грустила, опустив щеки. Но вот и до нее дошел черед: ягодицы мигом ожили, закрутились, завертелись, зашлепали друг в друга, словно хлопали в ладоши. Пупок смешно скрутился в фигу, а баба выделывала ногами такое, что вся промежность вывернулась наизнанку.

–   Восточный танец для тебя! Ну, как? Пришлось по душе? – спросила зэчка.

–   Здорово! – послышалось с вышки.

–   То-то, говорю, спускайся!

–   Дурачок, чего боишься?

–   И никто не узнает, где бабенка твоя! Чего мнешься?

–  А и правда! Сколько звать будем? Мужик ты или нет? – прикалывались бабы к охраннику.

Платонов понимал, как тяжело сейчас парню. Согласиться нельзя и отказать бабам неловко.

–   Так ты че? Ломаешься как катях на ветке? Верка, пошли! Он – кастрат! Ему собаки еще в детстве все откусили. Он косит под мужика, а сам либо евнух, либо пидер! – не унимались бабы.

–   Это что за маскарад?! – рявкнул из окна Платонов.

Зэчки, увидев его, присели от неожиданности на землю. Мигом забыли солдатика, похватали свою одежду, разбежались по баракам, плотно закрыв за собою двери. Авось по голым задницам в лицо не узнают.

Но сегодня Егору было не до зэчек. Он никого не хотел наказывать в свой день рождения и сел к столу, придвинув к себе пачку бумаг. Только успел разобраться в них, как зазвонил телефон.

–   Егор, зайди ко мне! – услышал голос Федора Дмитриевича. Зная характер Касьянова, не стал медлить.

Начальник зоны сам встал навстречу Егору, улыбаясь, протянул руку для приветствия, обнял:

–   С днем рождения тебя! – поздравил человек тепло.– Как настроение?

–   В порядке!

–   Как дома?

–   Все нормально. Письмо и посылку получил от своих! Ольга уже замуж собралась выйти. Так вот и выросла незаметно. Никак не могу смириться с тем, что она взрослая. Все помнится с куклами, мячиками, скакалкой. Бежит, бывало, ко мне раскинув ручонки как душу. Я никак не мог пережить ее отъезд к матери. Теперь и вовсе к чужому уйдет. Все понимаю разумом. Так надо! По природе положено ей стать чьей-то женой, а сердце болит... Будто половину моей души отнимают, пожаловался невольно.

–   Держись, Егор! Я и сам такое пережил в свое время. Потому забираю к себе внуков, чтоб не свихнуться. Ведь зять, как ни крути,– не свой сын. Случается, скажет что-нибудь резкое дочке, та внимания не обращает, а я завожусь с полуоборота. Выскакиваю сразу из дома, чтобы не сорваться.

–   Понимаешь, она совета, конкретнее благословения, ждет от меня. А как могу заочно сказать, не видя человека в глаза?

–   Егор, что теперь от нас зависит? Если Оля его выбрала, разве теперь откажется? Она, если решила, все равно выйдет замуж за него. Уж лучше не мешай им. Сами молодые разберутся. Да и Тамара не слепая. Толковая женщина не позволила б дочке засорять жизнь каким-то отморозком. Доверься ее мнению. Со своей стороны поздравь! Это непременно. И к свадьбе подарок нужно сообразить, да на пеленки выслать! Так положено! – рассмеялся громко и добавил,– честно говоря, я тебя по другому поводу позвал. Присядь. Вот прочти бумагу из областного управления.

Платонов читал сосредоточенно, поеживался. Это был приказ начальника областного управления о присвоении Егору очередного звания и назначении на должность первого заместителя Касьянова.

–   Вот это сюрприз!

–   Растешь, Егор! Да и пора! Сегодня переведи дух: все ж день рождения! А завтра готовь дела к сдаче новому начальнику спецотдела, Нине Михайловне. Она опытная, грамотная женщина. Уверен, что справится. А на ее место берем новую. Пусть учится, привыкает. Посмотрим, как будет справляться.

Внезапный телефонный звонок прервал разговор. Егор хотел выйти из кабинета, но Федор Дмитриевич жестом попросил подождать и заговорил по телефону.

–   Слушаю, Касьянов. A -а, это ты, Сашок? Ну, привет! Что стряслось?! Поздравить хочешь Егора, а он, хулиган, не берет трубку? Да у меня теперь сидит, напротив, с приказом познакомил, поздравил, заодно и с днем рождения. Да, вот так совпало! После работы встретимся и поздравишь. Какие проблемы? Приехать хочешь? Сюда, к нам? Давай! Что? Мука у твоих мужиков закончилась? И сахар с гречкой? Выручим! Есть. Даже баб можем подкинуть в придачу. Не надо? Своих гадов хватает? А ты подумай! Я отборных выделю, по блату, так и быть! Наипервейших путан. Они сегодня такой концерт закатили у барака, охранника соблазняли в хахали! Нет, не сбили с толку. Хотя голиком перед ним выкручивались. Устоял парень! Не поддался. Но цирк был классный! Я тут обхохотался. Нет, Сань, за такое представление не столько «бабок» сгребешь, сколько по шее схлопочешь. Ведь эти двое в морпорту нашего города подрабатывали проституцией на иностранных судах. Их не только вся милиция, каждый козел помнит со всех сторон. Так вот я к чему все это говорю? В городе им все пути-дороги заказаны, а в твоей зоне за первый сорт пойдут. На безрыбье и профуры – девки! Что? Не согласен? Услуги вендиспансера не хочешь оплачивать? Тут уж гарантий нет. Сам понимаешь, нынче каждое удовольствие стоит дорого. Ну, давай, приезжай. Машину я тебе дам. Продукты к катеру подвезут, можешь не беспокоиться,– закончил разговор.– Егор, я хочу через пару месяцев пойти в отпуск, так тебе придется меня заменить на то время. Понял? Прежний заместитель как только передаст тебе дела и полномочия, уходит на пенсию и уезжает на материк, к себе на родину. Так что самому придется впрягаться в лямку. Целиком.

–   Но ты ж никуда не уедешь? – спросил Платонов, дрогнув.

–   Я на дачу с внуками отчалю. Давно мечтал в дедах побывать, да никак не получалось. Теперь все! Даже сотовый телефон забуду дома. Чтоб никто не достал и не отнял меня у ребятни! К пенсии стану готовиться. Она не за горами. А ты осваивайся, готовься в преемники.

–   Не слишком ли много валишь?

–   Как раз по твоим силам.

–   А вдруг не справлюсь?

–   Вот этого чтобы я не слышал! Даже мысли такой не допускай! Да, ответственность громадная, но нам ли, мужикам, ее бояться? Вот я здесь, на работе, как рыба в воде, а зимой на даче мне придется вместе с внуками на лыжи встать. Все бы ладно, если б ноги были свои, а не протезные. Но детворе не пожалуешься. Для них я —дед, мужик, поэтому никогда мне нельзя сваливать в калеки! Хочу, чтобы любили, а не жалели во мне инвалида.

–   Прости, Федор Дмитриевич, но я тоже об этом часто забывал, признался Егор.

–   А я никому не даю повод помнить о том. Себя перестал бы уважать, если б растекся. Мужик пока жив, не должен жаловаться на увечья. Терпи молча, как положено уважающему себя человеку, а не развешивай свои болячки на окружающих. Хотя порою, ох, и нелегко это дается...

–   Понимаю! Жена поедет с тобой на дачу? – спросил Егор.

–   Нет. Она остается в квартире. На своем посту, дневальным. При детях будет. За ними, хоть и взрослые, глаз да глаз нужен! К тому же наши с нею отпуска не совпадают. У нее—лето, на это время внуки будут ее.

–   А как же отдых?

–   Успею належаться, когда уйду.

Соколов, как и обещал, не промедлил, приехал через час. Не обошел вниманием и Егора, вытащил из рюкзака большого медведя, вырезанного из дерева, поставил перед Платоновым:

–   Это от меня!

–   Кто сделал? – удивился Егор.

–   Сам выстругал! Давно этим балуюсь. Ты ж видел у меня дома много поделок из дерева.

–   Я думал зэки твои стараются.

–   Да что с тобой? Разве я взял бы от них? Никогда в жизни, ни от кого. И в мыслях такого не было! Никакой зависимости от них, даже мизерной, быть не должно,– возмутился Александр Иванович.

–   Здорово сделано! – разглядывал Егор медведя.– Кто ж учил?

–   Никто. Сам, когда в госпитале лежал с контузией, с ранениями. Они не смертельны, но нужно было отвлечься. Вот и нашел себе занятие. Смешное, дедовское, но втянулся и потом уже не смог бросить. Как свободная минута, я за деревяшки берусь. Успокаивает это дело. Может, ты приметил, у меня дома даже ложки деревянные. Каждую сам вырезал. Ведра и черпаки, вилки и лопаточки, да и расческу жене сам вырезал. Она с нею нигде не расстается. Так что когда стариком буду, без дела не останусь. На хлеб всегда поимею! – хохотал Александр Иванович.