Текст книги "Тонкий лед"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Утром, едва Егор и Федор Дмитриевич приехали на работу, начальник охраны доложил им, что заключенные женщины отказались от завтрака. Объявили голодовку и требуют встречи с администрацией зоны.

–   Ну, что? Сам разберешься или вместе с ними поговорим? – предложил Касьянов Егору.

–   Попробую с бригадиршами побеседовать. Если не справлюсь, позвоню тебе,– ответил сухо.

Охрана вскоре привела в кабинет бригадирш. Женщины заорали с порога:

–   За людей нас не считаете! Ишь до чего додумались, угробить всех одним махом!

–   Знали б, кто это отмочил, репу с резьбы скрутили б! Не возникнем в цех, покуда не докопаемся до виновного!

–   Что случилось? – спросил Платонов.

–   Это мы должны всех вас за горло взять и душить, пока не вякнете, зачем набрали на кухню паскудниц?

–   В куски их нужно разнести!

–   В кипящий котел всех разом!

–  Да расскажите толком, что произошло? – терял терпение человек.

–   Пришли мы на завтрак. Повариха дала кашу. Стали жрать, а в ней куски проволоки. Мелкие, рубленые. Сначала подумали, что, может, кому-то случайно попалось? Ну, мало ли! А тут в каждой миске. Да еще проволока наточенная, с цеха, где «ежа», колючую проволоку делают. Кто эти обрубки в кашу набросал? Мы повариху из кухни хотели вырвать и саму заставить ту кашу схавать. Ну, она ни в какую. За нож схватилась. Это мелочи! Нож вырвали у нее, но из двери выволочь лярву не получилось! Раскорячилась, вцепилась в косяк клещом и все тут.

–  А зачем поварихе проволоку в кашу сыпать? Она знает, что ей за это будет! Тут не ее шкода! – мигом понял Платонов.

–   Вот и орала, что не виновата!

–   А кто в кашу насрал? Почему не видела? Выходит, посторонние заходили? Нынче проволоку, а завтра что насыпят? Разберитесь! Иначе за баб не поручимся. Голодных не пустим работать. Пусть накормят людей, но не так, как утром! – кричали бугрихи, перебивая друг друга.

«Странно, кто ж мог нагадить вот так зло? Оставить людей голодными, подставить повариху и всех подсобных работниц, а самой остаться в стороне и ждать развязку, чем все кончится? Кто-то был уверен, что разъяренные бабы разорвут поварих, выкинут из кухни, а сама займет их место? Не иначе! Хотя, повару завидуют все. Может, в том причина? Или враг имеется? Из мести или ненависти такое подстроила какая-либо сволочь?» – подумал Егор и решил сходить на кухню.

Там аврал. Женщины вывалили кашу, выбирали из нее мелкие кусочки проволоки, обжигали руки, ругались.

Повара отмывали чаны, выварки, кастрюли. Возле столовой кружили зэчки, грозили кому-то.

–   Всем по местам! – распорядился Платонов и приказал поварам срочно приготовить еду зэчкам.– Людям работать надо! Накормите! Посуду другие помоют. Живее к плите! – присел к хлипкому столу, наблюдая за женщинами.

Он знал каждую, ни в одной не сомневался. Одна из них через месяц уходит на волю. Ей совсем ни к чему какие бы то ни было неприятности. Вторая осуждена на два года, совсем недавно пришла на кухню. Она и не знает, где тот цех, выпускающий колючую проволоку. В бараке не освоилась, не заимела ни подруг, ни врагов. А готовит хорошо, что ни говори, в рыбацкой столовой шеф-поваром почти десять лет работала. Да кто-то из рыбаков решил пошутить, да и схватил бабу через раздаточное окно за сиськи. Та долго не думала, полный котел горяченной ухи вылила на мужика. Ошпарила с головы до ног. Вместо обеда тот в больницу загремел, а повариху вскоре увезли в милицию. На ее несчастье тот мужик оказался родственником начальника милиции. На суде никто не хотел слышать о причине случившегося – повара осудили. Потерпевший почти два месяца лежал в больнице. Его списали с рыбацкого судна, никто не взял на сельдяную путину. Мужик скатился в бичи, пополнив собою кучу рыбаков, списанных с судов за разные провинности. Больше он не лез к бабьим сиськам. Какова бы ни была родня, а от насмешек рыбаков не спрячешься нигде. Они доставали человека всюду.

А повариха теперь работала в зоне. Здесь к ее груди не лезли мужики. Тут вмиг хватали за душу. И защититься было куда сложнее, чем на воле.

Была и третья женщина, но она работала в посудомоечной. Просилась на кухню не раз. Но повара почему-то не спешили брать ее в сменщицы, говорили, что справляются сами. Да и в посудомоечной та баба нужнее. Она и застряла там.

Егор вошел в посудомоечную. Горы чистых мисок стояли на столах аккуратными стопками. Ложки, кружки отмыты до блеска. Стены, столы и полы в безукоризненном порядке. Женщины сидят за столом, впервые сели отдохнуть среди рабочего дня.

–  Лена, Вы сегодня были на кухне? – спросил Платонов женщину, которую здесь считали старшей.

–   Нет, не заходила! Чего не видела? Мы миски подали в окно, а там уже разборка. Полсотни мисок нам вскоре вернули, все полные, с кашей. Мы ее выкинули в ведро, помыли посуду и ждем, когда повар велит подать миски.

–   Подойдите сюда,– подозвал Егор бабу.

Та приблизилась, ухмыляясь.

–   Покажи карманы,– попросил тихо.

–  Зачем? Какие?

–  Да не фартучные. Халатные карманы выверни. Подними фартук! Ну, живее! Чего копаешься? – сдернул с зэчки фартук, залез в карман халата и тут же отдернул руку, наколов палец обо что-то острое.

–   Эту ко мне в кабинет. Заодно мастера ремонтного цеха приведите! – распорядился Егор.

Заглянув на кухню, увидел, что повара уже готовят новый завтрак. Он подошел к бригадирам швей и попросил:

–   Через час всех накормят. Уведите людей в бараки на это время. Когда все будет готово, за вами придут.

Мастер ремонтного цеха, худая нервная женщина, с удивлением смотрела на Платонова, не понимая, зачем она понадобилась ему.

–   Скажите, сегодня к вам в цех заходила Елена из посудомоечной? – спросил Егор.

–   Как могла, если цех закрыт? Люди без жратвы не хотят работать. Сами понимаете, у нас голодному делать не хрен, а похавают, всех загоню! – ответила зло.

–   А вчера не замечали там Елену?

–   Была. Уж к концу дня возникала. Попросила проволоку для терок, чтобы полы там отодрать от грязи. Бывало, и раньше давали. Чтоб не скользили и не падали бабы на полу.

–   Она сама взяла проволоку, или ей дали ваши женщины?

–  Ленка набрала из отходов, сколько надо и пошла к себе. Мы не проверяли чего и сколько взяла. Зачем? Те отходы выкидываем, а тут забирает. Ну и пусть, нам меньше мороки, а для хорошего человека говна не жаль.

–   Во что она набирала отходы? – спросил Егор, глянув на Елену.

Та сидела, опустив голову, бледная, взмокшая.

–   В ведерко набрала.

Когда мастер ремстройцеха вышла за дверь, Платонов спросил Елену:

–   Зачем Вы это сделали?

Посудомойщица молчала. Ее знобило.

–   Не хотите отвечать? Хорошо, но я в этом случае укажу всем женщинам на вас. Пусть разберутся они! Там придется назвать причину Сразу предупреждаю, что спасать никто вас не будет. Охрана не вступится и не отнимет. Мне не надо говорить, как расправятся с вами зэчки. Они ждут... И я не обману их ожидания. Это хуже, чем «шизо».

–   Не надо! – взмолилась баба.

–   Зачем это сделали? – прикрикнул Егор.

Лена обхватила голову руками.

–   Не заходитесь! Не устраивайте сопливых сцен! Сумели нагадить – отвечайте! Не доводите, чтоб я сию минуту вызвал сюда бригадиров. Тогда уже будет поздно.

–  Хорошо, скажу сама про все, как было,– заговорила зэчка осипшим голосом. – Я уже с год прошусь на кухню. Хотя бы в подсобницы.

–   Знаю о том! – резко прервал Платонов.

–   А они не хотят меня брать!

–   Не случайно! Чувствовали, кто есть кто.

–   Совсем не в этом дело! Мы с Любкой в одном ресторане работали еще на воле. Я ее как облупленную знаю! И за что поперли оттуда, тоже не секрет: не хрен на посетителей с ножом кидаться, хоть он и муж. Выпила – сиди дома, не суйся на люди, не срамись. А то набухалась и приревновала своего ко мне.

–   Так вы теперь решили отомстить ей?

–   И не только за это! Почему я работаю на мойке, а она на разряд ниже и в повара приклеилась? Да еще ковыряется, командует, кому на кухне быть? Вон Мария, та, которая рыбака ошпарила, она не против меня. А Любка глянет на меня и говорит: «Только через мой труп подойдешь к плите!» Вот я и решила ускорить мое и ее пожелания.

–   А другие люди при чем? – возмутился Егор.

–  Так ничего не случилось! Никто не помер, не накололи ничего. А вот Любку потрепали. Правда,

я другого ожидала, думала, вломят ей так, что не продышит. Ее слегка подергали, даже не испугали суку. Попала бы она в мои руки, из кипящего котла не выскочила бы.

–   За что же так? – спросил Егор.

–   Она меня при всем городе осрамила за своего мужика. Недобитой мандавошкой и дешевкой при полном зале посетителей назвала. Грозила на куски порубить за то, что я ее мужику на шею повисла. Брехня все это, гражданин начальник! У меня свой хахаль имелся! Я на чужих не кидалась. Любка своего к каждому столбу ревновала.

–   Вы не о том говорите! Меня интересует другой вопрос! Как посмели посягнуть на жизнь и здоровье стольких женщин? За что подвергли всех такой опасности?

–   Я не нарочно. Я только Любке хотела...

–   Вы, а этого я добьюсь, получите дополнительный срок. За вредительство! За то, что подвергли жизни сотен женщин смертельной опасности! Это вам никогда не простится и не забудется!

–   Я понимаю, если что-нибудь случилось бы. А если мимо прошло, с чего шухер? Ну, за крупу и жиры высчитайте с меня. Это пойму, но другое – накрутки! – не соглашалась Ленка.

–   Спорить не будем. Сейчас вызову с десяток женщин. Они популярно объяснят, в чем ваша вина. Я очень хотел бы видеть вас на их месте, в столовой. Тогда не пришлось бы объяснять, в чем чья вина,– потянулся к кнопке вызова охраны.

–   Умоляю, не надо! Лучше в «шизо»! Я все поняла, не буду больше! Даю слово. Хотите, стану вам помогать. Буду говорить обо всех, кто чего затевает и чем занимается.

–   Вам, Елена, нет веры! И здесь будете сводить счеты и мстить невинным людям!

–   Нет! Клянусь, не стану мстить!

–   Сначала ответьте за свое!

–   Гражданин начальник, я много знаю! Зря меня отталкиваете! Еще много раз пригодилась бы! – увидела палец на кнопке вызова и встала, как только вошла охранница.

–   В одиночку поместите,– услышала Елена и разрыдалась.

–   Пыли! Чего воешь, твою мать? – подтолкнула охранница прикладом и погнала зэчку впереди себя, поливая щедро отборным матом бабу.

Все охранницы знали, что в ту камеру определяют лишь тех, кто скоро встанет перед выездной коллегией суда. А если так, жалеть зэчку не стоит.

В день суда над Ленкой в зоне было шумно. Помимо процесса, который интересовал всех, в зоне давали зарплату.

Вопреки обычному, никто из женщин не побежал в ларек купить себе духи, помаду или конфет. Все ждали решения суда: к какому сроку приговорят Ленку дополнительно?

–   А сколько ей оставалось сидеть?

–   Говорила, навроде два года...

–   За что ж тогда попала?

–   Воровала харчи, вот и словили. Раньше недостачу все возмещали. Тут на нее одну навьючили и повелели выплатить. Говорила, что морду ей наквасили так, что мать на суде не узнала.

–   Так суке и надо!

–   Теперь ей вломят с пятак! Не меньше.

–   И чего дуре не жилось спокойно?

–   Сама же говоришь «дура». Какой с нее спрос? Такую в мамкиной лоханке каленым железом надо заливать, чтобы белый свет не коптила.

Зэчки будто в зеркало смотрели. Выездная коллегия суда вынесла приговор о дополнительном наказании сроком в пять лет, с отбытием его в зоне с усиленным режимом содержания.

Ленку увозили из зоны ранним утром в крытой машине. Егор передал сопровождавшему документы зэчки и услышал из кузова ее голос:

–   Будь ты проклят, козел!

Платонов заглянул в зарешеченное окно машины, увидел зэчку, вдавившуюся в угол. Он спас ей жизнь, не отдав на растерзание бабам, в благодарность получил проклятие. Спрашивать, за что кляла, не было смысла. Такое случалось часто. Лишь через время, осмыслив все, эта женщина поймет многое. Если сумеет понять, если будет дано оценить хотя бы под финиш, от чего Егор уберег ее.

–   Платонов, вас к телефону! – услышал голос дежурного оперативника и поднял трубку.

–   Егор? Нам нужно встретиться,– услышал бархатистый женский голос.

–   Встретиться? С кем говорю?

–   Екатерину, может, вспомнишь?

–   Слишком много лет прошло. Что нужно? – спросил резко.

–   Не телефонный разговор. Нам обязательно нужно увидеться. Это в интересах Романа. Мы оба поневоле его родители. За все годы я к тебе не обращалась ни с какой просьбой, хотя приходилось нелегко. Справлялась сама, как могла.

–   Хвалиться тебе нечем. И я помочь ничем не могу. Он всех достал. Меня тоже! – хотел положить трубку.

–  Думаешь, мне легко было растить его одной? Ты бросил нас, забыл. А Ромка весь в тебя пошел! Вспомни себя в молодости, такой же бесшабашный гуляка, как и твой сын. А на зеркало сколько ни плюй, рожу не изменит.

–   Тем более! Так что хочешь от меня теперь? Его только Господь спасти может, если уберет пораньше с этого света.

–   Ну, зачем так мрачно? Ведь мы говорим о нашем сыне! Давай встретимся! – настаивала женщина.

Егор согласился.

Глава 7. НЕПРЕДСКАЗУЕМЫЕ

Егор и Екатерина встретились вечером в небольшом малолюдном кафе у берега моря. Здесь в это время отдыхали влюбленные пары, которым надоели прогулки по пляжу. Они пили кофе, тихо переговаривались. Не обращали ни малейшего внимания на окружающих.

Катя пришла в кафе раньше Платонова и нетерпеливо посматривала на входную дверь. Она не представляла его нынешним, ведь разлука оказалась слишком долгой.

«Надо сделать вид, что задумалась и не заметила его появления. Интересно, узнает ли меня теперь? Хотя, какая разница? Ведь флиртовать с ним не намерена, встреча назначена деловая. Какая разница кто из нас как выглядит? Главное, чтоб мы поняли друг друга и договорились»,– достала из сумочки зеркало, привычно подкрасила губы и тут же увидела вошедшего в кафе Егора.

Он остановился на пороге, окинул взглядом прятавшихся в темноте влюбленных, приметил одинокую женщину, скучавшую за столиком и, не разглядывая, пошел к ней напрямик.

–   Здравствуй,– слегка кивнул головой, приметил в лице женщины удивление и досаду.

«Думала, что брошусь руки целовать, вешать на уши комплименты? Ни хрена не дождешься! Я не искал эту встречу. Так вот и обойдись без телячьих восторгов»,– подумал молча, разглядывая Екатерину в упор.

Она все еще была хороша. Как осень в пору зрелости. Увядание пока не коснулось ее, но в густых черных волосах уже поблескивала седина. На лбу наметились морщины, а некогда пухлые яркие губы поблекли. Потускнели глаза. Они уже не светились как раньше. Да и фигура женщины, словно усохла, запылилась и заплесневела.

Не спасало модное платье, толстая золотая цепочка на шее, перстни на пальцах и дорогие серьги в ушах. Они лишь подчеркивали надвигавшуюся старость. Да и какие украшения сравнятся с молодостью? Она безвозвратно ушла, а вместе с нею исчезли высокая грудь, гордый взгляд, нежные округлые плечи, крутой подвижный зад и красивые, будто точеные ноги. Что осталось от прежней роскоши? Лучше не смотреть...

–   Ну, так что за дело, о котором нельзя говорить по телефону? – нарушил молчание Егор.

–   Мы с тобою не виделись так долго! Целую вечность. Неужели ты никогда не вспоминал меня? – изобразила обиду Катя.

–   Почему? Случалось, накатывало,– соврал человек, покраснев.

–   Наверное, в последнее время, когда узнал сына?

Егора невольно передернуло при упоминании Романа.

–  Давай не будем о нем! – попросил вяло.

–  А для чего мы встретились? Да если бы не сын, нам ни к чему была бы встреча,– ответила резко.

–   Я не пойму, чего ты хочешь? Роман в зоне, но не в той, в которой работаю я. К нему не имею отношения, да и не хотел бы с ним контачить. Тяжелый, вконец испорченный человек. Общение с ним хуже наказания. Он непредсказуем в своих поступках, жесток как зверь, подлый и лживый негодяй. В кого таким выкатился, ума не приложу! Но то, что не в меня, это точно! Ни одной черты моего характера не унаследовал. Одно звание ему – отморозок! – злился Егор.

–   Потише на вираже! Он весь в тебя! – рассмеялась Катя.

–  Что? У меня с ним ничего общего! – вскипел Платонов.

–  Давай разберемся начистоту,– предложила женщина.

–  Согласен!

–  Вспомни, как взял меня, обесчестил, заделал сына и за все годы ни разу нами не интересовался, не помогал! Кто ты после этого? – сверкнула злоба в глазах.

–  Делай скидку на возраст. Тогда сам не стоял на ногах, а потом ты уехала, не оставив адреса. Где мог найти тебя?

–  Детские отговорки! Они простительны зеленому пацану. Если ты не стоял на ногах, зачем лез ко мне, брал силой? Как назойливый кобель плелся следом повсюду? Добившись своего, исчез бесследно. Только гнилые козлы поступают вот так. Если б ни снотворное, я никогда не была бы с тобою и совсем иначе устроила бы свою судьбу. Моего ребенка никто не называл бы нагулянным, а меня – подстилкой. Ты искалечил наши две жизни! Кто ты после этого? Смеешь обливать грязью сына? Он много лучше и чище тебя!

–   Ты для того позвала меня, чтобы устроить скандал здесь, в кафе? Ты здорово просчиталась. Я не участник твоего спектакля, ищи другого партнера! – резко встал, пошел к двери размашистым шагом.

Но на самом выходе Екатерина догнала, вцепилась в Егора обеими руками:

–  Егор, прости мою несдержанность.

–  Отстань!

–  Нам нужно поговорить.

–  Ты сказала все! – человек выдергивал руку.

–   Егор, отыщи в себе отца, хоть раз в жизни! И я буду молиться за тебя!

–  Хватит! Я уже сыт по горло упреками!

–   Не будем о прошлом. Забудем его. Ну, подожди! Куда же ты?

–  Домой.

–  Давай поговорим! Ведь он и твой сын!

–  Так что с того? О чем ты просишь? Я сказал, ничем не могу помочь Ромке!

–   Можешь, Егорушка, родной, единственный! Только ты можешь спасти его! – встала на сырой песок коленями, преградив путь человеку

Платонов остановился в растерянности:

–   Что ты придумала?

–   Все просто! Даже очень просто. Я сделаю для Ромки справку, что у него неизлечимая болезнь, будто она инфекционная, опасная для окружающих. И сына спишут домой. Тебе только врачу подсказать, чтобы он признал содержание сына в зоне опасным для окружающих, а наказание нецелесообразным в связи с болезнью...

–   Кто тебе навешал на уши эту глупость? Или ты забыла, что Роман получил не срок, а пожизненное заключение! Его из зоны не вырвать справками! Если у него и впрямь обнаружат заразу, поместят до самой смерти в одиночную камеру, где он никому не опасен.

–   Но ведь это твой сын!

–   И что с того? Он осужден не мною! Я не могу ему помочь. Пожизненное заключение исключает освобождение по болезни. Он умрет в зоне,– говорил Платонов.

–   Егор, но ради тебя могут сделать исключение! Я увезу Ромика к своим. Они переехали в Белоруссию. Он больше никогда не приедет на север, и даже не покажется друзьям. Будет жить в деревне, тихо как мышонок и благодарить тебя до конца, что ты спас ему жизнь.

–   Подумай, что предлагаешь! Если б не отменили расстрелы, Ромку давно шлепнули б. И говорить было б не о ком, но он живой. Живой покойник! Он никогда не сможет выйти на волю. Если только Генеральная прокуратура опротестует приговор суда, но такого не случится. Я смотрел уголовное дело. Там нет ни малейшей надежды!

–   Неужели мы с тобой вдвоем ничего не сможем сделать для нашего сына? – заплакала женщина.

–   Поздно, Катюха! Жаль мне тебя, но врать не буду. Сам работаю в этой системе и говорю, как есть.

–  А если выкупить Ромку?

–  Как? – опешил Егор.

–  Да очень просто, за деньги!

–   Ну, тогда мы с тобой будем видеться каждый день, причем несколько лет подряд.

–  Ты хочешь помириться со мной?

–   Размечталась! Тебя за взятку упекут в нашу зону, лет эдак на семь.

–  Тьфу! Типун тебе на язык! Придурком был, им и остался. Я всякие ходы, варианты предлагаю, а ты высмеиваешь. Ну, ведь убегают же из зон уголовники? Не всех ловят. Некоторых, правда, стреляют, а потом пишут родным, что убит при попытке к побегу. Может, нашего вот так списать?

–   С Сахалина и покойники не сбегают. Их кремируют, при чем в присутствии комиссии. Здесь без документов ни шагу.

–  Документы Ромику я сделаю. Это тебя пусть не тревожит,– обрадовалась Катя.

–   Пойми, пустая это затея. Осужденные на пожизненное содержатся под особым надзором. Не надейся впустую.

–   Нет в тебе жалости, потому что не растил его. Не любил сына, не болел за него! А для меня он всегда останется моим малышом, самым лучшим на свете!

–  Давай закончим эту тему! – предложил Платонов.

–   Какой ты холодный! У тебя есть свои дети?

–   Конечно, дочка! Уже взрослая, учится в мединституте. Она теперь с матерью на материке живет, но по окончании приедет работать сюда, в Поронайск.

–  Так ты один живешь? – удивилась Катя.

–  С тещей.

–   Совсем козел! С тещей! Вовсе отморозок.

–   Она скоро замуж выйдет. Нашла себе человека, хотят жить вместе. Она замуж, а ты опять один?

–   Дочь скоро вернется.

–   Тоже выйдет замуж,– усмехнулась Екатерина.

–   Видно, ни всем в этой жизни суждено быть счастливыми.

–   Тебе никто не виноват. Свое ты погубил сам, теперь винить некого.

–   Я был счастлив, Катя! Не с тобою, с другой женщиной, но не ценил. Казалось, что жил правильно, не изменял, старался для семьи, но мало тепла было от меня. Когда спохватился, уже поздно: она уехала к другому. И я понял, почему она бросила меня. Я сам виноват. Тамару упрекнуть не в чем. Я снова наказан одиночеством.

Егор сидел на валуне, стылом как сиротство. На душе горечь от безысходности, никаких надежд на будущее.

Вот она сидит рядом как подбитый воробей. Когда– то в юности увлекся ею, но страсть оказалась короткой. Не успев разгореться, погасла, рассыпалась в пепел. Не нашел Егор в Кате шарма, магнита, который держал бы за душу. Одной внешности оказалось мало, может, потому и не вспоминал, что не запала в душу и не запомнилась.

Не сложилась у нее судьба. И не потому, что имела ребенка. Других баб с оравой ребятишек в жены брали. Катьку обходили, не задерживаясь. Конечно, мужиков имела. Даже немало, но все ненадолго, как транзитные пассажиры, уходили они от бабы без оглядки и сожалений. Оттого и Роман растерялся средь мужиков, которых приводила в отчимы. Их было так много, но ни одного из тех, кто решился или захотел бы стать отцом мальчишке.

Ромка много раз слышал, что кричали вслед матери женщины, как ругала ее родня последними площадными словами. Их истинного смысла не понимал по малолетству. Когда объяснили, возненавидел мать. Он злился на нее за омраченное детство, за оскорбления и затрещины от чужих мужиков. На это не скупились пьяные хахали, но мать ни разу не вступилась за сына, не защитила, не вытащила из-под койки ревущим. Сколько тогда было малышу? Не больше трех лет. Там, под койкой он спал до восьми. Туда его загоняли ногами, подзатыльниками и оплеухами как заблудившегося щенка. Если он начинал хныкать, бросали под койку кусок хлеба, иногда и хвост селедки. На том заканчивалось его воспитание.

Катя редко вспоминала о сыне. Все хотела выйти замуж. Но мужики у нее подолгу не задерживались. Самый терпеливый прожил с нею год, а потом ушел ранним утром, прихватив с собою Катькины украшения. Та заподозрила в воровстве сына. Выволокла из– под койки и свирепо избила.

Ромка вскоре стал давать ей сдачи, и однажды так вломил матери, что она еле продышала. Когда пришла в себя, увидела, что сын сидит напротив и держит в руках ремень:

–   Ну, что, мамашка, доигралась? Запомни, еще раз напьешься, повешу! И скажу, что сама вздернулась. Люди мне только спасибо скажут, а для твоих козлов вот это буду применять,– указал на набор ножей.– Ни одного кобеля в доме! Слышишь? И сама станешь дышать как баба, а не как блядь. Иначе уходи! Сам буду жить!

Вскоре Екатерина устроилась на работу, а Ромка, подрастая, входил в силу, отбирал у матери деньги, пил, бил Екатерину в отместку за детство.

Мирились лишь в суде. Там друг у друга просили прощения.

Они так и не сумели стать родными, одной семьей. Все продолжали оставаться родственниками.

Материнское чувство у Кати проснулось слишком поздно, на последнем суде. Где Ромку приговорили к пожизненному заключению. Тут, прямо в зале суда у нее началась жестокая истерика. Баба вдруг поняла, что теряет сына навсегда, кляла судью, заседателей, свидетелей так, что ее вытолкали на улицу. Она долго приходила в себя, а потом подумала, что нет безвыходных ситуаций, надо лишь хорошо пошевелить мозгами, завести нужные знакомства. И вот тут вспомнила Егора.

«Ишь, как повезло! Совсем рядом с Ромиком!» – обрадовалась совпадению, узнав, что Егор работает в зоне, неподалеку от Ромкиной.

Баба была уверена, что Платонов поможет с Ромкой, вытащит на волю любыми судьбами, найдет выход. Ведь как ни говори, кто ж еще поможет сыну?

Роману она часто говорила об Егоре. Даже фотографию отца показывала. Тот долго рассматривал, находил сходство, но никогда не думал, что доведется встретится в зоне, без тепла и надежд...

–   Кать, не дури себе голову! Возвращайся домой, попытайся устроить личную жизнь без расчетов на Ромку. Постарайся себя держать в руках и не лезь в аферы. Не рискуй своей свободой. Сыну ты ничем не поможешь. Это говорю тебе я, его отец. Если он сам попытается сбежать, охрана пристрелит. С Атоса еще никто не ушел на волю живым, если не отбыл свой срок.

–   Ладно, Егорушка! Не повезло нам с тобой в молодости. Ну, это еще можно пережить, но больше всех не повезло сыну! Что ж поделаешь? Может, найдутся люди добрее и сердечнее тебя. Я – мать. Уж какая есть, хорошая или плохая. Живу, пока рядом живет мой ребенок. Мне он всегда дорог! И очень нужен живым и свободным. Ты не можешь или не хочешь помочь, найду других, кто поймет и поможет, не осудив. И не бери на испуг, я пережила приговор, который вынесли Ромику. Не знаю, зачем и как тогда выжила? Но если дышу, вырву его из клетки, потому что не смогу как ты жить, сиротой имея ребенка. Неужели не боишься, что старость придет и к тебе?

–   Послушай, Кать, не суши мне мозги! Уж лучше я сдохну один. Чем встречу старость с таким, как Ромка! С этим сыном своей смертью не умрешь. А ты поступай как хочешь. Мы всегда были и останемся чужими. Не мудро, что понять друг друга нам не дано.

Егор проводил Катю в гостиницу.

Женщина не сказала ему, что намерена предпринять, с кем встретиться и кого просить о сыне. Она шла, держась бок о бок с Егором. Тихая, задумчивая, она словно забыла о существовании Платонова. Держалась за его локоть, будто за поручень, и смотрела лишь под ноги.

На ступеньках гостиницы Егор остановился, потрепал Катю по плечу, сказав:

–  Держись! Бери себя в руки, ты на это способна. Не унижайся ни перед кем, не проси о нереальном. Помни, если б была хоть какая-то возможность избавиться от Ромки, я из эгоизма сам за это взялся бы. Ведь он достал всех. Поверь, мне за такое еще коньяк поставили б!

–   Эх-х, Егорушка! Нет сердца у тебя, потому не нашел спасения для Ромика. Ты говоришь о нем, как о чужом человеке, поэтому никогда ему не поможешь. А ведь в нем и твоя кровь... И как знать, что подкинет нам судьба за сына? Не пошлет ли новые, более страшные испытания? Мы оба виноваты перед сыном, даром такое не пройдет!

–   Терпеть не могу предсказательниц. Они как гадалки: набрешут ворох, а правды – ни капли. Спроси с них потом, зачем в душу гадили? Моральные убийцы! Пороть их надо на площадях за вранье! – открыл перед Катей входную дверь.

Женщина, глянув на Платонова, улыбнулась и сказала тихо:

–   Дурак ты, Егорка! Оказывается, я счастливая, что не осталась с тобой! – скрылась за дверью, не оглянувшись.

Платонов, вернувшись домой, застал Марию Тарасовну на кухне. Она что-то стряпала, хлопотала у плиты и не заметила, как вошел Егор. Он не стал звонить, сам открыл дверь. Думая, что теща спит. Наткнувшись на него, баба вскрикнула от неожиданности.

–   Не ждала? – спросил, улыбаясь.

–   Как это так? Еще как ждала! Нынче посылку получила от наших. Еле приперла. Уж чего только не напихали две егозы! Поздравили тебя с днем рождения! Там подарков куча, гостинцы тоже впихнули.

–   А письмо есть?

–   То как же! Еще какое! Толстое, не один день писаное. Обеими лахудрами! Ишь, спохватились нынче! А ить упреждала, так не схотели тогда слушать. Ждали, покуда жареный петух родную жопу исклюет! И дождались! Теперь сопли до коленок распустили. Так их и надо проучивать! – открыла духовку, достала пирог.– Вот тебе к чаю! – поставила не без гордости на стол перед Егором.

А тот и не глянул, читал письмо, дрожали руки, глаза чесались, а по лицу бродила дурацкая улыбка. Рот от уха до уха растянулся.

Нет! Зря назвала его Катька холодным, бездушным и бессердечным. Вон как проняло письмо, даже с головы пот льет градом. Об ужине вовсе забыл.

«Дорогой наш Егорушка, родной скворушка! Поздравляем тебя, лапушка, с днем рождения! Здоровья и тепла, счастья и радостей твоей судьбе! Пусть сбудутся все твои желания и мечты. Пусть ни одна беда не ступит на твой порог. Пусть солнце всегда светит над головой и очагом. Желаем полный дом друзей и веселья! – узнал почерк жены.– Егорушка. Прошло много лет с тех пор, как я уехала, но с тобою так и не рассталась. Ты всегда и везде со мною! С утра и до ночи стоишь перед глазами, живешь в моем сердце. Иногда мне кажется, что мы с тобой и теперь вместе. Ведь стоит закрыть глаза хоть ненадолго, и ты рядом. Я даже чувствую твой запах, руки, губы. Ты улыбаешься, говоришь со мною, советуешь, иногда хмуришься, но никогда не ругаешь и не упрекаешь. Какое счастье, что ты есть у меня! Я ни на час не забыла своего мальчишку, озорного и дерзкого, самого нежного и ласкового! Помнишь, как первый раз поцеловал в кинотеатре? Поначалу мне стало стыдно, старухи оглядывались с осуждением, а ты сказал, что любви не надо бояться. Она в дар от небес дается не каждому. Одна на всю жизнь, и второй не будет... Ты оказался прав! Меня измучили сравнения. И они, как назло, всегда в твою пользу. Милый, родной, ну почему так глупы люди? Когда жила с тобой, многое не ценила, даже завидовала подругам. Зато теперь поняла все! Я мерила счастье благополучием, роскошью. Короче, деньгами, а оно совсем иначе ценится. Оно было у меня, только мое, но я не удержала его и потеряла по пути легкомыслия. Теперь уже не сыскать! А очень жаль. Счастье стало для меня сродни детской сказке. Хорошо помню, знаю назубок, но серый волк увез меня далеко от принца, к Кащею Бессмертному. И нет мне пути назад!»

Егор отложил письмо. Сухие рыдания разрывали грудь. Где-то далеко-далеко, за тридевять земель его очень любят и помнят. Как же это нужно и дорого человеку!

Он гладит письмо дрожащей рукой, ведь здесь о нем столько хороших слов, что все предыдущие неприятности кажутся мелкими и смешными.