Текст книги "Тонкий лед"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Огляделись брат с матерью, надеяться не на кого. Подумали, и вскоре парень стал работать диспетчером на дому. Мать тоже время не теряла, устроилась контролером на маршрутном такси к частнику. В конце месяца подсчитали общий результат, неплохо получилось. В доме запахло колбасой, рыбой. Вскоре мать купила себе теплую куртку и сапоги, сыну – хорошие рубашки.

Лидины заработки шли фирмачу в оплату за причиненный ущерб. Целых полтора года Мещерякова копейки не видела. Ведь даже за моральный ущерб сумму ей присудили выплатить.

–   Не переживай, не беспокойся, у нас все хорошо! – успокаивала мать.

Но у Лиды на нервной почве возникло много отклонений. И тогда бригадирша решилась выручить женщину. Загрузила работой так, что не только думать, вспомнить о доме стало некогда. Возвращаясь с ужина, Мещерякова не ложилась, а падала на шконку, засыпая раньше, чем голова коснется подушки. Так длилось с год, пока не пришло время освобождения. Теперь Лида – нормальная баба, вот только с деньгами работать не хочет. Говорит, что мать ей сама подыскала работу, такую же, как у нее. Всегда с людьми, и никакого начальства за спиной. А выручку сдавай до копейки: свою долю всегда получишь...

Егор подписывает документы. А вот и еще папка.

...Ирина Корнеева. Ох, и не повезло бабе на работе. Четыре года была она инженером по технике безопасности. Все шло сносно. Бывали проверки на строительных объектах, комиссии оставляли после себя несколько мелких замечаний и уходили, никого не ругая, понимая, что при желании недостатки можно найти всюду. Но зачем портить людям настроение, да еще во время работы? Она и без лишних заморочек трудна.

Здесь же на строительстве дома работал бригадиром каменщиков муж Корнеевой, Михаил. Грубый, вспыльчивый, он частенько ругался с Ириной при чужих:

–   Не лезь! Заткни в задницу свои ремни безопасности! Они мешают в работе.

–   Миша, не рискуй людьми! Положены пояса, пусть люди твои их наденут! – просила Ирина, но убедить не смогла.

Бригада вела кладку девятого этажа. В тот день шел дождь, и каменщики работали в брезентовых куртках. Кто уронил на мостки раствор, да еще под ноги каменщику? Тот, едва наступив, поскользнулся и, упав на хлипкие мостки, полетел вниз.

Бригадир побелел от ужаса. Его лучший друг лежит внизу мертвый. Сколько лет вместе работали? Дружили еще с училища.

Мишка скатился вниз, не веря в случившееся. Но исправить или помочь было уже некому.

Кто-то из бригады позвонил начальству. Первой на объект примчалась Ирина. На нее чуть не с кулаками набросился Михаил:

–   Чего возникла как вошь в кальсонах? Где пояса безопасности? Почему их нам не выдали? Ты, сраный инженер, не позаботилась, чтобы их привезли сюда! А теперь по твоей милости нет человека!

–   Я сколько раз просила тебя получить их на складе!

–   Почему за ними ходить обязан и терять время?

Нам должны были привезти и раздать всем!

–   Не выкручивайся! Даже за рукавицы расписывается каждый лично! Ты сам был обязан получить на складе пояса на всю бригаду! Курьеров нет ни у кого! – не уступала женщина.

–   Ты все время бездельничаешь, а мы пупки здесь рвем. Не перегнулась бы, крыса кабинетная! Целыми днями только по магазинам носитесь, на объекты, словно на экскурсию, приходите!

Бригада сурово и мрачно обступила покойника, молча положила его на носилки и, погрузив в неотложку, села перекурить.

Мишка с Ириной все еще выясняли, кто из них виноват. Их обоих на милицейской машине привезли к следователю.

Поначалу, допросив супругов, следователь отпустил домой, взяв с обоих подписку о невыезде. Проверив все акты проверок, ознакомившись с предписаниями и замечаниями, поговорив с бригадой каменщиков, следователь резко изменил свое отношение к Ирине. Та понимала, что никто не поддержит и не защитит ее. Женщину пугало, что Михаил каждый день стал прикладываться к бутылке. С нею он почти не разговаривал.

–   Миша, меня посадят. Я это чувствую. Побудь со мною хоть эти дни. Ведь разлука у нас предстоит долгая. Может, навсегда расстанемся,– пыталась пообщаться с мужем.

Но до Миши ее слова не доходили. Он спал мертвецки пьяным сном.

–   Мишка, ты совсем разлюбил меня. Поверишь, жить не хочется! – сказала мужу, вернувшемуся с работы.

–  Ты это брось, дура! У меня, может, и не хватает чего-то в репе, к примеру, твоей грамотешки, но умом не обижен. И не бери на «понял»! Если б не нужна была бы, давно под жопу выкинул! Не дергайся блохой, может, обойдется.

Но жена друга, оставшись вдовой с осиротевшим сыном, потребовала наказания виновного. Ирину еще до суда взяли под стражу.

–   Инженер по технике безопасности обязан добиваться неукоснительного выполнения всех своих требований, а не устраивать на стройплощадке семейные разборки. Не уговаривать, а требовать! Наказывать лишением премий тех, кто пренебрег вашим предписанием. Вы слишком легкомысленно относились к своим обязанностям и многое позволяли мужу! За случившееся вы понесете наказание, а муж будет лишен поощрений и должности бригадира. С нынешнего дня он – обычный рядовой каменщик, без всяких привилегий. А вы ответите за свое,– сухо сказал следователь, добавив, что завтра направляет дело в суд.

Ирину осудили на три года. Адвокат сказала, что добилась максимально возможного, по такой статье уходят в зону на пять лет.

–   Спасло то, что эта судимость первая. Вы чистосердечно раскаялись, сразу признали свою вину и помогали следствию,– сказала адвокат, прощаясь с Ириной, предупредив заранее, что кассационную жалобу на приговор суда она писать не будет, потому что не видит смысла.

Ирину привезли в зону в модном платье, в туфлях на «шпильке». Зэчки, увидев новенькую, хватались за животы:

–   Она, блин, на дискотеку возникла!

–   Эй, метелка, у нас один на всех хахаль, и тот безногий!

–   Ты, рыжая, кого клеить вздумала?

–   За что загремела?

–   Надолго ль к нам?

–   Че заткнулась? Да не реви! Этим тут не проймешь. И не грузи, что не виновна. Мы все это прошли.

–   Слышь, ты? Пыли вон туда, в угол, где свободная шконка. Вчера там бабка сдохла, место тебе освободила. Занимай. Может и ты откинешься, не дожив до воли. Такое тут не новость.

Ирина с ужасом оглядела смятую постель. Волосы на голове зашевелились. Она не могла заставить себя присесть.

«А как же спать стану? Будто в одном гробу с покойницей»,– подумала женщина, беспомощно оглядевшись.

–   Иди ко мне. Присядь, переведи дух,– позвала Ирину женщина с соседней шконки.

Новенькая подошла неуверенно, робко присела на край шконки. Женщина обняла Ирину, и та внезапно разрыдалась у нее на плече. От страха и горя. Поделилась, за что осудили.

–   Успокойся. Тебе еще повезло. Будешь швеей работать в чистом теплом цехе. Не станешь маяться где-нибудь на стройке или в шахте. Спину не сорвешь. За время все обдумаешь, может, сама от своего мужика откажешься. Козел он у тебя! Сущее говно. За такого не стоит держаться. Если опереться на него нельзя, на что сдался этот шелудивый кобель?

–   Так я с ним с самого детства дружила. Он, если честно признаться, вынянчил меня.

–   Ты что без родителей маялась?

–   Да нет, так получилось.

Зэчки потянулись к Ирине, сели поближе. Слушали, спрашивали, знакомились.

–   Мишка в многодетной семье вырос. Их пятеро да родители. В нужде жили. У меня все иначе. Я одна, да и то по ошибке получилась. Матери, наверное, аборт некогда было сделать,– вытерла слезы со щек Ира и продолжила,– отец в загранку ходил на торговом судне.

–   Небось, капитан? – вздохнула с завистью одна из зэчек.

–   Обычный радист, зато мать – начальник таксопарка. Вобщем, жили мы лучше, чем семья Мишки. Из-за хлеба не дрались, как у них. Ну, мать уходила на работу на целый день, меня одну оставляла под замком, просила Мишкину мать присматривать иногда. У той тоже руки детьми связаны. Она Мишку посылала ко мне, он старшим был, своих нянчил, имел опыт. Так-то и привыкла к нему. Даже папой звала, когда маленькая была. Он на восемь лет меня старше. Как– то мать моя застала его у нас, поняла, кто выхаживает и стала подкармливать пацана. Иногда покупала одежду, обувь. Даже форму в школу ему дарила. Тот понемногу привык и даже иногда ночевал у нас, делал уроки, пока я спала. Потом он стал водить меня на улицу гулять. И когда сверстники спрашивали Мишку, где он меня взял, отвечал, что я его родная сестра. Все верили, даже я. Оно и понятно, он никогда меня не обижал, делился каждой конфетой, хотя добрым его никто не считал. Мишка защищал меня как родную и с детства невольно воспитывал для себя. Я свою мать не слушалась так, как его, потому что она просила, а он мог больно шлепнуть по заднице. Мама разрешала многое, а Мишка с детства держал меня в ежовых рукавицах. Мать доверяла пацану.

–   А че в детсад не сдала?

–   Кто б меня забирал оттуда? Она с работы раньше девяти вечера не возвращалась. Даже в школу меня Мишка отвел. Сам одел, собрал, мать только деньги дала на завтрак, но их Мишка по дороге забрал,– вспомнила Ирина.– До самого пятого класса отнимал их себе на сигареты. Я матери не говорила об этом, не выдавала.

–   А зря! – вставила зэчка рядом.

–   Боялась, что отлупит. А бил часто. Он меня учил читать, писать, считать. Помогал делать уроки, проверял, сам собирал меня в школу. Косички заплетал, гладил форму, чистил туфли, даже колготки мои стирал. Из школы приводил, не доверяя подружкам. Мама по выходным водила нас в цирк или в зоопарк. Покупала мороженое, пирожные. Никогда не спрашивала, обижает меня Мишка или нет. Она верила ему, а я, не зная сравнений, думала, что все так и должно быть.

–   Что ж он тебя до конца школы за ручку водил?

–   Ну, нет! До пятого класса. Потом его в армию забрали. Поверите, он оттуда писал мне чаще, чем своим домой. Я всегда отвечала ему. Он знал обо мне абсолютно все.

–   Нешто у него, кроме тебя, девок не имелось до армии?

–   Были. Я сама им записки носила, а ответы ему. Уж и не знаю, было ли что между ними? Только ни одна его не дождалась из армии. Все вышли замуж. Но и он со службы не писал им писем.

–  А ты имела до него другого парня? Когда твой Мишка служил, встречалась с кем-нибудь?

–  Да, был одноклассник. Целовались с ним, до серьезного не дошло. Не успели!

–   Скажи, что не дозрели...

–   Может, и так. Его в армию забрали. Он просил ждать, я обещала. Нравился тот парень. Скромный, тихий, цветы дарил при каждом свидании, а в письме из армии насмелился. В любви объяснился. Лично до службы не решался.

–   Все они козлы! Никому верить нельзя. Во, я со своим почти тридцать лет мучилась. Когда прихватила беда за жопу, словно ветром сдуло. Другую блядь нашел. И про детей забыл! Хорошо, что дочка взрослая, да средний уже в армии, младший школу заканчивает. Так вот и не пропали. Моя Наташка ничего из рук не выпустила, все удержала. Скоро и мне на волю. Там и вовсе его позабудем. Не хрен для них жить! Сраной метлой надо гнать из дома,– встряла Танька.

–   Замолкни ты со своим засранцем! Сто раз про него слышали. Дай сказать новой,– шикнули зэчки на Татьяну.

–   А зачем за Мишку вышла, если с детства обижал? Дождалась бы своего обходительного из армии.

–   Терпежу не хватило!

–   Не-ет, наверное, Мишка опередил? Успел «натянуть» Ирку,– предположила бугриха.

–   Я еще училась,– покраснела Ирина.

–   Это не помеха!

–   Он все годы ждал меня,– оправдывалась новенькая.

–   Кто из них?

–   Мишка иль тот сопляк?

–   Поначалу оба! Мишка помимо меня баб имел. Уже взрослым стал. Когда увидел, кто меня, кроме него, провожает, вломил ему втихаря и пригрозил. Тот и отступил. А Мишка устроился на работу и, не ожидая, когда я закончу институт, на третьем курсе предложил замужество.

–   А чего поспешила?

–   Куда было деваться, если с ним бабой стала? На Новый год напоил, сунул что-то в бокал, я и вырубилась. Проснулась уже без трусов, Мишка рядом ухмыляется, щупает всюду. Я отгоняю, он хохочет, мол, теперь не кривляйся, всю насквозь знаю. Сказал, что время даром не терял, объездил как кобылку, теперь, может, жеребую.

–   Эх-х, дура! И зачем с ним пила?

–   Так и мать с отцом сказали, когда вернулись из гостей. Но назад время не вернешь. Хотя отец пригрозил Мишке намылить шею, но куда там! Мишка – настоящий медведь против папки. Так вот и вышла за него. Сама не знаю зачем. Из-за него срок получила. Как жить теперь? Не только имя, все будущее мне изгадил паразит проклятый! Все запрещал матери с отцом говорить правду, ждал, что обойдется. Они, если узнают, с ума сойдут от горя. Я у них одна. Мне не себя, родителей жаль.

А через три недели в зоне появились родители Ирины и попросили личное свидание с дочерью. Часа три общались, о многом услышали от Ирины впервые.

Нет, они не ругали и не упрекали дочь. Потребовали, чтобы она написала заявление на развод. Предупредили, что будут добиваться пересмотра дела другим следователем и замены реального наказания на условное.

 – Ты больше никогда не будешь работать на стройке. Не пустим! Мы уже договорились о твоем будущем, только бы получилось с пересмотром дела. Адвокат, которого мы наняли,– самый лучший во всем городе. Этот поможет! Главное, никогда больше не вспоминай Михаила. Негодяю этому не место в нашей семье. Хам и примитив, дебил! Если будет домогаться, найдем на него управу! – усмехнулся отец одними губами.

Дочь поняла, что папаша не только решил, но и что-то успел предпринять.

Прошел почти год с момента заключения Мещеряковой под стражу. К ней часто приезжали родители, привозили передачи, успокаивали дочь. Рассказывали, на какой стадии находится дело.

–  Теперь уже в областном суде. Там не откажут,– говорила мать.– Мишка тебя топит, боится, если тебя выпустят, то его посадят.

–   Знай, он больше не муж, вы официально разведены. И если он хоть на шаг ближе допустимого приблизится к тебе или попытается зайти к нам, тут же окажется в милиции. Там с ним однозначно разберутся.

–   Немножко осталось, подожди дочка! – просили оба, уходя.

Ирина соглашалась с ними во всем.

Навещал ее и адвокат. Несколько раз он приезжал в зону. Это был солидный, спокойный, уверенный в себе человек. Он говорил негромко, но каждое его слово помнилось.

–   Вас не имели права отдавать под суд, поскольку являетесь молодым специалистом. Года не прошло с момента окончания института до несчастного случая. Именно потому ответственность за происшедшее могла быть поделена между мастером участка и бригадиром каменщиков. Вот потому я добиваюсь не условного срока – это тоже судимость, а полного Вашего оправдания. Такого требует Закон, а не моя фантазия. Да, рассмотрение моих жалоб затянулось, но в том я не виноват. Думаю, что в следующий раз увидимся уже на воле.

Через неделю после его визита впервые позвонил Михаил.

–   Ты, твою мать, чего воду мутишь своими кляузами? Дышать опаскудело? Так врубись, крыса недобитая, я всюду достану. И на зоне тоже! Ты чего на меня свои грехи грузишь? Или мало на воле крови моей попила? Я тебя выучил, держал как королеву, а теперь хочешь отблагодарить, сука? Против меня уголовное дело повернули! Слышь, мартышка, уродина долбанутая? Тебя достанут, если меня сгребут. Забирай свои кляузы, пока в асфальт не закатали дуру, и сиди тихо, не суйся никуда без моего разрешения, мымра облезлая!

–   Слышь, ты, «параша» гнилая? Чего «варежку» раскрыл? Не то захлопну так, что вмиг на погосте отдыхать будешь! Ты посмел мне грозить? А кто ты есть, пидер мокрожопый? Я тебя, дай только выйти, уделаю по полной программе! До конца через жопу дышать станешь, отморозок! Ничего не спущу козлу! И помни, в зоне всякий треп записывается на пленку! Побазарь еще! Урой себя вместе с репой!—услышала, как поспешно отключился Михаил.

А еще через неделю в зону пришла официальная бумага, по которой Ирина Мещерякова должна быть немедленно освобождена от наказания, ибо возбуждение дела, арест и последующее осуждение были признаны незаконными и отменены областной прокуратурой и судейской коллегией областного суда.

Когда Платонов вызвал Ирину и прочел ей бумагу, женщина от радости смеялась и плакала:

–   Егор, теперь я могу Вас так называть, ведь с меня снято обвинение! Меня выпустят на волю! К родителям, домой! Я снова стану человеком! Уже заново. Егор, как это здорово!

–   С мужем что решила?

–   Нет его у меня! И больше никогда ни за кого не выйду замуж! Никого к себе не подпущу. Буду жить свободной птицей, чтобы снова не попасть в клетку! Все ж как ни тяжело одиночество, оно лучше предательства!

–   А если полюбишь?

–   Теперь уж не смогу!

–   Не все же – Мишки! – сказал Платонов.

–   Понимаю, но мне вместо радости и сладости, достались цветы полыни в любовный венок. Все ими отравлено, а главное, себя стала считать виновной во всем. Хотя так и есть! Нельзя нам, бабам, лететь на каждый свет. Ведь он не только греть, но и обжечь, и спалить может. Только зазевайся и пропала...

Женщины уже собрались покинуть зону. Собраны вещи, сумки. Себя, пусть наспех, привели в порядок. Аккуратно оделись, подкрасились, даже прически сделали. Ведь вот совсем недавно скинули спецовки, переоделись и словно цветы сверкают улыбками, тихими, светлыми.

Обсохли глаза от слез. Все, что было пережито, навсегда останется в зоне.

–   Эй, бабы, подтянись! Сиськи-письки вперед! Сопли-слюни назад! У кого что протезное, спрятать в карман! Не ныть, не выть при встрече с родней, не кидаться на шею мужикам! Их нельзя прощать сразу. Только постепенно, потому что все наши горести от них, козлов,– веселила освобожденных баб Тонька.

И только старая бабка Варвара не слышала и не видела никого. Она тихо сидела на лавке, возле административного корпуса. Разглядывала землю под ногами, небо над головой впервые за эти годы видела ни в клетку, ни через решетку. Старуха тихо вздыхала, оглядывалась по сторонам неуверенно. Что ей делать теперь с этой свалившейся на нее волей? Ведь была уверена, что не доживет до нее. Ан, доскрипела...

Как ни тяжко приходилось, болела в зоне куда реже, чем дома. Никто не ругал ее за медлительность и нерасторопность.

Бабы с ней не скандалили, не ворчали бригадирши. С нею делились харчами, которые самим передавали с воли. Никто не бранил за храп по ночам, не называл ее характер скверным, а саму – несносной. Пусть не жалели, как хотелось бы иногда, не больше тепла получала Варвара в своей семье.

Все было иначе, пока она сама управляла в семье и дома. Хозяйкой считали и слушались каждого слова. Дети боялись ее взгляда и делали все, как велела мать.

А детей в семье имелось порядочно, пятеро. Все уже взрослые, сами нынче родители. Внуков – полный дом. Конечно, с бабкой уже не жили, ведь дети заимели свое жилье. К ней только в гости наведывались, да и то по праздникам. В будний день никого не докличешься. Все заняты на работе. И только ей, Варваре, спешить было некуда. Давно на пенсию вышла. Дети, правда, тоже помогали, кто сколько мог. А вот жена младшего сына копейки не давала. Словно не слышала и не догадывалась, что и она обязана поддержать мать.

Другие невестки харчи приносили, всякие гостинцы, подарки ей тащили, помогали убрать в доме, и только Клавка ни за что не бралась и не помогала ничем.

Еще с самого начала невзлюбила ее Варя. Костлявая, скандальная, злая Клавдия никак не вписывалась в семью.

Рядом со старшими невестками смотрелась ящерицей, облезлой, гадкой, пережившей над собою все опыты и чудом выжившей.

Ее за спиной вся семья звала Бухенвальдским набатом. Но больше других невзлюбила Клавдю свекровь. Запрещала сыну жениться на худосочной девке, называя ту чахоточным пугалом. И все ж младший не посчитался с мнением родственников и привел в дом уродину.

Варвара с детства не любила худых людей. Оно и понятно, в ее семье все как один были плотными. Мешки с мукой иль сахаром одной рукой на плечо закидывали и несли, не сгибаясь. И только Клавдя ведро с водой волокла чуть не по земле.

–   Хоть меня, старухи, постыдись! Ходишь как подхвостный гнойник, смотреть на тебя гадко. Не мельтешила бы уж перед глазами, не позорилась, а то неровен час кинет мужик, приглядев себе путевую. Я и не вступлюсь за тебя.

Клавка на тот момент была беременной и стала бранить свекровь, зачем, мол, старая колода сбиваешь с пути моего мужа?

Варя и ответь на смехе:

–   Никого с мужиков на цепи не удержать. А коль будешь тут кобениться, сама ему приведу другую и не гляну на твое пузо.

Что тут началось! Клавка подскочила к свекрови, никто ахнуть не успел, как закатила бабке пощечину. Та ее – на кулаки, а потом и каталкой лупить стала. Не глядела, где достает, по чему колотит.

Варвару все сыновья не смогли оторвать от невестки. Та уже валялась на полу, а свекровь все пинала ее ногами. Такой свирепости от нее не ожидали сыновья и невестки. Да что они, сама себя не узнавала.

Вот так и случились у Клавки на полу преждевременные роды, но даже вид крови не остановил, пока кто– то из невесток не окатил водой старуху Она мигом опомнилась, но было поздно.

Невестку вскоре увезли в больницу, а к вечеру в дом Варвары пришел следователь.

Бабка, не предполагая для себя плохих последствий, рассказала ему все, как было:

–   Не дай Клавдя мне по морде, ничего этого не приключилось бы. А тут взбесило! Мне мужик не совал к лицу руки. Здесь же недоносок насмелилась. Ни черта не делает в доме, сущая гнилушка, сама на мужика повисла, мартышка, кикимора немытая! Едино не дам им жить. И разведу, чтоб семью нашу не срамила всякая уродка!

Едва закрылась дверь за следователем, из больницы вернулся младший сын. Он смотрел на мать ненавистным взглядом:

–   Довольна? Празднуешь теперь? Сына моего убила! Разве ты женщина? Душегубка – вот кто ты! Какая б ни была Клава, я ее люблю! Она моего ребенка вынашивала, а ты что отмочила? Был бы жив отец, не только выдрал бы тебя вожжами, а и повесил бы на них!

–   Чего? – поднялась Варвара и взяла в руки каталку.

Замахнулась, но сын легко перехватил руку матери, сдавил, каталка выпала. Человек слегка оттолкнул от себя старуху. Она плюхнулась на лавку, удивленно охнула.

–   И это ты, мое говно, так-то посмел со мной обойтись? Небось, когда твоя блядища дала мне по лицу, не вступился! А за эту подстилку хвост поднял? Иль вовсе совести не стало? – закричала Варвара.

–   Речь не о ней! Ты сына моего убила!

–   Когда меня ударила та сука, чего ж молчал? Ни словом не просрался! Я не убивала никого! Взял в бабы гнилушку, она и не сумела доносить! Себя, дурака, вини. Мужики своих брюхатых баб всегда гоняли! И ничего! Вон какие крепыши рождались! А эта жердь с трандой даже родить не смогла! Влезла в нашу семью, чучело! – ругалась мать.

–   Мне плевать, как ты к ней относишься. Я люблю Клаву и никогда ее не оставлю!

–   Зачем я тебя на свет произвела? Все дети как дети, только ты—дурак! Променял меня, свою мать, на подзаборную дешевку! Вот и ступай к ней, придурок!

–   Я уйду. Это и так понятно. Моя нога не переступит твой порог. Я больше не считаю тебя своей матерью и навсегда отказываюсь от тебя. Ни общения, ни помощи не жди. Помогают родителям, а не зверюгам, не врагам! – пошел к двери без оглядки.

–   Уходи, чтоб мои глаза тебя не видели. Будь ты проклят до конца жизни со всею своей семьей. Чтоб вы там кровью захлебнулись, чтоб каждый кусок хлеба запивали слезами. Пусть дети родные на куски вас порвут! – увидела бледное перекошенное лицо сына.

Тот вышел из дома, громко хлопнув дверью.

А через неделю Варвару взяли под стражу. Вскоре ее осудили на пять лет лишения свободы. Ни судья, ни заседатели не обратили внимания на то, что Клавдия сама спровоцировала побоище. Варю наказали за погибшего ребенка. Все сыновья, кроме младшего, защищали мать. Невестки, помимо Клавки, выгораживали Варвару всеми силами. Только младший сын с женой сидели в стороне от семьи и настаивали, чтобы суд наказал старую пожестче.

Варвара даже не смотрела в их сторону. Она понимала, чем вызвана дополнительная ненависть. Еще до начала следствия, как только ушел из дома младший сын, бабка сходила к нотариусу и переделала завещание. Денежный вклад, а он был немалым, дом и все имущество разделила на четверых сыновей, не оставив пятому ни копейки. И даже на суде, плюнув в его сторону, повторила проклятье, отказавшись от сына перед всеми. Тот криво усмехался.

В зоне, когда узнали, за что посадили старуху, многие посочувствовали бабке:

–   Чего в семье не случается? Зачем было до суда доводить? Не лезла б в рожу, сама не схлопотала б.

–   Да! Это и впрямь круто!

–          Мало ей вломила Варя! Надо было так отмудохать, чтоб не встала вовсе! – говорила Тонька.

–   Баб Варь, иди, бабы тебе погадают,– предложила Ирина Мещерякова.

–   Ой, Варюха, а твоя змея опять брюхатая,– раскинула колоду Шурка Мельникова.– Гля, девку родит. А как болеть станет!

–   Кто с них? – подскочила Варвара.

–   Клавдя!

–  Она век гнила. Куда хуже? Скоро из ушей черви полезут у чахоточной!

–   А у сына любовница появится.

–  Слава Богу! – и подскочила в ужасе,– у какого?

–   У младшего.

–   Пусть косой десяток объявится, хоть все деревенские бабы его зазнобами станут!

–          Ох, и базарить они будут с женой! Дня без ругачки не пройдет.

–   Мое достанет,– улыбалась Варя.

–   А твой старший скоро большие деньги получит.

–   Дай ему Бог! – светилось лицо в улыбке.

–  Тот, который за ним родился, далеко уедет. В самую заграницу вместе с семьей. Там и работать, и жить начнут.

–   Он – врач. Надолго ли поедет?

–   Насовсем...

–   То плохо,– качала головой Варя.

–   Кому как. Он останется довольным.

–   Тогда ладно, пускай едут. Коль не понравится, воротятся, не останутся без угла.

–   Двое других, как и теперь, не любят дергаться. Так и доживут с детьми дружно, спокойно.

–   А чего еще надо им? У них все путем.

–   Варь, тебя старший сын после зоны к себе позовет жить насовсем.

–    Ни к чему! Не хочу дышать из-под невестки. Она хоть и хорошая, но я в своем доме сама себе хозяйка. Оно знаешь, как у меня с ними повелось? Чем дальше, тем роднее.

–   Чем старше, тем труднее,– добавила зэчка.

–   А я до воли доживу? – удивилась Варвара.

–   И до свободы доживешь, и на воле порадуешься.

–   А младший мой так и будет с Клавдей до конца жизни маяться?

–   И жить не станут, и не разбегутся.

–   Как так?

–    Сама прокляла. Чему удивляешься? Каждый день в слезах и ссорах, меж собой ладу до смерти не сыщут. Даже драться будут. Сын пить начнет крепко, с дому своего на пропой потянет. Дочка его вырастет панельной шлюхой.

–   Да что несешь? Кто ей дозволит? Сама ноги пообрываю! – разозлилась Варя.

–   А зачем кляла?

–    Ну, не до такого! Я Клавдю имела ввиду.

–   Но проклятие достанет всех.

На свидания в зону к матери чаще всех приезжал старший сын. Он привозил Варваре передачки, рассказывал обо всех новостях.

–    Мам, а я большие деньги выиграл.

–    Где это повезло? У нас бабы в бараке тоже надумали играть на деньги, но никому не удалось выиграть. Спецчасть застукала! Всех за жопы взяли. Нынче только гадают, но это дарма.

–  Я решился, хотя и не верил. Сыграл с Галкиным в игру «Кто хочет стать миллионером?», и повезло!

–   А кто не хочет им стать? – рассмеялась Варя.

–  Машину себе купил. Теперь на работу на своих колесах добираюсь.

–  Юрка как там? – спросила о младшем сыне уже в конце третьего года заключения.

–   Плохо. Пьет по-черному. Клавку всякий день колотит. Дочка у них растет, твоя копия. Как две капли воды похожи. Такая забавная! И характером в тебя.

–   Во, Клавдю судьба наказала!

–   Ничуть. Дочуху любит. Ее все балуют, даже Вовка из Германии посылки ей шлет. Юрка, как ни квасит, о дочке помнит и не обижает никогда.

–   И то ладно. Разбегаться не собираются?

–   Нет. Грызутся, но живут. Дочь держит.

–   Как назвали ее?

–   Настенька она, Настасья, Анастасия!

–   Хорошее имя. Пусть счастливой и здоровой растет. Авось, хоть один нормальный человек серед них будет.

Незадолго до освобождения к Варваре в зону приехали все сыновья. Лишь Володя, уехавший за границу, не сумел появиться. Младший сын прятался за спины старших, изредка смотрел на мать. Он очень изменился внешне, похудел, постарел. Лицо изрезали морщины, побелели виски.

–  Чего прячешься? Коль приехал, что-то надо? Говори, что привело? – спросила мать сына.

–   Дом твой сносить собираются. Взамен квартиру дадут. Ну, а одна получишь однокомнатную. Разве не обидно? Сама знаешь, где мы ютимся, почти в подвале. И шансов на получение другого жилья нет совсем. Заработков едва хватает на жратву. Пропиши нас у себя. Помоги хоть этим.

–  Я отписала дом всем, кроме тебя,– поджала губы бабка.

–   Мам, завещание можно переделать,– предложил старший сын.

–   Нет, ребятки, не стану менять свое слово. Не могу простить. Болит сердце от обиды, что мой сын позволил чужой бабе ударить мать, а потом в тюрьму посадил. Пусть живет, как судьбой определено. Я ему помогать не стану.

–   Ради Насти прости! – попросил старший.

–   Не могу!

–   Ты же мать, бабушка! Перешагни через свою обиду.

–   Нет...

–   Ты тоже виновата перед этой семьей. Все же они свои, помириться нужно.

–   Ни в жисть. До смерти не прощу. Если б не нужда с квартирой, так и не появился б. Тоже мне – сын!

–   Ты сама ему запретила.

–   Если б не он, я тут не была б.

–   Мам, ты самая лучшая, добрая, умная. Зачем нужно столько зла сеять вокруг? – услышала младшего.

–   Не лижи мне жопу, она и так мытая! – обрубила зло.

–   На, вот фотография дочки. Привез, чтоб глянула. Если ты так, то только на снимке увидишь ее,– сказал сын и, обратившись к братьям, добавил,– я во дворе вас подожду

Варвара не отдала фотографию. Держала ее при себе повсюду, не разлучаясь ни на минуту. Со снимка на бабку смотрели большие синие глаза. Они смеялись так знакомо, словно кто-то добрый снял со стены в доме Варину детскую фотографию и, переделав на цветную, вернул хозяйке на радость. На обороте снимка внучки было написано: «Бабулечка, я тебя люблю!»

«Настенька, зайка моя! Лапушка! Все я сделаю для тебя. Приму и прощу»...

...– Платонов, Вас Федор Дмитриевич вызывает! – услышал голос сотрудницы отдела в открывшуюся дверь.

–   Егор, срочно мчи к Соколову!

–  Зачем? Я же недавно был у него.

–   Беги!

–  Что случилось?

–  Твой сын. С ним беда! Руки на себя наложил. Не знаю, сумеют ли спасти его? – сказал Касьянов и предупредил,– Егор, помни: как только увезут освобожденных, к вечеру обещают новую партию. Их принять нужно и оформить сразу. Постарайся вернуться к тому времени.

–  Хорошо! – крикнул уже снизу Платонов.

Александр Иванович встретил Егора хмуро. Пожав руку, позвал за собой в больницу.