Текст книги "Тонкий лед"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

–   Ну, что вам от меня надо? Я же не лезу к вам в души! – взмолился человек.

–   А кто в твою суется? Пойми, если оступишься, больно будет не только тебе, а всем нам.

–   Она уже вольная! Отбыла свое ни за что,– рассказал о женщине все, что знал.

Касьянов слушал молча, уставившись в огонь костерка, изредка подкладывал сухие ветки, ждал, когда вскипит чайник.

Александр Иванович сидел на пеньке, сцепив руки до бела. Изредка качал головой, о чем-то напряженно думал, вслушивался в каждое слово Егора, Не перебивал. Когда Платонов умолк, Федор Дмитриевич сказал задумчиво:

–   Если решишь остаться с нею, сложности тебя, конечно, не минуют и через годы. Ты это знаешь сам. У нас легко получить спецотметку в паспорт, а вот смыть ее попробуй.

–   Федь, не в том беда. Тут милиция пошла б навстречу. Есть свои мужики, надежные, быстро б очистили. Но Егор в нашей системе до пенсии, а значит, здесь, в Поронайске вынужден жить. В городе, мне вам не говорить, все друг друга знают с отметками и без них. Один есть выход: уехать на материк. Но это нереально. На новом месте все заново придется наживать и устраиваться. Как сложится, куда возьмут и кем, какая зарплата, а главное, сколько лет служить до пенсии? Вдвое больше! А зарплата притом – вдвое меньше. Поневоле задумаешься!

–   Егор, а ты что надумал?

–   Пока ничего не решил. Рано. Присмотреться нужно, чтоб не получилось как с Томкой... А может, так и оставлю, как есть, не создавая семьи. Кому она нужна теперь? Мне даже удобнее без обязанностей. Никаких забот, да и Зойка в жены не рвется.

–   Ну, я – не советчик в таких делах. Только одно запомни крепко, это – Сахалин. Путевую бабу из-под носа уведут. Хорошая женщина на сугробе не заваляется. Пока ты к ней присматриваешься, ее из рук вырвут. С год одна поживет, пока привыкнет к ней город, а если местная, в любой день уведут,– говорил Касьянов задумчиво.

–   Тужить не стану. Найду другую. К женщине не стоит привыкать, да и не хочу обнадеживать. Я не связываю ей руки. Сам предлагал найти другого, говорил, что не смогу жениться. Она, кажется, поняла и согласилась.

–   А ты, дружбан, трусоватый! С бабой в постель ложишься на ночь, потом обижаешь ее! Как последний чмо, отморозок, а не мужик! Не хочешь жениться, не базарь вслух! Сделай вашу связь радостной. Пусть она не ругает, а ждет тебя, дурака! – выпалил Соколов, не глядя на Егора, и кинул ему на колени платок с ключом.– Бери! Тебе это – лучшая награда. Не позорься даже при временной связи. Мужика в тебе оценили, а человека сам не роняй. Дошло или нет? – глянул колюче.

–   Пусть время покажет! – сунул платок в карман, не глядя.

–   Кому покажет, другого накажет,– обронил Касьянов.

–   Не велика потеря,– отозвался Егор эхом.

–   Тебе виднее...

–   Большее упустил.

–   Сам дурак! Твоя Томка – нормальная женщина. Ее стоило любить и беречь, а ты ее как домработницу запряг, без просвета. Да если б я свою вот так держал, она от меня давно б слиняла. И Федю бросила б жена! Верно говорю? – повернулся Соколов к Федору Дмитриевичу.

–   Теперь уж нет. На дачу ездим, а раньше тоже в кино водил, гуляли по берегу моря. Или в гости с собой брал. Вечерами по городу гуляли. Женщина – существо капризное: не уделил ей внимания, обид – полная пазуха. Вот мой родственник, знаешь, как поступает, чтоб не вести жену на прогулку? Приходит с работы, к чему-нибудь придерется, вспыхнет ссора. Вот тебе и повод остаться дома! Хитер гад!

–  А ночью как в постель ложится? – прищурился Соколов.

–   Молча. Спиной к спине. Так до утра.

–   Говно твой родственник! Как человек – подлый! А уж как мужик – вовсе плевка не стоит. Бабе надо б повернуться и дать такому мужу хорошего пинка из постели! Чтоб в стенку рылом вписался, гнус!

–   Я и сам его не уважаю, Ну, что за дела? Приходит к нам – мы накормим, напоим, а к нему заявись – стакан чая не даст! Во, жлоб!

–   Это от женщины зависит. Какой порядок заведет, так и будет,– не согласился Егор.– Я своей теще ничего не говорю. Она сама каждого угостит. Никого не отпустит голодным, хотя не из сахалинцев. Натура у нее добрая. Может, потому что сама в жизни часто бедствовала,– вставил Платонов грустно.

–  Скажи, у твоей Зои родня имеется? – спросил внезапно Касьянов.

–  Да и не знаю. О матери иногда говорит. Она уже на пенсии, живая, а где она, я не спрашивал,– признался Егор.

–   Совсем дремучий!

–  Тундра! – поддержал Соколов, отвернувшись от Платонова.

Тот сник, молча стал пить чай.

–   Пойми, матерям помогают. Каково же твоей женщине, если сама на ноги не встала?

–   Я предлагал деньги много раз. Она не взяла, наотрез отказалась. Говорит, что сама справится.

–   Выходит, тоже присматривается к тебе. Ладно! Только пока ничего не решили, не афишируйте свои отношения, чтоб не нарваться на неприятности. Их и так хватает,– краснел Касьянов.

–   Ну, что, мужики? Поехали домой? – встал Соколов с пенька.

Вскоре люди загасили огонь, сели в машину и только тут приметили на капоте бурундука. Зверек спал на прогретом железе и не услышал, как вернулись к машине мужчины.

–   Сахара кусочек дай ему. Как положняк! Ведь он хозяин здесь, мы – только гости! – вспомнил Соколов. Быстро найдя сахар, подошел к капоту. Бурундук не убежал, не испугался человека. Обнюхав гостинец, принялся грызть его прямо на капоте.

–   Э-э, Кент, нам домой пора. Слышишь? Беги к себе, отпусти нас! – попросил зверька Александр Иванович. Тот будто понял, спрыгнул на землю и тут же исчез в кустах.

–   Вот бы с зэками так! Сказал им, они послушались бы! Интересно, почему у человека с природой полный контакт, а вот между собой не всегда получается?

Егор устроился на заднем сиденье, обдумывал разговор с мужиками о Зое.

«Всюду я не прав! И с нею тоже. Невнимателен, груб, не могу правильно обходиться с женщиной. А как еще? Вон теща сколько лет со мной живет и не жалуется. Вот только деваться ей некуда, а то бы сбежала»,– подумалось человеку невеселое.

Соколов с Касьяновым обменивались взаимными шутками вперемешку с новостями. О Платонове они, казалось, забыли, чему Егор был несказанно рад.

Машина, охая на ухабах и выбоинах, въехала в город уже по сумеркам.

Первым из нее вышел Егор. Он выгрузил из багажника все грибы, которые набрал сам.

–   Так я тебя утром жду на работе,– услышал голос Александра Ивановича.

Коротко ему ответил:

–   Конечно, приеду.

Мария Тарасовна, увидев гору грибов, всплеснула руками от радости.

–   Сынок, спасибо! Вот это подарок! Нынче все переберу, почищу, отварю, а завтра закатаю в банки. На Новый год свои грибочки на стол поставлю! – улыбалась женщина и, вспомнив, предложила: – Егор, примерь свитер. Связала тебе. Понравится ли только? – тревожилась теща.

Платонов не стал упрямиться. Свитер и вправду был хорош. Легкий, теплый, он словно обнял человека со всех сторон.

–  Хорош! Чудо! Спасибо, мам,– подошел к Марии Тарасовне, поцеловал в щеку.

–   Уж очень старалась. Теперь самое время его носить. Не будешь мерзнуть на работе,– разглядывала свитер на Егоре придирчиво, а потом сказала:

–           Знаешь, вчера мне долго не спалось. Сама не знаю, что мешало? И вдруг в одиннадцатом часу телефон зазвонил. Я думала, что это ты про меня вспомнил. Но в трубке – молчание. Я долго алокала, да никто не отозвался. Глухо, будто в заднице у покойника. Тамарка звонить не будет, пока не получит ответ Оля. Оно и срочности такой нет. Из своих городских вряд ли кто решился бы в такое время беспокоить. Но звонили тебе, когда ты у женщины был. Сразу, когда вернулся, я запамятовала тебе сказать. Оно, вроде мелочь, но кто-то хотел поговорить по срочному делу, раз в такое время звонить насмелился. Из своих только Соколов вот так может. Этот средь ночи поднимет. Ему море по колено, коль сам не спит, весь город должен на ушах скакать.

–   Мам, а может, тебе послышалось? Если б Соколов или Касьянов звонили, они сегодня сказали бы. Кроме них, некому. Хотя ошибиться могли, такое, сама знаешь. Бывало не раз,– не придал значения услышанному.

–   Нет, сынок, сердцем чую, не ошибка это. Кто-то тебя искал. Не знаю, что за человек, только на душе тревожно сделалось, ровно кошка нагадила в самое нутро,– помогла снять свитер.

Егор долго перебирал в памяти всех знакомых, но никто из них никогда не звонил ему домой. Даже не знали и номера домашнего телефона. Ложась спать, он успокоил сам себя тем, что Марии Тарасовне звонок примерещился, либо оказался случайным, ошибочным.

В эту ночь он увидел во сне Тамару Нет, не той, которая уехала из семьи. Приснилась такой, как встретил ее впервые: робкой, застенчивой девушкой, красневшей от каждого смелого взгляда Егора. Она не сразу разрешила взять себя под руку. Боялась остаться с ним наедине. Не соглашалась гулять с Егором по темным улицам города, а уж о парках и скверах слышать не хотела. Не осмеливалась ходить на реку, старалась быть среди подруг, никогда не отставая от них. Теща приучила дочь к десяти вечера возвращаться домой, и Тамара, стараясь выполнять эту просьбу, крайне редко ее нарушала. Даже во сне, через годы, Егор увидел ее прежней. Все те же кудряшки спадали на лоб и плечи. Всегда широко открытые, будто удивленные глаза, хрупкая, словно прозрачная фигурка.

Она подошла к Егору сама. Улыбнулась одними губами, положила на плечи ему руки, заглянула в глаза, спросила тихо:

–   А ты все ждешь меня?

Платонов всмотрелся. Увидел седину в кудряшках, морщины возле губ, вокруг глаз.

–   Что с тобой? – прижал к себе невольно.

–   Плохо мне, Егорушка, ой, как тяжело! Какая я глупая! Как виновата перед тобой,– спрятала лицо у него на груди. Плечи задрожали.

–   Тамара, девочка моя! Давай забудем все плохое, перешагнем через ошибки.

–   Не получится.

–   Почему?

–   Вы никогда меня не простите. Никто!

–   Я прощаю! Хотя и не знаю, в чем твоя вина.

–   Ты никогда не простишь меня, да и забыть не сможешь. Ведь я первая, ты любил. Я сама виновата, что теперь предали меня. Все возвращается. За каждую нанесенную боль получаем в десять раз сильнее, и от такой расплаты никому не уйти.

–   О чем ты, Тамара? Я люблю тебя!

–   Нет, Егор! Мы потеряли любовь! Слабыми оказались оба. Не удержали. Теперь уж поздно что-то менять, мы не в силах вернуть наше прошлое. А впереди лишь боль раскаяния и сожаление. С ними и уйдем! Никто не поможет нам, мы больше никогда не встретимся, но знай, я любила тебя одного. Другому в сердце места не было. И я навсегда осталась твоей...

–   Тамара, не уходи! – пытался удержать, но видение растаяло в руках бесследно.

Глава 5. РАЗГАДКА

Егор пришел в котельную, едва закончился завтрак. Кондрат как раз допил чай и не успел отойти от маленького столика. Увидев Платонова, удивился, но виду не подал.

–   Аль обратно воротили в нашу зону? Аль, наскучившись, проведать вздумали? – спросил вместо приветствия.

–   По делам службы приехал, заодно хотел Вас навестить. Давно не виделись,– выложил из сумки яблоки, пакет слив, свежий хлеб, масло, сахар, колбасу.– Ешьте на здоровье! – присел Платонов поближе к старику.

–   Благодарствую, Егор! Не столь гостинцы, сколь память дорога! Как здоровье нынче? Трещин не дает?

–  Все нормально. Дышу без сбоев.

–   Не высыпаешься. То худо! Глянь, какие круги под глазами. Аль бабная зона худшее нашей? Мороки и забот прибавилось?

–  Их везде хватает.

–   Ну-ка, дай руки, погляну, чего их дрожь пробирает? Аль к выпивке потянуло, а може, бабы с дороги в канаву стаскивают? Ты им не поддавайся. Те лахудры к доброму не способные. Знамо дело, им абы плоть пощекотать, про душу не болеют! О! Вишь, как оно! Снизу весь пустой, баба выжала. Крутая кобылка, горячая! Не промахнул нынче, жаркую оседлал. С выпивкой воздержись, слышь, нутро перетряхивает с гулом. Не срывай его, побереги. Вона как вчера набрался: сердце скачет, взахлеб дышишь...

–   Всего сто грамм принял.

–   Кажный вечер прикладываешься, а тебе не можно. Слабый ты! С самого детства дохляк!

–   Хорош дохляк! Сколько лет в зонах работаю. Тут не всякий здоровый потянет! – не согласился Платонов.

–   Дурное дело – не хитрое,– буркнул Кондрат хмуро и добавил,– путний мужик ни за какие деньги сюда не уговорился бы!

–   Выходит, я – дурак? – обиделся Егор.

–   Тебя по молодости схомутали, когда заместо мозгов единая мякина водилась. Так и других треножат. Нече серчать, правду сказываю! – прощупал затылок, макушку и продолжил,– переживал чего-то шибко, а не стоило. Все само наладится. Едино, в грех не впадай. И еще: сказывай, с чем заявился? Не томи себя,– предложил неожиданно.

–   Верно, Кондрат, угадал! С просьбой я к тебе пришел. Только не знаю, согласишься ли?

–   Ты сказывай – я помыслю.

–   Начальнику вашей зоны помощь нужна.

–   Соколову что ли?

–   Ну, да! Ему.

–   Че надумал бес! Он меня в тюрьме томит, а я ему подсоблять должон? Иль в дураках дышу, что свово ворога спасать стану? – рассердился дед.

–  А разве он тебя судил, дал срок и сюда привез? Будь его воля, давно бы отпустил тебя на свободу. Я это лучше всех знаю. Он жалеет, но помочь не может. Ни в его власти такое! – вступился Платонов за Соколова.

–   Злой он мужик, то сам ведал. С людями худче собаки брешется и все матом.

–  Достают его, от того срывается. То драки с поножовщиной, то в бега линяют, чифирят, наркоманят, деньги отнимают, за них же убивают друг друга. А недавно, наверное слыхал, начальника охраны чуть не убили.

–   Слыхал! То как же! Земля круглая, сплетни по ней наперед люду скачут,– улыбнулся дед загадочно.

–   Говорят, что сам Медведь его наколол?

–  Тот ужо в покойниках почивал. На что ему живые сдались? Хочь и не без загадок пахан коптил белый свет, много ему было дано. Ан, не впрок пошло...

–   Вот этот Медведь и теперь на Соколова охотится. Домой приходит к нему ночами, на работе следом ходит. Веришь? Совсем извел мужика! Сможешь ему помочь?– спросил Егор.

Кондрат долго молчал, обдумывал услышанное.

–   Не посланник надобен. Самого глянуть стоит. Справлюсь, аль нет, тогда и лопотать. Вслепую что толку брехать? Нехай сам заявится. Один, без главного охраны. Того не возьму в лечение. Ему боль в наказание от самого Господа. Он так решил. Знамо, я не смею поперек Его воли стать,– сказал сурово.

–   Значит, Александру Ивановичу можно к тебе прийти? – уточнил Егор.

–   Нехай жалует ко мне,– подтвердил старик.

Вскоре Соколов сидел у Кондрата. Дед внимательно выслушал человека. Ощупал всю голову, грудь, проверил руки, плечи. Достал из-за котла пузырь с темной жидкостью:

–   Кажный день по три раза до еды испей по чайной ложке. Через три дня твоя хворь уйдет навовсе. Но опрежь заговорю. Сиди смирно, не трепыхайся и помни, начну молиться. Тебе не по себе станет. Боль всю грудь сведет, словно судорогой. Не боись и не крутись, так и должно быть. Когда заговор читать стану, во рту сухость объявится, голова кружиться будет. Не тревожься, и это пройдет.

Кондрат закрыл двери котельной изнутри наглухо, чтоб никто по случайности не вошел и не помешал. Сам стал молиться.

Александр Иванович сидел на стуле, не шевелясь. Из глаз его непрерывным потоком бежали слезы. Соколов не понимал, что с ним происходит. Все тело, будто чужое, расслабилось, перестало слушаться. Человек впервые в жизни почувствовал, как из него отовсюду побежали колючие, жгучие потоки. Они вырывались наружу клубками, струями, ручьями. Казалось, что они свернут шею, вывернут руки и ноги в обратную сторону. Боль была такой, что Александр Иванович еле сдерживал крик. Стон вырывался из горла помимо воли.

Соколов разжал зубы и почувствовал, как тугой шар вырвался из груди наружу. Как сказочно легко задышалось после него. Лишь слабые отголоски боли нет-нет, да и выходили вместе с выдохами.

Человек пытался вслушаться в слова Кондрата, но долетали лишь отрывки сказанного, тогда он прислушался к происходящему в самом себе.

Заледеневшее поначалу тело начало потихоньку согреваться. Все началось с макушки, по ней, будто кто– то играясь, водил теплым пальцем, от которого вниз кругами сползала тяжесть. Она миновала голову, шею, плечи, долго колола грудь, опустилась к поясу, обхватила спину жестким, тугим ремнем, сдавила до стона.

Соколов знал, что это не Кондрат. Тот читал заговор, не касаясь руками его. Мужику, впервые ощутившему на себе необычное воздействие, было не по себе.

Тугая петля постепенно опустилась на ноги. Поколов в коленях, сползла вниз и точно ушла в пол, растворилась в земле.

–   Все! – выдохнул Соколов.

–   Сиди! Ишь, торопыга! – мигом надавил на плечи старик, тут же оказавшийся рядом.

Он не дал встать, запретил говорить, лишь обронил скупо:

–   Пусть целиком сбегит хворь.

Александр Иванович видел, как нелегко приходится Кондрату. Рубашка на нем взмокла до пояса. Со лба пот лил. Старик выглядел так, точно вагон угля разгрузил в одиночку без отдыха.

Лишь к обеду Кондрат присел на раскладушку, ослабший и усталый.

Соколов встал со стула, улыбаясь. Состояние было таким, словно только на свет появился.

–   Дед, да ты – кудесник!

–   Закинь глумное нести.

–   Что это было со мною, Кондрат? Крутило, выворачивало и ломало так, что думал не встану. Сколько боли стерпел!

–   Запущенный был, оттого и выворачивало. Навредила тебе зона! Здоровье подпортила. Не мудро было нервам сдать. Мог в психушку угодить. Оттуда уже не вырвать никому. Оно и кровь больная. Рывками шла, надрывно, но ништяк, нынче ты полегче дышать станешь. Хочь еще пару раз сюда заявишься.

–  Дед, а кто меня вот так нагрузил? Или сам нацеплял болячек?

–   Оно, гражданин начальник, всего хватило на вашу душу. И сам себя не сберег, и зона подмогнула, ответил старик, кивнув.

–   Какой для тебя начальник? Сашка я, так и зови! – смутился человек, покраснев.

–   Вот энтот пузырь с питьем, какой я дал, не запамятуй. Настой тот все остатки подчистит. Это черный мак, его семена. Он – от всех лиходеев защита. Когда изопьешь, для ворогов своих недоступным станешь. Ни яд, ни пуля не возьмут, и здоровье при тебе останется. То верное сказываю.

–   А как сам без него? – растерялся Соколов.

–   Ужо без нужды. Свое отжил. Пора на покой сбираться. В энтом свете задерживаться не стоит,– опустил голову старик.

–   С чего так? На счет вас я сам к следователю съезжу. И с прокурором поговорю! – пообещал Соколов.

–   Не надо Шурик! У меня в доме никого не осталось. Бабка отошла, даже кошка издохла. Некому нынче похлебку сварить. А помру, кто схоронит? Тут не оставят, закопают в земь. И как-никак харчат меня. Все ж догляжен, а там кому сдался? Не гони! Никому здесь не чиню помеху, а на воле соседи сохли с зависти. Хворь такая у людей водится. От ней не избавишь никого. Потому краше тут отойти. Никто по мне на воле не стонет.

–   А дети? Или нет их у вас?

–   Имеются, то как же! Дети как вши, сколько ни корми, едино грызут,– отмахнулся старик, замолчав.

–   Кондрат, вы слышали, что случилось с Виктором Ефремовым?

–   Кто такой?

–   Наш начальник охраны.

–   Дошло и до меня. Зэки просказали.

–   До сих пор не пойму, что случилось с ним в тот день? Кто наколол его? Не мог же, в самом деле, мертвый Медведь встать из могилы ради Ефремова?

–   То ты про бывшего пахана? – крутнул головой дед и продолжил,– об ем сторожко сказывай. Особый мужик. Кулаком не сшибешь, ничем не достанешь. Случайно пуля в него попала. Каб не тонкий лед под ногами, не упал бы и не потонул. Жил бы и поныне.

–   Но ведь сволочью был, негодяем! Сколько крови на руках имелось, его расстрелять, что помиловать,– убеждал деда Соколов.

–   Согласный с тобой. Сатана – не человек, но силу имел агромадную. Опрежь всего гипнозом владел. Тем был силен. И многих своих ворогов в могилу свел. Одни разума насовсем лишились, другие себя порешили. Серед их не только милиция, або такие, как ты и Ефремов, но и свои, ворюги. Никого не щадил кровопивец. А сколько девок и баб погубил – без счету! Однако, ништо не впрок. Все промежду пальцев упустил, хочь имел много. А жизнь выдалась менее кубышки.

–          Как же он сумел Ефремова на складе приловить? Неужели впрямь из могилы встает?

–   Многое умел Медведь. И теперь, хочь упокой– ник, люд будоражит. Но Ефремова не он сыскал.

–   Но ведь никаких следов не нашли, не увидели ни одного человека. Собаки и те не подняли шум, а ведь их у нас – громадная свора.

–   О, замолкни и подумай, кто ж это мог статься, что ни псы, ни люди его не заподозрили? Такое неспроста,– улыбался старик.

–   Думаешь на охрану?

–   Само собой! Кому он сдался?

–   Почему? Он же со всеми дружен...

–   Кто-то в стороне остался от него, от дружбы. Хочь ныне чем крепче дружба, тем сильней вражда. По соседям знаю. А и Ефремова захотел угробить тот, кто ближе других к нему сидел.

–   Ну, это его заместитель. Хотя нет! Не может быть. Он первым прибежал, когда услышал, что с Ефремовым случилось. Помогал спасти начальника.

–   Чтоб не заподозрили! – вставил старик и продолжил,– ножик Медведя у него в сейфе прятали.

–   Да что ты, Кондрат! Ефремов непременно его увидел бы и услышал.

–   Тогда сказывай, как пахан сбег с зоны? Мужик не мелкий! Целая гора, а никто не приметил, как смотал на волю? Ни псы, ни охрана ухом не повели. Все его ловили, а энтот, заместитель, где был?

–   Мне проще в нечистую силу поверить...

–   Она, если б вмешалась, вы Ефремова не спасли б! Здесь чья-то рука дрогнула. Спужался. Промазал малость, кому-то на счастье.

–   Ладно, предположим, что заместитель Ефремова в зоне всех вокруг пальца обвел, хотя лично я в это не верю. Ну, а у меня в доме как Медведь появляется? Тут никто ни при чем. Один находился, сам, трезвый, телевизор смотрел, а он возник!

–   Теперь не объявится! Кончилась его власть сатанинская. Божьим словом и молитвою очищен ты. Спокойно жить станешь, без помех и страха. Он не только ваши души в полон взял. Держал многих своим гипнозом, но ничто не вечно. Изопьешь настой мака, как я велел. По чайной ложке на стакан стылого чая. На том все! Укрепишь нервы, очистишься от заморочек Медведя, перестанет он возникать. Перед порогом своего дома посыпь соль крестом и скажи молитву «Отче наш». Ровно барьер поставишь, любая вражья нога споткнется и не войдет в твой дом. Душу свою черную обронит. Коль услышишь за дверями эдакое: шум, падение, мат,– не открывай. Зло нехай уйдет само. А через три дня наведайся, подчищу твои кровя еще. Теперь ступай с Богом! Старайся люд не забижать. От того тебе станет легше,– проводил Кондрат Соколова до двери.

Тот словно вспомнил:

–  А Ефремова подлечить возьмешься? – оглянулся на старика.

–   Ни в жисть!

–   Почему?

–   Ему наказание от самого Бога. Я поперек Его воли не встану!

–   Откуда знаешь?

–   Поглянь на лицо! На ем черный крест. Морщины так сами сложились. Этих людей еще в старину прозывали мечеными. С ними ни работать, ни жить не можно.

–  Да уж сколько лет с ним плечом к плечу – ни разу не подвел, не сподличал. Мужик как мужик,– не поверил Соколов и вышел от Кондрата раздраженный.

Егор Платонов не дождался возвращения Александра Ивановича. Тот слишком долго пробыл у старика, и Платонов уехал в свою зону так и не дождавшись результата. А Соколов, осерчав на Кондрата за отказ лечить Ефремова, решил проверить, как сработает совет деда здесь, на работе.

Заперев входную дверь в приемную, он вытащил солонку из стола секретарши, насыпал солью крест перед кабинетом, прочел молитву. Открыл двери в приемной, прошел в свой кабинет. Постепенно отвлекся, забыл обо всем, стал читать официальную почту, которую ему положила на стол его секретарь.

–   Это что? На подготовку к зиме такие копейки дают? С ума посходили! Всех мужиков поморозят в бараках заживо! Да я шум такой подниму. Никому не поздоровится! Сейчас зама подключу, он такую «телегу» настрочит, никому мало не покажется! – нажимает кнопку вызова.

Обговаривая все детали жалобы, решили подключить сюда Ефремова. Корпус охраны особо нуждался в ремонте. Вот и попросил Соколов подлечившегося Ефремова зайти к нему, чтоб вставил в жалобу свое дополнение.

–   Пусть «телега» будет серьезной. Это что такое? Мы прибыль даем городу и области, а нам шиш в ответ? Не выйдет! Надо будет, в область обратимся за помощью! – услышал звук падения в приемной, пошел к двери, чтобы глянуть, что случилось?

Открыв дверь кабинета, Александр Иванович увидел на дорожке упавшего Ефремова.

–   Виктор, ты чего развалился здесь? Нам обсудить кое-что надо! – позвал, забывшись, в кабинет.

Начальник охраны встал, сделал шаг и носком сапога зацепился за порог. Ударился об пол всем телом.

–   Да ты что? Ходить разучился? – хотел помочь Ефремову встать, но вспомнил предупреждение Кондрата и послал заместителя вместе с начальником охраны писать жалобу вдвоем.– У меня работы по горло! – показал им на бумаги, завалившие стол.

Едва они ушли, Соколов сел к столу, обхватил руками голову. «Вот тебе и неграмотный Кондрат! Как он сказал, так и получилось! А ведь мне тот Ефремов давно против души. Скользкий, мерзкий тип. А вот заместитель проскочил, и хоть бы что ему. Даже не запнулся нигде. Нет, что ни говори, пора охрану проверить. Ну, как это так, что зэки каждый месяц из зоны линяют? Без подкопов, минуя собак и охрану, поодиночке и группами бегут. А Ефремов никак их лазейку не нащупает. Только и просит оперов на помощь отлавливать козлов. Но сколько можно? Не пора ли ту лазейку заткнуть? Хватит мне на уши вешать, что зэки из зоны словно испаряются, даже когда не грузят баржи лесом! В зоне они как в капкане. Если сбежали, кто-то им открыл двери и выпустил. Наверное, за «бабки». Волю понюхали, а большее не рискнул позволить. Испугался за себя, что рядом с беглецами на нарах может оказаться. Там с него весь навар вернут, с процентами за «облом». А еще за мордобой и «шизо», за холод и голод. Тут ведь и шкурой, и «тыквой» поплатиться можно. Фартовые щадить не умеют и облажавшихся урывают быстро. Им плевать, кем он был. Главное, их лажанул и подставил под оперов и охрану. Значит, разборка будет свирепой. Случись, беглецы сумели бы оторваться на материк, охране и вовсе досталось бы круто. Под Трибунал загремели б многие. И сроки получили б немалые. Кто-то, конечно, не выдержал бы и проговорился, назвал бы виновного, хотя... Пока все это лишь предположения. Надо схватить за руку, а уж тогда судить, кто виноват».

В этот день он задержался на работе. Вернулся уже близко к полуночи. Долго рассказывал жене о своем визите к Кондрату. Та напомнила мужу просыпать крест у порога и выпить настой.

Соколов, проснувшись утром, долго удивлялся: ни разу за эту ночь он не встал, да и спал спокойно. Ничто не терзало и не тревожило его во сне.

Егор Платонов всю ночь проворочался в постели, словно спал на колючей проволоке. Виною беспокойства стал весь вчерашний день.

Не мог он ждать Соколова дольше и решил уехать в свою зону. Только вышел из административного корпуса, чтобы сесть в свою машину, увидел человека, крутившегося возле корпуса охраны. Он здесь был явно чужим. Держался он неуверенно, старался остаться незамеченным.

–   Почему здесь ошиваетесь? Что нужно? – рявкнул Егор, заподозрив неладное.

Человек оглянулся, посмотрел на Платонова. Их взгляды встретились, и Егор будто в отражении зеркала увидел себя в молодости. Не по себе стало. Даже родинка меж бровей имелась у зэка точно такая, как у Егора. Те же глаза, брови, лоб, только подбородок чуть заострен, но это от недоедания.

Зэк смотрел на Платонова, слегка усмехаясь. Нет, он не удивился встрече, сходству. Цыкнул слюной, едва попав на сапог Егору, и продавил сквозь зубы насмешливо:

–   Собачья родня? Вот и встретились...

–   С чего спрыгнул? Какая еще родня? Опух после ночи? Да я такую родню...– не успел закончить Егор, но зэк его перебил.

–   Что? К стенке ставишь? Так вот, падла, не спеши меня урыть! Я сам тебя размажу! Слышишь, чмо лягавое! Давно ждал этой встречи с тобой! В другой раз не смоешься на своих катушках!

–   Да кто ты есть, отморозок! Козел! Я ж тебе такое отмочу, жизни не порадуешься! – вскипел Егор.

–   Меня на «понял» не бери. Я, может, и выжил, чтоб тебя замочить! Ты всю мою жизнь изувечил. Но ничего! Теперь ты в моих «граблях», паскуда! – сверкнула ярость в глазах зэка.

–   Я тебе все припомню! Каждое слово! – пообещал Егор и, увидев начальника охраны зоны, окликнул, подошел к нему, хотел указать на зэка, с которым встретился только что, но тот исчез.

Платонов не знал о нем ничего и рассказал о встрече Ефремову.

–   Да кто ж знает, с кем поругался? Их тут как в муравейнике! Всех не упомнишь. Может, его поставили убрать территорию? Вот и крутился тут промеж ног, но сбежать не смог бы! Сами видите, кругом охрана. А на язык капкан не поставишь. Они со всеми вот так же базарят. Мне без угроз нож вогнали. Что и говорить, собачья у нас работа. Только и жду того дня, когда на пенсию выйду. Одного часа не задержусь. Надоело жить с оглядкой! Устал. А вам советую не обращать внимания на гадов. Сами здесь работали, знаете всех. Ни одного дня с ними покоя нет.

Егор лишь руками развел и согласился, не стоит переживать. Зэк, он и есть зэк, загнанный за решетку всегда будет рваться на волю и дерзить всем сотрудникам зоны, считая их виновниками своих лишений. Но, как бы не успокаивал себя Платонов, настроение было испорчено.

Конечно, не только у Соколова, но и в женской зоне случались стычки с зэчками, и все же никто никогда не грозил Егору смертью, да еще при первой встрече, без причин и повода.

«Кто он? – невольно возник вопрос.– Откуда такое сходство? Когда-то, наверное, о нем говорил Соколов. Я даже разозлился на подозрительность и домыслы. Теперь сам увидел. Вот и не поверь Сашке. Тот даже данные проверил, но, как сказал, ничего не совпало. Хотя, что он знает? – вздыхает человек. А если это сын Кати? От меня? Ведь она говорила, что беременна. Я ей предлагал сделать аборт. Врачи отказались, мол, первая беременность, ее прерывать нельзя. Можно остаться бесплодной навсегда. Потом Катька уехала в деревню, к своим. Неужели ей позволили оставить ребенка? Иль не нашлось ни одной старухи, способной изгнать плод? Что-то не верится. Ведь в каждой деревне есть свои ведьмы. А может, Катя еще надеялась на меня и ждала? Но я ни разу не позвонил и не пришел к ней,– пытался уснуть Егор, но не смог.– Возможно, это – мой сын! – словно шило воткнулось в бок.– Ну, да! Так бы она и молчала столько лет! – пытался переубедить сам себя.– Такое сходство случайным не бывает! Но как он оказался на Сахалине? Ведь возле Благовещенска есть своя строгорежимка. Еще на практику курсантами туда возили. А этот что? Особый экспонат? Ту зону могли давно закрыть»,– слипаются глаза.