Текст книги "Тонкий лед"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

–   Откуда же узнали, что это проделки женщин?

–   По следам, которые оставались после нас. На Тимуре нашли следы губной помады, они же остались и на ментах. А на земле отпечатки женских туфель. Да это не мудро, хватало тому доказательств. В прокуратуре и теперь работают умные следователи, старой закалки. Так-то и вышли они на наш след.

–   Теперь жалеешь обо всем?

–  Ага, что не отловили главного лягавого, который развел тот бардак в ментовке! А ведь охотились, стремачили гада! Но не обломилось его прижучить. Вот с этого сдернули бы шкуру до самых пяток. Зубами его загрызла б! – невольно обнажила Анна большие как у лошади зубы, щелкнула ими так, что Платонов поневоле поспешил отодвинуться от стола, наслушавшись о приключениях бабьей банды.

–   У многих убили мужей, которые работали дальнобойщиками, но они не сколачивали банды, не делали налеты. Добивались наказания виновных законным путем, а не самосудом.

–   Вы эти сказки другим в «лопухи» вложите, но ни мне. Я с детства не люблю брехни. Нет у нас Закона. А если и есть, только на бумаге. Жаль, что применяют его не по назначению. Может, моя жизнь сложилась бы иначе, и не попала б птичка в клетку,– усмехнулась грустно.

–   А как вы попали на Сахалин?

–   Мой отчим с матерью сюда переехали. Думали, что тут деньги приливом на берег выкидывает. Я говорила, что он со мною утворил, и решила с ним увидеться в последний раз. К тому ж мы все почувствовали, что вокруг нас сжимается кольцо, и с материка надо скорее сорваться как можно дальше. Вот и уехали. Трое, которые не смотались, остались там, попухли раньше. Мы почти год дышали на воле, но все равно не повезло.

–   А где теперь ваша семья живет?

–   Они ни при чем. Их не трогайте.

–   И не собирался. Я по другому поводу о них спросил. Может, свой заработок станете им перечислять? Жить же как-то надо!

–   Обязательно. Я напишу заявление,– успокоилась женщина.

–  Анна, ну, а с отчимом встретились? – спросил Платонов.

–   Конечно! Я до смерти спокойно уснуть не смогла бы, если б он своей смертью откинулся. На нем сама точку поставила.

–   Мать знает?

–   Какое мне до нее дело? Я с нею не говорила. Она как-никак родила. Вот дальше не смогла растить путем. На чужого мужика доверила, он и отмочил. Я свое детство и в гробу не забуду, а все он...

–   Где ж его приловила?

–   В бухарнике, ну, в пивнушке на вокзале. Узнала, хотя много лет прошло. Предложила выпить, он – с радостью. Сказала, что дело к нему имею. Ну, и привела на морской берег. Там спросила, помнит ли он Анну? Он не сразу врубился. Зато когда напомнила, глаза на лоб полезли: «Я и не думал, что ты жива! Арабы просто так баб не отпускают, либо в гарем, либо в могилу загоняют. Третьего не дано». Ответила ему, что перепродали меня, и так больно стало! Вспомнились все муки! Сказала отчиму, что не жилец он больше, пришла его очередь ответ держать. Нет, не плакал, не убегал, только спросил тихо: «А мертвого меня простишь?». Я не хотела врать и промолчала. А моя мамаша, как я услышала, совсем спилась. Во время похорон уснула в машине рядом с гробом отчима. Плохо это, но и тут не исправить ничего. Поздно,– вздохнула Анна.

–   Много пережито, что и говорить. Как все выдержала? Понятно, от чего сама стала вот такой жесткой! Но ведь вокруг люди, не повинные в твоих горестях, и пережили не меньше. Их тоже понять надо и пощадить, не подставлять под новые беды. Я вас хорошо понял. Жаль, что судьба вот так коряво сложилась. И все ж нельзя забывать другое, жизнь не заканчивается, и после зоны вам предстоит выйти на волю. Как распорядитесь будущим, зависит от вас самой. Я желаю вам счастья,– улыбался Егор.

–   Вы так говорите, как будто я выхожу на свободу, а мне возвращаться в барак. И десять лет впереди. Кто знает, что за это время может случиться?

–  Я думаю, все будет хорошо! И мы с вами никогда не станем врагами,– пытливо заглянул в глаза Анне.

Та не отвернулась:

–   Зачем мне с вами враждовать? Какое отношение имеете к моим бедам? Я не живу вслепую. Вы сумели выслушать меня, другие на это оказались неспособными. Хотя, может, все к лучшему?

–  Аня, когда вдруг нахлынет, и на душе станет невыносимо, передай охране, что хочешь увидеться. Перекуришь здесь...

–   Не смогу. Сучью метку влепят. Докажи им, что перекурить ходила, а не заложить кого-то. Ведь всяк по себе меряет,– встала нехотя с табуретки и сказала тихо,– спасибо вам за все.

Вскоре охрана вернула ее в барак.

Егор хотел вызвать Галину Шевцову. До вечера еще оставалось время, но пришла почта. В ней оказалось много официальной, служебной корреспонденции. Пока разобрался, за окном стемнело, и рабочий день давно закончился.

«Завтра выходной! Ох, и отосплюсь! До обеда не встану»,– потянулся Егор и тут же поднял трубку с заголосившего телефона.

–   Егор, поедем завтра в тайгу? Грибов наберем, орехов! Подышим лесом, а то уже засиделись в кабинетах! Не только пыль на ушах собралась, задницу мхом обносить стало. Внуки уже не дают покоя, стланиковых орехов хотят. Давай и ты! Бери рюкзак и пару мешков. Этого тебе на зиму хватит,– смеялся Касьянов в трубку.

–   Соколов поедет с нами?

–  Непременно! Саша тайгу любит. Не усидит дома. Рано нас в старики списывать!

–   Когда сорвемся? – спросил Платонов.

–   Завтра, часов в шесть отчалим,– услышал в ответ.

–  Тогда домой нужно, чтоб успеть выспаться,– сказал Егор.

–   С почтой разобрался?

–   Только что справился!

–   Ну, давай выскакивай,– позвал Федор Дмитриевич.

Егор сел к нему рядом, на заднее сиденье. Касьянов весело сказал:

–   Хочу от всех оторваться в этот раз. Прошлый выходной бездарно прошел. На базар с женой ходили. Вот где порадовался, что не бабой на свет родился. У них забот и запросов – полная голова. Зарплаты никак на все не хватает. Забыла, сколько лет вместе живем, когда поженились, о моих днях рождения не помнит. А вот что детям и внукам нужно, разбуди средь ночи, мигом скажет. Неужели все бабы такие? В голове– домашний компьютер, а вот в сердце – ни хрена. Куда любовь делась? А ведь была...

Егор выскочил из машины у самого подъезда. В предвкушении завтрашней поездки мигом взлетел на свой этаж и впервые удивился: теща не бежала бегом, не семенила к двери как обычно, а шла степенно. Это Платонов услышал сразу и понял, что-то произошло. «Может, Томка ее к себе позвала? Вот и заважничала»,– подумал человек.

Мария Тарасовна открыла двери и вдруг засмущалась, покраснела.

–  А у меня гость,– сказала, словно извинилась перед зятем.

Егор прошел в зал, увидел плотного пожилого человека. Он пил чай. Теща даже пирог перед ним поставила.

Мужчины познакомились.

–   Иван Степанович,– гость подал руку.– Вы уж извините меня за вторжение. В гости к Марии Тарасовне, можно сказать, нагло напросился. Недостаток общения пригнал.

–   Это хорошо, что у вас есть общие темы! – порадовался Егор.

–   Садись, поешь,– позвала теща к столу.

Иван Степанович, словно продолжая разговор с Марией Тарасовной, рассказал, что работает в морпорту дизелистом на буксирном судне.

–   Водим баржи, груженые лесом от причала на пароходы. Уже десять лет! Раньше на больших кораблях работал, на торговых, но... случилась беда. Пришлось смириться. Ситуация вынудила.

–   Молодые выдавили? – спросил Егор.

–   Со старпомом повздорили. Он подставил меня как мальчишку. А ведь я лоцманом ходил. Все акватории знал на зубок, все морские пути-дороги помнил лучше своей квартиры. Любое судно мог привести к причалу. Без единого замечания работал. Но, как говорится, на каждую старуху своя прореха сыщется. Так и у нас случилось. Возвращались из Японии с большим перегрузом. Старпом постарался, нахватал машин под заказ, да трюмы битком загружены. По палубе не пройти, только если боком. Хотя, если честно, от Японии к нам – что раз плюнуть, рукой подать, совсем рядом. Но поднялся шторм. Нам бы не спешить к берегу, переждать, дрейфовать в море, пока непогодь уляжется. Но старший помощник капитана на дыбы встал. Спешил отдать машины заказчикам. Но погода с ним не согласилась. Нас закрутило так, что души б не потерять. А старпом свое: «Полный ход к причалу!» Где он его увидел? Никто ничего не может разглядеть. Оно и понятно, двенадцать баллов! Я командую держаться подальше от берега, ведь по моим расчетам проходили мимо мыса Терпения, самого коварного места на пути: там рифы как клыки дракона на каждом дюйме торчат. Сколько раз о них пропороли брюхо, не счесть. А в шторм, когда берег не виден, лучше на глубину уйти, так безопаснее. Но старпом как с ума сошел, командует к берегу, и все на том!

–   А он что, не знал как нужно?

–   Испугался, что шторм машины смоет. Он в них вложил все. Вот и бесился. На меня с кулаками прыгал. Он по своему положению много выше, чем я. Конечно, его команда слушалась и взяла курс к берегу. Сколько мы миль прошли, определить было невозможно. Волны поднялись выше корабля втрое. Нас швыряло как пустой бочонок. Судно валило, захлестывало, крутило. Все мужики молили, скорее бы к берегу, хоть в какое-то укрытие. Но нас подхватило течение и понесло по воле волн. Судно перестало слушаться управления. Я понял, мы у мыса Терпения, только там случались подобные передряги, и скомандовал дизелистам, чтоб дали задний ход. Но было поздно. В следующий миг мы все увидели скалу. Она мигом надвинулась на нас. Судно врезалось в нее, я не помнил, как оказался на берегу: вытащила команда или выкинуло волной? С несколькими переломами очнулся в больнице. Весь в гипсе как каменная кукла. Только глаза и рот не забинтованы. В тот же день узнал, что восемь человек с нашего корабля погибли, и капитан... Судно разнесло в щепки. Все матросы, выжившие в тот день, лежат по больницам. Иные навсегда остались калеками,– закурил человек и долго молчал.– Что машины? Их купить можно, а вот людей не вернуть. Вину за них и судно повесили на меня,– отвернулся к окну.

–   А как же старпом, его приказы?

–    Он в психушку попал. Что возьмешь с такого? Но без наказания не могли обойтись. И только встал на ноги, оказался перед судом. Защитить, сказать в мое оправдание было некому. Так и отбыл я свои пять лет на Атосе. Ох. И зона! Она мне и теперь по ночам снится, хоть столько лет прошло. За душу держит память коваными цепями.

–   Иван Степанович, кто тогда был начальником зоны? – спросил Платонов.

–   Ее только принял Соколов. Его предшественник был редким козлом!

–   А я другое слышал,– не поверил Егор.

–   Брось! Кто хвалить мог? При нем зону держали фартовые. Как зэкам доставалось, говорить не хочу!

–   При Соколове лучше стало?

–   Что общего? Он воров «пахать» заставил. Перекрыл кислород блатным. Они раньше получки отнимали до копейки. Барахло забирали, особо тепляк.

–   Выходит, хлебнули вы там?

–   С фартовыми и у меня случались разборки. Хотя, это уже не то, что прежде. Раньше ворье не говорило с работягами. Чуть кто рот открыл, «перо» или шило в бок воткнут, и разбирайся потом с ними. Они и ночью возникали, когда хотели с кем-то расправиться.

–   Теперь они под «седлом» ходят. Чуть что, в «шизо» на месяц влетают. Оттуда – на карачках. Так что блатари свои права больше не качают,– сказал Егор.

–   Слышал я о том, но, как бы там ни стало, покоя от них не ждите. Ухо всегда надо держать востро. Ведь двоих начальников этой зоны фартовые убили, а уж охранников и вовсе без счета!

–   Я о том не слыхал.

–   Как-нибудь расскажу. Слышал и я о таком от зэков-старожилов. Те все помнят. И меня в свое время предупредили, не лезть на рожон с блатарями, себе спокойней будет. Ведь эти отморозки сумеют и на воле достать через года. Такое было.

–   Иван Степанович, выходит, вы знали пахана по кличке Медведь?

–   Конечно, зверюга отменный! Я не о внешности, о его сути! Таких нужно сразу истреблять. С малолетства. Чтоб землю не загаживал и беду не сеял вокруг. Он и теперь во сне к моему горлу лезет. Удавить хочет.

–   И к вам? – удивился Егор.

–   Покоя не давал, пока не нашел Кондрата, но и теперь нет-нет да и прискочит потрох со своими «клешнями».

–   Он и Соколова достал, и Ефремова! – не выдержал, поделился Платонов.

–   Не мудро! Это он умеет! Вся зона в его лапах...

–   Нет его! Умер!

–   Правда? Ну, повезло!

–   Так и мертвый возникает к мужикам.

–   К Кондрату нужно им, если тот жив.

–  Ходили, лечил он их. Полегче стало, но совсем отвязаться не получается.

–   Значит, Кондрат еще лечить должен. Попросить старика надо.

–  А скажите, как могут зэки убежать из той зоны, минуя вышки, заборы, собак, дворы и охрану? Сколько раз линяли козлы! Случалось, уже в городе их ловили. Вы слышали о лазейке?

–   На это не могу ответить.

–   Почему?

–   Не мой секрет.

–   Мы все обыскали...

–   Напрасно ищите. Не найдете.

–   Иван Степанович, но ведь этой лазейкой последние негодяи пользуются.

–   Слыхал о том.

–   Так помогите нам.

–   Тогда самого фартовые достанут. Ведь, кроме меня, лишь двоим известно. Но они далеко, их не взять, а я рядом. Блатари каждый год на волю выходят. Им меня сыскать, как два пальца обоссать,– глянул на Марию Тарасовну, извинился за грубость и сказал Егору,– давай не будем продолжать. Эта тема для нас – табу. И все на том. Я пришел в гости к Марии, пора ей уделить внимание,– повернулся к теще и заворковал с нею.

Как ни пытался Егор вернуться к беседе, из этой затеи ничего не получилось.

Какой там сон? Платонов даже об ужине забыл. Так хотелось ему узнать, где находится та лазейка, но гость наотрез отказался говорить о ней.

«Видимо, он сам ни хрена не знает. Или выламывается, набивает цену,– Егор не поверил, что Иван Степанович боится расправы фартовых.– Больше пережил, а это в дрожи держит. Брехня!» – подумал человек и решил не продолжать разговор с Иваном Степановичем. Извинившись, пошел спать.

Но гость окликнул:

–   Егор, слышишь? Возле бани поищите. Сам не пользовался, не пытался бежать. В глаза не видел тот подземник. Через него вода после мытья уходит в реку. Эта канализация еще японцами сделана. Дешевая и надежная. Тогда зэков на Атосе не было. Малолюдным и красивым был тот остров. Он и теперь был бы украшением, если б не сторожевые вышки и колючая проволока вокруг зоны.

–   Подождите, уж если сточная вода уходит по той лазейке, значит, она не возле бани, а под ней. В самой бане она должна быть. Но как не пронюхала охрана? Ведь, считай, что на глазах зэки уходили,– засомневался Платонов.

–  Я же сказал, лично не видел. Знаю только ориентир– баня. Хотите – ищите, не заинтересуетесь – ваше дело.

Едва Егор увидел Соколова утром, поспешил рассказать ему о вчерашнем разговоре с Иваном Степановичем.

–   Насвистел он тебе, за «лопуха» посчитал тот флотский. Мы в бане только за последние пять лет трижды полы заменили полностью. Не перебирали, а настелили их заново. Доски там гниют от сырости очень быстро, потому ремонтируем часто. Я сам все осмотрел, хотел предложить цементную стяжку под дощатый настил, да где там? О кафельной плитке речи не может идти. Всю разопрет, вытолкнет, полопается. Где там ход? Я каждый сантиметр своими руками прощупал. Тебя тот фрайер «на понял» взял. Откуда его теща выкопала?

–   Не успел спросить.

–   Отвадь его от дома и запрети бабке хвостом крутить. В ее возрасте уже о душе заботиться надо, а у нее еще течки случаются. Тьфу, чертовые дочки! Уже в могиле двумя ногами стоит, но все ж смотрит, какой козел в соседях? Стоит ли к нему ночью дырку крутить? – хохотнул Соколов коротко.

–   Это я предположил, что канализация под баней. Он говорил, что рядом. Сбоку, сам, мол, не видел. Слышал от мужиков.

–   Егор, рядом с баней лопухи растут в мой рост. Ты когда-нибудь пытался вырвать лопух с корнем?

–   Зачем он мне? – не понял Егор.

–   Молодец, что не пытался. Не получится. Пупок сорвешь. У Лопуха очень крепкие и глубокие корни.

В пустоте расти не будут, им земля нужна. А на лазейке была бы лысина. Уверяю тебя, нет такой!

–   Хотя бы проверил! А вдруг найдешь! – не выдержал Касьянов, вступившись за Егора.

–   Не хочу посмешищем стать в глазах всех. Там и охрана лопухи косит перед каждой баней. Чем чаще их скашивают, тем они быстрее растут.

–   Дело твое! – отмахнулся Егор.

–   Лучше спросил бы, как твой «огрызок» канает? Уже всех до печенок достал, козел! Представляешь, прибил себя к полу гвоздями за ноги!

–   Зачем? – удивился Касьянов.

–    Против работы бастовал! Считает, что уборка двора унижает его человеческое достоинство,– ответил Соколов.

–   Сунь в одиночку на неделю без жратвы. Быстро опомнится,– предложил Егор.

–   Я так и сделал. Даже матраца на шконку не дали. Он три дня орал как резаный. Поголовно всех матом крыл. Потом затих, словно передышку взял. Глянули, а он головой в стену долбанулся с разбегу, и черепушка поехала, глаза на лоб. Мы его не стали в больничку относить, сам продышится. Устали с ним. Всякий день морока с гадом,– оглянулся Соколов, но Егор его не слушал.

Он смотрел в окно на пробегавшую мимо тайгу.

Касьянов остановил машину на лужайке, спрятавшейся в гуще деревьев.

–   А где твоя шоферюга? Куда подевалась? – вспомнил Соколов.

–   Это ты об Ирине вспомнил? Она уже дома. Освободилась, работает, возит начальство, по-моему, семью завела. Трудно одной везде справляться, нашла помощника. Да и сама многое теперь умеет. Эта нигде не пропадет,– уверенно говорил Федор Дмитриевич.

–   Счастливые вы люди! От вас часто на волю уходят, не то что у меня, только по большим праздникам одного или двоих милуют. В этот раз Кондрата выпустим. Домой отправлять будем. Вот только не знаю, как сказать старику? Он не хочет на волю. Никого у него там не осталось. Один как крест на могиле. Никому не верит и не любит. Не для кого жить, а для старика важна нужность. Иначе весь смысл потерян. И мои уговоры не помогают. Говорит, что там похоронить станет некому.

–  Ты похлопочи, Саня, может, возьмут деда в пансионат. Ведь у него рабочего стажа на троих мужиков наберется. Человек он непьющий, спокойный, никому не помеха.

–   Заодно старух лечить будет! Во, веселуха начнется! Бабки от врачей к нему переметнутся! Они любят лечиться. Там и для себя какую-нибудь приглядит! – встрял Егор.

–   Если б знали, как трудно далось мне помилование Кондрата. Уговаривал, ругался, просил, убеждал, к прокурору ходил два месяца. Никак не соглашался. Злопамятный человек, забыл, что дед его вылечил от псориаза. А вот газетную статью помнил.

–  А он знает, что ты его к воле готовишь? – спросил Касьянов Соколова.

–   Нет. Я ему не говорил. Может, попробую определить в интернат для стариков. Иначе Кондрату воля не будет в радость. Главное, там он не будет один.

–   О чем ты, Сань? Он умудрился даже в зоне жить в одиночестве. Кондрата этим не испугать. Другое дело, что там накормлен и пригляжен будет, да крыша над головой – это нимало для деда,– говорил Платонов.

–   Одно плохо: знахаря, целителя в нем задавят, да и передать эти знания некому. Недавно я разрешил ему с мужиками в тайгу, на «деляну» поехать. Они лес валили, а он всякие травы, корни собирал. Ну, средь зэков говна хватает. Вот один из них возьми и ляпни, повитухой старика назвал. Еще покруче добавил, посолонее. Кондрат смолчал. Где-то к вечеру сели мужики передохнуть, а того пересмешника гадюка за ногу укусила. Болотная, самая ядовитая из гадов. Тот взвился! Ведь и не заметил, не почувствовал, как она в сапог заползла. Нога стала опухать. Короче, дышать ему оставалось немного, минут десять-пятнадцать. А врача в тайге где взять? Пока в зону привезли б, он по дороге кончился бы. Вот тут и пристали зэки к Кондрату, дескать, помоги, родимый, спаси душу, в долгу не останемся. Старик оглядел ногу, она уже вовсе отекла. Кондрат выдернул из уже заготовленных трав несколько штук, оборвал листья, приложил к укусу. Потом смешал какие-то семена, корешки, перетер в ладонях и этим заменил листья. Но перед всем тем жгут наложил на колено, тоже из трав. Вскоре опухоль на ноге спадать стала. Кондрат менял травки, семена. Тот пересмешник лежит молча. Стыдно стало. А как еще? Нога горела, тут же успокоилась, затихла, и мужик заснул. Зэки увидели, что укушенная нога больше не тревожит,– извинились перед Кондратом. И все дни, сколько был среди них, плохое слово никто не обронил в его адрес. Боялись, что и их судьба накажет. Правда, без приключения все равно не обошлось! – рассмеялся Александр Иванович и, срезав подосиновик, выпрямился, продолжил,– в тот день вся зона хохотала до икоты. Впервые так приключилось. Привезли мужикам ужин на «деляну».Они не сели за стол, а поблизости, под кустами расположились. С мисками, хлебом, компотом. Последним бригадир пришел. Взял кашу, отошел подальше от всех, сел, да вдруг как взвоет. Глаза на лоб полезли. В чем дело, никто не поймет. Оказалось, бугор на ежа сел. И как угораздило? Почему ежик не успел сбежать от этой задницы, поняли сразу. Он моховик приглядел и перекусывал ножку, чтоб потом его на колючки нацепить, унести к себе в нору, в зимний запас. Ну, и увлекся. А здесь, откуда ни возьмись, эта задница на него свалилась, разгладила в лепешку. Ежик едино что успел – выпустил колючки и достал бугра до самых помидоров. Бригадир орал так, что тайга умолкла. Все звери и зверушки притихли со страху, не зная, кто кого и за что прижучил? Вскочил мужик с ежа, благим матом орет, а у него на заднице– добрая пригоршня иголок от ежа. Их всей бригадой выдирали. Жопа у бугра подушкой вздулась. Ни сесть, ни стоять не может, такая боль. Лежать только на животе. Сзади так горело, будто в кипящем котле посидел. Ладно б только задница пострадала, а то ведь и яйцам кисло досталось. Он в раскорячку с неделю ходил. И уж какая там работа, в лопухи без воя не ходил. С тех пор для него страшнее ежа нет в тайге зверя! Боится как чумы!

–  А что ж Кондрат не помог ему?

–   Кому? Бугру или ежу? – усмехался Соколов.

–  Зэку, конечно!

–   Кондрат на то время уже в зоне был, да и случись при нем, не стал бы лечить. У того на руках крови много. Дед таких терпеть не может и не лечит.

–   Мужики, давайте сюда! Гляньте, сколько маслят!– позвал Егор.

–  А ты везучий, любит тебя тайга, одаривает! – присел на корточки Александр Иванович и заговорил,– Знаешь, Егор, я с твоим Ромкой все перепробовал. Пытался с ним по доброму наладить отношения. Ставил его банщиком, там работы немного. Так он всех зэков бритвенными лезвиями снабдил. Убрал его из бани в хлеборезку – работяг стал обжимать. Фартовым пайки работяг сбывал за «бабки». Перевел в прачечную – и там отличился. Все новое белье ворюгам, а работягам – сплошь рванье отдавал. Поставил убирать кабинеты в административном корпусе, так охрана выкинула за пакости, вломили ему за воровство и мерзости. Он только мне в сиденье стула пять лезвий загнал, да в стол штук восемь. Моему заму еще и гвозди приспособил. Ладно, простили. Поставили убирать территорию вокруг нашего административного корпуса – он через форточку залез в кассу. Хорошо, что денег в тот момент не было, но сумел подонок даже сейф открыть. Удрать не успел, увлекся и не услышал, как кассир вошел. Ох, и вломили ему тогда, скопом наподдали. После того все окна и форточки забили. А он самого себя к полу пришпандорил гвоздями. Когда их вытаскивали из его ног, все уши надорвал криком. Наш врач теперь зовет его своим постоянным пациентом. Знаешь, чем теперь грозит? Лезвий наглотаться.

–   Черт с ним! Пусть хоть грызет их вместо хлеба!– отмахнулся Егор.

–   А мне как быть? Его мамаша письмами забросала. Каждые три дня получаю от нее послания. Сыночком интересуется, как он здесь? Что с его здоровьем, настроением? Все ли у него в порядке?

–   Раньше надо было заботиться. Теперь что толку? – глухо отозвался Платонов.

–   Она такая же чокнутая как и Роман. Спрашивает меня в письме, возим ли мы заключенных в кино, театр? Читает ли ее выродок книги? Нет, вы представляете себе такое, чтоб я наших козлов повез в кино? А там и в кабак, и по бабам! Совсем звезданулась мамашка! Посеяла, где ее сын и на каком режиме! Осуди его раньше, давно бы шлепнули пулю в лоб и забыли б гада. А эта как спросит, смех берет! Издевается идиотка!

–   Она одна, или еще такие есть? – спросил Касьянов.

–   Имеются! Академик из Хабаровска. Его сын у меня киснет. Правда, ему последний год остался. Тоже интересуется, продолжает ли сын свое самообразование? Ведь его взяли с третьего курса института. Ну, как же? Да он за десять лет отсидки, выйдет доктором живодерных наук! Куда там папашке до него? Он сел за убийства! Зато родитель печется о его духовной культуре! Сказал бы я ему, сколько крови испортил его выродок работникам зоны!

–   Это что? Вот нашим бабам приходят письма, так без мата читать невозможно. Пишет один ублюдок своей жене: «Ты смотри там, не блядуй, не таскайся с охранниками! Не то узнаю, тебе ноги вырву, а им репы поскручиваю. Слышь, Зойка, не клей свое начальство. Они попользуются, а жить с тобой не станут. Потому что у них на выбор целая зона!» – сморщился Федор Дмитриевич и добавил,– черт знает этих людей! Или не понимают, не слышали, что такое женская зона?

Соколов уже набрал две корзины грибов, теперь собирал стланиковые шишки в рюкзаки. Касьянов заложил свои рюкзаки с грибами в багажник, достал мешки для орехов и сел перекурить. И только Егор собирал в ведро лесную малину. Он постепенно уходил от Касьянова и Соколова в глушь тайги. Ему и впрямь повезло, малины было много. Крупная, чистая, она будто звала за собою в чащу.

И вдруг... совсем рядом, прямо у ног Платонова упало что-то тяжелое. Егор невольно отскочил, увидев рысь. Та, вскрикнув по-кошачьи, смотрела на человека колюче и, казалось, готовилась к прыжку.

–   Пшла, стерва! – крикнул хрипло. Платонов пошарил в кармане, нащупал перочинный нож.

Рысь тем временем заскочила на дерево и, спрятавшись в густых еловых лапах, кричала громко. Будто оповещала тайгу о своем промахе.

Егор позвал мужиков.

–   Пошли отсюда! Тебе и впрямь повезло, что эта лярва промахнулась. Такое редко случается. Если б не промазала, тебя уже загробила бы! Идем, не испытывай судьбу. Не отходи так далеко. С рысью не шутят. Зверюга коварная, и здесь их хватает. Бросаются на отбившихся. Понял? – задрал голову Соколов и, достав пистолет, выстрелил на голос.

Рысь камнем свалилась с ветки. Когда люди подошли к ней, она была мертвой.

–   Вот это выстрел! Сразу в башку! Я ее и не видел, а ты мигом уложил! – восторгался Егор Соколовым.

–   Афган научил бить без промаха, если жить хочешь. Там, конечно, намного опаснее было, но и эта – не подарок,– ответил Александр Иванович.

–   Она на меня хотела броситься с земли,– вспомнил Платонов.

–   Егор, рысь с земли не кинется. Промазав, бежала б следом за тобою по деревьям. Кричала бы, пугала, но не бросилась бы.

–   Почему?

–  Другого бы искала. Вот я и погасил зверюгу. Она как твой Ромка не отвяжется, пока крови не напьется.

–  У всех гадов есть что-то общее,– нахмурился Егор.

–   Послушай, может, разрешишь ему свидание с матерью, заодно и ты увидишься с бывшей любовницей. Глядишь, помиритесь,– смеялся Соколов.

–  У меня голова покуда из плеч, а не из задницы растет! – огрызнулся Егор зло.

–   Какое свидание дашь им, если у него пожизненное?

–   Ну, в порядке исключения...

–   Зачем и для кого? Я тебя об этом не прошу.

–   Зато она умоляет...

–   Мало, чего попросит. Упустила пацана, теперь не о ком просить! Пусть смирится со случившимся.

–   Она с тобою хочет повидаться.

–   Не вижу смысла. Я из-за них не стану рисковать работой,– ответил сухо Платонов.

–   Ну, что, мужики? Давайте домой собираться,– подошел Касьянов.

–   Егор орехов не собрал. Надо хоть с мешок насыпать, помочь ему,– предложил Соколов, и все трое заспешили к стланику.

У меня позавчера мужики хотели бунт поднять. Во втором бараке.

–  С чего бы это? – спросил Егор.

–  Жратва их не устроила! Потребовали сухие картошку, лук, морковку и свеклу заменить на свежие. Я им объяснил, что совхозы еще не закончили с уборкой урожая, а потому пока все ни обсчитают, не дадут в продажу. Надо пару недель подождать. Так знаете, какой хай подняли, на работу отказались выходить, пока их хорошо не накормят.

–   Ну, и как ты с ними обошелся?

–   Предложили им рыбу свежую, жареную. Они отказались. От риса с тушенкой тоже. Но это уж слишком. Тогда посадил всех на хлеб и воду – одного дня и то не выдержали. Конечно, нашел я провокатора. Эдакий сморчок. Он на воле лишь со свалок хавал. Мелкая шпана. Его воры даже «хвостом» не брали в дело. Тут он работяг завел, подзудел. Я когда узнал, что это дерьмо в защитники вылезло, поначалу не поверил. Вытащили козла в спецчасть, он и вякни: «Вы нас на непосильную работу ставите, соответственно должны кормить, как положено, а не морить людей голодом». Наш нынешний начальник спецчасти, а он из пенсионеров, как подскочил к нему, как закричал: «Да вы хоть знаете, что такое голод? От рыбы, от риса отказываетесь! Сухими продуктами брезгуете! Вы что забыли, кто есть? Я вольный, работаю, да и то не всегда рис покупаю. А уж тушенку и подавно! Не хотите того, что предлагают, будете сидеть на хлебе и воде. А ты, огрызок грязного козла, будешь канать в «шизо», пока не сдохнешь!». Так среди ночи и закрыли гада в одиночке, чтоб и в «шизо» никому мозги не полоскал. Он уже под утро поумнел. Проситься стал наружу, всеми потрохами клялся хорошо себя вести. Ну, да знаю таких. С месячишко посидит тихо, поджав хвост, а потом все заново начнет. И вся беда в том, что от него как от чумы не избавиться.

–   Он на пожизненном у тебя?

–   Ну, да. В том вся беда,– вздохнул Соколов.

–   Хорошо, что в нашей зоне обычный режим. Только три бабы с «червонцами» попали. Остальные ненадолго,– вставил Платонов.

–   Егор, чего зря мелешь? Если наши бабы пришли с короткими сроками, хочешь сказать, что грехов за ними нет? Или они у нас воспитанные дамы? А ну-ка, вспомни, не тебя ли охрана вырывала в цехе из их лап? – прищурился Касьянов.

–   Ну-ка, ну-ка, расскажи, что у него искали зэчки прямо в цехе? – присел Соколов на гнилой пенек и стал ждать, что расскажут мужики.

–   Наш Егор забыл мои предостережения и когда пришел в цех к бригадирше за сводками, отвесил ей комплимент: «Как хорошо вы сегодня выглядите!» Ну, а другие услышали, им обидно стало. Чем они хуже бригадирши? Как повскочили, как налетели кучей: «Ее одну видишь, а мы чем хуже?» Свалили его и давай мять и тискать. Под шумок всего ощупали, всюду облапали, обдергали. Изваляли всего. Нет, не били, не щипали, но пока охрана разогнала, Егор еле продышался. Еще бы! Пятьсот телок на одного! Он когда встал, на всей одежде ни единой пуговицы не осталось. Бабы на талисманы оторвали. Хорошо, что самого в клочки не разнесли. Охрана вовремя успела. Егор после того в цех с собакой ходит, не решается один появляться. Чтоб вместе с пуговками другое не оторвали на фетиш. Наши ведьмы не лучше твоих, на все способны. Тоже не без пороха. И прежде чем им сказать, сто раз надо подумать,– говорил Касьянов, подтолкнув локтем хохочущего Соколова.