Текст книги "Выскочка из отморозков"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА 3 Она всегда рядом

Герасим не любил говорить о женщинах. Предпочитал смолчать. Но Борька достал:

– Не бывает мужиков, какие не любили! Мне кенты говорили, что с самого детства имели девчонок. И не по одной. До женитьбы полгорода девок узнали. А ты что, дурак?

– Темнуху они несли. А ты и поверил, глупый. Кто много хвалится, ни на что не способен. Знаешь, вот в этой нашей деревне случай был, даже мать наша еще того человека помнит. Я тогда был таким, как ты теперь. И приехал к нам в деревню культмассовик, по–нашему – заведующий клубом. Наши колхозники на радостях старый пустовавший курятник отчистили и отмыли. Все ж, что ни говорит городской мужик приехал окультуривать всех. Решили не ударить мордой в говно. И не только в птичнике, а и вокруг него все под метелку вымели. А тот завклубом – Симкин была его фамилия – решил киношку прокрутить, а уж после нее танцы устроить. Молодежи набилось больше, чем кур когда–то. В основном девки. Ребят здесь всегда не хватало. И вот этот Симкин нарасхват пошел. Ох и расцвел барбос, как в малиннике. Недели не минуло, хвалиться стал, вроде он за это время больше половины девок испортил. Главное – всех забрызгал. Вроде все они сами ему на шею повисли. Какие гадости о них плел, даже обидно было слушать. А Симкин, что ни день, другую уже огулял. Всех девчат смешал с грязью, испозорил поганым языком. Ну а девчата деревенские, как и другие, на язык вострые, но меру всему знают. Услышали про брех Симкина, затащили его в круг и говорят: «Покажи, с кем из нас ты кувыркался? С кем успел любовником стать?» А Симкину и сказать нечего. Пытался все на шутку свести, метет хвостом перед девками, а тем не до смеха. Каждая именем дорожила. Ведь когда–то замуж выходить, но кто возьмет испозоренную? Вот так–то с подзатыльниками и поджопниками, привели в правление, где мужики кучковались. Потребовали, чтоб при всем народе правду сказал. Симкин и признался, что он импотент. Мужики его на смех подняли. Девки вилами и граблями до самой околицы гнали. Выперли из деревни навсегда за брехню. И больше не пускали работников культуры, обходились без них. Ну а вывод сделали все. Кто много говорит о себе, тот ничего не стоит. В деревне всяк человек раскрывается быстро.

– Я ж не собираюсь здесь на всю жизнь оставаться! – испугался Борис.

– Само собой! Здесь у тебя отдых. Тут ты ненадолго можешь вернуться в детство. А потом опять в город – учиться и взрослеть.

Борька, шмыгая носом, поспешил из дома; понял, что, вернувшись в город, он не минует школы, А уж как не хотелось! Но коли нельзя иначе, надо хоть напоследок набраться впечатлений и отвести душу.

Вскоре он вызвал из дома Ксюшку и повел девчонку на чердак конюшни. Там их никто не увидит, не помешает и не спугнет.

Герасим пошел в магазин, курево кончилось. За прилавком, едва узнал, старая знакомая. С ней еще в детстве играли в чехарду и в прятки, в выбивного и в классики. Вместе они пошли в школу. Катьке за партой всегда не хватало места. Она крутилась, толкалась, и Герасим частенько колотил ее за вертлявость. Девчонка не могла достойно дать сдачи, но кусалась, царапалась и щипалась постоянно. Стоило Герке отвернуться, забыть о соседке, та уже укусила или ущипнула мальчишку. Поначалу бил ее наотмашь по морде, потом учебниками по голове, в пятом – всем портфелем. А когда звенел звонок и соседка выскакивала во двор, пацан догонял, сбивал ее с ног, совал ей снег за шиворот и за пазуху. Та визжала, но Герка заталкивал девчонку в сугроб, заваливал снегом до макушки. Катька, возвращаясь в класс, мстила по–своему, обзывала, корчила рожи и дразнила обидно. Но однажды Герка был озадачен. Классная руководительница попросила ребят подготовить девчонкам класса подарки к Восьмому марта. Самодельные.

«Кому? Конечно, Катьке! И нарисую на весь лист мартышку! Скажу, что это ее портрет», – решил мальчишка. Другие пацаны мучились, выбирали – что подарить? Герка со своим подарком за десяток минут справился и передвинул рисунок девчонке под локоть. Та, глянув, испугалась. Вскоре поняла, что сосед ее изобразил, и отвернулась от Герки, перестала замечать и разговаривать, словно его не было.

Герасиму стало обидно. А Катька и того хуже устроила, пересела за парту к другому пацану. Это уже взбесило. По дороге домой он избил девчонку. Та никому не пожаловалась. Поняла причину и на другой день пришла в школу нарядная, снова села за другую парту и на Герасима не обращала внимания. Тот извертелся. Ему не хватало Катьки. Не у кого стало списать контрольную, не с кем подраться, поговорить, поругаться. А девчонка все назло делает. С новым соседом вместе из школы пошла. Тот парнишка крепкий, боксом занимался. Вломил, мало не показалось. И Герка все ж через неделю решился подойти. На перемене схватил девчонку за плечо.

– Катька, вернись на место! – сказал глухо.

– Зачем? Я за любой партой на месте! – ответила хохоча и убежала.

Вскоре Герка стал замечать, что не только боксер, а многие мальчишки школы и класса бегают за Катькой. На больших переменах с ней общаются старшеклассники. Она уже нигде не бывала одна. И Герасим заметил, что сидел за одной партой с самой красивой девчонкой. Но поздно он это увидел, поздно понял, что любил ее. Катька не простила ему обезьяньего портрета. Мальчишка долго мучился. Упрекал себя за глупость, несколько раз пытался вернуть Катьку силой, но не получилось. И тогда он поделился с матерью.

– Сынок! Есть старый способ: перестань ее замечать. И если ты ей хоть немного дорог, она сама подойдет к тебе. Коли нет, значит, поскорее забудь. Ты никогда ей не был нужен. И вообще не смотри на красивых. Они чаще всего дуры и бездельницы! Красивые лишь в бляди годятся, в жены их не берут. Такие к жизни не приспособлены. Плюнь и ты! Зачем к нам в дом глупую безделушку?

Герасим решил последовать совету матери и перестал замечать Катю. Та через пару месяцев снова вернулась за парту, но было поздно, Герка остыл к ней. Ее возвращение не огорчило и не обрадовало. Мальчишка сам себе удивился, что так быстро прошла его первая любовь. Отгорела и погасла, не успев обжечь. Герасим смотрел на свою соседку равнодушно.

Нет, он не успел полюбить другую. Жизнь дала трещину, и его увезли в зону. Но о Катьке там не вспоминал. Лишь в коротком письме от матери узнал, что девчонка вышла замуж, но у нее, даже за день до свадьбы, спрашивала о Герасиме.

Когда вернулся из зоны, они встретились случайно на деревенской улице. Лицом к лицу. Герасим ее не узнал. Катька сама остановила его. Поздоровалась. Спросила, как жизнь?

За руку ее держался мальчишка с такими же пронзительно–синими, как у матери, глазами.

– А я разошлась с мужем. Негодяем оказался. Вскоре запил, драться стал. Промучилась год и вернулась в деревню, к своим. Продавцом в магазине работаю, ращу сына. На личной жизни крест поставила. Кому нужна с ребенком? В деревне девок тьма! Разводяги не в спросе.

– Муж не навещает?

– Да что ты! Через месяц на другой женился. Пить перестал. Говорят, даже на работу пошел.

– С новой женой не дерется?

– Та сама любого уделает! Я позвонила им, хотела насчет алиментов узнать, собираются ли их мне платить? Так знаешь, что ответила та мадам? Послала на лифте по многоэтажке!

– Это как? – не понял Герасим.

– Во все свободные и занятые дыры послала. Матом по этажам. Я обалдела. Никогда не слыхала такой похабщины. Да еще пригрозила, мол, если еще возникну на их горизонте, уроет меня сама – без креста и могилы. А выпердыша, гак нашего сына назвала, в детдом определит. Вот так! И тот барбос слова ей не сказал поперек. Хотя слышала его голос. Он хвалил ту суку! Ты представляешь?

– Ты же не с завязанными глазами выходила за него замуж! Поклонников хватало. А при большом выборе часто ошибаются, – пожал плечами.

– Молодая была, глупая. Да что теперь толку в сожалениях? Вон и у тебя судьба не сложилась!

– Я в своем никого не виню. И начну с чистого листа.

– Дай Бог, чтоб повезло! Ну а когда настроение будет, заходи в гости. Поболтаем! Я одна живу с сыном! – Улыбнулась зовуще и ушла.

Герасима вскоре отправили в Афганистан. Там он никогда не вспоминал Катьку.

В десантной роте была своя, одна на всех, Юля. Медсестра. Она походила на мальчишку. Узкие плечи и бедра, тонкие до прозрачности руки, короткая стрижка, озорная челка над зелеными глазами. У нее был сиплый от курева голос. Юльку в десантной роте никто не считал за девушку. Она и курила, и материлась по–мужски. У нее не было родителей и родни. Девчонка выросла в детдоме. Туда ее привезли на милицейской машине еще совсем маленькой. В таком возрасте ничего не помнят люди. И Юлька быстро освоилась и прижилась на новом месте. Куда ей было деваться?

Когда узнала, что у всех детей бывают папы и мамы, долго думала, куда же подевались ее родители?

– Да кто ж их сучью матерь знает? Вон сколько вас в детдом подкинули! Бросили, и все на том. Как высрали! Хорошо хоть не сгубили, – спохватилась старая нянечка. Она всем детишкам была матерью.

Уходили из детдома повзрослевшие дети, приходили новые малыши, Юлька, окончив школу, поступила в медучилище. Хотела стать акушеркой, а поработав, поступить в мединститут, стать педиатром. Не одна она, их было трое. Двое мальчишек с ней. Те решили стать хирургами, но для начата тоже закончили училище.

Юлька старалась ни в чем от них не отставать. Она любила Федю, а Толика считала братом. Их собирались отправить на работу в одну больницу, но шла война в Афганистане, и там всегда не хватало медиков.

Взяли ребят. Ее отправили работать в село. Она пробыла там всего полгода. И узнала, что Федя погиб. Толик прислал ей письмо. В нем он сказал, что друг любил ее до последней минуты, но все не решался сказать о том самой Юльке.

– Отправьте! Больше не могу! Там мой друг, – просила в военкомате.

– Война не детская игра! Иди домой!

Но девушка оказалось настырной.

– Сама напросилась? – удивлялись поначалу десантники.

– А что я имею? У меня никого не осталось! Федька стоил жизни! Остальное – нет! Вот за него мне надо отомстить!

Хваталась за оружие и никогда не пряталась во время обстрелов, атак.

– Юленька, не рискуй собой! Ведь пуля – дура, глаз не имеет. Прошьет твою душу, и все на том, – уговаривали девчонку.

– Ну и что? Плакать некому! – отвечала она.

– А мы? Как без тебя останемся? Ни жить, ни сдохнуть не сумеем. Тебе приказано лечить, а воевать и без девчонок есть кому! – Герасим завел Юльку в палату. – Не месть, холодный рассудок и расчет бери в попутчики. Тогда ты отомстишь за своих! – Он прижал девчонку к себе. Снова начался обстрел, и Юлька вздрагивала всем телом. – Не бойся! Слышишь? Это уже наши «духов» колошматят. Загонят в горы, с неделю оттуда не высунутся! – уговаривал Юльку Герасим.

– А знаешь, я так хочу домой. К себе, в тишину. Я уже стала привыкать к деревне, куда меня послали работать. Какие хорошие там люди. Если погибну, передай им от меня привет. Липки зовется моя деревня. Запомнишь? Она совсем неподалеку от твоей. А ты на Федю похож. Слышишь, Герка? – Вздрогнула внезапно. От мощного взрыва гудела под ногами земля.

– Юленька! Лапушка! О жизни думай! Не торопи смерть! Ты такая хорошая! Сестричка наша! Ты еще будешь счастлива!

– Герка! А ты любил?

– Не знаю! Когда–то в школе нравилась одна. Но она другого избрала. Теперь уж мамка. А у меня ничего в сердце не застряло. Вот вернусь с войны… Нам обязательно надо выжить! Незачем жить с холодным сердцем, когда никто тебя не ждет и ты никому не нужен. А нас дома ожидают. Меня – мать и братья, моя семья. А тебя – целая деревня! Твои Липки. Небось старухи свечки за тебя Богу ставят и просят уберечь от ран и погибели.

Они не заметили, как кончился обстрел, и еще долго стояли, тесно прижавшись друг к другу.

Юлька сама себе стыдилась признаться, что очень боится обстрелов. Она не испугалась бы погибнуть в перестрелке, в лобовой атаке, но слепые взрывы сводили с ума. Девчушка подскакивала средь ночи от каждого звука, шороха и потом не могла уснуть до утра.

Осколки взорвавшихся снарядов доставали и десантников. Особо тяжело приходилось тем, кто ходил в разведку. Эти часто возвращались с ранениями, иных приносили на плечах.

Юля лечила. Доставая осколки, уговаривала потерпеть боль. А после каждого такого случая долго отходила. Курила молча, взатяжку. И все ругала жестокую чужую войну.

– Ребята! А я вон за той расщелиной «духов» видела. Пошла по воду, они по ущелью тихо, осторожно идут. Может, их разведка?

Не успела умолкнуть, пуля над головой просвистела коротко.

– Ложись!

А через час все четверо лазутчиков оказались в руках десантников. Двое из них были уже мертвы.

– Они в трех шагах от меня прошли. Не заметили. Иначе пристрелили б, – запоздало поняла Юлька.

– Больше одной никуда не выходить! – строго глянул на медсестру командир роты.

– Есть! – ответила Юлька, но никто ей не поверил.

Да и куда деваться, если в ущелье приходилось спускаться за дровами и водой по многу раз на день.

Десантники в иные дни выматывались так, что сама смерть показалась бы наградой.

– Юля! Я тебе маков принес. Только тебе! Поставь их в воду! – отдал Герасим большой букет девушке.

Юля сама зарделась как маков цвет. Букет определила в ведро.

– Мне еще никто цветы не дарил, – призналась тихо. И посмотрела на Герасима выжидающе.

Вечером они пошли погулять по ущелью. Вниз не спускались. Сидели над обрывом, тесно прижавшись плечами, разговаривали шепотом.

– А я сегодня письмо получил из дома, от своих. У нас уже посевную закончили. Даже дома управились с огородом, Мамка ждет меня домой к сенокосу. Я не знаю сам, когда отпустят. И вообще вернусь ли. А мама пишет, что уже готовится к моему возвращению. Даже одежду присматривает.

– Наверное, хорошо иметь добрую мать? Такую, что всегда ждет? – спросила Юлька.

– У меня она одна. Других не знаю. Свою, конечно, люблю.

– Гера, ты только ее любишь?

Парень обнял Юльку, гладил лицо, волосы, плечи.

– Вот закончится эта бойня, поедем ко мне в деревню. Она не очень большая. Но есть там речка и лес, луг и озеро. И люди наши хоть бранятся, хоть женятся, все делают в полный голос, никого не опасаясь и не боясь. Тебя тоже признают своей и мама, и братья. Они у меня сердечные, теплые, хитрить не умеют.

– А ты предупредишь их?

– Само собой…

– Расскажи мне о своих, о каждом. И о доме тоже, – попросила Юля.

Она слушала его, прикрыв глаза, и улыбалась. Юлька перила, что скоро у нее появится семья – муж, его мать, братья. И она будет там своей, а не приемышем, взятым из жалости. В том доме ее будут любить как родную. Это так здорово! А за окном, на большой березе, всю весну станет петь соловей. Юлька прижалась к Герасиму.

– Только бы выжить и дожить! – вырвалось невольное.

– Не бойся! Доживем! Судьба никогда не дарит случайных встреч.

– А как же тогда с Федей так случилось?

– Успокойся, девочка! Война – мужская работа. На это время отбором правит судьба.

– Что, если и в этот раз кто–то из нас погибнет? – дрогнула Юлька и добавила: – Я не переживу. Уж лучше с этого обрыва головой вниз. Сколько же можно испытывать человека?

– Не думай о плохом.

– Это после Феди. Боюсь за тебя…

– У каждого своя жизнь. Она чужую не повторит.

– Гер! У нас в детдоме была старая нянечка. Мы все любили ее. Знаешь, она войну пережила, бомбежки, оккупацию. И даже когда бомбы летели с самолетов, не пряталась в подвале, как соседи. Садилась за машинку и шила. А рядом ставила икону Спасителя. Поверишь, не только на ее дом, даже поблизости ни одна бомба не взорвалась. А все потому, что верила и очень нужна была детям.

– Тогда чего сама дрожишь?

– Разумом все понимаю. А душа трясется, Так неохота умирать…

– Держись. Осталось немного. Не ругай и не кляни войну. Ведь если б не она, мы с тобой не встретились бы и никогда не узнали друг друга.

– А ты прав! – согласилась Юлька, подумав.

Сколько вечеров и ночей провели они вместе. Обговорили

наперед все. Распланировали свою жизнь на десяток лет вперед. Каждый шаг обсудили.

– Я матери о тебе написал. Она братьям рассказала, теперь ждут нас обоих. Так что должна знать: ты – семейная! Жена, дочь, сестра и молодая хозяйка в доме!

– Скорее бы это случилось въявь…

Душманы… Эти жалости не знали.

Юлька снилась по ночам, Она все еще мечтала стать женой, иметь семью и рожать детей, растить их вместе с Герасимом.

Она обнимала его за шею, просила не забывать.

Каким тусклым и злобным показалось ему после смерти Юльки небо. Да и сам Афган, пропахший кровью, казался адом на земле. Когда снаряд разорвался в расположении десантников, а Герасим, вернувшийся из распадка, увидел, что случилось, и впервые пожалел о том, что остался живым…

Вконец сдали нервы. И в госпитале, и уже дома Герасим подолгу сидел в молчаливом оцепенении. Он забывал обо всем, возвращаясь памятью в Кандагарское ущелье. Ох как много отняло оно у него!..

– Сынок, Гера, мужики тебя вдут на покос! Поезжай, родимый! Проветри память и душу, – советовала мать неназойливо.

Свои, деревенские, простые люди вытаскивали Герасима из воспоминаний, стрессов и депрессии.

– Слушай, Герка, закинь ты чужие края вспоминать! Далеко они остались. И без надобности всем. Ты вот лучше на своих глянь! Какие бабы! А девки! Идет, а под ее ногами земля трясется. Сама – кровь с молоком! Что сиськи иль жопу у иной всей мужичьей частью деревни не обнять! Что гам танк! Наши бабы его голыми руками удержат. Потому что каждая из них – сущая вездеходка, землепроходимка. Они хоть с косой, хоть с конем справятся. А морды какие! Ты только посмотри! Толще свинячьей задницы! Такую ни одной паранджой не прикрыть! Верно иль нет? Это ихние бабы рыла прячут. Знамо дело, не с добра! Коли поднимет то рядно, истинно мартышка с–под него покажется. Как глянешь на такую, до конца жизни в койке ссаться станешь. Не то про хер, забудешь где и для чего он рос, душу потеряешь со страху навовсе.

– Это что! Во я по телику видел, как ихние бабы требухой трясут и жопой пляшут. Ну, скажу тебе, Герка, это они не с добра такое творят. Видать, харчатся хреново, раз выкидывают с пуза, дрожа малахольно, все, что там имеется. Ты только представь, если наши Акулина, Дашка иль Ксюха вот так же там гузном тряхнут? Глянь! Они же росточком почти со стог. А задницы – в баню не протиснут. Лавки жопами шутя крошат. Во! Подойдет наша королевна к ихнему султану да как тряхнет! Что от него уцелеет? Одна тюбетейка! А весь его гарем, что по–нашему – бардак, одной сиськой уложит наповал! Нашу бабу хоть дои, хоть запряги, все вынесет и стерпит, всюду справится. А ихних чувырлов только в отхожке держать для успешного просирания! – хохотали деревенские мужики, расшевеливая Герасима.

– Давай мы тебя тут на сенокосе и оженим!

– Зачем спешить? Дай оглядеться…

– Чего на них смотреть? Сгреби всех в кучу и на стог закинь. Какая самой ласковой покажется, ту и бери!

Герасим поневоле смеялся вместе со всеми над солеными шутками, частушками. Он обедал за общим столом, возвращался с покоса в сумерках, усталый до изнеможения, засыпал на чердаке – на свежем, душистом сене. Несколько раз его будили самолеты. Мужик подскакивал с криком:

– Братва! Опять бомбежка!

Но, оглядевшись, вспоминал, что он дома. Случалось, вскакивал от грома и молний. Их он не боялся с детства. Страх перед грохотом и вспышками внушил Афганистан.

– Эй, Герка! Поехали за дровами в лес! На зиму заготовим! – звали мужики. Приметил кто–то его сидящим на крыльце отрешенно.

Братья Герасима к тому времени уже устроились в городе. Купили дом, подыскали работу. Они были практичнее Герасима. Осесть в деревне на всю жизнь не захотели. Устали биться с нуждой. И приткнулись на заводе, где зарплата пусть и невысокая, но выдавалась каждый месяц.

Понемногу обставили дом. Навели в нем порядок. Как истинные деревенские, обработали участок возле дома, обкопали сад. Когда оставалось время, ходили на халтуру – косили траву в садах и на лужайках вокруг коттеджей новых русских, строили теплицы и бани. За это им платили.

Они не выпивали. И, как весь сельский люд, умели считать и беречь копейку. Может, потому и в жены взяли деревенских, таких же работящих, спокойных и послушных. Они никогда не ругались с соседями, не орали на мужиков, жили тихо и согласно.

Герасим часто навещал их, привозил домашние харчи и каждый раз радовался, что не забыли о нем братья. Сколько времени прошло, а третью комнату в доме, предназначенную ему, никто не занял.

Когда у братьев пошли дети, принимать от них деньги стало совестно. Вот тогда и перебрался Герасим в город.

Присмотрел неподалеку от реки глину, привез за дом несколько тачек. А на следующий день приволок гончарный круг, корыто, бочки, тазики, весь инструмент для работы. Одних ножниц с дюжину. Запасся красками и лаком. А вскоре выложил печь для обжига.

– Тебя же шить научили в последней зоне; может, лучше быть портным, чем гончаром? – спросил Никита.

– Шили мы военную форму. В основном из маскировочного материала, а мне эта военка поперек горла. Не только шить из него, в руки брать не хочу! – признался честно.

Много раз все трое предлагали Степановне переехать в город. Но та категорически отказалась.

– У меня тут все свое! Нешто кину иль продам? Нет! Покуда жива, тут буду! Мне не тяжко. А и вы наведаетесь, подсобите, когда самой невмоготу станет.

Каждый выходной кто–то из сыновей приезжал в деревню к матери. Но чаще всех там бывал Герасим. У него не было семьи. А потому, понимая братьев, оставлял их на воскресенье дома, с семьями. Да и любил деревню, никогда того не скрывал и не стыдился.

Но один из приездов стал для него памятным. Вышел из автобуса и лицом к лицу с Катей столкнулся, той, что была первой в его жизни. Ну как он мог в дородной, пышной женщине узнать хрупкую, как юная березка, девчонку? Баба сгребла его в охапку и, вдавив лицом в потные груди, рассмеялась:

– Словила! Попался! Ну, привет тебе! Как ты дышишь? Где устроился и свил гнездо? Небось меня забыл вовсе? – Крепко держала она его за руку.

– Катька? Катюха! Глазам не верю! Ты ли это? А растолстела как! В здоровущую бабеху вымахала!

– Хорошего всегда должно быть много! Мы не то что городские – на диетах не сидим, ни в чем себе не отказываем! И хватает не только самим, а и гостям! Когда ж заглянешь ко мне по старой памяти? Посидим, поболтаем, нам есть что вспомнить,

– Да я к матери! – замялся неуверенно.

– Вот чудак! Я ж не на ночь зову. На часок…

– Как–нибудь загляну! – пообещал робко.

– Зачем откладывать? Все ж за одной партой сколько лет вместе сидели? Считать, одногоршечники! Заскакивай, я жду! – указала на дом.

– У тебя муж, дети?

– Никого! Одна я! Сынок мой в прошлом году в реке утонул. С мужиком давно развелась! Выгнала за пьянь и драки. На душе – не приведись заглянуть! Все обгажено и заплевано.

Герасим пообещал прийти сегодня. И, посидев с матерью недолго, пришел к Кате. Та мигом на стол накрыла. И, сев напротив, спросила:

– Ты–то как маешься?

Герасим рассказал ей все как есть.

– Так ты один? И даже бабы нет? – подалась к нему Катерина.

– Один! И не спешу. Давно б мог бабу найти, в городе их хватает. Да все не то, что хочется…

– Это верно! Ищем для себя, а находим для соседа. Здесь в деревне каждая на виду, а в городе бабы без стыда!

– Всякие случаются и здесь и там, – ответил уклончиво,

– Тебе уже тянуть нельзя. Годочки укатили нас из молодости. Глянь, какие сивые виски. С такими к молодке не посватаешься. Не примет. Еще и высмеет. Дедом обзовет. Разве такую, как я, уломаешь? – придвинулась совсем вплотную.

– Эх, Катька! Нынче молодые хитрей старых. Если приспичит, только свистни, оравой прибегут и обслужат по полной программе. Но мне не на ночь, на всю жизнь нужно.

– А чем я тебе не подхожу? Друг дружку с мокрых штанов знаем! И я согласна! Хоть сейчас за тобой пойду!'И тебе меня изучать не стоит. Знаешь как облупленную.

– В том–то и беда, слишком хорошо знаю! Ты вспомни, почему не остались вместе? А ведь я любил тебя тогда. Ты другого себе выбрала! И напоролась, нахлебалась досыта. Теперь уж не до выбора. Хоть кого–нибудь захомутать? Да я так вот не хочу. Знаю, коль тогда не любила, теперь и подавно говорить не о чем. Жить без тепла не хочется. Я и так холода нахлебался через край.

– О чем ты, Герка? Да нынче люди просто из выгоды живут вместе. О какой любви в наши годы вспоминать? Звезданулся? Скажи лучше, что остался после Афганистана импотентом и бабы тебе – по барабану! Никакая не нужна!

– Катька! Стерва! Мне что, как в школе, все доказывать надо? – прижал к себе бабу.

– Герка! Что ж мы теряем золотое время? Давай доказывай! – Закинула дверь на крючок, выскочила из халата.

– А потом на шею повиснешь?

– Герка! Не тяни резину, не мучай! – услышал в ответ.

До глубокой ночи пробыл Герасим у бабы. Провожая

его, обвила шею руками:

– Не обходи мою избу! Когда приедешь в другой раз – навести меня! Ждать буду…

– Это с кем же до сей поры пробыл? – встретила встревоженная мать. Она не спала. И, вглядевшись в лицо сына, спросила тихо: – Уж не у Катерины ли отметился?

– У нее был. А что? Все ж одноклассница…

– Сынок, милый мой! Да у нее все мужики деревни отметились. Даже пастух Иван, несмотря что семь десятков, тоже с Катькой был. Его старуха веником оттуда выгребла. И Катьке по роже надавала за бесстыдство. Только тебя там недоставало. Она, после того как сын утонул, совсем свихнулась от одиночества. К ней путные мужики стыдятся близко подходить, а уж в избу силой не затащишь. А ты, дуралей, на нее позарился, на больную? Где ж твой стыд? Найди себе путевую. Их полная деревня, да и в городе немало. Не позорь себя и нас. Ты ж нормальный человек, красивый мужик, а и время твое пришло… Пора!

Герасим уезжал из деревни взъерошенный, как воробей. Лицо горело. Ему казалось, что все сельчане узнали о его шкоде и теперь перестанут с ним разговаривать, здороваться.

– Гер! Ты в город? Передай внуку сало и молоко. Он к остановке подъедет. Скажи, что жду его! – подошел кузнец.

– А моим деньги передай. Пусть учебу не бросают. Сколько сил есть, подмогну! – успел запыхавшийся скотник Яков и добавил: – Сам понимаешь, нынче за переводы много берут. А нам всякая копейка великим трудом дается. Потому не осуди.

Герасим вошел в автобус. Он был почти пустой. Помахал рукой людям, оставшимся на дороге, и, сев возле окна, смотрел на убегающие рощи, перелески, речку. Их он часто видел во снах в зонах, в Афганистане и даже теперь, в городе.

Когда вернулся домой, нашел на столе письмо – от десантника, с которым лежал в госпитале. Прочел его. Вот еще один семейным станет скоро. На свадьбу зовет. Выходит, ожил. «А что ж это я до сих пор в сиротах?»

Вечером Никита газету принес. Купил по пути. И, наткнувшись на брачные объявления, рассмеялся:

– Слышь, Герка! Давай тебе подыщем! Тут всякие просятся. Глянь! – начал читать. И вдруг посерьезнел: – Все дрянь! Хищницы! Одной автомобиль нужен, этой – материальная поддержка. Зато следующая! Да… Но у нее ребенок…

– А ты прочти вслух! – попросил Герасим.

– «Женщина, с обычной внешностью, тридцать два года, работающая, имеет десятилетнего сына, старый дом и огород, хочет познакомиться с серьезным, хозяйственным человеком, до сорока двух лет, непьющим и нескандальным, только для семейных отношений».

– Ну, баба! Даже телефон домашний указала! – изумился Никита.

– Староват я для нее! Да и ребенок… Видно, с мужиком не ужилась?

– А позвони одиночке! Вот тут просятся! – хохотнул Никита, указав пальцем на объявление. – «Привлекательная брюнетка с зелеными глазами, нежная, хрупкая, интеллигентная…»

– Все! Хватит!

– Почему?

– А полы кто будет мыть? – рассмеялись братья в один голос.

– «Ищу обеспеченного, уверенного в себе человека».

– А я не спонсор!

– «Вдова. Имею пятилетнюю дочь. Ищу надежного, щедрого, нежного друга, желательно с высшим образованием и автомобилем…»

– Где б найти такую жену – хохотнул Герасим и подвинул газету поближе к себе. – А дай хоть позвоню обычной. Она хоть без претензий. Значит, ковыряться не будет, как другие. – И набрал номер: – Алло! Я звоню по объявлению в газете.

– Слушаю, – ответил усталый голос.

– Может, я не совсем тот, кого ждете, но хочу предложить себя, – замялся Герасим, сбился, смутился и не знал, что нужно сказать еще.

– Как вас зовут? – спросила женщина тихо.

– Герасим.

– Редкое имя. Меня – Наталья.

– Я тоже обычный, как валенок, простой–Конечно, старше. Но в разумных пределах. Семьи нет и не было. Детей тоже.

– А почему? Вы отбывали срок в зоне?

– Наталья! Я не только сидел. Я был в Афгане. Воевал. Там потерял любимую.

– Сочувствую вам. Но я при чем?

– Возможно, вы восполните потерю?

– Не знаю. Ведь у меня сын. Трудный пацан. А у вас своих не было. К чужому сможете ли привыкнуть? Я уж не говорю о большем.

– Мне кажется, нам самим нужно сначала познакомиться. А потом решать более сложные вопросы. Может, с первого взгляда не подойдем друг другу?

– Давайте увидимся. Но не сегодня. У меня как назло на вечер много дел подсобралось.

– Может, помогу?

– Давайте определимся. Вы сами как хотите?

– Когда увидимся? – повторил вопрос Герасим,

– Завтра! После работы… – Назначили время и место встречи.

Никита и Женька не верили в услышанное. Их Герасим назначил встречу женщине? Ведь раньше он о том и слушать не хотел.

– Что удивило, братья? Иль я хуже стал? Ведь вот вы оба имеете семьи, детей. У вас свои радости. И только я живу неприкаянно. Кругом один. Да, потрепала меня жизнь. Но не вытряхнула из шкуры. И я, как все, обычный человек. Вон в деревне побывал у Кати – школьной подружки своей. Ну и сказал матери. Она так выругала, словно что–то злое утворил. А по сути, мы оба с ней были счастливы, как дети. Пусть недолго, но порадовались жизни. Ведь я все эти годы после Афгана не чувствовал себя мужиком. Я никому не признавался. Не хотел насмешек и сочувствий. Боялся их и скрывал свою беду. А когда к Катюшке пришел, почувствовал, что ожил во мне мужик. И я радовался, как пацан. Плевать, что у нее до меня полдеревни перебывало. Мы не собираемся жениться. Просто нам было хорошо вместе, Разве можно ругать иль осуждать такое? Может, эти минуты были самыми дорогими за все годы. Кто знает, как она сложится дальше, та жизнь, но я благодарен Катюшке за все. Она вовсе не больна. Живет своим укладом, без оглядки на деревню, и правильно делает.

– А разве мы запрещали тебе иметь бабу? То твое дело, кого приведешь. Никто не осудит и не обругает. Давно пора. И о болезни твоей догадывались. Знали, что от нервов она. Одного ждали – когда пройдет и все наладится, – говорил Евгений.