Текст книги "Выскочка из отморозков"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

– А кто им рассказал, кто высветил? – удивился пасынок.

– Мне забыли доложиться.

– А откуда знаешь?

– Городское радио слушаю! И тебе бы не помешало иной раз его включать.

– Я на дискотеке был. Туда эти не возникают! – хотел успокоить Герасима, но лишь разозлил.

– Совести у тебя нет! Ты развлекаешься, а мы с матерью с ума сходим. Каждую минуту ждем. Между прочим, нам не по семнадцать, оба работаем. Ты же изводишь нас!

– Хорошо! Я могу уйти и не стану мешать! – взялся за куртку.

– Куда? Дурак! Вернись! – втолкнул парня в дом.

– То я мешаю, извожу! То не уходи! Что тебе нужно? Я что, собой не могу распорядиться? – спросил заносчиво.

– Тебя сегодня по телефону искали.

– Так это мои друзья! – рассмеялся Борька.

– Они не грозили б урыть! А эти обещали сорвать с тебя репу! Случайно ли? И кто они?

– Кто хочет убить всерьез, тому не нужна реклама. Они работают без огласки. Кто треплется, тот ни на что не способен и дальше угроз не пойдет! – успокоил его Борис.

– Быстро ты осмелел. Забыл недавнее! Чтоб впредь не шлялся до такого времени! – вскипел Герасим. А сам в который раз обратился к Богу, чтобы ускорил отъезд Бориса.

Парень с неделю возвращался домой до наступления полуночи. Но однажды вернулся бледный, тихий и, хотя было всего десять вечера, разделся и лег в постель.

– Что случилось, сынок? – подошла Наталья.

– Ничего. Скучно стало, вернулся домой.

– А где был? – подошел Герасим.

– Гулял с ребятами по городу…

– Кого–то увидел?

– Беркута… Он подошел ко мне, но ребята взяли его в кольцо, оттеснили. Он хотел поговорить. Но я не захотел остаться с ним один на один. Я помню о последствиях этих разговоров. Он долго плелся позади нас, следил, куда свернем. Мы пришли в горсад, и я вскоре ушел оттуда, но через забор. Видел Беркута на выходе. Он меня не заметил. Закладывал нож за браслет. Я приметил и понял все.

Герасим позвонил дежурному милиции, потом начальнику, новому следователю, тот и ответил:

– Мы знаем. Он ходит с «хвостом». Меня предупредили оперативники. Ему отсекают все пути к бегству. Не волнуйтесь, к вам он не нагрянет. Ему не уйти…

Что выгнало на улицу Беркута? Нет, не тоска по кентам, не жажда приключений и даже не желание выпить. Сам собой Вова умел управлять. А в осторожности мог переплюнуть любую лесную зверюгу. Опыта и навыков у него хватало.

Но, как большинство мужиков, погорел на бабе. Его пышнотелая кудрявая подружка умело играла с ним в любовь уже не первый год. Она одна крутила Беркутом как хотела. Были у мужика и другие блядешки, но эта косила под порядочную, верную и надежную.

За эти ее достоинства или пороки Беркут осыпал бабу деньгами, подарками, дорогими украшениями, и Оксана, не сетуя, всякую ночь облизывала щетинистую морду, потную шею и до безобразия, по–мартышечьи, волосатую грудь. Она сюсюкала, лебезила, называя Вову лапушкой, котиком, королем и солнышком, но едва тот выходил за дверь, прыгала в ванну и, отплевываясь, матерясь, подолгу смывала с себя его вонь.

– Гнилушка кривоногая, старый мерин, облезлый пень, на ходу пердит, а туда же… Нет бы выложил все у двери и уходил. Ему еще ласку подай, в любви поклянись, иначе из него ни хрена не выдавишь! Тоже мне, красавец свалился, мать его курва бухая…

Поругавшись, она вытиралась насухо и начинала примерять все обновы и украшения, принесенные Беркутом. К ней он никогда не приходил с пустыми руками. Уж если обновки, то сумками, украшения – карманами.

Случалось, Оксана по полдня только примеряла подарки, забывая сказать вслед Беркуту хоть одно доброе слово. Она умела выманить, выпросить, но не благодарить.

Оксана ненавидела Вову за то, что тот имел женщин, помимо нее, и тоже одаривал не скупясь, щедро.

Он обычно приходил к ней под вечер, по–ослиному нагруженный покупками, так что ни плечи, ни шея не выдерживали всего. Но никогда Беркут не задерживался здесь дольше чем на три дня.

Баба стелилась у его ног, изображая отчаяние и мольбу. Она, как ангел, складывала руки на груди, умоляя побыть с ней еще.

– Я умираю без тебя, нет мне жизни, останься со мной! Побудь еще, молю! Подари счастье видеть и дышать тобой, – говорила томно, вытирая пару слезинок. Она знала, что далеко не все деньги отдал ей Вова, а это обижало бабу до глубины души.

Так было бы и в этот раз. Но прошло три дня, а Беркут не думал уходить. Он пил и ел, валялся в постели, тискал Оксану, но денег не добавлял. Отдал ей принесенное сразу, на том и ограничился. А дни шли. Вот уж и вторая неделя пошла к концу. Баба устала, а Беркут не спешил.

Оксана ждала, что Вова даст ей хотя бы денег. Но он сказал ей, что пустой как барабан, и единственное, чем может ее осчастливить, так это любовью, горячей и бесконечной.

– Теперь тебе не надо уговаривать меня остаться, я и сам никуда не пойду и останусь с тобой навсегда, как ты мечтала, краля моя ненаглядная! – Обнял он пышные формы бабы, воткнулся колючей мордой в глубокий вырез и взвизгнул по–поросячьи от восторга.

Оксана не выдержала, ее коробило. Другое дело, были б у него деньги. С мужиком, у которого в карманах гуляют сквозняки, церемониться нечего, и баба, оттолкнув его, сказала:

– А ты что, в дармоеды навязываешься? В иждивенцы? Иль в сутенеры клеишься?

– Чево? – отвисла челюсть у Беркута. Он даже не поверил, что сказанное относится к нему, но, кроме них двоих, никого не было. – Значит, так меня забрызгала? Мало я тебе приволок? Все, что имел, отдал!

– Так это когда было? – скривилась баба.

– Неделю назад! Всего–то!

– С тебя в притоне за такое время сколько б сняли?

– Вдесятеро меньше!

– Коль до дешевок приспичило, чего сюда возник? Хиляй к ним, не держу!

– Профура! – дал ей звонкую пощечину.

– Вислогузый мерин! Засранец! Вонючий кабан! – Открыла двери настежь: – Пиздуй отсюда, барбос!

Беркут оделся наспех и, приостановившись возле двери, сказал злым шепотом:

– Ноги моей здесь никогда больше не будет. Если б раньше знал, кто ты есть, никогда бы не возник!

– Кому ты нужен, рахит недоношенный? Давай проваливай шустрее! Чего застрял, как говно поперек жопы? – Двинула мужика плечом, тот оказался на улице, а Оксана, закрыв двери на засов, принялась прибирать в доме.

Вова Беркут был у нее не последним и далеко не единственным хахалем. Баба имела их больше десятка, но предпочитала одного – самого красивого, весельчака и шутника, огневого Сашку. С ним она была знакома много лет. Участковый. Поначалу ругались. Ох и стыдил он ее, уговаривал устроиться на работу, но не убедил. А Оксана была не только красивой, но и умной бабой. Так вот и поладили.

Сашка никогда не назначал ей время. Она сама звонила и звала, когда ее кто–то обидел. Вот и здесь, убрав и проветрив в доме, позвонила ему:

– Один коротаешь? Не помешала? А то давай ко мне! Согреемся, побалдеем вдвоем! Когда придешь? Прямо сейчас? Жду!

Через полчаса она уже сидела на коленях участкового, гладила его лицо, плечи.

– А знаешь, как меня сегодня обидел один козел? Обозвал за то, что не оставила у себя. Ты представляешь, он мне деньги предлагал!

– За что?

– За ночь, за любовь и ласки! За дешевку принял. Ну уж я ему устроила!

– Кто этот негодяй? – деланно удивился Сашка, поддерживая с Оксаной давнюю игру. Они не только хорошо знали, но и прекрасно понимали друг друга.

– Да ты его не знаешь. Это Вова Беркут! Недавно с зоны вернулся. Так за то, что отказала ему, он мне по морде дал и обозвал паскудно. С час назад его выгнала. Сказала гниде, что скотоложеством не балуюсь, ни за какие деньги с ним не лягу в постель. Теперь к шлюхам пойдет, в притон или на мост. Ко мне, как сам проговорился, пустой пришел. А может, соврал. Но я его с бубном выставила. Хотя сама не люблю базар, этот достал.

– Правильно сделала. Я сейчас принесу выпить, и обойдемся сами, без беркутов!

Сашка быстро оделся и, едва выйдя из дома, позвонил в милицию. Предупредил, что Беркут в полете и, видимо, вышел «на охоту».

– Тряхнула его подружка! На ужин не оставила. Из города не уйдет! Ловите!

Едва Сашка выключил телефон, всем оперативникам и участковым, каждому дворнику было приказано – смотреть и следить в оба.

Второй звонок последовал уже от сторожа городского парка:

– Здесь он! У меня ошивается. Один его взять не смогу, ребят пришлите, да поскорее…

Беркут, надеясь на сумерки, спокойно прошел по аллее. Нет, он не ошибся и Борьку узнал мигом. Как тот оказался на воле? Ведь Седой и Шлейка в один голос утверждали, что менты сгребли его вместе с Андреем. Но того дома не было, только жена – распухшая от слез баба. Беркут хотел перехватить у Борьки баксов и разузнать новости по делу. Но парень вдруг куда–то исчез. Конечно, не домой, рановато. Где искать его? Идти к нему домой – слишком далеко и опасно. А значит, лучше навестить Седого и Шлейку. Эти могут выручить баксами, пока свой положняк не возьмет с клиентов. Если все долги собрать в кучу, Беркуту на три безбедных жизни хватило бы, даже если он всяк день станет бухать в ресторане.

«Вот судьба–паскуда! Как все хорошо шло! И надо ж было Борьке залупиться! И с чего? Ведь могли спокойно договориться. Небось сам теперь жалеет пацан. Все равно вернулся б! Но откуда взялись менты? Борька с Андреем не вызывали, к чему? Не впервой мне было бить им рыла, все сходило тихо. Тут же шухер! Кто его затеял? Кому было выгодно заложить? Хотя тот же швейцар или официант могли. Что с них взять?»

Свернул с аллеи на боковую темную дорожку. Светиться на выходе, где теперь стояли яркие фонари, не хотелось. А тут можно перелезть через ограду незамеченным. Схватился за штырь, легко подскочил вверх, и вдруг на ноге что–то тяжелой гирей повисло. Хотел отряхнуть. Но тряхнули его, и он всем задом сел на арматурный штык. От жуткой боли волком взвыл. Он сидел, окорячив ограду ногами, как кузнечик на иголке в гербарии, глянул вниз. По обе стороны ограды его ждали оперативники.

– Слезай, воробышек! Мать твою! И без фокусов! Не то сами сдернем гада!

– Ой! Пощади! Яйцы пробьешь! – заскулил Вова.

– Они тебе больше не понадобятся! Сползай, блядское семя! – услышал с другой стороны.

– Не могу. Я пришился. Сижу как пидер!

– Понятно! Генка! Подгоняй машину! Сейчас сниму эту мандавошку! Еще до суда не додышал, а уже жопа пробита! – смеялись оперативники и через пяток минут сняли со штыка Беркута. Он впервые неподдельно ревел, как баба, закрыв проткнутую задницу обеими ладонями.

Сашка, развлекавшийся с Оксаной всю ночь, узнал о благополучном задержании Беркута уже утром и очень порадовался.

И только Борис не находил себе места. Вернувшись домой, закрылся в своей комнате, никуда не высовывался и не подходил к телефону.

Герасим от участкового узнал о задержании Беркута и, войдя к пасынку, сказал весело:

– Поджал хвост? То–то и оно! Покуда не дозрел, не уходи далеко от дома! Я за эти дни со многими виделся. Садись, расскажу о новостях. Твоих корефанов в армию заметают всех до единого. И самое кислое – в Чечню забросят. За что? Сами знают! Не хрен базар громить! Или сил стало много? Под эту дудку не только кавказцев, а и своих отмудохали до самой реанимации. Все наличные вытащили. Ларьки на уши поставили. Пивной бар – в щепки. Там продавщица пиво водой разбавляла. Все жить хотят. И она тоже! Не нравится – никто насильно не поил! Теперь

быстро поумнеют! Крутые – тоже твои кореши – без дела не остались. Раскупили автостоянки, заправки, игровые залы, хозяевами заделались. Бомжей и блядей, короче, всю бродячую шушеру, в пустующие деревни отвезли. Всех гадов вылавливают. Даже Беркута накрыли. Теперь в тюрьме – в следственном изоляторе дышит. А тебе в училище. Документы оформим, и все на том, вызов уже пришел. Теперь еще раз сдашь все анализы и поезжай без страха.

– Беркута, может, и взяли. Но он не один, не сам по себе! Еще Седой и Шлейка.

– Их в пивбаре взяли часом позже.

–Беркуту те, кого я назвал, покупатели? Эти из–под земли достанут всех. У них возможности неограниченные, а денег – прорва. Сами не смогут, наймут кого–нибудь для расправы. Не позволят мешать.

– О тех не знаю. Чую, на воле им не долго бегать. Легавые переловят. А ты покуда не рискуй, самый опасный, Беркут, хоть и взят, однако, в чем ты прав, улей пока наружи. Но работа идет! – довольно потер руки Герасим.

Борька с тоски долгими часами смотрел телевизор к, заметил Герасим, все кому–то звонил. Говорил при том тихо, так что слова невозможно было разобрать.

– Подожди, пусть все утрясется! – Это единственное, что удалось услышать.

«Наверное, девку завел. Только той беды не хватает. Был один дурак на шее, станет два. Там и до третьего ждать недолго. Видно, тянуть мне лямку до гробовой доски. А что в благодарность услышу?» – сморщился человек, словно от зубной боли. И, вздохнув, вышел под навес, сел за круг… Но работа не пошла. Не было настроения. Промучившись часа два, вернулся домой. Увидел сияющего Борьку:

– Никита с Женькой звонили. Сегодня бабулю привезут. Во кайф!

– Чему радуешься? Сбежит она от нас к братьям. Там хоть внуки, а здесь кто?

– А я разве не внук? – обиделся

–Ты большой! С тобой какие заботы? А вот с теми не засидишься! Пошли во двор покурим, не то в доме не продохнуть!

Вышел первым и сел на ступеньке, Борька рядом устроился. Достал из кармана сигареты, подал отчиму и вдруг внезапно завалился на Герасима. Круглый камень лежал рядом. Откуда взялся? Герасим огляделся. Никого поблизости. Но Борька лежит на крыльце. Мужик прикинул, откуда кинули камень с такой силой. И шагнул в соседский огород. Каждый куст, дерево проверил, тряхнул, но никого, ни единой живой души, ни намека на присутствие человека. Окна дома наглухо закрыты, на двери громадный замок. Чердак на щеколду заперт. Но кто–то ж кинул камень…

Герасим пошел к цветочной клумбе – лохматой, увядающей. Из нее, из самой середины, словно тень, выскочил мальчишка, худой и оборванный. Он мигом шмыгнул через калитку на улицу. Когда Герасим поспешил за ним, мальчишка уже исчез.

Спрашивать о нем прохожих было нелепо. Мужик вернулся к крыльцу, Борька сидел на пороге, обхватив руками голову. Герасим помог ему встать. Они вошли в дом.

– Ложись. Сейчас холодную повязку положу, потерпи. – И когда намочил полотенце, заторопился к пасынку. – Не вставай. Я разыщу паскудника! – Хотел выйти на улицу, но Борис остановил:

– Не надо, он не живет здесь. Бомжонок. Они как две капли друг на друга похожи, их не различить. Не трать время. Просто теперь нужно закрывать и ставни. Не знаешь, откуда что придет.

– Нет, я этим наркоманам хвосты прищемлю! – 'грозил Герасим.

– Я все забывал сказать тебе, что виделся с родителем. Дня три назад. Неподалеку от базара встретились. Он требовал денег. Грозил в суд на меня подать, чтобы алименты ему выплачивал. Я по плечо отмерил. Родитель осклабился и пообещал уделать меня, как Бог мокрицу. Я в морду рассмеялся, он пообещал, что на этой неделе буду лежать на погосте. Потому, может, его рук дело. Уговорил какого–то. Наркоманы не станут камнями швыряться. Они пользуются оружием умело. После их разборки никто на катушки не вставал. О том от многих слышал. Эти, как фартовые, действуют наверняка. Уж если меня размажут, то и свидетеля не пощадят. Беркут о том мне много говорил. Теперь понимаю зачем. Чтоб знал, с кем связался.

– А Седой и Шлейка из каких?

– Они не то и не другое. – Парень поправил полотенце на лбу и, помолчав, продолжил: – Они не наркоманы. Обычные чифиристы. Шестерки Беркута, сами по себе ничего не стоят и не могут. Так, перхоть, копоть вонючая – не мужики.

– Как раз они опасней других. Остались без навара и пахана. Вот и мстят как могут…

– Ерунда! Я их не интересую. Им нужно узнать, где Беркут держал общак. А он его проссал у какой–нибудь метелки или в притоне. Беркуту в клешни давать бабки западло. Он сам мне ботал, сколько кубышек промотал. Его за это сколько раз урыть собирались. И в закон потому не взяли, что, когда хрен его твердый, душа и мозги мягкие.

– Не верю, что Колька к тебе пацана послал. За такое с него сдернут, а чем платить станет?

– У бомжей свои законы. Они никому не подчиняются и ни перед кем не отчитываются, – говорил Борис.

– Но ведь у тебя средь них нет врагов!

– А родитель? Коль один завелся, остальные – поголовно враги. Это точно! Наркоманы не станут в клумбе выжидать. В дом возникнут, и все на том.

– Ты уверен?

– Если хотели б свести счеты, давно заявились бы.

– А что теперь с бомжами делать? – сокрушался Герасим: – От них из–за любого угла пакость жди…

– Сам говоришь, по счетам платить надо. А долги разными случаются, – вздохнул Борис.

Герасим курил молча, обдумывал свое.

Когда–то среди бомжей у него имелись знакомые, несколько приличных мужиков. Он давал им картошку, и те помогали убрать урожай. Встречая их в городе потом, давал на хлеб. О том никто не знал дома. Да и зачем?

Герасим уже на следующий день разыскал всех пятерых. Купил пива и, достав из сумки картошку, хлеб и огурцы, угощал мужиков по старой памяти, заодно рассказал им о проделке Николая.

– Пацана подослал, чтоб тот кровного сына убил! Ну ладно если б растил его или оставил бы хоть что–нибудь! Ведь ни хрена! Борька сам не на ногах, а этот козел с него требует. Где тому взять? У меня или у матери. А у нас из–под копыт зреет? Сами знаете, как копейка дается. Разберитесь с ним сами. Не хочу ментов посылать, но ведь вынуждает, гнус.

– Сами с ним потолкуем и сыщем, кого к вам посылал. Коль все верно, что ты сказал, просто так ему не сойдет. Все взыщем и с него, и с мальца. А ты зла на нас не держи. В бомжи всякие сваливают, не с добра. И на сердце много обид кипит на горожан. Ну да разве все повинны в чьей–то конкретной беде? Ты успокойся, мы сами всех своих перетрясем. – И пошли к себе на свалку, поникнув головами.

«Когда уж все кончится? Отправить бы Борьку учиться в другой город, там его никто не знает и он никого. Но ведь придумал этот начальник горотдела отправить всех будущих курсантов одной группой. Что они, дети? Не потерялись бы и врозь. Пока их отправят, я сдохну», – вздохнул со стоном.

А вернувшись домой, глазам не поверил – мать приехала, решилась! Герасим про все беды разом забыл. Борис вьюном вокруг бабки вьется. Все говорят без умолку. Наталья возле матери тихой голубкой сидит. Ей тепло и спокойно. Как не хватало ей этого тепла, своего, самого доброго…

Мать едва успевает. Ее заставляют поесть, о чем–то рассказать, делятся радостями и бедами, над чем–то смеются, кого–то ругают. Мать уже успела скатать на яйцо шишку с Борькиного виска, и вмиг отпустила парня боль.

– Я не колдунья. Кое–чему у своей бабки научилась вприглядку. Вот, внучек, это яйцо сожгу в огне под заговор. А тот, кто задумал плохое, теперь уж не заживется на белом свете. Это как пить дать.

Положила яйцо на горячие угли, а когда оно испеклось и почернело, подкинула несколько березовых поленьев. Они быстро взялись огнем. И семья уже к ночи забыла о яйце. Вот только бомжи, встретившие поутру Герасима, сказали, что умер мальчишка, кинувший камень в Бориса.

– Ночью у костра все сидели, грелись. И он подошел. Все отказывался, что не бросал он камень в Борьку. А тут вдруг, ну точно с неба оторвался, булыжник. Но небольшой – с яйцо, вот только черный. И хрясь пацану по голове. Он так и упал замертво. Даже крикнуть, вздохнуть не успел.

– А Николай как?

– Он с нашими по деревням блукает. Да и что с него? Вот воротится, коль жив будет, уже за двоих ответит. Сгоним Миколая! Промеж себя так порешили. Мы убойством и разбоем не промышляем. Нет серед нас лихих людей. Мы все наскрозь – голуби, только сирые. – Дед чистил жидкую бороденку корявыми пальцами. Его внуки прогнали из собственного дома. А старик всякий день молился за их здоровье и никогда не только не проклинал, даже не ругал молодь, говорил, что получил по заслугам от тех, кого выпестовал. – Ты, мил–человек, не тужи! Миколая образумим. За твово младеня сам Бог вступился. Нихто с наших вас не забидит, – убеждал старик, и Герасим вернулся домой в хорошем настроении. Но, не дойдя нескольких шагов до калитки, заметил под окном дома мужика, тот пригнулся к самому ставню, слушает, о чем говорят на кухне.

Герасим подошел тихо, хрястнул кулаком по спине так, что услышал, как щелкнуло в позвоночнике. Мужик хотел, убежать, поняв, что попался, но не смог и, пропахав носом землю у крыльца, лежал матерясь.

– Захлопнись, козел! – пнул его Герасим в бок и, открыв двери в дом, позвал: – Борис, давай сюда! Кто это? Узнаешь?

– Конечно! Тот самый, первый следователь по делу. Он мне целый час морду квасил во время допроса и после. Позвони ментам, пусть на своей шкуре узнает, что такое камера.

Через десяток минут того в наручниках увезли в «воронке», а мужчины закрыли ставни, ушли в Борькину дальнюю комнату. И пока Степановна на кухне занималась стряпней, Борис с Герасимом успели о многом поговорить.

– Пойми, менты тоже разные. Одни пользуются мундиром и положением на службе, чтоб набить себе карманы. Другие волынят кое–как до пенсии. А третьи вкалывают на совесть, за себя и остальных. Волокут всю работу без премий и благодарностей. Ни званиями, ни похвалами не избалованы. Незаметные, но без них невпродых простым людям.

– Кому они нужны? – презрительно сплюнул парень.

– Вот как! Да если б не они, тебя с матерью давно уж не было б среди живых. Так или нет?

Борька покраснев, опустил голову.

– Ладно другим, мне не соврешь!

– Я там побывал у них! Не на должности, а в камере! Сам знаю – все менты одинаковая сволочь.

– Кто бы говорил! Иль я не знаю, что и как случилось? Сам хорош! И в этой ситуации! Прекрасно знал, кто такой Беркут, и все ж именно к нему пошел требовать повышения оплаты за услуги. Он бы повысил! Счастье, что жив остался!

Оба оглянулись, в комнату вошла Наталья:

– Ну, опять не без приключений? Кого на этот раз к нашему берегу прибило?

И, узнав о случившемся, долго возмущалась,

На следующий день Борька проснулся от резкого телефонного звонка.

– Приезжайте за направлением на учебу, заодно возьмете характеристику, справку из паспортного стола…

Борька положил трубку на рычаг. Ему хотелось смеяться от того, что скоро закончатся все испытания. Он уедет от Беркута и его банды, от алкаша–родителя, от всех неприятностей избавится разом. Они перестанут преследовать его повсюду, стоять за плечами днем и ночью. А тут еще Андрей позвонил, тот самый, что работал поваром в ресторане Беркута, и спросил:

– Ну, как дышишь? Нормально? Я тоже! Да, работаю в том же самом кабаке и снова поваром. Хозяин поменялся, все прочее по–прежнему. Заработки меньше, чем были, но хорошие, больше, чем в других местах. Конечно, вместе с женой работаем. А как иначе? Нет, ко мне никто не прикипается! Что внизу? Продовольственный склад сделали. Работать стало много удобнее… Все прежние, кроме тебя, на своих местах! Давай и ты возвращайся в свои пенаты.

Герасим невольно заглянул в спальню к Борису. Парень увидел его, отвернулся, заговорил тихо, а вскоре и совсем закончил разговор, положил трубку и сел в постели, обхватив руками голову.

Герасим топтался на кухне стреноженным конем.

И только мать без слов и объяснений поняла ситуацию. Степановна вошла в спальню к Борису, подсела рядом, обняла, погладила взъерошенную макушку и спросила:

– Чего ты голову опустил? Что случилось? Чего так меняешься? То смеешься, то плачешь…

– Бабулечка, наверное, потому, что дурак!

– Э–э, те в таком не признаются никогда! Что мутит душу, что бередит?

– Понимаешь, скоро мне ехать на учебу!

– Знаю, уж собираю помалеху.

– Зачем? Я там на всем готовом!

– Не лопочи глумное! Кто тебя исподним обеспечит аль рубаху даст? Тот же шарф и носки свои надобны, чтоб не застыть.

– Все выдают, бабуль, на то она и школа милиции!

– А и свое сгодится, лишним не будет!

– Не надо тряпья, только необходимое…

– Чудной, вдали от дома свое надобно.

– Сказано, что через недолгое время в путь, – охрип голос Борьки,

– Детка ты наш, не навовсе уезжаешь, на время. Опять же на каникулы наведаешься, дома побудешь, душу согреешь. Мы все тебя ждать станем.

– Вы будете. А вот она захочет ли ждать меня?

– Борик, детка моя, коль любит, будет ждать вернее собаки. Если не нужен ты ей, пусть теперь проявится, оторвется и отболит. Эта проверка вам обоим. Может статься – единственная на всю жизнь. Коль суждено, будете вместе, а нет – не о чем сетовать. Как мы своих мужиков ждали – с войны, из тюрем. Редко какая в другой раз семью заводила.

– Так это мужиков!

– Велика ли разница? А и парней! Сколько моих товарок немужними остались? Уж и про войну забыли люди нонешние. А эти так и остались верными тем, кто не пришел с нее. И до сих пор седые старухи плачут, что не осталось у них от тех любовей деток, ради каких стоило бы жить на этой земле. Сколько весен у них впустую прошло. А ведь полюбив однажды, в другой раз уже не суждено любить. И если твоя не станет ждать, значит, она тебя не стоила.

– А как же я смогу полюбить в другой раз?

– Ой, Боренька! Только девки умеют один раз любить. Мужикам такое не дано. Сколько на голове волос, столько Любовей.

– Не все так, – не согласился парень.