Текст книги "Выскочка из отморозков"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Борька помолчал с минуту и опять заговорил:

– Люди шли на кладбище из церкви, оставляли на могилах для покойных всего понемногу и рюмку вина иль водки. Ну, так положено по обычаю – уважить покойного, поделиться с ним всем освященным. Так вот и мы за тем пришли. Я первым увидел родителя. Он ходил по погосту и собирал с могил спиртное. Конечно, и еду в сумки сгребал. Люди гнали его, а он скандалил и матерился. Пока не позвали сторожа. Ну, из посетителей нашлись двое мужиков покрепче. Закрутили ему руки на уши и через забор кладбища перебросили. Сторож ему собаками пригрозил. Мол, подойдешь к воротам, всех спущу с цепи. Не порочь погост, нехристь! Знаешь, как нам с мамкой было стыдно. Ведь он, когда его перекинули, оглянулся и узнал нас. Стал звать бухнуть с ним. На нас все люди смотрели как на чумных. А он стоял за забором и, когда понял, что не пойдем с ним, стал материть и проклинать нас. Помню, мы шли с кладбища, боясь поднять голову или оглянуться по сторонам. На погосте в тот день было много людей, весь город…

– Забудь! Успокойся! Прошло много лет. Люди уже давно поняли, кто есть кто. А ты все еще терзаешь себе душу.

– Я только один раз ему вмазал за все, а сколько мы от него получили – не счесть.

– Его давно нет в этом доме. Он не придет сюда. А если появится, я сам с ним разберусь. Вашего вмешательства не потребуется.

– Коли возникнет, пусть на себя обижается. Теперь я сам смогу с ним справиться. Знаешь, он перестал быть мужиком. Его одним щелчком с ног свалить можно. Не верю, что решится прийти, если только жить не надоело. На него даже менты не оглядываются, считают хуже дворняги.

– Да ну его! Стоит ли он того, чтоб о нем столько говорили? – отмахнулся Герасим.

– Он мне весь день испортил сегодня. Я на свидание опоздал из–за него.

– С Ириной?

– А ты откуда знаешь?

– Ну как же? Вся улица в курсе твоих сердечных дел. Мальчишки за тебя переживают. И говорят, что, если увидят Ирку с другим, выдернут ей ноги из задницы, – хохотал Герасим и спросил: – Куда ж ты остальных подружек подевал?

– Они с другими тусуются. Ну, по–вашему – встречаются, дружат. Не могу же я один всех сразу любить. Их много!

– Выходит, первая любовь крепче всего?

– Знаешь, девки все одинаковы, а вот для жизни, на будущее, только одна годится.

– Чем же она лучше других? – спросил отчим.

– Она как друг самая надежная. Нигде не бросит, не подведет и не заложит. Всегда правду говорит в глаза. Она не как другие. Свой пацан. И я люблю ее! – покраснел Борька.

– Вот с этого последнего надо было начинать!

– Ну если ты слышишь много, знай все!

– Ты меня не удивил. О том мне тоже давно известно.

– Откуда?

– Сам проговорился сто раз. А мужик мужика никогда не проведет. Я тебя по глазам и без слов понимаю.

Борька согласно кивнул:

– Знаю! Я тебя тоже.

– Одно удивляет в тебе, Борис, как при твоем характере сумел сохранить постоянство в выборе главного? Годы прошли, а ты по–прежнему любишь Ирку и собираешься поступать в Суворовское. Кстати, как твоя девчонка относится к этому?

– К армейке? Спокойно. Сказала, что я ей дорог и в погонах, и без них, лишь бы мы были вместе. Ее не пугает будущее, даже если вся жизнь пройдет на колесах, обещает выдержать.

– Она еще слишком молода. Девчонка не девушка! Какой с нее спрос? Много раз может изменить свое мнение.

Не полагайся вот так слепо на ту, которая еще из детства не выскочила.

– Ты не знаешь ее и не говори лишнее.

– Я только предостерег. Чтоб потом, случись разочарование, оно не убило бы тебя! Не верь девчонкам без оглядки! Да! Они дарят крылья любви. Но первыми их подрезают! Не приведись столкнуться с таким, но женщины могут обратить в беду любую сказку. Не всякий способен пережить такое фиаско. Сейчас она называет тебя любимым, а другого может называть родным. Но это не значит, что соврала! Просто они так устроены. Им нужны постоянные перемены и восторги. Ну и еще…

– А что еще? – заинтересовался Борис.

– Возможность жить легко и красиво, не вкладывая ни во что собственные силы.

– Ну, это другие. Ирка не такая.

– Она еще ребенок, и говорить о ней всерьез сегодня бессмысленно… Тем более что впереди у вас годы, а время само проверит каждого.

Борис умолк задумавшись. Герасим сел за круг. Жизнь вошла в свое привычное русло.

Парнишка смотрел на отчима и думал: «Сколько времени прожито под одной крышей с этим человеком. Четвертый год… Не много. А пережитого не счесть. Он заставил пойти в школу, защищал и вступался, случалось, ругал, бывало, советовал, но никогда не оттолкнул, не остался в стороне чужим человеком, жил нужным и мне, и матери. Он никогда не сетовал на свою судьбу, не жаловался на неудачи, помогал семье, не ожидая для себя ничего. Но до сих пор, вот ведь глупость, относимся как к чужому. А почему? Ведь даже я никак не называю его».

Мальчишке стало неловко. А тут еще Герасим улыбается понимающе, будто подслушал мысли.

Почему битые горем люди так долго и тяжело привыкают друг к другу? Вероятно, из–за прежних предательств и подлостей родни и друзей. Где ж после всего случившегося поверить чужому, если не осталось тепла ни в сердце, ни в памяти, а жизнь, как пересохшая река, уже не звенит, не смеется и никого не радует.

Борис осматривается вокруг. Как изменился за это время дом! Он уже не похож на ветхую лачугу. Весь выпрямился, выровнялся, выздоровел. И все ж… Вон в том, самом темном углу он годами играл с единственной машинкой, что подарила на день рождения мать. Борька прятал ее от отца, чтоб не разломал, не растоптал в пьяном кураже. Мальчишка закутывал ее в одеяло на ночь, а днем, когда дома не было никого, разговаривал с ней, как с единственным другом. У нее даже свое имя имелось – Жорик, так сам назвал. С годами машина постарела, облупилась краска, она вся стала скрипеть, а потом и вовсе заржавела. Другую игрушку Борьке не покупали, а подарить никто не догадался. Не разрешили ему завести ни щенка, ни котенка. Их нечем стало б кормить, охранять тоже некого, а мыши в пустом доме не водились.

Борька помнил, когда мать привезла в дом телевизор. На такси. Долго копила она на него. Купить решилась, когда не стало в семье Николая. Ох и радовался пацан покупке! Про двор и улицу мигом забыл. Все передачи подряд смотрел. Танцевал и пел под телевизор, увлекся мультиками. А уж фильмы – ни одного не пропустил. Телик стал самым лучшим другом, а потому стоял на видном месте. Из любого угла дома можно было смотреть передачи, а голос диктора слышался и в коридоре.

Мать редко смотрела телевизор, лишь по выходным. В другие дни не до него, поздно возвращалась с работы.

А вот этот угол, возле входной двери, самый невезучий. В нем валялся пьяный отец. Отсюда в мать и Борьку летела грязная обувь. В этом углу алкаш чаще всего ловил и избивал домашних.

Тут, рядом с печкой, отца взяли в наручники милиционеры и увезли из дома.

«Но почему они не ладили? С чего он запил? Ведь жить с ним было невмоготу! Другие расходились, а мои, что их связывало?»

– Пап! Зачем ты пьешь? За что бьешь нас с мамкой? – спросил как–то Борька отца, проснувшегося утром возле порога.

– Не от хорошей жизни бухаю, сынок! Вырастешь, сам поймешь. А вламываю за все разом. Не понимаете, не цените и не любите меня. Ни ты, ни мать! Понял? Если б уважали, не приходилось бы клянчить на бутылку. Сами б покупали…

Нет, лучше так не жить… Это пришло гораздо позже. Борька вспоминает, как однажды, тогда он был совсем маленький, допил остатки вина из бутылки. Он еще не понимал, что делает. Дома, как всегда в это время, никого не было. Ох и повеселился тогда пацан. На ушах стоял. А потом уснул и проспал до самого прихода матери. Ну и надавала она сыну по заднице! Борька даже ревел. А потом запустил в мать бутылкой. Та наподдала еще сильнее, надергала уши, била по лицу и грозила увезти сына к своей сестре в деревню навсегда.

Мальчишка знал и не любил тетку, боялся ее. А потому закричал от ужаса:

– Не надо! Я больше не буду! Не отвози!

После этого он напился еще раз у матери Герасима – самогонки перебрал и опозорился. С того раза к спиртному не прикасался – боялся.

Его ровесники–мальчишки любили пиво и зачастую покупали его. Угостили Борьку. Ему пиво не понравилось. Он, сделав глоток, сплюнул горечь и вылил остатки на землю.

– Во отморозок! – смеялись друзья и советовали попробовать еще, привыкать к пиву постепенно, но мальчишка отказался наотрез.

Единственное, к чему пристрастился, так это к куреву. Конечно, поначалу ему хватало одной сигареты на день. Потом и пачки было мало.

– Борька! Ты куришь? – удивилась Наталья, взяв в стирку еще детские штаны сына, в них она нашла полупустую пачку.

– Курю, – сознался пацан.

– И давно?

– Уже с полгода.

– А деньги где берешь?

– Побираюсь и собираю по городу пустые бутылки, как и все.

– Зачем ты начал курить?

– Когда очень хотелось есть.

– Бросить сможешь?

– Пробовал, не получилось.

– А где, у кого куришь?

– У нас на чердаке.

– Не смей, дом спалишь! Коль так, кури дома. Вот тебе под пепельницу старая тарелка. И не кури на дворе и на улице! Слышь! Чтоб никто не видел. Иначе беды не оберешься. Пусть никто из взрослых не знает. И в школе с этим не попадись, терпи до дома. Обещаешь?

– Хорошо.

И ни разу не подвел. Курил возле печки или на кухне за столом. Мать поначалу морщилась, потом привыкла и не обращала внимания на окурки в тарелке. А Борька, подрастая, учился хозяйничать в доме. С утра заправит койку, подметет, принесет воды, начистит картошки. А приглядевшись, как готовит мать, сам начал варить нехитрые супы и каши, научился жарить рыбу. К приходу матери всегда был готов ужин, вымыты полы, а дом проветрен.

– Умница ты мой! Спасибо тебе, сынок! – целовала Наталья сына.

Трудно становилась на ноги семья. За полгода мать скопила на холодильник, потом в доме появилась стиральная машина. На магнитолу, велосипед просить не решался, хотя так хотелось. Ведь у других ребят, как бы трудно ни жили, имелось все, даже видики и фотоаппараты. Борьке мать лишь один раз в месяц покупала жвачку.

– Учись, сынок! – просила она пацана. Но именно в школу ему не хотелось.

Борька видел, как уставала на работе мать. Замечал, как живут' другие.

Вон Нюрка Волова, та, что возле школы живет. У нее сын калека. Не ходит на своих ногах. Раньше его мать работала в школе гардеробщицей и уборщицей. А потом ушла, уволилась. Стала продавать на базаре самогонку и встала на ноги. Купила сыну инвалидную коляску и оставляла его у входа на рынок побираться с утра до ночи, чтоб хоть как–то свести концы с концами и не сдохнуть с голоду.

Сын Воловой хоть и калека, но хороший парень, добрый и тихий. Это он убедил Борьку, когда плохо подавали милостыню, петь на два голоса жалостливые песни, вроде вот этой:

…а ко мне на могилку уж никто не придет,

только ранней весною соловей запоет.

Запоет и засвищет и опять улетит,

а моя хата – могила – одиноко стоит…

Слушая эту песню, даже ворчливые старухи раскошеливались и бросали мелочь в банку. Потом калека отдавал половину подаяний Борьке, и тот на эти деньги покупал курево и хлеб. Так продолжалось недолго, пока крутые не заметили Борьку в баре ночью, замерзшего. Тут–то они и привели Борьку за стол.

Мальчишка рассказал все, и бритоголовая братва сжалилась.

– Ладно! Пасись при нас, – велели Борьке, тот несказанно обрадовался. О таком он даже не смел мечтать. Пацан жгуче завидовал мускулистым, крепким парням, которых уважал и боялся целый город.

Разобравшись с отцом Борьки, хмуро сказали:

– Слышь, гнида? Если твой пропадлина–отец снова начнет на вас с матерью кулаками дрочить, сыпь в бар мигом. Мы ему так вломим, рад будет на шконку возникнуть, только не нам на глаза!

– Пока я за вами прибегу, он мамку уроет! А как мне без ней дышать?

– Верно! Тогда запомни номер телефона! На нем всегда кто–то есть. Но даром только сыр в мышеловке бывает! И если ты понадобишься…

– Понял, – шмыгнул носом Борька и назвал свой номер телефона.

В этот вечер крутые не потребовали ничего.

Пацан поздно пришел с улицы. Едва успел приготовить ужин, мать вернулась с работы. Только сели за стол, хлопнула калитка. Чьи–то шаги под окном прошуршали. Наталья едва успела встать из–за стола, как в дом ворвался Николай – вернулся.

– Кайфуешь, сука? А вот тебе по самое горло! – И кинулся к женщине с кулаками.

Борька схватился за кочергу, стал лупить отца по спине. Тот оглянулся. Налетел на сына, сшиб, стал месить, как взрослого мужика, лютого своего врага.

– Поганец! На меня поднял руку! На отца? Сдохни, гад!

Борька чудом выкатился в двери, а может, отец выбил сапогом из дома? Набрал когда–то названный номер телефона. На счастье иль по везению, крутые оказались на месте. Они успели очень вовремя. Борька и теперь зажмуривается, вспоминая.

Отец… С ним в жизни Бориса связаны только самые больные воспоминания и ни одной светлой минуты, никакого просвета.

Когда от него избавились насовсем, к Наталье приходила отцовская родственница. Она громко ругалась, обзывала мать, грозила судом и расправой, требовала какие–то деньги, обещала поджечь дом ночью. Мать позвонила в милицию, и баба поторопилась поскорее уйти.

Как–то, спустя время, мальчишка увидел ее на улице и запустил камнём вслед. Попал в плечо. Потом полгорода пробежал, чтобы от нее оторваться. Домой она не решилась прийти.

– Боря, сынок, как устала я от этой жизни! – пожаловалась Наталья. Мальчонка грустно глянул ей в глаза. Он понимал: у нее нет жизни, все изломано, оплевано, а у него отнято детство. И его тоже не вернуть. Оно, коротко аукнув, вытерло кулачонками слезы со щек и молча исчезло в ночи без обратного адреса.

Не от отца и матери, а от сверстников и крутых, от улицы набирался мальчишка новых привычек, отношения к людям, умения постоять за себя… Бросив школу, Борька стал невыносимым забиякой, грубияном, хамом. Не только соседи, но и сама Наталья скоро заголосила от него.

Ни просьбы, ни уговоры не помогали. А тут крутые решили пошутить и дали Борьке покурить травку. Раз, другой – понравилось. А потом сел пацан на иглу. За те уколы он готов был на все. Но хорошего много не бывает.

Борис и теперь, через годы, вспоминает, как тот же самый Шурик снимал его с иглы. Его ни на шаг не отпускали. А когда средь ночи сам полез в шкаф за уколом, Борьку тут же сняли с табуретки за уши и привязали к койке намертво.

Целый месяц мучений… Сколько раз он умирал, сам того не помнит. Но и теперь, уже подросшим, уверен, что испытал в жизни все.

На всю жизнь запомнилось, как крутые отловили его на улице и, отогнав мальчишек, впихнули в машину кулаками, повезли к себе и пригрозили:

– Мы тусовались с тобой на равных, как с братаном. А ты, трепло подлое, нашего лажать вздумал? Засранец! Мы тебя тут как клопа по стене размажем, вонючка алкаша! Иль хочешь, в натуре, станешь канать со своим паханом в бомжах! Не хошь? Тогда отрывайся, гнилушник, вали к себе на хату и свой рубильник сюда не суй, пока не станешь человеком. Не сможешь – уроем! И запомни, придурок! Тебе дома подфартило больше, чем с нами! Сквози отсюда! И когда Герасим тебя признает, мы тоже примем тебя. Но уже своим. А теперь отваливай. Дома ты нужней. И помни: бойся кипятка, который завариваешь, им и обожжешься! Дыши с Геркой в ладу!

Много раз хотелось Борису прийти к крутым самому. Но поначалу боялся, помнил, как те наказывают за ослушание. Не хотел, чтобы и ему вломили по самые, и ждал, когда Герасим сам замолвит за него словечко крутым, но тот не спешил, а время шло. Оно изменило многое в жизни каждого. И теперь уже Борису стало не до крутых. Хотя встречи с ними не миновал.

Его, подросшего, раздавшегося в плечах, остановил Сашка. Спросил, чем занят Борис, как дышится ему рядом с отчимом, что решил на будущее, и, улыбнувшись уголками губ, сказал тихо:

– Взрослей, пацан! И не скользи на тропке. Не сбивайся. Определяйся попрочнее в жизни. И если устоишь, не зря с нами тусовался…

Нет, он не приглашал навестить. Даже в будущем не пообещал дружбу иль поддержку. Он просто расспросил. А для чего? Борис так и не понял.

…Как тихо в доме. Уютом и теплом дышит каждый угол. Все спят. В доме давно никто не кричит и не ругается. Успокоилась Наталья. И только Герасим все еще вскакивает по ночам, долго курит у окна на кухне, о чем–то думает или вспоминает.

Вот и опять он крадется из спальни. Босиком, тихо, придержал дверь, чтоб стуком не разбудить Наталью.

Войдя на кухню, удивился:

– А ты чего не спишь?

– Не хочется.

– Случилось что–нибудь? – присел рядом.

– Пока нет.

– А что тревожит?

– Разговор один есть к тебе. Но не знаю, с чего начать.

– Давай с главного, – предложил серьезно.

– Я заявление в училище написал. Хочу узнать об условиях приема.

– Мне все известно. Опередил тебя немного. И уже получил ответ. Ты не сирота. А у них это условие – одно из первых. Если и после того захочешь в военку, поступай в училище, Поверь, служба везде одинакова, во всех войсках. Лишь небольшое различие в форме, ты сам скоро перестанешь его замечать. Так что не гори Суворовским училищем, другие ничуть не хуже. И условия почти одинаковые. Что одних, что других в случае хреновой обстановки выгребают всех до единого и не смотрят, кто ты – недавний офицер иль командир, которому до пенсии осталось меньше месяца. И если ты не дорожишь своей жизнью, Иркой и нами, иди! Держать таких бесполезно. А ты еще и сбежать можешь, не простившись. – Толкнул локтем: – Однако, честно говоря, хоть и тяжко, но дорого мне упрямство твое. С него и начинается мужчина…

ГЛАВА 5 Бабья доля

Наталья теперь не могла спокойно уснуть и ворочалась с боку на бок. Еще бы! Ее единственный сын, лопоухий и губастый Борька, решил поступать в военное училище и уже начал собирать документы. Их немало. Каждая справка должна быть заверена, будто Борьку готовят в космос. А когда их собирать? Вон вчера в школе полдня потеряла, пока дождалась директора. Он должен был выдать характеристику на сына. И выдал! С такой, кроме зоны, никуда не возьмут. Целый час ругалась. Потом уговаривала и все же выплакала. В этой характеристике директор не написал, что Борька за хулиганское поведение еще в младших классах подвергался принудительным приводам в милицию, а также был замечен в контактах с наркоманами и девицами легкого поведения…

Правда, добрых слов о сыне в характеристике не было. Но хотя бы основные упреки удалось убрать.

В свидетельстве об образовании есть всякие оценки. Ну, тут ничего не поменять. Директор, отдавая документы Борьки, от радости чуть не плакал. Наталью голубушкой называл, в благодарностях утопил. Крестился и желал удач.

Все понимала баба и знала, что ее сын далеко не подарок. Но все ж свой! Самый дорогой, любимый и лучший ребенок в мире. Ее в этом никто не смог бы переубедить. Каждая мать – львица и за свое чадо пойдет на все.

Борька теперь жил ожиданием. Он стал покладистым, но, как и прежде, раздражался, если его ругали. Он не терпел нотаций, считая их придирками, и отчаянно огрызался, защищал себя от всяких нападок. Борька знал, что в училище ему придется сдавать вступительные экзамены, и усиленно готовился к ним.

– Сынок! Завтра с утра тебе в поликлинику на анализы, а потому пойдешь натощак. Кровь завтра будут брать, – предупредила Наталья. И продолжала собирать справки Борису для поступления.

Герасим молча следил за всеми приготовлениями. На душе было тревожно.

Нет, Борька даже на улицу не выходил. Сидел дома, обложившись учебниками, не докучая никому. Он лишь вечером выходил во двор подышать свежим воздухом, да и то ненадолго. Парнишка еще жил дома, а мыслями уже был далеко отсюда. И очень поспешил за заключением врачей, обследовавших его.

Бориса завели в ординаторскую. Заведующий поликлиникой глянул на паренька поверх очков, покачал головой и сказал грустно:

– Рад бы вам помочь, молодой человек, но не могу выдать требуемую справку. Нельзя с такой болезнью поступать в военное училище. Не возьмут. Даже если бы здесь закрыли глаза на это, там вас проверят военные медики и отправят обратно.

– Что за болезнь? – не поверил Борька своим ушам.

– Сахарный, диабет. Служить в армии тоже нельзя! И вообще желательно без стрессов. Иначе…

Врач не договорил, Борька понял без слов.

Домой он вернулся раздраженный, злой. Не раздеваясь, лег в постель и, уткнувшись лицом в подушку, плакал навзрыд.

Герасим вошел позвать его пообедать, но парнишка отказался резко. И отчим подошел к нему:

– Что стряслось?

– А ничего! Училище накрылось! – ответил глухо.

– С чего это? – удивился Герасим.

– Сахарный диабет нашли. Сказали, что с этим заболеванием только дома сидеть.

– Ты из–за этого расстроился? Вот чудак! Среди людей полно диабетчиков. Никто особо не сетует. Выучились, работают нормально, имеют семьи. Другой бы на твоем месте радовался – в армию не возьмут, нынче за такое большие деньги отдают. А ты воешь, глупыш!

– Да что ты мне других в нюх суешь? Они по–своему бесятся. Я хотел в армию, а меня отбросили как нечисть! Что теперь делать, когда на мне клеймо? Никуда не годен…

– Не неси чушь! Поступай в техникум или заканчивай школу – ив институт. Кроме тех, где военка основа всему, нигде тебе не откажут. Не свет клином на твоей армейке, – успокаивал отчим, но Борька не слышал.

Вечером он вышел из дома и, ничего не сказав Герасиму, сел в автобус, поехал в центр.

«Наверное, к Ирине умотал?» – решил человек, глянув вслед.

– Не стоило его сегодня отпускать из дома, – упрекнула Наталья мужа, когда вернулась с работы. Было уже темно, Борис не возвращался, и в доме стали нервничать.

– Где его носит? – вырвалось у Герасима невольно, когда стрелки часов подошли к полуночи. – Может, Ирке позвонить?

– В такое время неудобно, – заметила Наталья.

– Что тебе неудобно, то мне простительно! – набрал номер Герасим, но никто не поднял трубку. – Наверное, гуляют.

Герасим обзвонил всех друзей Борьки, но его нигде не было.

Он позвонил крутым, но и там Борьки не оказалось.

– Пойду поищу его по городу, – стал одеваться Герасим.

– Да где его найдешь теперь? – отмахнулась Наталья, заметив, что скоро уйдет последний автобус.

– А что предлагаешь? Сидеть и ждать неведомо чего? – не выдержав, вспыхнул Герасим и, двинув в дверь кулаком, вышел наружу.

Наталья осталась одна. Ох как это оказалось непривычно. После стольких лет жизни с Герасимом баба привыкла к его заботе и защите, поверила, что он никогда не оставит ее одну, всегда будет рядом, терпеливый и преданный, настоящий муж и друг.

– И почему ты не встретился мне в молодости? Сколько лет упущено, сколько горя пережито! Ведь ничего того не случилось бы, познакомься мы раньше, – сказала как–то Герасиму, тот усмехнулся:

– Без сравнения с прошлым не ценила бы меня и не дорожила б! Женщины любят новизну, острые ощущения, перемены. На этой почве заводят любовников, изменяют мужьям. Мне это не грозит. Я спокоен. Ты хватила лиха через край. А потому не станешь искать от добра добра. Хотя кто знает?..

Любила ль ока Герасима? Наталья и сама не знала. Она привыкла к нему со временем, потом научилась дорожить им, привязалась к человеку.

Он с самого начала показался ей смешным и странным, чудаковатым и старомодным, совсем непохожим на прежних поклонников и тем более на первого мужа. Николай, пока встречался с Натальей, все время восторгался ею, пытался поскорее добиться близости.

Герасим же долго присматривался. Не спешил влезть в постель и никогда не говорил комплиментов. Баба долгое время не знала, как он к ней относится, что решил – останется ли в ее семье или бросит их, устав от постоянных забот?

Николай никогда не думал о дне завтрашнем. Герасим все просчитывал на годы вперед и ничего необдуманного не делал.

«Глупышка!» – этим словом он ругал, оно же было комплиментом. При ней он крайне редко выходил из себя и старался не материться.

Николай никогда не сдерживался и уж если чего–то захотел, своего добивался. Герасим ничего не требовал. Ей и теперь смешно вспомнить, как, знакомясь с ней, он чувствовал себя крайне неловко. В постели у нее он оказался лишь через две недели, хотя спали в одной спальне, на диване. Он позвал ее, и она пришла, взяла верх природа бабья. Но и тогда Герасим не поспешил. Они лежали рядом, а прикоснуться к Наташке он не решался сама обняла его.

– Герка! Хороший мой! Ну чего дрожишь, как зайка? Твоя я! Может, не все во мне то, что ищешь, ну да привыкнем и притремся. Не бойся меня. Я не кусаюсь, когда меня не обижают…

Герасим тогда тихо рассмеялся.

Наташка неумело приласкала, и он словно проснулся, понял, что баба сама не знала ласки и потому не растратила свой запас. Он бережно гладил Натку, настоящего Герасима баба узнала лишь через год, когда тот поверил и оттаял.

Это был ураган, и женщина не раз удивлялась запасу его тепла и энергии.

Герасим был грубоватым внешне, но сколько ласкового тепла хранилось в нем! Только Наталье повезло разбудить в Герасиме мужчину.

Николай таким не был. Еще по самому началу, женившись на Наталье, прыгнет в постель, приловит бабу на пяток минут и тут же, отвернувшись к стене, захрапит. Даже доброго слова Наташке не скажет. Зачем? Ведь теперь жена! И нежности излишни.

Николай никогда ничего не дарил Наталье. За все годы домашних тапок не купил. Считал, что подарки и обновы безнадежно портят баб. И нередко утверждал, что женщина, ожидающая от мужа подарков, вышла за него замуж из выгоды.

– А я сам подарок для бабы! Пусть теперь она ублажает меня и балует! – говорил Николай своим друзьям.

Герасим любил делать подарки. Часто баловал Наташку и Бориса хорошими конфетами. Сам замечал, что нужно жене, и вел ее в магазин покупать костюм или туфли, сапоги иль халат.

– Наташ, не зашивай колготки, купи новые! – просил жену. Не дождавшись, покупал сам, сразу несколько.

Иногда она ловила на себе его пристальные, изучающие взгляды. С кем он ее сравнивал, что подмечал, Герасим не говорил.

Женщина под такими взглядами терялась. Она не знала, любит ли он ее? Они не были расписаны. Самой Наталье стыдно было предлагать такое, а Герасиму и вовсе не нужно. Вот так и жили, сохранив каждый за собой возможность в любое время беспрепятственно уйти из дома.

Наталью знала вся родня Герасима. У нее в доме побывали братья с женами и Степановна. Сама женщина ни у кого не была. Не из зазнайства. Просто никак не получалось со временем.

Родню Николая Наталья знала, еще по молодости побывала у всех вместе с мужем. Она объездила каждого, прося помочь сохранить семью, когда муж начал выпивать. Но бабу не услышали. Никому не было дела до чужой беды. Оставшись с Борькой, она забыла и родных мужа. Даже при случайных встречах не здоровалась, делала вид, что вовсе не знает их.

Однолюбка по натуре, Наталья долго терпела пьянство и побои от Николая, Ей и на работе часто советовали вышвырнуть его из дома, развестись и забыть. Но она все еще любила и никак не решалась на развод.

– Когда ты перестанешь появляться на работе в синяках? Ведь мы не вдвоем здесь! Что думают о тебе люди? – злилась главный бухгалтер, считая Наталью безвольной и трусливой, никчемной бабой. – Хватит тут сопли и слюни распускать! Не получилась семья – разводись, а не позорься, не мучай себя и ребенка! Коль не разводишься и держишься за такого, сама не лучше! Понятно?

– Как я лишу сына родного отца?

– А Борьке он нужен? Спроси его!

И разошлись. Навсегда. Но годы взяли свое, и баба решила завести другого мужа.

Странно складывались отношения с Герасимом. Прожив годы, он и не думал прописываться у Натальи. И, взяв бюджет семьи в свои руки, не давал ей деньги, сам покупал псе, что нужно, и Наталья даже не знала, сколько ж в месяц зарабатывает Герасим. Он покупал не только продукты и одежду, а и новые вещи в дом. Телевизор и видик, новую мебель и посуду. Когда купил машину, всегда отвозил и привозил ее с работы. Но при всем этом, даже в самом хорошем настроении не говорил, как относится к ней.

– Так вот и проживешь без сердечных слов, а ведь только они бабью душу греют! Тяжело без них! Не, по–яруги, я б такому рога наставила за милую душу! Пусть бы знал, козел, что живет с женщиной, а не с бревном. Мужик должен бабу, как печка, греть со всех сторон. А то ишь, на слова скупится хмырь, чмо вонючее! – возмущались бухгалтеры хлебокомбината, собравшись все

вместе в обеденный перерыв.

– Наташка! Моргни нашему формовщику Феде! Он

давно вокруг тебя вертится. Говорят, горячий мужик, угодливый и сладкий, как торт!

– На кой черт мне обкусанный, излизанный мужик? Зато ласковых слов наговорит полную пазуху!

– Нет там места его брехне. Свой молча угождает! – смеялась баба.

Но как–то раз пришла Наташка в формовку, по работе. А Федя, улучив момент, обнял ее сзади и ухватил за сиськи.

Ну и получил он за свое озорство. Наташка взбрыкнула и отбросила нахала в угол на мешки с мукой. Тут же вдавила в них, надавала по морде, по спине и заднице руками и пинками. Весь пол протерла Федей да еще пригрозила:

– Еще раз полезешь, в тесте утоплю! Клецку из тебя, лысого козла, изображу! Все зубы выбью гаду!

Ох и потешались бухгалтерши над Федькой после той трепки! Сам мужик, запомнив тот урок, никогда больше не приставал к бабе. Он панически боялся ее и уважал.

Наталья ничего не рассказала Герасиму. Не знала, как тот поймет и отреагирует. Но тому рассказали рабочие – псе подробно, не упустив ни одной детали. Мужик лишь

довольно улыбался. Ему льстило, что Наталья верна ему и помнит о нем всюду.

Герасим незаметно стал полным хозяином дома. На нем держалось все. Наталья привыкла к тишине и покою. Знала, Герасим в своих руках удержит всех.

Но в тот день он поехал в деревню за Борькой. Наташка, вернувшись с работы, принялась прибирать в доме и не увидела человека, промелькнувшего под окном.

Николай вошел в дом без стука. Тихо прикрыл за собой двери, огляделся. Наташка моет полы. Кроме нее, в доме нет никого. Он налетел на бабу коршуном. Наташка ничего не успела понять, сообразить, она испугалась. Откуда он взялся? Свалился с потолка?

Кофта порвана, юбка задрана, содрано нижнее белье. И Николай уже вот–вот…

– Нет, сволочь! Уходи! Не смей!

– Киска моя! Ты даже не расписана с ним. Он не хочет! А я хочу тебя! Я люблю! У нас сын! А он кто тут? Чужой! Мы родные, ты моя, и Борька мой! Ну куда ты? Тихо!

– Я те, родному, сейчас так вмажу! Все напомню хорьку! Выметайся вон! – вырвалась баба из рук Николая. За все годы первый раз увидела его трезвым.

– Давай поговорим! – предложил ей, уже успев оправиться от внезапного.

– Не о чем нам трепаться! Проваливай! – указала на дверь.

– Наташа, выгнать успеешь. Да и сам я уйду, если пойму бесполезность встречи. Но нас связывает прошлое и сын. Чужой меня не заменит, сколько ни старайся. Я – родной отец Борьки. А этот – временный хахаль. Прощу его тебе, так и быть. Но и ты не тяни! Хочешь, я выкину Гераську из дома? Он третий лишний! Видишь, я совсем трезвый!