Текст книги "Выскочка из отморозков"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

– А носок тоже дырявый у тебя, – поймал момент, когда Наташка подошла к столу.

– Слушай, Борька! У тебя трусы из–под брюк вылезли и сопливый платок комком в кармане топорщится. Из ушей сера на шею потекла. И волосы с утра не причесаны. Из носа цигарки до подбородка повисли. А ну бегом, приведи себя в порядок! Уж потом мне укажешь!

Пацан боком выскользнул на кухню. И уже через щелку в занавесках разглядывал гостя. Тот все видел.

Борька следил за каждым шагом отчима, а тот вскоре спросил:

– В каком классе учишься?

– Ни в каком. Свое получил, с меня хватит!

– Ты что ж это, устал учиться?

– Зря время терять не хочу.

– Уверен? А как жить станешь неграмотным?

– Как все! Теперь много пацанов школу бросили. К чему башку мусором забивать?

– Слушай, Борис, уважать не будут тебя!

– А мне плевать. Уважение жрать не станешь. Вон наша училка прямо на уроке с голоду возле парты упала. А неграмотные пацаны моют машины, продают газеты и сыты! Кому нужна такая учеба? Вон посмотри, кто в бомжи свалил. Вся интеллигенция! Даже академик имеется! Ну а проку? Кто поможет ему из бомжей вырваться? Таким и сдохнет. А те, что не учились, всегда на хлеб заработают. Им не до гонора и выбора. Не дадут им – сами возьмут. И время на уговоры терять не будут…

Эти слова насторожили. Увидел, что Борька не, только злой, а и жестокий пацан. Даже соседскому коту прохода не давал. То камнем в него запустит, то из рогатки обстреляет железками. У девчонок конфеты выпросил. Одна не отдала – в крапиву толкнул. Соседу–старику в махорку пороху насыпал. Тот усов и бороды лишился. Где взял порох, теперь и не спрашивай. Его найти проще, чем хлеб.

Герасим видел, как любит пацан деньги. На всякие пакости идет, лишь бы в кармане зашелестело. Попросил отчим принести глины под навес, Борька руку протянул и потребовал:

– Позолоти лапу вначале!

Не поверилось. Пацан тут же сбежал на улицу.

Прибрать в доме или во дворе – не заставить. Вот тогда и вывел из терпения. Обругал, пригрозил ему Герасим. Тот к крутым. И давай там жаловаться, что отчим достает. Защиты попросил у них.

А уж когда вломил за деньги, прямо пообещал урыть спящим. Грозил, что никогда не простит и за него есть кому вступиться.

– Говнюк! Сопляк мокрожопый! – ругал Герасим Борьку, ловя его по двору, но тот сиганул через забор и, остановившись на дороге, сказал:

– Я тебя еще проучу, козел патлатый! Яйцы голыми руками оторву!

Конечно, когда тот вечером вернулся и снова влез в карман отчима, Герасим отлупил его всерьез и больно.

Пацан долго хлюпал носом, ждал с работы мать, сидел на крышке колодца.

– Чего тут киснешь? – спросил отчим.

– Прощусь с мамкой и утоплюсь. Из–за тебя! – крикнул на весь двор.

– А чего ждешь? Вон она идет. А я пока крышку открою!

Ох и злился Борька! Чего только не наплел на Герасима. Но Наталья хорошо знала сына и не поверила. Герасим сам рассказал все как было:

– Пойми, Наталья, дом нужно не только отремонтировать, а и старую рухлядь хорошей мебелью заменить. Я откладывал на нее, а Борька украл. За лапу поймал. Так он еще мне грозит.

– Гер! Ты мужчина! Возьми в руки пацана! – попросила со слезами.

И рад был бы, но терпения не хватало. Сам себя стал бояться, чтоб не перегнуть.

Не только крутые, а и алкаши, и пацанячьи стаи гонялись за Борькой, чтоб свести с ним свои счеты. Герасим не подпускал их к крыльцу, останавливал у порога.

– Что стряслось? – рявкал на весь двор, и ребятня, вбирая головы в плечи, говорила:

– Дяденька! А ваш Борька к нам в печную трубу петуха засунул. Мы его вытащить не можем, и кур топтать некому…

– Хорошо! Я приду и достану!

– А нашему козлу чем–то жопу помазал, и он теперь в избе всю мебель и посуду побил. Никак на двор не выгоним. На всех кидается.

– У нас всю скамейку перед домом говном вымазал.

– А нашу собаку унес на крышу и к печной трубе привязал. Деду сказал, что не снимет без денег.

– У нас в колодце хомут утопил, а он не наш…

– Дяденька! Привяжите Борьку во дворе на цепь. Он хуже собаки сделался!

Герасим едва успевал исправлять шкоды пасынка. Лишь косил на Борьку зло. Тот знал, за что, и не случайно держался подальше.

В деревню отчим отправил пацана не только подальше от крутых – ему и самому хотелось отдохнуть от него. Но появляться в деревне боялся. Он слушал мать, та рассказывала сыну, как управлялись они вдвоем с Борькой, и не перил, что пасынок ничего не отмочил.

Только потом мать рассказала, как напился мальчишка. Все его деревенские проказы выглядели безобидной забавой, и Герасиму показалось, что мать умалчивает или не знает многого.

«Не верю, чтоб бабка сумела переломить гада. Он, паскудник, кого хошь на погост с дома прогонит, а сам никогда от пакостей не откажется…»

Герасим в отсутствие пацана весь дом дыбом поставил, искал, где Борька спрятал деньги. В подвале и на чердаке, в комнатах и на печке, всю одежду обшарил. Но бесполезно.

«Не мог же их потратить! А может, проиграл барбос? Как узнать? Сам никогда не отдаст и не расколется. Значит, выследить надо! А может, он их с собой в деревню возил? С него станется, самому себе не верит. Стоит понаблюдать за ним», – решил Герасим и уже утром не без светлой зависти наблюдал, как легко и дружно управляются мать с Борькой.

Оба они встали чуть свет. Степановна подоила корову, и мальчишка без просьб погнал ее в стадо. Вернувшись, о шее молоко учетчику, тот записал и принял. Через час, собрав молоко с каждого двора, повез в город на молокозавод. А Борька вместе с бабкой начали готовить под капусту пузатую бочку. Ее отмывали, отпаривали. Мальчишка старался, пыхтел.

– Борька! Пошли за грибами! – предложил отчим.

– Мы ужо наготовили впрок! Насушили, наварили, всем хватит. И ты с собой возьмешь в город. Нынче отборные боровики были. Засыпались ими. Грех жаловаться. Ягод собрали всяких. Теперь только вози домой! – сказала Степановна.

– Ага! А нам чево останется? Иль жрать не хотим? Пусть бабки гонят, тогда дадим. На халяву ни одной банки не получат! – подал голос Борька.

Бабка руками всплеснула, готовясь отругать пацана, но хохочущий Герасим остановил ее:

– Узнал я нашего гаденыша. Уж так ты его хвалила, что напугала меня. Хотел температуру ему смерить, уж не заболел ли? А он сам вынырнул из своей жадной сраки. Ишь как запел знакомо! Вот в это поверю!

– Ах ты, змей окаянный! Да как посмел такое ляпнуть? Ить Гера и твоей матери повезет! В своем ли уме лопотать такое? Эх и бесстыжий! – ругала бабка, а сын смеялся:

– Он и в городе такой, даром не пернет. А тут ты захвалила! Борька каким был, таким остался. Его никто не исправит!

Пацан сидел насупясь.

– Борька, колись, гад, зачем тебе деньги? Да еще в деревне, на всем готовом? Ты ж в сельпо не ходишь! К девчонкам еще рано!

– Как бы не так! Я с двумя сразу тусуюсь. Они чуть побольше. И не смотри, что деревенские, то конфеты, то жвачку дай, – осекся, но понял, что уже проговорился.

– А за что их балуешь? В наше время иначе было, Никаких гостинцев не брали, а уж просить считалось вовсе совестным.

– Ага! Вы за просто так, а меня целоваться учат, обе враз. И все равно у Ксюхи лучше получается. Она по–настоящему, а Нинка еще по–детски! А без конфет и жвачек не станут учить. Это ж девки!

Герасим задумчиво чесал затылок. Хоть и мал пацан росточком, а и у него природа верх берет. Пока целоваться учат Борьку, а что дальше? На него на одного не успеваешь заработать. Растерялся мужик.

– Внучек, Борюшка! Детка мой! Когда ж ты успел с нашими сдружиться до самых конфет и целований?

– Ой, бабуль, ну я ж не телок, к юбке не привязанный. Корову отведу, по пути зайду…

– Как же так? С одними целуешься, другим гадости делаешь? – удивился Герасим.

– У тебя и бабули тоже не все в друзьях…

– Но я дружбу не покупаю. И врагов у меня больше нет.

– Ну пойми! Попросил я у Ваньки велик, чтобы Ксюшку покатать. А он не дал, еще и бабником обозвал. Неужель смолчать надо? Вот и сунул им хомут в колодец. А Вовке с Веркой петуха в трубу засунул, чтоб они моих девок сучками не обзывали. Они хорошие. А вот Верка… Она с Васькой по–большому встречается, всамделишно! Мне Нинка псе рассказала. Они рядом живут.

– Борь! Скажи честно, где деньги взял девкам на конфеты и жвачки? – положил Герасим руку на плечо мальчишке.

– Я ни у кого не украл! Свои привез из города! Правда, они скоро закончатся, – украдкой глянул на Герасима и протянул руку кверху узкой, слабой ладошкой.

Мужик понятливо улыбнулся. Спрятал под стол мальчишечью руку, положил в нее несколько купюр и спросил;

– На первый случай хватит?

– По самые уши! – просиял, обрадовался пацан.

– Теперь дашь грибов и варенья?

– Только не все. Нам тоже хавать надо.

– Ладно, с голоду не помираешь, – улыбалась Степановна, радуясь прижимистости внука: «Этот копейку по ветру не пустит. Все к себе загребет. Запасливый, как истинный деревенский. Не зря у меня живет, жизни учится».

Деньги… Борька по–обезьяньи быстро спрятал их в необъятные карманы штанов. В них при желании можно разместить полный банковский сейф и не сорвать спину. Он, конечно, слукавил, что деньги у него кончаются. Их имелось прилично. Хватило б носить подружкам конфеты целый год. Но… Борька никак не мог сказать правду. Он жестоко заболел бы, если б Герасим не подкинул бабки.

Будучи жадным до беспредела, сам не терпел прижимистых. И уважал по отношению к себе доброту и внимание. Со своими подружками он не отличался щедростью. И все ж деревенские девчонки предпочли Борьку еще потому, что от своих сельских ребят они и того не видели. С Борькой они бесились безобидно. Учили обниматься, целоваться. И хотя все были наслышаны от старших о более серьезном, границу допустимого не переступали, боялись последствий, о которых на каждой скамейке судачили вездесущие старухи. К их разговорам поневоле прислушивалась любопытная детвора.

– Борь, может, поедем в город? Мать по тебе скучает. Да и учебный год в школе только начался. Не опоздаешь нагнать. Не оставаться же неграмотным? Совестно будет, хотя б школу закончить нужно. Ведь читаешь по слогам. А как с техникой справишься?

– Ты мне купи, потом спрашивай! Одолею хоть компьютер!

– Не свисти! Компьютер с тремя классами одолеть. Техника сложная, знаний требует. Для него средней школы мало!

– Ты мне сказки не рассказывай. Вон Санька, тот, что крутой, ничего не закончил, а на компьютере хакерничает. И другие тоже. Они даже вирусы вгоняют. Меня научат, если свой компьютер заведется.

– Нет! Малограмотному не буду покупать такую технику, нет смысла. Да и зачем? Злобствовать? Так и скажут, что дураку грамота вредна.

– Во! Сразу условия ставишь! Мало в город, еще и в школу опять запихнете. А я там с училкой погрызся, – сознался тихо.

– Зачем ругался? За что? – всплеснула руками Степановна.

– К доске вызвала, а я урок не выучил.

– А почему? – спросила бабка.

– Ну не успел. Вечером на улице допоздна пробегал с пацанами, а утром проспал, как всегда. Ну, училка мне визжит: «Давай дневник, лодырь! Завтра без матери не появляйся в школе!» Ну, зараза! Еще и линейкой въехала по уху. А когда к доске повернулась, я ей железной пулькой из рогатки в сраку зафитилил. Она у ней двухэтажная. Думал, не почует. Ну куда там, как развонялась! Все парты проверила. А я успел рогатку в штаны сунуть. Когда учиха подскочила, меня соседка выдала.

Училка вопит как недорезанная: «Достань рогатку!» Я и спроси: «Какую?» – рассмеялся Борька. – Поволокли меня к директору. Тот только потянулся к моему уху, я тут же пригрозил газетой и судом, а еще крутыми. Ни во что он не поверил и по морде мне дал. Я с урока к Сашке–крутому смылся. Все рассказал, тот двоих с собой прихватил и меня. Зашли к диру в кабинет. Санька меня показал и спросил: «За что трамбовал моего кента?»

Директор мигом заикой сделался. Его выволокли за угол, во двор, и как врубили! Он орал, как баба. На все места мокрый стал. Крутые знатно его оттыздили, велели на коленях прощения у меня просить. Мне его жаль стало. Простил. А зря… Он уже на другой день сказал, что оставит меня на второй год! Неужель даром ему такое спустить?!

– И что ж ты отмочил? – ахнула бабка, испугавшись заранее.

– Да ничего особого. Просто на другой день комиссия в школу пожаловала. Вместе с диром все классы обходили. И к нам возникли. Ну я ему и прицепил гондон к штанам. Когда из класса уходили, кто–то заметил, хохотать стал. В коридоре сняли. А этот боров на меня и вовсе озверел. Допер. И сказал, что скорее гондон розами распустится, чем он даст мне учиться в своей школе.

– Ну, это не ему решать! Уж если я за него возьмусь, одного дня работать не будет! – побелел Герасим и спросил: – А как у тебя презерватив оказался? Зачем?

– В аптеке купил.

– На что?

– Во, сразу допрос! Я его водой хотел залить и над дверью класса повесить, училку облить. Ну а тут этот! Пришлось надутый прицепить.

– Директор не помеха. Сам с ним поговорю, – обещал Герасим.

– К чему? Ну не хочу я в школу!

– Надо, Борька! Чтоб жил человеком. Пока все в памяти свежо. Потом сложнее будет, а уже не наверстаешь. Первым меня обвинишь за то, что не настоял.

– Не буду! Не хочу…

– Борис, ты умный пацан, давай не спорить. И если будешь учиться, куплю компьютер.

– Когда?

– К Новому году!

– Ну да? А не соврешь?

– Если не бросишь школу! Только при этом условии. Иначе – заберу его у тебя!

Борька сразу сник:

– Ну почему вот так? Может, и не нужна мне школа!

– Выбирай. Я свое сказал, – упрямо повторил отчим.

– Бабуль, ну хоть ты вступись! – тонко пропищал Борис. Но бабка, вздохнув, развела руками:

– Что я могу? Вы мужчины, сами решайте!

Мальчишка думал, хмурясь, взвешивал, что ему выгоднее.

Конечно, в городе ему было лучше. Там он мог хоть всю ночь напролет смотреть всякие срамы по телику. Его никто не проверял и ни в чем не ограничивал. С домом и огородом управлялась мать, не прося помощи ни у кого. Но там не было Ксюшки с Нинкой, а еще бабки с ее пирогами и сказками, не хватало в городе прозрачной теплой речки, большого сада, луга и леса. Ко всему этому Борька уже привык. Он хотел и не хотел уезжать из деревни, где почти каждый день делал для себя новые открытия. Тут его крайне редко ругала бабка. А в городе отчим теперь глаз с него не спустит. И, купив компьютер, возьмет над пацаном верх. Заставит вкалывать, делать всякие кружки, горшки и миски, попробуй откажись – заберет компьютер. Этому запросто.

– Нет, не поеду в город! Здесь останусь! – ответил не без вздоха.

– Дело твое. Но что матери скажу, почему отказался приехать?

– Пусть не скучает. Может, на Новый год приеду.

– А Наташа уже все купила тебе к школе. Кроссовки и форму, спортивный костюм, все учебники и новый калькулятор, – перечислял отчим.

– Чего не спросила меня?

– Не сомневалась, что поумнел.

Борька обиженно засопел, отвернулся. Ему стало досадно. Вот ведь совсем чужой дядька, а ковыряет душу, лезет в нее настырно.

Через пару дней Герасим позвонил в город и вернулся не в настроении. Сказал, что Никита приболел, простыл, наверное, а значит, отдохнуть у матери подольше не получится.

– А разве ты здесь отдыхал? – искренне изумился Борька.

– В сравнении с городом – конечно! Ну разве трудно перевезти сено, нарубить дрова, привезти уголь? Такое с ног не валит. А вот целый день за кругом – выматывает, – признался впервые.

– А я думал, тебе нравится горшки лепить. Скажи, кто самого учил?

– Меня гончаром сама судьба заставила стать. Я когда с Афгана вернулся, от меня как от чумного шарахались. На работу не брали. Вот и живи как хочешь. Сижу я вот так–то па скамье около остановки автобуса, глядь, мужик подваливает. Улыбается, ровно кенту. Я ж ни в зуб ногой его не припомню. Где вместе воевали? А он и спрашивает: «Это какая ж зона вот так память подморозила?» И напомнил ту, первую, где я на кирпичном заводе вкалывал. Вспомнили, разговорились, рассказал ему о своих бедах. А он на меня осерчал и матом понес. Мол, что ж это я не сумел себя сыскать до сих пор? Поделился, что сам в деревне живет, гончарничает. Меня в подсобники позвал. На выучку. Пообещал платить. Я и согласился. Два месяца ремесло перенимал. Оно с виду простое и легкое. А когда возьмешься, не имея навыков, не зная секретов и тонкостей, все из рук посыплется. И никакого горшка не слепишь…

– А он тебя часто ругал? – перебил Борька.

– Случалось. В первую неделю уйти хотел от него. Он мне как звезданул в морду, аж из ушей искры снопами посыпались. И орет: «Какой с тебя гончар состоится, если ты, мудило, глиняную квашню не смог путем подготовить? Гля, сколько комков! Живо промешивай, падла!»

Герасим поморщился:

– Для зоны такое обхождение проходило. Но я в Афгане побывал и отвык от такого обращения. Кинулся с кулаками на учителя и врубил ему по самые… Тот поначалу выкинуть хотел меня со двора. Да раздумал. И загрузил так, что свет не мил стал. От круга не уходил, вываливался из–за него. Сколько материала испортил! А Клим не попрекал. Хохотал надо мной. И заново заставлял квашню делать. Она мне уже во сне стала сниться. Но сделать кувшин иль миску – всего полдела. Нужно просушить, отшлифовать, обработать и расписать. На последнее фантазия потребовалась. А где ее достать? Клим цветочки да птиц рисует. У меня не клеилось с лирикой. Нарисовал на дне миски голову, оторванную снарядом. Клим глянул и все приличные слова посеял. Велел мне с той посудины до самой смерти хавать. До конца месяца матом меня крыл. А тут нам на чердаке ночевать пришлось вместе. В хате душно было. Видно, здорово я орал, что утром Клим ходил как с бодуна и все косился на меня. Уже не спал на чердаке со мной. А к концу месяца жалел. Видно, понял все. И старался отвлечь от воспоминаний. Понемногу приноровился тоже расписывать глинушки цветами, папоротником, птицами. Но это уже к концу второго месяца. Когда мои поделки стали хорошо брать на базаре, Клим не смолчал и посоветовал открыть свой цех, что я и сделал. Мне братья помогали. И через два года мы уже хорошо стали на ноги. Самое обидное, что братья другую работу нашли. Не любили с глиной возиться. И только мне деваться некуда. Они ж и теперь лишь вечерами возникают, после работы. Иногда в выходные приходят. Так вот помогая мне, не надрываясь, они получают в два раза больше, чем на службе. Но оторвать их не могу. Говорят, что работа душу греет. А моя – только пузо. Но разве без него прожить? Да если б не это, не имели б службы. Ведь у обоих бабы и дети.

– Ты их тоже всему научил?

– Конечно. Но не любят, не лежат их души к делу гончарному. А и силой не навяжешь. Хотя у Никиты прекрасные росписи получаются, а у Женьки обжиг. Но не состоялись преемники. Всяк раз уговаривать приходится. Сами никогда не появятся. Видно, так и остановится гончарный круг, когда меня не станет. – Глянул на Борьку, тот ничего не сказал в ответ, лишь спросил:

– А тебе охота ковыряться в глине? Небось, если б не нужда, давно бы плюнул на это дело?

– Конечно, иногда ни к чему руки не лежат. Но когда возьмешься, все плохое забывается. И глина в руках теплом дышит, слушается. Из нее что хочешь можно сделать. Нет на земле более податливого материала.

– А как с мамкой пожениться решил? Иль другой бабы не было?

Герасим никак не ожидал такого вопроса.

– С мамкой? Объявление прочел. И решился.

– А ты знал, что я имеюсь?

– В газете сказала о тебе! Выходит, знал!

– А долго вы дружили?

Герасим смутился и спросил:

– Тебе это зачем?

– Вдруг тоже женюсь!

– Рано тебе о том думать. Повзрослей, не спеши с семьей. С этим никогда не опоздаешь.

– А если она ждать не захочет?

– Кто? – расхохотался Герасим и сказал: – Твои невесты покуда на горшках сидят в детсаду. С ними еще говорить не о чем.

– И не в детсаду! Ксюха уже большая, почти как я! Мы с ней дружим. И с Нинкой тоже…

– Сначала определись, какая из них твоя! С двумя сразу нельзя, дружок мой. Не то бабы ощиплют! Они нынче верность уважают. Чтоб одну до самой смерти любил. Вот так!

– А ты любил кого–нибудь?

– Само собой. Наталью, твою мать.

– Это теперь. До мамки разве никого не было? Вон у крутых сколько девок! По тыще на каждого, и все мало. Всяк день новых приволакивают.

– То, Борька, не любовь!

– Все так, не только крутые. Знаешь, сколько путанок в городе? Тыщи! Я сам видел, как к ним женатые заруливают. Вон к Ленке, что хахалей клеит возле базара! Подваливают и говорят ей: «Пошли любовь крутить!» И она идет, Хоть с крутым иль с козлом. Ей лишь бы платили. У ней этой любви полные трусы. Даже меня обещала научить. Да не обломилось. Ты в деревню уволок…

– Не жалей о ней. Любовь не та, что за углом продается. Она одна на всю жизнь…