Текст книги "Выскочка из отморозков"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

– Мы тебя лишь на ночь оставляли. Всегда с тобой были вечерами. Не понял я, за что нас упрекаешь? Мат > отругала за Катьку, но мы при чем? Какое наше дело, кого себе выберешь, тебе с той бабой жить. Мы лишь по возможности помочь должны. А лезть в душу иль постель, указывать никто не собирается, – хмурился Никита.

– Ты эту бабу, с которой пойдешь знакомиться, сюда приведешь?

– Пока не знаю, как сложится у нас.

– Як чему спросил, если сюда, прибраться стоит. Сейчас наших баб приведем. Мигом марафет наведут, – предложил Женька.

– Не надо. Я не на ночь, на жизнь присмотрю. Пусть все останется как есть. Коль будет сидеть сложа руки праздной барыней, зачем она мне? – усмехнулся Герасим.

– Хочешь враз проверить, какая она хозяйка? – прищурился Никита.

– Вспомните, как раньше в нашей деревне девок сватали? Заставляли невесту саму приготовить. А уж как ее избу смотрели! С белым платком проверяли на пыль стены и мебель. Как белье постирано и сложено, как помыта посуда? Вкусно ли готовит? А уж коль что не так, уходили сваты и на всю округу несостоявшуюся невесту хаяли, поносили последними словами. Таких девок до самой стари никто уж не сватал. Даже осмеивали. Лом или кол возле ворот оставляли. Вместо мужика!

– Таких трое в нашей деревне было. Никто их замуж не взял. Отправили перестарков в город, закончили какие–то курсы, зацепились и живут. Говорят, двоих все ж взяли. С детьми, мужьями приезжали в деревню. Может, мужики кулаками заставили их, научили чему–то?

– Э–э, нет! Коль свиньей родилась, из нее бабу не слепишь! – вздохнул Женька.

– Ты чего сетуешь? Твоя целыми днями как пчела вкалывает! – ахнул Герасим.

– Знал бы, чего это мне стоило! Я ж стерву от семечек три года отучал. Всю морду исковырял. Поджопниками с завалинки пинал. Привыкла в деревне с девками плевать шелухой вкруг себя. А здесь по зубам получала. Ох и выла вначале. Грозилась в деревню вернуться. Я ей двери настежь и велел отваливать. А куда? К отцу с матерью? Там еще три телки неогулянные. Их бы с рук сбыть. Тут разводя га. Кому нужна? Сами знаете, как в деревне к таким относятся. Проходу нигде не будет. Вот и Алена моя мигом мозги сыскала, вспомнила, как ее свои встретят. Отец за кнут схватится и пешком обратно пригонит. Вот только возьму ли обратно? Так–то постояла перед дверью и на коленки упала. Прощения просила. С тех пор семечки в рот не берет. Отскакивает от них, как от проказы! – смеялся Женька.

– Это мелочь. Я и тогда тебе о том говорил. Семечки замести можно. Стоило ль девку за них так шпынять и колотить? Вот я свою чуму глумную чуть в корыте не утопил со зла!

– За что? – округлились глаза Герасима. Он всегда жалел молодую и тихую жену Никиты – Дарью.

– Не за доброе! – отмывал мужик клеенку на столе. Женька, подбеливавший печку, тоже рот разинул. – Одна привычка у ней засела с самой деревни. От бабки и матери взятая. Тех тоже мужики всю жизнь по макушке долбили, а толку не получили. Вот и моя дурковатая, помоется, оденется как картинка, а сморкается в подол. Еще когда встречались, ругались из–за этого. Все подолы у нее от соплей либо мокрые, либо колом. Аж совестно. Добро бы только дома, но и в гостях. Не знал, куда глаза девать. Суну ей платок, она, зараза, в подол выбьет и платочком остатки вытрет. Говорил ей, просил, убеждал, стыдил.

– Дорогое платье купил бы, сама не стала б в него сморкать, – хохотнул Женька.

– Ей дорогое? Она пусть ситцу радуется. Все равно отучил. Я ей подолы перцем обсыпал. Все, какие были. Ох и орала. Глаза на лоб полезли. А я ей еще добавил. Теперь уже все. Вот беда была с тещей. Та, дубина, в занавески это делала. Тесть их и наперчи по моей подсказке, Теща полы мыла и хвать, приложилась к занавеске. Но тесть не поскупился. Перец ей во все дыры сыпанулся, в глаза, в нос, в рот. Думали, кончится баба. Еле проперделась к ночи. Но с той поры на меня волком косит, думает, что мне подперчить. Во старая кляча, никак не может простить.

– Э, мужики! Зачем же мы убрали? Ведь договаривались иначе! – спохватился Герасим.

– Забылись. Да и пусть знает, что не замухрышка ты! Не одиночка! Есть кому вступиться и помочь.

– Она еще, может, и не согласится прийти ко мне в первый же день, – засомневался Герасим, оглядев себя в зеркале.

– Уморил братан! Да такие, как ты, теперь нарасхват. Оглядись, кто холостякует? Бомжи, наркоманы и бухари. Им бабы по барабану! Любую пропьют! Они ни себя, ни ее не прокормят. И детвора по фигу. Теперь путные, мужики по две, а то и по три семьи имеют. Есть возможность – ею пользуются. Да и баба тебе досталась с хвостом – чужим ребенком. Это ты станешь присматриваться, ей–то куда?

– Как хоть ее зовут? – поинтересовался Евгений.

– Наталья!

– Ну, удачи тебе! – пожелал Никита вслед.

Герасим шел не спеша. Знал по рассказам мужиков, что все женщины обязательно опаздывают на свидание, особо на первое.

Как же удивился он, подойдя к кафе немногим раньше обусловленного времени, что Наталья уже ждала его. Было видно – женщина здесь впервые, держится неуверенно, постоянно оглядывается по сторонам, смотрит на часы.

Герасим подошел внезапно:

– Здравствуйте, Наталья!

Присел напротив. Та разглядывала его в упор.

– Здесь посидим или прогуляемся? А может, не будем тянуть время впустую, пойдем ко мне, там и поговорим обо всем спокойно? – предложил после короткой паузы.

– Давайте уйдем куда–нибудь. Неловко мне здесь, непривычно! – Поспешила встать. – Вот задача, нужно поговорить и негде! В кафе – не место, на улице неловко, – огляделась женщина.

– Да чего проще? Вон скверик! Полно пустых скамеек! – предложил Герасим и пошел впереди, приглядел скамейку у фонтана, присел, жестом пригласил Наталью.

– Вы здешний? – спросила женщина.

– Да. Но из деревни. В городе не так уж давно. Мотала жизнь по свету. Где только не был! И похвалиться нечем. Кругом дурак!

– Мне не то что похвалиться, вспоминать неохота прошлое. Сплошное невезение. Одна радость – сын! Но и Борька мой растет одиноко, сам себе предоставлен. Нет мужской руки. А я целыми днями на работе. Прихожу домой как разбитая кляча. И ни помочь, ни пожаловаться некому. Надоело все! Я это объявление дала ни на что не надеясь, с отчаяния! – призналась Наталья.

– И повезло! – рассмеялся Герасим.

– Вы так думаете?

– Конечно! У меня предчувствие! Оно не подводит никогда! – Вглядывался в порозовевшие щеки, серые усталые глаза. – В этой жизни всякую ситуацию нужно за рога брать, тогда получится. Сомнения, обсчеты только вредят…

– Но я бухгалтер. Обязана все просчитывать.

– И меня? Но я не уложусь ни в какой отчет! Громоздкий вымахал!

– Размерами не обижены! – смеялась Наталья.

– Так, значит, кто я есть? – Рассказал о зоне, об Афганистане. Наталья слушала не перебивая. – Теперь живу в доме вместе с братьями. У меня своя комната и свое дело. Я – гончар. Правда, помимо этого, умею шить, но не люблю этим заниматься. Может, потому, что шить пришлось военные формы, а уж потом познать, что такое война? Гражданской одежды шить не пришлось. Нет машинки, и времени не остается. Гончарное дело всегда в спросе.

– Герасим, а у вас, помимо братьев, имеется кто–нибудь?

– Старая мать. Она в деревне живет, одна,

– У вас никогда не было семьи?

– Нет. Не довелось. Не получилось. – Вспомнилась Юлька.

– Еще один вопрос можно? – смутилась Наталья. Герасим кивнул. – Как относитесь к детям? Ведь у меня есть сын, ему уже десять лет.

– Это даже хорошо! Мальчонка – будущий мужчина!

– Борька мой – сложный человечек. Настырный, несговорчивый, не из покладистых и дерзкий. Случается, ругаюсь с ним. И хотя мой пацан, сложности хватает. Друзьями мы не стали. Сейчас у него самый сложный, переломный возраст. И если вы с ним найдете общий язык, я буду очень рада.

– А где его отец? Родной…

– Бомжует. Но в том нет моей вины. Я дала ему полную волю. Он запил. А уж как издевался над нами! До сих пор вспомнить больно. Кстати, как относитесь к спиртному?

– Никак. Равнодушен. Выпить могу. Но тяги нет. Забот и без того хватает. Скажите, а муж приходит? Видится с сыном?

– Нет. Уже три года не появляется. По–моему, он даже забыл о Борьке.

– И не помогает?

– Пусть бы у нас не отнимал, помощи никогда не ждали, Он иного склада. Недаром мы с сыном не хотим его видеть.

– А Борис учится?

– Бросил школу. И не могу уговорить вернуться. Ни с кем не ладит. У него и друзья старше его намного. Какие–то блатные. Борька за ними, как собачонка, всюду бегает.

– Современный мужик. А чем занимается, что любит?

– Да кто ж его знает? Упустила я его. Все берегла от отца, чтоб не обидел. Все остальное просмотрела. Ну не могу я всюду с ним! Ведь жить надо на что–то! – вырвалось у Натальи на надрыве.

– Понятно! Устала вконец! Измотала жизнь! – согласился Герасим.

– А тут еще этот дом стареть взялся, как назло. То форточка в окне скособочилась, то дверь с петель слетела. Пацан мал еще, сама не умею. Как гляну на нашу избуху, плакать хочется. Крыша, как спина у старого коня, вся прогнулась посередке и скулит. Полы гниют, проседают. Пока Борька вырастет, развалится дом. Хорошо, если не придавит обоих, – жаловалась баба.

– Короче, дай закурить, а то так жрать охота, что и переночевать негде! – рассмеялся Герасим.

– Смеетесь? Но лучше сразу правду сказать. Чтоб потом не обижались…

– Да чем хотите напугать? Страх не в доме. Это поправимо. И с мальчонкой найду общий язык. А вот меж нами склеится, получится иль нет?

Наталья смотрела на Герасима удивленно:

– Да разве мы звери? Если пить и драться не будешь, не станешь выгонять из дома и пропивать нажитое, не приведешь полный дом алкашей, а будешь хозяином, чего ж нам не ужиться? Ведь обоих жизнь потрепала. Разве не так? А в одиночку с бедами не сладить. О чем долго говорить, пошли ко мне. Там, на месте, все виднее. Вот и скажете, остаетесь с нами или нет. Одно дело здесь говорим, другое – когда все своими глазами увидишь.

Герасим не ожидал столь необычного приглашения, но мигом сообразил и согласился.

Они шли по оживленным улицам, стараясь идти рядом. Но их толкали, оттирали друг от друга.

– Давайте в автобус! Все ж три остановки. Их лучше проехать, – предложила Наталья.

Их сдавили, тесно прижали друг к другу пассажиры. Присесть негде, повернуться невозможно.

– Вот так и знакомятся люди! – хохотнул Герасим. Когда подъехали к остановке, Наталья не без усилий вырвала мужика из толпы пассажиров. А накрашенная девица в нахальном декольте и юбке без подола заметила едко:

– Во баба! Сущий танк! Я только пристроилась к тому козлу, она его из–под носа сперла!

Герасим шел следом за Натальей по тихой окраине. Женщина вела его все дальше от городского шума и суеты, от снующего транспорта и спешащих людей.

– Вот здесь мы живем! – Открыла калитку, пропустила гостя вперед. Тот оглядел дом и неспешно вошел следом за хозяйкой.

Герасима не удивило, что Борис, едва увидев его, стреканул из дома.

– Это нормально, таким и должно быть начало. Я вовсе не ожидал мгновенного признания. Он просто обязан вначале присмотреться ко мне, – успокаивал Наталью. Та чуть не плакала от досады.

Женщина накормила гостя, показала ему весь дом. Когда они вернулись со двора, Герасим спросил глухо:

– Ну, что решила, Наталья?

– Я? От вас слова жду…

– Тогда остаюсь. Устраивает ответ?

Женщина улыбалась. И все ж предложила:

– Если хотите, подумайте несколько дней. Я не тороплю.

– А не заждались ли мы этой встречи? Зачем испытывать судьбу в который раз? И давай на ты перейдем. Так оно теплее и ближе. Согласна?

– Конечно!

– Наташ! У меня дом покрепче, но места меньше, всего одна комната. Выбирай, где жить станем?

– Естественно, здесь! Где ж еще?

– Тогда слушай! У меня есть два брата. Они вечерами и по выходным займутся домом. Я, честно говоря, ни в плотницких, ни в столярных работах не разбираюсь. Но зато все остальное на мне.

– Остальное? А это что?

– Материалы, их качество и доставка… А еще оплата…

– Нет, ну это я сама…

– Наташ! Не хочу тебя обижать, но мы свой дом недавно отремонтировали. Трое нас. Все работаем. Но с материалами не скажу, что легко прошло. Так что сначала поднакопим. Иначе не осилим.

Наталья слушала, опустив голову. Не было сбережений у бабы, не имела родни. Никто ей не мог помочь. И завались дом на головы, никто не удивился бы и не пожалел.

– Герасим! Нелепо все это. Я дала объявление о знакомстве, а выходит, что запрягаю не только тебя, но и братьев. Хотя еще ничего не известно.

– Ладно, Наташ! Будь у тебя дом – дворец, ты на меня не глянула б.

– Это почему? Вон мой сорванец, ты не успел порог переступить, он уж надерзил!

– А ты сколько лет с мужем прожила? – внезапно перебил Герасим.

– Прожила два года, остальные промучилась.

– С чего он пить стал?

– Друзья сбили. А у самого характера нет, чтобы отказаться. Мы вместе учились. Он ревизором стал. Ну, при такой должности друзей надо выбирать осторожнее. Теперь их у него нет ни одного. Только бомжи.

– А дом чей? Его?

– Нет. Он мой! Николай потому и злился, что никак не мог его пропить. Только если бы меня не стало. А уж с этим он старался…

Герасим сам не сразу понял, нравится ли ему Наталья. Уж каким–то серым, вымученным показалось знакомство. Женщина много и часто жаловалась. На мужа и сына, на дом и усталость, Герасима даже злила эта бесконечная заунывность.

– Наташ! Мы две недели живем под одной крышей. А спим врозь. Знаешь, почему к тебе не тянет? Ты скучна, как дождь. И капаешь, и жалуешься. Хоть бы раз рассмеялась или накричала! Тебе ж еще до сорока целых семь лет. А ты уже старуха в душе! А ну стряхни плесень с души! Докажи, что играет огонь в крови! И назло всему – жива в тебе баба!

– Герасим, я была такой! Но подрубили…

И Герасим понял: понадобится время, чтоб ожила, поверила и выпрямилась женщина.

Шли месяцы… Вот уже и дом отремонтирован. Куплен холодильник, пылесос. Наташка смотрит восторженно. А смотреть в глаза Герасиму не решается. Ее сын категорически отказался помогать отчиму и целыми днями бездельничает. Герасим отвез его в деревню к матери. И только тогда они остались вдвоем, предоставленные самим себе.

Взрослые люди… Они растерялись в образовавшейся пустоте, смотрели друг на друга, смущаясь. Как странно, все считают их семейной парой, а они все еще не решались спать в одной постели.

«Бросит он меня, уйдет», – дрожат руки женщины. Будь она моложе, все было бы проще и легче. Но не теперь, когда годы покатили на четвертый десяток…

«Ну чего я боюсь? Обычная, как и другие, баба. Может, давно ждет, чтоб завладел ею? А что, если козлом назовет, скажет, что воспользовался ее положением? Тьфу, чертовщина! Не то главное! Вдруг у меня ничего не получится? Бабы таких сбоев не прощают», – думал Герасим. И глянул на Наталью.

Та сидела на койке в ночной рубашке. Голова и плечи опущены. Ох и невеселые мысли беспокоили женщину.

– Натка!

– Что?

– Иди ко мне! – раскинул руки и увидел, как, вытерев глаза кулаками, разулыбалась, заспешила к нему, бросилась в объятия бездумно. – Натка! Ты самая красивая! Смейся чаще.

– А ты не бросишь, не сбежишь от нас?

– И не жди! Не надейся! Я не барбос, чтоб всяк день менять конуру!

– Герасим! А Борька, кажется, привыкает к тебе. Не меня, тебя спрашивал, будешь ли приезжать в деревню.

– Это маленькое начало. Погоди, растеплится пацан!

А через две недели купил Наташке кофточку. Принес

ее, попросил примерить обнову. Баба глазам не поверила:

– Это ты мне купил?

– Кому ж еще? Конечно, тебе!

Наташка мигом ожила. Выскочила из халата, надела кофту и сразу преобразилась, помолодела, расцвела.

– Нравится?

Вместо ответа зацеловала обросшее жесткой щетиной лицо:

– Спасибо, Герка!

Герасим теперь редко приходил к братьям. Чаще они появлялись здесь, в доме Натальи, и молча помогали. Лишь однажды, когда ремонт дома был закончен и пятая партия глиняной посуды прошла обжиг, мужики решили перекурить под навесом.

– Ну как, Герка? Трет шею семейный хомут? Иль пока терпишь? – спросил Женька.

– Учусь тянуть эту тележку…

– Получается? – усмехнулся Никита, глянув на брата искоса.

– Улыбаться моя учится. То все насупленная ходила, хмурая. Все жаловалась…

– Моя Дашка, чтоб ее черти взяли, смеется раз в месяц, в день получки! Тогда она вся сверкает, как сопля на морозе. И я у нее в человеках хожу. И лучше меня в тот день никого на свете нет. Особо цветет, когда едем в деревню и заглядываем к ее старикам. Я, понятное дело, мигом к тестю в чулан, он там самогонку от тещи нычит. Ну, приложимся – за встречу по стакашке, а бабы, во лахудры, уже кличут сверху: «Вылазьте с чулана! Чё застряли?» Ну, выковыриваемся наверх. И чтоб теща не принюхивалась особо, я ей враз пакет пряников в руки. Мол, ешь, хоть задавись. А она зырь на мою руку. В ней соленый огурец – остаток закуси. Она эдак прищурится и говорит: «Ужо успели, окаянные, глынуть! Никакого терпежу нет, чтоб по–людски за стол сесть». – «Ни в одном глазу не бывало, тещенька! Я только закусь приготовил. А выпить покуда не обломилось!» – говорю ей. «Ну, дыхни! Да не вороти морду! Гля, от запаха сивухи петух с нашесту навернулся!» – «Так вот с него и спроси! Он клюет, а я только похмеляюсь», – хихикал Никита.

– А я с шуряком на сеновале! Он от девок, считай, под утро пришел. Весь в сене, в перьях, в опилках. Зато глаза что у кота и морда счастливая. Знать, кого–то уломал. Приволок на сеновал самогонку и кусок сала с хлебом. Ну и отвел я с ним душу за все полгода воздержания. И не скажи, до самого обеда вкалывал, но Аленка, стерва, подошла и засекла мигом. Вечером после бани даже глотка не дала. И говорит: «С тебя будет! С утра где–то нажрался!» Ну не скотинка? Я до обеда два стога сена перевез и скидал на сеновал, она ж перед всеми оплевала ни за что. Ну я ее наказал! Три недели спал один! Даже не подходил к ее постели. Решил мужским презрением обломать бабу! – смеялся Женька.

– Ну и что? Сдалась она?

– Сенокос закончили. Укладываю я сено, а Аленка шасть ко мне и прихватила! Куда денешься после такого воздержания? Все разом восполнил. Она хоть и чума рогатая, но своя!

– Все бабы одинаковы! Чуть помягче с ними, враз норовят на шею влезть, – понурился Никита.

– Я своей кофтенку купил. Совсем пообносилась баба. Сколько радости было! А ведь копеечная обнова! Мне самому неловко стало, – признался Герасим. И продолжил: – У всех свои слабины и радости. Я вон вина домой привез из деревни. Яблочное. Помните? Так Наташка даже не попробовала!

– Ну, она у тебя из городских! Это наши не откажутся после баньки!

– Так ладно бы вино, пиво не нюхает. Тут не в том дело, где родилась. От прежнего мужа натерпелась горя. Как мне участковый рассказал, столько воды в колодце нет, сколько она слез пролила и колотушек выдержала от него.

– Нет его рядом с вами! И хорошо! Пацан Наташки, я это сам видел, в комок сжимается при всяком пьяном крике, старается убежать, спрятаться, даже в деревне, где его никто не обидит. Та больная память годами с ним жить будет, до самой старости, как наказание.

– Нет, Женька! Не дам. Забудет он. Ведь еще ребенок!

– Дитя. А во сне плачет и мать зовет. Сам слышал, когда приезжал в деревню. Вместе на печке спали. Это его отец постарался. Ты там не перегни, слышь? Он хоть и чужой по крови, но совсем пацан…

…Герасим ворочается на сене. Ведь вот думал отдохнуть, выспаться, как когда–то, давным–давно. Но не получается. Сон оставил, веки хоть на прищепки возьми. Мужик поправляет подушку под головой.

– Что это? – Он услышал тихий, но отчетливый стук в окно дома.

«Нет, не показалось, Снова стучат. Кто бы это мог быть? Кому кто понадобился? Может, Катька меня ищет? Нет, сама не придет, не насмелится. К матери какой–нибудь старик? Такое и вовсе исключено!» Спешно, но неслышно спустился по лестнице вниз и, едва выглянул из–за угла, увидел, как из открывшегося окна во двор с кошачьим проворством вылез Борька. В двух шагах от него стояла девчонка.

«Ну и разбойник! Усы еще не пробились, а он уже с девками по ночам встречается! Скороспелки, гуды их…» Хотел вернуться, но услышал недовольный голос пасынка, приостановился.

– Чего приперлась в такое время?

– А Толика отец выпорол из–за тебя! В сарае на лавке вожжами уделал. Весь в крови, весь ободранный, голосит на целый двор.

– Я при чем? – буркнул Борька.

– Как это при чем? Ты ж с Толяном на деньги в карты играл. А где он их взял, как не у отца? А у того всякая копейка посчитана. Вот и взял Толяна за душу. Сначала тряхнул. Братуха молчал, не сознавался. Тогда отец въехал ему кулаком в ухо. Он взвыл, но не признался. Тятька сгреб его за портки и уволок в сарай. Толян смыться норовил, но не получилось. Папка привязал к лавке, сорвал всю одежу и как дал! Толику дышать стало нечем. Но молчал. Тогда тятька озверел и стал лупить со всей силы. У брата шкура на спине и жопе сразу треснула, на вожжи налипла клоками. И я не смогла стерпеть. Знаешь, что папка говорит? «Запорю насмерть, чем терпеть сына–вора!» И убил бы, если б я в руку ему не вцепилась зубами. Жалко стало Толика. Рассказала отцу, что брат деньги не себе, а тебе украл, потому как проиграл их. Тятька аж взвыл, пообещал тебя в куски порвать. А если твои мешать станут, спалит избу. Понял?

– Дура ты, Ксюха! Я что, силой заставил играть в карты? Сам сел!

– Если б тебе так попало, как Толику…

– Мне еще как влетало! Никого не высветил. А он не мужик, слабак! Зачем тебе растрепался? Ты же баба! А у тебя язык из жопы растет!

– Короче, если не отдашь деньги, тятька тебя на вожжи намотает! Понял?

– Руки коротки! И не таких, как он, видели. Не боюсь я его! Плевал на всех вас! Не ходи сюда больше! Не нужна дура! Пошла вон! Сумел твой Толик проиграть, пусть теперь жопой рассчитывается! – напирал Борис, девчонка пятилась к калитке с угрозами:

– Я уйду! Зачем мне с таким говном дружить? Наши деревенские в сто раз лучше!

– Заткнись! Я тебе конфеты покупал за те, что выиграл. А где б иначе взял? У своей бабки для тебя? Много захотела! Вот пусть и разбирается твой отец, кому те деньги пошли. Не я их схавал! И вместе с Толькиной твою жопу надерет!

Девчонка кинулась к Борьке с кулаками. Но в это время из–за дома вышел Герасим. Он был чернее тучи. Быстро ухватил за шкирки Ксюшку и Борьку, сказал тихо, зло:

– А ну, угомонись, змеюшник! Чтоб не слыхал вашей вони! Так сколько тебе проиграл Толян? – спросил пасынка, тот молчал.

– Семьдесят два рубля! – проверещала Ксюха.

– Отдай немедля! Слышь, гнида? Живо! Я жду! – Отбросил мальчишку к крыльцу и встал, нахмурившись, во весь рост.

– А ты не приказывай! Кто ты для меня? Сельский чмо! Козел! И отвалите все! Не хочу никого знать и видеть! Деловые кругом! Идите все в задницу!

Вскочил в дом и вскоре вылетел оттуда одетый, с рюкзаком на плече.

– Смотри! Чтоб в наш дом больше ни ногой! Не пущу отморозка! – бросил через плечо Герасиму и мигом оказался на дороге. Он шел к остановке – с минуты на минуту должен был уйти в город автобус.

Герасим отдал девчонке деньги и попросил ее:

– Ты, Ксюшка, не обижайся на Борьку. Он пока не все понимает. В городе многие пацаны играют на деньги, но я его отучу.

– Как? Он же вам чужой?

– Не обращай внимания на сказанное в зле. Пока Борька доедет до города – все обдумает. Он неплохой мальчишка.

– Козел он! Говно! – Девчонка сунула деньги в карман и побежала домой без оглядки, боясь, чтобы Герасим не догнал и не отнял даденное. А через полчаса у калитки появился отец. Он хотел позвать Степановну, но увидел Герасима, курившего на крыльце. Прошел через двор, сел рядом, поздоровавшись кивком головы, спросил:

– Где твой шельмец?

– В город смотался.

– Ну и гад он, ну и дерьмо! Ты с его матерью давно живешь?

– Прилично. Дело не в ней. Она сама с ним извелась. Ну да ладно. Возьму в руки, если получится. Мне деваться некуда! – вздохнул Герасим тяжело.

– Был бы он свой, все проще! Крути хоть в бараний рог, покуда дурь не вышибешь. Чужого попробуй хоть пальцем тронуть…

– Еще как вломлю! Башку на задницу сверну, а дурь вышибу! – пообещал Герасим.

– Пойми, не столь деньги важны, сколько то, что мой змееныш пошел на такое – с дому поволок. А коль в привычку врежется у своих воровать, что с него вырастет? Иль думаешь, мне не жаль своего мальца? Еще как! Вон весь в крови и в говне валяется в сарае! По ухи отделался. Плакать и дышать нечем. Ан зарастет все, зато память останется. Не станет красть и играть на деньги.

– Коль уродился горбатым, ничем не выпрямишь, – не согласился Герасим. – Я своего так тыздил! А толку ни хрена…

– Оттого что не родной!

– Кинь! Нутро гнилое. Да ништяк, через колено обломаю.

– Если мамка дозволит.

– Куда денется? Ну скажи, чего гаду не хватало? Зачем на деньги играл?

– Ушлым пройдохой растет.

– Пока не поздно, возьму в руки.

– Дай Бог, чтоб получилось! Помоги тебе Бог! – Загасил сигарету и, попрощавшись за руку, вышел со двора.

– А где Бориска? – вышла из дома мать и, оглядевшись, с удивлением смотрела на сына.

– В город уехал.

– Как так, почему не сказавшись? Что стряслось промеж вас?

Когда Герасим рассказал о случившемся, женщина руками всплеснула:

– Это как же такое озорство в голову ему ударило? Один поехал, сам, да еще с дерзостью, экий нахальный малец!

– Не первый раз за ним такое. У меня он тоже деньги крал. Быстро хватился. Наказал. Да, вишь, ненадолго хватило! Теперь матери натреплется. Правду не скажет.

– Поезжай, Гера! Наладь в семье. Я поняла. Как–нибудь потом приедешь, – загрустила мать.

Герасим приехал в город уже вечером. Наталья еще не вернулась с работы. Борьки дома не было. Он даже не зашел, вернувшись из деревни.

«Где его может носить? – думал Герасим. – Может у крутых?»

Набрал номер Сашки. Тот сразу поднял трубку.

– Герка, привет! Своего шмонаешь? – рассмеялся громко. – Здесь он! У меня канает. Говорил, что ты ему накостылял и выпер из деревни. А вот за что, не колется!

Герасим рассказал крутому все и попросил, чтоб тот привез Борьку.

– Я сам с ним разберусь! Не хочется, чтобы он от тебя к бомжам свернул. Там его папаша! Он не станет слушать, за что получил поганец, а припрется сюда со сворой таких же гадов, чтоб за сына поскандалить. Тому только на руку отвлечь внимание от шкоды.

– Врубился! Слышь! Доставлю! Стой! Куда? Стой! – услышал Герасим в трубку, и тут же телефон выключили.

Вскоре вернулась с работы Наталья. Герасим ждал звонка от Сашки, но тот не звонил и не приезжал.

– Не ладится у меня с Борькой. Опять мы с ним поругались. – Рассказал жене все как было.

Женщина села на кухне к окну, заплакала.

– Чего ревешь? Никуда не денется, вернется, – пытался успокоить.

– Не придет. Сам не вернется. Свяжется с бомжами, и лови его теперь по всему городу. Был воришкой, станет вором. Оно, конечно, безотцовщина! Родной – совсем дерьмо, а и этот лучше не станет. И за что мне такая доля? Пусть какой угодно, но он сын мне! Может, от того таким стал, что я тебя привела, а он признавать не хочет? Много раз просил, чтоб я тебя прогнала, но разве от того он станет лучше? – проговорилась баба. – Он обещал не хулиганить, если мы с ним останемся вдвоем.

– Ты веришь в это? – спросил Герасим.

– Конечно, нет! Врет он все! Ну кто его проверит? Я – на работе, Борька сам по себе. Не учится. Шляется черт–те где и с кем! Пришибут где–нибудь, и вступиться некому. От него участковый волком взвыл. Грозил, мол, еще попадется – из камеры не отпустит, под суд отдаст. Чую, до того недолго осталось. – Руки женщины дрожали.

– Успокойся. – Хотел повернуть Наташку к себе, и оба услышали стук калитки, громкие голоса во дворе. Вдвоем они выскочили на крыльцо и увидели участкового, тащившего Борьку в дом за шиворот.

– Наталья! Забери своего паскудника! Ты знаешь, где его засек? Ого!

– Что он еще отмочил? – дрожала баба.

– С потаскухи его снял! Знаешь Ленку–обезьяну? Ну, самую волосатую блядешку города?

– Откуда мне их знать?

– Хм–м, мамашка, не знает, с кем ее сын резвится! Да ее еще в детстве все мужики города натягивали! Этот отморозок последний в очереди остался! В мужики вздумал поскорее пролезть! Гляньте на этого кобеля! Все мужичье еще в зачаточном, пухом не взялось! Он уже на бабу, говнюк, забрался! Она ж из венерички не выходит. Триппером еще в восьмилетием возрасте болела. Всех пацанов своего класса наградила. А в четвертом с сифилисом в диспансер свалила. Я ее под конвоем туда привез. Так та шалава сбежала в первую же ночь и роту солдат заразила! Ее как чуму даже псы обходят. Этому полудурку своего окурка не жаль! Слышь, ты, чокнутый, чего на нее залез? – тряхнул Борьку, тот молчал, кривил рот, выражал презрение. – Ты чего молчишь? Иль язык у нее в транде забыл? Знаешь, сколько у нее козлов перебывало? В огурце и то семян меньше! Она тебя и не почувствовала б! А вот ты точно заразу зацепил!

– И нет! Я в гондоне был! А когда за шкирняк сорвал, резинка так у ней и осталась! – ответил Борька.

– Ну, молодец, что про защиту не забыл! – похвалил Герасим.

– Папаша, смеетесь, что ли? Если этот сопляк в таком возрасте по сукам пошел, что с ним станет лет через десять? – укорил участковый.

– Ни на одну не глянет. Собьет оскомину, как все, и успокоится. Перестанет оглядываться на дешевок. Ведь каждый из нас через такое прошел. Девки интересны, пока мальчишки без усов. Потом чем старше, тем строже отбор. И уже не торопятся с женитьбой и редко ошибаются в бабах. Кого чаще всего накалывают шалавы? Девственников! А парней тертых да опытных не провести. Потому за девку ругать не стоит. Нашему Борьке не рожать. Пусть познает баб! Этот опыт в жизни тоже нужен, – вступился Герасим за Борьку.

– Выходит, ты ему позволил сучкам ручки золотить?

– Знаешь, он только сегодня из деревни приехал. Там, не брешу, один за троих мужиков вкалывал. Имеет он право на отдых? Тем более что меня Борис предупредил и я знал, где он, – вступился за пасынка Герасим.

– Папаша из тебя, как я погляжу! – качал головой участковый.

– Нет, а что случилось? Он не украл, никого не обидел. Взял что ему дали…

– А заразу зацепит?

– Все лечатся. И мы не умерли б…

– Свой у пацана отец алкаш. С тобой ему еще хуже не повезло. Смотри, Наталья, держи пацана в ежовых. Надеяться тебе не на кого, – пошел к калитке участковый, ругая по пути не только мальчишку, а и Герасима. Тот подошел к Борьке, взял за плечо:

– Пошли домой!

Борька, не ломаясь, послушно поплелся следом за отчимом. Герасим ни словом не напомнил о деревне. Все втроем они быстро приготовили ужин, убрали в доме.

– Сегодня фильм хороший. Посмотрим вместе? – предложил Герасим.

Борька, не видевший телевизора продолжительное время, с визгом радости вскочил в кресло, сел расслабившись.

Фильм и впрямь посмешил, подарил отдых. И семья села за вечерний чай в хорошем настроении.