Текст книги "Пасынки фортуны"

Автор книги: Эльмира Нетесова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

– Вы родственник? – глянул на следователя.

– Следователь.

– Вон оно что, – протянул хирург неопределенно.

– Как прооперированный?

– Не вытянули, – достал врач сигарету. И, поспешно закурив, сел к столу.

– Умер? – уточнил Руслан.

– Умер, – вздохнул хирург и добавил: – Да и надежд особых не было. Мы сделали все, что в наших силах. Но… Заставить жить мертвого мы не можем. Сами поймите, ранение сквозное. В область кишечника. Он так и не пришел в себя…

– Кто доставил его в больницу?

– Сам доставился. Сегодня мое дежурство по больнице. Ну, в половине второго ночи вышел я в коридор, хотел больного тяжелого проведать. Слышу: стоны. Я к окну. Вижу – человек лежит на пороге. Корчится. Я к нему. Ну и тут же на операционный стол. Спасти хотел, не получилось…

– Он успел рассказать, что с ним случилось?

– Я же говорил, без сознания он был. Потеря крови слишком велика. И неудивительно. Дробь. Карточная. Выстрел был в упор. Даже кожа вокруг раны обожжена. С таким зарядом на медведя можно ходить. А тут – человек. Развелись эти бандиты! Убивают безнаказанно, бросают у порога, как собаку. Отмечать за случившееся не хотят. Эх-х, – досадливо погасил окурок врач.

– А где одежда его?

– В приемной. Ее осмотрели. Пусто. Ничего нет в карманах. Кто-то до нас обшарил человека.

– Можно взглянуть на него?

– Пройдемте, – согласился врач.

В операционной дремала белая тишина. Тускло поблескивали инструменты. Скальпель, иглы, кетгут беспомощно лежали на столе хирурга. Врач откинул с лица покойного простынь. Машуков подошел.

Умершему на вид было далеко за сорок. Но это так, условно. Иных преждевременно старит жизнь, других – смерть, обрывающая возраст небытием. Крупное лицо уже подернулось желтизной. Воскового цвета лоб прорезан морщинами. Глаза открыты. Словно все пытаются разглядеть, куда улетела жизнь. Но ладони обессиленно разжаты: им не поймать ушедшего. И усталые они, охладели к жизни, белизна смерти покрыла их. Следователь вгляделся в лицо покойного. Нет. Раньше им не доводилось видеться. Иначе запомнил бы. Но кто он? Тот ли, кого, сбиваясь с ног, не досыпая ночей, не зная отдыха, вот уже несколько лет ищет, то и дело теряя след, милиция по так и нереализованной санкции прокурора на арест? Но тот ли эго? Кого никто из следователей ни разу в глаза не видел, имевший во всех «малинах» уважительную кличку Шеф? О нем на допросах молчали. Безропотно брали на себя его вину. Никто из кентов ни слова не сказал о нем. Он был неуловимым.

Шеф? – вглядывался в лицо покойного следователь. И отдернул простынь. Да… Такие наколки носили лишь те, кто отбывал длительные сроки. «Они устали», «Мне счастья в жизни нет», – смеялись, жили на мертвых ногах буквы. Это знакомо. Но почему на груди выколоты горы, море и штурвал в кандалах? Машуков знал, в татуировках никогда ничего не бывает случайным. И опытный кент по такому рисунку может узнать о человеке многое. Татуировка – это клеймо, чаще добровольное, реже – вынужденное. Это воровской паспорт. Он один на всю жизнь. Как кличка, как судьба. Никто из непосвященных не сможет распознать секретов, скрываемых в аляповатом рисунке.

Следователь еще раз посмотрел на татуировку. Одно понятно: покойный был матерым вором. Он и есть, вероятно, тот самый собеседник Аскера. Это установить просто. Привезти сторожа на опознание трупа в морг. Ну, узнает. А дальше? Кто он? Главарь? Так и хочется поверить в это.

– Труп надо в морг отправить, – прервал размышления Руслана хирург. И добавил: – Выпил он крепко. Наверное, поругался с кем. Вот его и…

– Выпил? – удивился Руслан и мысленно упрекнул Аскера за разговор с пьяным. И утаил это в показаниях!

– Еще мягко сказано, – усмехнулся хирург. И дал знать санитаркам. Те быстро положили труп на носилки, укрыли простынью и молча, тихо вынесли его из операционной.

– Картечь сохранилась?

– Да, возьмите. Почти весь заряд, – передал хирург Машукову пакетик и добавил: – Одежда у санитарки. Если нужна, заберите.

– Конечно, нужна, – поспешно заверил следователь и попросил: – Вот мой телефон. Без нашего разрешения труп никому не отдавайте. Сообщайте обо всех, кто будет интересоваться покойным.

Руслан вышел на крыльцо. Здесь был найден этот… В пяти метрах от больницы – проезжая дорога, оживленное шоссе. Машины одна за другой несутся – и ни одного поста ГАИ поблизости. Нет, не мог этот сам дойти до больницы. Кто-то привез его сюда. Конечно, на машине. Оно и по времени похоже…

Аскер опознал в мертвом своего собеседника. Но почему-то отрицал, что тот был нетрезвым. Сторож узнал и самодельную картечь, какой был убит незнакомец. Баллистическая экспертиза подтвердила ее тождественность заряду гильз ружья сторожа. Но ни имени, ни фамилии убитого так и не было установлено. В больнице никто не спрашивал о трупе, никто за ним не приходил. А время шло.

В спецкартотеке, где регистрировались осужденные, фотоснимков незнакомца не оказалось. И тогда следователь решил использовать «картотеку памяти» старого вора, давно ставшего бывшим. Теперь тот жил одним: дожить до пенсии, умереть, как все люди – дома, при детях и внуках. Руслан знал, что кенты долго выслеживали его. Пытались вернуть в «малину» посулами, угрозами. Но ни то, ни другое не подействовало. И махнули рукой на Ворона. Оставили его в покое. А тот, завязав с прошлым, работал дворником, ковырялся в саду.

* * *

Ворон деловито смазывал дверные петли, когда Машуков подошел к нему.

– Здравствуйте, Григорий!

Ворон оглянулся. Узнав следователя, с которым был знаком в прошлом, невольно отпрянул.

– Чего вам надо из-под меня? – проскрипел злым, каркающим голосом, за который и получил меткую кличку.

– Спокойно, Григорий. Поговорить нужно. Ворон криво усмехнулся:

– Об чем? С тобой час поговори – пятак схватишь. А коли дольше, так и весь червонец. Мне нынче не с руки такое. Не об чем трепаться. Живу без «малин». Стало быть, встречаться незачем, – отвернулся Ворон.

– Я за помощью к тебе, – понизил голос следователь.

– Чего?! – вытянулось лицо Григория.

– Посоветоваться хочу.

– Ишь чего придумал! Советоваться! Да я нынче дворник! О чем советовать?

– Не мне лично, следствию, людям помочь можешь.

– Следствию? Спасибочки. Нашли, к кому обратиться. Уж оно-то мне помогло в свое время. На Крайнем Севере после того парился. Ого! Такое и в гробу будет помниться. Чтоб я нынче помог! Еще чего не было!

– Сам был виновен. Зря кипятишься. Все прошло. Живешь, как человек, и никто тебя не тревожит. Разве не верно?

– Где верно было, там кресты стоят, – отмахнулся Ворон.

– Кресты… Да только вот иные, случается, раньше времени появляются, – вздохнул собеседник.

– Какая разница? Раньше иль позже – все там будем, – отвернулся хозяин. Но любопытство брало верх, это следователь заметил. Лишь воровская привычка – как можно меньше задавать вопросов – еще сказывалась.

– Недавно вот опять, – негромко обронил Руслан… Григорий насторожился. А следователь медлил.

– «Пришили» кого? – не выдержал Ворон.

– Да.

– Кого же? – насторожился Григорий.

– Из «малины».

– Фартового?! А кто ж? Свои иль лягавые?

– Ни те, ни другие.

– Старик убил. Сторож.

– Эх-х, мельчают кенты. Уже и сторожам дают себя убивать. Таких и не жалко, – сплюнул Ворон. – А все же, кто невезучим оказался?

– Не знаю. Вот за тем и пришел. Может, старый знакомый?

– Э-э, нет. Я – не подмога вам. Зарок дал. Никому не подсоблять. Вам помоги – фартовые жмуром сделают. Им помоги – мусора загребут. Нет, сами распутывайте. Я ни вам, ни им – не шестерка.

– Что ж, ладно. Обойдемся сами. Трижды ребята, которых мусорами зовешь, жизнь тебе спасли. От фартовых уберегли. Сам не справился бы… Запретил я им о том напоминать. Чтоб не подумал, что моральный должок отрабатывать заставляем. Сам к тебе пришел. В расчете на твою сознательность. Да видно ошибся. Прощай.

Ворон, смутившись, откашлялся. И окликнул:

– Да стой же ты! Ну чего гоношишься? Вернись! Дай обмозговать. Зайдем в дом. Разве о таком говорят на дворе?

Гость вместе с хозяином вошел в дом, сел на стул. Григорий спросил сразу.

– Так какое мурло у жмура? И как его пришили?

Машуков рассказал то, что счел нужным. Григорий слушал внимательно, не перебивая. Когда следователь умолк, заговорил:

– Это не тот, кого вы ищете. Шеф, как и все фартовые, на дело не ходит «под шафе». Этот закон «малин» для всех одинаков. И еще. Отвлекать сторожа Шеф не будет. Это работа других. Вырывать ружье тоже не станет. У него финач имеется. И твой сторож пискнуть не успел бы. Шеф работает финачом без промаха. После

него сторож лишь ящику покаялся б. Так что застукали не «малину». А щипачей.

– А татуировка? Это новичкам не ставят. Да и возраст далек от пацанов, – вставил следователь.

– Наколки глянуть надо. Это серьезно. Но поехать иль пойти с тобой не могу. Заметят кенты – пришьют.

– В морге встретимся. Время сам выбери, когда прийти.

– Не светит мне такая прогулка. Ну, да только условимся, я тебе скажу, что смогу. Большего – не требуй. За моргом тем фартовые точно следят. Раскрутишь быстро – мне крышка будет. Смекнут. Да и закон прошлый не позволяет мне своих закладывать. Хоть и откололся. Но коль так надо, приду. Переоденусь. На всяк случай. С «закона» меня вывели. Так что можно. Но подыхать раньше времени не хочу.

Когда стало темнеть, Руслан вошел в морг больницы. Григорий уже ждал его. Переодетый в старуху, он изменился до неузнаваемости.

– Какой жмур интересует?

– Этот.

Ворон быстро подошел к трупу. Глянул. Руслан понял – знакомы были. Вон как лицо посерело. Но виду не подал.

– Я только по наколке скажу, – тихо заговорил Ворон. – Крупный гусь был. Не новичок. На Севере сроки отбывал. Вишь, на Сахалине мыс Крильон выколот. Там червонец отбывал.

– С чего видно?

Еще что?

– Полный мыс. Такое лишь за червонец ставят на грудь. Коль меньше – лишь сопку малую, что рядом с мысом. Если больше – то мыс этот весь черным был бы. Тут же лишь контур.

торопил следователь

– На Сахалине он отбывал срок на лесозаготовках. Вальщиком был. Вон на руке рваный шов от пилы. А второй срок, пять лет, в Магадане тянул. Вон бережок под мысом, видишь? Магаданский. Его бухта. Знакомая и мне. Пять камней – это срок. Вот и все, что я увидел.

– А здесь?

– Нет, тут он не судился. В другом месте его накрыли. Но этого я не могу сказать. Как и условились.

– Он с Шефом работал?

– Скажи кличку, – попросил Руслан.

– Сам узнай.

– Он вор в законе был?

– Эх-х, да кто ж, кроме законника, имеет право на такие наколки? – рассмеялся Григорий.

– Но ведь ты говорил, что законники не ходят на дело нетрезвыми.

– И этот не был. Потом, когда сторож его… Поили, чтоб не орал по дороге. Чтоб боль терпеть легче.

– А почему бросили у больницы?

– Куда ж его девать? С таким развороченным брюхом, даже дураку понятно, сдохнет. Но не сразу. Мучиться будет. Орать. А крик, сам понимаешь… Убить его, чтоб не мучился, не имели права. Закон «малины» не нарушил, кентов не подвел. Кто ж решится? Только Шеф мог. Но, видно, рядом не было. Потому подкинули. Надеялись, что пофартит вдруг кенту.

– И все ж странный выход они нашли, – покачал головой Машуков.

– Ничего странного. Знали, в больнице в таком виде его – враз на стол. А там наркоз. Не до разговоров. Ну, а на жизнь его вряд ли можно было рассчитывать. Самим закопать? Можно. Но, видно, времени не было. Торопились смыться. Попух один – других искать будут. Вот и смотались заблаговременно, – говорил Григорий.

– С Шефом он долго работал?

– Не знаю, – встал Ворон и решительно направился к двери. Машуков еще недолго побыл в морге, чтоб дать время Григорию уйти подальше.

Диалог по фототелеграфу с Магаданом и с Сахалином убедил Руслана в правоте Ворона: да, там действительно отбывал наказание вор-рецидивист по кличке Дамочка, чью жизнь оборвал выстрел старого Аскера. Дамочка… Странная кличка у этого типа, совсем не подходившая к внешности вора. Массивный подбородок, упрямый крупный лоб, да размер одежды не менее пятьдесят второго. Рост такой, что ни одна женщина себе другого не пожелала бы. И вдруг Дамочка. С чего бы это? Он знал: клички у воров всегда оправданы. Они никогда не даются случайно. Но Магадан и Сахалин не дали объяснения этому «псевдониму». А к Ворону обращаться не хотелось. «Он хоть и относится сейчас к общественности, но весьма условно», – вспомнилось Руслану, как отчитал его прокурор за контакт со старым вором.

Машуков листал дело. Оно такое тощее! Протокол осмотра места происшествия, показания сторожа, врача, ответы на запросы, заключения экспертов. Вот и все. Следователь позвонил в адресное бюро. Нет ли у Дамочки родственников в городе? Ведь его фамилия, имя и отчество уже известны…

* * *

Старый двухэтажный дом, прятавшийся в глубине двора, походил на маленькую крепость: сквозь занавески в зарешеченных окнах едва пробивался тусклый свет. Здесь, на глухой окраине, квартирных краж опасались больше, чем в центре. А вон и напоминание о недавней трагедии: на дверях подъезда две пятиконечные звезды из красной жести. Двое жильцов не вернулись с войны…

Следователь, отыскав нужную квартиру, постучал. Дверь ему открыла сухонькая старушка. Удивленно взглянув, нерешительно пропустила в квартиру. Навстречу Руслану встал из-за стола высокий седой старик. Жестом пригласил сесть.

– Сын? Да, есть.

– И часто он исчезал из дома?

– Не чаще, чем ему нужно, – отрезал старик. – А ты, собственно, кто будешь, чтобы вопросы мне задавать?

Руслан, извинившись, что не представился сразу, показал свое удостоверение. И попросил:

– Дайте фото вашего сына.

Старик, изумленно пожав плечами, достал альбом:

– Вам зачем его фото?

– Скажу, если это не ошибка.

– Вот, смотрите. Это – давний снимок, довоенный. А здесь он три года назад сфотографирован.

Машуков сразу узнал Дамочку:

– А на групповых снимках…

– Нет, – опередил вопрос отец Дамочки. – Заур вообще не любил фотографироваться. А в компаниях – тем более.

– Почему? – Руслан изобразил удивление.

– Плохо получался. Не фотогеничен. Зато в жизни красив, не другим чета, – проворчал старик.

– Ваш сын работал?

– Работает. Кто ж нынче без этого прожить сможет?

– Кем? Где?

– Рыбаком. На северных морях. Еще молодым туда подался. На хорошие заработки. Потому и на фронт его не взяли, что нужный он на флоте для государства человек, – покосился старик на следователя.

– Друзья его к вам приходят?

– Редко. И то больше с улицы окликнут – он и бежит к ним. Но это когда в отпуске. А так годами сына не видим. Работа у него такая.

– А семья у него была?

– Да кто ж знает? Женщины, может, и были. А детей нет. Иначе сказал бы, – помрачнел хозяин.

– Отчего ж не обзавелся? – глянул Руслан на старушку.

– Спрашиваете! Да какая ж будет его по стольку ждать? Он же с морей этих и не вылезает, – подала та голос. И продолжила: – А в городе работать толку нет. Зарплата маленькая. На нее не то что семье, самому не прожить. Вот и мучается по северам. На будущее копит. Говорит, что какую-то новую машину стали выпускать, «Победу», что ли? Так вот он ее купить собирается.

– Ну, а где он сейчас, вы знаете? – Руслан уже почти не сомневался в неведении родителей Дамочки.

– Мы с него отчета не требуем. Придет – сам скажет, – старик сердито захлопнул альбом, как бы давая понять, что визит непрошеного гостя слишком затянулся.

– Не придет он больше. Уже никогда не придет. В морге ваш сын. Забирайте. Хороните своего рыбака. Отловил он свое. Не пошел ему впрок Север…

– Заур в морге? Почему? – никак не мог взять в толк случившегося отец Дамочки.

– Убит. При разбойном нападении на сторожа магазина.

Лицо старика вмиг оплыло, посерело. Глаза сузились, губы собрались в нервный морщинистый комок. Он неловко вытащил из пиджака папиросы. Руки дрожали. Долго трясуче закуривал. Потом молча встал, подошел к окну. Сгорбившись, облокотился на подоконник. Плечи дрожали.

– Вы друзей его последних знали? – нарушил тяжелое молчание следователь.

– Друзья… До них ли? Сына нет. Моего сына. Какое мне дело до других? – срывался голос старика.

– Он, Заур, единственный у вас? – смягчил тон следователь.

– Один. Как жизнь… Теперь ничего нет.

– Разве вы ничего не знали о Северах? Ведь он там срок отбывал. Дважды. Вором был. Вором. А не рыбаком.

– Послушайте, я не знал. Я говорил лишь о том, что слышал от него. Да и какая разница теперь? Ведь нет его! Нет! Плох иль хорош – он мой сын! А мертвого кой прок так ругать? – поник хозяин головою к самому подоконнику.

– Я и не ругаю. Я объяснил вам, чтобы не пребывали в заблуждении.

– Какая мне теперь разница? – махнул рукой старик.

– Послушайте, вы просмотрели сына. Но ведь у него были друзья, которые и толкнули Заура в эту беду. Не будь их, возможно, его жизнь сложилась бы иначе. Кто они? Скажите! Вы же знаете.

– Поздно, – простонал старик.

– Но пусть у других они не смогут отнять сыновей. Судьбы других не искалечат, или вам это безразлично?

– Какое нам дело до других? – зло отозвалась старуха.

– Когда его можно взять? – повернулся хозяин к следователю.

– Сегодня. Когда хотите. Вот вам записка. Тело отдадут. Его в формалине держали. Хоронить давно пора… – Руслан встал.

– Магазин грабил, значит? Один? – словно опомнился отец Дамочки.

– Не один.

– А те живы?

– Да. Все. Скрылись.

– А мой как же? Не успел? Иль?..

– Разбираемся.

– Вот как! Эх-х, сволочи! И молчали! – старик грохнул кулаком по столу так, что пепельница на пол упала. – Друзья! Туды их… Говорил я Зауру, не верил! А теперь! Своими руками задавлю!

– Зачем? Вы скажите, с кем он был дружен в последнее время? – предложил Руслан.

– А вы тут при чем? Моего сына нет! Моего убили! Не вашего. Я и разберусь с его друзьями. С каждого спрошу, – загорелись злыми огнями глаза старика.

– Погодите. Не стоит сгоряча.

– А мне уже терять нечего! Прикончу! А там пусть хоть под расстрел! Я свой век отмучился. Но за сына не прощу!

– Давайте спокойно обсудим. Не надо кипятиться.

О чем я вас спросил – ответьте. И сами ничего не предпринимайте. Так

будет лучше.

– У него этих друзей полным-полно. Иных я давно знал. Другие – недавние. Но все с виду приличные люди. Пьяными их не замечал, плохого слова не слышал. Все при должностях, так сын говорил о них. – Старик трясущимися пальцами достал новую папиросу. Прикурил.

– А почему сына от них предостерегали?

– Не знаю. Сердцем неладное чуял. Словами не объяснишь. Такое неубедительно. А не слушал меня. Смеялся. Мол, пустые страхи, отец, что они могут плохого мне сделать? А видите? Сами целы. А Заура под смерть поставили…

– Скажите, среди друзей сына был такой длинный, худой! Его все Шефом зовут.

– Это вы про Бориса?

– Я не знаю его имени, – смутился Руслан.

– Он один такой среди всех. Ни родителей его не знаю, ни фамилии. До войны одно у него прозвище было – «Чифир». Иначе не обращались к нему дружки. Сам он, правда, назвался Сано. Когда со мной знакомился. Потом его Шефом стали величать. Заур говорил, что Боря по работе большим начальником стал. Потому и шеф. По правде сказать, удивлялся я, откуда что в нем взялось? Ведь много лет его знаю. Всегда болел. То с перевязанным горлом ходил – ангина душила. То золотуха его одолевала. Не мужик, а гнойная язва. Когда он начальником стал, побаиваться его начали, даже Заур. Это я заметил.

– Скажите, а где он живет?

– Тоже где-то на Северах. Вместе с сыном. Так оба говорили. Теперь-то я знаю, что обманывали…

– Когда он был в последний раз?

– Месяца полтора назад. А, может, два.

– О чем они говорили? Шеф и Заур?

– Да кто их знает. Я не слушал разговор. К тому же поздно было. Мы со старухой спать легли, когда Борис пришел. Прошел он в комнату сына. А когда ушел, я не слышал.

– Как он выглядит, этот Шеф? – спросил Машуков.

– Ему под пятьдесят. Тощий, как старый ишак. Волосы рыжие. Торчком на голове стоят. Будто из медной проволоки. Глаза злые, голодные всегда. Рот большой. Губы тонкие. Уши большие. Шея худая, морщинистая. А руки – жуть. Сам себя мог обнять и на спине руки сцепить. Ну, сущая обезьяна. И ноги что жерди. Длинные.

– Это все?

– Ну, как сказать. Что еще? Ходит он, прихрамывая. Кажется, правая нога повреждена, – припоминал старик.

– А еще у него голос хриплый. Горло болит, – вставила старуха.

– Он к вам один приходил иль с друзьями?

– Чаще один. В последние годы вроде отошел от друзей, только нашего сына еще признавал.

– Ну, а кроме Шефа, кто еще приходил к сыну? Хозяин припоминал всех. Руслан улыбался. Этих он

знал не только по именам, но и по кличкам. Дубина, Влас, Кроха, Блоха… И вдруг… Что? А кто этот – Дядя? Сразу догадался, что это кличка. «Почему его возвращения с рыбалки так ожидали? Уже семь лет на Севере? Ого!» – старался не подать виду. А старик говорил:

– Мой сын нередко ругал Борьку из-за того человека. Почему – не знаю. Только споры были злыми. Сын говорил, что как только Дядя вернется с рыбалки, жди неприятностей для всех. Спрашивал я про того человека, допытывался, кому он дядя, уж не будущий ли родственник? Заур не отвечал. Сердился, что я подслушал.

– Скажите, когда в последний раз сын уходил из дома, кто с ним был? Кто его ждал? Кто приходил за ним?

– Месяц назад. Мы поссорились, – опустил голову хозяин.

– Не стоит о том, это наше. К чему теперь ворошить? – подала голос старуха.

– Пьяным он пришел. Ночью. А тут день рождения матери. Он забыл. Я и накричал. Он обиделся. С неделю домой не появлялся. Потом пришел. Сказал, что виноват. Мол, подарок матери хороший присмотрел. Не надо нам было подарков. Я так и сказал ему. Он дня три дома сидел. Никуда не выходил. А тут Борис. На следующий день исчез на неделю. Я думал, у женщины. Вернулся. А потом, вечером, кто-то окликнул его со двора. Я не подошел глянуть. Заур посмотрел. Тут же вышел. Вот и все… Теперь, вы говорите, в морге, – сцепил руки в кулаки старик и замолчал.

Руслан спросил, чуть помедлив:

– А в эти дни, когда Заура не было, кто-либо со двора его звал?

– Нет.

– Давайте условимся, вы меня известите вот по этому телефону о дне похорон, – попросил следователь.

– Зачем? – удивился старик устало.

– Надо. Нужно.

– Ладно. Скажу, – согласился хозяин и, проводив Руслана, закрыл дверь. Отец Дамочки позвонил Руслану на следующий день. Сказал, что хоронить сына будет завтра на городском кладбище в четвертом часу дня. Сообщив

это, он тут же повесил трубку.

* * *

Похоронная процессия медленно двигалась по улице. За гробом Дамочки, едва переставляя ноги, шли отец с матерью да горстка соседей, таких же стариков, согласившихся из вежливости проводить Заура в последний путь. Сергей Арамисов отбивал марш Шопена на барабане. Рядом два молодых сержанта в штатском тоже старались. Один в медные тарелки бьет. Другой на трубе играет. Надо – так надо. Зачем? Пусть начальство решает.

Сергей нет-нет да и давит смешок в себе. Что ни говори, сам предложил следователю этот эксперимент. Может, он ничего не даст. Как знать? Руслан, видно, теперь тоже беспокоится. Клюнет – не клюнет? Наверняка не угадаешь. Но… И ничего, не теряет в этом случае следствие. Да и как найти Шефа?

Сергей равнодушно смотрел по сторонам. Размеренно колотил по упругим бокам барабана. Тот охал гулко. Так, что плечи соседей вздрагивали. Да и то сказать, барабан-то лейтенант впервые в руки взял. Вот и колотит его. Старается. Какой там такт? Правда, Руслан заставил Сергея целый вечер перед похоронами слушать и запоминать ритм этого траурного марша. Но, когда барабан повесил на плечи, из памяти все и вылетело. Хорошо еще, что сержантов из милицейского духового оркестра догадались взять. Опять же кого хоронят? Вора. А ему какая разница, как играет ударник? Старикам– родителям не до того.

Горе гложет. Арамисову не до марша. Свое обдумывает: клюнут – не клюнут? Дорога к кладбищу длинная, как вечность. И Сергей, вспоминая все, что связано с шайкой Шефа, поневоле вздыхал. Трудное дело досталось Руслану и ему, демобилизованному солдату, ставшему лейтенантом милиции. Но вот и кончился путь по городу. Теперь дорога свернула к кладбищу. Тут надо быть внимательным и не зевать.

Оркестранты вошли за ограду следом за катафалком. Кладбищенский сторож не спеша вышел из будки, повел к недавно вырытой могиле.

Сергей наблюдал. Сторож, указав место, не торопился уходить. Топтался рядом с гробом.

«Что он хочет, каналья? Выпить за упокой? Или шепнуть?» – Арамисов незаметно, боком, протиснулся поближе. Сторож взял за локоть отца Дамочки. Наклонился к самому уху:

– Друзья вашего сына просили кое-что передать.

Старик не услышал. Он смотрел на сына. Тогда сторож кашлянул.

– Ну что? Что еще? – глянул на него старик. И вдруг, сообразив, полез в карман, достал пятирублевку, сунул в руку сторожа. Тот смутился. Вернул.

– Почему? – удивился старик.

– Не надо.

Кто-то из соседей предложил опустить гроб. Но отец удержал. Он наклонился к лицу сына, словно все еще не верил в случившееся. Черной печалью прилипла к гробу мать.

Сторож отошел на несколько шагов. Ждал. Сергей следил за ним. Вот и отбиты последние аккорды. Гроб опустили. Жесткие комья земли застучали по крышке торопливо. Вскоре могила была засыпана. Соседи, побыв еще немного для приличия, уходили по одному с кладбища. И только родители Заура не торопились вернуться домой. Они стояли у могилы сына, как осиротелые призраки, как тени без хозяев.

Арамисов медленно отошел в сторону. Уйти? Может, рано? Сержанты уже шли к воротам кладбища. «Зря торопятся», – подумал лейтенант. И, оглядевшись, заметил, как родители Заура повернули от могилы, тоже собрались уйти. Лейтенант торопливо свернул на глухую тропинку, заросшую кустами. Прислонился к дереву, наблюдая за отцом Дамочки. И вдруг услышал шелест шагов. Вот идущие остановились. Донеслись приглушенные голоса:

– Да погоди. Успеется. Что-то мне подозрителен ударник. Хотя и прощелыги эти похоронные музыканты, но свое дело знают. Марш Шопена и во сне сыграют. Этот же, голову об заклад кладу, первый раз барабан в руки взял.

– Показалось тебе. Ударник тот, по-моему, хорошо играл. Громко.

– Э-э, да перестань. Тебе же медведь на ухо наступил. Подвох тут. Ловушка. И ударник, возможно, из лягашей.

– Ладно. Пусть Дубина к старикам сходит. Даст им. Чтоб молчали. И дело с концом.

– Не пойду я к ним. Там, небось, засада. Что, я ишак? Нет уж! Не пойду.

– Если засада, труп не отдавали бы. Покуда мы не заявимся…

– А, может, и ждали, – пробасил голос Дубины.

– Одного не пойму, как и кто вышел на стариков Дамочки?

– Узнать надо. Потому и пойдешь к ним. Как отдали, кто отдал, о чем спрашивали и говорили. Ну и все на лягавых свали. Дескать, ни за что пришили. Темнуху поскладней придумай. Усек? – прогремел повелительный голос.

– А почему ты, Шеф, сам не идешь? Тебя в этом доме больше знают, – не соглашался Дубина.

– Потому и нельзя. Я самым близким его другом считался. Пусть успокоятся. Тогда я и наведаюсь.

Сергей весь напрягся. Что делать? Как взять Шефа? А тут еще эти сержанты вернулись. Топают по дорожке, как лошади. Самое главное можно не расслышать. «Эх-х, зелень непонятливая», – злился лейтенант.

– Так ты не медли, Дубина! Деньги дам. Скажи, коль придет кто к ним, как отвечать. Припугни: мол, за сына с вас спрос будет. Доброго хотим. И пусть больше помалкивают. Понял, Дубина?

– Товарищ Арамисов! – послышались голоса сержантов. Сергей вспыхнул от досады. В кустах послышался шорох, торопливые шаги в заросли кустарника.

Лейтенант еле сдержал себя, чтоб не крикнуть: «Стой! Стрелять буду!». Остановило одно – Шеф вооружен. И ножом, и пистолетом сработает без промаха. А сержанты слишком неопытны для встречи с фартовыми. Крикни, еще больше можно все испортить. Спугни – и все. Где потом искать? А так еще остается хоть слабая нить – квартира Дамочки.

Лейтенант тихо вышел из-за деревьев. Сержанты со всех ног кинулись к нему:

– Товарищ Арамисов!

– Где вы были?

Сергей исподтишка показал обоим свой жилистый кулак. И взглядом ожег парней так, что они сразу сникли. Вслух выговорить накипевшее не решился. Ведь шайка, возможно, не вся разбежалась. Кто-то и за кустами мог остаться. Сергей прислушался. Точно. Ни ветерка, а в кустах шорох. Не изменил еще армейский слух. И лейтенант, подморгнув сержантам и показав глазами на кусты, сказал погромче:

– А старики – жлобы. Ни хрена на лапу не дали. Зря я около них терся. Старик сделал вид, что горем пришиблен. И меня не видит. А карга его, сразу видать, скряга редкая. У этой средь зимы льда не выпросишь. Эх-х, проклятая работа! Заплатили в похоронном бюро, придется сегодня всухую обойтись. Зря мы согласились.

– Так нас… – открыл было рот сержант-трубач.

– Никогда больше не пойду к тем, где в семье старики. Ни черта не понимают они в жизни. Все по закону хотят. Ну и пусть бы своего выродка без нас хоронили. Видать, и он такой же. Ни одного путевого мужика за ним не шло. Одно старье-мухоморы. Даже за упокой не подали, – говорил Сергей.

– Това…

– Теперь ни к чему, Вася! Так я велел тебе говорить, чтоб стариков тряхнуть. Мол, не с шарамыгами дело имеете. Зови Сергеем, как всегда. Старики все равно ушли. А друг другу к чему мозги пудрить? Нет смысла…

– А и верно, даже не помянули покойного, – сообразил сержант– тарелочник.

– Думали, шара выпала. А оно… Придется чифиром перебиться, – сплюнул Арамисов.

– Ничего, я у своих попробую одолжить. До завтра. Не все ж невезенье, – подхватил второй сержант.

Лейтенант прислушивался. Шорох в кустах усилился. Кто-то следил за ними.

– Ну что, пошли? – предложил сержантам Сергей.

– Без «промочки» ноги не идут, – отозвался один из парней.

– Ладно, теперь заранее будем обговаривать с родственничками, – «успокаивал» Арамисов. И едва все трое стали выходить на центральную дорожку, как из-за кустов навстречу им вышел кладбищенский сторож:

– А вас чего тут носит?! Шарамыги! – закричал он во весь голос.

– Заткнись, трупный страж! Носит! Под кайфом хорошо орать. А тут день впустую. Тебе хоть горло дали промочить? – усмехался лейтенант.

– Я взяток не беру!

– Ну и дурак. С покойника какие взятки?

– Проваливайте, шарамыги проклятые! Забирайте барабан. И катитесь отсюда!

– Во, умник! Что орешь? Конечно, уйдем. Кто ж тут навсегда собирается оставаться? Да еще по доброй воле. Нет уж, мы жить хотим, и хорошо жить! Понимаешь ты это, хозяин мертвецкий? Хотя куда тебе такое осмыслить! Прощай! До не скорой встречи! Невезучее твое заведение! Слишком трезвое. Нам оно не с руки! – захохотал Сергей.

Сторож, ругаясь, закрыл за ними ворота кладбища.

* * *

– Снова вооруженное нападение! Ночью на третьем участке! Сторож убит. Двоих прямо в универмаге взяли! Какие будут указания? – прокричал телефон тревожным голосом.

– Пришли за мной машину. Обеспечь кабинет для допроса, – как можно тише, чтобы не разбудить жену, проворчал в трубку Машуков.