Текст книги "Блеск и коварство Медичи"
Автор книги: Элизабет Лоупас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)
Глава 50
Руан был в маске и темном дорожном платье простого ремесленника, но она узнала бы его по росту и очертаниям плеч, будь он даже в лохмотьях нищего. Голова ее готова была взорваться – вид Руана, целого и невредимого, подталкивал к жизни все новые части ее памяти, слова и образы возникали внезапно, связываясь между собой, словно нити, образующие узор на прекрасном гобелене.
– Кьяра, – произнес он. – Ки-ар-ах, – как он всегда выговаривал вместо Ки-а-ра. Еще больше упущенных однажды ниточек сплелось само собой.
Голос его был прежним, низким и отчетливым. Заметно было, что Руан говорил на многих языках и ему приходилось задумываться над выбором слова. Он снял маску и положил ее на стол. Выглядел он, как и прежде. Острые скулы, обветрившаяся на солнце кожа, скажем, чуть более обветренная. Новые морщины в уголках рта. И глаза, по-прежнему темные и безрадостные, бесконечно печальные.
Она попыталась вымолвить его имя, но не смогла.
– Ты присядешь? У меня немного времени, но есть вещи, которые нужно обязательно тебе рассказать.
Она присела на один из стоявших здесь простых стульев, спрятав ладони между коленей, так чтобы он не видел их и не попытался взять ее за руки.
Сам он сел на другой стул, по другую сторону стола.
– Я никогда не переставал любить тебя, – сказал он напрямую. – Ты веришь мне?
...Любить тебя…
Любить ее?
Ей стало дурно, и она сама не знала, был ли это страх, гнев или счастье. Она посмотрела на свои руки, не зная, верить ей или не верить его словам. Если это правда, то почему он оставил ее здесь, даже при всем, что рассказала донна Химена?
– Зачем ты пришел сюда сейчас? – спросила она.
Руан некоторое время молчал. Потом произнес:
– Великий герцог болен малярией.
Он говорил тихо. Даже здесь, в Ле Мурате, где все монахини и сестры-мирянки были заняты послушанием, кто-то из них вполне мог увильнуть в сторонку и прислониться ухом к двери.
– Кардинал приехал во Флоренцию помириться со своим братом, раз и навсегда.
Раз и навсегда.
– Что же, он настолько болен? Великий герцог? Настолько болен, что может умереть?
– Возможно.
– А если нет?
Руан ничего не ответил. Ему не пришлось ничего говорить – воспоминания шумели в голове, их ниточки становились все крепче и сплетались в узор.
Задери-ка ей юбку, Эмилиано. Всегда хотел взглянуть, какие причиндалы у принцесс.
Да что я? Это был голос Бьянки Капелло. Сам Франческо называет его чудовищем, когда вы не слышите. А вслед за этим – крик великой герцогини, когда она упала с лестницы.
Я ушла наверх вместе с остальными женщинами. Это был ее собственный голос, вслед за которым, как заблудившееся эхо, вспомнились мысли, которые пронеслись в ее голове после того, как она произнесла эти слова. Бьянка Капелло заплатит за вашу смерть. Клянусь вам.
Но я не могу пообещать тебе, Кьяра, что не отомщу ему собственными руками. Я слишком долго этого ждал.
– Ты вернулся во Флоренцию, чтобы наконец-то убить его, – сказала Кьяра, наклонившись вперед и как можно тише проговаривая столь опасные слова. – Ты и кардинал.
Он снял перчатки и положил руки на стол, ладонями вверх. Увидев знакомые белесые шрамы, она встрепенулась, будто он прикоснулся к ней.
– Положи свои ладони мне на руки, – сказал он как можно мягче. – Не бойся, тароу-ки.
Она постепенно, палец за пальцем раскрыла свою ладонь. Казалось, что каждое движение значит для нее слишком многое. Она подняла руки и положила их на стол перед собой. Искривленные пальцы, огрубевшая кожа, распухшие костяшки – она так привыкла к своим рукам, что едва замечала их, и сейчас их нынешний вид потряс ее, будто это были вовсе не ее руки. Руан не двигался и ничего не говорил. Спустя некоторое время она собралась с духом и положила их в его ладони.
От его кожи хлынули тепло и сила, будто они каким-то образом между собой производили первый шаг дистилляции, приложение тепла для выделения пара.
Дистилляция. Алхимия. Лаборатории. В Казино ди Сан-Марко, в оранжерее на вилле ди Пратолино, ах да, и еще одна – в подвале книжной лавки, ее собственная лаборатория, где…
– Что ты вспоминаешь? – спросил Руан.
– Вспоминаю тебя, – ответила Кьяра.
Он слегка улыбнулся. Лицо его изменилось. Спустя мгновение он опять спросил:
– А что еще?
– Какие-то обрывки. Но я действительно помню, что я видела его, Руан. Философский камень. Он был закончен или так близок к завершению, что это уже не имело значения. Это было все равно что смотреть на… Я даже не знаю, как это описать…
Кьяра не находила нужных сравнений. Она так отчетливо помнила этот один-единственный миг, но не было никаких слов, чтобы его описать.
– Я мало что помню потом, – произнесла она наконец.
– Что бы это ни было, оно взорвалось, как настоящая бомба, устремившись прямо в верхние этажи здания. Взрывной волной тебя отбросило, как это бывает со стрелками при отдаче. Когда я приехал, твои соседи вытащили тебя из-под завалов. Там же была твоя младшая сестра Маттеа. Передняя часть лавки совсем не пострадала. Две старые собаки, гончие великой герцогини, отделались лишь парой царапин.
– А все остальные погибли. Бабушка, Лючия и Чинто.
– В этом не было твоей вины. Во всем виноват он сам, твой зять, ведь это он открыл атанор.
– Он сломал бабушке кисть, отбирая у нее ключ от подвала. Она плакала.
– Они не успели ничего почувствовать. Никто из них. Это был такой мощный взрыв, какого раньше никто не видывал.
Знаешь, он прав. Это был голос бабушки. Я стояла там, слышала, как кричит на тебя Лючия. Если бы не мои руки, я бы хорошенько ее стукнула. А потом внезапно меня не стало в моем теле. Кисть моя больше не болела, ни один из моих суставов не болел, и я могла видеть. Я снова могла видеть, как молодая девушка.
Голос бабушки был не похож на голос отца. Он был добрым. Иногда бабушка смеялась.
– Ты привез меня сюда, – сказала Кьяра. Ей не хотелось, чтобы это прозвучало как обвинение, но так вышло. Ты привез меня сюда, а они заперли меня и все эти долгие годы обращались со мной как с сумасшедшей.
Он ласково сомкнул ладони вокруг ее рук.
– Мы не могли привести тебя в чувство. Я не знал, сможешь ли ты вообще прийти в себя когда-нибудь. Я не мог взять тебя на корабль, идущий в Англию. Я не мог отправить тебя в Питти, где бы ты была под властью великого герцога. Я знал, что донна Химена была твоим другом и что попавшие в Ле Мурате отгораживаются стеной от мира – порой не по собственной воле, но часто для них это единственная защита.
– Как донна Камилла.
Еще одна случайная вспышка воспоминаний.
– Да. Когда ты оказалась в безопасности, я постарался сделать все, чтобы гнев великого герцога и его мстительность сосредоточились исключительно на мне.
– Гнев и мстительность? За что?
– Мне кажется, что я тогда немного сошел с ума, – сказал Руан. – Я так боялся за тебя, что уже не следил за своим языком. Кто-то сказал кому-то, а тот передал это дальше, и так вся история дошла до великого герцога.
– И он все узнал…
– Он узнал, что ты нарушила свой обет. Ты больше не была девой, и он сделал вывод, что именно поэтому все наши недавние усилия по получению философского камня провалились.
– А ведь все из-за того, что я постоянно портила его материалы.
Откуда взялись эти воспоминания?
– Да.
– Что же ты сделал?
Он улыбнулся редкой для него приятной улыбкой.
– Не думаю, что ты захочешь это услышать. Это было так мерзко.
– Хочу. Руан, я повидала столько мерзостей, что мне уже ничего не страшно.
Он поднял ее левую руку к своим губам и поцеловал изуродованные пальцы.
– Ты помнишь свое посвящение? – спросил он. – Черная вода, кроваво-красная лента, серебряное сито и золотой огонь.
– Конечно, помню.
– Великий герцог собрал все это по кусочкам из старых книг. Для него этот ритуал был священнее самого искусства алхимии и даже священнее обета на Поясе Пресвятой Девы.
Я сам создал этот ритуал. В голосе великого герцога сквозило горделивое самодовольство. Он единственный в своем роде в истории человечества.
– Маскарад, – сказала Кьяра. – Это слова кардинала. Но ты же сам говорил мне, это все было сделано только для того, чтобы усмирить ревность великой герцогини и Бьянки Капелло.
– Даже если это так, для великого герцога это был повод гордиться. Чтобы отвлечь его гнев, я сказал ему, что принудил тебя пройти все стадии посвящения заново в его собственной лаборатории. При этом я осмеивал и глумился над каждой стадией посвящения, а ты плакала и умоляла меня прекратить. Затем я растянул тебя по полу, в самом центре лабиринта, привязав за щиколотки и кисти рук, и взял тебя силой.
– Ангелы небесные, – прошептала Кьяра. К своему ужасу, она ощутила хватку полузабытых воспоминаний. Лаборатория… Поблескивающие в тусклом свете кристаллы и резные орнаменты, колбы с разноцветными жидкостями, словно драгоценные камни, лабиринт, выложенный плитками на полу, свет, отражающийся от этих черно-белых плит. В центре ее распластанное тело – белое и обнаженное – волосы распущены и рассыпаны вокруг, тело Руана, темное, мощное…
– После этого… – продолжил Руан. Она подскочила, с удивлением обнаружив, что находится в зале монастыря. Она настолько забылась, что ей даже показалось, будто на какое-то время вышла из своего собственного тела. Внезапно она вспомнила, как однажды думала о том, что они с Руаном похожи на железо и магнит – когда же это было? Когда бы ни было, теперь это была правда. Ее руки неотвратимо сплелись с его руками.
– После этого ты стала для него олицетворением неудачи, постоянным напоминанием о наших безуспешных попытках создать философский камень. Великий герцог был счастлив оставить тебя до конца твоих дней в Ле Мурате, чтобы твое присутствие не напоминало ему ни о чем. Он хотел похоронить и меня, однако сначала хотел меня повесить или сжечь на костре за колдовство на пьяцца делла Синьория.
– Но ты сбежал.
– Да, не без помощи кардинала. Все это время мы оба находились в Риме, где Фердинандо пытался балансировать между своими кардинальскими амбициями и ненавистью брата. Ясно только одно – кардинал никогда не позволит, чтобы корона Тосканы отошла маленькому Антонио, и если великий герцог все же умрет, то кардинал намерен оставаться здесь, во Флоренции, чтобы самому занять престол.
– Вот почему ты здесь вместе с ним.
– Да.
– Я столько забыла, Руан. Донна Химена говорит, что прошел год, прежде чем я хоть как-то пришла в себя.
Он прикоснулся большим пальцем к тыльной стороне ее запястья и чуть слышно спросил:
– Ты помнишь, как принимала соннодольче'?
– Что принимала?
Он продолжал гладить пальцем ее запястье, раздумывая, стоит ли продолжать. Наконец он сказал:
– Головные боли? Обмороки и голоса? Они мучают тебя с тех пор, как ты оказалась здесь?
– Да. Впрочем, как и всегда…
Как всегда… Но нет! Так было не всегда… Было время, когда их не было, когда она чувствовала себя здоровой и сильной, когда могла жить своей жизнью… Было время, когда она была устойчива к яду…
Наносить по одной капле каждые семь дней, после воскресного причастия, причем каждый раз на новый участок кожи…
– Это был яд, – то, о чем ты говоришь. Я наносила его по одной капле на кисть каждые семь дней. Он защитил меня в отравленном лабиринте и избавлял от головных болей и голосов.
Он молча кивнул.
– Донна Химена сказала, что ты передал мне лекарство, но она боялась давать его мне и бросила в огонь.
– А мне она сказала, что лекарство не помогло.
– Не помогло, потому что она мне его не давала.
Какое-то время они сидели молча.
– Все они думали, что я сошла с ума. Я сама была в этом уверена. Думала, что это из-за взрыва. Но теперь я понимаю, что это произошло, потому что раньше я принимала соннодольче, а потом резко прекратила.
Он склонил голову ей на руки, и Кьяра погладила его волосы. На ощупь они были такими же, как раньше, – густые и жесткие. Руан никогда не пользовался ароматными помадами для волос, как большинство мужчин при дворе.
– Это была моя ошибка, – глухо сказал он. – Я рассказал донне Химене о том, насколько это важно. И когда она сообщила мне, что лекарство не помогает, я испугался, что тебе уже ничего не поможет.
– Я не всегда безумна. Только временами.
Он поднял голову.
– Ох, Кьяра, милая моя тароу-ки. Нет, ты не безумна. Прости меня за все – за то, что ты оказалась здесь, но я думал только о том, как тебя спасти. А собаки, я всех убедил в том, чтобы собак оставили при тебе.
Горло Кьяры сжалось. Она вспомнила Ростига и Зайден, которые мирно спали в любимых ими пятнах солнечного света и незаметно ушли в мир иной с промежутком в несколько дней. Рина и Лея, любимицы послушниц, тоже умерли от старости. Время… Оно никого не щадит… Она сглотнула слезы.
– Хорошо, что донна Химена любила их так же, как я, – сказала она. – Ей пришлось заботиться о них, пока я была… больна. Они все умерли, кроме Виви. Она младше всех, но и она начинает стареть.
– Мы возьмем ее с собой, обещаю. Я заставлю великого герцога передать мне формулу соннодольче, прежде чем он умрет, и приготовлю еще. Мы тщательно отмерим дозы. Тебе нужно будет набраться сил для путешествия в Корнуолл.
Кьяра отняла руки и снова спрятала их между коленей. Слишком уж много всего выдалось на сегодня после всех этих лет в полуживом состоянии. Руан, живой и невредимый, дворцовые интриги, соннодольче… А еще он хочет увезти ее в Корнуолл? Монастырь безопасен, как черепаший панцирь. Донна Химена и Виви стали ее семьей, единственной, которая у нее осталась.
Но когда пройдет время, когда Виви и донна Химена тоже умрут? Что тогда?
Важно ли ей то, что Флоренция ее родной город и что семейство Нерини живет здесь уже больше двух сотен лет?
– Путешествие в Корнуолл, – медленно повторила она. Какое-то сильное чувство – может быть, гнев? – закипело в ее груди. – Руан, ты вот так возвращаешься, ниоткуда, спустя пять лет и все это мне рассказываешь, заставляешь меня все это вспоминать – и ты что, хочешь, чтобы я была такой же, как раньше? Все так же хотела отомстить великому герцогу? Не уверена, что у меня это выйдет.
– Тебе не нужно хотеть того же. Я сделаю, что должен сделать, но ты в этом участвовать не будешь.
– Ты мне это обещаешь?
– Я не знаю, но сделаю все возможное.
Они оба надолго замолчали.
– Мне пора, а то начнут шептаться злые языки, – наконец сказал Руан. – Когда все это закончится, я вернусь за тобой, Кьяра. Клянусь камнями самого Милинталла, что из Флоренции я без тебя не уеду. Я найду способ вернуть твое доверие, чтобы ты вместе со мной приехала домой.
Глава 51
Вилла Поджо-а-Кайано, на северо-запад от Флоренции
17 октября 1587
Руан вошел в спальные покои великого герцога. За последние недели они пропахли болезнью, лекарствами, тазами с водой и горшками с вонючими помоями, расставленными повсюду. Сегодня, ни с того ни с сего, комната снова сияла чистотой. Две служанки как раз выходили оттуда, неся с собой корзину, доверху набитую грязным бельем. Кардинал сидел в красивом кресле у постели своего брата, одетый в алые одежды, настолько торжественные, что они могли бы подойти для церемонии выбора папы. В колеблющемся свечном свете тускло поблескивал большой неограненный сапфир в его церемониальном перстне.
Между креслом кардинала и постелью герцога стоял маленький столик. На этом столике лежали две большие связки ключей, несколько бумаг и печать с изящно гравированной золотой ручкой. Тут же лежало кольцо с печаткой, с черным ониксом, на котором был вырезан герб великого герцога Тосканского.
Великий герцог спал. Самая сильная вспышка лихорадки миновала. Он был свежевыбрит, и волосы его были расчесаны. Но оставалось нечто, чего выздоровление от малярии улучшить не могло: правая сторона лица герцога не вполне соответствовала левой, а его правая рука была скована судорогой и напоминала клешню. Но в целом выглядел он лучше. Он мотал головой из стороны в сторону и цеплялся руками за богато вышитое покрывало, словно борясь с дурными сновидениями.
Кто знает, может, ему и вправду снится дьявол, пришедший взять свое?
– Прошла лихорадка? – спросил Руан.
– Как видишь, – жестом указал кардинал. – Врачи уверяют, что ему лучше. А какие новости о Бьянке Капелло?
– Она по-прежнему молча сидит под замком в своих покоях. Она знает, что он болен, и знает, что вы здесь. Разумеется, она напугана, потому как знает, что, если он умрет, некому будет защитить ее от мести всех людей, которые ее ненавидят.
– Хорошо. А что остальные?
– Я рассказал ее служанкам, что она тоже больна. Двое– трое уже сумели улизнуть во Флоренцию и непременно разнесут всем эту сплетню.
– А мальчик?
– Он в палаццо Питти с вашей племянницей и ее свитой. Ему еще нет двенадцати, ваше высокопреосвященство, и никто, даже венецианцы, не поддержат его, если великий герцог умрет. Найдите ему достойное место среди вашей свиты как незаконнорожденному племяннику, и он будет доволен, как мне кажется.
– Отлично. Мне не нравятся мысли об убийстве ребенка.
«Что за брезгливая скрупулезность, – подумал Руан, – для человека, приехавшего во Флоренцию только ради того, чтобы присутствовать при смерти родного брата». Руан подошел ближе.
– Он пришел в себя? Может отвечать на вопросы? Мне нужно кое-что его спросить, прежде чем он отправится в ад, где ему и место.
– Я надеялся, что лихорадка его прикончит. Как видишь, он уже приготовился умереть – передал мне ключи, печати, ничего не оставил при себе.
– Я вижу.
– Он умрет вечером, так или иначе. – Кардинал вынул стеклянный пузырек из внутреннего кармана своей алой рясы и поставил его на стол. В пузырьке была зеленоватосиняя жидкость. Свет свечей облизывал бутылочное стекло, мерцал на нем, радужными бликами пробегая по поверхности самой жидкости.
– Разбуди его, – сказал кардинал. – Спроси, что ты там хотел у него узнать.
Руан задумчиво посмотрел в лицо великому герцогу и легко прикоснулся к его лбу. Тот был холоден и влажен. Видны были движения глаз под веками. Интересно, продолжал ли он принимать соннодольче даже после удара, который так сильно пошатнул его здоровье? Если да, то кардинала ждет сюрприз, когда он передаст брату жидкость в стеклянной колбе. Яркий зеленовато-синий цвет был цветом мышьяка, соединенного с ацетатом меди. Это был ужасный яд, но он не убил бы человека, ранее принимавшего соннодольче.
Он схватил герцога за плечо и сильно тряхнул.
– Проснитесь, ваша светлость, – сказал он. – Проснитесь, здесь ваш брат.
Великий герцог застонал, но не проснулся. Руан взял кусок ткани, намочил его в ближайшем тазу с водой и грубо растер лицо великого герцога. Тот кашлянул и задергался в короткой конвульсии, а потом медленно раскрыл глаза. Руан пристально следил за ним и четко уловил миг, когда к великому герцогу вернулось сознание.
– Руанно делль Ингильтерра, – произнес тот слабым и хриплым, чужим для него голосом. – Что ты здесь делаешь?
– Не в вашей власти более прогнать меня.
– У тебя больше вообще нет никакой власти, – добавил кардинал. – Сегодня ты умрешь. Умрешь за свои грехи, Франческо. Ты это понимаешь?
Великий герцог обернулся и посмотрел на брата. Следующей конвульсией ему свело конечности, и глаза его закатились. Затем он пришел в себя, взгляд его прояснился, и он приподнялся на левый локоть. Правое плечо и рука были парализованы и вывернуты недавним ударом и слишком слабы, чтобы удерживать его вес.
– Ты будешь рад моей смерти, братец, – сказал он уже громче. – Но еще не время. Я проживу достаточно, чтобы вернуть себе ключи, которые передал тебе, когда был охвачен болезнью. Чтобы увидеть, как принц Антонио будет прилюдно провозглашен моим преемником. Ты думал, что корона уже в твоих руках, но знай, что я не намерен так скоро с ней расставаться.
– Этому не бывать. У меня есть письменное признание женщины Джанны Санти. Тебя это удивляет? Думаю, да, ведь ты послал целую банду наемников, чтобы те убили ее по дороге в Болонью. Она спаслась бегством. По крайней мере, она успела сделать письменное признание. После того, как ты и твоя Бьянка Капелло умрете, я предам этот документ огласке. Мальчик Антонио не связан кровью ни с кем из вас.
– Эта женщина лжет!
– Я так не думаю.
– Мне уже лучше. Нынче вечером я не умру.
– Магистру Руанно, возможно, есть что сказать на это.
Великий герцог обернулся и посмотрел на Руана. Невзирая на болезнь и паралич, он помнил о своей власти Медичи.
– Думаешь нарушить свой обет, Руанно? – спросил великий герцог. – Ты ведь клялся на амулете, который носишь, что откажешься от ненависти и мести.
Руан медленно вынул амулет из ворота своей рубашки и снял его через голову. Обломок гематита вспыхнул в свечном свете, будто отражая зеленоватый цвет яда в колбе. Руан положил амулет на стол. Цепочка из меди и железа звякнула, упав на полированное дерево.
– Я отказываюсь от амулета, – сказал Руан.
В комнате стояла полная тишина.
«Вот она, – подумал Руан. – Наконец-то. Месть. Донельзя хладнокровная». Все эти годы он думал о ней, без конца разыгрывал ее в своем воображении.
И что он теперь чувствует?
Убийство Конрада Павера было совсем другим. Ему было четырнадцать лет от роду. Он был зол и напуган, как может быть напуган мальчишка, еще не ставший мужчиной. У него до сих пор остался шрам на руке в том месте, куда вонзился нож Конрада, пробив мышцы и пригвоздив его к столу. «Тебе не превзойти меня в глазах императора! – кричал Конрад грубым гортанным голосом. – Я убью тебя, мой красавчик рудокоп!»
Он вырвался на свободу, отрезав приличный кусок собственной плоти. Выхватил нож из стола и, заливая все потоками своей крови, всадил его в тело своего учителя, скорее от испуга, чем мастерски. И только удача – удача ли? или скорее неудача? – спасла его. Нож вошел в горло Конрада и повалил его, как быка на бойне.
Так и пропал Конрад Павер – отправился путешествовать на восток, как об этом рассказали императору. По Великому шелковому пути в далекий Катай[97]97
Катай – старое название Китая.
[Закрыть], в поисках редких минералов. А мальчик Роаннес, со всеми своими умениями, которыми он овладел в лаборатории Конрада Павера и его постели, ослепил собой императорский двор. Год спустя его отошлют во Флоренцию со свитой эрцгерцогини Иоанны, и там он станет магистром Руанно делль Ингильтерра, английским алхимиком принца Франческо. Здесь он наконец– то нашел золото и власть, для того чтобы вернуть себе настоящее имя и законное имущество.
А потом была месть.
Он скакал верхом по аллее, ведущей в Милинталл Хаус, между рядами древних лип. Он вдыхал их аромат и думал о том, как его отец, должно быть, играл под ними, когда был ребенком. Наверное, любовь к этим деревьям была у него в крови. Равно как и к этому старому дому в конце дороги, который столетиями перестраивался в разных стилях, подверженный влиянию солнца, дождей и морского ветра, что дует на корнском побережье.
В конце аллеи его дожидался Эндрю Лоуэлл, верхом, в окружении десяти вооруженных людей. Схватка была короткой и быстрой. Королевские солдаты были лучше вооружены, лучше экипированы, лучше обучены. Люди Лоуэлла сдались быстро, слишком дорожа собственной жизнью. Только Эндрю Лоуэлл продолжал держать меч.
– Сейчас Милинталл мой, – сказал Лоуэлл. Его лицо оказалось грубее и тяжелее, чем в памяти Руана, но ведь прошло двадцать лет с их последней встречи. – Я умру, прежде чем отдам его тебе.
– Тогда умри.
Руан вызвал его на поединок, сойдя с коня, меч на меч. Солдаты с обеих сторон окружили их кольцом. Была ли это честная схватка, если Руан был на двадцать пять лет моложе, на пядь выше и в сердце у него была ненависть длиною в жизнь? Была ли честной схватка в те дни после восстания, когда Марк Пенкэрроу, ослабленный годом заточения в Лон– стонском замке, столкнулся с тремя наемными головорезами Лоуэлла и удерживал их до тех пор, пока его беременная жена не смогла бежать?
Эндрю Лоуэлл испустил дух, когда его клинок аккуратно вошел ему прямо в сердце.
Как он чувствовал себя тогда?
Совсем не так, как сейчас. Совсем другое дело – давить на человека, разбитого ударом и ослабленного малярией. А что если он продолжает принимать дозы соннодольче. Что если яд не сработает? Сможет ли он вытащить нож и полоснуть им по горлу беспомощного великого герцога?
Эти мысли сковали его движения. Руан почувствовал, будто превратился в камень.
Великий герцог лег на спину. На его лице заиграла улыбка.
– Где моя Биа? – спросил он. – Она обо мне позаботится.
– Биа? – с удивлением переспросил кардинал, будто никогда прежде не слышал этого имени. – Если ты имеешь в виду Бьянку Капелло, то ее в этой жизни ты больше не увидишь. Она уже мертва, Франческо.
– Я не верю тебе. Она великая герцогиня Тосканская. Ты не посмел бы.
– Это правда. Я смотрел, как магистр Руанно душил ее, так же как Паоло Джордано задушил нашу сестру Изабеллу. Точно так же, как наш родной брат Пьетро задушил нашу кузину и невестку Дианору. Ты помнишь, как собственноручно написал Пьетро и Паоло Джордано, дав им разрешение на убийство своих жен? А потом жаловал их своим присутствием и помогал оправдаться перед законом?
Великий герцог снова приподнялся на локте, пытаясь сесть. Он посмотрел на Руана.
– Ты не посмел бы, Руан.
– Ошибаетесь, – ответил англичанин. Внезапно его оцепенение прошло. Его собственные слова не казались ему ложью. – Изабелла, ваша сестра, я ведь любил ее, когда мы оба были молоды.
– А я, – сказал кардинал, – я всем сердцем восхищался эрцгерцогиней Иоанной. Порой даже думал, а что если бы старшим сыном был я и она стала бы моей женой? Известно ли тебе было вообще, что она в качестве собственной эмблемы выбрала пару голубков с девизом Fida Conjunctio, «союз, скрепленный верностью»? Она была верной до самого конца, до своей ужасной смерти, и будь я ее мужем, я тоже хранил бы ей верность.
– Иоанна, – произнес великий герцог. Похоже, он действительно был озадачен. – А какое она имеет ко всему этому отношение? Какое отношение она имеет к Биа?
– Ты еще об этом спрашиваешь? – гневно спросил кардинал, поднимаясь со своего кресла. Его алые одежды, казалось, были обагрены кровью. – Она умерла от руки твоей Биа! И я, и магистр Руанно – мы все об этом знаем! Ты думал, тебе удалось заставить замолчать ту женщину, Кьяру Нерини? Твоя Биа ударила Иоанну, и та упала с лестницы.
– Иоанна первой ударила Бьянку. Это была ссора между женщинами, вот и все. Бьянка не собиралась ее толкать.
– Это тебе она так сказала. Но сейчас она больше ничего уже не скажет. Я видел, как лицо ее посинело, а ее грязный язык выпал изо рта. Вот что видишь, когда душишь женщину. Ты ведь не знаешь, как это происходит, Франческо? Правда? Ты ведь всегда делаешь это руками других людей.
Кажется, уверенность великого герцога впервые поколебалась. Взгляд его затуманился, и по щекам потекли слезы.
– Биа, – произнес он снова, и его тело опять сковало судорогой.
– Ваша светлость, – коротко сказал Руан, зная, что даже выздоравливающие от малярии иногда умирают внезапно, в судорогах. – Где ваш тайник? Ваше самое секретное место?
Кардинал склонился вперед.
– Что еще за тайник? – спросил он.
– Должно быть место, где он хранит свои самые ценные алхимические секреты. Я обыскал лаборатории, и в Казино ди Сан-Марко, и в оранжерее на вилле ди Пратолино. У него должны быть некоторые формулы, которые я не могу найти среди его книг и бумаг.
Руан старательно избегал произносить слово соннодольче, потому что не хотел, чтобы кардинал услышал название таинственного яда великого герцога. Если он узнает, что у великого герцога есть формула королевы-матери всех ядов, он захочет прибрать ее к своим рукам.
– Мой секретный тайник… – произнес великий герцог и открыл глаза. Его взгляд, на удивление, был ясным. – Да, у меня есть секретный тайник. Приведите ко мне мою Биа, живую и невредимую, и я скажу вам, где он находится.
Руан метнул взгляд на кардинала. Тот подобрал свои одежды и снова сел в кресло, вертя на пальце церемониальное кольцо, будто проверяя, легко ли оно снимается при необходимости.
– А что в этом тайнике? – обратился он к брату.
– Выходит, она жива?
– Может быть, и так. Так что у тебя там спрятано?
– Книги, бумаги, формулы, – все, о чем говорил магистр Руанно.
«Он прекрасно знает, – подумал Руан, – что единственное, чего у меня нет и что есть у него, – это формула соннодольче».
– Меня не интересуют ни книги, ни бумаги, ни формулы, – произнес кардинал.
– В тайнике есть еще кое-что. – Великий герцог снова попробовал сесть. На этот раз ему это удалось. Он даже смог свесить ноги с кровати. Правая стопа его была вывернута, как и правая рука. – Нечто бесконечно ценное.
– Ничто не может иметь бесконечную ценность, – заявил кардинал и слегка нахмурился. Руан мог видеть движение его мысли. – Кроме…
– Да, великая тайна мира. Тайна философского камня.
– Ты нашел его? Ты спрятал его где-то?
– Он лжет, ваше высокопреосвященство, – сказал Руан. – Никакого философского камня не существует.
– Ну что, Франческо? – спросил кардинал. – Что ты скажешь на это?
– Я скажу, что магистр Руанно неправ. Приведите ко мне мою Биа, и я докажу это, расскажу вам, где тайник, и вы увидите.
Кардинал на мгновение призадумался, а потом протянул одну руку Руану.
– Иди, – сказал он. – Приведи эту венецианку. Узнаем, где мой брат прячет свои секреты.
Руан ожидал увидеть Бьянку Капелло в слезах и истерике. Однако, к его удивлению, она стояла, преклонив колени на старой молитвенной скамье. Глаза ее опухли от слез, но лицо сохраняло невозмутимое спокойствие. Люди уже забыли, что она была родом из знатной аристократической семьи из Венеции. Все помнили только ее грехи и излишества.
– Он мертв? – спросила она. В ее голосе и в выражении ее глаз все еще чувствовались следы слез, но внешне она оставалась спокойной. Бьянка сняла с себя все свои драгоценности кроме одной булавки, державшей белую вуаль. Булавочная головка была украшена бриллиантами, с изображением переплетенных гербов Тосканы и семьи Капелло.
– Пойдемте со мной, – сказал Руан, не удостаивая ее ни имени, ни титула.
– Если меня ждет смерть, я бы хотела умереть как великая герцогиня Тосканская.
– Это вы расскажете кардиналу, пойдемте.
Она перекрестилась и поднялась.
– Я ее не толкала. Я уже призналась во всех своих грехах и раскаялась как смогла, пока была здесь взаперти. Мне остается сказать лишь одно – я ее не толкала.
Притворялась ли она сейчас, как и всегда, когда жила с великим герцогом? Был только один живой человек, который знал всю правду о том, что там произошло, – Кьяра. Уставшая, одинокая, наполовину сошедшая с ума от жизни в Ле Мурате, – Кьяра, которую он пообещал не вовлекать больше в хитросплетения двора Медичи. Руан взял Бьянку Капелло под руку, как берут узников, и вместе с ней отправился обратно в спальню великого герцога.
