Текст книги "Блеск и коварство Медичи"
Автор книги: Элизабет Лоупас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)
Глава 47
Палаццо Веккьо
31 марта 1582
– Целый стакан воды, – промолвил великий герцог. За последние три недели он, казалось, постарел лет на десять. – Врачи сказали, что, когда они вскрыли его маленький череп, оттуда вытекло воды на целый стакан. Если бы они только убрали ее оттуда раньше, мой сын был бы сейчас жив.
– Они и раньше несколько раз предпринимали подобные меры, ваша светлость, – сказал магистр Руанно. – Но это приносило лишь временное облегчение.
Он был одет как ученый, магистр алхимии и горного дела. Если на нем и был его амулет из куска гематита в железномедном обрамлении, то он был спрятан глубоко под одеждой. Подобно древнему богу Протею[95]95
Протей – в древнегреческой мифологии морское божество, которое могло принимать различные облики.
[Закрыть] он принял обличье ученого, в длинной мантии с капюшоном. Отослав прочь докторов и священников, великий герцог вновь обратился к науке, которая всегда действовала на него самым благотворным образом.
– Я бы этого ни за что не позволила, – сказала Бьянка Капелло. Она сидела возле великого герцога, одетая во все черное. Однако все элементы ее одежды – юбка, корсаж, рукава и накидка – были выдернуты из других нарядов, поэтому черный цвет везде был немного разным. Особенно выделялись рукава, настолько обильно расшитые сверкающими драгоценностями, что вряд ли подходили для траурного облачения. Слишком низкий вырез корсажа открывал ее пышную белую грудь. Бьянка попыталась прикрыть ее полупрозрачной кружевной вставкой, но от этого она стала выглядеть еще легкомысленнее. Кьяра стояла за ее спиной, держа в руках стопку чистых льняных носовых платков.
Великий герцог посмотрел на донну Бьянку. Его лицо не выражало ничего. Словно перед ним был посторонний человек, а не женщина, на которой он уже три года как женат и которая до этого больше пятнадцати лет была его любовницей. Женщина, к которой он был привязан оковами безумной страсти, невзирая на попранное достоинство своей законной супруги, презрение семьи и гнев всей Флоренции, если не всей Италии.
– К вашему мнению никто бы не прислушался, сударыня, – сказал он.
Донна Бьянка протянула руку за новым носовым платком. Кьяра взяла у нее использованный платок – на тонкой ткани совсем не было следов настоящих слез, лишь пятна от косметики – и дала ей свежий. Бьянка приложила его к глазам.
– Я тоже его любила, – произнесла она. – Я желала ему только добра.
Великий герцог ничего на это не ответил. Он снова повернулся к магистру Руанно:
– Думаю, ваше снадобье помогло ему. Врачи пророчили ему лишь несколько месяцев жизни, а ему в мае исполнилось бы уже пять лет.
– Любое средство, которое снижает давление, помогает лишь на какое-то время, ваша светлость, – бесстрастно и спокойно ответил Руан. – Я также считаю, что…
Внезапная суета в дверях прервала его речь. В комнату вошел человек, бесцеремонно расталкивая слуг и придворных с высокомерием наследного принца. Это и был принц – принц дома Медичи и князь церкви. Он был снова без своей алой кардинальской мантии и без обычного эскорта из священников, Интересно, часто ли он проделывает такой трюк – расхаживает везде в мирской одежде, не узнаваемый никем, кроме тех, кто знал его в лицо.
– Фердинандо! – воскликнул великий герцог, от удивления позабыв привычные формальности. – Что ты здесь делаешь?
– Я опоздал? Филиппино уже умер?
– Два дня назад.
– Я надеялся застать его в живых. Хотел благословить его в последний путь, – сказал он и зарыдал, закрыв лицо руками. Все застыли от изумления. Через какое-то мгновение Кьяра вышла вперед и протянула ему один из чистых носовых платков донны Бьянки.
– Благодарю, синьорина. – Кардинал вытер глаза. Его слезы были неподдельными. Он действительно любил великую герцогиню Иоанну, а вместе с ней и ее хрупкого малыша. – Я молил Бога о чуде. Просил, чтобы Филиппино с возрастом преодолел свою болезнь, но все в руках Господа… На все Божья воля…
Он снова заплакал. Великий герцог неловко поежился в своем кресле. За все эти годы Кьяра успела понять, что он никогда не жаловал открытые проявления эмоций. Как же сильно он отличался от своих братьев и сестер – блестящая веселость герцогини Изабеллы, скрытая и подчас вероломная дипломатия кардинала Фердинандо, непредсказуемый буйный нрав дона Пьетро, который все еще томился в Испании с тех пор, как шесть лет назад убил свою красавицу жену Дианору. Неужели все это было так давно? Кьяра спрятала свои искалеченные пальцы на левой руке. Да, с тех пор уже прошло целых шесть лет.
– Но почему ты приехал сюда в таком облачении… словно ты не кардинал? – Великий герцог жестом приказал слугам принести еще одно кресло. – Ты же не собираешься оставить церковь? Нам нужен кардинал в Риме, чтобы отстаивать наши интересы.
– Я одет в мирскую одежду просто потому, что так удобнее путешествовать. – Кардинал сел в кресло и жестом попросил вина. Это был благовидный предлог, но Кьяра все равно задумалась, а не хочет ли он и вправду отказаться от своей красной кардинальской шапочки. – Франческо, нам нужно выработать план. Мы не можем оставить престол без законного наследника.
«Теперь вы законный наследник, кардинал Фердинандо, – подумала Кьяра. – Вы любили принца Филиппо и, думаю, поддержали бы его, если бы тот остался в живых. Но его больше нет, и вы следующий в линии престолонаследия. И всем об этом известно».
– У нас есть наследник. – Голос донны Бьянки прозвучал слишком резко и громко. – Когда дон Антонио будет признан законным сыном, он станет наследником. Он сын великого герцога и мой тоже. Это здоровый и крепкий ребенок.
В комнате повисла гробовая тишина. Великий герцог отвел взгляд в сторону. Кардинал Фердинандо презрительно посмотрел на донну Бьянку, словно на какие-то отбросы, валяющиеся на улице. В прошлом она из кожи вон лезла, пытаясь очаровать его, но ни одна из этих попыток не принесла желаемого результата.
Громко шурша своими черными юбками, она встала с кресла и подала знак одной из служанок, стоявшей у дверей. Женщина ввела в комнату крепкого мальчугана. Донна Бьянка протянула к нему руки, и ребенок зашагал к ней по мраморным плитам, которыми был выложен пол. Мальчик был одет в чересчур богатую одежду, тоже черного цвета, а на голове у него красовалась маленькая шапочка с пером. Казалось, он был напуган, но в то же время вел себя уверенно, с трогательной хвастливостью, присущей всем пятилетним детям.
– Посмотрите, господин кардинал, – сказала донна Бьянка. Она взяла еще один платок и прикрыла им рот. Возможно, этим инстинктивным движением она пыталась скрыть свою ложь. – У вашего брата есть сын. Дон Антонио, принц Антонио, который будет жить, унаследует престол и пронесет кровь Медичи в будущее Тосканы.
– Ни за что! – крикнул кардинал, резко вскочив с кресла, и в сердцах бросил свой кубок об пол. Стекло разлетелось на миллионы сверкающих осколков. Капли вина были похожи на кровь. Маленький дон Антонио застыл на месте, не решаясь идти дальше. Его глазки метались между донной Бьянкой и великим герцогом.
– Ты не можешь признать этого мальчика, Франческо, – сказал кардинал Фердинандо. – Закон запрещает это. Ни ты, ни твоя венецианская потаскуха не являетесь его кровными родителями. Неужели ты думаешь, что жители Флоренции не знают всей правды о том, откуда он взялся?
Личико ребенка скорчилось от страха и удивления.
– Я великий герцог Тосканский. Я вправе изменить закон, если мне будет угодно.
В это же самое время донна Бьянка подошла к кардиналу Фердинандо и замахнулась рукой, чтобы ударить его наотмашь по лицу. Тот с легкостью поймал ее за запястье. Пытаясь вырваться из его хватки, она закричала:
– Да как вы смеете говорить обо мне такие вещи? Когда у вас самих полно любовниц в Риме! Вы думаете, никто о них не знает? Вы позорите не только свое имя, но и Церковь!
Стоя в одиночестве посреди огромного зала, глядя на то, как его мать – женщина, которую с рождения знает как свою мать – ожесточенно борется с его родным дядей, как ему известно, живущим в Риме и сегодня так не похожим на самого себя без своих красных одежд, – маленький дон Антонио расплакался. Кьяра отложила в сторону носовые платки и подошла к нему, присела на корточки и крепко обхватила его руками.
– Ш-ш-ш, не плачь, – сказала она. – Все хорошо. Просто взрослые иногда ведут себя глупо. Ты же знаешь, какими они бывают.
– Я хочу домой, – рыдал малыш. – Я хочу к Рине и Лее.
– Скоро ты их увидишь. – Она выпрямилась и, держа мальчика за руку, посмотрела на великого герцога. – Вам ведь не нужно присутствие дона Антонио при этом разговоре, ваша светлость? Разрешите мне препроводить его назад во дворец Питти к остальным детям.
– Да как ты…? – взвилась Бьянка Капелло.
– Прекрасное предложение, сестра Кьяра, – перебил свою жену великий герцог. – Но великая герцогиня не может остаться без сопровождения. Поручите ребенка другим слугам и возвращайтесь сюда.
Кьяра, сделав глубокий вдох, сказала:
– Слушаю, ваша светлость.
Она вышла из зала и переговорила с няньками, которые привели дона Антонио в палаццо Веккьо по приказу Бьянки Капелло. Мальчик уже забыл про свои слезы и задорно щебетал о собачках и о том, как он будет делиться с ними своими сладкими пирожными во время прогулки по саду. Кьяра с радостью пошла бы вместе с ними – Виви обожала бегать по саду и проделывать трюки, которым научила ее бабушка, за кусочек пирожного.
«Скоро… очень скоро… Еще два дня, и философский камень будет у нас в руках. Мы обретем свободу, и великий герцог больше не будет отдавать мне приказы. И я не буду подавать носовые платки Бьянке Капелло».
Не говоря ни слова, Кьяра вернулась на свое место и снова взяла в руки стопку носовых платков. Донна Бьянка, с раскрасневшимся лицом, уже сидела в своем кресле. Руан, похожий на тень, молча стоял за спиной у великого герцога. Оба брата, насколько похожие внешне и настолько разные во всем остальном, смотрели друг на друга, словно кроме них в комнате никого не было.
– Ты не можешь признать этого мальчика, Франческо, – повторил кардинал. Он уже успокоился и обрел власть над своим голосом. Мягким, увещевающим тоном он сказал: – Он не твой сын по крови, поэтому это противозаконно. Люди этого не поймут. Ты выставишь себя на посмешище в глазах короля Испании и императора.
– Это лишь временная мера. Я надеюсь, что великая герцогиня подарит мне еще детей, еще сыновей.
Донна Бьянка заерзала в кресле и потянулась за следующим носовым платком.
– Не говори глупостей. Твоя… жена… уже вышла из детородного возраста.
– Ничего подобного, – возразила Бьянка. – Это жестокая ложь, жестокая даже для вас, Фердинандо.
Кардинал не удостоил ее взглядом. Слуги принесли еще вина. Взяв один бокал, он обратился к брату:
– Как кардиналу-мирянину, по канонам церкви, мне разрешено вступать в брак, Франческо. Я могу выбрать себе молодую здоровую жену королевских кровей. Разумеется, это положит конец моим перспективам в Риме.
– Твое положение в Риме имеет слишком большое значение, – сказал великий герцог. Это была ложь, но ему было все равно. Он ненавидел своего брата и никогда бы не дал разрешения на его женитьбу. – Ты очень нужен там.
– Неужели? В таком случае остается Пьетро. Жаль только, что его сына уже нет в живых. Несмотря на свои слабости, Дианора была дочерью испанского гранда, так же как и наша мать. Маленький Козимино мог бы стать подходящим наследником.
– Пьетро отказывается жениться во второй раз. Он погряз в пороке и распутстве при испанском дворе. И постоянно требует от меня денег. Если я буду потакать его просьбам, то пущу на ветер все богатства Тосканы.
Кардинал отхлебнул немного вина. От Кьяры не ускользнул мимолетный взгляд, похожий на выстрел языка змеи, которым он обменялся с Руаном. Он ведь не мог успеть переговорить с ним? Кардинал влетел сюда сразу же с дороги. Или же это волнение было не более, чем тщательно спланированной игрой, в то время как они с Руаном уже начали плести совместный заговор?
Великий герцог ничего не заметил. Сгорбившись, он сидел в своем кресле, погруженный в меланхолию. От горя и отчаяния черная тень, которая всегда окружала его образ, стала немного светлее.
– Я тоже выпью немного вина, – отозвалась донна Бьянка. Она уже усмирила свой гнев, и теперь ее голос звучал мягко и покладисто. Кьяра успела заметить, что этот голос обычно возникал в ответ на определенные жесткие интонации в голосе великого герцога. Потом, как правило, они удалялись в свои покои и закрывали за собой двери.
Слуги наполнили вином кубок для донны Бьянки. Она взяла бокал и немного пригубила.
– Мои надежды родить еще одного ребенка не настолько глупы и беспочвенны, как вы можете подумать, ваше высокопреосвященство, – обратилась она к кардиналу. – Вне всякого сомнения, так будет лучше всего для Медичи и для Тосканы. Если мы с Франко… – тут она осеклась, будто смутилась от того, что назвала великого герцога его домашним именем. – Я хотела сказать, если у нас с великим герцогом родится еще один сын, он будет плодом законного брака, со всеми причитающимися правами.
Великий герцог поднял голову и посмотрел на донну Бьянку. Глаза его сузились.
– Разумеется, – учтиво ответил кардинал. – Я каждый день молю Господа о том, чтобы мой брат передал корону законному наследнику. Может быть, вы, донна Бьянка, рассмотрите возможность предаться религиозной жизни – разумеется, в полном комфорте – и подадите запрос на расторжение вашего брака? С новой женой, скажем, пятнадцати или шестнадцати лет от роду, девой из подходящей королевской семьи, шансы великого герцога зачать наследника значительно увеличатся.
Кьяра ожидала, что донна Бьянка опять взорвется яростными проклятиями. Ее руки и впрямь дрожали, когда она прижала платок к своим глазам. Но она лишь самым покорнейшим голосом сказала:
– Я сделаю все, что прикажет мне Франко. Как он скажет, так и будет.
– О расторжении брака не может быть и речи, – гордо выпрямив спину, заявил великий герцог. Сладострастие и решительность сделали его моложе. – Я не изменю своему решению признать дона Антонио. Тем временем мы с великой герцогиней постараемся подарить Тоскане еще одного наследника. Сударыня, вы можете быть свободны. Я позже присоединюсь к вам в вашей опочивальне.
Отставив в сторону бокал с вином и отложив носовой платок, донна Бьянка встала со своего места. На ее лице не было и следа слез.
– Слушаю, ваша светлость, – с улыбкой произнесла она и скромно опустила глаза, всем своим обликом выражая сладкую покорность.
Она направилась к выходу, и Кьяре не оставалось больше ничего, как проследовать за ней. Оба брата даже не пошевелились. За спиной у великого герцога мрачный, как глубинные недра земли, в своей длинной хламиде ученого стоял магистр Руанно дель Ингильтерра. Неужели он снова обменялся взглядами с кардиналом? Мужчины о чем-то говорили, но Кьяра их уже не слышала.
«Всего лишь два дня! – хотелось ей закричать Руану. – Два дня, и мы будем от всего этого свободны!»
– Пойдем, Кьяра, – резко позвала донна Бьянка. – Что с тобой такое? Чего ты так медленно плетешься? Мне нужна твоя помощь, чтобы приготовиться ко встрече с великим герцогом.
Глава 48
Книжная лавка Джачинто Гарци,
прежде известная как книжная лавка Карло Нерини
1 апреля 1582
Ростиг и Зайден лежали, свернувшись калачиком, на месте, куда падал солнечный свет сквозь открытую дверь в лавку. Бабушка переименовала их на итальянский манер в Руджи и Сету, но для Кьяры они всегда оставались под прежними именами, которые дала им великая герцогиня. Она присела на корточки, чтобы погладить нагретую на солнышке мягкую шерсть Ростига. Морды у обеих собак были совершенно белыми от старости, а Зайден к тому же ослепла, прямо как бабушка. Но бабушка не переставала о них заботиться, самоотверженно защищая их от Чинто, твердившего, что собакам не место в приличной книжной лавке. Все же им повезло, что они до самых преклонных лет оставались вместе.
Его зовут Ростиг. На твоем языке это означает «ржавокрасный». Его назвали так по цвету шерсти на голове и ушах. А его подругу зовут Зайден, то есть «шелковая».
Это был голос великой герцогини, в день похорон старого герцога Козимо. Не голос демона, а лишь горько-сладкое воспоминание. В тот день она впервые познакомилась с великой герцогиней и ее питомцами. В той же комнате находилась и Изабелла. Она оплакивала своего отца, а Дианора шепталась о своих любовниках. Это было восемь лет назад. Ангелы небесные, сколько событий произошло за все это время… А Ростиг и Зайден все еще здесь. Они – единственное, что осталось от того дня.
Ростиг открыл свои темные глаза и сонно посмотрел на Кьяру. Затем шевельнул лапой, подталкивая тем самым ее руку, чтобы она погладила его снова. Кьяра выполнила его безмолвную просьбу, и пес, удовлетворенно вздохнув, опять закрыл глаза.
– Кьяра, как хорошо, что ты пришла, – сказала Маттеа, стоявшая за прилавком. За последний год она резко вытянулась, приобрела настоящие женские формы и уже была обручена с Симоне ди Джакопо, сыном красильщика шерсти с улицы Виа Кальцайоли, что находится рядом с главным зданием гильдии торговцев шерстью. – Мне нужно сбегать на рынок, купить рыбу к ужину. Ты посмотришь за прилавком?
– А где Чинто?
– Я не знаю. Он поссорился с бабушкой. Думаю, он спустился в подвал. Лючия и бабушка…
Но Кьяра уже ее не слушала. Думаю, он спустился в подвал.
– Иди за своей рыбой, – сказала Кьяра. – Я разберусь, что здесь происходит.
Она прошла на кухню. Бабушка стояла у окна, завернув кисти рук в передник. В каждой черточке ее лица читалось негодование, смешанное с горечью… унижения. Кто посмел ее обидеть? Ее когда-то острые глаза теперь полностью затянуло белой пеленой. Перед Кьярой выросла ее сестра Лючия. В одной руке у нее была наполовину очищенная луковица, а в другой – нож.
– Что ты делаешь, Лючия? – резко спросила Кьяра. – Где Чинто?
– Не твоего ума дело, – ответила Лючия. – И вообще, какая тебе разница, что я делаю и куда пошел Чинто. Дом теперь принадлежит нам, от чердака до подвала. Я готовлю на ужин то, что мне нравится, и Чинто может заходить туда, куда ему вздумается в своем собственном доме. Убирайся в свой дворец, Кьяра, и оставь нас в покое.
– Бабушка, что случилось?
Старая женщина медленно вынула руки из-под передника. Запястье на правой руке было неестественно вывихнуто. Оно начинало постепенно опухать и покрываться синими пятнами.
– Он забрал у меня ключи, – ответила она. – И спустился в подвал. Я не смогла его удержать. Прости меня, Кьяра.
Он спустился в подвал.
Оставался только один день. Один-единственный день…
– Che infido sdraiato stronzo,[96]96
Что за поганый кусок дерьма (итал.).
[Закрыть] – тихо выругалась Кьяра. – Бабушка, прости меня за сквернословие. Я пришлю к тебе придворного врача, чтобы он вправил тебе руку. Обещаю, что этот поганец никогда больше тебя не тронет.
Она взяла бабушкину метлу – ту самую, которой в ту памятную ночь бабушка ткнула в живот Пьерино Ридольфи. Интересно, где он сейчас? И стала спускаться в подвал. За ее спиной раздавались крики Лючии:
– Он имеет право брать все, что ему вздумается! И не смей называть его так! Это теперь наш дом!
Лампы в подвале были зажжены. Пахло сырой землей, деревом, кислотами и щелочью, металлом, истертыми в порошок минералами и горячим камнем. Джачинто Гарци стоял возле стола спиной к лестнице. На его тщедушной фигуре богатый наряд смотрелся как на пугале. «Вместо того чтобы наряжаться и помыкать домашними, лучше бы выполнял всю тяжелую работу по дому», – подумала Кьяра и еще крепче сжала в руках метлу.
– Чинто, – окликнула его Кьяра.
Он обернулся.
Кьяра увидела, что он уже успел открыть атанор и достать оттуда зарождающийся философский камень. Он держал его голыми руками, и горячий металл проникал в его плоть. На какое-то мгновение, показавшееся вечностью, они оба словно заглянули в сердце самой вселенной. В следующую секунду подвал поглотила стена пламени.
Часть 5
КЬЯРА
Корона из красных лилий
Глава 49
Монастырь Сантиссима-Аннунциата, называемый Ле Мурате
10 октября 1587
Пять с половиной лет спустя
Она растянула грубую ткань поверх кадушки с замоченным для стирки бельем и тщательно привязала ее к каждому из шести колец, развешенных вдоль кромки. Руки ее были красными и потрескавшимися, костяшки пальцев опухли. Когда ткань была прикреплена, она выгребла из корзины золу и рассыпала ее поверх нее. Затем зачерпнула полный ковш кипятка из котла и вылила его в золу. Кипяток вымывал щелок, тот пропитывал плотные простыни и постепенно стекал на дно кадушки. Затем нужно было открыть пробку и опять собрать воду в железный котел. Этот котел был таким тяжелым, что от него целыми днями болела спина. Но никому не было до этого дела, да и сама Кьяра за долгие годы свыклась со своим занятием. Потом собранную воду надо было греть снова и снова проливать ее насквозь…
И это был только этап замачивания. Потом нужно было еще намыливать и полоскать, и…
– Кьяра!
Она слышала голос, но работа была сделана лишь наполовину, поэтому отвлекаться было не с руки. Вода, пар, горький запах щелока, боль в спине и плечах – все это приглушало голоса.
– Кьяра, остановись на мгновение, дорогая. Это важно.
Кьяра сгребла совком еще золы.
Залаяла собака, это был хорошо знакомый, хриплый лай гончей.
Виви.
Она швырнула пепел обратно в корзину и обернулась.
Там была Виви, и рядом с ней стояла донна Химена, дорогая донна Химена. На ней был белый повой с вуалью и простая темная хламида, которую носили послушницы монастыря Ле Мурате. Но за все эти годы Кьяра так и не смогла приучить себя называть ее сестрой Хименой. Для нее она все так же оставалась донной Хименой. Она была чуть ли не единственным человеком во всем монастыре, кто вообще говорил с Кьярой. Монахини обычно хранили молчание, а другие послушницы и служанки делали в сторону Кьяры знаки от сглаза, проходя мимо.
– Пойдем-ка прогуляемся со мной в часовню, – сказала донна Химена.
– Вы нарушаете молчание.
Ежедневное послушание монахинь, заведенный распорядок дня, обозначенный звоном колоколов, помогал Кьяре направлять свои мысли. Колокола позволяли ей не думать о своей усталости и печали, будто она пробыла в Ле Мурате сто лет вместо… А сколько на самом деле прошло времени? Четыре года, пять? Кьяра уже потеряла счет.
– Настоятельница разрешила мне поговорить с тобой.
– Мне еще нужно выскрести пол в кладовой, когда я закончу здесь, и все это надо успеть до ужина.
– Полы и до завтра подождут. Пойдем.
Кьяра отложила совок и вынула пробку из кадушки. Щелок сам собой вытечет в котел. Она развязала фартук для стирки и сняла его. Сама она не носила ни монашеской хламиды, ни вуали, поскольку не была послушницей, ни даже служанкой – поденщицей. Ее держали в монастыре просто из милосердия. Кьяра носила старое шерстяное платье с дюжиной заплаток, фартук и чепец, прикрывавший остатки ее волос.
Вместе с донной Хименой она вошла в крытую галерею. Воздух был чист и прохладен. Некоторое время они просто шли, не разговаривая. Беломордая Виви с гордым видом трусила рядом с ними.
Кьяра не помнила, как обрезали ее волосы. Об этом ей рассказала донна Химена. Их подстригли в первые дни в Ле Мурате, поскольку она бредила в лихорадке, а всем известно, что верное средство от безумия – это как можно короче состричь волосы, для того чтобы прикладывать к голове припарки из валериановых листьев.
По всей видимости, валериана не слишком помогла. Потом от примочек отказались и просто запирали Кьяру на время приступов. Волосы отросли, но уже не были такими шелковистыми и темными, как раньше. Настолько темные, что кажутся черными, с синим и фиолетовым отливом… Кто же так говорил? Кьяра не могла вспомнить. Насколько можно было судить об этом без зеркала, ее новые волосы были жесткими, прямыми, обыкновенного каштанового цвета. Длиной они достигали половины спины, оканчиваясь между лопаток.
«Она же больная», – перешептывались сестры, не заботясь о том, слышит ли их Кьяра. «Одержимая», – говорили некоторые. Под своей грубой одеждой Кьяра продолжала носить неограненный лунный камень на серебряной цепочке. Она позабыла, что он означает и есть ли у него какая-нибудь ценность, но у нее возникало чувство некоего благополучия в связи с ним, особенно когда головные боли становились невыносимыми и голоса демонов кричали внутри нее. Никто не видел, что она носит на шее этот камень, потому что монахини никогда не раздевались полностью, даже во время купания. Кто-то однажды научил ее, как нужно мыться пристойной женщине, с миской и тряпкой, благонравно не снимая одежды. Кто это был, она тоже не могла вспомнить.
– Здесь так хорошо, – сказала Кьяра. – Я нечасто бываю в часовне. А почему вы меня сюда привели?
– Тут кое-кто хочет поговорить с тобой.
– Я не хочу ни с кем говорить.
– Моя дорогая, – мягко сказала донна Химена, – ты помнишь имя Руанно делль Ингильтерра?
Руанно делль Ингильтерра.
Какое-то иностранное имя… Понадобилось мгновение, чтобы в памяти возникло лицо. А потом потоком хлынули воспоминания – слишком много воспоминаний, чтобы с ними совладать. Вспомнилось лицо, а потом руки, ладони в шрамах, которыми он касался ее… и голос, шептавший ей на своем странном языке. Тароу-ки – это она запомнила больше всего. Это слово означало «бульдожка». Он многому ее учил, но Кьяра не могла вспомнить, чему именно.
– Руан, – невольно произнесла она, и звук ее собственного голоса показался ей незнакомым. Откуда ей было знать, что она звала его Руаном?
– Руан здесь?
– Да, – ответила донна Химена и замолчала, глядя на абрикосовое дерево, росшее на шпалере у стены. Плоды его давно были собраны и сушились, но листья оставались еще зелеными. – Дорогая, я должна тебе кое-что рассказать. Никогда не думала, что до этого дойдет. Мне казалось, что он давно забыл тебя.
Кьяра присела и погладила Виви по голове. Из всех собак великой герцогини выжила только она. Монахини любили Виви. Большинству из них очень хотелось детей, и они относились к собакам, словно те были детьми. Если бы не донна Химена, Кьяру давно выгнали бы на улицу, а Виви оставили себе.
– Он и вправду забыл обо мне. Обо мне забыли все, кроме вас.
– Ох, Кьяра! – Донна Химена погладила ее по голове почти тем же движением, каким Кьяра гладила Виви. – Так было бы лучше для тебя самой, да и для них – просто забыть тебя… Считать тебя сумасшедшей, которой больше никогда не стать собой. Я всех в этом убедила, кроме магистра Руанно.
Кьяра промолчала, а затем встала, и они пошли дальше.
– Он бывал здесь и раньше, – сказала донна Химена. – Он писал тебе письма.
– Письма? Что-то не помню…
– Я тебе их не показывала.
Кьяра нахмурилась. Ей показалось, что ее голова была похожа на какой-то высохший клочок сада, растрескавшуюся землю которого внезапно полили и взрыхлили острыми граблями. Внутри этой почвы начали лопаться семена, выталкивая будущие стебли и листья на свет.
– Раз были письма, я хочу их прочесть.
Донна Химена посмотрела в сторону. Ее жалкое сморщенное лицо выглядело печально, испуганно и виновато.
– Я сожгла их, – чуть слышно призналась она. – Чтобы защитить тебя. Думала, что магистр Руанно оставит свои попытки. Когда он пришел в первый раз, ты была действительно больна, и я не солгала ему, когда сказала, что ты не помнишь ни себя, ни его, и вообще ничего. Он передал мне лекарство, но я боялась давать его тебе. Ты была очень больна, и я опасалась, что лекарство может убить тебя.
– Лекарство?
– Бутылочка с прозрачной жидкостью. Он сказал, что это очень сильное лекарство и я должна наносить одну каплю тебе на кожу раз в семь дней. Я бросила его в огонь вместе с письмами, а ему сказала, что тебе ничего не помогло.
Наносить по одной капле каждые семь дней, после воскресного причастия, причем каждый раз на новый участок кожи…
– Я ему все время говорила, что лекарство тебе не помогло, даже когда тебе стало лучше. Это все мне казалось колдовством, Кьяра, а ты была так больна, и мне хотелось защитить тебя. – Она закрыла лицо руками и заплакала. Ее худые плечи тряслись. – Прости меня, прости. Я надеялась, что ты примешь обеты и навсегда останешься здесь. Если примешь обеты, тебя избавят от самой тяжелой работы. Кьяра, ты – единственное, что осталось у меня от прежних дней, ты и Виви. Все, что осталось у меня от моей дорогой Изабеллы.
Изабелла. Лопнуло еще одно семя, и еще один тонкий росток витой спиралью устремился к свету. Изабелла де Медичи, сестра великого герцога, мертва, убита…
Кьяра сжала в кулак левую руку. Два пальца на ней были уродливо искривлены. Теперь она вспомнила, как это произошло.
– Не плачьте, – сказала она. Она совсем не рассердилась на донну Химену. Как она могла на нее сердиться, если та неустанно любила ее, защищала, заботилась о ней? – Если и есть что прощать, то я прощаю вам в сто раз больше. Какая теперь разница? Вы ведь сказали, что много раз отправляли его восвояси.
– Но на этот раз сам кардинал написал настоятельнице письмо, очень официальное, с папскими печатями.
– Кардинал?
– Кардинал Фердинандо де Медичи, брат великого герцога.
Кьяра вспомнила эти темные сальные глазки с веселым блеском. Как же он внешне похож на своего брата и насколько отличается от него по характеру. Ей вспомнилось, как она сидела и смотрела на великолепный золотой алтарь, размышляя о том, насколько глубоко проходит эта разница.
Кьяра нежно обняла донну Химену.
– Да, я помню его. А почему он написал это письмо сейчас?
– Не знаю. Ходят слухи, что герцог болен малярией, и кардинал прибыл из самого Рима, чтобы исповедать брата.
– А как это связано с Руаном?
Донна Химена подняла голову, вытерла глаза краем своей вуали и глубоко вздохнула.
– Я точно не знаю, только слышу понемногу то здесь, то там. Магистра Руанно объявили предателем вскоре после того, как он отправил тебя сюда. Все это время он находился в Риме. По крайней мере, он так мне сказал. Но он продолжал тайком навещать тебя.
– А вы все это время говорили ему, что я до сих пор сумасшедшая.
– Дорогая, прости меня. Я ошибалась в своих попытках удержать тебя здесь.
– Если Руан был в Риме, то, скорее всего, он состоял при дворе кардинала?
– Да, между ними есть какая-то связь, но я не знаю, какого рода.
Руан и кардинал… они плели какие-то совместные интриги. Кьяра вспомнила, что дело все шло к неминуемой развязке, но потом словно наткнулось на непреодолимую преграду. А еще это было как-то связано с тремя днями… Кардинал не хотел, чтобы корона ушла к так называемому сыну Бьянки Капелло, дону Антонио. Он давно хотел заполучить ее сам. А Руан хотел…
– Я думаю, что мне нужно встретиться с ним.
– Он в малом южном зале, – сказала донна Химена. – Ступай, милая. Господь с тобой.
