Текст книги "Блеск и коварство Медичи"
Автор книги: Элизабет Лоупас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)
Он высвободил свои руки.
– И что же мы будем делать?
Она сглотнула, изо всех сил сдерживая слезы.
– Я не знаю.
Он сделал глубокий вдох и встал.
– Если завтра великий герцог и донна Бьянка умрут, – сказал он, – великим герцогом станет маленький принц Филиппо. Обязанности его регента возьмет на себя кардинал. Он любит его и сделает это ради памяти великой герцогини Иоанны. Ты будешь в полной безопасности.
– И ты. Ты тоже будешь в безопасности. Кардинал ненавидит великого герцога, невзирая на то что приходится ему братом. Даже если он о чем-то узнает или догадается, то обставит все таким образом, что вина не падет на тебя.
– Может быть. А может, и нет. Но мне бы хотелось вернуться домой. Сейчас я нанял в поместье Милинталл смотрителя и управляющего рудником, но это только временные меры.
– Ну, Руан, пожалуйста. Нельзя сделать так, чтобы это было не только временно? Разве ты не мог бы… просто иногда туда возвращаться… как в этот раз? Мы бы могли завести дом здесь, во Флоренции.
– Мой дом – это Милтинталл.
– А мой дом – Флоренция. У меня здесь бабушка и сестры, за которыми необходимо присматривать.
Он подошел к шкафу и начал рассматривать склянки и колбы. Она видела, как он снова влезает в кожу магистра Руанно. Прошло много времени – она бы успела прочитать «Отче наш», «Верую» и полдюжины «Аве Мария».
– Я подожду, – произнес он наконец. – Но не очень долго. Это все, что я могу тебе обещать. Это будет опасно, так как подозреваю, что прием, оказанный мне великим герцогом, не настолько радушный, как может показаться на первый взгляд.
– Да, – согласилась Кьяра. – Не настолько.
Он повернулся к ней и улыбнулся. Сердце Кьяры снова ожило, болезненно дернувшись.
– Я не откажусь от тебя, только не теперь. Какой бы тайной ни была наша связь.
– Я тоже ни за что не откажусь от тебя.
– Я приму меры, чтобы ты не зачала. В древних книгах описаны некоторые способы.
– Я готова сделать все, что ты скажешь.
– Но если ты все же понесешь ребенка, то поклянись мне, что мы отплатим нашим должникам смертью и тотчас же уедем отсюда. Пообещай мне это.
Она встала и подошла к нему.
– Я обещаю, – сказала она. – Руан, если мы отыщем философский камень, возможно, он… позволит пребывать в двух местах одновременно.
Он улыбнулся.
– Я так не думаю, – произнес он. – В конце концов тебе придется сделать выбор.
Она положила ладонь ему на грудь над сердцем.
– Одному из нас придется выбирать, – поправила она.
Глава 45
Дворец Питти
29 марта 1582
Три с половиной года спустя
– Душа принца Филиппино отлетела на небеса, – промолвил священник. – Оставьте его, ваша светлость. Недостойно держаться за бренную телесную оболочку. Тем самым вы словно отрицаете волю Господа.
Франческо нежно гладил лоб своего сына. Его кожа была еще теплой и влажной от пота, выступившего на ней в последней предсмертной агонии. Его вьющиеся волосы, унаследованные от матери, влажными локонами лежали на подушке. На щеках все еще играл румянец. Под этой нежной детской кожей текла настоящая кровь Медичи, смешанная с кровью императоров в законном союзе. Сколько радости и столько надежд было связано с этим маленьким хрупким существом. Что же это за неизвестная болезнь, притаившаяся под сводами его черепа, которая свела на нет все эти надежды?
– Еще немного, – сказал Франческо.
Священник с почтительным поклоном удалился из комнаты. Врачи ушли еще раньше. На протяжении целых семнадцати дней ребенка мучил сильный озноб, и все его тельце содрогалось в конвульсиях. Никакие лекарства не помогали. Даже снадобье магистра Руанно. Под конец Франческо знал, что надежды уже нет и все действия врачей скорее вредят, чем приносят облегчение.
Его сын. Его единственный родной сын. Теперь, когда он намертво привязан к Бьянке, больше сыновей у него не будет. Оставался разве что Антонио, настолько неприлично здоровый, что порой Франческо хотелось порезать его на дольки, как сицилийский апельсин, и выжать из него сок этого здоровья, чтобы напоить им Филиппино.
«Если бы я только знал, – думал он. – Если бы я только знал, как сильно его полюблю, как сильно для меня будет значить то, что он моя родная плоть и кровь».
– Мой господин, – послышался мягкий голос Бьянки.
Присутствие Бьянки накрыло его мягкой волной ее духов, запаха пышной плоти и шороха шелковых юбок. Однако Франческо хотел еще немного побыть в атмосфере, присущей комнате умирающего, наполненной запахами лекарств и очистительных процедур… последними запахами его сына.
Она стала на колени рядом с ним и снова промолвила:
– Мой господин, мое сердце переживает вместе с вами, но мы должны пустить сюда прислугу, чтобы его омыли и приготовили к погребению.
– Великая герцогиня сама омывала тела своих умерших детей. Неужели я не могу сделать то же самое?
Он ждал от нее протеста. Теперь я великая герцогиня.
Когда минул год со смерти Иоанны и официальный траур был снят, он устроил Бьянке роскошную свадьбу и пышную церемонию коронации. Она торжественно проехала по улицам Флоренции в колеснице, запряженной львами и усыпанной целым ворохом красных лилий. Со львами, конечно, пришлось повозиться, но благодаря усилиям их дрессировщиков все прошло хорошо. По обеим сторонам колесницы двигались две серебряные платформы, тоже украшенные лилиями и наполненные водой, по поверхности которой плавали белые лебеди, несмотря на всю свою грациозность, не отличавшиеся покладистым характером. Бьянка выбрала белого лебедя в качестве личного символа.
Он собственноручно помазал ее чело священным елеем и водрузил на голову корону великой герцогини. Венецианцы разом позабыли ее тайный побег с любовником, кражу отцовских драгоценностей, а также многолетнее позорное пребывание при дворе Медичи в качестве любовницы великого герцога. Наоборот, они тут же поспешили объявить ее верной и праведной дщерью республики. Ее брат в сопровождении целой толпы фаворитов приехал во Флоренцию, чтобы заручиться ее благосклонностью, и все придворные раболепствовали перед ней.
Что касается горожан, то все они, будь то члены гильдий или простой люд, а в особенности женщины, – все они ненавидели Бьянку Капелло. Иногда ему казалось, что он тоже испытывает к ней ненависть. По крайней мере, он понял, что питает неприязнь к великой герцогине Бьянке. Он все еще любил свою Биа, но с момента коронации Бьянки он видел ее все реже и реже. Франческо не понимал, каким образом свадьба – всего лишь несколько слов, сказанных священником, и устроенное по этому поводу торжество – могла настолько все изменить. Она была его любовницей целых двенадцать лет, и все это время он жаждал сделать ее своей законной женой. Но в тот момент, когда она наконец-таки ею стала, все резко изменилось.
Да, он ненавидел великую герцогиню Бьянку, белую лебедь. В это было страшно поверить, но это сущая правда.
– Разреши позвать служанок, чтобы они тебе помогли, – сказала она. Этот мягкий и нежный голос принадлежал не Биа. В нем сочетались обе женщины – и Биа, и Бьянка. – Они ждут за дверью со всем необходимым.
– Сестра Кьяра с ними?
– Нет, – ответила она уже голосом великой герцогини. Шелестя шелковыми юбками, она встала и отступила в сторону. – Зачем она тебе?
– Она ухаживала за ним всю его недолгую жизнь. Она очень его любила, как любила и его мать. Все это время она хранила ему верность, как никто другой. Иоанны с нами больше нет, и если есть кто-нибудь, кто может позаботиться о нем, как позаботилась бы родная мать, то это сестра Кьяра.
– Я тоже его любила, – возразила Бьянка. – Я помогу тебе. Неужели твой сын не заслуживает того, чтобы его омыла и обернула в саван великая герцогиня, а не дочка какого-то простолюдина?
Великий герцог положил тело своего сына обратно на кровать, встал на ноги и широко замахнулся рукой, невероятным образом переходя от самой теплой нежности к самому ожесточенному насилию. Удар пришелся прямо по ее губам, заставив ее качнуться в сторону. Когда-то один такой удар мог сбить ее с ног, но с того момента, как она стала великой герцогиней, она еще больше прибавила в весе. Да и его собственная нездоровая полнота изрядно замедлила его движения. Уже не так просто было сбить ее с ног, как прежде.
Когда-то один такой удар вызывал в нем сильнейшее возбуждение. Ему нравился вид покрасневшей кожи вокруг ее рта. Но этим утром он не чувствовал ровным счетом ничего. Она провела рукой по своим губам, с удивлением нахмурив брови. Она тоже ничего не чувствовала, кроме как боли от самого удара.
– Хорошо, мой господин, – сказала она. – Я пошлю за твоей колдуньей. Но если она дотронется до тела принца Филиппо, пусть это будет на твоей совести.
Она вышла, унеся с собой удушливый шлейф своих духов. Франческо снова склонился перед кроватью. Через какое-то время в комнату вошла сестра Кьяра.
– Ваша светлость, – произнесла она. Франческо не повернул голову, но по шороху ткани понял, что она присела в реверансе. За пределами лаборатории она делала это, как и любая другая женщина при дворе. Когда-то у нее получалось это очень неуклюже, но сейчас ее реверанс был безупречным, словно она родилась с этим умением.
– Прикажете помочь вам, ваша светлость, или принцу Филиппо? – негромко спросила девушка.
Он поднял на нее взгляд и увидел, что за какую-то долю секунды выражение ее лица успело поменяться. Ее широко распахнутые глаза и немного приоткрытый рот говорили о том, что она удивлена и смущена при виде его одного, неумытого, с растрепанными волосами. Вот чему она так и не научилась за все эти годы… Кстати, сколько лет она уже живет при дворе? Она появилась незадолго до смерти его отца. Значит, уже восемь лет. И за это время она так и не научилась скрывать свои эмоции.
В остальном она сильно изменилась. Ее характер, прежде резкий и взрывной, как и черты ее лица, со временем сгладился, отчасти с возрастом, отчасти от пережитых несчастий. Она была неразговорчива, но за нее говорили ее глаза – ясные и такие переменчивые. Она никогда не расставалась со своим лунным камнем – он видел тонкую серебряную цепочку на ее шее. Она принимала соннодольче. У нее были свои секреты, но в отличие от других женщин, она никогда о них не говорила. Qui vult secreta scire, secreta secrete sciat custodire – вот что она прокричала ему в тот день, когда бросилась к нему с серебряным десенсорием за пазухой. Тот, кому известна тайна, пусть также умеет хранить эту тайну. Иногда он думал о том, что его мистическая сестра, которую он избрал и связал священным обетом под действием мимолетной прихоти, стала чуть ли не более искусным алхимиком, чем он сам.
– Я прошу тебя помочь мне омыть его тело. Я приказал докторам провести вскрытие, в особенности его голову. Я хотел бы знать…
Голос ему изменил. Кьяра молчала, но глаза ее были полны печали.
– Я хочу знать причину его болезни. А кроме того, я хотел бы убедиться в том, что его смерть… не была насильственной.
– Я помогу вам, ваша светлость, – сказала она и дала знак служанкам, стоявшим за дверью. Он удивился тому, с какой уверенностью она принимает руководство ситуацией. Женщины внесли в комнату кувшины с горячей водой, большой таз, тряпки для мытья, полотенца, чистые простыни и новую, аккуратно сложенную ночную сорочку. Разумеется, это была не совсем сорочка. Это был погребальный саван. Тихо перешептываясь между собой, служанки удалились.
– Возьмите, пожалуйста, принца на руки, ваша светлость. А я уберу постель.
Он поднял мертвое тельце сына с кровати, и она начала снимать с нее грязные простыни, заменяя их на свежие. Ужасный вид постели после семнадцати дней болезни и запахи смерти не вызвали на ее лице ни малейшего следа отвращения. И, слава тебе Боже, она сама не пользовалась духами. Соблюдая исключительную осторожность, как при работе в лаборатории, девушка наполнила таз водой, слегка разбавленной отваром каких-то трав с терпким, несладким ароматом.
– Давайте омоем тело принца, магистр Франческо, – сказала она.
Это был настоящий выход – перестать быть Франческо де Медичи, великим герцогом Тосканским, который только что потерял своего единственного единокровного сына. Магистр Франческо, искусный в деле алхимии, был выше всех этих мирских переживаний.
– Я не знаю, что делать, – бесхитростно сказал он. Затем он развязал шнурки на рубашке, в которую был одет ребенок, и снял ее через голову. «Боже, какой же он худенький. И какие слабые у него руки и ноги. Я могу двумя пальцами обхватить его ручонку», – подумал он. Или, возможно, произнес это вслух.
– У вас теперь нет наследника, – сказала она. Намочив одну из тряпок в тазу, она выжала ее и протянула ему. Затем намочила другой кусок ткани для себя и с поразительной заботой, как если бы принц был еще живой, начала омывать его маленькое тельце.
– У меня есть дон Антонио, – ответил Франческо, осторожно омывая мертвое лицо своего сына, стараясь не задеть масло от святого причастия на веках, губах и мочках ушей. – Я признаю его перед лицом Бога и людей, и он станет принцем.
Она взяла еще одно полотенце, на этот раз сухое.
– У вас теперь нет наследника, – повторила она. Каждое произнесенное ею слово, будто острый кинжал, вонзалось меж его ребер. Она упивалась местью. Разумеется, все это было лишь в его воображении. Его собственные прегрешения заставляли его слышать то, чего не было на самом деле.
– Корона принадлежит мне, – сказал он. – Ее унаследует принц Антонио. Я заставлю всех принять его.
– А ваш брат?
Она протянула ему чистую сорочку. Он надел ее через голову маленького Филиппо и расправил по его телу, по рукам и ногам, вплоть до самых кончиков стоп. Пальчики на его ногах были красивые и ровные. Почему Господь сделал так, что его сын появился на свет с уродливой головой, вместо того чтобы родиться с уродливыми пальцами на ногах?
– Мой брат принадлежит лону церкви. У него нет никакой власти в светских делах. Он останется в Риме и будет продолжать плести свои интриги. Возможно, однажды он станет папой.
Она промолчала. Поверила ли она его словам? Он сам не до конца в них верил, но все время повторял их, пытаясь убедить самого себя. Фердинандо останется кардиналом. Он признает право Антонио наследовать престол. Фердинандо – мой младший брат и будет вынужден подчиниться моей воле.
Она протянула ему белоснежную накрахмаленную салфетку. Он развернул ее и аккуратно накрыл ею лицо сына.
– De profundis clamavi ad te, Domine, – произнес он. Он вспомнил, как читал этот псалом у гроба своего отца, но только ради того, чтобы выглядеть набожным в глазах других людей. Сейчас же каждое произнесенное им слово разрывало его сердце на мелкие куски.
– Domine, exaudi vocem meam. Fiant aures tuae intendendes, – присоединился к нему голос сестры Кьяры. – In vocem deprecationis meae. Si iniquitates observaveris, Domine, Domine, quis sustinebit?
Из глубины взываю к Тебе, Господи. Господи! Услышь голос мой. Да будут уши Твои внимательны к голосу молений моих. Если Ты, Господи, будешь замечать беззакония, – Господи! Kто устоит?
Ее голос звучал чисто и звонко.
Если Ты, Господи, будешь замечать беззакония, – Господи! кто устоит?[92]92
Первые три стиха псалма 129.
[Закрыть]
Глава 46
Книжная лавка Джачинто Гарци,
прежде известная как книжная лавка Карло Нерини
30 марта 1582
Компоненты красной стадии – рубедо[93]93
Здесь приводится наиболее распространенный способ получения философского камня в четырех стадиях: нигредо, альбедо, цитринитас и рубедо (соответственно: черная, белая, желтая и красная).
[Закрыть] – последней стадии изготовления философского камня, были надежно запечатаны внутри атанора. Под ним горел слабый огонь, настолько слабый, насколько это было возможно. На столе возле атанора был приколот лист пергамента с начертанным на нем графиком подлива масла, а также даны указания насчет того, как следует поворачивать тигель. Под этим находилась таблица с днями и фазами Луны. Двадцать четыре дня уже были отмечены аккуратными галочками. Оставалось еще три дня. Если все пройдет хорошо, философский камень будет у них в руках.
Послышался звук шагов. Кьяра подняла голову, ожидая увидеть Руана. Но это был Джачинто Гарци, молодой супруг Лючии родом из Пистои. Он был слишком высоким для низкой лестницы, ведущей в подвал, и худым для своего стеганого жилета, мантии и штанов, которые полагалось одевать преуспевающему книготорговцу. Богатое приданое Лючии, выплаченное из казны великого герцога, – хотя кроме бабушки никто об этом не знал, – а также его избрание в члены гильдии на следующий день после свадьбы ударили ему в голову. Он чувствовал себя полноправным хозяином в доме, и поэтому тайная комната в подвале, ключ от которой хранился только у незамужней старшей сестры его жены, была ему как кость в горле.
Или же Лючия настраивала его на подобные мысли? Кья– ра не сомневалась, что за всем этим стояла ее сестра.
– Чинто, – спросила Кьяра, – откуда у тебя ключ от подвала?
– Я взял его у твоей бабки, пока та спала. Раз лавка принадлежит теперь мне, то и все ключи должны быть тоже у меня.
Он говорил прямо как Лючия.
– Нет, – возразила Кьяра. – Подвал принадлежит только мне. Отдай ключ.
– Не отдам. Лавка принадлежит теперь мне, и…
– ...Когда ты женился на сестре синьорины Кьяры и прикарманил ее приданое, ты согласился с тем, что подвал не считается частью лавки, – это был голос Руана. Слава богу, он спускался по лестнице следом за Чинто. – Отдай, пожалуйста, ключ синьорине Кьяре.
Молодой человек выпятил нижнюю губу, но подчинился. Он всегда побаивался Руана, который был старше и сильнее его. Английский алхимик самого великого герцога, со своей вечной плеткой через плечо и шрамами на руках по вине бог весть какой магии и прегрешений. Он бросил ключ на пол к ногам Кьяры.
– Уйди с дороги, чужеземец, – сказал он. – Оставайтесь в своей тайной комнате со своими колдовскими затеями.
Руан с насмешливой улыбкой отступил в сторону. Молодой человек зашагал вверх по лестнице. Его мантия книготорговца болталась на его худощавом теле, как карнавальный костюм, сшитый на более солидного человека. Руан закрыл за ним дверь своим ключом.
– Может, стоит навсегда заколотить эту дверь и заново открыть тайный проход? – спросила Кьяра. Она наклонилась и подобрала с пола ключ. – Нам только не хватало, чтобы Чинто лазил здесь и ненароком натворил тут бед. Руан, ты слышал, что умер принц Филиппо?
Руан спустился, развернул свой хлыст и обнял Кьяру за талию. Она подняла голову для поцелуя.
– Да, на улицах уже ходят слухи, – сказал он. – Мальчик болел уже… сколько? Две или три недели… Ты была там?
– Не прямо в момент смерти, но сразу же после того, как это произошло, – ответила Кьяра. Она прекрасно понимала, что он хотел сказать своим вопросом «Ты была там?» – Это была естественная смерть, Руан. Великий герцог приказал сделать вскрытие просто для того, чтобы в этом убедиться. Сегодня они выставили гроб для официального прощания, а вечером его похоронят в Сан-Лоренцо.
– Бедный малыш. Надеюсь, он сейчас на небесах, в заботливых руках своей матери. – Руан перекрестился и Кьяра вместе с ним. Затем она подошла к столу и снова посмотрела на атанор. Температура держалась как раз на нужном уровне. Казалось, что атанор немного пульсирует, но это не могло быть правдой, так как он был сделан из прочного камня.
– Еще три дня, – сказала она.
Он тоже подошел к столу и взглянул на пергамент с ее вычислениями.
– А если твоя попытка не увенчается успехом, – спросил он, – ты захочешь остаться и попробовать еще раз?
Его голос звучал резко и настойчиво. В последнее время подобная резкость слышалась все чаще.
– Я не могла бросить маленького принца Филиппо, – сказала она. – Он был так болен.
– А до этого ослепла твоя бабушка. А еще перед этим – свадьба Лючии. А до этого – твоя первая неудачная попытка найти философский камень. И так предлог за предлогом вот уже на протяжении трех лет. Моему терпению пришел конец.
Кьяра посмотрела на него. Руан выглядел уставшим и измученным. С ужасом она заметила несколько серебристых волосков в его густой темной шевелюре, отливавшей медным блеском. Он только что вернулся из очередной поездки на рудник в Боттино. За последние три с половиной года он был там раз десять, проводя там по несколько недель, выполняя разнообразные поручения великого герцога. Каждый раз она боялась, что больше никогда его не увидит, но он неизменно возвращался.
В течение первого года после возвращения Руана из Англии они дважды приступали к magnum opus и оба раза неудачно. Что неудивительно, ведь она собственными руками подпортила все алхимические компоненты в лаборатории великого герцога. К ее большому удивлению, великий герцог погрузился в мрачное раздраженное состояние и перенес все свое внимание на создание механических игрушек-автоматонов в садах на вилле ди Пратолино. Кроме того, он стал уделять больше времени придворным художникам в мастерских Уффици[94]94
Уффици – дворец во Флоренции, построенный в 1560—1581 годах и сейчас являющийся одним из самых крупных и значимых музеев европейского изобразительного искусства.
[Закрыть] и коллекции диковинок в своем золотом студиоло. Создавалось впечатление, будто само по себе возвращение Руана и его кажущаяся покорность были для него той самой желаемой целью, которой он достиг, и больше его уже ничего не интересовало.
Точно так же, как он страстно хотел жениться на донне Бьянке, но когда это произошло, он тут же потерял к ней интерес.
В перерывах между поездками в Боттино влюбленным удавалось улучить моменты и остаться наедине. Но эти встречи были слишком короткие, и их было слишком мало, чтобы почувствовать себя по-настоящему счастливыми. Каждый день казалось, будто вот-вот что-то произойдет, но время ускользало от них, день за днем. И так незаметно прошло уже три с половиной года…
– Прости меня, – произнесла она. – Прости меня. Я не знаю, что мне еще тебе сказать.
– Ты должна сделать выбор.
– Прямо сейчас?
– Не сейчас, но очень скоро. Через три дня ты должна мне дать ответ, и не днем позже.
Кьяра обвила руки вокруг его стана. Она не могла представить, как он сможет уехать и оставить ее одну. Но правда и то, что он слишком долго уже ждал, дольше, чем может выдержать терпение обычного мужчины.
– Хорошо, тогда через три дня, – повторила она.
– Я заставлю великого герцога открыть мне формулу соннодольче перед тем, как он умрет.
– Когда я заполучу философский камень, мне больше не потребуется соннодольче, чтобы защищать меня от голосов и головных болей. Этот камень излечит меня раз и навсегда.
Руан наклонил голову и поцеловал ее в шею. Она почувствовала напряжение в его мускулах, как будто он боролся сам с собой, силясь оттолкнуть ее от себя, одновременно сжимая ее в своих объятиях.
– На всякий случай лучше узнать формулу.
– Я бы хотела… – сказала Кьяра, запрокидывая голову и прикрыв глаза, позволяя удовольствию от его поцелуев пульсировать во всем теле – в такт воображаемым сокращениям атанора. – Руан, мне бы так хотелось…
– Чего бы тебе хотелось, тароу-ки? – спросил Руан, гладя ее плечи и руки. Все напряжение растворилось, словно его и не было. Они настолько привыкли друг к другу, что малейшее прикосновение, малейшее изменение позы или температуры тела уже имело для них значение.
– Чтобы ты оставил свое желание убить великого герцога. Предоставь это кардиналу. Теперь, когда умер принц Филиппо, великий герцог намерен сделать своим наследником дона Антонио, а кардинал никогда этого не допустит.
Руан резко отстранился. Несмотря на то что в подвале было тепло, Кьяра внезапно почувствовала холод от того, что его тело было уже не рядом с ней.
– Неужели ты забыла смерть Изабеллы? Забыла, как он позволил глумиться над ее телом? А смерть Дианоры?
– Нет, но…
– А как же великая герцогиня? Он столько лет позорил ее, чтобы потом его любовница стала причиной ее гибели? Разве ты забыла все эти слухи о подмененном ребенке? Кто знает, скольких жизней стоило сохранить это в тайне?
– Нет, не забыла…
– А заговор Пуччи? Целые месяцы, если не годы кромешного ужаса! Неужели ты забыла, что твоей собственной бабушке пришлось бежать из Флоренции, спасаясь от неминуемой гибели?
– Нет, не забыла! – закричала Кьяра, повернувшись к нему лицом. В глазах ее заблестели слезы. – Я ничего не забыла и не забуду до конца своих дней. Как ты мог такое подумать? Великий герцог непременно заплатит за свои грехи – он будет вечно гореть в аду, рядом со своей Бьянкой Капелло. Он и в этой жизни тоже заплатит. Можешь быть в этом уверен. Кардинал…
– Я и знать не хочу, что там задумал кардинал. Я поклялся убить Франческо де Медичи собственными руками, и я сдержу свое обещание.
Он отошел от нее еще дальше. Тень сгустилась на его лице, наполнив его глаза черной бездонной печалью, как это бывало раньше. Тихое шипение огня под атанором, казалось, заполнило всю комнату.
– Руан, прошло столько времени, – прошептала Кьяра. – Я изменилась, ты изменился. Я просто… я очень боюсь за тебя.
– Боишься за меня? – Его голос стал еще тверже. – Так я тебе расскажу, насколько легко это сделать. Он думает, что он в полной безопасности на вилле ди Пратолино – расхаживает там с одним или двумя стражниками, а иногда и вовсе без сопровождения. Я могу умертвить их обоих в их собственной постели и исчезнуть из города задолго до того, как их тела будут обнаружены.
Она смотрела на него в немом изумлении.
– Ты считаешь, я об этом не думал? Все эти три с лишним года я только об этом и думаю в ожидании того, когда же ты сделаешь свой выбор. И если ты боишься за мою бессмертную душу, Кьяра, то знай, что мои руки уже в крови. Гораздо больше, чем ты можешь себе представить.
– Только не это. Прошу тебя, Руан…
– Кровь Конрада Павера.
– Не надо, прошу тебя, Руан…
– И Эндрю Лоуэлла. Я не рассказывал тебе о том, что он сделал. Как он хладнокровно приказал убить моего отца, потому что тот в ходе всего восстания оставался лоялистом и отказывался уезжать из своего поместья. Как он преследовал мою бедную мать, словно дикого зверя, притом что она была беременна мной. Эндрю Лоуэлл хотел уничтожить меня как законного наследника Милинталла, чтобы я не смог оспорить его право собственности. Если бы не один бедный рудокоп, который сжалился над ней и принял ее в свою семью, скрыв ее настоящее имя и положение и спрятав меня среди дюжины других грязных и голодных детей, я бы сейчас не стоял перед тобой.
– Мне очень жаль, – прошептала Кьяра, сама не вполне уверенная в том, кого она жалела: его бедную мать, его самого за несчастное детство или за то, что судьба заставила его творить такие вещи. Она раскаивалась в своих словах, всколыхнувших в нем его самые мрачные мысли, которые он прятал глубоко внутри. – Прости меня, Руан. Мне правда очень жаль.
– Я знаю. Ты ни в чем не виновата. – Он протянул к ней руки, покрытые шрамами, которые он получил в детстве, работая на руднике. Мерцающий свет лампы играл на его ладонях. На его руках не было крови, несмотря на его жуткое признание. Только загрубевшая кожа, которая привыкла соприкасаться с ее телом, даже в самых потаенных местах. Теплая кожа его рук, ласкавших ее и доводивших до таких высот наслаждения, о которых она и помыслить раньше не могла.
Что она могла ему сказать?
Он подошел к ней ближе и положил руки ей на плечи. Чего он ждет? Ждет, что она содрогнется от отвращения и оттолкнет его прочь? И хочет ли она его отталкивать? Да, на его руках была кровь других людей, и это еще не конец. Прольется еще кровь великого герцога, если только его не опередит кардинал. Но даже несмотря на это… Боже праведный… даже несмотря на это, она любит его… Любит и не может жить без него.
Любит…
«Вспомни, – прошептал голос отца в ее голове. Это был не голос демона, а обычный голос, которым разговаривал отец, грустный и печальный. – Вспомни. Ты сама поклялась отомстить Бьянке Капелло за гибель великой герцогини. Ты сама не слишком уж отличаешься от него».
– Мы те, кто мы есть, – сказал Руан. Он взял ее под руки и поднял, прижав спиной к грубой каменной стене подвала. – Скажи мне, и я остановлюсь. Если, конечно, ты хочешь.
– Ни за что, – выдохнула Кьяра. Она обхватила его за плечи, вонзив ногти в его кожаный жилет. Он задрал ее юбки, словно она была уличной девкой, которую он изловил в подворотне. Но ей было уже все равно. – Если нам суждено гореть в аду, то будем гореть оба. А-а-а!
Она запрокинула голову и закричала от наслаждения, когда он с силой вошел в нее. Все ее тело содрогнулось в блаженном экстазе. Руан склонил голову и вонзил зубы в ее шею, продолжая бешено двигаться в ее теле, с каждым толчком ударяя ее об стену. Его дыхание с хрипом вырывалось у него из груди с каждым приложенным усилием. А она не могла сдержаться от криков.
– Руан… Руан… Пресвятая Дева… Бабушка и Лючия подумают, что ты меня здесь убиваешь.
– Они прекрасно знают, что я с тобой делаю.
– А Чинто?
– Если он посмеет хотя бы погреметь замком, то я хлыстом погоню его по улице.
Он поднял ее еще выше. Каменная стена оцарапала ей спину, и она почувствовала, как один из рукавов оторвался от корсажа ее платья. Но все это уже было неважно. Она обхватила ногами его талию и со всей страстью отдалась ему.
– My a'th kar. – Его мягкий и хриплый голос словно исходил из глубины его горла. – Навеки.
Атанор продолжал медленно гореть на столе, издавая негромкое шипение. Через некоторое время Кьяра уже перестала слышать его шум.
– Я бы хотел оставаться для тебя совершенным, – сказал он спустя некоторое время, когда первый бурный порыв сменился плавными нежными движениями, будто две волны в океане, которые вращаются друг вокруг друга, образуя глубокий неспешный водоворот в океанской пене. – Хотел бы быть безгрешным и праведным. Но я никогда таким не был. Даже будучи ребенком. Никогда.
– Я знаю.
– Я подожду тебя еще три дня. Я поговорю с кардиналом, если представится такая возможность. Он наверняка приедет во Флоренцию выразить соболезнование своему брату по поводу ужасной потери. Но я не могу пообещать тебе, Кьяра, что не отомщу ему собственными руками. Я слишком долго этого ждал.
– Я знаю. И понимаю тебя.
– А еще я ждал тебя.
– Я и так принадлежу тебе.
– Нет, не до конца.
Она закрыла глаза и представила себе, как уедет из Флоренции. Запах Арно, рынки на мостах, яркое солнце, зловоние рыбы и гнилых фруктов, шум рыночной толпы и крики торговок. Высоченная колокольня палаццо Веккьо, пылающий на солнце купол собора Санта-Мария-дель-Фьоре, расписанный внутри фресками с изображением Судного дня, где более сотни тысяч разных оттенков цветов. Улицы и площади, каждая из которых по-своему уникальна. Бабушка, которая ослепла и сильно состарилась за последнее время. Лючия и Маттеа, да, даже Лючия и Маттеа, ее сестры, ее родная кровь.
Все это было на одной чаше весов.
На другой чаше был Руан.
Что она выберет?
– Мы те, кто мы есть, – тихо промолвила Кьяра, прижавшись губами к его шее. – И я бы ни за что не хотела ничего другого.
