Текст книги "Обретение (СИ)"

Автор книги: Елена Воробьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

Последний разговор с отцом, произошедший в его кабинете, я помнил от первого до последнего слова. О, как я был великолепен в дерзновенности своей! В его же взгляде впервые вместо снисхождения отразились презрение и гнев.

– Нет! – бросил я твердо и решительно в лицо растерявшемуся главе семьи. – Я не собираюсь больше зубрить нудные «Поучения» Учителя Мина и все эти проклятые клановые науки. Можете уволить наставника Борегаза!

– А что же собираешься делать? – удивился отец. Он не хотел верить своим ушам.

– И не собираюсь жениться! – не унимался я, чувствуя себя боговдохновенным проповедником перед толпой трепещущих язычников. – Я не собираюсь строгать сопливых детишек на благо семьи и рода...

– Так что ты хочешь? – голос отца был холоден и строг.

– Я... гхм, – пришлось откашляться, – я хочу свободы. Я хочу узнать мир. Все-все в этом мире, а не только финансы и законы. Я хочу просыпаться, когда выспался, обедать, когда голоден, читать, когда захочется умных мыслей. Я не желаю всю жизнь бегать по свистку. Я хочу сам выбирать, как мне жить.

– А долг?.. Долг перед семьей, – зачем-то уточнил отец, ибо и так понятно, что кроме семьи никто больше не вправе обременить человека долгами.

– А я просил?

– Этого никто не просит. Просто исполняют.

– Произвол! Это просто произвол и мракобесие. Я! Не! Про! Сил! – эти слова прозвучали именно так весомо, как и было задумано. Но сам темпераментный взмах руки был уже лишним, потому что смел лежащие на рабочем столе бумаги.

И вот тогда меня придавил тот новый, незнакомый отцовский взгляд:

– Да будет так.

На следующий же день я держал путь к «Дому в камышах». Мои желания исполнились, свобода была завоевана. Но я забыл пожелать у мироздания способность менять то, что подвластно изменению. Видеть – смог, знать – буду, а вот исправить что-либо в происходящих событиях мне уже не под силу. Аль-Тарук Бахаяли... Я похолодел, осознав истинный смысл нового имени: «Не оставляющий следов»...

Учитель Доо поднялся вслед за мной по лестнице и, как пушистое облачко, легко опустился рядом:

– Подвинься... Ты не смог разрубить нити, привязывающие к иному миру Малиновую Тетку, ты не управлял превращением кота в фетча... Даже мой пергамент-контракт на обучение не отразил твоей сущности, Аль-Тарук, а он настроен именно на это... – он загибал пальцы, перечисляя приметы моей бесталанности. – Отец, скорее всего, не собирался проклинать тебя, это получилось случайно. Порой сказанное в сердцах слово приобретает свойства императива... ну... начинает управлять жизнью. Так бывает, когда сталкиваются разнонаправленные потоки энергий... так творятся нити новой судьбы.

– То есть, я совершенно бесполезен?

– Кому ты хочешь стать полезен? – ответил Учитель Доо вопросом на вопрос. – Если ты полезен, то себе уже не принадлежишь. Красоту твою заберут любующиеся, ум присвоят вышестоящие, силу мышц и крепость тела используют сражающиеся. Даже магические умения найдут в них нуждающихся, и ты будешь принадлежать им, а не себе. Служение ведет к опасности, интригам и погибели. Высказывание мыслей ведет к подозрениям и ненависти несогласных... Мысли будят сомнения, а люди ненавидят тех, кто заставляет их сомневаться в своей правоте, – он грустно усмехнулся. – Высшее проявление искусства «единой нити» не тревожить мироздание своими трепыханиями, тогда мир сам потянется тебе навстречу. Бесполезность для других означает великую пользу для мира, ведь тогда никто не стоит между им и тобой. И тебе доступен этот путь.

– Бессмысленный и бестолковый... – расстроился я. – Чему же ты сможешь меня научить?

Учитель Доо лишь улыбнулся.

– Скоро узнаем.

И я снова до ночи тренировал «единую нить» и совершенствовал знание храмового наречия.

Утром следующего дня сразу после завтрака в дверь снова постучали. Должен заметить, что после долгого одинокого существования у меня началась даже слишком насыщенная общественная жизнь. На пороге стоял один из обитателей квартала Ворон. Я встречал его изредка на узких улочках и хорошо запомнил. Это был пожилой Шип-Пиккья, с терном на татуировке и движениями наемного убийцы, как их описывают в романах. Сейчас он был одет в старый, но еще вполне приличный костюм для визитов, поэтому я пригласил его в зал для приема гостей, незаметно смахнув с ручки двери паутину.

– Мое имя ничего не скажет Вам, юный господин Иса, но когда-то я служил Вашей семье... – начал он, удобно устроившись в пыльном кресле.

Я сгрузил с принесенного из кухни подноса традиционный чай, подвинул в его сторону чашку и кивнул на вазочку со сладостями, мысленно возблагодарив «БакОлейную лавку»:

– Угощайтесь, многоуважаемый гость. Надеюсь, моя семья была хорошим нанимателем.

– Между нами нет недопониманий, – кивнул он с достоинством, – поэтому я вновь выполняю их поручение...

С этими словами он передал мне небольшой саквояж, до этого мирно стоявший у ножки кресла.

– Здесь Ваше содержание на следующие шесть месяцев и письма родных, – он пригубил чай, даже не поморщившись, а ведь заваривал его я сам. – Могу ли узнать, кто поселился с Вами в этом доме? Есть ли проблемы?

– Нет, многоуважаемый гость, – ответил я, заедая терпкую горечь напитка бобовой конфетой, – проблемы у меня в данный момент отсутствуют. Семье же передайте, что беспокойства по поводу моей жизни испытывать не стоит. Я продолжаю обучение по своему собственному разумению и графику, с тем учителем, который меня вполне устраивает.

– Вы обучаетесь клоунаде? – язвительно осведомился визитер.

Я был шокирован бестактностью замечания и практически откровенным признанием в слежке, поэтому ответил сухо:

– В том числе.

– Простите, – гость склонил голову, – но все же присутствие постороннего лица в уединенном доме с несовершеннолетним... это несколько неосмотрительно, не так ли?

Я мучительно искал объяснение, способное удовлетворить сурового Шипа, а через него и всю мою занудную семью... и не находил его. Но на помощь своему косноязычному ученику, неслышно ступая мягкими тапочками, пришел учитель.

– Доброе утро, уважаемый гость. Сиди, Аль-Тарук, – он удержал меня от демонстративного поклона, надавив на плечо.

Учитель опустился в пустующее кресло и властно посмотрел на визитера:

– Не кажется ли Вам, что врываться в чужой дом, лишь для того, чтобы упрекнуть его хозяина, – несколько невоспитанно? Вы можете подтвердить Ваши полномочия?

– Не менее невоспитанно, чем врываться по любому другому поводу, – парировал Шип. – Могу ли я ознакомится с документами, удостоверяющими Вашу квалификацию и личность?

– Нет, – развел руками Учитель Доо, – не можете. Терн Пиккья над кандалами... Вы сыщик. Но не государственный, их курируют Иса. Поэтому Вы здесь неофициально, а частному лицу никто не обязан объяснениями.

– Так рассуждать могут лишь те, кому есть что скрывать... – ядовито заметил Шип.

– Или те, кто оберегает свое личное пространство от вторжения посторонних, – парировал наставник. – Но я не буду усугублять возникшие между нами противоречия. Можете доложить Иса, что их сын в надежных руках Учителя Доо.

Сыщик встал и низко поклонился:

– Аландар Делун Пиккья, к Вашим услугам, Учитель Доо. Я рад, что Вы не просто мифический персонаж... Вам ведь сейчас, насколько знаю, должно быть около трех сотен лет?

– Оставьте, Аландар Делун, мы все не молодеем... – Учитель довольно засмеялся и махнул рукой. – Вы въедливы, как Ваш покойный дедушка: вот уж кто был по-настоящему мифический персонаж. Ведь это он привел вашу семью к Пиккья... и он давно бы заставил меня снять любимую шапочку.

И учитель, впервые за все время пребывания в доме, снял свой хэ-е, «лотосовый листок» беззаботного скитальца. Я с удивлением рассматривал его забавную прическу, состоящую из перемежающихся черных и белых прядей волос, теряющихся в пышном пучке, унизанном добрым десятком шпилек. Сыщик снова согнулся в низком поклоне.

– У меня нет больше вопросов, господин. Простите меня. Разрешите удалиться?

– Удаляйтесь. Ученик, проводи гостя.

Уже стоя одной ногой за порогом дома, Шип обернулся и посмотрел мне в глаза:

– Даже не знаю, завидовать тебе или сочувствовать, парень... – его грубоватые слова почему-то принесли радость. – Мне приказано быть рядом. Еще встретимся.

– Значит, мифический персонаж? – я вернулся в зал для приема гостей, с неудовольствием отмечая его ветхую роскошь, совсем не похожую на ту, что царила здесь недавней ночью.

– Есть немного... – Учитель Доо задумчиво рассматривал чайник. – Твоим чаем можно пытать врагов.

– А твоим – усыплять бдительность. Поэтому я сейчас пить чай не буду. Триста лет? Мне стоит называть тебя на «Вы» и кланяться при каждом обращении?

– На самом деле – чуть меньше, – «успокоил» Учитель Доо, – но мне нравится ход твоей мысли. И все же кланяться не стоит. Меня давно не интересуют формальности.

– Но как? Триста лет...

– Время... – Учитель Доо усмехнулся, – времени не существует. Те дни и минуты, которые показывают часы и календарь, есть фикция, обман суетливого разума, сеть условностей, наброшенная на живой поток энергий. Когда-нибудь ты встанешь со временем лицом к лицу и выберешь сам, биться ли в его сети золотой рыбкой или уплыть сквозь ее ячейки в воды вечности. Тогда за твоей спиной не будут стоять монолитом спрессованные века истории и регалии старого рода. Только сам. Гол и бос. Таким, каков ты есть. И либо ты его, либо оно тебя... Займись-ка каким-нибудь делом, мой юный друг. Десять кругов вокруг дома!

И он застыл в пыльном кресле. Задумался.

После обеда мне было выдано распоряжение отмыть оставшиеся без хозяйского пригляда комнаты. Я запротестовал: во-первых, «Дом в камышах» имел двенадцать помещений, в данный момент изрядно захламленных, и это не считая галерей и переходов; во-вторых, уборку здесь проводили всего-навсего лет десять назад; в-третьих, этим всегда занимались слуги.

– И где же они? – огляделся Учитель Доо с комическим изумлением и вложил дужку ведра в мою ладонь. – Сегодня отмоешь кухню и зал для приема гостей, завтра приведешь в порядок чердак... Садом займемся позже, там давно пора разбить розарий и облагородить русло ручья.

Кухня наводила уныние. Какой-то дурак бросал огрызки овощей и обрезки колбасок по всему полу, грязная посуда... ужас, горшки для варки риса!!! – громоздилась по углам. Паутина и копоть бахромой оплели потолочные балки. Похоже, сегодня мне придется изрядно потрудиться.

Собирая мусор в бумажный пакет, я вспоминал, как в поместье Иса бегал по влажному свежевымытому полу, оставляя на нем грязные следы башмачков, капризно переворачивал на шелковые ковры «полезную» гречневую лапшу, бросал дорогие игрушки в самых неожиданных местах, где на них наступали слуги и бывали за это наказаны... и начинал презирать прежнего себя, избалованного хозяйского сынка. Да, мне многое позволялось в доме отца – младший сын от прелестной младшей жены, отрада сердца, утеха старости... Мама была Куккья, из клана певцов, на ее виске алела роза, оплетающая двойную флейту. Маленькая и хрупкая, с голосом, как серебряный колокольчик... Была ли она красива? Возможно. Для меня она была прекрасна – волшебница, скользящая в туманных покрывалах по кромке реальности, заступающая за грань ножкой в расшитом башмачке и уводящая в мир грез. В какой-то момент она в нем растворилась. Я плакал ночами, звал ее, искал... и не находил. Никто так и не объяснил мне, что с ней случилось, а отец несколько лет не заглядывал в мои комнаты. Пришел, когда мне исполнилось десять, в сопровождении иссушенного старца с жесткой линией рта и татуировкой Иса из клана банкиров:

– Это наставник Борегаз. Ты уже достаточно взрослый, чтобы учиться, – сказал он мне размеренным, монотонным голосом. – Завтра приступишь.

– Папа! – пискнул я, обрадованный его приходом. – А...

– Завтра приступишь, – прервал меня отец и вышел вон.

Я до сих пор хочу у него спросить: «А где мама?».

Как я понимаю теперь, наставник Борегаз не был злым человеком – он был просто-напросто старый ходячий абак. Любое лишнее движение, любую эмоцию он изгонял из своих уроков бамбуковым стеком, не оставлявшим следов, но долго отзывавшимся болью. Уже через неделю занятий математика, законодательство империи и прикладная экономика доводили до ужаса. Я ненавидел их и его, но ни слезы, ни капризы, ни мольбы не поколебали железную волю отца. Раз в месяц он вызывал меня в свой кабинет, чтобы вложить знания об устройстве общества, в котором придется жить, взаимоотношениях родов, кланов и семей. Эти лекции повергали меня в еще большее уныние и убивали всякий интерес – мир отца был несправедлив к людям.

Зато вечерами я пробирался в павильон отцовских наложниц или покои сестер, где всегда звенела музыка, лились песни, декламировались стихи. Там пахло цветами, шуршалось шелками, там нежно качали в сладких объятиях. С увлечением я слагал корявые вирши, танцевал и проказничал, фальшивил на лютне и достаточно прилично рисовал.

Отец, скорее всего, знал о моих вечерних походах – мало что в доме укрывалось от его ока – но запретов не следовало. Зато сразу после празднования пятнадцатилетия меня поставили перед фактом помолвки с девчонкой из семьи Туркис. Кланы торговцев! Презренные денежные мешки: «перенасыщение рынка», «недополученная прибыль», «транспортные издержки»... Сочащийся сарказмом голос отца убил в зародыше все протесты: «Ты бестолковый позор рода Иса. Из тебя не получится хорошего финансиста или чиновника, а плохие нам не нужны. Семья позаботилась о том, чтобы ты не окончил дни в нищете. Возможно, жизнь в торговом клане сможет привить тебе чувство долга...».

Я чувствовал себя загнанным в угол, откуда готов был накинуться на любого, кто помешает жить по велению души. Тот последний разговор с отцом, что вспомнился недавно, был отчаянным рывком в борьбе за обретение свободы. И, энергично размазывая копоть по балкам кухни «Дома в камышах», я ничуть не жалел об его итогах.

– По-моему, стало еще грязнее, чем было... – сквозь пелену усталости донесся веселый голос Учителя Доо.

Я оглядел черные потеки на беленых стенах и в сердцах швырнул тряпку в ведро. Собственный гнев застал врасплох – слишком много воспоминаний и прозрений испытано за последнее время. Раздражение копилось, и снять его не могли даже интенсивные тренировки, а монотонный труд утомил гораздо больше, но не отвлек от дум. Уйма времени и сил потрачены на отмывание, а вместо чистоты и свежести – кляксы и потеки копоти на стенах! Будто злой шутник намалевал небрежно картину...

Картину! Я выхватил из очага кусок древесного угля и ринулся к стене. Если на этом потеке четче прорисовать прорезь листа и украсить зонтиком акации ... если этой прозрачной вуалью будет окутана тонкая фигура... если паланкин... и грозная стража... Вскоре я, совершенно обессиленный, оглядывал изображение процессии змей-оборотней в церемониальных одеяниях, шествующей от очага к дверному проему кухни. Паланкин покоился на крепких плечах носильщиков, а восседала в нем небесной красоты девица, прикрывающая лукавую улыбку шелковым платочком. Рядом на подушках резвился щенок чичихуа, растрепанный, словно бутон хризантемы. Стражники, закованные в тяжелые латы, несли штандарт неведомого мне рода, герб которого представлял собой стилизованную драконью лапу, а древко венчали девять хвостов ящериц. Замыкали процессию родовитые горожане, одетые в тяжелые парадные одежды, заложенные прихотливыми складками. Жители не нашего города, не нашего народа, не нашего мира... Фреска – а это была именно она, настоящая! – слабо пульсировала, фигуры извивались, внушали трепет восторга и страх перед мощью... но уже никто не посмел бы сказать, что эти стены грязны. Лучшая моя работа!

– Вообще-то их можно было просто отмыть, – тихо заметил Учитель Доо, положив руку мне на плечо. – Не стоит блохе рубить голову топором, Аль-Тарук. Я еще не понял, какую из нитей изнанки ты сейчас подцепил к нашему пространству, но нужно быть вдвойне осторожным, имея такой дар... Да... давно у меня не было учеников, творящих будущее и не способных справиться с настоящим... Иди отдохни, мне снова надо подумать.

После легкого ужина, который Учитель Доо приготовил без моей помощи, он объявил вместо десерта:

– Пора заняться фетчем. Выбора у тебя нет совсем, твой магический рисунок на стенах кухни, к добру или худу, уже стал хранителем места. Так что будет тебе личный хранитель...

– И нужен он мне, как мокрая петарда... – благодушно улыбнулся я. – Ну зачем мне хранитель, Учитель Доо?

– Ты не знаешь, зачем? – картинно изумился тот. – Да хотя бы затем, чтобы уберечь от импульсивных поступков или смягчить их последствия. Тебе нужен очень сильный хранитель, мой юный друг, иначе не доживешь и до вручения следующей шпильки, – его палец-сосиска снова уставился в мой левый глаз, – причем исключительно по собственной неосмотрительности.

– Мне ее, может, никогда и не вручат... – пробурчал я. Вчерашние опасения вновь очнулись от спячки.

– А вот на это надеяться не стоит, Аль-Тарук. Таких, как ты, не оставляют бродить на свободе и делать все, что взбредет в их дурную голову. Такие, как ты, приносят своим семьям вечную славу... или вечный позор. Пошли-ка в сад, мой юный друг.

Мы обнаружили фетча под старой ивой. Мешок не прыгал по кустам, как обычно, и лишь с трудом зашевелился навстречу нашим шагам. Алые кляксы расплывались по полупрозрачному студню, казалось, потерявшему цвет. Мне стало жаль несчастную нежить – ей явно было нехорошо.

– Возьми его на руки и держи при себе, – тихо подсказал Учитель Доо, – он перестал подпитываться энергией дома и может погибнуть.

– А может, пусть гибнет? – так же тихо предложил я, не решаясь прикоснуться к медузообразной субстанции. – Может, от этого будет всем только лучше?

Учитель гневно сверкнул глазами и рявкнул:

– Не тебе решать. Быстро взял!

Как подброшенный пинком, я подхватил фетча с земли... он приник к шраму от укуса и замурлыкал. Студенистая оболочка лохмотьями сползла в траву, и пальцы мои обнял маленький синий котенок с алыми глазами... в моих же перчатках на лапах. Он сладко вздохнул и растворился в ладони, окутав ее слабым сиянием.

Учитель Доо удовлетворенно улыбнулся:

– Выпускай его в наш мир каждый день. Общайся, играй, ласкай. Чем больше внимания и сил ты ему отдашь – тем больше получишь взамен... может быть, даже частицу мудрости иного мира. Через месяц-два он уже сможет материализоваться сам. Все у тебя получится, мальчик.

С той самой минуты мы с Хранителем Сию больше не расставались.

Утром я проснулся раньше обычного и вспомнил, что так и не заглянул в принесенную Пиккья посылку. Ладонь зудела напоминанием о Хранителе. Я выпустил Сию прогуляться и раскрыл саквояж. Монеты были заботливо разложены по шести кошелькам, искусно вышитым символами месяцев: июнь, июль, август... как бы намекая на новые поступления в декабре. Это постаралась Гаури, самая старшая из тех сестер, кто еще не покинул дом. Она умела создавать воистину прекрасные вышивки, хотя, как истинной Иса, ей больше по нраву было тщательно рассчитывать бюджет содержания своего личного маленького двора. Даю голову на отсечение, в ее письме содержатся рекомендации по разумным тратам и оптимальным расходам.

В резной шкатулке ровными рядками улеглись засахаренные фрукты – мое любимое детское лакомство – подарок от наложниц отца, перевязавших шкатулку розовой ленточкой... напоминание о ширме, на которой я четыре года назад нарисовал их во всех оттенках розового. Коряво нарисовал, надо признаться честно, но это была моя первая большая работа.

Кожаный футляр хранил письма от сестер. Я быстро просмотрел подписи и выбрал весточку от самой любимой, Нилы, которая была старше меня всего на год.

«Милашка Ганга, – терпеть не могу когда она меня так называет, но сестричка никогда не обращала внимания на мое негодование, – все ли у тебя хорошо? – традиционный вопрос, но я знаю, она искренне тревожится обо мне. – Нам не хватает твоей игры на лютне, – я фыркнул... Нила, как всегда, деликатна и не решилась написать, что они отдыхают от моей игры на лютне, – в доме без тебя стало грустно. Отец... – я сосредоточился и стал читать внимательнее. – Отец в последнее время очень озабочен. Недавно приезжал наследник Аджи, и они о чем-то долго беседовали за закрытыми дверями. Расстались оба недовольными. Мать наследника сократила содержание своего двора и выехала в паломничество по храмам Судьбы...»

Неужели из-за моего ухода? Я подвел семью, опозорил перед обществом... навредил ей. Хранитель Сию, увлеченно копошащийся в саквояже, блеснул на меня алыми глазами и сердито хрюкнул. Пришлось вернуться к письму.

«Когда наша нянюшка узнала, что ты отправился отшельничать в «Дом в камышах»... – я вздохнул с облегчением: отец не обнародовал мой позорный поступок, все случившееся осталось между ним и мной, – она встревожилась. С этим домом связана какая-то зловещая тайна. Я вытянула из нянюшки только то, что там жила страшная колдунья, которую победил наш славный предок. Надеюсь, братик, ты узнаешь больше...»

Любопытство не порок, по крайней мере для сестренки. Тайны, колдуньи, храбрые воины... это моя романтичная Нила во всей своей красе. Она тоже не похожа на Иса, несмотря на то, что ее мать из клана счетоводов. Улыбаясь, я быстро пробежал глазами перечисление милых глупостей и домашних мелочей, о которых упоминалось в больших количествах, и с этой же улыбкой вышел на тренировку во двор.

И все пошло как обычно, день за днем, неделя за неделей. Все это время рядом со мной был Хранитель Сию: висел на штанине во время тренировок, трепал свитки и грыз кисти в учебной комнате, гонялся за тряпкой во время уборки, а ночью дремал на груди, свернувшись в уютный клубок. Вскоре он первый раз смог материализоваться. Недолго, минут пять, серенький умильный котик с янтарными глазками, проблескивающими красным, выпрашивал кусочек утки по-бахарски, а потом вернулся в обычное эфирное состояние, чем остался жутко недоволен. Зато доволен был я, да и Учитель Доо восхитился скоростью, с какой хранитель растет.

2. Праздник Двух лун

На небольшой площади в центре квартала спешно сколачивали помост для представления. Директор театральной труппы кричал, совался под руки плотникам и всячески руководил строительством. Жители сновали вокруг помоста целеустремленными муравьями, трудолюбиво растаскивая по домам и мастерским всякий хлам – от вороха бракованной бумаги до старых церемониальных одежд – чтобы превратить их в праздничные украшения и карнавальные костюмы. Шая сбивалась с ног, обслуживая покупателей – казалось, всему кварталу срочно понадобились разносолы и деликатесы... хотя почему «казалось»? Всему и понадобились. Я только сейчас вспомнил, что приближается праздник Двух лун.

Мы стояли у прилавка бакалейной лавки, ожидая заказанное вино.

– «Иволга в цветах азалий», мой юный друг, – наставительно вещал Учитель Доо, – это не какая-то подслащенная водичка, о нет! И не внебрачное дитя перегонного куба. Оно воистину достойно императорского стола. Виноград для «Иволги» вызревает лишь в провинции Шусин, под неярким солнцем северо-востока. Ветры с гор овевают азалии, злые дикие пчелы опыляют их, а иволга вплетает в аромат лугов песню своей души... А какие там лошади! А женщины, м-м-м... – он мечтательно закатил глаза, но немедленно спохватился, – подробности о женщинах тебе еще рановато...

Почти незаметная на фоне потемневшей стены дверь в подвал, где хранились свозимые чуть ли ни со всей округи товары, чуть слышно скрипнула. Учитель Доо нетерпеливо обернулся и замер в удивлении – Шая вышла с пустыми руками:

– Уважаемый господин, – низко поклонилась она, – я прошу прощения. Вашего вина на складе нет.

Она выглядела испуганной и какой-то потускневшей. Шаркая тапочками, медленно подошла к столу с лежавшей на нем книгой учета товара, нервно перелистнула пару страниц и указала пальцем в записи:

– Вот здесь вчера я отметила, что бочонок «Иволги» был доставлен из Рангана. Грузчики закатили его в самое тихое и прохладное место, со всеми предосторожностями, я лично проследила. Записи о продаже отсутствуют, да я никому бы и не продала заказанное Вами вино... но на складе его нет!

– Давай поищем вместе, – утешающе улыбнулся Учитель Доо, – иногда стороннему наблюдателю видно то, что не замечает хозяин.

Шая было возмущенно сверкнула глазами, но поскольку мы вполне внушали доверие, тщательно закрыла дверь лавки изнутри и жестом указала на склад.

Это был просторный сухой подвал, обложенный камнем. По всей длине выстроился лабиринт массивных стеллажей, и чего там только не было! На полках громоздились сочные оранжевые тыквы, корзины отборных молодых кабачков и клубней картофеля, томатов и корней сельдерея. К вбитым в массивные опоры крюкам были подвешены копченые окорока, связки колбас, ветчина и балыки, стены гроздьями покрывали кувшины с маслом, соусами и винами, надежно обвязанные веревками.

– Вот сюда я поставила Ваше драгоценное вино, – Шая указала на укромный уголок за бочонками с мочеными яблоками и солеными огурцами, – чтобы оно не выделялось среди остальных товаров.

Учитель внимательно осматривал склад:

– Чтобы не выделялось? К чему такие предосторожности?

Тут я почувствовал, что Хранитель Сию проявляет неподдельное любопытство и пытается выкарабкаться на волю. Я не боялся, что Шая увидит его – пока мой кот не материализовался, узреть его способен лишь чуткий к энергиям изнанки, и спокойно отпустил его.

А бакалейщицу как прорвало. Возмущенно сверкая глазами, она почти закричала:

– Потому что в этом подвале творятся странные вещи! У меня пропадают заказы клиентов. Дорогие заказы! – она начала перечислять, загибая пальцы. – Печень тигра и корни женьшеня для алхимика Мунха, корзина копченых угрей для кухни госпожи Канолы, жасминовая эссенция для девицы Сиси, шпанские мушки для... неважно для кого. А ведь я заказываю все за собственные деньги, плачу за доставку... Теряю товар. Терплю убытки... И, – почти шепотом заключила она, – я даже не знаю, смогу ли сохранить лавку.

Хранитель прыгнул в угол и начал там деловито копать. Под его перчатками еле заметно высвечивались похожие на птичьи трехпалые следы, цепочкой уходящие к стене. Учитель Доо между тем продолжал расспрашивать Шаю, не обращая внимания на возню Сию.

– Вентиляционные шахты есть?

– Очень узкие, даже кошка не пролезет.

– Дополнительный выход?

– Грузовой, но он всегда под контролем. Дверь крепка, ключ при мне.

– Когда начались эти странности?

– Последний месяц. Я потеряла все сбережения и накопления, текущая прибыль не покрывает затрат... Лавку придется закрывать.

Хранитель, удовлетворенно фырча, вернулся в мою ладонь. Цепочка следов пару раз мигнула грязно-зеленым тусклым светом и погасла.

– Как же ты будешь жить? – представить квартал Ворон без «БакОлейной лавки» было просто немыслимо.

Шая смутилась:

– Бубнежник Бу давно зовет замуж. Я не хотела... не нравится он мне. Но если как следует потрудиться, то и его лавку поднять можно. Уж что-что, а трудиться я умею...

– Шая, – с жаром произнес я, – может, ты бы вышла замуж за кого-нибудь другого? Того, кто приятен тебе и будет помогать во всем. Бубнежник же...

– Спасибо за совет, – грустно улыбнулась она, – но очередь из женихов ко мне что-то не выстроилась. Да раньше и сама замуж не рвалась: крутишься как белка в колесе, работаешь на износ, рожаешь и сопли подтираешь, а господин-муж, – последнее слово она произнесла с неприкрытым сарказмом, – шляется с дружками по кабакам и игорным домам, просаживая заработанные тобой денежки... Так от предков заведено, что вышла замуж, и все мое – уже и не мое.

Я вспомнил многостраничные брачные контракты женщин Иса, где тщательно прописывались права и обязанности мужа и жены, оговаривались доли собственности, как поступающие в совместное распоряжение, так и остающиеся под единоличным контролем. Вспомнил, как незадолго до моего ухода наши старшие пригласили для серьезного разговора мужа одной из сестер, повесу-академиста Тераса, публично ухлестывавшего за молоденькими лаборанточками. После беседы он весьма спешно покинул поместье: красный, встрепанный и присмиревший... но спросил я о другом:

– А как же любовь? Неужели ты никогда никого не любила?

Шая как-то зло и неприятно рассмеялась:

– Это вам, благородным, любовь-морковь и вздохи на лужайке, а у нас настоящая любовь – это когда в общей упряжке одну борозду пашешь, да детей вместе поднимаешь... Да чтоб не пил и не бил. Но то редкость большая. Посмотришь вокруг – или муж никчемный, или жена ленивая... Эх! – махнула она рукой. – Не о чем тут говорить. Нет для меня подходящего мужа.

За ужином, отставив в сторону тарелку, где совсем недавно красовалась приличная порция свинины в кисло-сладком соусе, я спросил у задумавшегося Учителя Доо, существуют ли духи на самом деле?

– Конечно... – удивился он вопросу. – Помнишь, я рассказывал, что наши миры обмениваются энергиями? С ходом веков мир изнанки постепенно стал похожим на наш. Там иные порядки, иные принципы и правила существования, но они есть. Духи – это сгустки энергии, обретшие сознание и перенявшие некоторые особенности жизни обычных существ. Чем более развитое у духа сознание, тем легче ему принимать и удерживать телесную форму. Духов с максимально развитым сознанием простые люди считают демонами. Вот интересно, – он оживился и даже отложил в сторону палочки, которыми вылавливал из чашки кусочки мяса, – что взросление у них происходит так же, как, например, у наших бабочек. Сначала родители откладывают кладку. Это могут быть икра, яйца или личинки. Через какое-то время молодой дух обретает плоть. Его облик еще неустойчив, склонен к возврату в энергетическую форму... вот, – он указал на Хранителя Сию, сладко спящего у горящего очага, – посмотри, лишь пару часов он способен быть настоящим котом...

– Не лишь, а уже! – обиделся я за питомца. – Он еще маленький.

– Именно. И он у тебя молодец, – примирительно заметил Учитель Доо, – но продолжим. Взрослея, духи проходят стадию окукливания и выбирают более сложную форму существования. Таких стадий на протяжении их жизни может быть очень много. Чем больше развивается сознание, тем больше трансформаций переживает особь, раз за разом приобретая новые качества, – крупная розовая креветка из соседней тарелки смогла соблазнить пресыщенного гурмана. – Высшие демоны – это сильные, хитрые и очень умные существа. Да, они теряют способность незаметно проникать в наш мир, но умеют так виртуозно кроить ткань обеих реальностей, что вполне могут натворить немалых бед. Хотя, – он многозначительно посмотрел на меня, – как показывает практика, беды творят в основном безмозглые малолетки, не способные предвидеть последствия своих поступков. Ты что-то видел в подвале?