Текст книги "Обретение (СИ)"

Автор книги: Елена Воробьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

Он вышел на середину комнаты и сел на пол, поджав ноги. Помедитировал с закрытыми глазами пару минут и подозвал меня:

– Присядь-ка. Тренировки «единой нити» мы пока проводить не можем, твое самочувствие не позволяет этого. Но есть еще кое-что, чему я обязан тебя научить, потому что мы не должны ходить по дорогам Судьбы вслепую. Закрой глаза. Отпусти свое Я... давай, давай! Не такая уж это великая ценность... Ты пытался в начале пути вместить в себе мир и чуть не рехнулся. Пробовать стоило, чтобы прочувствовать ошибку на собственной шкуре. Мир всегда будет больше тебя. Поэтому убери свое Я и стань миром. Стань твердостью пола... прикосновением ветерка к горячей щеке... стань торговцем водой, зазывающим под окном... стань собакой, лающей у ворот...

И я стал. Упрямо цепляющимся за каменную стену плющом и нагретой солнцем стеной, старой и усталой, роняющей щебнем раскрошившийся раствор. Озабоченным поваром, кидающим в кучу мусора подгнившие стручки бамии, по дешевке купленной на рынке. Раздраженным стариком-подметальщиком, энергично шоркающим по утоптанной глине заднего двора лысой метелкой. Вонючей помойкой, куда неизвестно как попал пустой чехол для сюрикенов. Я стал шумной улицей и разноликой толпой на рыночной площади. Я стал истертыми камнями жилищ, в которых ссорились, смеялись, любили... Я стал городком Прита: маленьким, но своенравным.

– Стоп! – плечо трясла твердая рука Учителя Доо. – Друг мой, на первый раз хватит. Тренируйся удерживать это состояние дольше, но без столь глубокого погружения. Когда ты привыкнешь поддерживать его постоянно, то никому не станешь чужим. Тебя не будут пытаться устранить как досадную помеху, потому что ты не окажешь сопротивления естественному ходу вещей. Твое Я станет неотъемлемой частью нашей реальности, и она сбережет, скроет от врагов, приведет к друзьям. Зачем в поисках разгадок препарировать мир? Растворись в нем, стань им – тайны раскроются сами.

Я убедился в правоте учителя через пару дней, когда на постоялый двор прибыл деревенский чиновник – вез отчет в городскую управу. Он предъявлял себя с такой значительностью, что все невольно освобождали и путь, и стол, за который тот изволил присесть. В присутствии столь важного лица не звенели монеты, переходящие от проигравших к выигравшим, не рассказывались так любимые простолюдинами байки о сварливых женах и коварных колдунах, обрывались на полуслове фривольные песенки подвыпивших постояльцев. Чиновник такое отношение принимал за уважение к своему статусу, но на самом деле оно означало крайнюю степень отчуждения. Его присутствие мешало естественному течению жизни, как рухнувший ствол сосны замедляет стремительный бег ручья.

А ведь раньше таким стволом был я. Лишь вбирая в себя окружение понемножку, по капельке, стал в нем своим. Мелкие торговцы и крестьяне из окрестных деревень, прибывшие в город продать плоды своих трудов и купить то, что вырастить невозможно, перестали при моем появлении уступать лучшее место и умолкать на полуслове. Могли даже ткнуть локтем в бок, рассказывая непритязательную шутку или призывая присоединиться к общему веселью. Пару раз, не заметив, на меня налетал мальчишка-подавальщик, таскающий из кухни тарелки с заказанной едой, а повар перестал интересоваться вкусовыми пристрастиями.

Постоялый двор жил своей жизнью, органичной и правильной, но кое-кто, как заноза, постоянно цеплялся за край моего внимания. Вчера это был горбатый гончар из ремесленной слободки с кувшином на виске, сегодня – дородный купчина с татуировкой младшего клана Туркисов, завтра, вполне возможно, – гибкий и худой заклинатель змей с чистым лицом бродяги... Я не мог предугадать, кто это будет. Появлялись эти люди под вечер, шумели и развлекались, незаметно исчезали с рассветом. Они ничем не отличались от других постояльцев, но в их присутствии возникало ощущение какой-то неправильности, легкого искажения реальности. Нет, к изнанке они не имели отношения, но нить моей Судьбы задеть пытались. Пару раз я перехватывал задумчивый взгляд Учителя Доо, задерживающийся на странных визитерах: значит, не у меня одного они вызывали подозрение.

– Эти люди ощущаются одинаково. Как будто они один человек. И если сложение и черты лица можно каким-то образом изменить... нет, я не умею, но слышал не раз, что такое возможно... – пояснил в ответ на мой немой вопрос, – то татуировки, обозначающие принадлежность к семье и клану, нельзя ни подделать, ни удалить. Тайна их нанесения строго охраняется татуировщиками. Но эти загадочные посетители... вреда они никому не причиняют, поэтому просто будем настороже.

Я постепенно поправлялся. Голос еще до конца не восстановился, но шепотом уже мог высказывать развернутые замечания, и говорить с каждым днем получалось все лучше. Учитель Доо всегда был рядом, а Сию, убедившись, что с постоялого двора мы внезапно не исчезнем, приходил и уходил, когда вздумается, наслаждаясь свободой. Большую часть дня мы проводили в общем дворике, знакомясь с постоянно меняющимися постояльцами и принимая участие в их немудреных развлечениях. В кабачке Умина я с удовольствием играл в домино и кости, но здесь оказалось куда интереснее наблюдать, чем играть, да и выигрывал я, по всеобщему мнению, слишком уж часто. Мое везение приписали Хранителю Сию, временами сидящему на плече, после чего он обзавелся толпой поклонников. Особенно среди игроков в чатурангу – вот что значит аналитическое мышление! У них возникла примета, что партию выиграет тот, кто угостит нашего питомца курятиной. Когда бы это Сию отказался от подношений? Наверное, надо бы на всякий случай укрепить ремни заплечного мешка, потому что передвигаться по дорогам этот обжора предпочитал верхом на моей котомке.

Глядя, как придирчиво выбирает Сию достойного и как горят предвкушением глаза азартных постояльцев, я попросил мальчишку-подавальщика принести пару листов бумаги. Неизменный карандаш был всегда со мной: наш искусный портной оснастил широкие рукава халата специальными кармашками, в которых так удобно прятать нужные мелочи. Правда, в дороге я так уставал, что карандаш за время пути ни разу не покидал своего убежища, но теперь очень кстати оказался под рукой. Моя немудреная зарисовка будней двора удостоилась высокой оценки посетителей и понравилась хозяину, а я получил огромное удовольствие от процесса рисования. Простые люди, в массе своей, оказались незатейливы и понятны. Легко было выделить яркие типажи, которые я про себя называл «наивный дурак», «хитрый дурак», «глупый хитрец» и их разновидности, и зарисовать наиболее интересные экземпляры.

Через пару дней меня стали отпускать одного, сначала в ближайшие лавки, а потом вообще даровали полную самостоятельность. Предупреждений о том, что нужно быть настороже, я не получил, но помнил об этом сам. Вечерами мы размечали маршрут на подробной карте Танджевура и собирались в дорогу. Кое-какие вещи нужно было докупить, что-то, истрепавшееся в дороге, починить. Но прежде чем покинуть Приту я все же хотел кое с чем разобраться.

Тот переулок, в котором чуть не остался навсегда, нашел почти не плутая: может быть, и вправду сам город хотел рассказать мне мою историю. На улице все так же шумели и беспрестанно толкались толпы людей, нищие попрошайничали, мальчишки шныряли под ногами в поисках поживы. Я дышал дыханием улицы, видел окнами домов, слышал ушами Хранителя Сию, важно сидящего на плече. Здесь меня вытолкнули из общего потока... Почти незаметный вход в узкий кривой переулок охраняли тени, отбрасываемые высокими стенами. Я шагнул на знакомую брусчатку мостовой, настороженно оглядываясь.

Вот здесь лежал я, а здесь – душитель. До сих пор следы въевшейся крови пятнали камни. Я пытался представить всю картину целиком: меня втягивают в переулок, горло захлестывает петля шнура... я не видел убийцу даже мельком, вероятнее всего, он зашел со спины. Я двинулся вглубь переулка. Он не заканчивался тупиком, а выходил на маленькую тихую улочку. Достаточно тихую, чтобы вместо толпы по ней передвигались не такие уж и редкие прохожие: безлюдных мест в городке действительно не бывало. Тем не менее, переулок выглядел удобным местом для засады. Незнакомый с местностью вряд ли с легкостью нашел бы его. Паук поджидает жертву в таких же укромных уголках, скрытых от людского глаза.

Со стороны тихой улицы появилась толстая тетка, укутанная в пестрое покрывало:

– Ты чего тут бродишь? – строго прикрикнула, отдуваясь. Плетеный короб из ее рук с шумом плюхнулся на дорогу. – Ты кто? А-а-а, чужой. Не ходи здесь, не надо.

Я обрадовался ее вниманию: тетка не выглядела злой.

– Я путешественник, впервые в вашем городе. Кажется, заблудился... – Вот так, чуть больше наивности в глазах, чуть более простосердечная, чем обычно, улыбка, разведенные в растерянности руки...

– Выходи оттуда, тут у нас недавно соседа убили, – она окинула меня оценивающим взглядом и вдруг заговорила-зажурчала елейным голоском. – Вон ты какой сильный парень, помоги-ка старой женщине донести до дома овощи. На, держи корзиночку...

Я взвалил короб на плечо, слегка пошатнувшись под его весом. Нанять на рынке носильщика встало бы в мелкую медную монетку, но тетка явно поскупилась на нее.

– Варнаки ведь, как есть варнаки, – тараторила толстуха, бодро семеня рядом. – Мальчишка ведь, молоденький совсем... Ну, вот как ты. А кровищи было! Ткнули в спину копьем, убили и ограбили. Жалко так, молоденький совсем...

Это было интересно: мы с Учителем Доо изъяли только сюрикен, который никак не тянул на копье... может быть, это не наш талх? Кто и когда его успел ограбить?

– А Вы хорошо знали его? – я пыхтел под тяжестью «корзинки», раз сто уже пожалев, что согласился помочь разговорчивой тетке.

– А как же! Он тут с рождения жил. Семья у него была шумная, все время ездили туда-сюда по торговым делам, шебутные все... Вот и сгинули в дороге. Не беги так, я не успеваю за тобой, – она остановилась и смахнула с лица мелкие бисеринки пота. – Мои ноги уже не такие резвые. Эх, как плясала я лет десять назад...

Про пляски десятилетней давности мне слушать не хотелось, но пришлось. Тем не менее вскоре она все же вернулась к интересующей меня теме.

– Остался, значит, он один. Ну, лавка небольшая у него была, не бедствовал. Сам был тихий такой, вежливый, скромный. Ходил учиться в молитвенный дом, – есть тут один неподалеку, книжки еще всякие читал... Староста наш сговаривался дочку младшую за него выдать, чтобы все было честь по чести. Негоже такому молоденькому в одиночестве жить...

– Неужели никто к нему не заходил? Друзья, друзья семьи, другие родичи... Он ведь жил тут с рождения.

– Я же говорю: тихий был, – тетка рассердилась, что я ее перебил. – А родичей у них здесь не было, с юга они приехали. Говорю же: торговали. Ведь кто такие купцы? Тоже перекати-поле. Не сидится им на одном месте. Крутиться нужно, товар возить из города в город. В лавке сперва его мать сидела, а вот в ту поездку, в которой они сгинули, с отцом пошла. В первый раз мальчишку оставили управляться.

– И никто к нему не приходил?

– Я же говорю: нет! А я тут все про всех знаю, – толстуха рассердилась окончательно. – Все, вот мой дом. Давай корзину и уходи отсюда. Нечего по опасным местам шляться, а то и тебя прирежут.

Тихий талх, надо же! Я растер затекшее плечо. Да, тайные общества, насколько помню из намеков, щедро рассыпанных в книгах, вовсе не стремятся распространяться о своем образе жизни. Часто и вправду их адепты выглядят обычными людьми. Например, могут работать на постоялом дворе, где остановились странствующий учитель с неопытным учеником и толстым забавным котом. Никто никогда не подумает, что милый вежливый человек состоит в организации убийц, пока на шее не ощутит шнурок. И жизнь будет отнята по распоряжению руководства или велению богов. Причем, как я подозреваю, распоряжения – приоритетны.

Невзирая на предупреждение, я все же вернулся в переулок. Сию гулял по крыше, задрав хвост, как мачту корабля: болтать с толстухой и нести ее корзину он не захотел. Что же, с талхом все понятно. Не очень умно было устраивать засаду рядом с домом, – все же нельзя гадить там, где живешь, – но нужно отметить, что место было выбрано удачно. Он спокойно зашел за угол, подкрался к выходу на людную улицу и выдернул меня из толпы. Затем... а вот каким образом убили душителя? Тем более в спину? Моему спасителю удалось подойти незаметно... как? Мы собой почти перекрывали переулок. Со стороны родной улицы талха подойти тоже проблематично: там бродили ненужные свидетели, способные опознать. К тому же, если я правильно помню угол вхождения бо-сюрикена... Я правильно помню. Бросок был сделан сверху – то-то Хранитель Сию не спускается с верхотуры. Подсказывает. Что тут у нас, в углу дома? Я приподнял крышку жестяного бака… фу! Помойка. Объедки, очистки овощей и фруктов, грязное тряпье… а это что? Преодолевая брезгливость, заставил себя вытащить из-под гниющей банановой кожуры обрезок бамбука. Нижний срез был закупорен пробкой, верхний – заужен резиной… Никогда бы не подумал, что именно так выглядит чехол бо-сюрикена! Я видел его, когда в первый раз «слушал» Приту. Конечно, он нужен для того, чтобы при скрытом ношении не поранить себя. Я вспомнил острое жало «гвоздя», хищно поблескивающее на столике нашей комнаты, и передернул плечами. Значит, бросок был сделан именно отсюда…

Внимательно осмотрел загораживающие небо крыши домов. Мой невольный телохранитель передвигался по ним? Но ведь не всегда переход с одной на другую безопасен... Его не заметили ни Учитель Доо, ни брат-душитель, ни тем более я. Бо-сюрикен, экзотическое оружие, попавшее точно в цель. Хорошая физическая форма, отработанные навыки скрытого передвижения, уверенное владение метательным оружием – это очень похоже на Пиккья, учитель прав. Но единственный Шип, которого я знал, остался в квартале Ворон. Он был не настолько юн, чтобы прыгать по крышам, и не производил впечатление хорошего бойца. Да, вел себя не совсем понятно. Меня предупреждали держаться от него подальше и кабатчик Умин, и, кажется, десятник Гёро, но в этом вопросе я предпочитал не доверять никому. Мне он вреда не причинял, а они, может быть, что-то не поделили друг с другом? Аландара Делуна нанял отец, а он никогда не принимает опрометчивых решений. И вряд ли послал бы его вслед за нами: сведения о нашем передвижении по империи, я уверен, он получает регулярно по вполне официальным каналам. Не зря еще на заре цивилизации была придумана система регистрации подорожных листов. И тем не менее нас сопровождает кто-то из Пиккья. Умелый боец и хитрый шпион – настолько хитрый, что мы до сих пор не можем его вычислить. Посмотрим, может быть, он выдаст себя чем-нибудь еще: дорога длинная. И она продолжается.

На восьмой день пути Учитель Доо внезапно свернул с мощеной дороги на еле заметную тропу. Солнце еще не успело сесть, когда мы подошли к странному зданию, прячущемуся за стеной пальм и акаций. Больше всего оно напоминало высокий муравейник, сложенный из желтого песчаника и терракотовых плит. С ласковым вздохом распахнулись резные ворота, юный привратник, обернутый куском белоснежного льна, гостеприимно простер ладонь в сторону здания, от дверей которого спешили навстречу три гибких фигуры, изящно задрапированные с головы до ног в алый шелк, украшенный золотом.

– Усталые путники, о! – нежные голоса обволакивали и убаюкивали. – Вступите под сень божественной длани...

Кто эти женщины? Сию, фыркнув, скользнул в меня с котомки, а я незаметно покосился на Учителя Доо. Он же счастливо улыбался, смахнув на спину соломенную шляпу и стаскивая лямки заплечного мешка. Двое подхватили его под руки и увлекли ко входу в муравейник.

– Прекрасные дэви, – ворковал старый повеса, растроганно поглядывая то на одну, то на другую, – у вас ведь найдется чашечка настоящего виноградного вина для усталого путника? И ма-а-аленький кусочек мяса... можно с кровью? И сладкие губы для поцелуя?..

Они смеялись и кивали, что-то тихо шепча ему то в одно ухо, то в другое.

– Следуйте за мною, юный господин, – тронула мой рукав третья. – Вы здесь желанный гость.

Она привела в маленькую комнатку с чисто выбеленными стенами, узкой кроватью под балдахином с москитной сеткой, большим резным сундуком для вещей и изящным прикроватным столиком, на котором уже стояли кувшин и блюдо с фруктами. Свечи в серебряных шандалах, легкий дымок благовоний в металлической чаше...

– Кто вы и что это за место?

– Это храм Великой Богини, а мы ее служительницы. Дева Ночи приветствует тебя в своем доме.

– Эт-т... – горло сжалось спазмом и я лихорадочно глотнул прямо из кувшина. Там, слава Судьбе, была простая вода. – Эт-та что за Дева?

– Госпожа Иллюзий, властительница видений... Не опасайся ее, – она накрыла узкой прохладной ладонью мою руку, стиснувшую висящий на поясе шнур талхов. – Нашей повелительнице не нужны кровь и плоть. Ей дарят счастье и любовь. Сними походное одеяние, облачись в цвета радости, – мне протянули сложенный пухлым конвертом бело-алый наряд, – за тобой зайдут.

После недолгих раздумий я все же натянул и широкую рубаху из тонкого хлопка, щедро расшитую золотыми нитями, и узкие полотняные штаны. Пояс, обремененный оружием, свитком с подорожной и намертво закрепленным шнуром талхов спрятал в сундук, под ворох снятых вещей. Посох, тючок с припасами и шляпу пристроил в углу. Сунул в рот кусок дыни и рухнул на застеленную покрывалом кровать, так и не смыв дорожную пыль. Странные у них представления о гостеприимстве.

Вскоре за мной пришла проводница, как и все, закутанная в красное по самые брови. Лет этой женщине было уже немало: движения лишены текучей грации, а голос звучал властно и строго. Ее взгляд остановился на сотворенном магией костей кошачьем амулете Дэйю, который так и остался висеть на моей шее.

– Убери это! – глаза ее гневно сверкнули сквозь вуаль. – Госпожа не любит мертвечины. И животное оставь здесь... Такой молодой, а уже столько пакости на себя собрал!

Оскорбленный в лучших чувствах Сию перестал прятаться во мне, прыгнул на кровать и демонстративно раскинулся среди подушек, с вызовом таращась на служительницу. Она слегка усмехнулась сквозь вуаль:

– Отдыхай, здесь тебя никто не обидит, и еды принесут. Но смотри, будешь бегать по храму – не поздоровится. У нас есть кому защитить тайны Девы от лазутчиков из иных миров.

Мы шли в полумраке темных переходов, освещенных редкими факелами. Шлепанцы щелкали по пяткам. Сквозняк раздувал широкий подол рубахи. Волнение пред лицом неизведанного сменялось опасениями. Я никогда не бывал внутри бахарских храмов, все публичные церемонии, отдающие дань мудрости Судьбы или заклинающие неотвратимость Смерти, проводились в специально отведенных для этого местах, а то и вообще на площадях столицы. Церемониальный зал храма Девы Ночи поразил меня небольшими размерами и каким-то домашним уютом. На толстой циновке у ног огромной статуи из песчаника уже восседал Учитель Доо, не сводящий восторженного взора с лица Госпожи Иллюзий... или с ее обнаженной груди? Старинная скульптура изображала женщину с аппетитными формами, прикрытую лишь множеством браслетов, цепочек и монист. Ее длинные вьющиеся волосы были собраны в сложную прическу. Я опустился рядом и тоже поднял глаза, восхищаясь мастерством неизвестного ваятеля. Богиня не подавляла, как это можно было бы ожидать от статуи такой величины. Ее лицо как бы парило в мягких сумерках, обрамленное округлыми стенами святилища. Она застыла, распахнув руки крыльями неведомой птицы и элегантно скрестив ноги в танцевальном па. Чуть приподнятые к вискам глаза с легким лукавством взирали на копошащихся внизу особей мужского пола, тонкий нос трепетал изящно вырезанными ноздрями, полные губы улыбались призывно. И от кончиков пальцев рук до кончиков пальцев ног она вызывала чувства отнюдь не духовного свойства.

Я покосился на Учителя Доо и не сдержал смущенный смешок. Очарование момента рассеялось.

– Веселый мальчик? – мурлыкнули мне в ухо, и теплые руки, обняв за плечи, повели прочь из зала. – Это хорошо. Дева любит веселье...

Я пытался обернуться, бросить прощальный взгляд на воплощение столь экзотической красоты, но тут вторая, а затем и третья пары рук подхватили, закружили, увлекли...

Отфыркиваясь и задыхаясь, вынырнул из воды, в которой внезапно очутился. Перед глазами маячил мраморный бортик. Вцепившись в него, я развернулся и обнаружил себя в огромном бассейне, усыпанном лепестками могра и иланг-иланга. Из стоящих по углам стеклянных фонтанов в виде гигантских рыб били разноцветные струйки воды – алые, фиолетовые, голубые. Низко стелился дым расставленных вдоль бортов курильниц, смягчая свет многочисленных светильников. Бассейн занимал почти все пространство зала, стены которого были отделаны розоватым мрамором, а на возвышении расстилался толстый шелковый ковер с множеством небрежно разбросанных подушек. Рубашка липла к плечам, стесняя движения, и я хотел уже выйти из воды, но тут тишину прорезал звон цимбал, и в зал, позвякивая браслетами, скользнули танцовщицы. Их обнаженные тела цвета какао украшали бесчисленные цепочки и мониста, кудри были убраны в сложные прически, а лица притягивали экзотичностью черт. Пляска бамбукового молоточка по струнам, ритмичный гул барабана-мриданга, притоптывание ножек по блестящему мраморному полу, полный неги полет рук, завораживающие вращения животов и бедер...

Их волосы пахли медом, кожа – сандалом, губы были слаще самых изысканных лакомств, а глаза сверкали как драгоценные камни, огненные и зовущие. Светильники постепенно гасли, и вместо потолка наконец-то нависло бархатно-черное небо, украшенное гроздьями звезд. Безумие южной ночи поглотило меня, растворило в пламени страсти. Я был послушной игрушкой и своевольным властелином, жестким и нежным, потерянным в ночи и ищущим в ней же, упивался наслаждением и дарил его, умирал и возвращался к жизни. И у каждой, кого я держал в объятиях, было лукавое и прекрасное лицо Девы Ночи.

Утро встретило меня довольной физиономией Учителя Доо и красноречиво распахнутыми воротами. Никто не провожал, не махал рукой на прощанье. Да и сколько их было, этих рук? Не знаю.

– Выспался, друг мой? Отдохнул? – с издевательской заботой осведомился наставник. – Хе, да ты, я вижу, полон сил... Ну значит, в путь!

Ворота за нашей спиной тихо затворились.

В утренней дымке блестели росой поля. На фоне алого неба неторопливо брели на водопой фиолетовые волы. Розовые, оранжевые всполохи рассвета отражались в зеркальной поверхности озера, и оно щедро дарило их отблески зеленому лугу, соединив собой небо с землей. Цвиркнул дрозд, и ему ответил хор птичьих голосов. Над ухом звенел комар. После недолгой ночной тишины Танждевур просыпался навстречу новому дню. Такие сны дорог мне нравятся.

– Я надеюсь, – шепнул Учитель Доо, осторожно оглядываясь на скрывшееся за акациями святилище, – что, снискав покровительство Старухи и Девицы, ты избегнешь интереса со стороны Матери... Нет, но каковы девчонки? Огонь! – он счастливо зажмурился, но через прищур метнул в меня острый взгляд. – Талхи и танцовщицы, по сути, одно и то же. Знакомство с фанатиками Изначальной Вдовы одарило тебя бесценным опытом смерти, служительницы Девы Ночи показали полноту жизни. В этом весь юг.

Я только хмыкнул в ответ, не желая обсуждать то, что даровала Госпожа Иллюзий: где был сон, где явь – кто поймет? Шнур талхов привычно покачивался на поясе. Его витки, ранее однотонно желтые, сейчас перемежались с серебристыми, а к печати, скрепляющей узел, добавилась бусина из крупного рубина.

6. Сила жизни

Хариндар подпускал к себе постепенно. Сначала обозначил свое присутствие отвоеванными у джунглей полями и грибницей крестьянских хижин под округлыми крышами, крытыми пальмовыми листьями, потом роскошными загородными поместьями, прячущимися за высокими глухими заборами. И вот, наконец, мы уперлись в огромные металлические ворота, усиленные монументальными городскими стенами. У входа, под плетеным навесом из ротанга, чиновник-Иса низшего ранга с вытатуированными колосом, свирелью и кистью для письма принимал входной сбор и выписывал пропуска. Его рубаха была давно не стирана, шитье жилета разлезлось, а на шапочке отсутствовал шарик, даже бронзовый. Время от времени он прикладывался к кувшину, в котором, судя по царившему среди мух ажиотажу, была отнюдь не вода. И это Иса? Вопиющее нарушение! Почему его не изгнали из клана? Не глядя, он шлепнул штамп в наши подорожные, получил две медных монетки, отметил этот факт на восковой табличке и ткнул стилом куда-то за спину: «Прраходьте».

Столица Танджевура действительно переместилась в империю из каких-то иных времен и пространств. Если кварталы Бахара всегда мне казались изысканно-старинными, то в узких переулках Хариндара пряталась бездна седых веков. Сложенные из истертых каменных блоков стены, чуждые глазу громоздкие конструкции жилищ, огромные деревья, взрывающие узловатыми корнями растрескавшуюся мостовую, производили мрачноватое впечатление. Не улучшали его тучи насекомых, вопли животных и толкотня людей, зловоние гнилых фруктов и испражнений... Но порыв влажного ветра вплетал в эту какофонию запахов тонкий аромат благовоний, а ажурные кованые решетки ворот порой приоткрывали вид на роскошные цветущие деревья и подстриженные кусты, многократно отражающиеся в бассейнах и фонтанах. Величественные формы и изощренная архитектура храмов Вечносущего Неба, увенчанных колесом виджраты радовали даже искушенный взор знатока. То тут, то там в толпе мелькали яркие, отделанные золотом покрывала, скрывающие гибкие фигуры чернооких красавиц, сопровождаемых молодцеватой охраной. Крепкие вояки грозно хмурили брови и пинками прогоняли с дороги нищих, тянущих свои грязные руки к воплощениям молодости и красоты. К центру столицы торжественно проследовала пышная процессия важного чиновника: тут тебе и слон, и богато украшенная попона на нем, и опахала, и свита, видом не менее надменная, чем лик господина с двумя подбородками, на виске которого я с удивлением обнаружил синий ромб младшей ветви своей семьи... Надо же! Видимо, благодаря щедрости природы этого благословенного края даже вечно тощие канцелярские крысы-Иса могут приобретать потрясающий воображение объем.

На пересечении улиц два бедно одетых юноши аккомпанировали костлявому пожилому певцу. Флейта и бубен на их татуировках слабо соотносились со струнным ситаром и барабаном-мридангом в руках, но играли они превосходно. Певец виртуозно владел голосом, хотя сила его осталась далеко в прошлом. В стоящей рядом чаше тускло блестело лишь несколько медяков. Музыкантов то и дело толкали деловито снующие горожане. Гул толпы почти заглушал слова песни.

...Парами пчелы, любимый с любимой,

В каждом цветке наслаждаются медом.

Самок щекочут олени рогами;

Лаской разнежены, жмурятся самки.

Лотосом пахли прохладные воды.

Хобот наполнив пахучею влагой,

Ею слона обдавала слониха;

Лотосом птицы кормили друг друга...1

Я невольно покраснел и гордо задрал подбородок, скрывая смущение, за что был одарен ехидной ухмылкой Учителя Доо. Мысли мои он читает, что ли?

Наш путь проходил через небольшую площадь, до краев заполненную народом. На небольшом пятачке в самом центре пыль ее древних плит орошала кровью пара забияк, сцепившиеся в схватке не на жизнь, а на смерть. Народ ликовал, поддерживая своих фаворитов. Самые ушлые принимали ставки на победителя. Какая-то ветхая старушка в первых рядах воинственными воплями поддерживала одного из драчунов и пыталась пнуть другого, но трое вооруженных до зубов стражников в сияющих панцирях и щегольских плащах цвета марийон-нуар жестко придерживали ее за локотки и не пускали в драку. Охраняли, так сказать, порядок на вверенной им территории. Можно подумать, бабулька хоть для кого-то представляла опасность! Пронырливые лоточники бойко расторговывались лепешками с острой бобовой начинкой. Мы решили задержаться и перекусить уличной едой, рискнув здоровьем.

Через десять-пятнадцать минут, в самый разгар драки, толпа раздалась под напором еще троих стражей. Эти были одеты в старую кожаную броню, пропыленные и изрядно уставшие. Тем не менее, они за считанные секунды скрутили драчунов и под разочарованные вопли зевак потащили их в кутузку. Перед уходом старший патруля погрозил кулаком старушке, визгливо призывающей гнев богов на его голову, и плюнул под ноги франтоватым коллегам.

– Бравые молодцы в плащиках – это вояки Куккья, – неодобрительно поджав губы, пояснил пожилой продавец воды. – Толку от них совсем чуть. Так, для красоты – Куккья же. Ежели кто и работает здесь, то вот, как и всегда, отставники Тулипало. Платят им совсем гроши, а работа собачья. Пока щеголи дань с торговцев собирают, эти за ворами да бандитами охотятся. Ну и режут их, не без того. Мало сейчас хороших стражников... Непорядок в Хариндаре, как есть непорядок.

Мы пересекли еще пару проспектов, необычно широких для тесно застроенного города. Учитель Доо остановился у глухих тяжелых ворот, украшенных сложной чеканкой. Они мало чем отличались от входов в соседние дома, дарящих ощущение спокойного достатка. На стук вышел слуга и гостеприимно распахнул перед нами створки.

– Гость в дом, радость в дом! – навстречу спешил величественный старец, потряхивая седой гривой волос, подстриженной искусным цирюльником. От него пахло кориандром и ванилью, одежда представляла собой сочетание куска великолепного полотна, обернутого вокруг бедер и продернутого между ног, и широкого шарфа, уложенного на груди изящными складками. Кожа достаточно светла для южанина, большие зеленоватые глаза, тонкие, немного нервные черты лица, на виске татуировки розы и резца...

– Да хранят тебя все боги земли и неба, уважаемый Шандис Васа Куккья, – ответил мой спутник, вежливо поклонившись. Я последовал его примеру.

– Подобно пылающему огню в ночи приходишь, Странник Доо, – хозяин, склонив голову, прижал ладони ко лбу. – Все будет так, как тебе по сердцу. Все будет так, как тебе угодно. Все будет так, как тебе желанно.

Слуги проводили нас в гостевые комнаты, объединенные просторным общим залом. Моя спальня представляла собой небольшое помещение с огромной нарочито грубо вытесанной кроватью, застланной толстым шерстяным покрывалом, массивным комодом, густо украшенным резьбой, и низким столиком, на котором стояли традиционная чаша с фруктами и кувшин с водой. Огромное окно было забрано алебастровой решеткой, сквозь причудливые узоры которой с трудом протискивались лучи заходящего солнца. Мне помогли распаковать дорожный мешок, доставили чистую одежду и унесли походную, пообещав привести ее в порядок. В спальне была еще одна дверь, за которой скрывалось помещение с крохотным бассейном и отхожим местом, деликатно отгороженным ширмой. На каменной скамье у бассейна выстроились в ряд плошка с жидким мылом, брусок пемзы, деревянные палочки для чистки зубов, стопка мягкой хлопковой ткани. Едва ли что-то другое могло доставить мне сейчас большее наслаждение. Вода охладила разгоряченное тело, смыла пот и пыль, одарила покоем. Я с удовольствием перенял привычку южан мыться два раза в сутки, в пути этого очень не хватало.