Текст книги "Обретение (СИ)"

Автор книги: Елена Воробьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

Праздновать Новый год в столице Танджевура мы не собирались. До сезона дождей необходимо было уйти в более комфортные для путешественников края, или мы рисковали застрять на пару месяцев в раскисших от воды джунглях. Учитель Доо, наконец, вернулся к обязанностям моего опекуна. Снова, по канонам «единой нити», тренировка на выносливость и мастерство владения тешанем: дыхание, стопы, спина... Снова медитация и отработка управления энергией через символы... До сих пор не оставляло глухое недовольство: в ситуации с талхом я оказался совершенно беспомощным. Все навыки, все умения, полученные от учителя, которые были предметом моей гордости, не помогли отвести угрозу для жизни. Лишь счастливое стечение обстоятельств спасло самоуверенного растяпу... и желание неизвестного, который, в отличие от меня, контролировал ситуацию. Но появится ли у постороннего мне человека такое желание вновь? На это полагаться не стоит. Вывод был сделан: противники будут убивать, и я должен действовать на упреждение, поэтому и к тренировкам теперь относился более серьезно.

– Хорошо, – похвалил наставник за завтраком, который сдвинулся ближе к обеду. – Отдых пошел на пользу... или ты так стремительно взрослеешь?

– О да, Учитель, приходится взрослеть, – склонил я голову в почтительном поклоне, с трудом удерживая на лице серьезное выражение, – ты ведь святой, мухи не обидишь. А мне до четвертой ступени далеко, я могу тебя защищать.

Учитель Доо поперхнулся соком, но быстро справился с собой – вот что значит опыт!

– Хм-м-м... ладно. Оденься поприличнее, нам нужно сходить ко дворцу Куккья. Хочу тебе кое-что показать. И, кстати, отдать свою жизнь в руки Судьбы и не уметь защитить свою жизнь – вовсе не одно и то же. Но я допускаю, что Вечносущее Небо хранит святых в их странствиях.

Мое утомленное путешествием любопытство после отдыха в поместье Шандиса Васа Куккья начинало оживать. Впрыгнув в традиционное для южан облачение, я пристрастно оглядел себя в старинное зеркало, оправленное в потемневшее серебро, намотал на голову шарф и, удовлетворенный увиденным, поспешил к воротам.

Центральная площадь Хариндара была грандиозна. Посреди неизменного бассейна били ряды фонтанов. Струи ярусами спадали в обрамленную темным мрамором прямоугольную вытянутую емкость, в которой отражался дворец Куккья, обнимающий своими крыльями половину площади. Изящные башенки, округлые арки проходов, широкие окна, забранные ажурными решетками, производили впечатление праздничного многоярусного торта. Его купола в точности повторяли очертания каскадов воды. Фонтаны в бассейне, фонтаны в камне. Я, похоже, разгадал хитрый прием архитекторов юга: дворцы и храмы Вечносущего Неба всегда возводились на берегах водоемов естественного или искусственного происхождения, как бы удваивая их, приумножая красоту, стирая грань между небом и землей. От бассейна к воротам дворца тянулся ряд статуй, изображающих Куккья в развевающихся одеждах, беззаботных и изящных.

Учитель вел меня мимо мраморного вдохновенного художника, устремившего взор в небеса и рассеянно поигрывающего кистью; прелестной певицы с цветами в волосах, зазывно улыбающейся сосредоточенному музыканту, нежно баюкающему ситар... Мимо парной композиции танцоров, застывших в страстных объятиях; бугрящихся мышц скульптора, извлекающего из камня свой шедевр; изможденного муками творчества поэта, всклокоченного, но сияющего...

За тщательно подстриженными кустами камелии, где начинались заросли баньяна, стояла небольшая скульптура из жадеита, почти сливающаяся с зеленью листвы. Она изображала обнаженного обоеполого человека, вытянувшегося во весь рост и прикрывшего рукой глаза. Другая рука небрежно совала в лицо зрителю странную розу с острыми, прихотливо вырезанными лепестками и огромными шипами, даже сейчас выглядевшими опасно. Статуя пострадала от времени: черты лица сгладились, лепестки цветка местами оббились. Шипы же продолжали хищно скалиться в лицо редкому прохожему.

– Кьяя, – Учитель Доо застыл в молчании на пару ударов сердец. – Кьяя-вайшешики, Пурпурные Розы, прародители своих Цветов и Шипов. Гляди-ка, даже жадеит, этот прочнейший камень, подвергся воздействию лет, – он смахнул рукавом дорогого одеяния грязь с постамента и завязал на ноге андрогина шарф из полупрозрачной кисеи. – Семь веков назад под давлением внутренних противоречий семья Пурпурных Роз распалась. Цветы-Куккья остались в Танджевуре и занялись чистым искусством. Шипы-Пиккья ушли на запад за пролив и обосновались на островах, названных ими Хико Сенжиру, Восторжествовавшее Правосудие. Это было силовое крыло семьи Кьяя. Единственное искусство, которое они практиковали, – искусство убивать. Знатоки рукопашного боя и тайных уловок, телохранители и наемники... Опасные и бесполезные для государства, Пиккья остались незаменимы для решения частных вопросов. Столь же незаменимы, как и Куккья, творящие красоту.

– Чем же занимались Кьяя? – вот уж диковинные созданья, право слово.

– Разрабатывали практики внутреннего совершенствования через медитацию, творчество, владение телом... «Совершенные» Кьяя использовались как шпионы и диверсанты при дворах иноземных владык, достигнув в этом исключительных успехов: разве мог заподозрить кто-то, что нервный талантливый поэт, гениальный художник или ослепительная актриса способны не только выведывать государственные секреты, но и устранить врага недрогнувшей рукой? Кто знает, где и в каких случаях они применяли свое смертоносное искусство... Поговаривали даже, что последние из Кьяя настолько раздвинули границы своего сознания, что сошли с ума и были готовы отложить Танджевур от империи, – Учитель Доо саркастически усмехнулся. – Вот была бы радость для Тулипало... Так или иначе, но чаша терпения императора переполнилась. Кьяя было предложено оставить свой смертоносный промысел, и после долгих споров они решили разделиться. Если подходить к вопросу формально, то Куккья и Пиккья менее тысячи лет, поэтому они потеряли право называться «старыми» родами и заодно утратили былой политический вес, но Кьяя не тот клан, об истории и заслугах которого можно забыть. Сейчас их потомки не пользуются каким-либо значительным влиянием в собраниях Шести семей, их голоса скорее совещательные. Да и интересы семей с тех пор разошлись...

– Почему же возможный мятеж Кьяя мог обрадовать Тулипало? Они ненавидели друг друга?

– Ревность, – с улыбкой пояснил Учитель Доо. – Наши вояки никогда бы не допустили, чтобы их бывшие владения заграбастал в полное распоряжение чужой род. И их поддержали бы местные: для них Тулипало до сих пор свои. Ты ведь знаешь, что ни одна из старших семей не управляет той провинцией, в которой родилась и возвысилась?

И я вспомнил, как отец рассказывал, что Тулипало по происхождению южане, Пиккья и Куккья с запада, Терасы – урожденные бахарцы, Туркисы – горцы востока. Первые Иса родились в краю бескрайних лугов и предгорий Тянь-Мыня, в Шусине. До сих пор отпрысков нашей семьи учат верховой езде, а скрипучее потертое седло наряду с кривобоким пифосом для вина занимает почетное место в домашнем святилище. Логику кадровых решений императора отец объяснил привычно: управляющий системой должен находиться вне системы. Сейчас, кажется, я начал ее понимать.

– Разве не лучше разбирается в проблемах земель ее уроженец?

– И лучше разбирается, и ближе к местным находится, – охотно поддержал разговор наставник. – Кровно связан с жителями, включен в их интриги и имеет возможность – с поддержкой родичей в самых разных слоях общества – сосредоточить всю полноту власти в своих руках. А это – прямая угроза верховному правлению. У коварных Кьяя получилось усилиться в чужих землях лишь потому, что почти все владетельные рода Танджевура ушли в Шусин – элитой здесь всегда были воины. Пустоту в правящем сословии заполнили многочисленные Кьяя. Постепенно они закрепились на всех ключевых постах в провинции. Нельзя сбрасывать со счетов силу воздействия, которой обладали их «совершенные»: люди подчинялись им слепо. Опасность раскола была вполне реальна, даже если на самом деле его и не планировали. Превентивные действия императора, возможно, уберегли страну от развала. С тех пор управлением во всех провинциях занимаются Иса, подчиняющиеся непосредственно Янгао, сбором налогов – Туркисы, охраной рубежей империи и порядка в ее городах – Тулипало... а главы остальных семей отвечают лишь за профессиональную специализацию и решают сиюминутные проблемы своих владений. Ну и совместно правят страной, принимая общие для всех решения под чутким руководством императора.

Он ненадолго застыл, вглядываясь в усталую и чуть брезгливую улыбку, пробивающуюся сквозь смазанные черты жадеитового лица, с еле уловимой нежностью расправил концы шарфа и, коротко поклонившись скульптуре, решительно удалился.

– Знаешь, – негромко бросил, входя в ворота дома Шандиса Васа, – «совершенные» Кьяя были воистину совершенны. Мне жаль.

Так совпало, а может быть, было задумано сразу, что прощальный пир Шандис Васа Куккья объединил с представлением законченного триптиха по «Легенде о Великой Реке». Были приглашены члены клана, коллеги и соперники, друзья семьи и просто любители искусства. Именно любители, кстати, были самыми непростыми.

На почетном месте, чуть возвышаясь над гомонящими гостями, сидел Учитель Доо, а напротив были установлены деревянные панно, изготовленные с поразительным мастерством. На левой части триптиха из воды выходила, прикрываясь длинными волосами, прекрасная дева, центральный изображал влюбленную пару, а на последней одинокий юноша в мольбе поднимал взор к небесам, сжимая прощальное письмо.

Триптих был прекрасен. Шандис Васа Куккья обещал, что я увижу шедевр, и не обманул: это был шедевр. Еще до прибытия гостей всласть налюбовался изящными жестами и естественными позами героев легенды, деликатностью их эмоций, искусно спрятанных в выражения лиц, ошеломляющими пейзажами, на фоне которых разворачивалось действо. Хотя композиция последнего панно явно говорила о том, что прообразом послужил набросок, сделанный второпях нашим гостеприимным хозяином, себя в герое не признал. Тем не менее некоторые ранние зрители, наткнувшись на меня взглядом, продолжали провожать глазами.

Отовсюду доносились возгласы восхищения. Гости, почтительно поприветствовав Учителя Доо, толпились вокруг Шандиса Васа, одаривая комплиментами. Слуги скользили незаметными тенями, заменяя опустевшие блюда полными.

– Напыщенный болван! – донесся до меня шепот, похожий на змеиное шипение. – Плюет на все нормы нравственности...

На подушки опустилась группа гостей, только что бурно восторгавшаяся представленным произведением искусства.

– Он пользуется покровительством двора, ему многое позволено... – возразил собеседник.

– Нельзя творить такую мерзость даже гениальным резцом. Бесстыдство! Голые ноги...

– Они же в воде! – пылко возразил юный голос, «давший петуха» от волнения.

– Но под водой – голые! Не перебивай. Воистину грядет окончательный упадок духовности! Но непочтительность к учителю легко исправляется поркой. По возвращении скажи управляющему, что в наказание я определил тебе пять ударов палкой по пяткам.

– Кто этот нищий невежда, которому мы вынуждены кланяться? – в разговор вклинился капризный баритон из новой компании, присоединившейся к сидящим.

– Очередной бродяга, которого из канавы выловил наш «благочестивый» ханжа, – с ехидной усмешкой ответил лидер первой группы.

– Но это переходит все рамки приличия! – мелодичный голос вибрировал от возмущения. Возмущающийся был очень красив: черные глаза с поволокой, тщательно завитые кудри, благоухающие ароматными маслами, чисто выбритое лицо с чувственными яркими губами. Лишь мягкий округлый подбородок удерживал от желания назвать его образцом настоящего мужчины. Длинные нервные пальцы сжимали шелковый платочек, обшитый шариками с благовонием. – Я должен выражать почтение к нищей крысе... – он закатил глаза. – Я! Неделю назад певший для императора, да продлит Вечносущее Небо его годы на тысячу лет...

– Расскажи нам, сладкоголосый, как поживает Бахар?

– О-о-о, там все не так, как в нашем захолустье, – платочек вспорхнул к благородному носу. – В этом сезоне модны одежды пастельных тонов, длинные развевающиеся рукава и прозрачные ткани. Собрания высшего общества похожи на сад, полный весенних цветов. При дворе собрались утонченные ценители, которые знают толк в искусстве: как они мне аплодировали! А одна придворная дама даже...

– Видел кого-нибудь из Шести семей?

– Всех видел. Они сидели на помосте позади императорской четы и наслаждались моим пением. Мне пожаловали...

– А правду говорят, что Туркисы собирают караван на восток, за перевалы?

– Может, и собирают, – красавчик пожал плечами и снова поднес платок к носу, – не интересуюсь столь низменными материями. Артисты при дворе, должен заметить, поют отвратительно. Когда я исполнял «Любовь не ведает преград», клянусь, у зрителей выступали слезы на глазах. Но вот нашим музыкантам есть чему поучиться в Гнезде дракона...

– Что это?

– Ах да! Вы же не знаете, как в высшем свете называют императорский дворец...

«Гнездо дракона»? Странное название, напоминает пошлую оперетку. Отец никогда не употреблял такого наименования Двора.

– А разве драконы живут в гнезде? – снова вклинился в беседу ранее обремененный наказанием ученик.

Отчаянный парень. Интересно, сколько раз в день его колотят?

– Какая разница! – махнул рукой певец. – Это лишь поэтическое обозначение мощи и могущества императора, да продлит его годы Вечносущее Небо на тысячу лет. При дворе много наших, из старших и младших семей Куккья. Сотни поэтов и певцов восхваляют процветающую эпоху, в которой нам выпало счастье творить...

– А Тулипало? Ты общался с Тулипало? С Иса? С Терасами?

– О чем? – изумился оратор. – Что у меня может быть общего с тупыми Тулипало или нудными Иса?

– Ну, судя по тому, какие слухи доходят до нас, Иса в последнее время стали не столь высокоморальны, как ты считаешь, – поддел его лидер первой группы.

– Ерунда! У наследника совершенно отсутствовало воображение. Резать продажных девок, даже если их много...

– Тс-с-с! Здесь присутствуют люди из администрации. Куккья не скажут тебе спасибо, если ты оскорбишь их управляющих.

Аджи? Режет девок? Мой Аджитабхитиграпасалар, безупречный истинный Иса? Я не верил своим ушам.

– Ничего они мне не сделают! – певец норовисто вскинул голову. – Положение Иса далеко не так прочно, как принято думать. В столице уже ходят разговоры о том, что должность Первого министра нужно передать в другую семью.

– Но у них, вроде бы, есть еще один отпрыск...

– Мальчик не в себе, – с деланной печалью парировал красавчик, – Его никому не показывают с рождения, а сейчас, говорят, вообще удалили в провинцию, чтобы не позорил род. Хотя куда уж дальше позорить? Иса вырождаются...

Положение не так прочно как раньше... Я начал понимать истинные причины моей ссылки в «Дом в камышах», молчание отца, его постоянную погруженность в работу и внезапный отъезд семьи из столицы. Но Аджи, что ты мог натворить, если твои поступки так ударили по репутации рода? Ты никогда бы не пошел на то, в чем тебя обвиняют: высота нашего положения значила для тебя очень многое. А я, «мальчик-не-в-себе», слабоумное существо, скрываемое от глаз людей, помню, всегда презирал тебя за это... Есть ли в словах злословящего красавчика хоть частица правды?

С трудом обуздав вспыхнувший гнев, я вновь обратил внимание на происходящее в пиршественном зале. Гости расположились у столиков с угощением и тихо переговаривались друг с другом. В равномерный гул голосов теперь вклинивались мелодичные аккорды: музыканты проверяли звучание инструментов. Мальчики-слуги усадили на подушки сухонького старичка, почтительно поддерживая его под руки и расставили перед ним ряд каменных скрижалей.

– О, настоящий аэд! – в голосе моего соседа слева был слышен искренний интерес. – Оригинально. Я и не знал, что Васа имеют право пользоваться услугами хранителей древних знаний.

– Так выглядят старинные книги Танджевура? – я не смог удержаться от вопроса.

– Нет, – высокомерно пояснил сидящий напротив пухлый мужчина, с руками, унизанными вычурными перстнями, – эти записи пришли с нами из Зебанавара, они составлены раньше, чем начался исход Куккья с запада.

Унылый и протяжный стон флейты, поддержанный рокотом барабанов пронзил зал. Пауза наполнилась молчанием.

– Их было восемь, – неожиданно звучным голосом объявил старик. – «Стремительный», «Грозный», «Коварный» и «Ярый» несли сто гребцов. Ломились набитые трюмы у «Ветра», «Тучи», «Звезды» и «Луны». Они везли драгоценную амбру, тяжелые штуки сукна, прекрасные острые сабли, каких не видели наши края. Шторм и волны океана выкинули скитальцев на берег благословенного края. Там их встретили с миром, омыли соль с тел, принесли чашу дружбы. И дев чернооких прислали, утешить в потерях...

Сказитель долго перечислял имена людей, которые стали основателями новых семей в древнем Зебанаваре, который тогда назывался совсем по-другому. Подробно описывал, как и каким образом возвышались пришельцы, которых коварный океан занес в место, откуда нельзя было вернуться в родной дом. Как они строили привычный для себя мир в новых условиях, среди дружелюбных аборигенов. Так зарождалось еще одно древнее царство, ставшее сейчас западной провинцией империи. Куккья – морские бродяги? Похоже, что так. Сказитель незаметно для слушателей пропускал текст, отставляя в сторону некоторые камни... интересно, о чем повествовали они? О битвах и потерях?

По окончании рассказа ненадолго воцарилась тишина. Я замер вместе со всеми, затаив дыхание: после витиеватого слога бесед, изысканных стихов и танцев лаконичные чеканные строки старинных хроник действовали завораживающе. Внезапно очарование момента нарушил уже знакомый мне болтливый красавчик. Он вышел из-за пиршественного стола и сел у ног старика, низко поклонившись каменным таблицам.

Море – ты мать мне, моя ты судьба,

Даль голубая.

Брошью на плечи у солнца взята

Прядь золотая.

Море – ты память, грозы и тучи.

Вот мое сердце – дели пополам,

Ветер колючий3.

Низкий, задушевный голос удивительного тембра подхватил маленький оркестр. Певец был прекрасен, страстен, нежен и благороден. Песня то птицей взлетала под купол зала, то шелестом волны ласкала слух, пробираясь в душу и касаясь ее бархатными лапками... Практически у всех присутствующих навернулись на глаза слезы, а пара пожилых меломанов в голос зарыдала от восторга. В эти минуты он властвовал над нами по праву.

Я передумал рвать ему язык.

Официальная часть сменилась всеобщим непринужденным общением. Знатоки чатуранги направились к столику, на котором были расставлены фигуры игры, вырезанные из драгоценных камней. Поклонники осадили певца и он, сияющий и раскрасневшийся, купался в потоках похвал. Любители старины окружили аэда и о чем-то вежливо расспрашивали его, благоговейно касаясь кончиками пальцев края гранитных пластин. Трудолюбиво пыхтел над камнями и давешний непослушный подмастерье брюзгливого мастера-поборника нравственности, стаскивая их в кучу, как пастушья собака сгоняет отару овец. Так жаждет помочь?

– А что написано здесь, почтенный? – юноша с любопытством рассматривал обломок плиты. Даже издалека мне было видно, что камень невообразимо стар.

– Вот нахал! – возмутился его наставник и низко поклонился аэду. – Простите дерзкого юнца. Он талантлив, но совершенно невоспитан. Я удвою наказание, которое он уже успел заработать сегодня, ибо...

– Не стоит, – мягко улыбнулся старик. – Юность всегда порывиста и нетерпелива. А если, как Вы говорите, он талантлив... – аэд подслеповато вгляделся в протянутую скрижаль. – «Одна станет двумя...» О-о-о, юноша наткнулся на удивительное, загадочное сочинение известного с древности пророка Эгиалая. До сих пор мы не можем понять, какой смысл вкладывал он в эти строки. Но ничто в нашем мире не случается просто так, и если эти слова должны были сегодня прозвучать – они прозвучат.

Тишина вновь воцарилась в пиршественном зале, но совсем не такая, как раньше. Я слышал, как стихли голоса гостей, шорох ног слуг, потрескивание благовонных палочек в курильницах, даже цвирканье ночных цикад и шелест листьев в саду за окном. И тогда рокотом морского прибоя ворвался в зал строгий голос хранителя древних знаний:

Одна станет двумя, кровью питая бездну.

Мир оживет. Пройдет

Боль. Но не исчезнет

Разбитое сердце трона.

Бездна зовет. Ждет

Ту, что наденет корону.

Четверо станут одним, над нами щит водружая.

В диких степях растет

Бездны сестра родная.

Она наш меч. Наша кровь.

Сердца единого мед.

Не потеряй ее вновь.

Уф-ф-ф, впечатляет. Даже, кажется, Учителя Доо пробрало до печенок, вон как сверкает глазами. Да и остальные забросали вопросами аэда... вопросами, на которые у него не было ответов. Никому не удалось разгадать, что именно узрел прорицатель Эгиалай сквозь тьму веков. Но зачем мне пророчества давно минувших дней? Есть более насущные проблемы, которые надо решать незамедлительно.

Я незаметно покинул зал и прокрался в наши комнаты. Кинулся к сундукам, в которые были сложены уже упакованные для путешествия вещи. Так, где?.. Вот он, мой походный костюм. Пояс снаряжен как положено: нож, подорожная, шнур. Деньги и чеки вложены в непромокаемый карман. Это хорошо, потому что припасы нам должны были принести лишь утром. Дорогу я помню, доберусь быстро. Сию, недовольно сопя, умостился на плечо, и я решительно двинулся к выходу.

– Куда ты собрался, мой друг? – в общей гостиной меня поджидал Учитель Доо. – Потерпи до утра, лодка ждет нас с рассветом.

– Домой, Учитель. Я должен быть дома.

– Не должен, – мягко возразил учитель. – У нас совсем другие заботы.

– Мне все равно, – кулаки непроизвольно сжались. – Я должен быть дома. Ты знал, что там не все ладно?

Я не желал в чем-либо обвинять Учителя Доо, но не смог совладать с бессильной злостью.

– Догадывался, – он с сочувствием посмотрел на меня и спокойно опустился на подушки.

– И ничего мне не сказал? – хотелось ударом стереть улыбку с его губ. В кровь!

– Твой отец умен, – наставник все так же спокойно и участливо смотрел мне в глаза. – Умен и осторожен. Уже больше сорока лет успешно использует подводные течения имперской политики к вящей выгоде рода, беря верх над врагами и завистниками, и, что естественно, приумножает их ряды. Он знает, что нужно делать, и сделает все, чтобы исправить ситуацию. Не стоит ему мешать.

– Что с братом? Ты знаешь, в чем его обвиняют? – бушующее в груди бешенство начало утихать.

– Кто посмеет открыто обвинить в чем-либо наследника высшей семьи? До меня доносились лишь слухи и сплетни.

– Но я обязан помочь...

– Ты не сможешь, – Учитель Доо внезапно очутился рядом и уверенно подхватил ремень заплечного мешка, внезапно выскользнувший из рук. – Пока – не сможешь. Терпение, мой мальчик, – он почти силой усадил меня на подушки, согнав с плеча хранителя. – Ты еще слишком слаб и неопытен, чтобы стать отцу настоящим помощником. Твоя задача – научиться всему, что может пригодиться в будущем, когда наступят на самом деле тяжелые времена.

– А они наступят?

– Обязательно, – радостно заверил меня Учитель Доо.

На рассвете мы простились с гостеприимным домом Шандиса Васа Куккья. Мешки были набиты до отказа припасами, а души полны благословений и добрых пожеланий. Легкая лодка с навесом качалась у небольшого причала, к которому от садовой калитки вела мощеная дорожка. Старший лодочник взял в руки весло и, оттолкнувшись от берега, вверил нас тихому, но мощному течению Матери рек. Мы беззвучно скользили по поверхности вод, оставляя за спиной древние камни, пышные сады и величественные дворцы Хариндара. Беспокойство, которое не покидало меня все это время, слегка утихло. Я покорился воле Судьбы.

Петляя по одному из притоков Манитулоо, куда свернули, как только столица осталась позади, мы пробиралась сквозь джунгли. Радовали взор величественные батангоры и салы, раскидистые баньяны воздушными корнями соединяли небо и землю. Иногда их сменяли густые заросли бамбука – высокого и неправдоподобно прямого, растущего «по колено» в воде. С ветвей деревьев тянулись к стремительным водам плети орхидей, нежный аромат которых таил легкую нотку разложения. Пахло болотом, прелыми листьями, подгнившими фруктами, которые чем-то не угодили взыскательному вкусу обезьян, с гиканьем скачущих по лианам. Я не всегда мог сразу отличить лозы лиан от змей, коих было предостаточно. Обезьяны – тоже. Под немелодичные вопли взлетающих пестрых попугаев маленькими мартышками лакомились величественные питоны и хозяева тихих заводей – анаконды. Буро-зеленые бревна крокодильих спин лениво покачивались в воде у самых корней деревьев, поджидая добычу. Пауки густо оплетали нижние этажи джунглей своей паутиной, в которую попадали и мелкие хамелеончики, и огромные бабочки невообразимо ярких расцветок: бронзовые, пурпурные, бирюзовые... Царство жизни, идущей рука об руку со смертью.

Так мы плыли несколько дней, вставая ночью на якорь подальше от берегов. По воде разносились привычные для ночных джунглей звуки: свист гекконов, вопли цапель, а иногда и рычание тигров – я с легким сердцем отказывался от горячего ужина, лишь бы не оказаться в их веселой компании. Да, крокодилы тоже смотрели на нас заинтересованно, но лодка была все же много больше любого, даже самого крупного хищника, а к бортам ее были прикреплены острые гарпуны. Отобьемся.

– Что ты думаешь о пророчестве? – Учитель Доо присел рядом со мной на корму и протянул кусок творожного сыра и банан.

– Невнятное и плохо написанное, как все они, – я с благодарностью принял из его рук скудную вечернюю трапезу.

– Возможно, ритм и рифма там хромают, – он слегка нахмурился, – но мне интересно, о ком в нем говорилось?

– Какая разница? – я уставился на лунную дорожку, серебристым пунктиром соединяющую левый берег с правым. – Оно не имеет к нам отношения...

– Не скажи, – возразил наставник, меланхолично жующий свою порцию. – Дорога... Судьба... не так-то все просто. Как там сказал старикан-аэд? «Эти слова должны были прозвучать». Может быть, они звучали для нас?

– Да ну, там глупости какие-то. Знаменитый пророк Эгиалай, скорее всего, выпил лишку, вот его и понесло.

– Ну, тут я не буду с тобой спорить: прорицатели, знаешь ли, склонны к злоупотреблениям. Это, однако, не мешает им по-настоящему предвидеть грядущее сплетение нитей в ткань Судьбы. Что же он видел?..

– Тебя, наверное, увлекли его бредни про сердце трона и корону. Почему-то ты к ним неравнодушен, – я чувствовал себя настоящим душеведом. – Только вряд ли они имеют хоть какое-то отношение к твоей истории, рассказанной на праздник Двух лун...

– «Одна станет двумя, кровью питая бездну...» – мы процитировали эту строку одновременно и ошеломленно уставились друг на друга. – Падение прежней династии?

– Стоп-стоп-стоп! – я выставил перед Учителем Доо недоеденные кусок сыра и банан, не бросать же их из рук. – Я не имею к этому никакого отношения. Это твои Пинхенги, твои Янгао – вот сам с пророчеством и разбирайся.

– Да легко! – согласно кивнул наставник и засмеялся. – А я тебе говорил, – его палец-сосиска уткнулся в мой левый глаз, – что сказано оно было для нас.

Ну что за манеры! Вообще-то я успел соскучиться по его подначкам и шуточкам – такой Учитель Доо нравился мне намного больше приторного южного святоши, принимающего знаки почтения от друзей и домочадцев Шандиса Васа Куккья. Будто вернулись старые добрые времена «Дома в камышах». Мы немного потолкали друг друга локтями и затихли, рассматривая ночное небо, дожевывая бананы и блаженно улыбаясь.

Через пару дней лодка причалила к берегу рядом с маленькой деревней, содержащей самый большой слоновник, который я видел на юге. Староста заверил печатью наши подорожные и клятвенно обещал помочь возвращению лодки в столицу, как только соберется караван с припасами, поставляемыми деревней в качестве налога. В одиночку плавать по южным рекам небезопасно.

Мы наняли слона с погонщиком. Гасар и Сасан, или «шерочка с машерочкой» – так нарек их учитель, довольно оглаживающий серый кожистый бок ушастого великана. На его спину водрузили что-то вроде крытого паланкина без ручек, и мы расположились внутри с достаточным комфортом. А что? В тесноте, да не в обиде. Сасан нарисовал белой глиной на лбу слона знак, притягивающий удачу, поплевал на ладони и, зажав под мышкой анк, вскарабкался на спину Гасара: начался последний этап пути до той точки на карте, которую наставник определил как конечную в нашем южном маршруте.

Мы углубились в джунгли. Я был готов к тому, что приятной прогулки ожидать не стоит, но реальность превзошла все ожидания. Ни секунды мы не провели в блаженной тишине: все время что-то шуршало, жужжало, шевелилось. Рождалось, дралось, умирало. Перекрикивались попугаи и обезьяны, рычали крупные хищники, выли волки, хохотали гиены. Нас бросало из стороны в сторону в тесном пространстве той коробчонки, куда мы втиснулись вначале пути, но ее стены давали хотя бы иллюзию защиты от опасностей, что грозили снаружи. Гвоздичное масло и какие-то вонючие ароматические палочки избавляли от укусов москитов, тучами вьющихся над нашим слоном – его толстую кожу они прокусить не могли. Ветки с силой хлестали по серым бокам, разгоняя и истребляя насекомых, но на смену павшим на запах летели все новые и новые кровопийцы. Сасану приходилось куда труднее, чем нам, но он не унывал.

– Мы с Гасаром не первый раз в джунглях, ага! – смеялся он на привалах у разожженного костра, поблескивая зубами и белками темных глаз, сияющих на загорелом дочерна лице. – Нам все нипочем! Правда, друг? Ага?

Слон мотал головой, норовил взъерошить хоботом и без того лохматые волосы своего погонщика, подвязанные красной тряпкой, фыркал и переступал ногами. «Шерочка с машерочкой» характерами были как две капли воды похожи друг на друга и вызывали симпатию. Сасан оказался каким-то другим южанином, чем те, кого я встречал в городах: дружелюбный, немного наивный, неунывающий и веселый. Он горланил забавные песни, сыпал дурацкими, не всегда смешными прибаутками, с удовольствием ел мясо из наших запасов и искренне старался выбирать путь полегче. Но и тот был непрост.

Сию почти влюбился в Гасара. Хранитель не сводил с него глаз, пристраиваясь на ночевки рядом с великаном. Во время одного из привалов он перешел в энергетическое состояние и попробовал примерить на себя облик слона, значительно его улучшив. Микроскопический, на фоне огромного Гасара, синенький элефантус сделал пару шагов, затем запутался в излишне длинном хоботе и рухнул, задрав все четыре ноги в красных не перчатках, а тапочках. Я засмеялся. Сасан удивился и долго озирался, пытаясь найти причину веселья, но Сию в энергетической форме был для него невидим. Погонщик было обиделся, приняв смех на свой счет, а потом махнул рукой и присоединился к моему хохоту, причины которого остались ему неизвестны. После этого хранитель оставил попытки сменить облик и стал выказывать Гасару глубочайшее уважение тем, что во время пути восседал на его голове аккурат промеж ушей.