Текст книги "Обретение (СИ)"

Автор книги: Елена Воробьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

Вскоре за нами пришли. Через слоновьи ворота, с улицы, мы прошли в сад с фонтаном и закованным в гранит водоемом, важными павлинами, расхаживающими между гибискусом и жасмином, разноцветными попугаями в клетках. Сию, маскируясь в траве, крался познакомиться с птичками поближе. В беседке из белоснежного мрамора Шандис Васа Куккья ждал торжественно шествующего по дорожке Учителя Доо, облаченного, как и я, в широкую длинную рубаху, украшенную по вороту и подолу затейливой вышивкой. Закатное солнце подмешивало к спокойным краскам сумерек свою непревзойденную киноварь, распуская ее по зеркальной глади Манитулоо, блистающей сквозь листья деревьев и завитки металлической ограды сада.

Почетного гостя усадили на медный табурет с восемью гнутыми, словно вывернутыми ножками. На шелковом сиденье лежала простая травяная подстилка с разлохмаченными краями. Двое слуг принесли бронзовый тазик и высокий глиняный кувшин, омыли сначала левую ногу Учителя Доо, затем, после какого-то бормотания, правую. Далее подали воду для омовения рук, уже в серебряном тазике. На поверхности плавали лепестки цветов и неочищенные зерна ячменя. У нас дома таким иногда угощали коней. Учитель сложил ладони пальцами вверх, часть воды вылили на них, а оставшуюся демонстративно выплеснули. Шею окутали гирляндой из мелких синих цветков.

Сам хозяин с поклоном поднес чеканную золотую чашу. Учитель Доо перемешал содержимое большим и безымянным пальцем и торжественно проговорил:

– Мед навевают ветры достойному2. Мед струят полноводные реки. Медовыми пусть будут растения, ночная и утренняя роса. Медоносным пусть будет земное пространство... – Простер руку в сторону востока. – Пусть вкушают тебя духи Неба и Земли. Пусть вкушают тебя Великие Матери. Пусть вкушает тебя Вечносущее Небо. Пусть все боги вкушают тебя.

С этими словами он поочередно указывал на север, запад и юг, а затем зачерпнул ритуальное подношение и трижды поднес к губам:

– Молоко Небесной Реки... я пью его... оно во мне.

Он передал чашу мне. Брови хозяина чуть дрогнули в удивлении, но глаза остались безмятежны. Я осторожно зачерпнул пальцами непонятное месиво. Густая кисло-сладкая субстанция, с явным вкусом меда и чего-то молочного. Странно, но неплохо. Я бы даже сказал: очень хорошо. Освежает.

Солнце село. Стремительно надвигалась ночь, вытесняя багрянец черным. С ревом взметнулось жадное пламя в медных жертвенниках по углам беседки, принимая эстафету у гаснущего заката. Учитель Доо обошел их посолонь, бросая в огонь порошок, который нес на подносе слуга, распевая благословения дому, семье и скоту хозяина, хотя на животновода тот был совсем не похож. Наконец церемония закончилась и мы торжественно прошествовали в соседнюю беседку, где все было приготовлено к ужину: плетеные циновки, подушки, низкие столы, ломящиеся от блюд с разноцветным рисом, тонкими лепешками, рагу из овощей и неизменными соусами.

– Вкушай все без опаски, благословенный Небом гость, – Шандис Васа церемонно повел рукой в сторону яств. – Здесь приготовлены со всем почтением только щедрые дары земли и садов. Никаких животных! Я приказал постараться, чтобы ничем не осквернить чистый дух странствующего мудреца.

– Благодарю, друг мой, ты необычайно заботлив, – вдохновенно-постное выражение лица Учителя Доо не скрыло от меня мелькнувшее в глазах сожаление.

После трапезы нас вновь проводили в гостевые покои и оставили одних. В общей комнате посверкивали огоньками светильники, затянувшая окно кисея преграждала путь не только комарам и мошкам, но и свежему воздуху. Учитель удобно устроился на подушках и заговорил мягко и размеренно.

– Друг мой, нам придется здесь задержаться, и кое-что я должен тебе рассказать о хозяине этого дома, чтобы избавить нас всех от недоразумений. Когда правителям Зебанавара отдали во владение завоеванный Танджевур, младшая ветвь семьи присоединилась к переселению рода. Испокон веков Васа занимались резьбой, порой достигая в своем ремесле невиданных высот. Не раз им предлагали влиться в высшую семью, но они мудро держались своего места. Особых богатств не стяжали, любви властей не снискали, но осторожно и умело вели свой клан через пороги и стремнины политических изменений, завоевывая уважение окружающих. Да, они консервативны и погрязли в замшелых традициях, но это недостаток и достоинство одновременно. – Учитель Доо вертел в руках чеканный кубок с водой. – Посему оставим на время наши привычные манеры, здесь они будут неуместны. Веди себя тихо, услужливо и покорно, потому что такова обязанность ученика странствующего святого. Да, мальчик мой, не вздумай смеяться, но здесь я нахожусь именно в этом статусе.

Те, кто поклоняется Вечносущему Небу, в своем стремлении к совершенству последовательно преодолевают несколько ступеней. Первая: ученик, неразумный как дитя, но полностью открытый познанию мира. Его задача – научиться воздержанию от желаний, эмоций, страстей. Вторая: созидатель, чей долг состоит в умелом хозяйствовании и обретении семьи. Здесь главное – укорениться в этой жизни, врасти в землю, укрепить основу бессмертия рода. Третья: отшельник, в удалении от мира постигающий свою душу. Понять себя и свою роль в игре под названием «жизнь», что может быть сложнее? Те, кто успешно преодолел третью, свободны от обещаний, долгов и обязанностей. Они покидают свои богатые дома, оставляя за спиной прошлое с его достижениями, радостями и ошибками. Не все оборванные бродяги, месящие босыми ногами грязь южных дорог, неудачники и проходимцы, некоторые из них являются святыми, несущими миру знание о нем самом. Именно поэтому здесь не принято обижать нищих. Считается, что просветления можно добиться лишь суровой аскезой и полным контролем сознания. Регулярные омовения, отказ от убийства даже ради пропитания или спасения жизни, особенно если умеешь убивать, неприятие насилия и воровства, воздержание от лжи и неискренности, злых дум и слов, строгость к себе, непривязанность к внешнему – соблюдая эти требования, можно достичь четвертой ступени. Правда, это мало кому удается. Ну и четвертая ступень: возвращение обогащенного знанием человека в мир. И знаешь, к какому выводу приходят обычно странствующие святые? – Я пожал плечами. – Жизнь есть сон. Ночью – ночной, днем – дневной. Нет разницы между реальностью и иллюзией, все эфемерно и преходяще, все есть ничто. В иерархии такого мира ты, ученик, никто. Я тоже никто. Но у нас с тобой слишком разные «никто», диаметрально противоположные друг другу. Поэтому сиди тише воды, ниже травы и не разочаровывай нашего гостеприимного хозяина своими выходками. Очень кстати ты научился молчать.

Я снова пожал плечами и ушел в спальню, чтобы, наконец, подкатиться под теплый бочок Сию. Учитель Доо остался сидеть на подушках, устало вглядываясь в тусклое пламя светильника.

Проснулся внезапно и очень рано. Настроение было паршивым: снова снился уже надоевший сон про валуны. Сию сладко дрых, посвистывая носом, из спальни Учителя доносился раскатистый храп. Вышел пройтись по саду, но птицы в клетках молча дремали, павлины не бродили, покачивая веерами хвостов, по сырой от росы траве. Края широких штанин намокли и холодили босые ноги, пришлось вернуться на засыпанную гравием дорожку. Она привела к той части сада, которая была ближе всего к реке. Из беседки с крышей-куполом и резными столбиками ограждения открывался величественный вид на рассветные багровые воды Манитулоо. Я замер, вглядываясь в даль. Противоположная сторона терялась в утреннем тумане, хотя в Хариндаре Мать рек еще не достигла той ширины, что воспета в легендах. По преданию там, где она впадала в океан, другой берег ее нельзя было увидеть даже обладая зорким оком орла.

Странное место юг нашей империи. За века память о древнем царстве стерлась, но следы былого величия были заметны глазу стороннего наблюдателя. Развалины храмов неведомых богов среди буйной зелени, полустершиеся изображения битв с давно исчезнувшими племенами и народами на стенах нынешних амбаров и складов, дряхлые старики, дребезжащими голосами поющие песни о покинутых городах, поглощенных джунглями... Уклад и ритм жизни, журчащий говор, внешность и одежда местных жителей отличались еле уловимой чуждостью во всем. Южане обладали бревнообразными телами с коротковатыми конечностями. Зажиточные люди разъедались до невиданной, особенно по сравнению с иссохшими как мумии нищими, толщины, что считалось хорошим тоном. Я даже в мыслях давно уже не называл коренастого Учителя Доо «толстяком», насмотревшись на колыхающиеся жиром бока местных икон стиля. Причудливо завитые иссиня-черные волосы и бороды, капризные пухлые губы, длинные ресницы и густые брови... южная красота такая яркая, но такая утомительная для глаз. Аффектированные жесты, богато модулированные интонации, громкие голоса... казалось, жители Танджевура ежемоментно сдают экзамен по актерскому мастерству. Все, от бедного крестьянина до знатного землевладельца (кого только ни встретишь на постоялых дворах), обожали петь, рассказывать сказки и поучительные истории, играть на музыкальных инструментах. В наших странствиях я полюбил щемяще-нежный, с легкой усталой хрипотцой, чуть приглушенной резонатором из сушеной тыквы, голос серпентанги. Эту незатейливую дудочку заклинателей змей мне подарили бродячие торговцы за к месту рассказанный анекдот. На привалах у зажженного костра с удовольствием терзал слух Учителя Доо и навлекал на себя неодобрение окрестных обезьян, швыряющих в спину банановую кожуру... Право же, ночевки под открытым небом у дороги мне были милей, чем этот удобный дом, где каждое слово, каждый жест имели двойное, а то и тройное значение. Я перегнулся через ограждение, собираясь плюнуть вниз.

– Не шевелись... замри! – в утренней тишине голос хозяина дома звучал сердито. Надо же, я даже не услышал, как он подошел. – Нет-нет, пожалуйста, уважаемый гость, встань так, как стоял раньше. Да, облокотись на перила и любуйся дальше Матерью рек.

Невоспитанный какой-то человек. Почему он считает себя вправе распоряжаться мною?

– Стой так, пожалуйста, и не двигайся, а я расскажу о чем-нибудь, чтобы не было скучно. Что могло бы заинтересовать достойного юного господина? Я видел у тебя на поясе ритуальный шнур с символами старых богов. Похвально, что ты чтишь историю нашей земли, но образованные люди юга стремятся познать закон Вечносущего Неба, воплощенный в колесе виджраты. Ведь что есть Вечносущее Небо? Оно там, выше неба земного... – слушая его рассуждения, я поднял глаза к небу. – Да-да, так даже лучше – смотри, какие чудные облака... хорошо поднят подбородок... – У меня отлегло от сердца. Нет, Шандис Васа Куккья не был сумасшедшим маньяком или любителем мальчиков. Я и сам так тиранил сестер, когда писал их портреты. – Отблески Вечносущего Неба мы видим в ночи и когда закрываем глаза, навечно их закрываем. Чистые души стремятся к нему, летят в бесконечность, но тело и сила страстей вновь тянет к земле. И мы возрождаемся вновь, в крови и во прахе животном. Как черви желаньем живем. Едим или пьем, рыдаем, поем, сгораем от страсти к красоткам, поносим врагов или любим друзей – все это крючки, которые в душу вонзает земля. И так век за веком, и так раз за разом, мы снова и снова в мир полный страданий и горя нисходим. А чистая часть наших душ по-прежнему рвется на волю, в простор Вечносущего Неба, которое ждет. Кровавые древние боги навечно нас здесь приковали, желая из праха и духа построить свой храм на костях. И лишь Вечносущее Небо дарует освобожденье от тяготы дольнего мира, лишений его и обид... Готово. Благодарю от всего сердца.

Буквально в паре шагов от беседки господин Шандис Васа умело заканчивал рисунок. Несколько завершающих штрихов – и он протянул свернутый лист мальчишке, держащему коробку с какими-то инструментами:

– Беги в мастерскую и скажи Кандилу-баба, что я скоро подойду, – хозяин дома проводил глазами улепетывающего слугу и коротко поклонился в мою сторону. – Не мог найти натуру для прекрасного Митхуна, чтобы он был нетривиален, а тут ты, в таком романтичном образе...

– Благодарю, – я поклонился в ответ. – Это честь для меня. Я ценю искусство и сам немного рисую, поэтому прекрасно понимаю Ваш порыв.

– Искусство? Но ты не Куккья, не тот тип лица и сложения. Ты больше напоминаешь коренного шусинца, смягченного хорошим воспитанием... – Я виновато улыбнулся и развел руками. – Если все сложится удачно, то вскоре будет закончен триптих по «Легенде о Великой Реке». У тебя будет возможность оценить то, для чего послужил натурой.

Он еще раз кивнул и удалился в направлении хозяйственного дворика, где, по всей видимости, располагались мастерские.

Несколько дней я Учителя Доо почти не видел. Лишь иногда замечал его издалека, погруженным в беседы с хозяином. Наверное, такое отдаление было необходимо нам обоим, чтобы отдохнуть друг от друга. Ко мне был приставлен пожилой слуга, знакомящий с обстановкой, приносящий еду в пустую общую гостиную и деликатно обучающий принятым в доме порядкам. На светящиеся грязно-зеленым следы ног существ изнанки, затоптавшие брусчатку у окна моей комнаты, уже не обращал особого внимания: неумелые соглядатаи дефенсора Фьеско, старшего дежурного по Южному округу, сопровождали нас с момента пересечения границы с Танджевуром. Время от времени повара на постоялых дворах наказывали кухонных мальчишек за воровство сладостей и прочих лакомств, а я был уверен, что побои не всегда доставались виновным.

Мне было дано позволение на посещение библиотеки, и я часами разглядывал старинные фолианты, украшенные чудными иллюстрациями. Как отличались эти книги от библиотеки моего отца! Здесь были собраны, наверное, все сказания и поэмы о счастливой и несчастной любви, сочиненные в Зебанаваре и Танджевуре. В Бахаре эти вопросы, помнится, интересовали лишь алхимика Мунха, семейные же собрания Иса ломились от полезных справочников, ученых рассуждений и исторических трудов. Одной из первых была прочитана та самая «Легенда о Великой Реке». Сюжет был вполне ожидаем для произведений подобного жанра. Прекрасный юноша Митхун жил на берегу реки и каждый день смотрелся в ее воды. Дух реки влюбился в него, воплотился в деву и добился взаимности. Но коротким было их счастье – долг перед семьей заставил юношу отказаться от любви ради брака с достойной невестой. Оскорбленная дева покинула того, кто предал ее чувства. Юноша искал любимую, заглядывал в воды, но они отторгали его, не отражали облика обманщика. Он потерял себя. В тоске и отчаянии взмолился о прощении, но не получил его. После свадебного пира, исполнив долг перед семьей, страдалец бросился в стремительный поток. Дух вынес его на берег волшебной страны, простил и даровал вечность, полную безмятежности. В общем, все банально, но... Я с удовольствием погружался в мир грез, словесных кружев и чеканных слогов, томясь желаниями.

Однажды приставленный ко мне слуга заглянул в библиотеку в неурочный час и передал дозволение Шандиса Васа посетить мастерские. Я, вообще-то, не горел жаждой знакомиться с местным ремеслом. Слуга же с юношеским энтузиазмом помог встать с кресла и почти потащил к выходу, поддерживая под локоток. Удачно, что смог догадаться: посещение мастерских должно быть воспринято как щедрый дар, и никак иначе.

– Это большая честь, юный господин, – обычно немногословный, сейчас он с охотой говорил, показывая дорогу. – Хозяин редко кого приглашает в святая святых, туда, где рождается истинное искусство.

– Вам нравится то, что он делает? – из вежливости осведомился я.

– Мы гордимся тем, что служим великому мастеру семейства Васа, – высокопарно отозвался слуга. – Изделия наших мастерских ценятся далеко за пределами Танджевура. А в Хариндаре ему вообще нет равных! Вас ознакомит с работой сам управляющий производством...

У ворот ограждения, отделяющего хозяйственный дворик от гостевого и огромного сада с бассейном, где обычно отдыхали домочадцы, нас ожидал невысокий коренастый человек, типичный южанин с кудрявой седой бородой и спокойным взглядом черных глаз.

– Кандилу-баба, – слуга поклонился, поднеся ладонь ко лбу, – я привел юного господина, как распорядился хозяин.

– Спасибо, – голос начальника мастерских был негромок и приятен. – Что бы Вы хотели осмотреть в первую очередь, уважаемый гость?

– Все, что Вы сочтете возможным мне показать, – не менее церемонно ответил я, совершенно не представляя, чего можно ждать от такой экскурсии.

– Ну что же... – он открыл глухие ворота и мы вошли внутрь.

Рабочий шум заполнял полузакрытый двор-тибари. Взвизгивали пилы, жужжали сверла, скрипели шлифовальные камни. Пахло деревом, воском и лаком.

– Пожалуйста, обратите внимание, перед Вами три мастерских, которые работают по эскизам нашего мастера, – двор был разделен на три отсека: весьма обширный, чуть поменьше и совсем крохотный. – Слева трудятся резчики по камню. Там же находится студия ювелира и кабинет самого Шандиса Васа Куккья. Центральная – цех работы с деревом, за который отвечает Ваш покорный слуга, а вот здесь... – он чуть заметно поморщился, – сохраняют наследие далеких предков. Господин практически не касается сей отрасли нашего высокого ремесла, но совсем оставить ее не позволяет память рода. Это мастерская резьбы по кости.

Конечно, именно маленький закуток и привлек в первую очередь мое внимание, хотя проявлять к нему повышенный интерес я не решился. Но Кандилу-баба, словно почувствовав, повел меня именно туда.

Вдоль оштукатуренных белоснежных стен стояли открытые стеллажи, уставленные совершенно восхитительными вещами. Изящные ларцы, шкатулки самых разных форм и размеров, статуэтки дев и зверей, фигуры для игры в чатурангу, подвески и ножны, гребни и веера... тонкая, воистину мастерская работа. Самые дорогие костяные украшения моих сестер казались грубыми и жалкими, по сравнению с выставленными образцами. Все оттенки белого на белом фоне... очень изысканно! Почти незаметный за всем этим великолепием, у распахнутого окна сидел мужчина, сосредоточенно выскребающий штихелем завиток костяного цветка, венчающего длинную шпильку. Наш визит его удивил. Сдвинув матерчатую маску, защищающую лицо от липкой костяной пыли он вскочил и судорожно поклонился.

– Кандилу-баба? Простите...

– Оксинат Васа, прошу любить и жаловать, – не обращая внимание на резчика проговорил управляющий, что меня несколько удивило. – Последний представитель высокого, но устаревшего искусства работы с костью. Продолжатель традиций.

Мастер съежился и опустил глаза, как нашкодивший ребенок. Он и в самом деле был довольно молод и явно не уверен в себе. Мне стало его жаль.

– Это все Ваши работы? – с широкой улыбкой спросил я его, разведя руки, и он просиял навстречу моему жесту.

– Да, господин, это моя работа. Так учили меня дед и отец...

– Вам что-то понравилось здесь? – удивление в голосе Кандилу-баба было ненаигранным.

– Здесь все прекрасно! Абсолютно все! – С несколько нарочитым энтузиазмом ответил я. – Неужели Вы не видите таланта и мастерства в этих вещах?

Взглядом испросив разрешения Оксината, я взял в руки ближайшую статуэтку достаточно крупных размеров. Ею оказалось изображение полуобнаженной девушки, обнимающей обезьянку. Угловатые линии еще толком не оформившегося юного тела контрастировали с мохнатой шкуркой зверька и мягкими крупными складками тяжелого покрывала, скользнувшего с плеч. Нежное, мечтательное выражение прекрасного лица оттеняла проказливая мордочка мартышки, лапка которой тянулась к случайно обнажившейся груди. Статуэтка просто светилась изнутри.

– Гениально! – я не сдержал искреннего восхищения. – Так невинно, так... соблазнительно! Как называется?

– «На пороге весны», – смущенно ответил мастер, но я видел, как приятен ему мой восторг.

– Желаю Вам твердой руки и острого резца, – я с благоговением поставил статуэтку на место. – Потому что мастерство предков и благословение богов у Вас уже есть. Спасибо.

Я коротко поклонился и вышел из мастерской, Кандилу-баба пришлось последовать за мною.

– Юный господин, – управляющий производством был ошарашен настолько, что даже не мог возмущаться. Что меня порадовало. – Это нечистое искусство! Вы ведь заметили, что последователи Вечносущего Неба даже не едят с фарфора, потому что в него добавляют костную муку! А это прах, оскверняющий тело и душу...

– Кандилу-баба, – я остановился посреди тибари. – Я искренне уважаю ваш, южный, образ жизни и следую всем законам и ограничениям вашей религии. Но, знаете, что сказала мне когда-то одна мудрая старая женщина? «Суть всего живого заключена в костях», – кошачий амулет на груди слегка потеплел, будто погладил лапой. – Ваши предки знали это и хранили знание для вас, своих потомков. Почему же вы так легко разбрасываетесь тем, что некогда представляло для Васа ценность? Не нужно есть с костей, если это мешает парению духа, но зачем считать нечистым одинокого гения, сберегающего тайны седых веков? Если вам так претит материал, с которым он работает – отпустите его в Бахар, там он быстро станет богатым и знаменитым... – я потер висок, стараясь унять вдруг возникшую головную боль. Судьба, перед кем я распинаюсь? – Простите. Я не должен был...

Он жестом прервал мои извинения. Мы недолго постояли в молчании, затем он указал на самый большой отсек дворика:

– Нам туда.

Мне было неловко за свою эмоциональную вспышку, поэтому по камнерезной мастерской бродил без особого энтузиазма. Кандилу-баба представил здешнего мастера, но я, к стыду моему, не запомнил имени. Камню тут были рады: посуда разных форм и предназначений, украшения, панно с инкрустацией, столы и столешницы, письменные приборы... Много всего и очень красиво. Если даже половина вещей сделана по эскизам Шандиса Васа, то он воистину великий мастер. Здесь трудились не менее десятка подмастерьев: кто-то обтачивал камень, кто-то подрезал, а кто-то вощил уже законченную работу. Мастерская была полна приглушенным шумом, казалось, даже сверла жужжали здесь вполголоса, только капли воды из подвешенной емкости со звонкой размеренностью падали в медный поддон. Время от времени у резервуара беззвучно возникал то один, то другой работник, чтобы охладить инструмент или подшлифовать изделие.

Деловитая суета сняла возникшее напряжение. Все же нет большего наслаждения, чем смотреть, как работают другие. То я, то управляющий искоса бросали друг на друга испытывающие взгляды и улыбались уголком губ, встречаясь глазами. Все же, несмотря на свинское отношение к гению-Оксинату, человек он, кажется, не плохой. Обойдя мастерскую, я рассыпался в ожидаемых похвалах мастерству камнерезов и таланту хозяина дома, высоко оценил розу с полупрозрачными лепестками, вырезанную из цельного куска электрона, которую при мне закончил пожилой опытный работник и, с трудом сдерживая облегчение, поспешил вслед за Кандилу-баба на выход.

В царстве моего проводника я застрял надолго. Здесь пахло деревом и лаком, кудрявые стружки пружинили под ногами, редкий визг пил и стук киянок не мешал наслаждаться зрелищем. Даже дышалось легче.

Обширное помещение занимали шесть массивных верстаков, по числу работающих. Ящички с инструментами аккуратно расставлены возле каждого стола: ножи, стамески, скобы, чеканы, скребки – все, для того, чтобы выявить текстуру материала и максимально точно нанести нужный рисунок.

– Смотрите, уважаемый гость, сейчас мастер Риши снимет этот слой древесины и мы увидим... Да! Да, это оно! Дай я тебя поцелую, – и управляющий производством шумно чмокнул воздух возле деревянного столба, прочно закрепленного державками, и перешел на напевный речитатив. – «Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос»... Видите, вот эти сердцевинные лучи сами подсказывают, где нужно убрать лишнее, чтобы вызволить из плена фигуру танцовщицы. Я знал! Я знал, что они так и пройдут!

Кандилу-баба раскрывался с совершенно неожиданной стороны. Куда исчезло его спокойствие? Он гордо вертел перед моим носом подносом в виде листа лотоса, перенявшего от настоящего все прожилки и переходы цветов, махал крупными четками, каждая бусина которых, казалось, таила отдельный мир. Продолжая оживленно жестикулировать, потянул к дальнему верстаку, на который хмурый кряжистый плотник водружал две толстые доски, уже прошедшие первичную обработку.

– Вы ведь знаете, что такое камея? – я согласно кивнул. – Но вряд ли видели деревянные камеи, которые выходят из-под резца Шандиса Васа Куккья!

Он всегда полностью называл имя мастера... и не лень же выговаривать такое длинное сочетание. Или на самом деле настолько уважает?

– А разве камеи делают не из камня?

– Обычно из камня, он более предсказуем. Прекрасные деревянные панно с барельефами – это продукт лишь нашей мастерской. Очень сложны в изготовлении. Требуют филигранной точности в работе и скрупулезной отделки... А главное – дерево. Оно играет решающую роль. Всегда играет, но здесь – особенно. Сейчас великий мастер работает над триптихом по «Легенде о Великой Реке»... – он бросил проницательный взгляд на мой профиль, – и я уже подобрал нужный материал для его заключительной части.

– Но как вы узнаете, где и в каком месте будет нужный замыслу творца переход цвета? – я искренне не понимал технологии изготовления деревянных камей. – К тому же дерево либо слишком однообразно в тонах, либо, наоборот, непредсказуемо пестро...

– Я чувствую, – Кандилу-баба смущенно пожал плечами, остановился у верстака и ласково огладил широкий квадрат доски. – У дерева есть душа. Она сама расскажет, что таит в себе... Шандис Васа Куккья способен прозреть внутреннюю суть любого материала, раскрыть его потаенные свойства. Мои способности скромнее, но с деревьями общий язык я находить умею. Это – капризный и избалованный лунный эбен, но я и с ним, кажется, договорился...

Да, заготовка для панно была весьма интересна, я никогда такого не видел. Плавные переходы цвета от бледно-желтого до абсолютно-черного были прочерчены переплетающимися полосами различных оттенков. Можно было примерно понять, из каких участков вырастет фигура персонажа легенды, а какие дадут камее нужную глубину... но вся картина ускользала от глаз. Видимо, мне это не дано.

– Ваша способность...

– Да, – управляющий понял, что я хотел спросить, – это семейный дар. Мы уже несколько поколений подбираем под замысел творца-Куккья деревянную фактуру. Вот, смотрите, – он с кряхтением отложил тяжелую доску в сторону и склонился над второй. – Сейчас взглянем, что у нее внутри...

Он взял скобчатую стамеску и, прилагая усилие, проштробил на полотне борозду.

Неожиданно доска раскололась по прочерченному, и острый обломок глухо упал на мягкую перину стружек. Я думал, что мастер расстроится, но он вдруг возликовал над той частью, что осталась на верстаке:

– Хвала Вечносущему Небу! – ладонь очертила перед лицом круг виджраты. – Заговорил! Наконец-то, упрямец! Я никак не мог услышать того, чем хочет стать этот эбен, – пояснил причину своей радости и опять обратился к дереву. – Да, милый, да, ты воплотишься в прекрасные вещи! Вот тут, смотрите, таится часть инкрустации для столешницы... именно ее не хватало нам... А что там упало? Ох... – он сокрушенно вздохнул, рассмотрев кусок, вытащенный из опилок. – Никуда не годится. Так жаль! Лунный эбен не только ценный, но и чрезвычайно редкий материал, а судя по размерам из этого уголка могло бы выйти полноценное изделие. Но не судьба – он бездушен и глух ко всему.

– Вы позволите? – мне хотелось рассмотреть глухой кусочек поближе.

– Да, пожалуйста. Делайте с ним все, что хотите, – он равнодушно сунул мне в руки обломок и снова склонился над верстаком, воркуя с будущей инкрустацией.

Я держал в руках экзотическое дерево, вдыхая запах неведомых краев, где растет эта лунная красота. Резкие перепады света и тьмы, острые углы почти черных сердцевинных лучей, волны годовых колец на золотистой поверхности... что мне это напоминает? Я сам не заметил, как извлек из рукава неизменный карандаш и он запорхал над непривычным для меня полотном, лишь чуть подправляя и подчеркивая его естественный рисунок.

– Ты же не Куккья, – прозвучало над головой ревниво и немного растерянно.

Я вынырнул из транса, которым иногда сопровождались мои творческие порывы и обернулся на голос. За спиной стоял Шандис Васа и смотрел так, будто в чем-то обвинял.

– Я Иса, – коротко поклонился и чуть приподнял подбородок.

Он бросил беглый взгляд на чистый висок и улыбнулся:

– Да. В вашем стиле обременять безгласную материю смыслом, отпрыски высших семей. Мы ищем суть вещей внутри, вы ее приносите извне.

Кандилу-баба изумленно и обескураженно таращился на мою поделку.

– Он говорит... Нет, он поет! Зовет... Как так?

– Изготовьте камею по этому эскизу, – великий мастер отдал распоряжение своему знатоку душ деревьев. – Она навсегда останется здесь и будет напоминать мне и моим сыновьям о том, что дом Васа Куккья всегда рад ученику Странника Доо. Я пришлю свою работу, – улыбнулся он мне, – чтобы закрепить обязательство.

Я кинул прощальный взгляд на лежащий на верстаке обломок. В окружении валунов острый каменный зуб сардонически скалился в золотистое небо, а над ним бушевали молнии, спирали и воронки стихий...

Может быть, здесь я оставлю свой сон?

Утром обнаружил на столике в общем гостевом зале деревянные четки с бусинами-мирами в лазуритовом футляре и тщательно упакованную в мягкую ткань статуэтку «В ожидании весны». Царские дары. Слишком ценные, чтобы таскать их по дорогам Судьбы. Пора связаться с курьерской службой и отослать домой сокровища, дарованные югом. От греха подальше.

Дом Шандиса Васа Куккья продолжал жить обыденной жизнью, в которую я встраиваться не хотел. Зачем? Мы ведь скоро уйдем. Я, если честно, скучал по «Дому в камышах», сожалея, что не увижу, как празднует наступление Нового года квартал Ворон. В поместье отца мы его отмечали весело: сладости, шалости, театральные представления, раздача подарков младшим семьям... В этот день все вместе ездили поклониться бабушке и дедушке, которые жили уединенно в маленьком, но роскошном доме, расположенном в одном из самых респектабельных кварталов столицы. Сейчас я легко доберусь из Хариндара до Бахара, а вот дедушкин дом найти едва ли смогу: много ли увидишь из закрытого паланкина? Бабушка и дедушка в воспоминаниях были похожи на фарфоровых кукол, изображающих благообразных старичков: безупречно одеты, безукоризненно вежливы и с одинаковыми любезными улыбками на лицах... Шаю, Айсина Гёро и Умина я знаю лучше, чем старших членов моей семьи. Да что там! Даже Бубнежник Бу более знаком мне и понятен, чем собственный отец. Почему так получилось? Ответа не было. Но, что бы ни происходило между мной и семьей раньше, если представится такая возможность, обязательно все исправлю.